Александр Анф. Орлов, или Оправданный Пушкиным 2-ч

                В  БОРЬБЕ  С  БУЛГАРИНЫМ

 Вернувшись в 1826 году из ссылки, Пушкин привез с собой в числе произведений, написанных в Михайловском, и трагедию «Борис Годунов». В сентябре-октябре он читал ее друзьям - у Соболевского, Вяземского, Веневитиновых, Зинаиды Волконской. Таким образом, большое число писателей и вообще любителей изящной словесности познакомились с еще неопубликованной трагедией. Узнав об этом, Бенкендорф в письме от 22 ноября писал:

                «Милостивый государь Александр Сергеевич!

 При отъезде моем из Москвы, не имея времени лично с вами переговорить, обратился я к вам письменно с объявлением Высочайшего соизволения; дабы вы в случае каких-либо новых литературных произведений ваших, до напечатания или распространения оных в рукописях представляли бы предварительно о рассмотрении оных или чрез посредство мое, или даже прямо его императорскому величеству…
 Ныне доходят до меня сведения, что вы изволили читать в некоторых обществах сочиненную вами трагедию.
 Сие меня побуждает вас покорнейше просить об уведомлении меня, справедливо ли таковое известие или нет. Я уверен, впрочем, что вы слишком благомыслящи, чтобы не чувствовать в полной мере столь великодушного к вам монаршего снисхождения и не стремиться учинить себя достойным оного»1.

 Письмо Бенкендорфа оказалось совершенной неожиданностью для Пушкина. Ведь ранее, 30 сентября, в письме, на которое ссылался шеф жандармов, сообщалось: «Сочинений ваших никто рассматривать не будет; на них нет никакой цензуры. Государь император сам будет и первым ценителем произведений ваших и цензором»2. Ни слова не говорилось о запрете читать новые, только написанные творения до их публикации. Обычай читать произведения ранее их напечатания и, следовательно, до прохождения цензуры был в то время широко распространен.

 29 ноября Пушкин ответил: «Так как я действительно в Москве читал свою трагедию некоторым особам (конечно, не из ослушания, но только потому, что худо понял высочайшую волю государя), то поставляю за долг препроводить ее вашему превосходительству, в том самом виде, как она была мною читана, дабы вы сами изволили видеть дух, в котором она сочинена…»3.

 9 декабря Бенкендорф известил Пушкина, что получил его «драматическую пиесу», которую представит на отзыв государю, но просит прислать «на сей же предмет» и все «мелкие труды» его «блистательно пера»4.

 
 После кончины Пушкина в негодующем письме Бенкедорфу В.А. Жуковский писал: «…в одном из писем вашего сиятельства нахожу выговор за то, то Пушкин в некоторых обществах читал свою трагедию прежде, чем она была одобрена. Да что же это за преступление? Кто из писателей не сообщает своим друзьям своих произведений для того, чтобы слышать их критику? Неужели же он должен до тех пор, пока его произведение еще не позволено официально, сам считать его непозволенным? Чтение ближним есть одно из величайших наслаждений для писателя. Все позволяли себе его, оно есть дело семейное, то же, что разговор, что переписка. Запрещать его есть тоже, что запрещать мыслить, располагать своим временем и прочее. Такого рода запрещения вредны потому именно, что они бесполезны, раздражительны и никогда исполнены быть не могут»5.

         
 Николай I писал Бенкендорфу: «… мне очень любопытно прочесть его сочинение; велите сделать выдержку кому-нибудь верному, чтобы дело не распространилось»6. За 9-13 декабря по поручению Бенкендорфа была составлена докладная записка «Замечания на комедию о Царе Борисе и Гришке Отрепьеве». Кто же был ее автором, первым читателем трагедии Пушкина и ее цензором?

«Кто был цензором «Бориса Годунова»?» ; так назвал свою статью, опубликованную в 1938 году, Г.О. Винокур7. Он сам и другие литературоведы, в том числе Б.В. Томашевский, А.А. Гозенпуд считают автором докладной записки Ф.В. Булгарина. Другого мнения придерживается только Б.П. Городецкий, три десятилетия спустя опубликовавший статью «Кто же был цензором «Бориса Годунова» в 1826 году?»8, склонный предполагать таковым Н.И. Греча.

 Автор «Замечаний» снисходительно оценивал творение Пушкина. Признавая, что «дух целого сочинения монархический», он отмечал, что «литературное достоинство гораздо ниже, нежели мы ожидали»; «кажется, будто это состав вырванных листов из романа Вальтера Скотта»; «в целом составе нет ничего такого, которое подчеркивало бы сильные порывы чувства или пламенное пиитическое воображение»; «прекрасных стихов и тирад весьма мало»9.

 По всей вероятности, Николай I не удосужился прочитать трагедию, а ограничился цензорскими замечаниями., в которых его особое внимание привлекла фраза : «Кажется, будто это состав вырванных листов из романа Вальтера Скотта», которая и легла в основу высочайшей резолюции.

