Глава 54, о Тбилиси, дяде Резо, любви и опере

Всем настоящим тбилисцам посвящается




Совсем юный автор, в свой еще тбилисский период творчества, сдружился с очень бойким грузинским пареньком, лет семидесяти, дядей Резо.
Многие биографы автора выражают некоторое недоумение, описывая это приятельство, ведь автор был моложе дяди Резо раза в четыре. А удивляться здесь особо нечему.
Просто этот кавказский джентльмен остро нуждался в аудитории для изложения многочисленных перипетий своей многотрудной жизни. Рассказывать о себе, по правде сказать, дяде Резо было уже особенно некому, что частенько случается даже с очень хорошими семидесятилетними рассказчиками, - жена и друзья лет за пятьдесят наслушались, а новые знакомые все больше оказывались людьми подозрительными, склонными к недоверию, неуместному сарказму, да и вообще, не слишком приятными в общении.
В молодом, но подающем надежды авторе, дядя Резо нашел благодарного, внимательного, а главное - не забывающего подливать слушателя.
Потому, как рассказывать о своей жизни, дядя Резо любил за рюмкой чачи, бокалом белого вина или кружкой хереса. Эти три напитка он предпочитал всем другим, потребляя их в каких-то индустриальных объемах.
Поверить в то, что человек вообще может столько выпить, не зная лично дядю Резо, все равно невозможно. По этой причине, от указаний на конкретные количественные показатели выпитого, автор, пожалуй, уклонится, дабы избежать размывания темы повествования и контрпродуктивных дискуссий на этот предмет.

Дядя Резо любил посидеть с будущим классиком мировой литературы в духане, заказывая, позлословлю, скорее и из соображений экономии, чем гастрономических пристрастий, самую простую еду - огненно-горячие чады (лепешки из кукурузной муки), лобио в глиняных  горшочках и, если пил чачу, а он ее пил почти всегда, цицаку - соленые очень острые перчики.
За этими, более чем скромными, по грузинским понятиям, столами, автору и удалось не только неоднократно пройтись по извилистым тропам весьма цветастой жизни самого дяди Резо, но и углубиться во многие аспекты грузинского национального самосознания.
Молоденького автора он называл "плэмиаша", нажимая на акцент, хотя грузином Резо был совершенно обрусевшим - большую часть жизни прожил в России, служил в армии, окончил летное училище в Ульяновске. К тому же имел необъятного размера русскую жену, уже, разумеется, бабушку. Звали верную подругу жизни, более других, кстати, не желавшую слушать никакие исторические рассказы, Тоней, Антониной Ивановной.
Сам же дядя Резо был чрезвычайно худощав, жилист, кадыкаст, с неплохой копной седых волос и чрезвычайно энергичными, я бы даже сказал, легкими движениями рук и ног. Глядя со спины, по походке, ему можно было дать не больше сорока.
На момент возникновения нашего приятельства дядя Резо зарабатывал хлеб насущный изготовлением железных дверей в собственном, в смысле, коммунальном дворе.
Надеюсь, все знают устройство знаменитого на весь мир тбилисского двора, с висящим бельем, корытами хозяек, хаотично приделанными к верандам деревянными скрипучими лестницами, турниками для подтягивания и выбивания ковров, скандалами, интригами, сплетнями и столами для нард, домино, свадеб, поминок и ощипывания кур.
К изготовлению дверей Резо пришел через освоение премудростей электросварки, с помощью неизвестно откуда взявшегося легендарного аппарата ВД-401.
Во дворе Резо, помимо сварки, ловко манипулировал двумя автомобильными домкратами, резаком по металлу, уровнем с пузырьком, клещами, дрелью и множеством различных приспособ, сооружая для сограждан из стальных листов и уголка средство защиты их собственности от нежелательных посягательств. Готовую продукцию Резо перетаскивал в угол двора с помощью районного курда, одновременно служившим ему "прислугой за все".
Неизведанной автором тайной остаётся, как дядя Резо разбирался с соседями по двору, которых, как я полагаю, не должны были приводить в восторг звуки и запахи, издаваемые электросварочным аппаратом, резаком по металлу и районным курдом, с его кудахтаньем и бесконечными проклятиями на всех языках.
Вторым по значимости источником презренного металла у дяди Резо была торговля мумиё. Очень популярная в советские годы субстанция сомнительного происхождения, имевшая никем и ничем не подтвержденную репутацию "лекарства от всех болезней", активно продавалась на всем Кавказе и в его окрестностях.
Дядя Резо был как-то серьезно встроен в дилерские цепочки распространения мумиё, покупатели приезжали к нему со всего Советского Союза. Можно даже сказать так, что он имел общесоюзную репутацию надежного источника мумиё. Темно-коричневая паста, являвшаяся не то древними экскрементами летучих мышей, не то каких-то горных грызунов, помогающая от переломов, бесплодия, воды в колене, цирроза печени, камней в почках и родильной горячки, активно менялась на деньги.
