Из походного дневника-2-3

9.02.81. Понедельник.
Ну, вот и прошла первая походная ночь. Я впервые спал в трёхместном спальнике. Скажу прямо, – ощущение ниже среднего. Заснул нормально, но сколько раз пришлось просыпаться! Нет, спальная «коллективка»  – плохое решение. Вроде бы вес на одного участника снижается. Но качество отдыха снижается ещё «нижее».  Мерзли ноги, несмотря на шерстяные носки и нитроновые чуни. Что-то неладно с ногами у меня, мёрзнут постоянно. Конечно же, причина в сосудах. А как вот это поправить?
Лагерь вчера развернули быстро. Правда, плохо было с дровами. Но их тоже, в конце концов, настрогали, нащипали, нарезали. Хватило и на костер и на печку.  В палатке, наверху, под скатами,– жарко, под 30 градусов. Вещи сохнут мгновенно. А на уровне пола лёгкий минус.  Палатка  у нас получилась просторной. Спальники раскинуты вольготно. Возле печки вообще всё свободно, танцуй – не хочу! Но это только для шести участников. Восемь – уже проблематично. А девять – перебор.
Утром дежурные проспали. Глыба запутался в часовых поясах и вместо 6.00, по-местному, проснулся в 7.30, по-местному же. (Далее, вся хронология – по байкальскому часовому поясу). Сейчас уже 10.55. Идёт лёгкий снег, Температура – минус 2-3 градуса. Приступаем к завтраку.
В этот поход я вступил как-то незаметно, безпереходно. Впереди ещё 19 суток белого пространства и времени.
Вчера на ночь Виталик вдруг выдал  застольно-метрологический термин-шедевр: «лигрыло». Это контаминация от «литр-грамм-рыло». Смысл его в том – сколько  нужно купить литров алкоголя, чтобы на «рыло» (пардон, «морду лица») собравшихся за столом пришлось  надлежащее количество граммо-градусов. С учётом резко различной исходной крепости алкоголя, это задача весьма  и весьма нетривиальная. Введение «лигрыльного».  коэффициента позволяет разрешать её с блеском! Все пьяны и довольны, обиженных нет, и под столом тоже никого нет. Наш народ – НЕПОБЕДИМ!
13.45. Два с половиной ходовых часа за спиной. Прямо скажу – тяжеловато дались. А ведь идём без лыж, по «асфальтово» набитой тропе, которая ведёт на метеостанцию, расположенную у подножия пика Черского. Лыжи несём кто как. И под клапаном рюкзака, и в руках, а некоторые даже к торпедкам приторочили. Но вес «Бескидов» даёт себя знать всем. Тропа постоянно пересекает русло, виляя с правого борта долины на левый и обратно. Торпедки тяжело волокутся следом, норовя всё время юркнуть то за дерево, то за камень, то вообще нырнуть в ручей.  Не соскучишься.
Да, отвык я за городской год от управления волокушей. Да и вообще отвык от движения вверх под грузом. Уже через час хода захотелось есть. А ещё через полчаса – жрать.
 И тут Хирург вышел из-за кустов с пучком мороженной рябины в руках. Все шли и видели, что долина сплошь заросла рябиной и что  в этих бело-красных, цвета польского  флага, кущах пасутся  не малые числом стаи  каких-то звонкоголосых птах. (Прямо оркестр!) Но никто, кроме Сержа, не догадался уподобиться птичкам. Все подошли, попробовали … и НАВАЛИЛИСЬ! Ах, какой это был вкус! Горьковато-кисловатый с морозной ноткой! Иначе, нежели божественным его назвать было нельзя, Когда первая мороженная ягодка упала в мой желудок, моментально исчезло чувство жажды, мучившее весь переход. Кстати, о глаголе. Именно упала, ибо я ощутил это чисто физически! Вот она прошла горло, скользнула ниже, пронеслась по всему пищеводу и, вырвавшись из него, УПАЛА в «бурдюк» желудка, как камешек падает пруд. И хорошо же  стало в моём «бурдюке»!
Лыжный туризм – постоянное упражнение в самообмане. Идёшь, потеешь и все время занижаешь и пройденное расстояние, и затраченное время. (А ещё, непрерывно борешься с искушением взглянуть на часы). И всё это ради того момента, когда услышав команду: «Перекур!», почти искренно удивиться реальности.
А долина красивая. Масса рябины, но есть и осинник, и тополя, а местами – островки  кедра.
