Геленджик 40-х-50-х ХХ столетия редакция 2021

               
                ГЕЛЕНДЖИК 50-Х
                20 СТОЛЕТИЯ.
                (редакция 2021)

    Я родился в апреле 1941 года. Войну, когда отец был на фронте, мы с мамой и сестрой пережили в совхозе "Михайловский перевал", что рядом с Геленджиком.  В октябре 1946 года отец вернулся из госпиталя, где лечился год, и мы переехали в Геленджик.  Здесь я жил до 1958 года, когда, после окончания первой средней школы, уехал. Учился в институте, работал в Сибири. Вернулся в Геленджик в 1968 году. Я не отсутствовал в Геленджке полностью десять лет, т.к. приезжал и на каникулы, и в отпуск.

     Итак - то, каким помню Геленджик.  Конечно, это будет описание не только Геленджика, но и той обстановки в стране, которая была в то время. И, конечно, это мои личные впечатления, это то, что помню, хотя память не идеальное место хранения, могут быть и ошибки.

     В эту редакцию я решил включить и очерк о щколе №1, который ранее публиковал отдельно. После некоторых уточнений и расширения текстов обоих очерков я пришел к выводу, что есть смысл соединить их, т.к. и в том и в другом написано все о том же - как жил Геленджик, маленький провинциальный городок большого Советского союза в трудные времена после большой войны, только что пережитой всеми нами...
     Со дня первой публикации этих моих заметок, где я ссылаюсь: "а теперь тут вы можете увидеть...", даже за такое короткое время уже что-то изменилось в облике города. Я не успеваю делать исправления. И я перестал их делать. Читателю в некоторых случаях просто придется догадываться, о каких объектах я пишу. Правда, улицы, их названия остаются пока теми самыми, которые были и в описываемое сремя.
     Думаю, что со временем, или после встреч с теми, кто еще помнит "тот" Геленджик, я дополню эти воспоминания.

                ГОРОД

       Геленджикская бухта, естественно, была всегда. И всегда два мыса, закрывавших бухту от открытого моря, назывались Толстый (слева) и Тонкий (справа). Это сейчас Тонкий мыс застроили так, что он визуально кажется даже "толще" Толстого. А в природе это очень невысокий мыс, и при взгляде из города кончик его почти сливался с горизонтом. А Толстый мыс всегда был высоким, там обрывы, "кручи", как их называют. И ни у кого не возникало вопросов, почему такие названия. Сейчас приходится иногда объяснять это любопытным. А вот русский городок с нерусским названием Геленджик  к  сороковым годам существовал только сотню лет. Он расположен у подножия Моркотхского хребта. Откуда и когда взялось это название хребта,  мне не удалось выяснить. На карте Геленджика 1902 года Моркотх обозначен, как "отрог хребта Коцегур". Сам хребет Коцегур расположен на восток от села Адербиевка.

     В сороковых годах город Геленджик был расположен в восточной части бухты. Если говорить о размерах города, то по берегу он начинался от площади Лермонтова (далее на запад простиралась курортная зона, и это был не совсем город, хотя отдельные улицы и жилые дома местами доходили до улицы Ангулем. Как она называлась в те времена моя память не сохранила). На юг вдоль побережья город был компактным только до стадиона. В сторону гор последней была улица Красная, хотя точно так же отдельные дома были и выше. А в сторону Туапсе последней была улица Новороссийская. Вот и весь город, 9,5 тысяч жителей в послевоенные годы...

     На берегах  бухты было еще два поселения - курортный городок "Солнце" - Кургородок (в районе нынешней улицы Лазурной) и поселок "Солнцедар" на Тонком мысу.  Практически в Кургородке  был только один санаторий  - для учителей. Далее в сторону Тонкого мыса располагались отдельные строения или несколько, стоящих компактно.
 
    Пройдемся по берегу бухты стараясь достичь Тонкого мыса, продираясь во многих местах через заросли держидерева.
     Первым на нашем пути встретится стан рыбколхоза "Парижская коммуна". Небольшой причал, где в лучшем случае могли пришвартоваться два СЧС (Средний черноморский сейнер. Средний по тоннажу.), позволял разгрузить улов, чтоб пустить его в переработку на залолку или копчение.  Цех по обработке рыбы был рядом, а отсюда по проселочной дороге рыба доставлялась на рынок и в магазины. Был тогда в городе "рыбный" магазин на улице Ленина. Рыбколхоз был богатый, это они построили на берегу бухты Клуб рыбаков.  (В 80-е он был городским Домом культуры вместе с  муниципальным театром "Торикос". Руководитель театра - режиссер, актер, выпускник школы №1, Слюсаренко Анатолий Михайлович. Теперь это музей).

      Достаточно далеко от рыбстана располагался винзавод совхоза "Геленджик", он там и сейчас. Радом с городом были высажены виноградники. Их было не так много, но вскоре, поскольку вокруг было много очень пригодной для винограда земель - каменистых, солнечных - совхоз раскорчевал и засадил лозой множество делянок. Это началось несколько позднее, уже в конце пятидесятых годов. Тогда же появились и несколько очень удачных с точки зрения любителей марок вин. Вина "Жемчужина России", "Улыбка", "Геленджик"  производства совхоза, были знамениты на весь Союз.  В советские времена возглавляла его Раиса Ивановна Никольская. Это была ее заслуга в посадке новых виноградников, расширении производства геленджикских вин. Вследствии такой своей деятельности Раиса Ивановна стала Героем социалистического труда.  Многие, уезжая после отдыха в Геленджике, прихватывали с собой одну-две бутылочки наших вин. Это был приятный подарок для тех, кто еще не бывал в Геленджике.
 
   На самом мысу располагался поселок Солнцедар. Именно там, на Тонком мысу было самое солнечное место  рядом с Геленджикской бухтой. По вечерам именно в поселке Солнцедар светилось окошко, которое было видно через всю бухту. Одинокий огонек. Моя память не сохранила, чем же были заняты люди поселка. 
     Это в описании все так вроде бы рядом. На самом деле длина берега бухты 12 километров и если все это распределить по всему побережью, то получатся пустые берега с редкими застройками.
 
    Во второй половине сороковых Геленджик, как прифронтовой город во время войны, был достаточно сильно разрушен. Некоторые развалины сохранялись до конца пятидесятых. В самом городе и вокруг ссуществовала девственная природа: безлесная, покрытая везде кустами "держидерева" земля, пожухлая трава и кусты ежевики. "Держидерево" - так назывался колючий кустарник, высотой метра в два. Он рос повсеместно, и его особенностью было то, что сквозь его заросли  невозможно было пройти. Тот, кто попадал по неосторожности в эти кусты, редко мог выбраться самостоятельно. Густо расположенные жесткие ветки и веточки с часто набросанными по всей длине колючками, загнутыми к корням так прочно удерживают жертву, что простое шевеление в таком плену только добавляет уколов. Сумеешь отцепиться от одной-двух колючек, как в тебя впиваются еще десяток.  Выход - только просить помощи, чтобы кто-то отводил ветки от тебя, пока ты отцепляешься от колючек. Сейчас я не вижу его почти нигде, по крайней мере, вблизи города он стал встречаться редко. Искуственные посадки были только во дворах, или на улицах возле дворов, и это были фрукторые деревья.
 
    Город Геленджик  был одноэтажным поселком с набольшими домами, построенными по типовым проектам (их, проектов, для Геленджика было только два), с частыми улицами, зеленый от садов и серый от крытых дранкой крыш. Многие домашние дела делались прямо на улицах рядом со двором. Дворы огораживались деревянным штакетником, и редко у кого он был окрашен. Это потом, уже в пятидесятые годы заборы стали красить, и иногда даже заменяли штакетник сеткой-рабицей.  В каждом дворе росло, как правило, несколько плодовых деревьев и был огород. Огороды очень помогали в послевоенное голодное время.
 
     На улицах возле каждого двора росли одно-два дерева, для которых не хватило места во дворе. Обычно это были черные шелковицы, которые были любимы, особенно детьми, но в момент созревания давали такую обильную липкую фиолетовую грязь во дворах, что, естественно, от таких прелестей старались избавиться. Очень часто на улицах сажали терновку и сливы. Терновка была очень вкусной, и, что удивительно, практически не поражалась плодожорками. Плоды с прозеленью были кисловатыми, а те, которые "доживали" до зрелости, - приторно сладкими. Но "доживали" они редко - детвора  обносила такие уличные деревья подчистую. Мне кажется, и сажали эти "уличные" деретья для детей, чтоб "паслись" и меньше просили есть. Из кисло-сладких плодовтерновки  варили варенье и делали пастилу - вываривали до густоты без сахара, намазывали тонким слоев на пергамент и затем высушивали, полностью удаляя влагу. Получались тонкие листы продукта, который хорошо хранился и многим заменял сладости, когорых после войны бывало совсем немного.  Сажали и абрикосы, . И сливы, и абрикосы тоже использовали для заготовок на зиму. Частым плодовым деревом была алыча, на местном жаргоне - "лыча".

      (Чтоб вы, читатель 21-го века, могли представить скудость жизнь послевоенного времени, приведу такой эпизод: мамина сестра пошла на рынок и принесла дыню. Они только-только появились на рынке; во время войны было не до них. Моя сестра, которой исполнилось к этому времени семь лет, увидев впервые в своей жизни дыню, закричала: -"Ой, какая большая лыча!!!" Алычу-то мы видели и знали...)

      В то, послевоенное время, жители все еще держали скот. Коров было мало, пасли их в основном на пустыре за улицей Новороссийской. А вот козы были практически в каждом дворе. Они не требовали особого ухода и довольствовались веточным кормом, а с учетом того, что вокруг города было много кустов и мелколесья, прокормить их было гораздо легче, чем коров. Хата моей бабушки стояла на том месте, где теперь расположен краеведческий музей. У нее был большой двор, и посередине двора росла громадная белая шелковица. Много кустов сирени росли во дворе, и так густо, что переваливались через забор на набережную. В 1942 году в этой хате умерла ее свекровь, и за недостатком времени умершую похоронили прямо во дворе под кустом сирени.

     Бабушка тоже держала несколько лет коз, и от пастухов шли они по улице Садовой (на пастбище коз гоняли по Садовой под гору), а потом по набережной призывным блеяньем приветствуя родную калитку. И могила, и козы покинули эти места в 1957 году, когда рыбколхоз, получивший эту землю (землю, на которой хата моей прабабушки стояла здесь с 1910 года)  под строительство Клуба, переселил  бабушку в специально  построенный для нее  небольшой пазовочный домик на улице Колхозной. И такую "деревенскую" жизнь можно было наблюдать по всему Геленджику, если уж в самом, что ни на есть центре города, козы ходили "пешком".   

     Некоторые жители держали свиней, кроликов.  А куры были  в каждом дворе. Мне кажется, сейчас в Геленджике не найдется ни одной курицы в частных дворах. Совершенно нормальной была обстановка, когда вечерами пригоняли скот с пастбища, и животные расходились по дворам, а хозяйки ласково их встречали, называя по именам и кличкам, зовя их громкими голосами. Этакая деревенская идиллия.
 
    То, что Геленджик расположен возле моря, очень облегчало жизнь а послевоенное время - худо-бедно, но хоть какую рыбу можно было поймать всегда. В голодном сорок седьмом году жителей спасала хамса - слава богу, ее было много. Из нее варили суп, солили, жарили  и даже делали котлеты. На рынке продавали дельфинье сало, на котором жарили картошку, когда не было других жиров. Тогда в городе был рыбколхоз имени Парижской коммуны и артель имени Клары Цеткин. Артель объединяла все маленькие предприятия бытовых услуг - часовые и сапожные мастерские, парикмахерские, швейные ателье и т.п. организации. Неименования  и колхоза и артели были вполне в духе того времени. Вы же, старшее поколение,  наверное, помните карандаши фабрики имени Сакко и Ванцетти - каких-то канадских (если не ошибаюсь) рабочих, убитых полицией во время стачки... В мире не знали про этих ребят, но мы же, из пролетарской солидарности... 
 
    В бухте постоянно стояли рыболовные сейнера - это было неотъемлемой деталью городского пейзажа в те годы.  Рыбколхоз регулярно поставлял в город хамсу, ставридку, барабульку, камбалу, кефаль. Интересно ловили кефаль. У нее есть особенность - во время заката она перепрыгивает тени, если они случаются на поверхности над ней. По этому поводу на поверхность бухты разбрасывали камыщевые циновки - метра в два длиной с бортиками по длинной стороне высотой сантиметров в десять. Рыбка прыгала, но падала на цыновку, и уже не могла " спрыгнуть" с нее. Рыбаки на баркасе объезжали эти орудия лова и собирали кефаль. И уловы были достаточно обильные, раз кефаль шла на продажу. В колхозе был коптильный цех, и копченую , например, барабульку можно было купить на рынке. Не скажу - без очереди... Очередь - необходимое условия существования советской торговли... 

     В рыбколхозе работал человек по фамилии Панаетов. Он был капитаном, и, если память не подводит, героем соцтруда. Если все бригады уходили на лов, когда приказывало начальство, то капитан Панаетов ходил тогда, когда сам считал нужным. И всегда возвращался с таким уловом, какой никому и не снился. Его портрет, величиной с целый этаж, написанный местным художником Лукашуком Виталием Ивановичем, долго висел на стене клуба рыбаков (ныне - музей). Когда он умер, сейнер, на котором он был капитаном, решили назвать его именем. Это был настоящий праздник для города. Собрались жители, с оркестром и речами проводили сейнер в море, и через некоторое время сейнер вернулся к причалу, и на его бортах было написано - "Капитан Панаетов", что жители встретили аплодисментами.
 
    Вода в бухте тогда была чистая, и часто можно было видеть с берега плавники дельфинов, выныривающих вдохнуть свежий воздух. В 60-е вокруг города насадили плантации винограда, и  химикаты, которыми опрыскмвали его, загрязнили бухту. После 1985 года, когда ЦК КПСС объявил всеобщую борьбу с алкоголем, более половины выноградников вырубили, и бухта слегка очистилась от химикатов. Теперь технологии, да и сами растения стали другими, и иногда можно снова увидеть дельфинов в Геленджикской бухте.
 