В ворота стучали и спрашивали Резо, частенько прерывая ответственные сварочные работы, гонцы с самых отдаленных районов необъятной родины.
Страждущих поправить пошатнувшееся здоровье, дядя Резо принимал на веранде, усаживая приезжего в пахнущее плесенью, сильно продавленное кресло.
В этих случаях он надевал очки, в которых не особо нуждался, важно спрашивал о заболевании, тщательно пересчитывал деньги, и только потом, вручив откопированную на синьке универсальную инструкцию по применению чудодейственного средства, отправлялся за волшебным препаратом, оперативные запасы которого прятал в каких-то недрах своей квартиры.
Главное, разумеется, забыл! Во время сварки, резки, измерения стальных листов, подгонки, сверления технологических отверстий,  обработки наждаком, шлифования и прочим работам, дядя Резо постоянно напевал арии из различных опер.
Объяснялось это не только тем, что он просто любил петь и имел неплохой тенор, как могли бы подумать некоторые читатели и читательницы. Впрочем, о типе голоса нашего героя вам узнать, кроме как от меня, все равно было неоткуда, а вы не спрашивали.
Просто по вечерам дядя Резо пел в оперном театре имени Закария Палиашвили, а днем, частенько, приходилось еще и участвовать в репетициях, отрывавших его от выполнения заказов на изготовление дверей.
Пел он, к его бесконечному сожалению, неглавные партии, служил, как говорили тогда, во втором дивизионе. Но, по крайней мере, имя дяди Резо хоть и не крупным шрифтом, хоть и в самом низу, но можно было прочитать на любой театральной тумбе в городе, что было основным предметом его гордости и гребешком расчесывания тщеславия.
Кроме того, это давало ему возможность участвовать в настоящих и виртуальных гастролях.
Настоящие гастроли были важны, поскольку предполагали смену картинки, внося некоторое разнообразие в жизненный пейзаж, но брали на них дядю Резо, по правде сказать, редко. Ну, если совсем честно, может, раза два, за всю сценическую карьеру. Или один раз.
А вот виртуальные гастроли, от недремлющего ока супруги — Антонины Ивановны, были крайне необходимы, поскольку у Резо была постоянная девушка из Ленинграда, лет двадцати пяти — двадцати семи. Она часто приезжала в Тбилиси, а он регулярно летал к ней, в колыбель трех русских революций. Звали девушку Таня, автор видел ее несколько раз во время посиделок в духане, она тоже была неплохой слушательницей, хотя и не такой внимательной, как автор. Впрочем, по-видимому, на этом ее достоинства не исчерпывались.
Здесь, пользуясь случаем, автор, пожалуй, прервет на пару минут повествование.
Поскольку, из-за рассказа о мумиё, Тане, необъятной Антонине Ивановне, знававшем Шаляпина, Булгакова и Александра Дюма, три раза горевшем тбилисском оперном театре, и электросварочном аппарате ВД-401, автор запамятовал необходимость указать, что полную правдивость всяких событий и историй он может подтвердить, только когда что-то видел, или в чем-то участвовал сам.
Например, ел лобио с Таней, угощался чаем с вишневым вареньем у ее Alter Ego Антонины Ивановны (ох, слышала бы она такое), читал театральную афишу с фамилией дяди Резо (внизу, мелким шрифтом), видел, что он приваривает петлю к дверной заготовке, наблюдал продажу мумиё какому-то хмырю с чемоданом, ну и далее, в таком духе.
Гарантировать полную правдивость рассказов дяди Резо и некоторых других участников повествования, автор, при всем желании не в состоянии.
С другой стороны, следует упомянуть, что существенных расхождений между информацией от наших героев, и тем, что автор мог бы засвидетельствовать, обнаружить не удалось.   
После этого, столь необходимого дисклеймера, следует еще озвучить, что, вообще-то, дядя Резо не всегда пел, мастерил двери и варил по ночам мумиё (прости, Г-ди!), а был летчиком Грузинского управления гражданской авиации.
Даже командиром воздушного судна ТУ-104, а потом и ТУ-134. В пике карьеры он летал из Тбилиси в Москву, Ленинград, Куйбышев. Из гражданской авиации его выгнали за пьянство, не дав доработать буквально года полтора до нормальной пенсии. Ну, то есть, как выгнали...
Дело в том, что в те далекие времена, экипаж в составе четырех человек обычно немного бухал до вылета со стюардессами. Потом уже вполне серьезно бухал в полете, ну и, естественно, в гостинице, по прилету, бухал просто нормально, по-взрослому.
Наверное, автор не сделает вам большого открытия, что между членами экипажа обычно складывались, мягко скажем, сложные личные отношения, в которых совместная пьянка была глубоко интегрирована в быт, являясь абсолютно необходимым элементом установления нормального взаимодействия и частью авиационной субкультуры. Разумеется (а кто бы сомневался?), все хотят спросить про это... Про секс со стюардессами.
Ну а вы ? Вы как думаете?  И что лезете тогда с вопросами, на которые прекрасно знаете ответы? Коротко. В полете тоже иногда бывало. Но не так часто, как вы себе навоображали.