                14 декабря Бенкендорф сообщил Пушкину:

                «Милостивый государь, Александр Сергеевич!

 Я имел счастие представить государю императору Комедию вашу о царе Борисе и о Гришке Отрепьеве. Его величество изволил прочесть оную с большим удовольствием и на поднесенной мною по сему предмету записке собственноручно написал следующее:
          «Я считаю, что цель г. Пушкина была бы выполнена, если б с нужным очищением переделал Комедию свою в историческую повесть или роман наподобие Вальтера Скотта».
 Уведомляя вас о сем высочайшем отзыве и возвращая при сем сочинение ваше, долгом считаю присовокупить, что места, обратившие на себя внимание его величества и требующие некоторого очищения, отмечены в самой рукописи и заключаются также в прилагаемой при сем выписке.
 Мне крайне лестно и приятно служить отголоском всемилостивейшего внимания его величества к отличным дарованиям вашим»10.

 Пушкин письмом 3 января 1827 года почтительно, но с достоинством ответил: «С чувством глубочайшей благодарности получил я письмо вашего превосходительства, уведомляющее меня о всемилостивейшем отзыве его величества касательно моей драматической поэмы. Согласен, что она более сбивается на исторический роман, нежели на трагедию, как государь император изволил заметить. Жалею, что я не в силах уже переделать мною однажды написанное»11.

 6 января П.А. Вяземский писал А.И. Тургеневу и В.А, Жуковскому в Дрезден: «Пушкин получил свою трагедию из рук высочайшей цензуры… Очень мало увечья»12. Петр Андреевич был доволен незначительным числом замечаний (шесть), и отсутствием   обычных для цензуры мелких придирок к отдельным словам и фразам. Возникала надежда, что со временем, устранив указанные замечания, можно будет напечатать трагедию. Однако «Борису Годунову» суждено было пролежать под спудом высочайшей цензуры четыре года!

 Столь значительной задержке способствовал управляющий Третьим отделением М.Я. Фон Фок. Когда выяснилось, что Пушкин не намерен  воспользоваться советом, данным императором, Фаддей Булгарин, ознакомившись с трагедией в рукописи, соблазнился использованной поэтом темой и решил сам воспользоваться высочайшей рекомендацией ; сочинить «исторический роман наподобие Вальтера Скотта». По его просьбе покровительствовавший ему Фон Фок намеренно задерживал  публикацию пушкинской трагедии до тех пор, пока  Булгарин завершит роман «Димитрий Самозванец» и выпустит в свет ранее «Бориса Годунова»., что позволит дать ему основание обвинить Пушкина в заимствовании.   

 В начале марта 1829 года перед отъездом в Москву, а затем на Кавказ Пушкин передает Жуковскому автограф «Бориса Годунова» с поправками, сделанными в 1827-1828 годах, чтобы он «пересмотрев еще поправленное сочинение, принял на себя труд изготовить чистый экземпляр, в каковом виде полагается лучше издать его». Жуковский внес изменения в текст трагедии. 20 июля  П.А. Плетнев посылает в Третье отделение два рукописных экземпляра «Бориса Годунова»: с пометами Николая I и беловой, выправленный Жуковским, с просьбой сличить их и убедиться, что замечания высочайшего цензора учтены и Пушкин исправил текст согласно полученным указаниям.

                «Милостивый государь Петр Яковлевич.

 Александр Сергеевич Пушкин имел счастие представлять государю императору еще в Москве во время коронации драматическое свое сочинение. На рукописи автора его императорскому величеству угодно было отметить несколько сцен красным карандашом, вследствие чего и сделаны были г. Пушкиным разные перемены в сочинении. Впрочем, по недоверчивости ли к собственному своему вкусу, или желая подвергнуть свои поправки свежему взгляду, автор перед отъездом из С.п.бурга передал рукопись Василию Андреевичу Жуковскому, с тем, чтобы он пересмотрев еще поправленное сочинение, принял на себя труд заготовить чистый экземпляр, в каком виде полагает лучше издать ее. Получив ныне от г. Жуковского обе рукописи, имею честь препроводить их к вам, милостивый государь. Так как по желанию автора, я приступаю к печатанию этого сочинения, то не угодно ли будет вам, по сличении оригинала с копиею, подписать последнюю для типографии, а первый возвратить мне для доставления опять г. Жуковскому.

С совершенным почтением имею честь быть вашим, милостивый государь, покорнейшим слугою.

П. Плетнев.

20 июля 1829»13.

 Только сорок дней спустя после получения письма Плетнева ; 30 августа Бенкендорф составляет докладную записку императору. Отметив, что замечания высочайшего цензора учтены, шеф жандармов указывает, что основной совет: переделать трагедию «в историческую повесть или роман на подобие Вальтера Скотта» не выполнен и она осталась произведением драматическим. Еще через сорок дней, 10 октября Николай I, ознакомившись с изменениями, сделанными Пушкиным, не дал согласия на печатание трагедии. На докладной записке Бенкендорф написал: «Высочайшего соизволения не последовало» и «возвратить Пушкину с тем, чтобы переменил бы некоторые слишком тривияльные места и тогда я опять доложу государю»14.

