Союз нерушимый

— Миша! Миша! Ну что ты там копаешься?! — требовательный голос супруги 
вернул Михаила Андреевича из ностальгических воспоминаний в настоящее. Он вздрогнул,  пачка старых пожелтевших фотографий выскользнула из рук и рассыпалась по ковру, словно осенние листья.

— Вот… чёрт…, — выругался он и стал сгребать их в кучу.
Дверь в комнату открылась и на пороге появилась супруга. Ольга Николаевна подозрительно посмотрела на ползающего по полу супруга с очками на лысине.
— Что ты делаешь? — недоумённо спросила она.
— Да вот… хотел посмотреть… — Михаил Андреевич виновато поднял глаза, — а они рассыпались…
— Миша, у кого сегодня день рождения, у тебя или у меня? —  нарочито вежливо поинтересовалась Ольга Николаевна.
Михаил Андреевич уже знал, если первый вопрос подразумевал очевидный ответ, за ним последует ещё более примитивный, какие обычно задают либо маленьким детям,  либо людям у которых не все дома.
— Оль… Знаю я, знаю… Увлёкся… Что ты как…
— Уже пятый час! Скоро дети придут! Ни ты не одет, ни стол не готов! Потом нельзя потравить себя ностальгией?! Брось их и иди на кухню! — скомандовала супруга и удалилась парадным шагом. Михаил Андреевич, поднялся, ещё раз посмотрел на разбросанные фотографии и, уже собравшись уйти, обратил внимание на одно фото улетевшее дальше всех. Он поднял его, поправил очки и посмотрел сначала на фотографию, где был он, вихрастый, с задорными усами молодой парень вместе с группой мужчин на фоне «Белого дома». Лица на фотографии светились неподдельным счастьем, надеждой и азартом. На обороте шариковой ручкой была надпись: «Белый дом. 19 августа 1991 г.» Он ещё раз посмотрел на фото, вздохнул и положил его на столик.
Гости чуть опаздывали, что компенсировало время потраченное Михаилом Андреевичем на ностальгические реминисценции. Хоть это был и не юбилей, да и гости вполне себе не чужие: зять с дочерью и внуком Никитой, но Ольга Николаевна хлопотала и волновалась, будто их скромное жилище должна посетить английская королева, ну как минимум, её дворецкий. Михаил Андреевич, зная причину этих волнений, злился и отпускал колкости в адрес зятя.
— Что ты суету развела?! Подумаешь, зять придёт! Влад… Ни в лад, ни впопад! Поцелуй козу в кирпич! Вот тоже, имя! Влад! Был бы Владик. Теплее как–то, роднее. А то — Влад! Как шлепок по заднице!
— Михаил! — прервала Ольга Николаевна саркастический поток супруга, — Только не вздумай вступать с ним в пререкания!
— Это ещё почему? Священная корова? Подумаешь, зять — нечего взять…
— С тебя много возьмёшь! Хоть бы десятую часть получал того, сколько он получает.
— Началось… Спекулянт он! Там купил — тут продал. Много ума надо?
— Так, кто тебе мешает? Вот и молчи. Слава Богу, такой есть. Вон Ленкины подруги до сих пор незамужние или развелись, потому что за пьянчуг да дураков вышли. А Влад… поди поищи.
— Прям счастье… Да, Ленка, с её данными…
Звук подъехавшей машины и дирижерский взмах руки жены оборвал пламенную речь Михаила Андреевича. Ольга Николаевна выглянула в окно.
— Приехали, — выдохнула она и приняла положение «смирно», — Всё, Миша, никаких споров. Не смей разрушать Ленкино и моё счастье, раз уж от тебя его не дождёшься.
Михаилу Андреевичу оставалось только вздохнуть и выдавить из себя «хорошо».