Ну так вот. Пили и "это"... Короче, пили и "это", все. Но попадались только некоторые.
Иногда интриги, избавиться от кого надо, иногда вожжа под хвост начальству попала. Но так, чтобы перед самой пенсией, - да еще не только из летного состава, а из авиации вообще, с волчьим билетом, - это, по версии дяди Резо, ему сильно не повезло.
Правда, там, по слухам, была и другая версия, о которой Резо не рассказывал, но, как говорится, на каждый роток не накинешь... Сами знаете, попробуй—накинь... Поговаривали, что дядя Резо, по пьяни, разумеется, чуть не угробил самолет с пассажирами. Вроде задействовали всех, кого можно и нельзя, но с огромным трудом удалось лишь отмазать его от каталажки, а выписанный волчий билет был счастливым исходом.
Перед возвратом к основной канве повествования хотелось бы сделать на холсте еще пару-тройку характерных авторских мазков.
Дядя Резо рассекал тбилисские просторы на инвалидной версии (с ручным управлением) автомобиля "Запорожец", бледно-желтого цвета. Машина, несмотря на старость, побитость  и врожденную убогость, была на ходу и вполне бойко скакала по каменистому рельефу столицы солнечного края.
Еще дядя Резо постоянно играл в нарды. На деньги. Причем, суммы, по тем временам, конечно, ставились вполне приличные. 
Играл обычно в своем же дворе, но иногда и в других дворах и даже районах. Крупные, известные на весь район "соревнования", собирали значительное количество зрителей и болельщиков. Иногда на игроков в нарды даже делали ставки.
И для завершения образа: дядя Резо хронически и постоянно нуждался в деньгах, проигрывался, отдавал, одалживал, даже закладывал время от времени  свой бледно-желтый "Запорожец".

Ну а теперь можно спокойно вернуться к рассказу, не переживая за оставленные белые пятна, к которым столь чувствительны мои внимательные читатели и читательницы. 
Так вот. Самое главное. Дядя Резо был сильно и безнадежно влюблен. Нет, отнюдь не в Таню из Ленинграда, как вы могли бы подумать.
Через несколько дворов от дяди Резо, вверх по параллельной улице, жила Маквала.
Это была известная городская кикелка, любившая шумные компании, вечеринки, внимание мужчин, подарки, наряды, деньги и украшения.
Не то, чтобы она была какая-то неземная красавица, таких в Тбилиси вообще было на пальцах посчитать, а так... Просто весьма симпатичная и аппетитная молодая дамочка тбилисского разлива.
Маквала постоянно меняла ухажеров, наверно сегодня такую девушку назвали бы содержанкой, но как-то она предпочитала быть на содержании сразу у нескольких джентльменов, поэтому с определениями тут не так просто. Спешить с ними не будем.
Короче, тбилисская кикелка, но симпатичная. Потому как кикелки, они разные еще бывают.
Как обычно, водилось у таких девушек, у нее, помимо постоянно сменяемых и отчасти конкурирующих между собой, скажем так, поклонников, был еще Вахо Авлобарский, личность на убане весьма известная.
Вахо имел какое-то довольно серьезное количество ходок, слыл известным разборщиком на стрелках, вообще жил в авторитете и считался правильным вором.
Но вот был ли он коронован "на закон", автору достоверно неизвестно. Дядя Резо утверждал, что вроде был, но наши верийские парни по поводу Вахо от прямого ответа уходили. Впрочем, ладно. Какая разница.
Именно Маквала, девушка весьма спорной, а точнее, вполне понятной репутации, была предметом грез дяди Резо. 
Почти все деньги, добываемые им из окружающей среды, уходили на цветы и подарки Маквале. Дядя Резо, забыв о возрасте, приличиях и Антонине Ивановне, приезжал к ней, чуть не каждый день, на своем "Запорожце", после спектакля.
При этом около дома Маквалы стояла и сверкала ее гордость - новенькие "Жигули" третьей модели, цвета "коррида", яркий такой цвет, рыже-красный. Именно этого оттенка помадой она обычно пользовалась.
Ручка коробки передач в ее трешке была необычной, тоже цвета "коррида", из наборного плексигласа, из него в тюрьмах рукоятки к финкам делают, вы, конечно, видели. Если эту ручку повернуть в сторону на девяносто градусов и дернуть вверх, из коробки вытягивалась тонкая, острее бритвы шпажка, - подарок Вахо. 
Дядя Резо привозил конфеты, шампанское, роскошные букеты.
Тут главное было — не столкнуться Вахо, но у Маквалы это было как-то отработано. Вахо Авлобарский давно был в розыске, из-за чего за домом Маквалы присматривали, что несколько облегчало ее сложные маневры с многочисленными кавалерами. Тем не менее, время от времени Маквалу с Вахо видели в городе, как ни в чем не бывало гуляющими под ручку.
Вообще, в Тбилиси находится в розыске и вести вполне светский образ жизни -обычное дело.