 Однако Пушкину об этом сообщено не было. Письмо, отправленное 14 октября поэту шефом жандармов, вместо сообщения о «Борисе Годунове» содержало грозный запрос от имени императора: по чьему позволению совершил он поездку на Кавказ, не поставив при этом в известность его, Бенкендорфа. Пушкину пришлось оправдываться…

 Между тем вопрос о публикации «Бориса Годунова» оставался открытым.

 Если в первый раз трагедия была прочитана за четыре дня и на пятый после получения трагедии в Третьем отделении был отправлен высочайший ответ, то ныне поэту пришлось ожидать ответ полгода. Это была своеобразная месть за проявленное поэтом своеволие - поездку в действующую армию на Кавказ без высочайшего разрешения.

 7 января 1830 года Пушкин вынужден был напомнить Бенкендорфу: «В мое отсутствие г-н Жуковский хотел напечатать мою трагедию, но не получил на то формального разрешения. …было бы прискорбно отказываться от напечатания сочинения, которое я долго обдумывал и которым наиболее удовлетворен»15.

 21 января 1830 года Бенкендорф сообщает Пушкину решение, принятое три месяца назад: «Возвращая при сем два рукописные экземпляра Комедии Вашей о царе Борисе, покорнейше прошу вас, м<илостивый >  г<осударь>, переменить в оной некоторые слишком тривиальные места; тогда я вменю себе приятнейшую обязанность снова представить сие стихотворение государю императору»16.

 
 Между  тем роман Булгарина «Димитрий Самозванец» был почти полностью завершен.

 В ноябре 1829 года в трех номерах журнала «Сын отечества» (№№ 45-47) был напечатан отрывок романа, в котором имелись заимствования из пушкинской трагедии, в частности, размышления царевны Ксении при рассматривании географической карты (в «Борисе Годунове» карту разглядывает царевич Федор).

 Подобное сходство было отмечено современниками. Кроме того, в литературных кругах распространилось мнение, что пушкинскую трагедию нарочно задерживают в канцелярии Третьего отделения, пока булгаринский роман не выйдет в свет и не будет распродан.

 29 декабря М.П. Погодин пишет С.П. Шевыреву в Рим: «Пушкина «Бориса», я слыхал от Розена.…удерживают в канцелярии, пока не вышел «Самозванец» <Булгарина>, а между тем в напечатанном отрывке Булгарина видно похищение из него. Помнишь место о географии?»17.

 12/21 февраля 1830 года И.В. Киреевский пишет С.П. Шевыреву в Рим о литературных новостях, несколько опережая события: «Во-первых, наконец печатается «Борис»*, появление которого, однако же, как говорят, удалось Булгарину еще задержать на несколько времени, по своему короткому знакомству с Фоком, для того, чтобы прежде успеть напечатать своего Самозванца»18.

123-131

______________

* Ошибка И.В. Киреевского: разрешение на печатание «Бориса Годунова» будет дано только в конце апреля.

 
 После этого становится понятной исполненная похвал дарственная надпись на первом томе только что вышедшего и еще не поступившего в продажу «Димитрия Самозванца»: «Истинному другу человечества, поборнику истины, доброму и благороднейшему Максиму Яковлевичу Фон Фока от умеющего ценить его и любящего душевно Автора. 16 февраля 1830 Спб.»19*

_____________________________________

* В «Летописи жизни и творчества Александра Пушкина» ошибочно отмечено, что Булгарин посвятил свой роман Фон Фоку (Т. 3, С. 155). На самом деле автор ограничился хвалебной дарственной надписью на поднесенном экземпляре романа..

 
 Хотя «Димитрий Самозванец» вышел в свет еще тогда, когда «Борис Годунов» еще не начинал печататься, Булгарина крайне беспокоили распространившиеся в литературных кругах вести, что он позаимствовал из пушкинской трагедии эпизоды для своего романа. Поэтому еще до поступления «Димитрия Самозванца» в продажу он обратился к Пушкину с письмом, в котором напрочь отрицал нежелательные для себя известия, уверяя, что не читал «Бориса Годунова» и ничего не мог оттуда заимствовать.

 
                «Милостивый государь, Александр Сергеевич!          

 С величайшим удивлением услышал я от Олина, будто вы говорите, что я ограбил вашу трагедию Борис Годунов, переложил ваши стихи в прозу, и взял из вашей трагедии сцены для моего романа! Александр Сергеевич! Поберегите свою славу! Можно ли возводить на меня такие небылицы? Я не читал вашей трагедии,* кроме отрывков печатных, а слыхал только о ее составе от читавших, и от вас. В главном, в характере и в действии, сколько могу судить по слышанному, у нас совершенная противоположность. Говорят, что вы хотите напечатать в Литер.<атурной> Газете, что я обокрал вашу трагедию! Что скажет публика? Вы должны будете доказывать. Но признаюсь, мне хочется верить, что Олину приснилось это! Прочтите сперва роман, а после скажите! Он вам послан другим путем. Для меня непостижимо, чтоб в литературе можно было дойти до такой степени! Неужели, обрабатывая один (т. е. по именам только) предмет, надобно непременно красть у другого? У кого я что выкрал? Как я мог красть по наслышке? - Но я утешаю себя одним, что Олин говорит наобум. Не могу и не хочу верить, чтоб вы это могли думать, для чести вашей и литературы. Я составил себе такое понятие об вас, что эту весть причисляю к сказкам и извещаю вас, как о слухе, вредном для вашей репутации.    