    После войны у кого были малокалиберные винтовки (тогда их, по-моему, даже не региситрировали), ходили в зимнее время по берегу и стреляли нырков - это небольшие длинношеии утки. Только доставать подбитых из воды было трудно: нужны были заброды - высокие резиновые сапоги, или приходилось ждать, когда волна прибьет добычу к берегу. Их употребляли в пищу, хотя к их мясу надо было привыкнуть. Мне не пришлось пробовать нырков. Говорят, надо было удалить подкожный жир прежде, чем что-то готовить из их мяса, потому что запах рыбы, которой они питаются, быд невыносим. Кстати, сейчас в Геленджикской бухте ежегодно зимуют утки-лысухи и лебеди. Тогда  они не прилетали. А вот нырки, тоже перелетные птицы, хотя и малом количестве прилетали всегда. В последние годы я их не встречал... Думаю, что это связано с изменением погоды: стало меньше ветров, поднялась средняя температура, и лебеди и лысухи, виджимо, раньше улетали дальше на юг. А теперь им зимой и наш климат подходит. Тогда же можно было и поохотиться в горах, но таких жителей-охотников  было мало.

     В городе была одна асфальтированная улица, собственно это была часть дороги Новороссийск-Батуми. Входила она улицей Луначарского в точке, где теперь перекресток с улицей Шмидта. На перекрестке с нынешней улицей Ангулем стоял дорожный знак – "Геленджик". Здесь город начинался. Далее асфальт был до перекрестка с улицей Ленина, по Ленина (до революции - улица Шоссейная)  дорога шла до порта, где  причал (причал, кстати, здесь был всегда, как говорят, испокон веку), площадь перед администрацией и начало улицы Первомайской.  На перекрестке улиц Первомайской и Шевченко стоял второй дорожный знак «Геленджик". Здесь город, видимо, заканчивался. Хотя асфальтированная дорога на Батуми шла дальше по улицам Первомайской, потом – налево по Тельмана, по мосту через реку Су-Аран (в простонародье, простите, «серун») и тут же поворачивала направо по улице Островского. 

     Улица Новороссийская была практически односторонней, хотя вдоль Островского было построено еще несколько домов. Примерно перед нынешним Сосновым переулком по  левой стороне стоял домик дорожного мастера. Это было уже далеко за городом. Этот домик знаменит тем, что во дворе до середины девяностых, когда весь старый город стали ломать и строить новое, за забором во дворе дорожного мастера была высокая скульптурная группа - Ленин и Сталин сидят на садовой скамейке и улыбаются друг другу.  Скульптура была бетонной, побеленной и выдержала все перипетии разоблачений культа личности Сталина. Говорят, человек, который работал дорожным мастером, не разрешал ее убрать - историю не переделать! Потом новострой взял свое, и домик дорожного мастера, и скульптуру снесли. Совсем недавно я увидел открытку - те самые Ленин и Сталин, только их верхние половины от пояса - на зеленой травке среди кустов держидерева. Но так же - не лежат, а поставлены в полоборота друг к другу, так же улыбаются. Где это - не могу сказать. Но живы!

     От ул. Ленина и до ул. Тельмана улица имени Николая Островского была двусторонней - по берегам реки были проложены две дороги, а дальше - участки, дома, сады-огороды.  Два мостика соединяли берега речки - по ул. Ленина и по ул Горького-Керченской, поскольку по разные стороны реки улицы были сдвинуты друг относительно друга.  Мостик продолжал улицу Керченскую. Здание, где теперь казаки и Выставочный зал, было построено в начале 50-х. Первый послевоенный зимний кинотеатр "Звезда".  Кто-то мне рассказывал, что этот кинотеатр был построен в конце тридцатых, а после войны только восстановлен. 

     В сорок шестом или в сорок седьмом годах однажды мы с родителями ходили в кино. Кинотеатр располагался в отдельном здании, которое стояло во дворе нынешней администрации.   Здание администрации было двухэтажным и было еще разрушено. А во дворе стоял кинотеатр - совершенно неказистое одноэтажное здание с земляным полом. Я там был один раз. По-моему, и родители никогда туда не ходили больше. Скорее, мне кажется, из-за отсутствия возможностей - был голодный 47-й год, и все деньги шли на еду, на то, что  можно было "достать".  Потом, когда выстроили "Буревестник",  "Звезда"  стал детским кинотеатром "Романтик", а в 90-е - отдали здание казакам, а сам зрительный зал переоборудовали, построили антресоль и получился удобный и уютный выставочный зал. В Новороссийске, например, выставочного зала вообще нет. Был на центральной улице, но продали. Новороссийские художники с удовольствием выставляются у нас!
 
    На мостике, что был на улице Ленина, стоял ларек, где можно было выпить пива или что покрепче, и продавались всякие продукты, готовые к употреблению.

     Ранней весной 1954 года часов в девять вечера из Фальшивого Геленджика (так до 60-х называлось село Дивноморское) пришел смерч. Он взобрался на гору и разрушился. и вся вода, которую он нес в себе, пролилась в сторону Геленджика. По улице Островского вода поднялась выше уровня реки, залила улицы, вода проникла в кинотеатр прямо во время сеанса, там началась паника. Я помню, как часов в десять вечера сам видел - на четырех столбиках моста по Керченской, на каждом, стояло по человеку - ждали, когда вода спадет.  С моста на улице Ленина снесло ларек. его потом так и не стали восстанавливать. Потоп был капитальный.
 
    Сам мост по улице Ленина, и место вблизи ларька и моста называлось "биржей". Там  фланировали люди, которые, похоже, искали подработку. И где всегда можно было нанять на небольшую работу пару-тройку строителей. Я сам этого не помню, но там целыми днями толкались по несколько человек, которых я видел - они были строителями, да и само название - "биржа", это как-то предполагает. А в основном это было место, где городские мужики встречались после работы, соображали на троих и расходились по домам.  По Ленина в сторону порта, на здании, где на втором этаже располагалось  кафе "На крыше", был закреплен металлический поручень, на который удобно было опереться задом.  В сезон там часами стояли местные мужики, как правило, все женатые, большей частью это были греки (такой у них был уклад - жены дома с детьми, а мужчины - на прогулке в городе). Главное их занятие - рассматривать и обсуждать ипостаси приезжих дамочек.  Этакий неофициальный клуб любителей поговорить о женщинах.

     Вторым кинотеатром, вполне оборудованным по тем временам, был Клуб партшколы (до революции - Курзал. Кстати, это название здания долго бытовало и после войны. Впоследствии -  тут был клуб партшколы, о которой ниже, кинотеатр "Чайка", затем - частично - АТС7, аквапарк "Дельфин"). Что в нем - во всем здании, достаточно большом - теперь,  не могу сказать. Особенно зимой в нем постоянно крутили фильмы, даже когда построили "Звезду". В нем же проходили все большие городские мероприятия: партийные и комсомольские конференции, смотры художественной самодеятельности, выступления коллективов. Если говорить о кинофильмах, то в летний период в каждом санатории в летних открытых кинотеатрах крутили  фильмы. Крытые кинотеатры были только в доме отдыха МВД и Ломоносове (санатории им. Ломоносова). Городские называли его МГУ. Он действительно принадлежал профсоюзу Московского гос. университета. Клуб-кинотеатр и танцплощадка санатория им. Ломоносова располагались в том квартале, что сейчас огорожен забором через дорогу от нынешнего многоэтажного здания Ломоносова.

     В остальных здравницах кинотеатры были летними, без крыш. На калитках каждой из здравниц висели афиши с названиями фильмов, которые можно посмотреть здесь. И если ты не успел посмотреть какой-то фильм, всегда иожно было увидеть его в соседнем в другой день. Открытые кинотеатры - это хорошо было для пацанов - многие лазали на деревья, растущие рядом с  залами, чтобы бесплатно посмотреть кино. Иногда целые грозди ребят увешивали деревья рядом с оградой кинотеатра. Бывало, впрочем, редко, что милиция сгоняла пацанов с веток - чтоб не упали и не разбились, хотя таких случаев, чтобы кто-то разбился, или даже просто упал,  я не знаю.
               
                Достопримечательности.

     Геленджик развивался как курорт с начала двадцатого века. Это и наложило свой отпечаток на облик города. Некоторое время в начале 20 столетия был в городе цементный завод. Вернее, он был рядом с городом, но с выходом на бухту. Располагался он примерно в том месте, где теперь находится турбаза "Солнечная", несколько ближе к горам. Сегодня от него остались только следы добычи мергеля: карьеры вдоль автодороги на выезде в сторону Новороссийска (на подъеме в посту ГАИ (ГИБДД) Да еще - остатки причала, который строился специально для отгрузки цемента. Тогда, в сороковые-пятидесятые, мы называли  опору причала, которая стоит до сих пор, тумбой. Это метрах в ста напротив улицы Маячной. Нам нравилось нырять с нее - там было глубоко и всегда чистая вода. На небольшую площадку набивалось столько любителей прыгать в воду, что когда залезали одни, другим приходилось спрыгивать, потому что места для всех не хватало.

     Геленджик всегда, да и теперь, обладал некоторыми достопримечательностями, которые  несколько вертуальны. Во первых - бухта. Такой бухты нет нигде на черноморском побережье России. Во-вторых, такого воздуха нет нигде. Эту достопримечательность нельзя увидеть, но можно почувствовать. В советские времена я часто ездил в командировки. И когда возвращаешься самолетом из больших городов, в аэропорту сразу ощущаешь, носколько хорош воздух Геленджика. Его пьешь, пьешь, и невозможно напиться. Эти ощущения остались у меня с тех пор. Когда живешь здесь, не так это очевидно, но это не значит, что воздух поменялся. Попробуйте ощутить его качество сами. А кроме того - это горы и кручи. Если внимательно посмотреть вокруг - как много красот вы увидите!
 
    Но курорт обязывает. Тогда, в сороковые-пятидесятые  достопримечательности тоже были.
     Ну, первое - Лермонтовский мостик. Он был один такой - высокий, каменный, с ограждающими столбиками с обеих сторон. На нем фотографировались все приезжие. Памятник Лермонтову поставили только в 1956 году.

     В поселке Джанхот была дача писателя Короленко. Он не очень известен, как писатель, но в пятидесятые его дачу (вернее, дачу его брата, которую они строили вместе) передали городскому музею, и  это стало тоже достопримечательностью. 
     Скала "Парус" всегда была в Прасковеевке, но тогда из-за проблем с транспортом ее практически не пропагандировали и не включали в экскурсии. Это случилось уже потом, в шестидесятые.

     На берегу возде "Приморья" (тогда  д.о. "4-5") стоял памятник красным партизанам, которые отстаивали город во время гражданской войны. Рассказывают (слухом земля полнится), что это были не красные партизаны, и "зеленые". В гражданскую были и такие движения. Но все равно - пямятник достойный. Вплоть до восьмидесятых он был просто оштукатурен , и вокруг него стояли столбики из бетона, соединенные крупными цепями. Это можно увидеть на старых фоторгафиях. По моему, так было красивее, более продумано, более символично. Потом постамент одели в гранит, и это броско, аккуратно, по-современному. Но тот был более человечным..   
 
    К пятой годовщине Победы возле стадиона на берегу поставили памятник Воину-освободителю. Геленджик был рядом с войной, был на войне, воевал, и об этом всегда рассказывали все экскурсоводы. Здесь формировался десант на Малую землю, отсюда уходили катера с десантом, сюда привозили раненых и убитых... 

     Кстати, в Геленджике есть пещера, про которю никто и никогда не рассказывает. Она, конечно, не совсем настоящая. Это вырытый в нашем хребте подвал-хранилище для шампанского. На рубеже  двадцатого века в Геленджике был филиал винзавода Абрау-Дюрсо.  Я спускался в эту "пещеру" подростком. Это два тоннеля, идущие параллельно друг другу прямо под боковой хребет, соединенные перемычкой. В плане получается буква "Н". Вход в него был засыпан, но только не для местных пацанов. Мы знали, где а как нырнуть в эту пещеру ногами вперед. Брали с собой факелы, но смотреть там было нечего. В сороковые там уже давно ничего не было, именно потому вход в подвал был засыпан. 
 
     Конечно, в городе был музей. Тогда он был маленький, располагался в здании, которой е еще в 1909 году для него подобрал и оборудовая первый создатель и директор Михаил Рейнке.  Самым, наверное, примечательным экспонатом была пушка, устаносленная перед зданием музея на улице, которую нашли на месте первого геленджикского укреплания.
 
    А еще были прогулки на катере в Фальшивый Геленджик и Джанхот, купание в море... К скале Парус катера тогда не ходили, и добраться до нее можно было только или пешком из Джанхота (около часа ходьбы по берегу) или на попутном транспорте до села Прасковеевка   по дороге, которая больше походила на тропу, и далее пешком до берега. Выходишь на берег и  примерно в пятистах метрах справа видишь эту скалу.
 
    В самой бухте можно было взять на прокат весельную лодку и покататься. К концу пятидесятых таких причалов было в городе два, но этого было достаточно, редко когда приходилось долго ждать, когда лодки освободятся. Просуществовала такая "услуга", как теперь принято говорить, до конца семидесятых. Потом как-то это рассосалось.

     Кстати, к достопримечательностям можно отнести и название города - "Геленджик", котрое имеет несколько толкований и всегда вызывало массу вопросов, но, на мой взгляд, самое романтическое прижилось и "вышло в люди" - "Белая невесточка".

     Может быть, одной из главных достопримечательностей  Геленджика является наличие большого количества дольменов. На Кавказе, как, впрочем, и во многих местах мира, эти мегалитические сооружения вызывают больше вопросов, чем ответов. К сожалению при моей жизни уничтожено или изуродовано людьми несколько дольменов, которые я видел и помню. Они простояли века и тысячелетия. Казалось, ничто им не угрожает, настолько основательно они были построены,  но "прогресс" их добил. Часто приходится задумываться, действительно ли прогрессивен "прогресс" человечества. Свою личную точку зрения на то, чем являются дольмены, я опубликовал в заметке "Размышления о неоднозначном - дольмены". На одной из открыток начала ХХ века, рассказывающих про наш курорт, опубликовано фото дольмена с надписью: "Древний каменный дом богатырей." Остается только посмеяться - как БОГАТЫРИ могла залезть в маленькую ДЫРОЧКУ этого "дома"?

     Что касается культурных мероприятий, то в те годы это ограничивалось экскурсиями по городу и району, к дольменам, на которых рассказывали в основном о здравницах, расположенных в городе и окрестностях, на катерах до Джанхота,  кинофильмы и танцы. Городскую танцплощадку построили позднее, но в санаториях каждый вечер можно было услышать музыку и потанцевать. Танцевали "под радиолу" - в каждом санатории были специалисты, занимающиеся техникой, и они же берегли набор пластинок, которые и проигравали на танцах. Иногда танцы устраивали под баян, (реже - аккордеон). При этом обычно присутствовал "культурник", который организовывал частенько "бальные" танцы - па-дэ-грас, ра-д-эспань, краковяк, полька  и т.п., на исполнении которых настаивали партийные власти, чтобы отвратить народ от "пагубного иностранного влияния".  Но такие танцы народ не любил по той причине, что партнеры в таких танцах держат жруг друга только "за ручку", и не обнимаются, как в танго и фокстроте.  А, кроме того, бальные танцы нужно было уметь танцевать, знать "па", а они отличалить друг от друга. Сейчас публичные танцы не культивируются, но, думаю, многие бы с удовольствием это делали. Сужу по тому, что в межсезонье на набережной выступают несколько певцов караоке, и возле них часто можно увидеть одну-две парочки, танцующие под эту музыку. Если бы были специальные площадки, было бы больше и танцующих...