У Маквалы была одна, серьезно мучившая ее проблема. Она кашляла. Сложно сказать, что это был за кашель, но он шел приступами, которые девушка очень ловко скрывала. Она научилась сдерживаться, удалялась от общества в укромное место, и прокашливалась, пока приступ не заканчивался. Скорее всего, это был туберкулез от Вахо, который тот привез со своих многочисленных командировок в "крытки", хотя, возможно, диагноз был и совсем иным.
Вообще, о кашле Маквалы знали в то время всего несколько человек, а если и больше, то молчали. Несмотря на то что уж где-где, а в Тбилиси слухи распространялись со скоростью звука, о кашле Маквалы, по крайней мере, не болтали, - кодекс чести на такие темы налагал жесточайший запрет.
О любовниках, нарядах, побрякушках, воровских делах, марафете - пожалуйста. А о таких вещах — табу. 
Дядя Резо со своим чудодейственным мумиё был в самую тему кашля Маквалы, под поставки этого целительного продукта он и начал у нее бывать.
Статус служителя Мельпомены, некоторое знакомство дяди Резо с городской творческой элитой и умение скрасить вечеринку исполнением какой-нибудь арии, прибавляли в глазах девушки очки нашему главному герою.
Хотя необъятная бабушка Тоня, возрастная группа и желтенький "Запорожец" на ручном управлении, ее несколько смущали. 
Кстати, то ли это был эффект плацебо, то ли что-то в вареве дяди Резо, на самом деле было, то ли что-то было в самом дяде Резо, но в его присутствии Маквала чувствовала себя лучше, даже приступы кашля проходили.
В один прекрасный день наш народный целитель объяснился Маквале в любви.
Как это ни странно, но у нашей Маквалы такое случилось первый раз в жизни. Кто и что ей только не говорил. Ей рассказывали о необыкновенной красоте ее глаз, о ее завораживающих движениях, о грациозности походки и сладости ее губ. С ней обращались грубо и зло, нежно и растерянно. Она видела много разных мужчин. Слабых и сильных, пугливых и потерявших рассудок от кипения страсти. Но никто. Никто и никогда ей не сказал три заветных слова, -"Маквала, я люблю тебя!". Никто и никогда не сказал ей, - "Давай, уедем от всех и проведем вместе дни и ночи, подаренные нам Г-м нашим, благодаря Его за каждое мгновение нашего счастья, дыша одним воздухом и вкушая запахи любви и свободы".
С тбилисской кикелкой Маквалой после этого дня, точнее, ночи, что-то случилось, она будто прозрела.
***
Повествуя о событиях той ночи, того объяснения в любви, именно на этом предложении, дядя Резо неожиданно прервал повествование.
Выпил подряд две солидные, внеочередные рюмки чачи, взял цицаку и каким-то затуманенным, безучастным взором посмотрел вдаль.
Через некоторое время он обратился к совсем юному автору, - "Плэмиаша, подойди к духанщику, попроси тарелочку сулгуни к чады. И пусть сулгуни чуть поджарит, только не сильно".
Когда я вернулся к своей табуретке у низенького столика, за которым мы сидели, было заметно, что глаза дяди Резо были влажными, но он уже привел себя в порядок и продолжил рассказ.
Правда, перед этим он еще освежился полным бокалом хереса. Когда дядя Резо пил херес, он запрокидывал голову, и его кадык под морщинистой кожей ходил вниз—вверх, совершая какое-то очень сложное движение восьмеркой, как слегка погнутое велосипедное колесо.
***
Дядя Резо снял чудный домик в Пасанаури, райском уголке, о котором лучше Николая Заболоцкого и не скажешь:

Сияла ночь, играя на пандури,
Луна плыла в убежище любви,
И снова мне в садах Пасанаури
На двух Арагвах пели соловьи.
С Крестового спустившись перевала,
Где в мае снег и каменистый лед,
Я так устал, что не желал нимало
Ни соловьев, ни песен, ни красот...
   
Резо объявил супруге об очередном гастрольном туре, обещал звонить, приостановил дверной бизнес и продажи мумиё, приклеив соответствующие объявления на воротах, рассчитал курда и уволился из театра Палиашвили.
А Маквала просто исчезла из города, решив ни с кем и ни о чем не объясняться. Ползли разные слухи, - беременность, ушла в Бодбийский монастырь, что в Кахетии, уехала в Москву, вплоть до того, что Вахо Авлобарский разобрался с ней, став предметом насмешек и отчаявшись бороться с неверностью женщины.
Шло время. Наши Тристиан и Изольда, Ланцелот и Гиневра, Парис и Елена, Орфей и Эвридика были не просто счастливы. Химия любви поглотила их, не оставив места для других чувств, мыслей, переживаний и сожалений.
Пасанаури - маленькое местечко, все друг друга знают. Да и Тбилиси - маленький город. Тайны в Пасанаури живут, как бабочки - один день, а в Тбилиси чуть дольше, ну, может, месяц-другой, но не больше.
Как-то соседская женщина, убиравшаяся у наших героев, шепнула дяде Резо, что его возлюбленная, через людей, продает свои "Жигули". Вроде предлагала и хозяину дома, частично в оплату долгов за аренду, но тот такую покупку не тянет.