С истинным уважением и любовью
есмь ваш навеки
Ф. Булгарин.

18 февраля 1830
СПб.»20

__________________________________________

 *в этом честью уверяю. Мне рассказывали содержание, и я, признаюсь, не согласился во многом. Представлю тех, кои мне рассказывали.

 
 Хотя в «Литературной газете» и не появилось прямое обвинение Булгарина в плагиате, чего тот крайне опасался, тем не менее отзыв о его романе в статье, опубликованной там 7 марта, был крайне невысок. Статья не была подписана, и Булгарин счел ее автором Пушкина, не зная, что она написана А.А. Дельвигом. Четыре дня спустя обозленный романист поместил в «Северной пчеле» «Анекдот», представлявший пасквиль на Пушкина.

                24 марта Пушкин писал Бенкендорфу:

 «Г-н Булгарин, утверждающий, что он пользуется некоторым влиянием на вас, превратился в одного из моих самых яростных врагов из-за одного приписанного мне критического отзыва. После той гнусной статьи, которую он напечатал обо мне, я считаю его способным на все. Я не могу предупредить вас о моих отношениях с этим человеком, так как он может причинить мне бесконечно много зла»21.

 Две недели спустя в «Литературной газете» появилась заметка Пушкина «О записках Видока», которая совершенно недвусмысленно характеризовала Булгарина как полицейского шпиона и доносчика, «отъявленного плута, столь же бесстыдного, как и гнусного».

 В письме, написанном Пушкиным Плетневу в начале мая, и начинавшемся словами: «Милый! победа! Царь позволят мне напечатать Годунова в первобытной красоте», есть такие строки: «Руки чешутся, хочется раздавить Булгарина. Но прилично ли мне, Александру Пушкину, являясь перед Россией с «Борисом Годуновым», заговорить о Фаддее Булгарине? кажется, неприлично<…> Знаешь ли что? У меня есть презабавные материалы для романа «Фаддей Выжигин». Теперь некогда, а со временем можно будет написать это»22.

 Год спустя Пушкин вернулся к этому замыслу ; так был написан памфлет «Настоящий Выжигин».

 
 Как известно, Булгарин требовал себе места в большой литературе, причем места видного. Выпустив в свет в 1829 году роман «Иван Выжигин», он настаивал на своем приоритете в этом жанре, со свойственной ему беззастенчивостью выставляя себя как первого в русской литературе романиста. Однако первый роман Булгарина отнюдь не был первым русским романом. Авантюрные романы («Иван Выжигин» относился именно к этой разновидности жанра) встречались в русской словесности еще в ХVIII столетии). Кроме того, в «первом русском оригинальном романе (именно так Булгарин трактовал свое произведение) не было ничего оригинального.

 Герой романа, названный Выжигиным от выжженного в младенчестве нароста на плече, вначале безродный бедняк, претерпевает целый ряд приключений и в результате получает миллионное наследство, делается видным чиновником, выгодно женится, затем выходит в отставку и поселяется в имении на южном берегу Тавриды. Всего, по мнению Булгарина, можно было достигнуть благодаря ревностной службе, честности и умеренности. 

 Под пером Булгарина Выжигин становится не только положительным героем литературы, но и героем времени. После восстания декабристов, в котором приняли участие представители самых знатных фамилий России, николаевское правительство вынуждено было обратиться к людям незнатного происхождения, но небрезгливым в вопросах морали.

 Видными сановниками становятся П.А. Клейнмихель - сын каптенармуса кадетского корпуса, в молодые годы адъютант Аракчеева, получивший графский титул с вензелем «Усердие все превозмогает»; сын протоиерея  Ф.В. Вронченко, ставший министром финансов и сменивший на этой должности Е.Ф. Канкрина, получивший высший орден Российской империи - святого Андрея Первозванного и титул графа; Я.А. Ростовцев - внук купца, считавшийся своим в кругу декабристов, накануне восстания выдавший будущему императору Николаю I план заговора, сделавшийся приближенным великого князя Михаила Павловича и получивший посмертно титул графа;       

Таким предстает и Иван Выжигин, часто идущий на сделку с совестью,  вспоминая поговорку: «На грех мастера нет», «Все мы люди, все мы человеки».