     Гастролеров тогда практически не было, может быть, потому, что местные залы не располагали необходимыми условиями. Зато сплошь и рядом были концерты художественной самодеятельности, по этому поводу в каждом из санаториев в сезон обязательно работал аккомпаниатор.
 
    Тогда же, в пятидесятые, в музее несколько раз организовывали выставки местных рукодельниц. Поскольку людей в городе было немного, то и на выставки собирали все, что можно. Тут были вышивки, вязания, детские рисунки, разные поделки из дерева, тканей, подручных материалов.
               
                Фальшивый Геленджик
     Нынешний Дивноморск действительно назывался так много лет. В девятнадцатом веке, когда Россия закреплялась на Черноморском побережье, было несколько войн с Турцией, которая тоже претендовала на эти земли. В какую-то из войн, когда Геленджик, как укрепление, уже существовал, турки намерелись разгромить укрепление. Когда нашим стало об этом известно (разведка сработала!),  решили их обмануть - построили лагерь, камуфляжные дома и прочее в устье реки Ниокца. Так река обозначена на карте 1902 года. (теперь - Мезыбь). И при приближении турецких кораблей устроили шум с кострами, скачками, передвижениями и т.п. Турки разгромили этот фальшивый Геленджик и ушли. С тех пор это место так и стали называть. Дивноморском поселок стал в шестидесятые, когда в Сибири мощно строили новые города, и когда появился Дивногорск. Мне кажется, что именно это название города способствовало присвоению Фальшивому такого имени. Для курорта вполне. Хотя старое название - интригующее, и тем хорошо. После войны еще достаточно долго в устье реки Мезыбь под кронами деревьев прятались несколько торпедных катеров. Потом и военный аэродром на Тонком мысу и это подразделение торпедных катеров перевели куда-то в другое место.

    Привожу, как мне кажется, интересные статьи Ивана Ивановича Аханова, который  с 1935 по 1949 годы был директором Геленджикского музея. Эти записки я нашел среди бумаг отца, который после И. Аханова стал директором музея.

                Из газеты «Колхозное Черноморье» от 05 октября 1940 года


                ГОЛУБАЯ БУХТА

     Бухта за Тонким мысом не раз меняла название. На карте французского ученого Дюбуа де-Монпере, который в 1838 году посетил черноморский берег, эта бухта называется Ашампе. Это название несколько десятков лет затерялось так же, как затерялись следы черкесского аула, находившегося здесь в те времена.
     Рыбаки устроили здесь свою резиденцию, и бухта получила прозаическое название - Рыбацкая бухта.
     За последние годы отдыхающие внесли свою поправку. Игнорируя невыразительное, бесцветное название, они начали называть бухту Голубой, и новое название победило.
     Голубая бухта находится между Геленджиком и Кабардинкой рядом с Тонким мысом. Пляж Голубой бухты лишь немногим уступает фальшиво-геленджикскому.
     В бухту впадает Ашампе - речка, подобная остальным горным речкам побережья - почти везде можно ее перейти, не замочив колен. (Конечно, до тех пор, пока не пойдут дожди). Долина Ашампе, Марьина роща, покрыта деревьями, кустарником. Летом на ней распускаются луговые цветы, появляется целый лес гигантских лопухов с листьями, достигающими  метра в диаметре.
     С правой стороны долина переходит в отроги хребта Туапхат, покрытого дубом, сосной, можжевельником. Берег моря, что лежит сейчас же за бухтой в сторону Кабардинки, напоминает красотой берег Джанхота - очень высокий, обрывистый, сложен громаднейшими пластами разноцветных  мергелей, известняков и песчаников - это настоящий Джанхот в уменьшенном виде.

     Это удачнейшее для населения место было заселено издавна. Произведенные здесь в 1912 году раскопки показали, что еще в 7 веке на этом месте жили предки черкесов - зихи.
     В первом десятилетии нашего века на берегу Голубой бухты начали расти дачи. Захватив в свои руки огромный участок земли, некто Бойко, основал здесь целое имение  курорт "Борисово" с виноградниками и виноделием, фруктовыми садами, парниками, гостиницей, рестораном, строительной конторой, а потом начал распродавать  по кускам земельные участки.
     В 1912 году здесь было основано общество дачевладельцев, которое к началу первой империалистической войны насчитывало уже 80 членов.
     В настоящее время эти бывшие особняки-дачи заняты 4-м санаторием Краснодарского краевого курортного управления для больных с закрытой формой легочного туберкулеза и домом отдыха "Голубая бухта" Ростовской Коопинстрахкассы.


                Из газеты «Колхозное Черноморье» от 2 октября 1940 г.

                КАБАРДИНКА

    Многолетняя война по завоеванию русским царизмом Кавказа окончилась на Черноморском побережье в 1864 году. К этому времени горцы Западного Кавказа были оттеснены к берегу на узкую – от 20 до 50 километров – полосу земли, заключекнную между реками Бзыбь на юго-востоке и Пшад на северо-западе. Территория современного Геленджикского района была завоевана в разное время: в 1862 году от Кабардинки до Пшады, и в 1864 году – остальная часть.
     Завоевывая новые места, изгоняя оттуда коренное население, царское правительство разными способами, вплоть до принудительных, немедленно заселяло эти места. Первым таким населенным пунктом в Геленджикском районе, и вообще на побережье от Новороссийска до Сухуми, явилась Кабардинка, основанная в устье реки Накопсе в юго-восточном углу Суджукской бухты, рядом с бывшим Александрийским (Кабардинским) фортом, который был построен русскими в 1836 году и разрушен русскими же в 1854 году во время Крымско-Турецкой войны.

                -  -  -

     В начале 60-х годов Х1Х века среди греков, живших в Малоазиатской Турции, возле Эрзерума, разнесся слух о том, что русский царь Александр 11  приглашает греков переселиться в Россию.
     Это было, когда часть кавказских горцев-черкесов вынуждена была покинуть родину и поселиться в Турции, рядом с греками. Между переселившимися черкесами и греками начались тогда трения, причем религиозная вражда не только поддерживалась, но и развивалась мусульманским духовенством. Поэтому греки начали массами переселяться в пределы Российской империи.
     Летом 1863 года переселенцы прибыли в Новороссийск. Послали ходоков. Лесной тропой ходоки пришли к речке Дупа (Дооб).
     (В действительности речка называлась Накопсе.  Дообом назывался черкесский аул, находившийся там, где сейчас расположены дома отдыха железнодорожников и Абрау-Дюрсо).
     Был август. Кизиловые деревья рдели, усыпанные крупными рубиновыми плодами. Было много дикого винограда, яблок-кислиц. Вода в речке – прозрачная, холодная, приятная на вкус. Вокруг лес, вековые деревья, много сочной, зеленой травы.
     -  Это то, что нам нужно, - объявили ходоки.
 
    Здесь греки поселились двумя отдельными группами. В первой преобладали фамилии Кимишкез, Андреевы, Атпачевы. , во второй – Кузьмины, Хаджи-Егорьевы и Федоровы. Всего поселилось в этом месте около 40 семейств.
     Так в 1863 году было основана Кабардинка – первый населенный пункт Геленджиксекого района после черкесского периода.
     На свою новую родину греки привезли культуру турецкого табака.
     Благодаря обилию лесов в Кабардинке не было вначале таких свирепых норд-остов, которые начали бушевать здесь впоследствии. Леса сохраняли также речку Накопсе (в ней можно было купаться и ловить рыбу) и почвенную влагу: отсюда богатый травяной покров, пленивший первых переселенцев.
     - У вас такое богатство, а вы его под спудом держите, - посматривая на лес, часто упрекали кабардинцев скупщики табака.
 
    Это послужило толчком к беспощадному уничтожению деревьев. Если над табаком нужно возиться очень долго, то на рубку леса требовалось мало времени. В результате уже в 1904 году можно было  прочесть в «Справочнике и путеводителе по черноморской губернии» о том, что представлял собой  к этому времени Кабардинский лес: « а кругом селения все кусты, кусты и какой-то кривой дубок уже кажется великаном среди оголенной местности: все обращено в дрова и уголь, все сжег беспощадный Новороссийск».
     В 1891 году в Кабардинку прибыл украинец Григоренко. И раньше были попытки поселить в Кабардинке новых выходцев из Турции и России, но первые поселенцы были настроены против этого: они хорошо помнили о льготах, обещанных округом при поселении («вся земля ваша, 40 лет вас не будут брать в солдаты»). Но в 1891 году решили: «через десяток с небольшим лет кончается срок льготам, дети наши должны идти в солдаты. Нужно принять хоть одного русского, чтобы наши дети научились у него говорить по-русски». И Григоренко осел в Кабардинке. А потом из Новороссийска подул другой ветер. Прежнего начальника округа грека Никифораки уже не было, а новый начальник заявил кабардинским грекам:
     - Мы в этих местах свою кровь проливали, мы ими и распоряжаться будем. Кого захотим, того и поселим у вас.
     После этого здесь начали появляться и другие поселенцы.

     Мягкие очертания «Трех сестер» (так называли новые поселенцы три вершины хребтаТуапхат, берущего начало возле Кабардинки и сходящего на-нет возле бухты Ашампе (Голубой);  сказочный вид на обширную Новороссийскую бухту с туманным вдалеке Новороссийском; беспрерывные потоки солнечных лучей; чистый горно-морской воздух – все это обращало на себя «благосклонное внимание»  крупной буржуазии, интеллигенции и чиновничества, и на берегу бухты, от реки Пенай до Дообского мыса, быстро начали расти виллы и дачи.
     К началу Октябрьской социалистической революции таких дач было здесь уже больше трех десятков.
     В 1920 году, после разгрома деникинщины, Кабардинка была признана курортной местностью, и почти все бывшие дачи переданы курортным организациям.
 
    Кабардинка, как курорт, начала развиваться почти так же быстро, как и Геленджик. В настоящее время там имеются следующие здравницы: санаторий для невротиков Краснодарского краевого курортного управления, дом отдыха ЦК союза железнодорожников Юга, дом отдыха винкомбината «Абрау-Дюрсо», дом отдыха НКВД, санаторий для костно-туберкулезных детей.  А с июня по сентябрь здесь раздаются сотни и тысячи звонких детских голосов – летом Кабардинка превращается почти в сплошной пионерский лагерь.

                Ив. Аханов

     Из газеты «Колхозное черноморье» от 1 сентября 1940 г.


                ФАЛЬШИВЫЙ ГЕЛЕНДЖИК

В Геленджикском районе нет ни одного места, которое не напоминало бы о черкесах – народе, обитавшем здесь до изгнания его русским царизмом в Турцию.Таким местом является и Фальшивый Геленджик.
     Даже само название этой местности связано с борьбой черкесов с русским царизмом. Когда-то, столетие тому назад, здесь был натухайский аул Мезыбь. Имя его сохранено и по настоящий день в названии речки, сливающейся недалеко от берега моря с речкой Адерба.
     По соседству, на берегу Геленджикской бухты, в 1831 году было построено первое на Черноморском побережье русское укрепление. В бухту начали заходить русские корабли, подвозившие провиант для гарнизона Геленджикской крепости. Случалось приходить им и в ночное время. Тускло горели огни укрепления. На эти огни русские капитаны держали курс кораблей. Каково же было их удивление, когда, подъехав ближе, они замечали нередко ошибку: огни, на которые они шли, принадлежали черкесским аулам Мезыби, а не Геленджикскому укреплению. С тех пор это место и получило свое название: Ложный или Фальшивый Геленджик.
 
    Жители аула Мезыбь часто тревожили Геленджикский гарнизон. В конце концов русское командование решило «проучить» черкесов. В Мезыбь был отправлен сильный отряд и, несмотря на отчаянное сопротивление,  аул был буквально сметен с лица земли. Не были пощажены ни женщины, ни дети.
     Расположенный на низком берегу Черного моря в 8 километрах от Геленджика, Фальшивый Геленджик представляет собой  одно из лучших, живописный  мест побережья. Довольно обширная для  побережья долина, образованная речками Мезыбь и Адерба, выходит к морю сравнительно широким, замечательным пляжем, сложенным из песка, мелкой и средней хорошо обкатанной гальки. Дно моря песчаное, быстро понижающееся. Для любителей более холодного купания имеется к услугам река Адерба, которая только возле Фальшивого Геленджика, в своем устье, и  похожа на реку, а выше, на всем протяжении, в летнее время напоминает небольшой ручей.

     Как и в большинстве других горных рек, в Адербе можно встретить вкуснейшую рыбу – форель. На берегах Адербы кое-где живет ценная своим мехом выдра. Охота на нее запрещена.
     Красота Фальшивого Геленджика прельстила в свое время ни одного любителя природы и… любителя легктх доходов. С 1889 года здесь начинают строиться дачи. Крупнейшую дачу, с жилой площадью почти полторы тысячи квадратных метров, построил некто Крамер. Дача получила сказочное название «Сине море». Предприимчивый доктор Светлинский открыл здесь санаторий, второй по времени создания санаториев в Геленджикском районе.
     После окончательного утверждения в районе Советской власти  эта дача была передана Геленджикскому курортному управлкению. В настоящее время здесь помещается дом отдыха УДОС ВЦСПС, один из крупнейших в нашем районе. В нем отдыхает односременно 500-600 человек.
 
    Фальшивый Геленджик - одно из мест в районе, где в период партизанского движения партизаны чувствовали себя полными хозяевами. В январе 1920 года в этом зале, где сейчас помещается столовая дома отдыха, состоялось собрание партизан и совещание командиров партизанских групп. На соборании было решено захватить Геленджик в свои руки, а совещение командиров разрабатывало план боевых действий. Этот план был блестяще выполнен.
                Ив. Аханов

Примечание: УДОС - абрревиатура "Управления домами отдыха и санаториями"


     Кроме указанных ранее, все остальные улицы в городе были просто проселочными дорогами, каждую с обоих сторон обрамляли глубокие канавы, по которым стекала дождевая вода во время ливней. Мы жили на Горького, и там бывали довольно бурные потоки! Мостики через канавы были только на перекрестках, хотя некоторые делали себе мостики на дорогу прямо перед домами. Таких было немного.
 