***
Тут дядя Резо опять прервал рассказ. Дыхание его участилось, было видно, что он заново переживает события того злополучного  дня, когда безмятежная любовная нега в Пасанаури была нарушена этим роковым контактом с обыденностью внешнего мира.
К тому же закончилась литровая бутыль хереса, освежаться было больше нечем.
Дядя Резо вступил в переговоры по поводу второй бутыли с духанщиком, рассчитывая получить ее в долг. Духанщик ссылался на превышение всех мыслимых долговых лимитов.
Обратите внимание, господа, дело происходило в советское время, в советском общепите... там даже в углу зачем-то кассовый аппарат стоял. Но Грузия. Ведь это же Грузия!
Разговор с духанщиком перешел было на несколько повышенные тона, но тут с какого-то столика дяде Резо передали две бутылки коньяка и большой кувшин вина. Даритель лишь слегка привстал, наклонил седую голову с пиросманиевскими усами и прижал руку к левой груди.
Дядя Резо сделал то же самое, но потом встал в полный рост, наполнил бокал вином, простер руку с ним в сторону столика дарителя, еще раз благодарно поклонился и выпил до дна.
Видя, что разговор с мальчишкой, а это был, как вы понимаете, молоденький автор, важен для Резо, соединять столы, как это обычно бывало в таких случаях, друзья не предложили.
К счастью, повествование после инцидента было продолжено.
***
Ну, так вот. Дядя Резо, отговорившись Маквале безотлагательными делами, тайно спустился из Пасанаури в Тбилиси, срочно достать тысячу рублей. Именно такая, космическая по тем временам сумма, была нужна, покрыть долги и продолжить счастливую деревенскую жизнь.
Но что тайны в Грузии, что секреты? Уже на следующий день, пока Резо тихонько перемещался по Тбилиси в поисках денег, Антонина Ивановна сидела в Пасанаурском убежище за чашкой ароматного чая и тарелочкой нарезанных чурчхел, обсуждая с Маквалой, которая ей годилась во внучки, или в крайнем случае, в очень поздние дочки, сложившуюся ситуацию.
Баба Тоня, хоть и ни разу не была грузинкой и по-грузински говорила только на бытовом уровне, местную жизнь освоила очень неплохо, а в тбилисских нравах плавала как в речке Свияге, на которой стояла ее родная деревня.
Маквалу она подсекала и брала на внучку Резо, Тамрико, у которой из-за дедушкиного адюльтера расстраивалась помолвка.
У Тамрико уже была назначена дата свадьбы, они с ее женихом Гурамом, происходящем из почтенной тбилисской семьи, подали заявление в ЗАГС, дело, в общем, было на мази.
Но свадьба, когда дедушка невесты сбежал от семьи с ровесницей внучки в Пасанаури по местным понятиям была нереальным планом.
Даже рассказать об этом дедушке Гурама, известном на весь город эндокринологе, и бабушке, замминистра здравоохранения республики, было невозможно.
- Ну, если б ты потихоньку встречалась с моим мужем, - ласково и тихо увещевала Маквалу необъятная Антонина Ивановна, едва помещавшаяся на рисковавшем каждую минуту жизнью пасанаурском стуле, - кто был бы против...
Вот выдадим Томочку, забеременеет, там и уединяйтесь на здоровье.
Но баба Тоня припасла еще один небольшой козырь в рукаве.
Маквала имела старинную товарку Манану. Эта девушка была хоть и постарше нашей героини, тоже очень симпатичная.  В городской среде она приобрела известность тем, что ей каким-то образом удалось вскружить голову одному из известнейших тбилисских цеховиков, богатейшему человеку не только Грузии, но и всей страны, Арону Якобашвили.
Батоно Арон, хотя был человеком семейным, к тому же верующим и соблюдающим евреем, одним из ключевых прихожан синагоги на Леселидзе, оказался полностью в плену чар Мананы. Мало того что Арон купил ей огромный дом на Барнова, престижнейшей улице города, обставив его на итальянский манер, он еще и на виду всего Тбилиси и еврейской общины, буквально осыпал свою красавицу бриллиантами и изумрудами. Манана просто купалась в роскоши, а когда родила от Арона девочку, Нану, получила от обожающего ее мужчины алмазное колье, работы придворных ювелиров — братьев Мельниковых, их знаменитую полную таблицу.
Манана проводила самые известные в Тбилиси приемы, на которых почитали за честь бывать высшие партийные руководители республики, верховные иерархи грузинской автокефальной церкви, ключевые цеховики, главные редактора республиканских газет, звезды спорта, театра, оперы, телевидения, авторитетные воры, директора крупнейших торгов, милицейские генералы, военкомы, - в общем, весь высший свет. Кто-то приходил с обвешанными бриллиантами супругами, кто-то со стройными юными родственницами, бывали и одинокие гости, для которых Манана умело и заранее подбирала девушек, из числа своих многочисленных знакомых.