 
 Роман «Иван Иванович Выжигин» посвящался автором «всем благомыслящим россиянам», но конкретно, как явствует из предисловия, только одному из них - графу А.А. Закревскому - генерал-адъютанту и министру внутренних дел. Успеху, который имел роман у «благомыслящих россиян», в немалой степени способствовала беззастенчивая реклама, созданная «Выжигину» самим Булгариным и его приятелем и компаньоном Н.И. Гречем на страницах редактируемых ими изданий. В качестве примера такой рекламы приведем выдержки из рецензии Греча в «Северной пчеле»: «Словесность наша, богатая и отличная в разных отраслях, заслуживает по некоторым частям упрек в крайней скудости. У нас есть громкие оды, остроумные басни, занимательные и мастерски написанные повести, прекрасные поэмы романтические, есть удачные опыты в разных отраслях драматического искусства, есть история, - но нет, например, ни одного романа. Все попытки в этом роде суть отрывки и начала, или вовсе недостойны критики. Г. Булгарин отважился выступить на сие новое поприще. <…> Любовь к добродетели, честности, правосудию, просвещению водит пером его. Сцен занимательных, смешных, трогательных в сем романе очень много; характеры лиц, выведенных автором на сцену, не созданы его воображением; они существуют в природе и тем для читателя привлекательнее»23.

 Совсем иначе отозвался о «Выжигине» И.В. Киреевский в своем «Обозрении русской словесности на 1829 год». В альманахе «Денница» он дал следующую оценку роману Булгарина: «Пустота, безвкусие, бездумность, нравственные сентенции, выбранные из детских прописей, неверность описаний, приторность шуток - вот качество сего сочинения, качества, которые составляют его достоинства, ибо делают его по плечу простому народу и той части нашей публики, которая от азбуки и катехизиса приступает к повестям и путешествиям»24.

 Выпуская в свет очередной роман «Петр Иванович Выжигин» - третий по счету, - Булгарин решил обезопасить новое свое творение от критики враждебных ему изданий. С этой целью он обратился к Бенкендорфу с просьбой ходатайствовать перед Николаем I о соизволении украсить список подписавшихся на сию книгу («Петр Иванович Выжигин») священным именем его императорского величества», «Соизволение» было получено, и Бенкендорф уведомил об этом Булгарина письмом, в котором писал: «Я имел счастие докладывать государю императору о выходящем в свет романе вашем под заглавием “Петр Иванович Выжигин“, и его величество всемилостивейшее соизволяет на принятие оного <…> При сем случае государь император изволил отозваться, что его величество, будучи уверен в преданности вашей, всегда расположен оказывать вам милостивое свое покровительство»25.

 Булгарин поспешил известить о «лестном выражении высокомонаршей милости», какового он удостоился, всю читающую Россию, поместив в «Северной пчеле» письмо Бенкендорфа, снабдив его следующим собственным примечанием: «Осчастливленный сим живительным отзывом, я не только не считаю нарушением скромности обнародование сего письма <…> но полагаю на то священным долгом сообщить о том читателям моим. За Богом молитва, за Царем служба не пропадает»26. 

 
 Казалось, теперь Булгарин обезопасил свое творение! В самом деле, кто осмелится высказать что-либо противное высочайшему мнению? Однако лукавый сочинитель просчитался. Совершенно неожиданно он получил весьма чувствительный удар, причем с той стороны, с какой вовсе его не ожидал.

 Скромный московский литератор Александр Орлов, известный доселе как автор книг для простого люда, выпустил целую серию пародий на романы «Иван Выжигин» и «Петр Иванович Выжигин». Пародии Орлова, выходившие тонкими книжками, имели такой же подзаголовок, что и булгаринские творения - нравственно-сатирический роман. В них герой Булгарина, добродетельный Иван Выжигин, объявлялся… сыном Ваньки Каина, героя знаменитого лубочного романа, очень популярного среди простонародья.

 Сопоставление имен Выжигина и Каина весьма знаменательно. Оно имело, по всей вероятности, двойной смысл. Прежде всего, автор пародий напоминал читателем, что биография самого Булгарина сродни Каиновой. Как известно, разжалованный и опустившийся Фаддей скатился до воровства, затем совершил предательство, перебежав из русской армии в войска Наполеона, и впоследствии окончательно запятнал свое имя сотрудничеством в Третьем отделении и многочисленными доносами. Кроме того, подобное сопоставление имен наводило читателей на мысль, что и сами творения Булгарина, столь расхваленные «Северной пчелой» и «Сыном отечества», по своим литературным достоинствам ничуть не выше «Жизни Ваньки Каина».

 
 Если мысленно перенестись в начало 30-х годов ХIХ столетия, если представить, против кого выступал Орлов, если вспомнить, кто одобрил роман Булгарина, на который пишет он пародии, то нельзя не поразиться его смелости. Мелкий чиновник, сын сельского священника, бывшего пономаря, человек без всяких связей, сочинитель книжек для простого народа осмеливается пародировать сочинение, принадлежащее перу агента тайной полиции, человека злобного и завистливого, пользующегося поддержкой управляющего Третьим отделением фон Фока и шефа жандармов Бенкендорфа, и, что самое важное, высмеивает сочинение, которое «высочайше» одобрено самим Николаем I. 