Отец-пёс шел-шёл и вдруг выдал, громко, в пространство перед собой: «120 киложоп!». Вот и постигай космос человеческой психики…
Снег то идёт, то прекращается. То вновь припускает. А спине мокро и противно…
18.00.  Примерно к 17 часам мы выперли к ГМС. А поднимались импульсивными толчками по 20-30 минут. Дело в том, что мороженная рябина оказалась весьма коварной. У всех-превсех начались желудочные «неудовольствия». По-простому – бурлёжка в пузе с позывами на низ. А по-научному, как объяснили наши высокоучёные медицинские товарищи Хирург и Шура – метеоризм и диарея. Но Серж быстренько слазил в аптечку и выдал всем по три таблетки норсульфазола. Все приняли, «запив» снежком, «прониклись», посидели под рябинками и… очень даже нормальненько попёрли дальше. Всё выше, и выше, и выше. Чистого хода, с утра, было 5 часов.
На метеостанции нас встретил наблюдатель, неказистый мужичок, лет сорока. После ответа на вопрос, откуда мы, оказалось, что его родственники живут в столице «косопузых» на улице Интернациональной. А земляки в Забайкалье – вдвойне земляки! Эк, мы удачно зашли-то.
В его двухкомнатной (одна, маленькая под приборы и радиостанцию, вторая – жилая, с выгородкой для плиты), типовой метеоизбе нас встретила группа совершенно юных студентов-«козерогов» из…Тюмени. (Вот где этим болотным «нефтяникам» мёдом намазано. Вторая группа за два дня!) Они  валялись на спальниках и с заметным уральским акцентом что-то пели под гитару, нещадно при этом перевирая мелодию. (О, юность «молочная»!). Двое наших почти «студентов» при виде этой «козерожьей отарки» моментально разомлели,  расцвели, будто и Сержа, и Шуру постным маслом окропили.
Расположились вполне нормально. Для 13 человек. На станции было столь яро натоплено (перестарались «козероги» по недогляду), что это вызывало явное  беспокойство у хозяина из-за температурного режима каких-то приборов. Он всё время распахивал наружную дверь, пытаясь что-то охладить. (Иначе суточная сводка будет недостоверной).
Справа от сеней, в чулане, стоял мешок, полный кедровых шишек. Осенний, не вывезенный сбор. ГМС расположена на обширной поляне, окружённой кедровым лесом. На многих соснах и сейчас висят шишки, видно прямо с крыльца. (Кедр – «сосна сибирская». Научное название). И какие-то  непонятные, но шустрые птицы (наверное кедровки?) их расклёвывают.
                ***
Расклад сил в нашей группе такой. Впереди либо Глыба, либо Хирург. Третьим – Отец-пёс. За ним – я. За мной – Шура Кормилец. А замыкающим Виталик. Он плоховато берёт подъёмы. Темпоритм пока весьма «дохленький». Из каждого часа 30-40 минут хода, остальное в «дым». Да и вообще начинать «пятёрку» с ГМС, тёплой ночёвки, «козерожьих» песен и халявных кедровых шишек  весьма и весьма нехорошо. Такое начало расслабляет, сбивает с душевного настроя и получается не проверка, а что-то несерьёзное, почти пикниковое, по меркам настоящего зимнего похода. Впрочем, первые сутки есть первые сутки. Будем посмотреть, как пойдём дальше. Завтра у нас «полурадиалка» на пик Черского.
20.20. Сидим, ждём ужина. Зимой вода здесь добывается из снега. (А летом? Неужели ходят за два километра вниз к ручью?) А воды на  14 человек (с хозяином) нужно изрядно. Плита большая, но какая-то не шибко горячая и какой-то над ней чад витает всё время. Снег тает плохо, время тянется медленно…
В тюменской группе 4 девочки и три мальчика. Они делают «единичку». Это нечто вроде пикника на обочине шоссе. Но задора и визга много.  Много больше, чем следовало бы.
Интересно кто, как ждёт. Карелин засел в углу с картами, не отрывается. Глыба весь в ремнаборе, что-то чинит. Я пишу, Виталик просто так сидит, правда, грызя кедровые орешки. (Надо будет привезти в Рязань, угостить родной фотоклуб). А Хирург и Кормилец «растворились» в «козерогах». (Точнее – в «козерожихах»). Свои среди своих – так можно описать эту картинку. Уже настраивают гитару, уже пошла спевка (а далее намечается и «спивка», судя по всему), а мне надо зашивать бахилу.
Кстати. В зимнем походе всё-таки очень необходимы хорошие, легкие, подшитые валенки для дежурного.
На тюменском диалекте великоросского глагол «пластаться» означает «усиленно работать, трудиться почти с надрывом».
10.02.81. Вторник. 9.00. Встали, позавтракали, собрались.
Спали причудливо, так скажем. Дело в том, что хозяин каждые три часа должен был снимать показания приборов. И в избе, и на метеоплощадке. Звенел будильник, он вставал, топал, зажигал фонарь, хлопал дверью, выходил на улицу. Лучшее место в комнате было занято, конечно, тюменцами, а нам досталась жилплощадь в углу, справа от двери. Там стояла кровать хозяина,  и наши ноги как раз под неё и уходили. А головы, соответственно, были в сторону двери и почти перекрывали выход. Так что было не скучно. Сначала перепадало ногам, потом бухало по сонным головушкам. Причём ближней к порогу лежала именно моя черепушка.
А вечером дружно поужинали общей компанией, лежа на полу, слегка похожие на римлян в триклинии. Хлебали какое-то густое суповое варево, потом манную кашу с изюмом, запили жидким чаем на снеговой воде (какая дрянь!) Перед этим хозяин ГМС, дядь-Юра, Виталик и Серж дёрнули (из нашего спиртового довольствия) за встречу, за единство туристов всего мира, и за хороших людей, которые встречаются на их пути. Я, хоть и не пил, тоже что-то разговорился и расфуфырился. Народ лежал, балдел, смеялся…
А потом сидел и шил бахилу при свете свечи, а студиозы пытались петь. Получалось у них, прямо скажем, хреноватенько. Все мелодии, при знакомых и любимых словах, какие-то перверсированные, странные, будто чужие,  Впрочем, чему удивляться? Наша песня, переползая от костра к костру, естественно вбирает много «дыма и копоти». Думаю, что, наверное, где-нибудь на Камчатке она становится вообще неузнаваемой. Наконец, гитару взял в свои медицинские руки Шура.  И стал солировать. И получалось у него весьма неплохо. Было приятно слушать. (Может быть потому, что это были знакомые с младых туристских ногтей рязанские варианты?)
А ещё мы с Глыбой, уже в ночи, клеили чьи-то лыжи эпоксидкой.
                ***
17.00. Итак, в 11.00  объединенная группа рязанцев и тюменцев вышла с ГМС. Мы в первый раз встали на лыжи. Вчера ведь несли в руках. К 12.00 были у развилки, откуда начинается путь на пик Черского (2090 м). Достали кошки, верёвки, обвязки, карабины, оставили рюкзаки, двинулись. Вёл дядь-Юра. Залезли на какой-то «пупок», сняли и оставили лыжи, взяли палки, полезли дальше вверх. Перед гребнем пика есть некоторое понижение. В нём памятник погибшей туристке. Железо, никель, цепи, портрет на керамике. 23 года.
За понижением последовал взлёт – снег пополам с камнями. Затем снова вниз. Наконец скальный гребешок. Короткий (см. фото). Обрывы в обе стороны. Налево в сторону Байкала – круто, висят карнизы. Серж, ставший ситуативным руководителем «козерогов», «повязал» их в цепочку «по горному уму». Мы остались на «вольном выпасе». Достаточно было кошек и лыжных палок. Двинулись. Как-то так получилось, что я оказался во главе цепочки из 13 человек. За мной шли все наши. В хвосте Хирург вёл «козерогов». Правда, после гребешка он развязал своих «парнокопытных». И все перемешались. Дошли до самого верха. Пик Черского никакой не пик, а снежный купол, на котором торчит триангул. У подножия – бюст вождя мирового пролетариата, и куча каких-то юбилейных, разномастных досок местночтимого уровня. Нет, впрочем, одна, самая помпезная, была посвящена 60-летию ВЛКСМ.  Вершины мы достигли в 14.00. Отсюда прекрасно виден Байкал. Подъём на купол после гребня занял всего 20 минут.
И вот мы проделали весь обратный путь до оставленных лыж. И естественно, «переобулись»: кошки за спину, лыжи на ноги. И вниз! По прекрасному склону, да без рюкзаков – ох, и славно же летели! И надо было видеть, как кувыркались тюменские «дети»!
Около получетвёртого мы расстались с ними на развилке. Тоже навсегда. А сами двинулись к перевалу «Чёртовы ворота». То есть наша «радиалка» была локальной. И тут началось кувыркание у нас. Давненько я не пробовал «слаломить» под рюкзаком…
17 с «копейками». Начальник хочет взять перевал «Чертовы ворота». А я, честно говоря, подвымотался на этом пике. Не смертельно, конечно, но валидольчика сейчас приму.
(продолжение следует)