Эти приемы у Мананы были крайне важными мероприятиями городской жизни и ценились своей возможностью для высшего света повидать друг друга, обменяться новостями, как сказали бы сегодня, понять, наконец, кто и кому сейчас Рабинович.
Так вот, Антонина Ивановна привезла Маквале весточку от Мананы, и приглашение от нее на прием.
Чего уж тут говорить. Конечно, наша героиня, охваченная искренним и глубоким чувством к Резо, никогда не променяла бы его ни на какой прием у Мананы.
Но давайте будем между собой откровенными, - сидение в Пасанаури, есть сидение в Пасанаури. Это вам не на неделю съездить, чуреки покушать, по горам погулять, стишок сочинить. Это жить там.
Так что где-то, в глубине души, червоточинка-то была. Маквале хотелось. Хоть ненадолго, хоть на минуту, на миг, хотелось оказаться опять в вихре событий, музыки, танцев, интриг, сплетен, намеков и изгибов судьбы.
Кнут и пряник аккуратно соединились, как и планировала многоопытная баба Тоня, и легли на унавоженную почву.
После некоторого размышления Маквала растерянно спросила у Антонины Ивановны, как же правильно поступить.
Та предложила написать Резо записку. Почувствовала, мол, вспыхнувшую любовь к старому поклоннику, сил сдерживаться нет, возвращаюсь к нему. Главное, - заклинала баба Тоня - не проговорись насчет внучки, Тамрико, сердце Резо не выдержит такого.
Когда Маквала закончила писать и заклеила конверт, она опять почувствовала приступ кашля, выбежала из дома, нашла укромный уголок и ее начало душить. По правде сказать, в Пасанаури у нее с момента приезда ни одного приступа не было...
***
При рассказе о том, как Антонина Ивановна сломала мытьем и катаньем чувства Маквалы, буквально вывернув наизнанку ее душу, голос дяди Резо дрогнул. Он вынужден был замолчать на некоторое время, перевести дух и взять себя в руки. Было видно, как ему тяжело.
 - Налей коньяку, плэмиаша, - сказал дядя Резо, отводя взор. Автор щедро налил пахучей жидкости чайного цвета, выдаваемой в те времена за коньяк, в стакан дяди Резо, потом и в свой немного, на два пальца.
Резо выпил стакан мелкими глотками, словно это было жидкое мацони, перевернул его, поставил на стол и посмотрел на автора полным печали взглядом. Помолчал, а потом повторил,
- Всю душу она ей вывернула, плэмиаша.
***
Возвращаемся в Пасанаури...
Дядя Резо очень не вовремя, надо сказать, приехал из Тбилиси, вошел в дом и застал необъятную супругу свою, Антонину Ивановну, за чаем с Маквалой.
Маквала, увидев Резо, схватила сумку, крикнула, что любит и выбежала из дома. В первую секунду Резо хотел помчаться вслед за любимой, вернуть ее, но супруга всем своим огромным корпусом встала в дверях, преградив ему путь. И дядя Резо устало опустился на стул, еще теплый от родного тела девушки, силы оставили его.
Антонина Ивановна прожила с Резо много лет, целую жизнь, с юности. Поженились они еще в Ульяновске, там в общаге и начали строить семью, прямо там и начал молодой грузин от нее похаживать на сторону. Немало Тоня с ним повидала. Как говорится, и не такие загулы бывали.   
Долгий был тот разговор. Долгий и трудный. Тоня отдала Резо конверт с письмом от Маквалы, и оставила нашего героя в пасанаурском доме одного, плотно закрыв за собой дверь.
Но не о возвращении домой, к жене, были его мысли после ухода супруги.
Дикая ревность мучила дядю Резо всю ночь, бессонница, сцены любви ненаглядной Маквалы с разукрашенным с ног до головы татуировками Вахо Авлобарским, которые плодило его воспаленное сознание, были невыносимы. Маквала в видениях стонала и извивалась в руках вора, лишь все больше раззадоривая страшные фантазии нашего героя.
Едва дождавшись утра, дядя Резо спустился в Тбилиси. Сам не свой он бродил по мощатым улицам седого города, много веков горбатившегося переулками и улочками. Он вдыхал запахи утренних базаров, прибитой ночным дождем пыли, свежего хлеба из тоне. Он слушал звуки родного города, крики стекольщиков, точильщиков, старьевщиков, разносчиков молока и мацони, утреннюю ругань женщин и плач малышей. Он, встречая по пути бесчисленных  знакомых, узнавал городские новости, главной из которых был, разумеется, вечерний прием у Мананы.
Дядя Резо скорее не понимал, просто чувствовал, что вечером он увидит свою любимую Маквалу, он дрожал, его словно било электричеством.
Боясь прийти к Манане первым, Резо ждал в соседнем скверике, облюбовав разбитую скамейку, но каждая минута этого ожидания была какой-то изощренной пыткой. В конце концов, он не выдержал и вошел в сверкающий роскошью дом, где все должно было решиться.