 Булгарин  был взбешен. Только недавно на страницах «Литеретурной газеты» Пушкин сравнивал его с полицейским шпионом Видоком, а теперь новое сопоставление - с Ванькой Каиным, ничуть не менее унизительное, дискредитирующее его в глазах читателей. Более всего Булгарин опасался, что пародиями Орлова, известного как сочинитель книг для народа, заинтересуются образованные читатели. - Он поспешил перейти в контрнаступление. «Северная пчела» разразилась грозной рецензией, принадлежавшей, видимо перу самого Булгарина:

«Знаменитое лубочное произведение «Мыши кота хоронят, или Небылицы в лицах» есть Илиада в сравнении с творениями г. Орлова, а «Бова Королевич» - герой, до которого не возвысился еще почтенный автор… Державин есть у нас Альфа, а г. Орлов - Омега в литературе, то есть последнее звено в цепи литературных существ… Язык его, изложение и завязка могут сравняться только с отвратительными картинами, которыми наполнены сии чада безвкусия, и с смелостью автора. Никогда в Петербурге подобные творения не увидели бы света, и ни один из петербургских уличных разносчиков книг (не говорим о книгопродавцах) не взялся бы их издавать… Никогда такие отвратительные картины не появлялись на русском языке»27.

 Высмеивая склонность Булгарина к авантюрной запутанности сюжета, обилию действующих лиц, в числе которых немало всякого рода таинственных фигур, Орлов вводит в свои пародии немало персонажей, которых нет в булгаринских произведениях, но которые оказываются в родственных связях с главными героями - Выжигиными. Орлов пародирует самые невероятные приключения и мошенничества, происходящие на страницах булгаринских романов: крестьяне Игнат и Сидор оказываются детьми Ивана Выжигина и отправляются разыскивать своего папеньку, Петр Выжигин бежит в Польшу и проч. Пародист заставляет Ивана Выжигина умереть, хоронит его, подробно описывает «церемониал погребения», причем в похоронах принимают участие  персонажи произведений Орлова, а гроб составлен из книг «Иван Выжигин» и «Петр Выжигин».

 Мы уже говорили о том, что в своих пародиях Орлов объявлял Ивана Выжигина сыном Ваньки Каина, отождествляя с вором и шпионом самого Булгарина. Даже происхождение самой фамилии Выжигин пародист объяснял иначе, нежели Булгарин: от слова «выжига», бытующего до сих пор и означающего «пройдоха, опытный и бывалый мошенник», как разъясняется оно в «Толковом словаре» В.И. Даля. «Самое название Выжигин уже поражает слух»28, ; отмечал Орлов.

 Однако автор пародий отождествлял Булгарина не только с Каиным, но и самим Выжигиным, причем эта фамилия становилась под его пером нарицательной. Орлов настойчиво развенчивал проповедуемую Булгариным идею жизненной карьеры, разоблачая  Ивана и Петра Выжигиных как ловких авантюристов, способных ради ее осуществления пренебречь любыми правилами чести и морали. В предисловии к «Родословной Ивана Выжигина, сына Ваньки Каина…» мы читаем: «Публика над Ванькой Каиным смеется, а замашкам Выжигиных удивляется. Ваньке Каину подражать никто не станет, но Выжигины, открывая завесу тонких оборотов преступлений, поджигают к сим пронырствам. Выжигины подают мысль к важнейшим преступлениям»29.

 Отождествляя Булгарина с Выжигиным, Орлов шел по одному пути с Пушкиным, создавшим памфлет «Настоящий Выжигин» - сатирическую схему биографии Булгарина, выведенного под именем Выжигина. Еще в начале ХХ столетия видный историк литературы профессор И.А. Шляпкин отметил сходство «нравственно-сатирических Выжигиных» Орлова с «Настоящим Выжигиным», которому Пушкин дал подзаголовок «историко-нравственно-сатирический роман ХIХ века»30.

«Любезные читатели! скромность нужна везде. Читая бессмертные описания деяний Ивана и Петра Выжигиных, вы смеяться не извольте, потом чо это не благопристойно… - так заканчивает Орлов «Родословную Ивана Выжигина…» - Лавровый венец бессмертия да возблестит на главе описателя деяний бессмертных Выжигиных отца и сына»31.

 Читая эти пронизанные иронией строки, нельзя не вспомнить иные - пушкинские, также полные едкого сарказма: «…сей великий писатель, равно почтенный и дарованиями и характером, заслужил бессмертную себе славу…»32.

 Трудно поверить, что Орлов, характеризуя подобным образом творца «Выжигиных», еще не был знаком со статьей Пушкина, строки из которой мы цитировали. Тем не менее это так. Цензурное разрешение на печатание последней, четвертой части «Родословной Ивана Выжигина…» подписано С.Т. Аксаковым 11 мая 1831 года, тринадцатого номера «Телескопа», в котором увидела свет статья Феофилакта Косичкина - лишь 2 августа того же года.

 Самое начало тридцатых годов было периодом расцвета Орлова. Благодаря пародиям на романы Булгарина его имя получает известность в литературных кругах. На одной из страниц газеты «Московские ведомости» от 15 апреля 1831 года в числе объявлений о новых книгах были напечатаны четыре объявления о сочинениях, в названиях которых встречалось фамилия Выжигин. По иронии судьбы книгопродавец Василий Логинов извещал одновременно о продаже только что вышедшего романа Булгарина «Петр Иванович Выжигин», а несколько ниже в том же столбце газетного текста - подписке на две пародии Орлова: «Смерть Ивана Выжигина»  и «Крестный отец Петра Выжигина, или Два кума Петра Ивановича Выжигина», с таким обращением читателям:

«На известные сочинения под названием Иван Выжигин и Петр Выжигин, соч. г-на Булгарина принималась подписка; ныне же принимается подписка на сочинение под названием: Смерть Ивана Выжигина, соч. А. Орлова, известного публике остроумными сочинениями. Книга сия принесет публике удовольствие, потому что кончина сего достопамятного мужа, т. е. Выжигина, есть важное событие для почитателей Ивана Ивановича. Кто читал жизнь Ивана Ивановича, тот с прискорбием прочтет его кончину»33.

 В соседнем столбце на той странице это обращение к читателям еще раз повторяется полностью - в объявлении уже другого книгопродавца - Андрея Глазунова, помещенном почти рядом с объявлением о романе Булгарина. Лучшей рекламы для пародий Орлова трудно было придумать!

 Эти объявления были перепечатаны в «Литературной газете» 15 мая. В девятом номере «Телескопа» редактор журнала Н.И. Надеждин иронически сопоставил «Выжигиных» Булгарина и Орлова34. Возражая ему, достойный приятель Булгарина Греч назвал пародии Орлова на страницах «Сына отечества» «глупейшими книжонками», утверждая, что Булгарин «своими талантами и трудами приносит честь своим согражданам»35. Подобное заявление вызывало памфлеты Пушкина «Торжество дружбы, или Оправданный Александр Анфимович Орлов» и «Несколько слов о мизинце г. Булгарина и о прочем», написанные от имени вымышленного друга Орлова Феофилакта Косичкина.

 До сих пор принято было считать, что имя Орлова послужило в этих памфлетах для Пушкина лишь средством как можно более оскорбить и унизить Булгарина - представителя большой литературы, каковым считал себя Фаддей Венедиктович - сравнением с литератором, пишущим для простого люда.

 Однако, думается, это не совсем так. Пушкин не просто сопоставляет Орлова с Булгариным, но и противопоставляет ему - как честного и бескорыстного писателя, не прибегающего ни к каким средствам, чтобы рекламировать свои произведения.

 Как же воспринял статьи Феофилакта Косичкина Орлов? Об этом можно только догадываться: письмо, отправленное им Пушкину, нам неизвестно.

 Быть может, Орлов был настолько наивен, что принял за чистую монету слова о «двух блистательных солнцах нашей словесности» - так Косичкин называл Александра Анфимовича и Булгарина. Этого быть не могло - Орлов хорошо знал, какие отношения существуют между Пушкиным и Булгариным. Писатель, мастерски владевший оружием иронии, о чем свидетельствуют его пародии, бесспорно понял истинный смысл пушкинских слов.

 Обидело ли Орлова сопоставление с Булгариным? Думается, что нет -

Ведь это не столько сопоставление, сколько противопоставление. Пушкин не задевал ни человеческого достоинства, ни авторского самолюбия Орлова.

 Бесспорно, Орлов был крайне удивлен, прочитав в «Телескопе» статьи Феофилакта Косичкина. Каково же было его изумление, когда он узнал, что они написаны величайшим поэтом России. Орлов обращается с письмом к Пушкину, которое было получено адресатом в середине ноября 1831 года.

                24 ноября Пушкин пишет ответ Орлову:
                «Милостивый государь Александр Анфимович!

 Искренно благодарю за удовольствие, доставленное мне письмом вашим. Радуюсь, что посильное заступление мое за дарование, конечно, не имеющее нужду ни в каком заступлении, заслужило вашу благосклонность. Вы оценили мое усердие, а не успех. Мал бех в братии моей, а если мой камышек угодил в медный лоб Голиафа Фиглярина, то слава создателю! Первая глава нового вашего «Выжигина» есть новое доказательство неистощимости вашего таланта. Но, почтенный Александр Анфимович! удержите сие благородное, справедливое негодование, обуздайте свирепость творческого духа вашего! Не приводите яростию пера вашего в отчаяние присмиревших издателей «Пчелы». Оставьте меня впереди соглядатаем и стражем. Даю вам слово, что если они чуть пошевельнутся, то Ф. Косичкин заварит такую кашу или паче кутью, то они ею подавятся…

 С истинным почтением и неизменным усердием остаюсь всегда готовым к услугам вашим.

А. Пушкин»36.

 
 Письмо Пушкина Орлову учтиво и любезно. Временами в нем слышатся отголоски статей Феофилакта Косичкина, и это неудивительно - именно эти статьи заставили Орлова обратиться с письмом к Пушкину, на которое отвечал поэт (само имя Косичкина, кстати сказать, упоминается в письме). Кроме того, Пушкин шутливо использовал отдельные выражения, характерные для творческой манеры Орлова.

 Некоторые исследователи склонны видеть в пушкинском письме иронию, направленную против его адресата. Однако фразу, в которой Пушкин отмечал «неистощимость таланта», вряд ли можно счесть за иронию. Целая серия пародий на булгаринских «Выжигиных», составляющая девять произведений - таков заряд, выпущенный Орловым в «медный лоб Голиафа Фиглярина».

 Письмо закончено, подписано, но не отправлено.

 В начале декабря Пушкин уезжает в Москву, где надеется встретиться с Орловым. Об этом свидетельствует постскриптум:

 «Вот письмо, долженствовавшее к вам явиться милостивый государь Александр Анфимович. Но, отправляясь в Москву, я его к вам не отослал, а надеялся лично с вами увидеться. Судьба нас не свела, о чем искренно жалею. Повторяю здесь просьбу мою: оставьте в покое людей, которые не стоят и не заслуживают вашего гнева…»37.

 Теперь тон письма серьезен - в нем слышатся предостережение и забота. Пушкин вновь рекомендует Орлову  прекратить борьбу с людьми, «которые не стоят и не заслуживают» этого. И если в борьбе с «Видоком Фигляриным» сам Пушкин мог в какой-то мере рассчитывать на поддержку влиятельных друзей, которая, однако, помогала далеко не всегда, о чем свидетельствует преждевременная смерть А.А. Дельвига, то скромный автор книг для простонародья был лишен какой-либо поддержки.

;

                В  БОРЬБЕ  С  БУЛГАРИНЫМ

1 Пушкин Полн. собр. соч.: В 16 т.  ; М., 1937 ; Т. ХIII ; С. 307.

2 Там же ; С. 298.

3 Пушкин: В 10 т. ; Т. Х. ; С. 218

4 Пушкин: В 16 т. ; Т. ХIII ; С.

5 Жуковский В.А. Собр. соч.: в 4 т.; М.; Л. 1960 ;Т. 4 ; С.

6 Старина и новизна ; 1903 ; Кн. IV ; С. 4. (Перевод с французского).

7 Пушкин. Временник пушкинской комиссии ; 1 ; М.: Л. 1936.

8 Русская литература ; 1967 ; № 4.

10 Пушкин. Полн. собр. соч.: В 16 т. ;М., 1937 ; Т. ХIII ; С. 313.

11 Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10 т. ; Т. Х ; С. 224

12 Архив братьев Тургеневых ; СПб., ; Вып. VI ; С. 54.

13 Пушкин А.С. Полн. собр. соч. ; М., Л.  1935 ;Т. 7 ; С. 425.

14 Там же, С. 426.

15 Пушкин. Полн. собр. соч. : В 10 т. ; Т. Х ; С. 803.

16 Пушкин. Полн. собр. соч. : В 16 т, ; Т. ХV;

17 Русский архив ; 1882 ;№ 5 ; С. 124;125         .

18 Голос минувшего ; 1914 ; № 7 ; С. 214 .

19 Смирнов-Сокольский Н.П. Рассказы о книгах. изд. 2, М., 1977, С. 256.

20 Пушкин.  Полн. собр. соч.: В 16 т.  ; Т. ХIV ; C.

21 Пушкин: В 10 т. ; Т. Х ; С. 807.

22 Там же ; С. 287.

23 Северная пчела ; 1830 ;;;;;;;;;;;;;;

24 Денница

25 Лемке М.К Николаевские жандармы и литература 1826;1855 годов ;СПб,.1908 ; ;С. 

26 Северная пчела ; 1831 ; 3 января.

27 Там же ; 1831  ; № 46 ; Этот отзыв цитирует Пушкин в статье «Торжество дружбы, или Оправданный Александр Анфимович Орлов»

29 Родословная Ивана Выжигина, сына Ваньки Каина Ч. 1.

30 Щляпкин И.А. Из неизданных бумаг А.С. Пушкина. ;СПб. 1903 ; С. 154;155.

31 Родословная Ивана Выжигина ; Ч. 4 ; С.44

32 Пушкин: ; В 10 т. ; Т. VII ; С, 249

33 Московские ведомости ; 1831 ; 15 апреля  ; С.  ; Литературная газета ; 1831   ; 15 мая

34 Телескоп ; 1831 ; № 9

35 Сын Отечества ; 1831 ; № 27 ; Этот отзыв цитирует Пушкин в статьях «Торжеств дружбы..» и « Несколько слов о мизинце г. Булгарина и о прочем»;;

36 Пушкин: В 10 т. ; Т. Х ; С. 399

37 Там же.

 
--
Алексей Корнеев