По большому счету, Михаил Андреевич прекрасно понимал, что с зятем им действительно повезло. Уж кто знает, какие были у него интриги на стороне, но внешне брак  выглядел вполне пристойно и основательно. Вот только последние лет пять он стал испытывать к зятю некоторое раздражение. Сам не понимал, почему. То ли это была зависть к успехам его в бизнесе  и жизни на широкую ногу, на фоне довольно скромной, если не сказать больше, жизни Михаила Андреевича. То ли виной этому был некий цивилизационный разлом, прошедший сейчас между людьми разных возрастов, социального  и материального положения. То ли это из–за отождествления образа Влада  с теми чиновниками–коррупционерами, о которых рассказывают в телевизоре и интернете. Убеждённость Михаила Андреевича в том, что большие деньги можно только украсть, делали его отношение к зятю ещё более непримиримым. И чем достаток Влада становился больше, тем сильнее  Михаила Андреевича грыз червь враждебности. А может, виной всему был возраст, когда ещё полного сил, желаний и страсти, тебя выносят за скобки активной жизни. Имя, которому — пенсия.
Михаил Андреевич решил для себя, что внемлет словам жены и будет тем добродушным дедушкой Мишей, каким был десять лет назад. Он радушно обнял Ленку, потормошил вихрастую голову внука,  чем вызвал его недовольство, без подобострастия и учтиво поздоровался с зятем.
— Это что же, я один буду бороться с зеленым змием?
— Почему же?
— Так ты ж ведь за рулём? Или… в ГАИ всё схвачено?
— Пап, всё предусмотрено, — вклинилась Лена, — Влад вызовет «трезвого водителя».
— Ммм… «трезвого водителя»…, — протянул Михаил Андреевич и бросил ещё одну «монетку в копилку» своих претензий и к жизни и к зятю.
После дежурных поздравлений, подарков и чествований, приступили к трапезе. Ольга Николаевна  кружилась вокруг зятя, словно августовская оса над арбузом. Чем так же пополняла «копилку» супруга.  Никита, немного поковыряв в тарелке, с отрешенным видом и головой ушёл в смартфон.
— Никита! Спрячь телефон! — потребовала Лена, — Прояви хоть немного уважения! Слышишь?!
— Да я уже наелся…, — ответил тот и нехотя спрятал телефон в карман куртки, немного обнажив футболку со стилизованным изображением Че Гевары.
— Скучно ему с нами, — заключил Михаил Андреевич, — Да, Никит? В школе–то как?
— Хотим в Англию отправить, — деловым тоном заявил Влад, — как шестнадцать исполнится, так и отправим. Хватит, детство кончилось. Пора и за ум браться.
— В Англию? У–у–у, — снова звякнуло в «копилке», — а что же дома уже и научить некому?
— Ну почему? Только, чтобы хорошо владеть языком, лучше быть в среде его носителей. Без языка сейчас только на завод и то не на всякий.
Кто–то внутри бросил в «копилку» сразу целую горсть монет. Михаил Андреевич заёрзал.
— А чем завод плох?
— Миша, — зафиксировала настороженный взгляд Ольга Николаевна.
— Пап, ты что, хотел бы, чтобы Никита тоже, как ты всю жизнь на агрегатном проработал? И дети его? И дети детей? Династия агрегатчиков?
— Бать, — откинувшись на спинку стула и закинув на нее руку, вальяжно начал Влад, — завод сам по себе не плох. Важно, кто ты на этом заводе и какой это завод. Вот я был Китае… Слушайте… Там в белых носках можно ходить — не испачкаешь. У нас сейчас тоже к производству лицом поворачиваются. Прошло время, когда каждую мелочь за границей нужно было  покупать. Своё нужно делать.
— Опомнились! Когда развалили всё, что можно, опомнились! Коммерсанты хреновы!
— Ну, так не бывает, чтобы столетие выпускать одни и те же агрегаты. Есть же прогресс? Допустим, «Волгу» двадцать первую, как начали в пятидесятых, так и до сих пор бы выпускали, так что ли? А без коммерсантов, батя, ничего не продашь. Или Вы хотите, как в 90–е? Выстроиться цепочкой возле метро и торговать железяками с завода?
— Зачем глупости говорить?! А «Волга» эта,  переживёт иные «Мерседесы»!
— «Волга» — it’s cool, — поддержал деда Никита.
— Влад, может ещё салата? — решила предотвратить спор Ольга Николаевна. И ей это на некоторое время удалось.