Гостей, к счастью, было уже достаточно, все немало удивились, что дядя Резо один, без Маквалы. Ведь эта история любви заняла уже вполне подобающее ей место в городском фольклоре. Не чувствуя вкуса, Резо выпил подряд несколько бокалов виски "Чивас", редкостного в те времена напитка, поданного на аперитив.
И тут... И тут он увидел... Совершенное в своей скромности платье Маквалы, бриллиантовые серьги в изящных, словно греческим скульптором выточенных ушках, такое родное и такое отчужденное лицо...
Сопровождал девушку, разумеется, Вахо, весьма небрежно держа ее выше локтя, где кончались нитяные, ажурной сетки, перчатки. В другой руке у урки была сигарета, а ведь в присутствии Маквалы совсем нельзя было курить.
Кстати, заметим, что наличие на приеме замминистра внутренних дел Грузии Шота Горгодзе с супругой, и подошедшего позже самого министра Гурама Гветадзе, как-то не мешало Вахо Авлобарскому блистать в обществе. Хотя, справедливости ради, поздороваться к милицейским генералам он не подходил.
Заметив Резо, Маквала отвела взгляд, и они с Вахо направились к Манане поблагодарить за приглашение, потом начали общаться с другими гостями.
Резо ни с кем не разговаривал, лишь все чаще подходил к барной стойке с аперитивами. Электричества в воздухе было все больше, в конце концов, Резо не выдержал.
Видя, что Маквала на него даже не смотрит, он подошел к Вахо и предложил сыграть партию в карты. Наверно не надо объяснять, что это был поступок запредельной смелости, сесть играть с уркой в карты, - это за гранью отчаяния. Глаза Маквалы, впервые за вечер, поймали взгляд Резо, а губы прошептали "не надо".
Но кто мог остановить теперь нашего героя? Ведь у него отняли любовь. А что жизнь без любви?
Сели за столик. Видя происходящее, подошли Манана с Ароном. Манана, на правах хозяйки, попросила Резо спеть, пытаясь хоть как-то приостановить, если не предотвратить начинающийся скандал. Резо вежливо ответил, что, мол, непременно споет, позже, после игры.
Вахо с готовностью достал из кармана колоду, вокруг столика начали собираться гости. Резо предложил воспользоваться колодой хозяйки. В глазах Вахо Авлобарского вспыхнуло пламя,
- Ты что, мне не веришь?, - Ты, вообще, кто, мне не верить?
Все присутствующие поняли, что началось...
Но тут вмешался Арон Якобашвили. Спокойным, ледяным голосом с неизменной улыбкой, Арон произнес, что в его доме, играют его картами. А вне его дома, этот вопрос решают сами.
У Арона были тяжелые, словно набухшие еврейские веки, за которыми прятался внимательный, тяжелый взгляд, даже не предполагавший, что ему вообще можно перечить.
Поправив кипу, хозяин дома перевел свой знаменитый взгляд на внезапно откуда-то возникшего человека, про которого нельзя было сказать ничего. Возраст у этого человека мог быть и двадцать, и пятьдесят. Лицо было обыкновенное, фигура обыкновенная, цвет волос какой-то неопределенный, но прическа тоже обыкновенная. Даже цвет глаз был тоже какой-то непонятный, не то серый, не то карий.
Все гости могли бы поклясться на крови в том, что секунду назад его не было, и что описать его внешность просто невозможно. Но все гости знали, что это Гуго Арзамасский, человек из лички Арона, подаренный цеховику самим Шакро Старым за какую-то серьезную услугу.
- Принеси, сынок, несколько колод из моего кабинета, там около бюста Дзержинского лежат, рядом с ханукиёй, - обратился к серому человеку батоно Арон.
- Наслаждайтесь игрой дорогие гости, - улыбка Якобашвили стала еще более обаятельной и открытой, только вот голос продолжал оставаться холодным, - поверьте, он сделал акцент на это слово, - вас здесь никто не побеспокоит.
- Манана, дорогая, обратился он к женщине, - вели из личных запасов подать дорогим гостям два бокала моего любимого коньяка...
Вокруг столика народу скопилось столько, что не протолкнуться.
Дядя Резо был в ударе. Вахо, наоборот, держа в руках "незнакомую" колоду, имея  вместо привычного "круга", высшее общество, когда "из рукава" ничего не достать, охлажденный до состояния подаваемого к шампанскому льда, воспоминанием о непродолжительном появлении Гуго Арзамасского, сдулся окончательно. Когда он вытягивал пустышки, Резо доставалась "Молодка". Когда Вахо вытаскивал "Молодку", Резо тянул "Буру". Буквально за час Вахо Авлобарский проигрался так, как не проигрывался никогда в жизни. Все деньги, а их было немало, что были в карманах урки, перекочевали к Резо, мало того, Вахо отошел от игрального стола еще и с огромным долгом. В этот момент раздалось приглашение к ужину.
Маквала понимала, что это только начало, скандал за ужином просто становится неизбежен.