    Вода в городе была из колодцев, их было достаточно много, по всему городу. Кроме того, кое-где на улицах стояли водоразборные колонки. Бывало, воду в колодцах вычерпывали до дна, тогда приходилось ходить с ведрами в колонки. однако с середины 50-х стали расширять водопроводную сеть. С трудом, но разрешали и частникам подводить водопровод в свои дворы.
 
    После войны город был одноэтажный. Было несколько каменных двухэтажных домов, но все они были разрушены бомбежками – здание администрации (третий этаж пристроили много позднее), нынешний МФЦ на углу Горького и Херсонской, военкомат на Ленина, отель «Факел» в начале улицы Гринченко ( старинное здание постройки начала 20 века). Пожалуй, только двухэтажное здание первой школы оставалось в пользовании, наверное, потому, что в нем был госпиталь, и его особенно защищали зенитками.  Разрушений было много, не было стекол в домах, были пробиты и кое-как залатаны крыши, повалены заборы. Постепенно люди приводили все в порядок. Отстраивали санатории и дома отдыха. Например, дом отдыха НКВД (теперь – «Звездочка») приводили в порядок, ремонтировали и что-то строили – пленные мадьяры (венгры). Но на берегу вокруг причала еще в течение нескольких лет  лежали бетонные доты. Их готовили везти на Малую землю, что-то увезли, а часть уже не понадобилась. На фотографиях еще 1963-го года они так и лежат возле городской пристани.  Практически в центре сквера, где возле администрации стоит теперь бетонный Ленин, стояла гаубица. Наверное, она была повреждена, почему ее не вывезли.  Но в зиму 46-47 годов она точно еще стояла.  Вокруг земля была взрыта, насыпаны брустверы, вырыты ходы сообщения. Настоящая артиллерийская позиция. Пацаны постарше лазили по гаубице, откручивали, что можно было открутить, выбивали подшипники.

                Самокаты

    Кстати, о подшипниках. Это сейчас продаются самокаты любых форматов, на все возрасты. А после войны пацаны сами делали себе самокаты. Главное было - найти шарикоподшипники. Их нужно было два - передний большой, и задний - поменьше. Все делали из дерева. Руль. Выпиливали в неширокой, сантиметров десять доске вилку. Это был низ. По размеру подшипника, какой кому посчастливилось "достать" в него загоняли ось из дерева. ось крепили снизу вилки. Сверху на доску-руль прибивали горизонтальную палку раза в три шире доски. Руль готов. Второй элемент - полка, на которую становятся. На ней с заднего конца тоже выпиливали вилку - для заднего подшипника. Ось делали так же. Спереди к полке прибивали вертикальную доску такой же ширины На ней и на руле строго друг против друга делали из толстого гвоздя или проволоки  петли. Сквозь них продевали толстую проволоку так, чтобы получилось единое целое, и чтоб полка своими петлями опиралась на петли руля. Таких самокатов было много, ровно столько, сколько было подшипников в городе. На таком самокате можно было кататься и, естественно, рулить, т.к. руль крепился к полке через петли.  У меня такого самоката не было,  т.к. подшипников мне не досталось, а где их взять, я не знал. Иногда кто-нибудь давал прокатиться, это было обычным  - у тебя есть - поделись с другими.

     Частные дома все были одинаковыми, внешне все похожи.  Строили из камня-дикаря, или мергеля, из самана, или пазовочные - из балок и длинных поленьев, обычно дубовых - наиболее крепкое дерево.

     Саман - это глиняные необожженные кирпичи довольно большого размера, примерно 20х20х30 см. Если задумывалась стройка, то возле плана, где будет строиться дом или пристройка, прямо на улице устраивали "производство" самана. На металлическом листе или прямо на земле, обычно это делали женщины, замешивали глину, солому, навоз. заливали водой и месили ногами. Толклись в куче глины, подливая воду и стараясь перемешать как можно лучше. тут же на земле раскладывали деревянные разборные формы для кирпичей. Готовую смесь раскладывали по формам и в течение нескольких дней кирпичи самана сохли. Формы снимали и досушивали саман уже без форм. Назавтра делали следующую партию и так - пока все кирпичи не будут заготовлены. Обычно греки, а они практически все были родственниками, собирались в большие бригады и в один-два дня ставили стены из этого самана, склеивая саман глиной (цемент на самане не держится). Потом уже хозяин приглашал кого-то в помощники, чтобы достраивать дом. Но там больших бригад уже и не надо было.

      Камень заказывали и привозили машинами, но это было дороже и требовало одноразово много денег.
 
     Пазовочные дома строили из слегка отесанных бревен, чтобы в сечении был не круг, а квадрат. Собирали каркас из бревен, потом на каждое бревно, где должна была быть стена,  набивали по две параллельные планки. Бревна каркаса ставили примерно в метре друг от друга, или - как надо по схеме дома. И между ними закладывали отрезанные по расстоянию между бревнами колья. Потом  все эти деревянные стены обивали рештовкой - тонкими планками - сеткой - и обмазывали глиной. получалось достаточно аккуратно, долговечно. Такие дома были теплыми. Дома ои самана тоже были теплыми. И главное, такое строительство велось из подручных материалов, из того, что можно было легко найти в округе. 

    Крыши крыли дранью, или дранкой. Это такая дубовая "черепица". Пилили аккуратно дубовые стволы на одинаковые чурки длиной 50 сантиметров, и, пока пеньки еще сырые, кололи дуб на тонкие пластинки, примерно сантиметров 12 шириной и 1 сантиметр толщиной. Конечно, бывали и сколы не такие, как намечались, но после выбраковки (брака бывало совсем мало!) получалось хорошее и достаточно долговечное покрытие. Нам перекрыли дом, в котором мы жили с 1948 года. Перекрывали в 1953 году. Дранку кололи прямо во дворе. И тут же укладывали ее на крышу. Эта дранка простояла до 90-х, когда на месте нашего дома стали строить торговый комплекс "Престиж". Ее потом никак не обрабатывали. Она конечно, постепенно подгнивала в тех местах, где не успевала просыхать, но такую крышу и легко было ремонтировать!
 
    Возле каждого дома были сады и огороды. Особенно после войны это было хорошее подспорье. Плодовые деревья росли и везде по улицам. Редко, если у кого-то не росли абрикосы или черная шелковица возле двора. Много было также слив или терновки. Мы особенно любили терновку за ее кисло-сладкий вкус. Часто обносили деревья едва плоды приобретали вид созреваюших. Такая зелень у подростков и детей особенно была любима. На улицах росло и много грецких орехов. Но гораздо меньше, чем фруктовых деревьев. Это было связано с тем, что орехи растут очень массивными, у них огромные кроны, которые затеняют дворы, и тогда плохо растут другие деревья. Город был очень зеленым! Надо учесть и множество пустырей, которые медленно застраивались после военных бомбежек.

     Канализации в городе не было вовсе до 60-х, до начала строительства многоэтажных домов. Первой массовой застройкой такими домами стал микрорайон "Парус".  И вообще - все начинали с незастроенных мест - начиная от улицы Грибоедова.  В старом городе пользовались туалетами с выгребными ямами, которые были обязательным сооружением в каждом дворе. На выгребную  яму ставили "серый домик" - туалет, или "уборную", как тогда называли. Постепенно, в течение нескольких лет,  такая яма наполнялась и тогда вызывали ассенизатора. Такой дядька был один на весь город. У него была лошадь, которая таскала деревянную бочку ведер, наверное, на сорок. Бочка лежала на боку. Сверху был квадратный вырез с крышкой. Еще у ассенизатора была "кружка" на длинной, метра 2.5, ручке. Кружка была сделана из цилиндрического ведра, а таким же объемом, как ведро.  Все это вместе называлось ЛБЧ - Лошадь, Бочка и Черпак. Дядька открывал выгребную яму и кружкой вычерпывал яму до дна, наполняя бочку. Чтоб запахов было поменьше, бочку он при перевозке закрывал крышкой. Когда он ехал по улицам, мальчишки задирали его, и кричали на всю улицу - Ветер дует, дождь идет, Твердый золото везет! Почему "Твердый" - не могу сказать, может это была его фамилия?  Сам хозяин ЛБЧ не обращал на мальчишек никакого внимания, сидел молча, угрюмо - делал свое не очень почетное, но совершенно необходимое для города, дело.  Впрочем, иногда мгновенно разгибался стараясь достать кнутом особенно назойливых дразнил. Взмахнув кнутом один раз, он опять погружался в задумчивость, опять никого на замечал. Куда он  вывозил это "золото", не знаю. Но другого способа избавиться от этого тогда не было. Потом уже построили очистные сооружения и канализацию провели по всему городу, и в семидесятые даже частники могли подключить свои дома к канализационным трубам.

                Транспорт

     Общественного транспорта в городе, который из конца в конец можно пройти за полчаса, просто не было, поскольку не было в нем  необходимости. Между городом, Кургородком и Тонким мысом по бухте практически круглый год курсировал катер "Геленджик". Скорее всего, это был переделанный баркас -  только побольше.  Вмещал он, думаю, человек до тридцати. Летом и курортники перебирались на нем через бухту. Конечно, в сильный шторм он не ходил. На Тонкий мыс "Геленджик" ходил всегда, а в Кургородок иногда заходил, чаще - нет. Почему так, ведь другого транспорта просто не было, я не знаю. Но всегда люди спрашивали - заходить в Кургородок будет? Иногда заходили просто ориентируясь на просьбу желающих. Иногда - не заходили, если людей было много, а в Кургородок - один-два.  В общем - такой "домашний" транспорт от "да схочу". 

     С нашим семейством был такой случай - отец подлечивался в санатории "Голубая бухта". Мама договорилась с ним, что мы все трое приедем его проведать. Путь мог быть только один - катером на Тонкий мыс, далее - пешком по проселочной дороге до Голубой бухты и тем же путем обратно. День был пасмурный и, похоже было, что надвигается шторм. Мы вернулись с мамой на пристань Тонкого мыса ко времени, когда должен прийти катер. А с пристани можно было увидеть даже, когда катер только отчаливает от городского причала. Мы просмотрели все глаза, вычисляя, рискнут ли портовые выпустить катер. На причале были только мы. А когда мы только приехали на Тонкий мыс, мама спрашивала экипаж (два человека - рулевой-моторист и матрос, который причаливает, заносит канат и по совместительству обелечивает пассажиров) - придут ли они вечером, поскольку нам надо будет возвращаться. И они пообещали - пятичасовой рейс будет. Была это осенью или весной - дожди, непогода. Но с утра было вполне сносно. И мы увидели - катер отошел от причала и разворачивается в нашу сторону. Они пришли фактически за нами - совершенно пустые, и кроме нас никого не было на обратный путь. Шторм шел с моря, волна била прямо в правый борт. Таня (сестра) очень боялась, что перевернется, мама была с ней в рубке. Рубка представляла собой просто небольшое сооружение с крышей и дверью, в которую можно было войти, чтоб укрыться от непогоды, спустившись  по трем ступенькам на дно катера, а там - лавочка. А я стоял в дверях - очень хорошо качало, прямо - удовольствие, что за прогулка! Если бы они не пришли, нам с мамой пришлось бы идти пешком по берегу до города вокруг практически всей бухты - это было бы километров восемь. 
 
    А если надо было доехать до Адербиевки, или до  поселка - 17-й километр (так назывались несколько домиков, расположенных возле реки Жанэ у дороги. Это потом поселок растянулся и стал называться "Возрождением"), Михайловского перевала, Пшады, Бетты, Архипо-Осиповки и т.п. - люди шли на "голосовку". В городе было две "голосовки": в сторону Архипки голосовали сразу за поворотом дороги с ул. Тельмана на ул. Островского. В этом месте был третий мост через Су-Аран, он располагался прямо на повороте с Тельмана на Островского, прямо на перекрестке. По нему мало ходили, он был "автомобильным". От этого моста и до моря речка была достаточно широкой и глубокой, в ней плавали и утки и гуси из соседних с речкой дворов.  Берега были зелеными, и от каждого двора к речке вела тропка.  Старожилы рассказывают, что в этой части реки можно было поймать достаточно крупную рыбу. Тут, сразу за поворотом на улицу Островского,  справа (на месте дома, который называется "1-й кооператив") была большая "колтеба" (или колдобина - яма в реке) и широкое галечное русло реки Су-Аран. А рядом с дорогой - "голосовка". Это такое место, куда приходили люди, которым по каким-то надобностям надо было ехать в сторону Архипки. И ждали - вдруг какая-то машина поедет в нужную сторону. Если машина появлялась - все дружно поднимали руки. Если водитель останавливался, спрашивали, куда он может подвезти.

     Машины были в основном грузовые, автобусы были чрезвычайно редким явлением, и обычно они принадлежали санаториям и домам отдыха. Если было по пути и договаривались о цене, счастливчики дружно лезли в кузов. Поскольку все машины были "широкого профиля", использовались для разных нужд, то часто в кузове были съемные сиденья-доски, которые крепились на борта машины. Так возили рабочих на работу, например, в сады. Это была комфортная езда. Но часто попутные пассажиры  садились прямо на пол. Иногда в машину набивалось как сельдей в бочку - всем ехать надо, а следующей может и не быть.  Голосовка на Новороссийск (Кабардинку) была между Ленина и Садовой по правой, естественно, стороне. Тут ждали оказии с таким же успехом. Вообще-то в городе была автостанция  - рядом со зданием исполкома (нынешняя администрация) на том месте, где теперь расположен загс, и были автобусы на Новороссийск и Архипку. Но их было мало, и уехать  было сложно. Поэтому голосовки процветали до середины пятидесятых, даже - до шестидесятых, когда  впервые в СССР стали массово выпускать автобусы.

     Первые "красные" "без мотора", как говорили,  ЗИЛы появились году в 56-м. Пришли два. Дорога на Новороссийск, да и в сторону Батуми,  была такой узкой, что при встрече машины разъезжались по обочинам. И первые автобусы едва прошли по серпантину из Новороссийска - им трудно было поворачивать на узкой дороге. Это и дало толчок к расширению и спрямлению дороги до Новороссийска. В 50-е длина дороги была 42 километра, теперь -28. До Кабардинки не осталось ни одного  крутого поворота, какие были в 50-е годы. Городская автостанция  на ул. Ленина.  - небольшой крытый павильончик - "зал ожидания" и касса, окошечко которой выходило в зал.  От нее я уезжал в 1958 году поступать в институт. Теперь на том месте достроили здание администрации - сразу за аркой, что ведет во двор администрации с ул. Ленина.

