На уроке брата

НА  УРОКЕ  БРАТА…


Тема урока: «Поэзия о врагах народа»


     Шёл 1973 год…

     Весной этого года (1973 г. известен «ингушским митингом», прошедшем в январе на площади им. Ленина г. Грозный) вернулся домой из армии мой брат – Ахмед. Службу он проходил в ВМФ, в одной из в/ч, расположенных на Кольском полуострове.

     Друзьями-завсегдатаями брата были его сверстники-односельчане, в число таких входил и Султан…, которого я знал как наиболее заметную в кругу моего брата «фигуру».  Кроме них к нам иногда приезжал и один из армейских сослуживцев брата… Назову его условно именем «N». Друзьями брата были и другие… И они часто собирались у нас дома.
* * * * *
     Немного вернусь к личности Султана.
     Султан, по моим рассуждениям, обладал сильными качествами – лидерства, ответственности, дерзости, гибкого ума, способностями взвешенного анализа событий. О Султане я написал одну из глав в повести «Нани Ненан суьлхьанаш»… Глава так и называлась – «Султан».
     В те же 70-е годы, находясь на «заработках», Султана арестовали и посадили на «пожизненный» срок (такие были тогда слухи). Причиной такого поворота его судьбы стал следующий случай. Один из друзей Султана работал (на шабашке) в какой-то бригаде, находящейся на значительном расстоянии от того места, где работал Султан, т.е. в другом районе.  Как-то пришло известие, что на бригаду друга Султана напали «местные» и между ними произошла кровавая драка, в которой искалечили многих, а друга Султана убили.
     После завершения сезонных строительных работ Султан вместе со всеми приехал домой – в родное село в Чечне. Но дома он задержался недолго. Он опять собрался в обратную дорогу, в ту же область, где они работали ранее. Цель его поездки – найти новый объект для работы в следующем сезоне (по крайней мере, так объяснил Султан родителям и близким своё «намерение»). А потом Султан уехал. От него долго не было вестей…
     И вот о произошедших событиях, связанных с Султаном, узнали только после того, как он оказался на скамье подсудимых. Оказалось, что Султан «вернулся обратно» с целью найти и наказать зачинщиков той драки и непосредственно виновных в гибели своего друга-чеченца. И Султану удалось осуществить свой план.
     На местном кладбище нашли свой «последний приют» трое из убийц (по другим сведениям - четверо). Последнее из убийств Султан осуществил настолько хладнокровно и дерзко, что даже не стал прятать своего лица и предпринимать попытки скрыться от властей.
     Проведя несколько лет в заключении, Султан заболел… А вскоре и умер.
             * * * * *
     Была осень того же года… Я только пришёл со школы домой и, узнав что у брата гости, зашёл в комнату, где они сидели и о чём-то достаточно сосредоточенно рассуждали. Их было трое – Султан, «N»  и брат-Ахмед. Они сидели вокруг небольшого столика. «N» держал в руках кипу отпечатанных листов бумаги и вслух читал их содержание. С моим появлением в чтении возникла небольшая пауза.
Я им – «Де дика дойла шун! Марша дог1ийла!» (Добрый день! Мира вам!)
Мне в ответ (Султан) – «Далла воьзийла, жима Доттаг1!»…

     Гости побыли у нас ещё некоторое время, а потом, попрощавшись с нашими родителями, поблагодарив за «хлеб-соль», они ушли. С ними же отлучился и мой брат.

     Мне стало слишком интересно, о чём была та чтива, что так внимательно и взволнованно слушали друзья зачитываемый «N» текст. Когда я зашёл в ту же комнату, то без особого труда, нашёл (те же) печатные листы, уложенные братом между своих книг. По сути, не понимая даже о чём рассказывается в текстах этих листов, я занялся их чтением. Произведение имело стихотворную форму, с соблюдением рифмы… Я прочёл самые первые слова: Александр Твардовский. ПО ПРАВУ ПАМЯТИ (подчёркнуто). ПОЭМА. Дальше и сам текст… «ПОЭМА» по своей стилистике сильно отличалась от стихотворений нашей школьной программы.  На последней странице имелась и дата написания поэмы – «1966-1969».

ПО ПРАВУ ПАМЯТИ

     Тем временем вернулся брат и врасплох застал меня за чтением произведения Твардовского.