Прекрасно зная тбилисские нравы, пытаясь хоть как-то разрядить обстановку, она подошла к дяде Резо и попросила его уйти. Все кружилось в голове девушки, - обещания данные Антонине Ивановне, взятая ответственность за внучку дяди Резо, красавицу Тамрико, страх за жизнь самого Резо...
Маквала собрала все силы и сказала ему, что любит Вахо, что отношения с Резо были ошибкой, глупой и бессмысленной.
Тут уж Резо, находящийся в состоянии какого-то дикого стресса, когда словно барабаны бьют в уши, кровь пульсирует в висках, теряющий все смыслы и радости жизни, осознающий свою лебединую песнь, в бешенстве швырнул в свою ненаглядную Маквалу все деньги, выигранные у ее урки. Мятые купюры летали в воздухе.
- Вот тебе деньги, за оказанные мне услуги, - не помня себя крикнул он, - если недостаточно, то твой урка мне еще должен, не забудь у него взять, 
- Резо был весь красный, руки его дрожали. - На стрелку приходи завтра, - прошипел Вахо, вслед убегающему и совершенно потерявшему контроль над собой дяде Резо.
***
- Налей коньяку, плэмиаша, - несколько успокоив дыхание от собственного рассказа, попросил автора его немолодой собеседник.
- Стыдно мне было тогда, ох как стыдно... Как мальчишка себя вел, да и для мальчишки позорно. Весь город об этом говорил, Антонина Ивановна, и та смотрела исподлобья.
***
Я налил дяде Резо коньяку, впрочем, справедливости ради, надо сказать, что ничего другого налить уже было нельзя, на столе, кроме этой бутылки, ничего не было.
Народ из шалмана начал постепенно расходиться, люди-то еще были, но рассчитывать на подарки с других столиков явно не приходилось.
Это сложно объяснить, но в духанах наступает такой час, когда шум застолий угасает, они становятся какими-то камерными. Исчезает жар споров и рассказов, народ сидит еще долго, но многие гости ушли, темы меняются, становится гулко, столы начинают слышать друг друга, от этого говорят тише и серьезнее. Изменилось настроение, да, похоже, и желание рассказывать и у дяди Резо.
***
- Порезал я его на стрелке, хорошо порезал, Вахо этого. Барон преступного мира, понимаешь, - сказал дядя Резо задумчиво, сделав огромный глоток коньяка, - потом мне пришлось уехать из Тбилиси, вор бы этого так не спустил.
Сам Амия Хонский разобрал на большой стрелке. Сказал, Резо, мол, в своем праве порезал, живой человек. Вахо Авлобарский некоронованный оказался, да и на зоне к нему вопросы были, голуби принесли. Как побитая собака со стрелки ушел, а сколько понтов накидал...
***
Только после этой стрелки, что вел знаменитый Амия Хонский, дядя Резо получил возможность вернуться в Тбилиси.
Но вот свою возлюбленную Маквалу Резо застал совершенно другой, чем в момент их расставания, когда его красавица блистала в высшем обществе, приковывая к себе взгляды и сердца.
Побежденная болезнью Маквала, сразу после возвращения из больницы Арамянца, лежала в крошечной коморке, в районе Воронцова моста, без окон на улицу, со светом, едва пробивающимся с общей веранды через грязную, много лет немытую фрамугу. Кашля, как такого, у нее уже практически не было, но часто, несколько раз в день, горлом шла кровь.
***
- Не могу я, плэмиаша, не знаю, как это получилось. Где были все, где Манана, почему она оказалась в таком положении, тяжело больная, без средств к существованию, - глаза дяди Резо уже без стеснения стали влажными, он больше не мог сдерживаться.
- Когда я вошел к ней, к Маквале, у нее горлом шла кровь, она не могла говорить, лишь прошептала, что любит и протянула руки, когда я ее обнял, сразу почувствовал, что тело дрожит.
- Маквала умирала, - дядя Резо уже откровенно плакал.
- Она зажала в моей руке медальон со своим портретом и просила передать его жене, Антонине, - рассказывал он.
- Последнее, что я от нее услышал - "Радость!".
- Она умерла в моих объятиях, в последнем поцелуе я почувствовал вкус горького миндаля на ее губах, - закончил свой страшный рассказ дядя Резо.
***
Весь коньяк был допит, мы с дядей Резо вышли из духана на прохладную улицу.
На мой город опустилась ночь.
***
С тех пор прошло много десятилетий. Ушли из жизни дядя Резо, Антонина Ивановна, Манана и другие герои этого рассказа.
На месте Тбилиси стоит Тбилиси, но это уже совершенно другой, не мой город.

Тот рассказ дяди Резо запомнился, как-то беспокоил, волновал автора. Он постоянно и неуловимо что-то напоминал.
По прошествии многих лет, автор отправился послушать оперу "Травиата", великого композитора Джузеппе Верди. И хотя пели по-итальянски, вечер принес немало открытий.
 
И тут, в этот Рабочий Полдень, хочется сказать моему дорогому читателю, - не так прост был дядя Резо, не напрасно он пел в грузинском оперном театре имени Закария Палиашвили.

15.03.2021