      Что касается автобусов "без мотора" - так сразу стали их называть. До того у всех автомобилей, в том числе и автобусов, компоновка была такая, что двигатель выделялся в передней части машины. А тут появились автобусы-параллелепипеды, двигатель поместили рядом с водительским местом. Вот и казалось, что мотора нет. 

    В начале 60-х в городе появилась Майя Макаровна Осичева в должности главного архитектора города. При ней был разработан первый генеральный план развития города. (Майя Макаровна после выхода на пенсию много лет работала в музее, написала и издала две книги о Геленджике, посещала студию, где училась живописи, Была многогранным интересным человеком. На доме, в котором она жила на улице Морской, установлена мемориальная доска, а одна из новых улиц города на Толстом мысу носит ее имя) Тогда поселки вокруг бухты объединили с городом, стали мостить улицы, тротуары, закрывать канавы, начали новое строительство, перенесли автостанцию за ул. Луначарского, высадили вокруг города у подножия хребта Маркотх и на его вершинах сосны. На вершинах, увы, все пропало от пожаров и норд-остов, а у подножия тоже посадки пострадали от пожаров и при строительстве сначала объездной дороги, а потом и от расширения города. Но достаточно широкие полосы посадок пока сохраняются.

     Практически единственным транспортом для того, чтобы попасть в Новороссийск к поезду, были небольшие теплоходы. В 50-е годы долго эту функцию осуществлял теплоход "Элва". Делал он ежедневно в сезон два или три рейса. Зимой этот транспорт отсутствовал. От причала до вокзала еще нужно было добраться, но в Новороссийске уже был городской транспорт. Точно так же ехали и в Геленджик. Время в пути морем, если не ошибаюсь, было порядка час сорок - два часа. Если слегка штормило, поездка могла быть неприятной. Конечно, тогда же стали появляться такси. Это - уже во второй половине 50-х. Тогда наладили выпуск легковых автомобилей "Победа", и именно они составляли парк первых такси. В санатории, практически во все, отдыхающих привозили ведомственные автобусы, которые специально посылали к поездам. На них можно было подъехать и "диким" отдыхающим. "Дикими" или "дикарями" тогда называли тех, кто отдыхал без путевок.  В пятидесятые в Геленджике отдыхало 250-300 тысяч человек за сезон  - и организованных и диких.
    Еще какой-то теплоходик пару сезонов использовался для прогулок - вечером выходил в море на час-полтора. Однажды родители устроили нам такую прогулку. Помню - мы спустились в кормовую каюту и я увидел, как вода плещется за иллюминатором.

     Самый центр города - это от улицы Херсонской до Первомайской.
     Теперь улица Ленина  сильно изменилась. Она перестала быть главной улицей. А в пятидесятые вся жизнь была на ней - все магазины, летний кинотеатр, горком партии и комсомола, гостиница, музей, госбанк, ресторан, городская танцплощадка, парикмахерская, фотоателье  и т.п. - все было на ней. И если зимой выпадал снег, только на ней и можно было покататься на коньках. Обычно это были самоделки, но однажды я увидел парня, который катил по Ленина на снегурках - так называлась одна из моделей с более широкими полозьями, чем, скажем, у беговых или хоккейных. Про хоккей, впрочем, тогда мы не имели никакого представления.

     Телеграф помещался в маленьком домике на углу Ленина и Комсомольской. Улица Комсомольская начиналась от Ленина и шла мимо первой школы в сторону Туапсе. Рядом с телеграфом росла дикая хурма - единственное дерево хурмы в городе. Тогда климат был более суров, и хурма не приживалась. Плоды у этой дикой хурмы были мелкие, пожалуй, мельче, чем у алычи, и их никто не собирал и не ел. А вот, где помещалась почта - не помню. Помню, худого высокого почтальона. Было ему на вид лет пятьдесят. Он один ходил с большой сумкой через плечо - там было много газет и пачка писем, которые он часто держал просто в руках. Он один управлялся с доставкой почты. Наверное, был еще кто-то из работников почты - выдавались посылки, оформлялись денежные переводы... Но мне помнится этот неулыбчивый почтальон, шагающий по улицам города быстрым деловым шагом.

     Рядом с телеграфом была городская аптека, в которой  делали всякие микстуры.  Со временем  построили новое здание, а аптека так и осталась. Но в самом начале, наверное, году еще в 1948, аптека располагалась в маленьком одноэтажном, похожем на частный, домике на углу улиц Садовой и Халтурина. Там было тесно, низкий потолок, очень неуютно. Видимо, это сделали временно, чтобы хоть как-то обеспечивать людей лекарствами. А потом перевели ее на Ленина, возле телеграфа.

     Чуть ниже на другой стороне была городская электростанция. она работала на мазуте, освещала весь город. Наверное года до 51-52-го  свет выключали в 21 час - экономили мазут. Тогда не разрешались никакие электронагревательные приборы. Розетки вообще были запрещены к установке. Но на черном рынке можно было купить вполне заводской "жулик". Это переделанный под розетку патрон с цоколем. Его вкручивали вместо лампы, в него вкручивали лампу, а в его головке были вмонтированы медные трубочки, в которые и можно было вставить вилку то ли утюга (они начали появляться в продаже), то ли плитки. Электробритвы и прочая техника тогда в СССР не существовала. Радиоприемники были запрещены к применению - вдруг вы будете слушать "вражеские голоса" - "Голос Америки", "Немецкую волну" или "БиБиСи", все они вещали на русском?! Отец привез с войны большой, наверное, трехламповый радиоприемник. Мы действительно им не пользовались. Он стоял на тумбочке под салфеточкой. Нам, детям, категорически было сказано - если кто спросит - приемник не работает, и мы его не слушаем. Правда, за время существования приемника так никто и не спросил. Кажется, в 1953 году племянница отца выходила замуж, и молодоженам мои родители подарили этот приемник в качестве свадебного подарка. Тогда Сталин уже умер, Берию уже судили или собирались судить, все ждали послаблений. поэтому приемник мог стать вполне приемлемым подарком. 

     У моей мамы был электрический утюг и, конечно, был и "жулик".  Если во вечерам маме приходилось гладить этим утюгом, она всегда боялась, что кто-то заметит, что свет мерцает оттого, что вслед за движением утюга и лампа под абажуром качается, и доложит, куда надо, и придут с проверкой. Это могло быть запросто. Но к нам не пришли. То ли никто не обратил внимания, то ли тому, кто и заметил, было все равно. Потом свет стали отключать в 24 часа. и так было тоже достаточно долго, возможно до 60-х годов, когда в СССР стали создавать единую энергетическую систему, стали появляться стиральные машины (это году в 1954-1956) и холодильники.  Тогда же, в середине 50-х стали появляться жидкие мыла (прообраз шампуней) и стиральные порошки. Тогда же появились и инкубаторские куры и яйца. И все стали удивляться, почему желток не желтый, а сильно белесый. Это - от комбикормов.   Теперь, после создания единой энергетической системы, все местные электростанции закрыли, а здание, в котором, как написано на мемориальной доске, выступал в свое время кто-то из революционеров, кажется, Седин, отдали под детскую библиотеку.

       Первая библиотека была  в здании, построенном после войны на   улице  Ленина, угол улицы Мира. И потом, уже в семидесятых, это здание снесли.   Не помню, как  улица Мира называлась тогда официально. Для меня она тогда была Санаториальной. Хотя на карте начала 20-го века Санаториальная - следующая к горе (сейчас - Серафимовича). Дело в том, что, как показано на карте Геленджика начала 20-го века, именно на этой улице, между улицами Горной и Маячной (там, где теперь санаторий Ломоносова) был построен (построеНА) "Черноморская санатория доктора Сульжинского". Но все Санаториальной называли эту, вторую от моря. Тем более, что на нее выходили фасадом все здравницы, расположенные у моря. А  на карте начала 20-го века она называется Ростовской. Но Ростовской улицы в Геленджике я по своему детству не помню. Наверно, вы поверите, что я не мог этого забыть, потому что мои родители перед войной жили в Ростове, и я знал всегда, что родился в Ростове.  На этой улице были расположены приемные отделения всех санаториев и домов отдыха (санаториев было больше. Советских людей в первую очередь старались лечить, а отдых они просто не заработали) хотя парадные фасады всех санаториев вдоль побережья выходили к морю.

     Но это уже - Лермонтовский бульвар. Что представлял из себя этот "бульвар"? Совсем не прямая грунтовая дорога, без бордюров, без клумб.  Вдоль обрыва к морю был сделан забор из деревянных кольев, на которые крепились по всей длине такие же, из стволов срубленных тонких деревьев лаги. Такие заборы везде ставили, чтоб скот не заходил на огороды. В некоторых местах, где можно было спуститься к морю, в этом заборе делали калитки. Вполне сельский пейзаж. Возле Дома отдыха 4-5 (он так и назывался - дом отдыха ВЦСПС 4-5) он был первым от центра города, от улицы Садовой. и далее,  были высажены сосны. Мамин брат, дядя Боря, рассказывал, что когда в 1938 году он учился в школе в Геленджике, учеников-комсомольцев  организовали на посадку сосен на Лермонтовском бульваре. Это были первые посадки в городе. Сосны росли тогда от улицы Садовой до улицы Морской. Все остальные сосны посажены уже в 60-е и после. 
 
    Библиотека была и взрослой и детской. В этой библиотеке на Ленина был и читальный зал и абонемент. В читальном зале стояло, наверное, с десяток столов. Мы, старшеклассники, по вечерам часто ходили в читзал на сборища - не столько читали, сколько встречались там, обсуждали свои дела, готовились к сочинениям, рассказывали новости про новое кино, или песни, тут же договаривались сходить вместе на какой-то сеанс. В общем - для нас это было местом осенне-зимней тусовки. Библиотекари не возражали, только просили не шуметь. Летом, конечно, туда не ходили, летом были другие пристрастия - спорт, танцы...
 
     Потом, в середине 50-х, библиотек стало две  - взрослая и детская. Когда я учился в средних классах, на углу Мира и Ленина осталась взрослая библиотека, а детская располагалась в том здании, где сейчас военкомат. Вход в нее был справа от здания, только калиточка в заборе между стеной Дома пионеров (военкомат) и забором садика. И сразу - налево была дверь в библиотеку. Очень маленький зал, практически его не было, вошел, перед тобой стол и библиотекарь. Взял книгу - уходи. Читального зала не было.
 
     В здании военкомата детская библиотека пробыла недолго (или это я пробыл в ней недолго? потом вырос и перешел во взрослую), ее несколько раз переводили. В начале 60-х она занимала весь первый этаж здания на углу Горького и Херсонской (Теперь, в 2021 году, тут расположен МФЦ). До войны в этом здании была школа. В войну здание разрушили, остались только  стены (они и сейчас стоят), была лестница на второй этаж, были даже полы на втором этаже, хотя и с дырами, приходилось переступать по балкам. Дыры были и в крыше. В этом разрушенном здании хорошо было играть в мушкетеров. Еще в 50-х его собирались отстроить и сделать там Дом пионеров и школьников. Я еще был пионером и ждал - как здорово, Дом пионеров - прямо за забором (мы жили в доме на том месте, где теперь стоит торговый комплекс "Престиж" по улице Горького). Но я уже стал комсомольцем, уехал учиться, и в отстроенный Дом пионеров не попал. Когда его отстроили к началу 60-х действительно открыли Дом пионеров и детскую библиотеку. Потом уже, не могу сказать, когда, детскую библиотеку перевели в отдельное здание на Ленина. Здание старинное, дореволюционное, таких осталось - единицы.  После войны в нем помещалась городская электростанция.  Куда, еще учась в старших классах, мы ходили  на экскурсию для знакомства с промышленными предприятиями.

     Музей располагался в здании, которое определил еще первый создатель Геленджикского историко-краеведческого музея в 1910 году в начале улицы Серафимовича, тогда она называлась (на карте) Санаториальной. Перед музеем на бетонном постаменте стояла пушка, с ядром в стволе. Ее нашли на месте бывшего в 19 веке Геленджикского укрепления. Оно располагалось на территории между нынешними улицами Херсонской и Советской. В 50-е годы мой отец работал директором музея и при нем делали проект нового здания музея. Предполагалось, что это здание перекроет начало улицы Серафимовича и займет территорию музея и того свободного пространства, где сегодня перед детской библиотекой выстроена часовня. Но проект даже не был завершен. Теперь ту пушку, что смотрела дулом на военкомат,  поставили на лафет в центральном зале музея на набережной. А  на месте старого музея выстроили жилое здание, где оптика, сбербанк, художественный салон и т.п.
 
     На улице Серафимовича располагалось здание городского суда. Это здание довоенной постройки до сих пор существует. Второй дом от угла Серафимовича и Садовой по морской стороне. Теперь, когда при Ельцыне все горкомы партии отдали под суды, в этом здании располагается отделение ДОСААФ. А ДОСААФ в пятидесятых находился в здании, стоящем прямо на берегу, метрах в ста от причала в сторону Толстого мыса. Напротив него на зеленой лужайке, огороженной сетчатым забором, стояли приборы метеостанции -  всякие термометры, гигрометры, приборы для измерения скорости ветра или количества осадков. Будучи школьниками, мы ходили туда на экскурсии. Потом метеостанцию перенесли на Тонкий мыс, но я не знаю, куда именно.

          Напротив музея было разрушенное двухэтажное здание, в котором, когда его отстроили в середине 50-х, помещался Дом пионеров и школьников, детская библиотека, а потом - военкомат (до сих пор).  Рядом с военкоматом с выходом на улицу Октябрьскую была начальная школа №2, четырехклассная. Четырехклассной (начальной) она была еще до войны. Тогда же, до 39-го года она была греческой, с преподпванием на греческом языке. Но в 39-м, как мне рассказал человек старше меня, она была закрыта, а педагоги репрессированы. У человека, который мне это рассказал, дед преподавал в этой греческой школе. Вообще, после войгы в Геоленджике было русских и греков примерно порорну, может, греков даже больше. Но весной 49-го года многих из них выслали в Казахстан. Я был этому свидетелем, когда учился в первом классе (желающих узнать подробнее отсылаю к своему очерку о Первой школе). Теперь там детский садик.

     Пространство от улицы Октябрьской до Херсонской было застроено совсем невнятно, было несколько частных дворов, некоторое свободное пространство после военных разрушений. В 50-е его стали постепенно застраивать. Типография была всегда. Это тоже дореволюционное здание, и во время войны оно практически не пострадало. Во всяком случае, на моей памяти, оно функционировало всегда, и там на первом этаже была типография. Когда мы ходили мимо нее на улицу  Ленина в магазины, там днем и ночью стучали печатные станки. Как типография и редакция местной газеты оно так и живет. Газета только меняла свое название. После войны это - "Колхозное черноморье", "Красное знамя". Потом  газету переименовали в "Прибой".