— Да, с удовольствием. Замечательный салат. Помнишь, Лен, мы в Барселоне заказывали? Так разве сравнить?! Никитос! Попробуй бабушкин салат, ты такого больше нигде не найдёшь.
— Он ещё и дедушкин, — вставил Михаил Андреевич, не желая, чтобы Влада увели от заданной темы.
— Тем более! — принял подачу зять, — Дед у нас ещё тот кулинар. Давайте за именинника!
Михаил Андреевич не заметил никакого подвоха в словах зятя относительно его кулинарных способностей, но зато заметил строгие и предупреждающие взгляды Ольги Николаевны и дочери. Он молча выпил, не дожидаясь тоста в свою честь. Душила обида. Какая–то необъяснимая и вселенская. Он уже не был уверен, что сдержит слово, данное жене, что не будет спорить с Владом. Напротив, его распирало высказать ему всё, чем он был не доволен последнее время и в мире, и в стране, и в своей жизни. Ещё эти фотографии, словно заново пережил те счастливые моменты, как тогда чувствуя радость и трепет, запахи и ощущения, которые оказались обманутыми, растоптанными, вываленными в грязи вот такими «владами». Глядя на уверенную и довольную физиономию зятя, Михаил Андреевич помрачнел, затем встал, сам не понимая, зачем и сел опять.
— Пап, что ты? Сердце? — забеспокоилась Лена.
— Нет. Не сердце… Душа! Есть что–нибудь от души?!
— Только коньяк. Бать, душу лечат только коньяком. По себе знаю.
— Какой я тебе батя?!  — взвился Михаил Андреевич.
— Миша! Это что такое?!
— Па?!
Ольга Николаевна  и Лена тревожно переглянулись. Влад внешне оставался таким же спокойным и добродушным, только внимательно посмотрел на тестя.
— Пятнадцать лет был вроде нормальным. Что–то случилось?
— Влад, не обращайте внимание. Кризис среднего возраста. С утра сам не свой.
— Мам, поздновато для среднего–то возраста. Папуль, что с тобой?
— Ты ещё… психоаналитик! Нормально всё! Нет у меня никакого кризиса. Это у жизни нашей… кризис! В стране кризис! В мире кризис! А у меня нет!
— Буржуазное общество достигло своего предела. Его нужно разрушить и построить новое, справедливое,— неожиданно для всех дал о себе знать Никита. Все переглянулись.
— Вот! Правильно внучок! — оживился и повеселел Михаил Андреевич, — Наш человек! А то зажрались, кругом только деньги, погрязли в потреблятстве!
— Миша! Тут ребёнок!
— А…, — махнул он рукой, — что он не слышал?! Они сейчас матом любовные письма пишут и в любви признаются. А всё оттуда же! — Михаил Андреевич потряс указательным пальцем в глухую стену, на которой висел ГДР-овский ковёр, купленый в неравной схватке в «Лейпциге», видимо, указывая на «тлетворный Запад», —  Сначала купили за джинсы, как папуасов за бусы,  а потом расценки установили и на совесть, и на честь, и на стыд. Нет стыда! Делай что хочешь! Хоть без трусов скачи!
— Тут я соглашусь на все сто. Со стыдом совсем беда. А чего же тебе, сынок, не хватает–то, революционер ты наш… с айфоном? — Влад откинулся на спинку стула и скрестил руки, — Это же и Интернет придётся разрушить. Как же вы жить сможете? Все равно, что рыбу на сушу выкинуть, а?
— Зачем его разрушать? Мы должны разрушить несправедливую систему распределения богатства!
— «До основания разрушим, а потом»… Где–то я уже слышал. Ну–ну…
— Во! Правильно Никита! Ух! — Михаил Андреевич затряс кулаками, — Любите внуков, они отомстят вашим детям!
— Ещё один разрушитель… Что стар, что млад! Ты–то куда?! Я понимаю, этим, — Ольга Николаевна махнула на внука, — силы деть некуда, всё бы поломать что–нибудь, а ты чего?! В 91-м не наломался?!
— А что в 91–м?— оживился Никита.
— А дед–то твой… революционер.
— Оля, перестань! — недовольно буркнул Михаил Андреевич.
— Ну что Вы, бать, расскажите, как боролись с советской властью. Молодежи опыт передадите.
— Дед, правда, расскажи!
— Дурак был, вот и боролся! И не с советской властью! А с партократией! Думал, их уберём и заживём! Зажили…
— А что Вас сейчас не устраивает? Пропустим 90–е, понятно, бардак и мерзость. Но сейчас–то чего? Неужели хуже живём, чем в советское время?
— Хуже! Вроде картинка красивая, как в Германии… сто сортов колбасы, шмотки, демократия, а что вышло?
— А что, с колбасой перебои? Надеть нечего? Демократии не хватает?
— Вот ведь! Вот в этом и вся ваша суть! — вскочил именинник, побагровел, — Всё колбасой меряете! Коммерсанты!
— Миша! — Ольга Николаевна медленно привстала и строго посмотрела на супруга. Тот махнул рукой и сел на место.
—  Что вам объяснять…
— А я, лично, не скучаю по Советскому Союзу. Молодость, конечно, хотелось бы вернуть, но это, ведь, невозможно. А в остальном… Как вспомнишь эти очереди, дефицит, блат…
— Вот и ты туда же! Тоже всё колбасой измеряешь! Чтоб брюху хорошо было! А душе? Душу ты тоже колбасой заткнёшь?
— Па, ты чего разошёлся?! Я тебя не узнаю. Что плохого в достатке? Что плохого, когда твоя дочь обеспечена, внук одет, обут,  не шляется по улицам в поисках денег? Да и вы с мамой. Вон, в Черногории были, а уж в Турции уже сбилась со счету, сколько. Ты при Советском Союзе в Черногории сколько раз был? Что нужно–то? О какой душе ты говоришь?
— Да всё так! Магазины ломятся, можно ехать куда хочешь, свалки вон! Уже сваливать некуда, вся планета в мусоре! Всё так. Вот и мы думали, что можно чуть–чуть там добавить, там убрать и будет, как в Финляндии — тихо, спокойно, сытно. А вышло? Вот!
Михаил Андреевич скрутил фигу и пронёс её над столом, демонстрируя всем присутствующим её со всех сторон.
— Миша!
— Па!
Дочь с супругой одинаково грозно подняли левые брови. Влад снисходительно улыбнулся. У Никиты появился в глазах неподдельный интерес, чем же закончится дедов протест. Михаил Андреевич вышел из-за стола.
— Какую страну в базар превратили! Космос! Сибирские реки! — Михаил Андреевич встал в позу Муслима Магомаева, поющего «Вдоль по Питерской», широко раскинув руки и  торжественно вскинул голову, — Будь моя воля, я бы этих тогда у «Белого дома»…
— Сами себя? Занимательно…, — с сарказмом заметил Влад.
Михаил Андреевич обернулся на реплику зятя, хотел что–то сказать, в глазах потемнело и последнее, что он увидел, был Че Гевара на майке Никиты, который рванулся к деду.
***

Очнулся он от того, что его трясёт Никита.
— Дед! Дед! Ты чего?! Вставай, а то затопчут!
Михаил Андреевич сидел на асфальте посреди улицы, по которой лилась людская река. Люди спотыкались, наталкиваясь на него, обходили, чертыхались. А он продолжал сидеть, задрав голову вверх, не понимая, как он тут оказался.
— Что происходит? Куда все идут?
Никита помог подняться. Михаил Андреевич продолжал вертеть головой, пытаясь найти ответ хотя бы по каким–то признакам.
— Революция, батя! Революция! ГКЧП идём свергать! К «Белому дому»! — радостно прокричал и вихрастый усатый парень в стройотрядовской куртке, держа в руках самодельный транспарант с надписью «Долой хунту!». 
Ноги не слушались, словно он не ходил на них несколько недель. Постепенно расходился. Не ведая куда, их нёс людской поток, а Михаил Андреевич всё силился понять, что с ним произошло и как он сюда попал. Всё вокруг казалось мистификацией, массовкой какого–то фильма. Люди то тут, то там несли плакаты, выкрикивали лозунги.
— Никита! А где бабушка, мама, папа? — пытался он выяснить у внука происходящее, — Как мы здесь оказались?
— Дед! Ты что, забыл? Ты же сам меня позвал, сказал, что страну спасать надо!
— Страну? — Михаил Андреевич продолжал вращать своей лысой головой и постепенно ему стала приходить мысль, что он очутился в августе девяносто первого. Но, как тут оказался внук, которого даже не было в проекте? — А ты… ты кто?
— Дед, ты чо? Сильно ударился?
Вопрос был не праздный, хоть и с подвохом. Михаил Андреевич и не помнил, что он обо что–то ударялся. Нигде не болело, ничего не беспокоило, только необъяснимая тревога, что с ним, что–то произошло, а что именно, он не понимает. Всё это он уже видел. Так бывает во сне. Знаешь, что будет дальше и ощущение, что этот сон ты уже видел. Но это явно был не сон.
Пройдя несколько метров, поток стал уплотняться. Люди становились на цыпочки, пытаясь увидеть, что послужило препятствием. Впереди виднелись крыши автобусов, перегородивших улицу.
— Выходим! — неожиданно скомандовал Михаил Андреевич, — Пока нас тут не зажали! Сюда!
Они с Никитой кое–как выбрались из сутолоки. Взгляд Михаила Андреевича стал более осмысленным и Никита все команды деда уже воспринимал, как здравого и знающего, что он делает, человека. И действительно, вид у Михаила Андреевича был решительный, словно он что–то задумал. Он постоянно осматривался, оценивая обстановку, прислушивался к  городским звукам, пытаясь уловить именно то, что ему нужно.
— Так, сюда! — он махнул в сторону улочки, оглянулся по сторонам и, пригнувшись, будто скрываясь от преследования, короткими перебежками очутился на противоположной стороне.
— Дед, ты куда?! — растерянно спросил Никита, несколько отстав и плетясь следом.
— Давай быстрей! Сейчас  на набережную выйдем, всё сам поймёшь. Ты танк водить сможешь?
— Танк? Какой танк? Дед, ты чо? — Никита остановился в недоумении.
— Ну чего встал?! Пошли! Ты же машину водил? Там то же самое. Даже легче.
— А зачем?
— Увидишь.
Заговощицкий вид деда вызывал массу вопросов, но Никита решил положиться на опыт Михаила Андреевича. К тому же было заманчиво прокатиться на танке по Москве. Он в три прыжка догнал деда и  старался идти рядом.
— Я в «танчики» когда–то играл, знаю немного. Но мне больше фэнтези нравится. Джойстик влево, вправо…
— Джойстик… Рычаги! Хочешь направо — тянешь правый рычаг на себя, хочешь налево — левый. И вся наука. Справа — гребёнка, переключение передач. Понятно?!
— Понятно… Только непонятно, кто нам разрешит, да и откуда в центре Москвы танки?
— Это я беру на себя.
И действительно, выйдя на набережную, Никита увидел колонну танков.
— Ни фига себе… Это что, кино снимают?
— Кино… кино, — с горечью произнёс Михаил Андреевич, — пойдём, вон, к «354–му».
Танкисты группками стояли невдалеке колонны, курили, переговаривались, изредка поглядывали на свои машины, вокруг которых толпились зеваки и детвора. Когда до «354–го» оставалось не больше десяти шагов, Никита остановился.
— Дед, а как мы заведём, у нас же ключей нет?
— Не надо ключей! — прошипел Михаил Андреевич, — Кнопка «массы», слева, на щитке, металлическая, а потом «пуск». Когда заведётся, над педалью тормоза, ручка такая, её на себя потяни, чтобы снять с горного тормоза. Ну а дальше, всё как на машине: сцепление, передача и газу. Только быстро всё делай.
Люк механика был открыт и туда заглядывали двое мальчишек, засунув в него свои белобрысые головы.
— Эй, мелкота! А ну, бестолковки убрали! — прикрикнул Никита, а сам посмотрел на деда, ища у него поддержки.
— Да, ребята, пойдите к другому танку, там интересней.
Никита скрылся в люке, а Михаил Андреевич  с опаской посмотрел по сторонам. На Никиту никто не обратил никакого внимания.
— Ну что видишь? — в пол голоса спросил он внука.
— Вижу! — донеслось из люка. Затем  показалась голова Никиты, — Дед, а едем куда?
Михаил Андреевич ещё раз посмотрел вокруг.
— Прямо на «Белый дом». Увидишь толпу — метров за двадцать, тормози. А дальше посмотрим. Ну, с Богом, заводи!
Михаил Андреевич ловко вскарабкался на броню и сорвал чехол с пулемета. В этот момент танк вздрогнул и, извергнув облако черного дыма, зарычал, затрясся. Танкисты повернули головы, но сначала не поняли, что произошло, но когда увидели пытающего влезть в люк Михаила Андреевича, сорвались с места.  Танк дёрнулся, почти подпрыгнул. Командирский люк, куда влез Михаил Андреевич, не был застопорен и всей своей тяжестью долбанул по голове незадачливого «танкиста». Михаил Андреевич ахнул и провалился в темноту башни. В глазах потемнело и зажглись звёздочки. Пока он приходил в себя, танк уже набрал приличную скорость и мчался к «Белому дому». Михаил Андреевич протянул руку и нащупал затвор пулемета, а чуть дальше, ленту. Она была заряжена. Оставалось передёрнуть затвор. Перебравшись на место наводчика, он расстопорил пушку и запустил стабилизатор. Вращая башней, Михаил Андреевич в прибор наводчика разглядывал Москву тридцатилетней давности: дома без навязчивого «макияжа» рекламы, висящих кондиционеров и спутниковых тарелок, машины: простые «Москвичи», «Жигули» и «Волги», таких же простых людей, что–то машущих и кричащих ему. Грудь наполнилась какой–то необъяснимой радостью, как тогда, в августе 91–го. Он глубоко вздохнул, к горлу подступил ком и даже голова перестала болеть.
Танк нёсся вперёд на толпу, окружающую «Белый дом».  Как и было условлено, за двадцать метров Никита остановился.
—  Что дальше?! — еле слышно донеслось до уха Михаила Андреевича.
Он и сам не знал, что дальше. Вращая башней, он вглядывался в лица демонстрантов, словно разыскивая себя самого, того молодого, вихрастого. Лица были тревожными, люди переглядывались, не понимая, чего ждать в следующий момент. Никита перегазовал, будто перед рывком  и толпа начала пятится.
Михаил Андреевич, откинул люк и высунулся  по пояс.
— Товарищи! Не слушайте предателей и провокаторов! Вы не представляете куда они вас толкают! И что вас ждёт за этими красивыми словами о свободе и демократии! Идите домой!
Внезапно по толпе пронеслось: «Горбачёв! Это Горбачёв! Живой!». Михаил Андреевич озадаченно умолк, не понимая, при чём тут Горбачёв. Нет, Ольга как–то называла его «Горбачёвым» в шутку, когда он надевал старые квадратные очки, но чтобы посторонние — впервые.
— Михал Сергеич! Мы знали, что вы вернётесь! А Раиса Максимовна с вами?!
Танк начала окружать толпа восторженных женщин. Вылез Никита и встал рядом, с удивлением и интересом разглядывая сверху толпу.
— Дед, ты же Андреевич, чо они тебя Сергеевичем зовут? И что у тебя за синяк на голове? А кто такая Раиса?
Михаил Андреевич инстинктивно дотронулся до места, с которым встретился люк. Было ещё больно, но в голову пришла шальная мысль: «Что если они приняли меня за настоящего Горбачёва?» Память начала судорожно вспоминать манеру говорить, слова, которые впоследствии стали визитной карточкой Михаила Сергеевича, его говор.
— Погоди, Никит, я сам ещё не понял… А это… люк не застопорил.
Толпа всё плотнее и плотнее окружала танк.
— Михал Сергеич, — басил какой–то долговязый мужик, — так как это получается, кому верить? ГКЧП, говорят, заболел. Ельцин, вон, говорит, арестовали. Что же это?
— Товарищи, всем нам нужно перестраиваться. Ну, вы меня понимаете… Процесс пошёл, но немного не в ту сторону. Реформы нужно углубить и их должен завершать, кто их начал. А начал их я. Мы не сомневаемся, что демократия, гласность, это хорошо, но сначала мы должны обеспечить фундаментальные потребности граждан и это хорошо, товарищи. Плюрализм — это хорошо. Но, что на самом деле происходит, товарищи?
— Михал Сергеич! А что же с ГКЧП теперь делать,  ведь это хунта?! — продолжал басить мужик.
— ГКЧП? Ну, вы меня понимаете…
Михаил Андреевич чувствовал, что образ Горбачёва его затягивает в словоблудие, в производство ничего не значащих фраз. А ведь не для этого он приехал сюда на танке. Он хотел крикнуть: «Опомнитесь, люди! ГКЧП — плохо, но и Ельцин — ещё хуже! Пройдёт совсем немного времени и страна окажется в пропасти гражданской войны, бандитского беспредела, безработицы, нищеты, повального пьянства и наркомании! Остановитесь! Не слушайте болтунов, прикрывающихся демагогией о демократии! Гоните их в шею!». А вместо этого он продолжал нести какую–то чушь про ускорение и гласность, отношения с США. А выйти из этого образа означало бы — потерять авторитет у толпы. Кто он? Простой инженер Агрегатного завода. Может быть, если бы не этот чёртов люк и не некоторая схожесть с Горбачёвым, когда его приняли за последнего Президента СССР, он заявил от своего настоящего имени, может, люди приняли бы его, услышали. Но сейчас появился страх, что подлог может быть раскрыт и тогда будет хуже, чем, если бы на танке показался он в своём собственном образе.  Но люди с жадностью ждали от  него ответа «что делать?». Он прошёлся взглядом по лицам в толпе, посмотрел на Никиту, смотрящего на него с нескрываемым изумлением, если не сказать, страхом. И Михаил Андреевич решился.
— Вот что я хочу вам сказать! ГКЧП — хунта!
Толпа взорвалась овациями и радостью.
— А Ельцин…, — шум тут же стих и воцарилась гробовая тишина, от которой у самого появился страх от тех слов, которые он хотел произнести. Михаил Андреевич набрал воздуха, — А Ельцин — предатель и изменник!
Тут толпа ахнула. Такой же единодушной и всеобщей реакции, как с ГКЧП, не случилось, пополз ропот.
— Это почему же?! — выкрикнул кто–то.
— Потому, что через полгода от Советского Союза останется один обрубок, а ещё через два года он сам будет расстреливать из танков вот этот самый «Белый дом»! Вы понимаете?!
Слова Михаила Александровича утонули в неодобрительном гуле. Он растерянно посмотрел на Никиту, будто ища у него помощи.
— Так, дед… Я же могу погуглить!
Никита вытащил телефон и быстро нашёл ролик событий  начала октября 1993 года на «Ютубе».
— Вот, смотрите! — протянул он телефон экраном к толпе. Народ жадно всматривался в видео, вытягивая шеи и напирая на близстоящих.
— И это ещё не всё! — решил закрепить Михаил Андреевич наметившийся успех, — Все ваши вклады пропадут, а предприятия, на которых вы работаете, разворуют и присвоят себе прохвосты! Вы будете нищими! Вы этого хотите?!
— Нет! — взревела толпа.
— Защитим Советский Союз?! Не дадим его разрушить?!
— Защитим!!! Не дадим!!! — вторила толпа. Вокруг танка образовалось целое море людей, скандировавших: «Защитим!», а потом запели гимн: «Союз нерушимый республик свободных…». Михаил Андреевич обнял Никиту, зажмурил глаза и у него потекли слёзы.
— Защитили, Никита, защитили…

Когда он открыл глаза, первое, что он увидел — нечёткое лицо женщины в белом колпаке. Он попытался пошарить рядом очки, но голос супруги остановил его.
— Миша, Миша полежи.
— А что случилось?
— Гипертонический криз,— сказало всё то же нечёткое лицо в колпаке, при этом чётким и авторитетным голосом.
— А как же Советский  Союз…, — растянул Михаил Андреевич, — не защитили?
— Защитили, батя, защитили, а как же, — прозвучал голос Влада, — ну и нам пора.  Завтра в Лондон лететь. Не хочу, а что делать? Бизнес ждать не будет.
— Не переживай, дед, выздоравливай. Мы его вернём.

Март, 2021г.