Из походного дневника-2-6

13. 02.81. Пятница.
Зимовьё оказалось тёплым. Я спал без спальника. Вытягивался наискосок, как хотел. Нары позволяли. Часа в три Палыч вновь затопил буржуйку. Стало ещё жарче. Под утро приснился долгий, подробный эротический сон, описывать который карандаш не поднимается. Да и не нужно.

Встали в 6.30. На завтрак каша – перловая, чай – крепкий . На речной воде. На улице минус 22 градуса. Вышли в 9.23. На 45 минут хода была вполне сносная лыжня. А дальше начался, как сказал Виталик, «б-а-а-а-льшой банитет!» (сленг от «баня»). А именно нечто охотничье, проломленное в насте, застылое грудами, в котором не только чёрт ногу (лыжу?) сломит, но и сам господь Вседержитель.

Много смеемся. Мужики – сплошь анекдотчики. Силы пробуют все, но лидеров, безусловно, два: Шура и Вито. В самом выигрышном положении – я. Поскольку анекдотов органически не запоминаю, всё, что ни расскажи, мне в новинку. Смеюсь непрерывно, и больше всех. Славно быть в походе в таком окружении!
Самый любимый у нас, рассказанный Виталиком, – про «Бруклин-бридж». Суть его, при довольно обширном и цветистом обрамлении, в одном предложении: «Ваня, с этого моста прыгать НЕЛЬЗЯ!  А меня не «е…» (колышет)!» И прыг!
Мне кажется, он уже стал неким психологическим приёмом в нашей  группе. Стоит  сказать: «Мужики! Бруклин-бридж!» Как любая раздражающая, вызывающая напряжение или провоцирующая конфликт ситуация начинает утихать, сходить на нет, испаряться. Ведь на этом знаменитом американском мосту НИЧТО НИКОГО  НЕ КОЛЫШЕТ.

11.20 – двинулись дальше по «ноголому». Морозит по-прежнему. Вито засунул в мотню меховую рукавицу. Впереди ломит Глыба. Я – второй. Сегодня явно похлеще чем вчера. Всего три перехода, а ножки уже погуживают.
12.10. Всё, охотничья «ноголомь» закончилась. До этого места мы шли 2,5 часа. А вымотался я, будто ходовой день отпахал. Надо поощрить себя любимой карамелькой «Театральная».
Меня здорово выручает капроновый чехол на рюкзак, «Кальдера» – на зимнем сленге. Бросаешь рюкзак в любой снег, садишься, а поднимешь – всё чисто и сухо. Никакого прилипа. Превосходная вещь!

После двенадцати выглянуло солнце. Опять «затрелили» птички. Спина  сегодня потная умеренно. Сидеть славно! Вот и сижу, грею «косточки», сосу карамельку, пишу, слушаю подснежное лопотание Шубутуя, поджидаю отставших ребят. Кажется, там у кого-то сломалось крепление. Отец-пёс орёт, надрывается. До него метров 300. (Не дай бог, сломать кому-нибудь ногу! Тьфу три раза через левое плечо!)
Отец хочет сегодня взять перевал. Не знаю, не знаю, как это у нас получится.

16.30. Час назад вышли с привала-перекуса. Когда у Шуры сломалось крепление, мы были на левом берегу Шубутуя. Потом пересекли его и выбрались на правый.  Где-то наверху, на склонах должна была быть старая, ещё с военных, времён просека-тропа. Пока дежурные варили чай, четверо: дядь-Юра, Глыба, Вито и я, «тропанули» вверх и подсекли «военную тропу». И прошли по ней, по целине, 45 минут.
23.00. Дежурю у печки. Я вновь, в образе Кутузова или Нельсона. (Вновь потому, что такое уже бывало со мной в походах не раз). Днём, при возвращении с тропёжки, мелкая веточка спружинила и прямо в глаз – ррраз! Сначала вроде бы ничего, проморгался. А вечером, у костра, всё хуже и хуже: резь, слеза, сопли. Противно. А Хирург побил все ампулы. А мне сейчас очень не помешал бы альбуцид. Пришлось лечиться чаем.

А день вчерашний закончился «блистательно»! Сейчас попробую описать.
Когда мы после перекуса вышли на «военную тропу» было 16.30.. Прошли всё, что уже протропили, и  ещё несколько.  Всего около часа. В 17.30, в очень хорошем месте, я предложил Отцу-псу встать. В ответ Пёс-отец изматерил меня… не знаю как и передать. (Я, естественно, «слинял» на Бруклин-бридж и любовался видами Нью-Йорка). И мы пошли дальше, и култыхались ещё около часа. В итоге, встали  в темноте, среди кустарников. И с руганью. То есть, «распрекрасненько»! По наихудшайшему из сценариев! Когда же, наконец, начальник поймет, что эти поздние вставания выматывают хуже, чем самые холодные ночёвки?! Естественно, до перевала мы «категорически» не дошли.

А я предлагал встать засветло, быстро разбить лагерь и пока дежурные варят, втроём-вчетвером протропить – ещё засветло! – как можно выше. Возвращаться по готовому можно даже в темноте. За ночь лыжня подмёрзнет и завтра так – по лыжне, или иначе – скажем, ночной снегопад её засыплет, мы всё равно возьмём желаемое чисто и красиво. То есть, по уму. Но нет, всё было сделано через «120 киложоп». (А может и 125). Временами Пёс-отец превращается в ординарного авантюриста-недоумка. Откуда это у него?