     Рядом с типографией по Ленина построили первую в городе гостиницу. Она была таковой с середины 50-х. Мы учились в 9-м классе (56-57 годы), когда в город приехала Свердловская киностудия, они снимали у нас фильм "Очередной рейс" с Георгием Юматовым и Крепкогорской в главных ролях. Что это было! В нашем маленьком городе кино в таком виде - это как прогулка в космос для всех желающих! Мы ходили глазеть на артистов, на съемки. Потом пригласили артистов в школу, Юматов долго потом отписывал автографы. Это было глубокой осенью, и город жил только этим событием. Съемки шли как раз на Ленина вблизи типографии и гостиницы. Возможно, и еще где-то. Потом гостиницу построили напротив памятника Лермонтову, а это здание переделали под жилой дом. Почту в глубине этого пространства, долго простоявшего пустырем,  построили только в 70-е годы.  По другой стороне рядом с музеем город построил два новых жилых дома, где получили квартиры, наверное, очередники. Тогда же на углу Ленина и  Мира   построили небольшое здание библиотеки, которое с конца 60-х стало детской кухней. а рядом - двухэтажное - жилое.

     Кстати, в Советском Союзе в каждом городе были детские кухни, в которых готовили детское питание для прикорма грудных детей, и куда молодые родители ходили, если детский врач прописывал такое питание. Оно выдавалось бесплатно - молоко, кефир, творожки... Детские кухни  существовали вплоть до 90-х. Но после войны в Геленджике такой кухни не было. Возможно, решение об их организации принималось позднее.
 
                ЦЕНТР

    Интересный квартал располагался между улицами Херсонской и Островского, Ленина и Горького.  Собственно, это и был центр города.
     Если идти от Херсонской к мостику через Су-Аран, т.е. к улице Островского, то по левой стороне прямо на углу располагался магазин Когиз - книжный. Там я покупал свои первые книги - справочник фотолюбителя,  там мне покупали книги-подарки - "Рассказы о боевых кораблях", мои первые книжки - "Егорка" - про                медвежонка, которого воспитывала команда боевого корабля и т.п. В нем, как принято, продавались и канцтовары.

                Хлеб

     Рядом с  Когизом  было неказистое здание - хлебный магазин. Мы давно уже покупаем хлеб булками, батонами, нарезной, фасованный и т.п. А после войны до 1947 года в СССР хлеб продавался по карточкам, по норме. На семью по количеству едоков на весь месяц выдавали этакую бумажную простынку, разделенную на квадратики по числу дней месяца. На каждом квадратике стояла дата и количество хлеба, который можно было купить на эту карточку. Приходишь в магазин с этой простынкой, у тебя отрезают карточку с сегодняшним числом и продают хлеб.  Можешь и сам отрезать, только эту маленькую бумажечку легко потерять. А если потеряешь всю простынку - весь месяц будешь без хлеба.
 
    Прилавки были оборудованы гигантскими ножами. Они были полумеханические - лезвие было шириной сантиметров шесть, дальний конец крепился на рычаге под прилавком, а ближний к продавцу, на котором была ручка, как у пилы - такое кольцо,  - лежал на столешнице. Сам нож уходил в прорезь в столешнице. Продавец поднимал нож за ручку, буханка хлеба клалась на стол под нож, и продавец разрезал ее на необходимые куски. Отрезанный кусок клали на весы. Весы тогда были рычажные - коромысло на двух опорах, на концах коромысла - чашки. На одну чашку ставили гири. Они делались стальными, строго выверялся вес гирь - 100 грамм, 200, полкилограмма, килограмм, два килограмма. Чтобы точно вывесить продукт, иногда маленькие гири ставили на "продуктовую" чашку - это - минус для веса продукта.    На каждой стороне весов делались специальные указатели в виде клювика, когда клювики совмещались - вес продуктов соответствовал весу гирь. Такие весы были в ходу еще все 90-е годы. На рынке  была весовая, где весы выдавали в аренду продавцам. Обвешивание, если происходило, делалось с помощью специально облегченных гирь. С виду гиря стандартная, а на самом деле ее высверливают для облегчения и заделывают дырку. Выявляли это, взвешивая гири продавца стандартными гирями. Это было редко, и, думаю, во время войны мало было мошенников, т.к. голодные люди за такое могли и голову просто оторвать. Поди потом разбирайся кто и что. 

     При этом, конечно, точно отрезать нужное количество хлеба никому не удавалось. Тогда этим же ножом, или другим, поменьше, отрезались маленькие кусочки - довески. Довески чаще всего были величиной с половинку спичечного коробка, бывали и меньше - у хлеборезов глаз был наметан на отрезание нужного веса. Иногда их было два и даже три, чтобы вес точно соответствовал тому, что было написано в карточке. За хлебом часто ходили дети. И, конечно, наградой за помощь были эти довески, которые можно было съесть по дороге домой. Тогда никаких полиэтиленовых пакетов еще не изобрели, хлеб чаше всего клали прямо в авоськи - сумки-сетки. Это было советское изобретение. Поскольку никогда не знаешь, что и где "выбросят" - так называли поступление товаров в магазины - носили с собой "авоськи" - авось что-нибудь попадется. Их легко было положить в карман - места они  занимали немного. Для упаковки, скажем, копченой рыбы или сыра, колбасы (это уже потом. Первый в своей жизни  сыр я ел в начале 1947-го  года) во всех магазинах была упаковочная бумага - достаточно плотная (теперь эта бумага, только плотнее, называется крафт) серая, неотбеленая, иногда в ее структуре встречались даже мелкие стружки. Для хлеба бумагу не давали. В 1948 году иногда родители покупали и колбасу. Сестра моя, которая была на два года старше меня, как-то сказала тогда:    Не знаю, наемся ли я когда-нибудь колбасы...

    В этом хлебном как-то мама оставила меня стеречь, когда привезут хлеб. Хлеб привозили нерегулярно. Это было связано и с процессом выпечки и с процессом подвоза. То электричества или дров не хватило, то машина забарахлила. Могли привезти и в восемь часов и в десять. И люди, заняв очередь, терпеливо ждали - хлеб можно было и не купить - или не хватит на всех, или не успел до закрытия магазина. И тогда твои карточки за этот день пропадали. Назавтра никто тебе хлеб по вчерашним карточкам уже не продаст.  Кроме того, все обладатели карточек приписывались к определенному магазину. Это - чтобы знать, сколько хлеба завезти в каждый магазин. В другом магазине хлеб тебе тоже не продадут. А все же старались работать. Я тогда еще не учился в школе. Кстати, до этого случая я уже благополучно пару раз отстаивал очередь, потому что родители были на работе. Я знал свою очередь и немного постояв, чтобы меня запомнили и знали, что я стою, уходил к бабушке. Она жила в хате на берегу (на том месте, где теперь музей). Здание горкома партии (это где теперь суд) еще не построили, там между бабушкиной хатой и улицей Ленина был пустырь. И я иногда подходил к Ленина и смотрел на очередь - привезли или нет. И очередь в этот раз прозевал. Я заметался, но так и не нашел, за кем стоял, наверное, та женщина уже купила свой хлеб. В свой перерыв прибежала мама, а я - без хлеба. Она взяла меня за руку, мы пошли в магазин. Как она просила, чтобы нам дали наш хлеб! Она показывала на меня, мол, мал, он прозевал, он стоял. Но свидетели уже разошлись. Очередь шумела - Ага! А потом всем не хватит... Мне было стыдно перед мамой, что я так оплошал, и ей пришлось унижаться. Я оставил всю семью без хлеба... Над нами сжалились и пропустили теперь уже, получается, без очереди. Мне урок на всю жизнь.

     Потом, когда я был уже постарше,  с хлебом все так же было  - в очередь, хотя и без карточек. Без карточек можно было покупать сколько угодно, если есть деньги, но хлеб мог закончиться и тогда его просто надо было ждать, когда привезут снова. Тогда появилось несколько магазинов, в которых можно было купить хлеб. Мне нравился, и туда я всегда ходил, - на углу Островского и Ленина. В этом здании теперь "Алмаз-Холдинг". Мы занимали очередь заранее, а поскольку стоять не хотелось, то ребята постарше и пошустрее старались подгадать, когда придет машина, высматривали ее вдоль улицы, и когда она показывалась в конце улицы, становились теперь уже в другую очередь. Хлеб разгружали с машины сзади магазина (там теперь пристроили магазинчик, который в настоящий момент торгует вином в розлив). Мальчишки выстраивались в очередь - разгружать хлеб с машины. Обычно продавец, а чаще водитель, он же грузчик с машины, подбирал ребят покрепче - носить лотки в магазин. Тогда, когда весь хлеб сгрузили, "грузчикам" давали без очереди. Несколько раз такое счастье выпало и мне.

     Теперь уже было несколько сортов хлеба. Когда были карточки, хлеб пекли только черный, больше из ржаной муки с добавлением пшеничной. Теперь уже выпекали разный хлеб и даже батоны, но я любил калачи - круглое колесо с дыркой посередине. Весил он примеро килограмм. Теперь хлеб уже не  взвешивали, довесков тоже не было, просто брали - булку или полбулки, или калач. Калачи были "серыми" - хлеб не белый и не черный. Нам он очень нравился по вкусу. Белый был очень белым и безвкусным. так нам казалось. Теперь уже можно было отломить ломоть от калача, если очень хотелось. Бывало, что хлеб ждали по два часа. Привозили его обычно часов в пять вечера. А хлебозавод располагался на углу Кирова и Островского. В старших классах мы ходили  туда на экскурсию. А в 60-е годы на выезде из города в самом начале теперь уже улицы Луначарского построили КПП - комплекс пищевых предприятий. Теперь в этом комплексе масса всяких магазинов, не имеющих никакого отношения к пище, но хлебозавод там остался. А из старого хлебзавода сделали спортивную школу - там был очень высокий зал, где стояли печи для выпечки.
 
   Если пойдем дальше по левой стороне, то после Когиза и хлебного был разрушенный дом (или два?), а потом стоял какой-то легкий павильончик - городская фотография. Она была единственной долгое время, пока напротив ни построили (тоже в пятидесятые) новое здание для парикмахерской и фотографии. Это здание стоит до сих пор, функционирует - рядом с судом.   В старой фотографии фотографом работал человек  по фамилии Панговский (думаю, на самом деле это был Пан Говский, поляк. Но в Советском Союзе панов не могло быть!!! - и человек, чтоб не бросаться в глаза начальству, стал Панговским).
    За фотографией стояло одноэтажной здание Госбанка. Директором его был Келембет. Мы учились с его детьми в школе. А что за здание стояло рядом с банком на углу Островского, я уже не помню.

    По правой стороне на углу Херсонской и Ленина был отстроен гастроном. Он был большим, центральным и по расположению и по услугам. В нем были все отделы - и бакалея, и гастроном, и вино и хлеб, и кондитерские товары. Потом хлебный магазин построили рядом с этим по Херсонской в сторону моря.  Оба эти магазина просуществовали вплоть до начала строительства большого жилого здания, что стоит теперь.
 
   Дальше по Ленина в начале пятидесятых стали строить двухэтажный горком партии.  Когда еще строили, я высчитывал, успеют ли к сроку моего вступления в комсомол. Успели. Начал работу горком наверное, в 53-м году. Потом, по этой стороне, - фотография-парикмахерская, за ней был магазин, который называли в народе - рыбный. Там действительно продавали рыбу всех сортов. Рыбным он был очень долго. Теперь уже давно там кафушка. А последним в этом ряду был хлебный (который - "Алмаз-холдинг").  И дальше - мост через реку и на нем - ларек  с пивом и пр.
     Участок улицы Ленина от мостика до морпорта был сильно разрушен по левой стороне, и отстраивался практически заново. Поскольку нарезка кварталов - от улицы до улицы - в Геленджике частая, то на левой стороне было только пять зданий. На углу, который в девяностые подвергся глобальной перестройке, все разделили и измельчили.
 
                Ресторан

     А после войны достаточно быстро здесь отстроили ресторан "Маяк". Говорят, это название носил ресторан, который до войны был на этом же месте. Еще в восьмидесятые ничто ему не угрожало. Это был самый большой и практически единственный ресторан в городе. Нужно сказать, что в СССР практически не было гостиниц, хотя они были в каждом городе, и так же - ресторанов. Гостиницы, как власти думали, никому не нужны (помучился в командировках), а рестораны - рассадник всего, что чуждо советскому человеку! Думаю,  потребности и в гостиницах и в ресторанах власти удовлетворяли, хорошо, если на 1 процент. В "Маяке" было два зала - зимний и летний, в летнем был и буфет, где можно было "принять", не садясь за столик. В большом зале по обычаям того времени играл по вечерам оркестр. Обычные оркестры ресторанов того времени - 3-4 музыканта и певица. Зарабатывали они только чаевыми.

     Обычно для музыкантов это был "левый" заработок. Днем все они работали на своих основных работах. Но не числиться нигде на рабочем месте тогда было нельзя - тут же могли открыть дело и судить (и дать срок!) за тунеядство. Так в 60-е годы в Ленинграде судили Иосифа Бродского, поэта, впоследствии Нобелевского лауреата. Соседи, он жил в коммуналке,  пожаловались, что молодой человек не работает. Его призвали в суд - Чем занимаетесь? -Я - поэт, стихи пишу. А где работаете? - Я - поэт, стихи пишу. -Так что - не работаете? - Я поэт, стихи пишу. Посадили за тунеядство. Поэтому и музыканты не могли работать только ресторанными музыкантами. Был такой закон в СССР - о тунеядстве. В "Маяке" прилично готовили, но это - потом.