- Почему взял без моего разрешения? – мне брат (строго).
- Мне было просто интересно… Мне тоже захотелось прочитать… - я в ответ.
- Ладно… И что-то ты понял из прочитанного?
- Честно сказать, ничего не понимаю… А в школе мы будем учить это произведение?
- Конечно, нет. Это запрещённая поэма Твардовского. И это преследуется нашей властью. Об этом никому нельзя рассказывать.
- А о чём пишется в этой поэме? О чеченцах?
- Там автор пишет правду. И это правда касается всех… И чеченцев тоже. В произведении критикуется власть, осуждается её репрессивная политика. Она касается судьбы безвинно наказанных властью людей и целых народов, называя свои жертвы «врагами народа».  А чеченцы, все поголовно, были причислены к т.н. врагам народа и выселены с родной земли в 1944 году.

     В тот день до глубокой ночи мы с братом читали текст поэмы Александра Твардовского. После прочтения каждых трёх-четырёх куплетов поэмы, брат делал пояснения их содержания и давал небольшие комментарии. Прямо сказать, я мало что из всего услышанного и прочитанного понимал, но непрестанно делал вид, что всё хорошо понимаю.
. . . . .

Смыкая возраста уроки,
Сама собой приходит мысль --
Ко всем, с кем было по дороге,
Живым и павшим отнестись.
Она приходит не впервые.
Чтоб слову был двойной контроль:
Где, может быть, смолчат живые,
Так те прервут меня:
 -- Позволь!
Перед лицом ушедших былей
Не вправе ты кривить душой, --
Ведь эти были оплатили
Мы платой самою большой...
И мне да будет та застава,
Тот строгий знак сторожевой
Залогом речи нелукавой
По праву памяти живой.

1. ПЕРЕД ОТЛЕТОМ
. . . . .

2. СЫН ЗА ОТЦА НЕ ОТВЕЧАЕТ

Сын за отца не отвечает --
Пять слов по счету, ровно пять.
Но что они в себе вмещают,
Вам, молодым, не вдруг обнять.

Их обронил в кремлевском зале
Тот, кто для всех нас был одним
Судеб вершителем земным,
Кого народы величали
На торжествах отцом родным.

Вам --
Из другого поколенья -
Едва ль постичь до глубины
Тех слов коротких откровенье
Для виноватых без вины.

Вас не смутить в любой анкете
Зловещей некогда графой:
Кем был до вас еще на свете
Отец ваш, мертвый иль живой.
. . . . .

3. О ПАМЯТИ

Забыть, забыть велят безмолвно,
Хотят в забвенье утопить
Живую быль. И чтобы волны
Над ней сомкнулись. Быль -- забыть!

Забыть родных и близких лица
И стольких судеб крестный путь --
Все то, что сном давнишним будь,
Дурною, дикой небылицей,
Так и ее -- поди, забудь.

Но это было явной былью
Для тех, чей был оборван век,
Для ставших лагерною пылью,
Как некто некогда изрек.

Забыть -- о, нет, не с теми вместе
Забыть, что не пришли с войны, --
Одних, что даже этой чести
Суровой были лишены.

Забыть велят и просят лаской
Не помнить -- память под печать,
Чтоб ненароком той оглаской
Непосвященных не смущать.

О матерях забыть и женах,
Своей -- не ведавших вины,
О детях, с ними разлученных,
И до войны,
И без войны.
А к слову -- о непосвященных:
Где взять их? Все посвящены.

Все знают все; беда с народом! --
Не тем, так этим знают родом,
Не по отметкам и рубцам,
Так мимоездом, мимоходом,
Не сам,
Так через тех, кто сам...

И даром думают, что память
Не дорожит сама собой,
Что ряской времени затянет
Любую быль,
Любую боль;

Что так и так -- летит планета,
Годам и дням ведя отсчет,
И что не взыщется с поэта,
Когда за призраком запрета
Смолчит про то, что душу жжет...

Нет, все былые недомолвки
Домолвить ныне долг велит.
Пытливой дочке-комсомолке
Поди сошлись на свой главлит;

Втолкуй, зачем и чья опека
К статье закрытой отнесла
Неназываемого века Недоброй памяти дела;

Какой, в порядок не внесенный,
Решил за нас
Особый съезд
На этой памяти бессонной,
На ней как раз
Поставить крест.

И кто сказал, что взрослым людям
Страниц иных нельзя прочесть?
Иль нашей доблести убудет
И на миру померкнет честь?

Иль, о минувшем вслух поведав,
Мы лишь порадуем врага,
Что за свои платить победы
Случалось нам втридорога?

В новинку ль нам его злословье?
Иль все, чем в мире мы сильны,
Со всей взращенной нами новью,
И потом политой и кровью,
Уже не стоит той цены?
И дело наше -- только греза,
И слава -- шум пустой молвы?

Тогда молчальники правы,
Тогда все прах -- стихи и проза,
Все только так -- из головы.

Тогда совсем уже -- не диво,
Что голос памяти правдивой
Вещал бы нам и впредь беду:
Кто прячет прошлое ревниво,
Тот вряд ли с будущим в ладу...

Что нынче счесть большим, что малым --
Как знать, но люди не трава:
Не обратить их всех навалом
В одних непомнящих родства.

Пусть очевидцы поколенья
Сойдут по-тихому на дно,
Благополучного забвенья
Природе нашей не дано.

Спроста иные затвердили,
Что будто нам про черный день
Не ко двору все эти были,
На нас кидающие тень.

Но все, что было, не забыто,
Не шито-крыто на миру.
Одна неправда нам в убыток,
И только правда ко двору!

А я -- не те уже годочки --
Не вправе я себе отсрочки
Предоставлять.
Гора бы с плеч --
Еще успеть без проволочки
Немую боль в слова облечь.

Ту боль, что скрытно временами
И встарь теснила нам сердца
И что глушили мы громами
Рукоплесканий в честь отца.

С предельной силой в каждом зале
Они гремели потому,
Что мы всегда не одному
Тому отцу рукоплескали.

Всегда, казалось, рядом был,
Свою земную сдавший смену.
Тот, кто оваций не любил,
По крайней мере знал им цену.

Чей образ вечным и живым
Мир уберег за гранью бренной,
Кого учителем своим
Именовал отец смиренно...

И, грубо сдвоив имена,
Мы как одно их возглашали
И заносили на скрижали.
Как будто суть была одна.

А страх, что всем у изголовья
Лихая ставила пора,
Нас обучил хранить безмолвье
Перед разгулом недобра.

Велел в безгласной нашей доле
На мысль в спецсектор сдать права,
С тех пор -- как отзыв давней боли
Она для нас -- явись едва.
Нет, дай нам знак верховной воли,
Дай откровенье божества.

И наготове вздох особый --
Дерзанья нашего предел:
Вот если б Ленин встал из гроба,
На все, что стало, поглядел...

Уж он за всеми мелочами
Узрел бы ширь и глубину.
А может быть, пожал плечами
И обронил бы:
-- Ну и ну! --

Так, сяк гадают те и эти,
Предвидя тот иль этот суд, --
Как наигравшиеся дети,
Что из отлучки старших ждут.

Но все, что стало или станет,
Не сдать, не сбыть нам с рук своих,
И Ленин нас судить не встанет:
Он не был богом и в живых.

А вы, что ныне норовите
Вернуть былую благодать,
Так вы уж Сталина зовите --
Он богом был -- Он может встать.

И что он легок на помине
В подлунном мире, бог-отец,
О том свидетельствует ныне
Его китайский образец...

...Ну что ж, пускай на сеновале,
Где мы в ту ночь отвергли сон,
Иными мнились наши дали, --
Нам сокрушаться не резон.

Чтоб мерить все надежной меркой,
Чтоб с правдой сущей быть не врозь,
Многостороннюю проверку
Прошли мы -- где кому пришлось.

И опыт -- наш почтенный лекарь,
Подчас причудливо крутой, --
Нам подносил по воле века
Его целительный настой.
Зато и впредь как были -- будем, --
Какая вдруг ни грянь гроза --
Людьми
из тех людей,
что людям,
Не пряча глаз, Глядят в глаза.
= = = = =

Да… Как быстро пролетели годы!
Жизнь оказалась слишком сложной штукой, суровым экзаменатором и бескомпромиссным судьёй.
Брата-Ахмеда мы похоронили много лет назад… И мой жизненный рубеж клонится к такому возрасту, когда уже пора подводить (если успею!) какие-то итоги прожитого.

Сегодня (15.03.2021 г.) в Ачхой-Мартане почти весь день отключался свет, были сбои интернета. Меня потянуло к своим старым бумажным записям и другим различным материалам. Как-то неожиданно, в куче различных папок, газет и прочего мне под руку попались те старые (пожелтевшие) листы бумаги с печатным текстом, о которых я в этом рассказе-воспоминании написал выше. Т.е. та же самая «запретная» поэма А. Твардовского «По праву памяти» (!!!)

Данная «находка» вернула меня на многие годы назад, заставила вспомнить многое, что сейчас и «не вернуть»… В то же время, и ещё раз убедиться в том, как актуальна «поэма» и в наше время…

Жизнь продолжается, пока не оборвётся…