Наша пара приняла дежурство. Я варил у костра. А пятеро, во главе с начальником-упрямцем, голодные, усталые, раздражённые, подмерзающие, в полной темноте натягивали палатку. Это было надо СЛЫШАТЬ! Этот эстрадный номер «Туристы-матершинники в зимнем ночном лесу ставят шатровую палатку». Впрочем, наверное, это была уже не эстрада. Это был цирковой номер: «Команда клоунов, насилующая здравый смысл и русский язык». Да какие, к чёрту! – эстрада или  цирк – жалкие, пошлые тени жизни. Это была САМА ЖИЗНЬ!
Поужинали. Уже залегли. И вдруг дядь-Юру пронзил страх. И он затеял проверку продуктов. Когда все, заляпанные стеарином и злые  (можно ведь было сделать утром!) отчитались, получилось по 10 кг на «морду лица». Вроде как раз на 10-11 дней.  Дядь-Юра успокоился и в спокойствии отошёл ко сну. И все отошли. А я продолжаю дежурить у печки.

Сегодня оставили на тропе одну торпедку – Шурину. Теперь он – голь перекатная, «безлошадник». Только ленивый не шутит на эту тему. А ленивые в зимнем походе не выживают.
Шли сегодня по дивной долине! Горы дикие, каменистые настолько, что часть себя сбрасывают вниз, в русло реки, где покоятся такие «избушки (без курьих ножек), что любо дорого взглянуть! Даже шапки с головы валятся. А надо всем этим, в почти чёрном ультрамарине небес, висит высокая, холодная Луна…Это какая-то первозданная  подлинность  гармонично организованного каменного мира! Только так я могу выразить то эстетическое  чувство, которое родилось во мне и требовало исхода.
Говорят, в 1945 году здесь прошли танковые колонны на Квантунскую армию Японии. Говорят, что просека-тропа, по которой идём мы, появилась именно по этой причине. И это тоже тема для бесконечных шуток и исторических экзерсисов.
Как мы сегодня шли!  Точнее даже пёрли. Что-то я такого и не припоминаю. Даже камчатские снега, кажется, давались легче.
                ***
А вот обещанный ранее портрет охотника (см. слайд)
…Немного он был похож на индейца. И цветом лица, – тёмная бронза, и глазами – большими, прозрачными, с какой-то хищной, птичьей нотой… Пожалуй, самое точное слово для них – глаза пронзающие. По «бронзе» курчавилась русая бородка, вся унизанная ледяными бусинами. В углу рта дымится какая-то дешёвая сигарета.
Фигура крепкая, соразмерная, рост под метр семьдесят пять – восемьдесят. Речь неторопливая. Протяжная. На голове вязанный шерстяной подшлёмник с маленьким симпатичным козырьком. На плечах довольно обтёрханная куртка грубого брезента (не штормовка!). На груди, в разрезе отворотов, красный, дешёвый, затрёпанный свитерок. Явно фабричного производства. Куртка подпоясана широким кожаным ремнём. На нём патронташ на три-четыре обоймы и нож рессорной стали (я попросил посмотреть) длиной 25 см. Ручка наборная. От гарды два кольца из черного и белого эбонита, дальше полностью,  роскошной текстуры кап. Ножны деревянные, обшитые кожей. На ногах брюки из мерзейшей советской псевдоджинсы. Обут в русские кожаные сапоги. Без бахил. Лыжи охотничьи, подбитые конским камусом. Крепления – простейшие: один носовой, но глубокий ремень. Через плечо карабин 7,62 с явно укороченным прикладом (под себя?). За спиной рюкзачок, стандартный, школьного типа. Палок нет. В руках 2-метровый, крепкий даже по внешнему виду, шест-тормозила.
Вот такой портрет современного охотника-промысловика из горной страны Хамар-Дабан
                ***
У меня с Виталиком сложилась естественная коалиция, вызванная общностью взглядов на дела в группе. А группа, в целом, у нас хорошая. Несмотря на разницу возрастов, опытов и некоторую слабоватость Шуры. Отец-пёс вот только часто матерится.

В нашей палатке у центрального кола (вообще-то – двух связанных лыж) можно стоять в полный рост даже Глыбе и Палычу. На этой высоте, при горящей печке, так жарко, что дышать невозможно. Так душно. Зато вещи сохнут моментально! Но температурный градиент очень резкий. На полу, где мы спим, явный минус. И это прекрасно! В морозном кислороде лучше спится и силы восстанавливаются к утру с гарантией. При  надлежащей кормёжке, конечно.

Весь день дядь-Юрин термометр-«врунчик» (брелок со спиральной термопарой) показывал минус 22-23 градуса. Но это без учёта ветра. А ветерок веял весь день. Не сильный, но постоянный. Так что, в совокупости, тянуло на 25-27 градусов.. То-то они так матерились, ставя палатку в ночи!
 
Пишу из последних сил. Так спать хочется, глаз болит и пятая точка мерзнет. Мне осталось ещё 10 минут. И тогда залягу до утра. И пусть мне приснится Катарина.
Кстати, это вторая холодная ночёвка на маршруте. Считая первой «учебную» на Слюдянке. Интересно, что оба раза выпали нам с Отцом-псом.

(продолжение следует)