     Зима 1946-47 годов была очень голодной. В ресторане подавали суп их хамсы и котлеты из хамсы (в народе это  слов произносилось - камса). Больше ничего не было месяцами. Хорошо, хоть это было. Котлеты из хамсы, когда ее не чистили, а просто промывали и целиком пускали в мясорубку, можно съесть в охотку раз-другой. Но есть это долго - особое испытание. В 1947 году (в моей жизни - самый голодный год) мама покупала на рынке дельфинье сало.  Абсолютно черные куски шкуры дельфина величиной с ладонь или чуть больше. И тонкий, толщиной в пару миллиметров, слой сала. Его резали на полоски и на нем жарили картошку. При приготовлении духан стоял такой, что хотелось выскочить их комнаты и не возвращаться. Потом привыкли. Картошка, если абстрагироваться от запаха, получалась вполне съедобной. Я так привык к этой еде, что как-то не заметил, что дельфинье сало перестало появляться на столе. А когда заметил, стал просить маму (к этому времени мне было семь лет) - пожарь картошки на дельфиньем сале. Но сало уже перестали продавать - стали появляться нормальные продукты. Я не знаю, с чем был связан голод 1947 года. Мне всегда казалось, что в войну с этим было легче. Хотя в маминых письмах на фронт отцу я прочитал, что в марте 1944 года в семье - мама с двумя детьми, ее сестра и  двое их родителей - осталось до нового урожая всего полмешка кукурузы. И больше - никаких припасов. Но 47-й год оказался более голодным.
 
    Достаточно быстро был построен летний кинотеатр "имени Ц.Куникова", героя Малой земли, который был командиром отвлекающей операции  при освобождении Новороссийска. Но основная операция захлебнулась, а Куников сумел закрепиться на берегу, да еще расширил плацдарм, который прозвали Малой землей. Сам он был ранен на плацдарме, его вывезли в Геленджик, но он скончался от ран. После войны все это было на слуху. Часто об этом упоминали, десанты уходили из Геленджикской бухты, сюда везли раненых. Войска формировались в горах, потом перебрасывались на самых разных плавсредствах, часто - рыбацких баркасах, даже на торпедных катерах - на Малую землю.  Поэтому и кинотеатр построили его имени. В девяностые все кино умерло, и он стоял в запустении.

     Теперь на его месте отстроен "Магнит". В этом кинотеатре не было крыши. Зал был очень большой, наверное, человек на 600-800. Экран тоже был огромный,  на первых рядах даже неудобно было смотреть, приходилось вертеть головой. С двух сторон экрана были двери для входа-выхода. В качестве сидений были длинные дощатые лавки со спинками, деревянные, окрашенные. Перед тем, как пойти в кино, желательно было убедиться, что дождя не будет. Мы несколько раз смотрели фильмы под дождем. Часто в таких ситуациях народ просто расходился.  Кстати, в этом кинотеатре в 50-е я с родителями смотрел выступление Аркадия Райкина. Такого типа открытые кинотеатры были в каждом санатории или доме отдыха, поскольку они работали сезонно, а летом по большей части погода нормальная.

      Примерно тогда же построили рядом с кинотеатром магазин (здание "работает" до сих пор)  молочный. Он так и назывался. Первый специализированный молочный магазин в городе. Все молочные продукты. Молоко тогда еще не научились фасовать. Его привозили в больших алюминиевых, литров на 40,  флягах с плотными  крышками. Разливали его прямо в магазине в приносимую тару. Тогда были в обиходе многочисленные бидоны - больше алюминиевые, т.к. они стоили дешевле, но были и эмалированные. В магазине были специальные черпаки - высокий, тоже алюминиевый, стакан на поллитра или на литр. С длинной ручкой, чтобы достать до дна, не опуская во флягу руку. Сметану привозили в таких же флягах, и тоже раскладывали в приносимые банки, а потом взвешивали. А молоко продавали объемами.  Кстати, тогда зимой молоко стоило дороже, чем летом - оно могло скиснуть, поскольку холодильников даже в магазинах не было. Разница стоимости составляла процентов 15-20. При Хрущеве это правило - снижать цену летом - отменили. Наверное, появились холодильники.

     ( По поводу такой продажи молочной продукции есть симпатичный анекдот. Маленькая девочка приходит в магазин с бидончиком.
     Продавец - Тебе чего?
     - Мама сказала - сметаны, - гундосит девочка.
     Продавец ловко - шлеп, шлеп, шлеп в бидончик сметану. Потом говорит:
     - А где деньги?
     Девочка опять спокойно гундосит:
     - Мама сказала - в бидоне...)

      И одновременно с молочным магазином построили рядом  парикмахерскую, где она и теперь.
     А на самом углу, перед площадью,  рыбколхоз "имени Парижской коммуны" построил свой магазин "Коопторг" - кооперативный магазин. Считалось, что он - собственность членов кооператива рыбаков. В нем тоже, как в сельском магазине,  продавали  все подряд - от соли до одеял. Я как-то еще школьником заработал намного денег и купил себе в нем ванночки для проявления фотографий. Но некоторые товары, поскольку СССР был страной сплошного дефицита, продавали только членам кооператива. Если что-то оставалось невыкупленным, то могли продать и постороннему. Этот магазин "умер" вместе с кооперативом, как-то незаметно, и даже не вспомню, когда, хотя рыбколхозовский коопторг существовал некоторое время на улице Первомайской между улицами Шевченко и Тельмана. Я покупал там телевизор "Рекорд" - чернобелый, ламповый, в 1972 году, и  краску для живописи "ультрамарин" в 80-е.  Теперь в этом помещении ломбард. По какому поводу его убрали с улицы Ленина - не знаю.

     Противоположная сторона Ленина от моста до порта стоит особого разговора. Практически все 50-е вдоль улицы стоял высокий каменный забор. Этот забор стоял и по всему берегу речки от моста до моря, так что от моста к морю улица Островского шла только по правой стороне. Там после хлебного магазина, в который мы разгружали хлеб, стояло большое здание курортторга - контора по управлению всеми абсолютно магазинами города. Теперь здание перестроено, достроено  - налоговая инспекция.  А  прямо за забором курортторга в большом дворе,  стояла громадная белая шелковица   и хата моей бабушки. Теперь на этом месте -  музей. А по Ленина, когда заканчивался забор, стоял  двухэтажный дом.  Верхний этаж был деревянным, на него вела длинная, без площадок, лестница. Там было кафе "На крыше". А на первом этаже - магазин "Промтовары". Кстати, тогда все магазины  назывались одинаково - или "Продукты" или "Промтовары".

     Специализированных магазинов в Геленджике практически не было, и я увидел магазины с разными названиями только в 1958 году, когда поехал поступать в институт в Ленинград. В промтоварных магазинах покупали и иголки-нитки, и носки, и бритвы (тогда были только безопасные - это в которые вставлялись лезвия, и опасные - складной очень острый нож), авторучки и чемоданы.  Что было за высоким непроницаемым для глаз забором, ограничивающим пространство порта, я не знаю. После школы моя одноклассница работала в портовом садике. Он был как раз за этим забором. Наверное, какие-то склады, гараж и т.п. Портовый причал располагался на том же месте, где сейчас, только его сильно удлинили уже, кажется, в семидесятые. А перед ним было много чего - столовая, сберкасса, проходная на причал - билеты проверяли иногда прямо у ворот. От этого же причала отходил катер на Тонкий мыс, на Новороссийск. Отсюда же можно было попасть на морскую прогулку.

     Несколько лет, пока в городе не было набережной, рядом с причалом лежало  несколько десятков ДОТов - бетонные чашки с толщиной стенок сантиметров 20 с боковой прорезью-бойницей. Их в свое время приготовили для перевозки на Малую землю, но не успели вывезти. Те, которые лежали прямо на волноплесе, были прибежищем мальков, морских блох и крабиков.   На фото 63-го года доты все еще лежат вокруг причала. До зимы 69-70-го годов песка в таком количестве рядом м причалом не было. Вода всегда была чистой.

    Вообще говоря, в Геленджикской бухте до появления нынешнего искусственного пляжа купание на песочке было возможно в двух местах в городе - с обоих сторон причала и напротив памятника Лермонтову. Вернее - между Лермонтовым и музеем. И было еще место с песком на дне - в половине расстояния между причалом Тонкого мыса и Кургородком. Там низкое болотистое место, и устье речки. И песок тогда в бухте был белым, речным. Этот, желтый, намыт со дна бухты, это - перетертые ракушки, поэтому он желтый. Ракушек, вернее, их половинок, было очень много, когда песок только намыли. После каждого прибоя толпы любителей ходили на пляж выбрать себе красивые. Теперь прошло почти 50 лет, ракушки перетерты ногами и ветром, и сам песок стал гораздо мельче, чем был сразу после намыва. Песок намывали в районе лодочного причала рыбаков-любителей. И в первое лето он был не дальше "Чайки" - аквапарка "Дельфин". Весь тот длинный песчаный пляж, который есть в городе создало само море, растянув песок вдоль берега. Если бы возле "Приморья" не было такого выдающегося в бухту волнореза, песок пошел бы путешествовать дальше. Думаю, со временем это произойдет. 

     Сейчас, в апреле 2018 года, песка в том месте, где его намывали, вообще не осталось. уже обнажились скалы почти до бывшего ресторана "Поплавок", который потом стал рестораном "Яхта". А теперь на его остове построена (недостроена) красивая "ротонда" в греческом стиле. А на место песка возле причала рыбаков приходит галька, которую в свое время насыпали на пляж Полярной звезды, Теперь это пляж "Кемпинского".
 
    Что касается остатков военного времени, стоит упомянуть, что достаточно долго на Тонком мысу сохранялся военный аэродром. Базировался там полк истребителей Як. Я сам как-то пересчитал, идя мимо из Голубой бухты, - их было больше 30-ти. Сколько помню - мне было лет 7-8. В то же время мы периодически слышали гул самолетов над бухтой и могли видеть учебные стрельбы - над бухтой "кукурузник" тащил за собой на канате "колбасу" - брезентовый рукав, метров 20 длиной, который при полете наполнялся воздухом. Истребители заходили на эту цель и стреляли из пулеметов. Наверное, это было с год, потому что, мне помнится,  это было и зимой и летом. А сам аэродром - взлетная полоса, вначале грунтовая, располагалась рядом с той  частью нынешней взлетной полосы, что идет от моря. Заканчивалась она прямо перед развилкой, которая существует и сейчас - когда едешь на Тонкий мыс вдоль взлетной полосы -  упираешься как раз в эту развилку - либо налево на Тонкий, либо направо - тупик перед новой взлетной полосой.
 
    50-е годы - основные в восстановлении города после бомбежек времен войны. В сороковые еще как-то не доходили руки до многого, а в шестидесятые началось развитие города, особенно, когда Геленджик получил статус курорта всесоюзного значения. Хотя еще в 50-е говорили, что Геленджик в плане продовольствия снабжается по нормам Москвы. Так говорили сами москвичи. А наш хлеб был так вкусен, что многие прихватывали с собой лишнюю булочку хлеба, чтоб угостить своих домашних.

     К пятой годовщине Победы на набережной возле стадиона, который был в то время рядом с клубом партшколы, поставили памятник всем погибшим в отечественной войне. На открытии был, наверное, весь город. И это тоже показатель того, чем город жил  - было очень трудно со всем - и с материалами, и с людьми, хватало забот, но памятник поставили. Может, это не такое мощное проявления духа народа, как парад на Красной площади 7 ноября 1941 года, но честь и хвала тем людям, которые это сделали. А вечный огонь зажгли уже много позднее, когда в городе появился сетевой газ.

     Городской стадион  для маленького города, каким Геленджик тогда был, располагался в удобном месте - на свободном пространстве, и рядом с городом, прямо за пямятников воину-освободителю. Фактически это было просто футбольное поле и беговые дорожки. Были еще - яма для прыжков и, наверное, еще что-то. Но метание, например, копья, проводили прямо в поле, туда же бросали гранаты при сдаче норм ГТО. Обходились как-то - проводили спартакиады школьников, соревнования спортсменов Геленджикского района и т.п. Теперь уже несколько лет городской стадион строят рядом с микрорайоном Северный. Конечно, там места дольше. Но кто из болельщиков туда поедет? А тут хотят построить очередной развлекательный комплекс.

     Пассажирские авио перевозки у нас начались, наверное в 58 или 59 годах. В октябре 1959 года я прилетел в свой первый в жизни отпуск из Краснодара на "кукурузнике" - 45 минут  полета.  На автобусе проезд стоил 3,70 руб, а на самолете - 3,0 руб., а ехать - 3,5 часа. Полоса была грунтовая, аэропорта (здания) никакого не было, не было даже никакого сарайчика. Летчик подрулил к лесополосе, что отделяла дорогу от аэродрома, сам вышел из кабины, спустил трап (лесенку), мы вышли, и он говорит - Выйдите на дорогу, скоро пройдет автобус в город. Так и было. Потом эту взлетную забетонировали, построили легкий павильон, и он долго существовал в качестве аэропорта. Но полоса была короткой. Только в 90-е решили построить большой аэропорт. Полосу построили, а деньги на здание аэровокзала, говорят,  украли. Пока вместо аэровокзала стоит только котлован.
 
    Уже без меня (после 1958 года), когда благоустраивали город, закрывали речку плитами, высаживали платаны, тогда же и разрушили сплошную стену, что окружала припортовое пространство.  Напротив кинотеатра им Куникова тогда сделали городскую танцплощадку - круглую, назвали - Ромашка. Там каждыйвечер играл небольшой эстрадный оркестр из местных молодых музыкантов. И пел наш же местный парень. Играли они вполне прилично, публика их любила. А в 70-е - построили здание морпорта. Торговый комплекс Геленджик, который выстроен в 90-е возле причалов, частично использует здание того морвокзала, что был построен на месте, в частности, и танцплощадки.
 
                ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КВАРТАЛ

    Теперь прогуляемся вокруг квартала, что от Ленина до Горького между Херсонской и Островского. Правая сторона, если идти по Херсонской от Ленина никак на изменилась. На углу была и остается типография с редакцией местной газеты, потом - частные или жактовские (коммунальные, если кто не слышал слово ЖАКТ) дома. Там, где многолетняя яма для разведения лягушек, был пустырь. На этом пустыре в сороковые-пятидесятые годы мы играли в футбол и лапту, жмурки и другие игры. Тут же после просмотра трофейного фильма "Три мушкетера", на этой площадке и в разбитом здании школы рядом проходили самые массовые баталии "мушкетеров" города. Пацаны делились на "мушкетеров" и "гвардейцев" и сражались целыми днями.  По сторонам поля было два колодца. В одном вода была очень хорошего качества, и из него брали воду жители окрестных домов. А второй почему-то не использовался, хотя между ними было едва 15-20 метров.   

     Одно время на это поле  загрузили чуть ли не весь городской запас битума, который завезли для  асфальтирования городских улиц. Вся площадь была им покрыта. И это было бедой. Под воздействием солнца, да и просто в теплую погоду он плавился, но сверху был покрыт пылью, накакого впечатления, что под слоем пыли липкий гудрон.  А через этот двор всегда лежала народная тропа на улицу Ленина, к магазинам. Я несколько раз видел, как незнаюшие люди попадали в эту ловушку - однажды мужчина сделал два-три шага и прилип. Подергал ноги - не может вытащить. Попробовал подергаться - и сел. Прилип уже покрепче. Чтобы встать, попробовал упереться руками - и  влип весь! И стал тонуть. Его спасали буквально по сантиметру - подливали под него воду в те места, которые удалось отлепить. Вытащили. Паспорт,  у него с собой был паспорт, вытаскивали еще целый час. Брюки пришлось выбросить, домой пошел в трусах... Таких случаев, более  благополучных, но с потерями, было множество. Потом был большой скандал - город нарисовали в "Крокодиле" - был такой всесоюзный сатирический журнал. И только после этого гудрон скололи и вывезли.  До войны это был стадион школы, которая располагалась в здании, где сейчас МФЦ. А после восстановления -  здание Дома пионеров - детской библиотеки - ДЦ Эльдорадо - МФЦ.
 
    А по той стороне, где на углу стоял книжный - Когиз - рядом был расположен цех по производству и розливу безалкогольных напитков. Оттуда вывозили бутылки с минеральной водой и всякими ситро. Хотя настоящее ситро - это газированный лимонный напиток, но мы   ситро(м) называли любые сладкие газированные напитки. Разливались они все только в бутылки - другой тары тогда не было. Кстати, практически на всех перекрестках города стояли "точки" с газированной  водой. Они не были стационарными (хотя в некоторых магазинах были и стационарные), главное, надо было подвести к ним воду для розлива (ее тут же газировали , используя баллоны с углекислым газом) и для мытья стаканов, и сток, куда эта вода будет выливаться. Для стока применяли шланги - сливали воду прямо в канавы водостоков, а потом она текла в нашу главную речку, а вместе с ней - в бухту. Считалось, что это - нормально. Во всяком случае, никто не возражал, никто не заболевал. На такой "газводной"  точке работали тетечки. Воду можно было купить простую (1  копейка стакан) и - с сиропом (3 копейки стакан). Обычно сиропов было два - на выбор. На стойке стояло сооружение - две стеклянные  вертикальные колбы с сиропом, сантиметров по сорок высотой. Внизу у них были краники, на колбе - деления. Продавщица наливала в стакан сироп, глядя на деления - заказывали просто сироп или двойной - а потом доливала газированной воды.

     Вода была прямо из водопровода. Питьевая вода из водопровода - это было достижение советской власти. Никто в мире так хорошо  не очищает  воду, как у нас. На западе в водопроводах течет техническая вода. Ее пить нельзя.  Пьют там, в том числе и для чая - только бутилированную минеральную. Мне как-то пришлось показать американцам, которые приехали в Геленджик в Южморгеологию по работе, что воду из крана пить можно.  Я им говорил, что вода у нас питьевая,  но они не верили, они решили, что я не понимаю их английский. Пришлось мне сполоснуть стакан, набрать воды в кране и выпить - это хорошая вода, сказал я. Тогда они успокоились. Это было в 1980-м году.

     Для каждого покупателя продавец мыла стакан. Для этого перед продавцом на стойке был поворотный кран со многими дырочками - из них со всех сторон в стакан били струйки воды. Сполоснув стакан, продавец наливал следующему. И так - весь день. Потом, в 60-е на всех тех же местах появились автоматы по продаже газировки. Тоже - простая, или с сиропом. Монетки надо было бросать в разные отверстия. Правда, автоматы могли проглотить монетку, а воды не налить - они же не знали, что воды в кране нет. А отверстие для монеток открыто всегда. Но в автоматах была беда со стаканами. Мыли их теперь уже сами пьющие. В автомате была такая же круглая площадочка - перевернешь стакан, прижмешь к площадке, и на стакан со всех сторон бьют струйки воды. Но теперь стакан стоял на автомате как-бы безхозный. Это быстренько сообразили алкаши. Бутылку купили, стаканы искать не надо - комфорт! Конечно, никто из них потом не приносил стакан обратно. И вода есть, и автомат работает, а напиться нельзя. Получался слишком большой расход стаканов на единицу пьющих воду. Одно время стаканы пытались приковывать к автомату цепью, но этот эксперимент потерпел крах. Слава богу, появились разовые стаканчики и разнообразная упаковка напитков. Кстати, вы обратили внимание, что мы и огороды поливаем, и машины моем питьевой водой? И еще много чего делаем.
 
    Если уж заговорили про прохладительные напитки, не лишним будет рассказать и про мороженое. Мороженое из натурального молока (тогда все продукты были из натуральных сельхозпродуктов) делали на городском молочном заводе. Он был на улице Горького, на месте современного здания торгового центра Эстакада. Мороженое было двух сортов - молочное и сливочное. Пломбир или фруктовые появились потом, когда молзавод перевели на КПП. Мороженое развозили в таких же флягах литров на тридцать - сорок, как и молоко, и сметану. Продавали его в молочном магазине и в городе на улицах, конечно, в тех местах, где люди отдыхали - в центре, на набережной. Продажа мороженого была трудоемкой, и даже в магазине на мороженом стоял отдельный человек. Во всяком случае - в сезон. У продавцов был ящик со льдом, в который и ставили флягу. этакий упрощенный холодильник.

     Такими холодильниками всегда пользовалась Россия, заготавливая лед с рек зимой и складывая его в погреба, укрывая соломой или опилками. Лед так хранился до середины лета. Фасовалось мороженое по 50 или 100 грамм прямо на улице. У продавца были две формочки (на каждый вес) в виде плоского стаканчика на круглой ручке. Стаканчики делались из белой жести. Отдельно были круглые вафельные пятачки, точно по размеру донышка формочки. Продавец клала на донышко вафельку и ложкой наполняла стаканчик до верху, убирала лишнее, сверху клала еще одну вафельку и поршнем, который был в ручке,   выдавливала мороженое вверх. Это был так называемый "лизунчик". За вафли держали мороженое, а с боков его слизывали. Главное, при окончании процесса умудриться съесть все, не запачкать руки и не уронить остатки на тротуар (или на себя!). Иногда были и вафельные стаканчики, но стоили они дороже, не все их брали. Потом появились и бумажные стаканчики, но тогда же появились и деревянные палочки - плоская "ложечка" из шпона, один сантиметр шириной и сантиметров десять длиной. Концы у нее были закруглены. Брать в рот ее надо было аккуратно, чтоб на загнать в язык занозу. Хотя я не помню таких случаев.
 
     Дальше по Херсонской в сторону Горького были три или четыре  частных дома, а на углу построили магазин, который называли керосиновой лавкой. Там продавали скобяные товары - всякие полезные для дома железки - и  керосин. Начинали появляться керосинки, керогазы, примусы. На них было удобней и экономичней готовить. Керосин отпускали только в металлическую тару. Вместо пробки бочки навинчивали ручной помпу-насос и качали прямо в тару.   Продавали там и древесный уголь, но потом это как-о отменилось само по себе за ненадобностью. Мы на Горького готовили на керогазе, когда даже керосин уже стало проблемой купить - город переходил на газ. Но тогда же в 50-е чай обычно кипятили в самоварах. Они были почти в каждом дворе. Теперь - пойди найди паровой самовар - только электрические. А чаек-то из  самовара имеет другой вкус!    

     До керосиновой лавки весь  город готовил пищу на дровах или древесном угле. Зимой, понятно,  для этого были печки. А летом готовили во дворах на мангалах. Прибегала мама с работы на свой "обед" и грела нам с сестрой. Не помню, как мы управлялись сами, когда стали взрослее. Помню только, что  с питанием все было нормально.   Газа  тогда, естественно, не было. Первый раз я увидел газ в общежитии ленинградского политехнического, когда в 1958 году поехал поступать.  Мама тоже готовила зимой на плите, а летом - на мангале. 

     Мангал - это песня! Брали большое ведро, сбоку на высоте примерно десять сантиметров прорезали квадратное отверстие десять на десять. - поддувало. Внутри по стенкам ведро обкладывали кирпичом. На дно тоже клался кусок кирпича, чтобы дно не прогорало. на высоте в полведра выкладывались на кирпичи колосники - толстая проволока, на которую будет выкладываться уголь. Выше колосников стенки поднимались до верха ведра. получалась такая печечка - на колосники клали щепочки, потом - древесный уголь, через поддувало зажигали.  и, когда уголь разгорался, сверху ставили кастрюлю или сковородку. Печка получалась достаточно энергичная, готовить на ней можно было вполне. Единственный недостаток - можно пользоваться только на открытом воздухе. А если дождь? Но пользовались достаточно много и успешно. Были  мастера, которым и заказывали изготовление мангалов. Хотя можно было сделать и самому - дело нехитрое.

     Уголь для самоваров и мангалов продавали на рынке. Были  люди, которые специально занимались выжиганием угля на продажу. Делали это в горах, как мне рассказывали (тогда еще) - разжигался большой костер, и когда он сильно разгорался, сверху его накрывали полностью землей, оставляя на самой верхушке отверстие, через которое и отходили дымы и газы. Уголь получался отличный.
    
                РЫНОК
 
    На моей памяти рынок всегда был на этом месте, где и теперь. Только он был меньше. Дима Попандопуло в своих книгах о Геленджике пишет, что перед войной рынок-привоз располагался вдоль улицы Горького между улицами Толстого и Комсомольской (теперь - Луначарского). Рядом с первой школой. На карте Геленджика начала 20 века рынок обозначен действительно в этом месте.
 
     Сейчас рынок имеет пять ворот, пять входов-выходов. В пятидесятые был только один вход, в том самом месте, где мы ходим теперь с улицы Горького. Рынок был маленький. Если смотреть на современный рынок, то со стороны Херсонской он ограничивался жилыми дворами в половину того пространства, которое занимает теперь. Примерно на треть   он простирался и в сторону Островского. А от Горького в глубину квартала расстояние было такое, что вся площадь рынка получалась квадратной. По Херсонской и по Островского до улицы Кирова были частные дворы и дома. Проезда между рынком и магазинами не было. На рынке справа от входа стоял маленький домик, в нем была парикмахерская на одно кресло. Меня иногда посылали туда постричься под машинку. Работал там интересный, общительный и всегда приветливый человек - Жан Гиреич. Всегда приветствовал всех, в том числе и нас, детей. Стрижка тогда стоила 10 копеек. Машинка, которой он стриг, была старенькой и "щипалась", т.к. детали сносились и не сразу срезали волосы. Он посмеивался и извинялся. Что-то продувал, подкручивал, но она плохо его слушалась. А другую просто негде было купить.

     В глубине рынка были молочные ряды. Там продавали молоко, фасованную в стаканы ряженку. Ее вначале разливали в стаканы, сверху клали кусочек зажаренной молочной пенки - каймак - и ставили "доходить" в духовку. Получалось очень аппетитно. Ее так и надо было есть - из стаканчиков, иначе ряженка теряла товарный вид и даже вкус - потревоженное заквашенное молоко меняет консистенцию и точно от этого меняет вкус. Женщины из Адербиевки (село, расположенное за хребтом) рано утром пешком (транспорт не ходил, дорога была грунтовая, 18 раз надо было переходить речку вброд, пока дойдешь до асфальтированной дороги, которая идет на Туапсе), женщины пешком через гору приносили на рынок молоко в бидонах и даже ведрах, и ряженку. Были и геленджикские молочники. Но Адербиевским - такой труд! А после рынка - опять пешком через гору - домой - кормить семью, ухаживать за скотиной.
 
    А  у  рыночной теперешней площади стоит до сих пор двухэтажный (достроенный, тогда он  был в один этаж) с башенкой и часами дом. После войны несколько лет это была городская баня. Вот так же косо она выходила на улицу Горького. Там были раздевалка,  моечный зал  и парилка.  Женщин мыли по пятницам, а мужчин - по субботам. Приходилось отстаивать долгую очередь, т.к.  мылся весь город - летом  работали санатории, еще можно было как-то работникам договориться там, а зимой все ходили в эту баню. А когда войдешь - еще не сразу можешь найти шкафчик, где разденешься, а потом придешь в моечную, и тазик, из которого будешь мыться, можешь не сразу найти. Но жили как-то.

      Потом баню, совершенно с такими же условиями и почти не больше по размеру, построили на правом берегу речки в середине между ул. Горького и Ленина. Она и теперь там стоит. только в связи с постройкой домов с удобствами, баня прекратила свое существование за ненадобностью. Но оставили душевой павильон. Не ходил в нее ровно с  января 1978 года, так что не знаю, что там и как.  Тогда же заново отстроили и здание, где банк Первомайский. Его открыли как магазин промтоваров в 1954 году. Потом там был обувной магазин, потом еще и еще. Теперь пока - банк. "Пока" случилось до 2018 года, т.к. банк "Первомайский" благополучно лопнул, и здание поделили другие магазины. А двухэтажное здание  между баней и улицей Горького сразу строили под салоны бытовых всяких услуг - сапожная, швейная, парикмахерская, фотоателье и т.п. Кое-что еще осталось, многое изменилось и продолжает меняться.
 
    На улице Керченской, которая идет от рыночной площади к церкви, по левой стороне  - большой двухэтажное здание (теперь - частное) и рядом - ворота и большой двор (теперь - вневедомственная охрана Росгвардии). Здесь до семидесятых годов располагалась пограничная застава. Отсюда по вечерам уходили на всю ночь наряды по охране государственной границы. Границей считалась береговая линия. Весь берег, везде, где можно было пройти вдоль воды, всю ночь охранялся пограничниками. Находиться на пляже после, не знаю, 23-24-х часов,  но точно было нельзя. Пограничники подходили и требовали документы, расспрашивали, кто, откуда, где живешь и задавали т.п. вопросы. Потом погранзаставу отстроили на Толстом мысу возле маяка..

    Маяк, кстати, на мысу был маленький. Он был всегда, но в то время - он был "ростом" 4-5 метров. Он до сих пор стоит на том же месте, только не светит и никто не знает, что это - бывший работник службы навигации.  Наверное, в 70-е построили этот, большой. Внутри он пустой, по спирали вдоль стен идет лестница до самой площадки. Наверху зажигается электрическая лампа большой мощности. для ее охлаждения существует специальная система. Лампа стоит неподвижно, а вокруг нее крутятся два зеркала, которые и бросают лучи света вдаль.
 
    В советские времена в любом городе был Горсовет (законодательный орган) и горисполком (исполнительный). Горсовет существовал практически номинально - законы принимала Москва. А вот исполком - это был действительно тот орган, который командовал всей жизнью в городе.  Город был разрушен, и здания исполкома тогда просто не было - все его отделы располагались где придется - в разных домах. Мой отец одно время был руководителем отдела культуры. Отдел располагался в здании на улице Первомайской - между улицами Керченской и Кирова.. