Отрывок рассказа о репрессиях

Рассказ
Весна. Только начинают таять большие горы снега. Солнце светит, и уже начинает греть мерзлую землю. Во дворе местного госпиталя, устроенного на первом и втором этаже знаменитого дворца, стали собираться люди. Поднимался страшный гул, и постоянные фразы проносились: «что происходит», «война, али революция?»
На втором этаже изящного здания, где находились палаты легкораненых солдатов, стояла сестра и фельдшер. В мире наступал серьезный момент, решалась судьба тысячи, и тысячи людей. Дело в том, что еще была неопределенная власть. В селе «Н», что под Самарой, началась Чапанная война.
-Ох, война за войной! –промолвила немолодая сестра.
-Нет, если мы пережили ужасные года пятого, семнадцатого, то эти и подавно! – воскликнул молодой фельдшер. Вдруг, окно отворилось, и в длинный коридор промчался свежий воздух, аромат старой листвы, что выглянула из под снега. Запахло лесной свежестью, и каким-то зловещим запахом, будто предвещает что-то страшное.
                2
Наступил прохладный вечер. В госпитале стало так тихо, что по коридорам гулял гул, доносимый с первых этажей. В ординаторской, где сидел Евгений Иваныч Симонов, было все убого. Недавно покрашенные стены горчичного цвета. Плакаты, нарисованные на скорую руку, и большой портрет В.И. Ленина. Пол деревянный, на вид крепкий, но скрипел ужасно. Но вернемся к молодому врачу. Тридцати лет фельдшер, с золотистыми кудряшками. С карими глазами, окаймляемые длинными ресничками и пышными бровями. С алыми губами, которые он любил кусать, во время волнения или страха. Вот и сейчас, он сидел, и перебирал старые заключения, часто пугаясь дальнего, редкого шума с улицы.
Вдруг, в ординаторскую внезапно вошел главный врач – Тихон Митрофанович Обракумов. Пожилой человек, с сединой на голове и усах. Его лицо было уставшим от всего: от действий в мире, от этого дня, от всей жизни. Он с начала нового года 1919  не менял своей одежды, ужасное дело было. Умерла его жена и сын. Они хотели эвакуироваться, но шальная пуля белых попала в сердце женушки и сынишки. Трагедия была ужасной, но Тихон смог пережить, и вот, он уже три месяца работал в госпитале, часто оставаясь допоздна.  Когда Тихон закрывал массивную дверь ординаторской, то сразу встретился глазами с Евгением, и с возмущением начал монолог:
-Вот еще одна дилемма. Раненый большевик, пуля задела кость в бедре. Тьфу ты. А в седьмой палате лежит с осколком в груди солдат, дело очень плохо.
-Тихон Митрофанович, вы еще не уехали?
-Уеду еще, все рухнет здесь без меня! – с иронией сказал Тихон, и, поправив пенсне, перевел взгляд на раскрытое окно.
-Не правда ли, погода для весны хорошая?
-О, было лучше. На моей памяти, это был 1905 год… - и задумчиво ответил Тихон. В окно кто-то кинул камушек, который случайно попал на свободный стол ординаторской. Евгений вздрогнул, и бросил следующую фразу:
-Бог ты мой!
Это услышал Тихон, и презрительно посмотрел на фельдшера. Это был взгляд испепеляющий, даже уничтожающий. Он тихо прошептал:
-Товарищ Симонов, не упоминайте Бога при мне! Вы знаете, что я ярый атеист. – Но на самом деле, Тихон после смерти родных перестал молиться, он обвинял его во многих мирских проблемах, в особенности смерти своих близких. Он подошел к окну, и увидел мальчишек, которые любили все ломать и разбивать.
-Видно беспризорники с местного детдома. – пояснил фельдшер.
-А эти, как красные, ломают только все. Балагурят!
-Тихон Обракумов? - воскликнул Евгений. Тогда сказать, что то плохое про коммунистов, было очень опасно, очень. Был случай, что одна сестричка двадцати трех лет сказала: «коммунисты, как и белые офицеры, ради своего идеала готовы убить и ломать. Кощунствовать». После сказанных слов, примерно через час, за Анюткой пришли солдаты с ружьями. Молча схватили ее под руки, и повели, на улицу к машине. Больше никто не видел ее.
В ординаторской снова стало пусто. Евгений перестал работать, он уже стоял у окна, и смотрел на темную улочку. Мысли терзали его. «Что ждет дальше Россию?» - спрашивал себя который раз. «Рассуждая философски,  ждут перемены, которые ничего хорошего не принесут.  Но с другой стороны, придет то, что накажет всех богатых и неверных. Но, коммунисты ничем не отличаются от капиталистов. Единственное, что чуждо «левакам» - это религия. Хотя ошибаюсь, В.И. Ленин есть для них вождь и Бог всего пролетариата. Они кровью пытаются смыть  тот позор, который развели короли. Но не жестоким ли способом? Сжигать дотла церкви, расстреливать священников, и убивать ребенка. Алексей. Царствие ему небесное!»
Пока фельдшер стоял, как истукан у больших окон, кто-то подъехал к госпиталю. Послышался диалог, который прекрасно доходил до третьего этажа.
-Ефим! Ефим! Чорт его побери, где бродит старый!?
-Я здесь, здесь Антон Иваныч – послышался прислужливый голос. Обладатели такого языка, всегда были неучи, крепостные при «красных».
-Где шатаешься, собака? Я что, зря работу дал для тебя?
-Нет, помилуйте, ради…
-Ради кого? Бога?
-Помилуйте, товарищ Усманин!
«Что-то знакомое. Усманин!» - вдруг появилось в мыслях Евгения. И осенило. «Усманин. Это же местный «коммунист».» Это правда был коммунист, сорока пяти лет, с полнотой и вечно пошлой нахмылкой. С крупным носом, разросшимися черно-угольными  бровями, и маленькими глазами. Губы его полные, но на фоне носа незаметные. Усманин Антон Иванович, местная партийная личность, которая могла без прикрытия кадрить молодых девчонок. Да, именно такой грешок у него был. «Жена и дети – это для него что-то устаревшее», проскакивало в мыслях фельдшера. А ведь это правда!
-Ефим, ну на кой чорт ты этот чумадан сюды ставишь. Ох, бестолочь!
                3
 Дверь громко скрипнула, и раздался протяжный вой петель. Евгений поднимался по деревянной лестнице. Все вокруг было настолько убого и разрушено, что наводило страшную тоску на хозяев комнат этой коммуналки. Наконец показалась деревянная дверь, которая была приоткрыта, и откуда доносился звук суеты. Евгений тихо переступил порог, и начал глядеть в темную пустошь.
-Да не я, честн слово, товарищ! – тихо отвечала Анна Федоровна. Соседка фельдшера по комнате, сорока лет, дородная и прекрасная на лицо дева. Владела иностранным  языком, любила читать классику и сама писала стихи. Дочка дворянской семьи, смогла спастись перед революцией, уехав с теткой из Петербурга в Самару.
-Анка, не ври! – рявкнул грубым басом мужчина. Дверь в комнату, где был этот допрос,  была приоткрыта, но  людей не было видно. Вдруг, доска под сапогом фельдшера визгнула. Голоса в той комнате сначала стали тише, потом и вовсе затихли. Фельдшер хотел было пробежать к своей комнате, но не успел:
-Эй, ты, а ну пойдь сюды! Как его звать? – спросил мужчина в форме у Анны.
-Евгений Иваныч – промямлила женщина, переминаясь с ноги на ногу. В комнате было все перевернуто. В центре маленькой комнатки стоял стол, на котором лежали в разброс: книги, листки, журналы, фотокарточки. Об край стола опиралась руками Анна, первое, что бросилось в глаза Евгения-это кольцо с рубином, красовавшиеся на фигуристом пальце женщины. Не знаю, настоящая драгоценности, или нет, но выполнена прекрасно!
Уже у окна стоял капитан. Он был в только пошитой форме, с чистыми сапогами, словно и нет никакой весны, нет слякоти и снега. Лицо его было, напротив, с морщинами у уголков рта, выше бровей и щек. Глаза серые, на вид обыкновенные, но проникающие вглубь. Евгений даже успел подумать в короткое время, что очень похож этот «красный» капитан, на белого офицера. Такой же  чистюля, такой же выглаженный, и такой же изверг.
-Ну, Евгений, здравствуйте! – начал диалог этот капитан, вертя в руках исписанные бумажки.
-И вам не хворать, капитан! – ответил фельдшер, и спросил – как вас величать, капитан?
-Иван Коммунов я – чуть с поклоном сказал Иван – вы знаете гражданку Анну Федоровну?
-Естественно знаю, а что?
-Дело в том, что она подозреваемая по делу «белых». Занимается агитационной подготовкой к битве против коммунистов, и свержению власти! Вы знали это, Евгений?
-Нет, и я уверен, что она честная гражданка.
-Не врете?
-Нет.
-Ну, хорошо, мы обязательно еще спросим вас. А пока, гражданка, встаньте, мы вас увозим!
Анна испуганно глянула на Евгения, ища у него поддержки, потом оглядела комнату, заострив взгляд на маленьком шкафу. Когда женщина  поравнялась с Евгением, то шепнула странные слова:
«Красный Ленин».
- Ну а вы, гражданин – остановившись, начал Иван – прошу, будьте бдительны!. Он странно посмотрел с ног до головы на фельдшера, и будто с лисиной хитростью протянул «ждите, товарищ!»
Из глубины подъезда вышли солдаты, в заляпанных от пыли гимнастерках. Они пошли следом за женщиной, та до выхода сказала, что пойдет сама, без сопровождения.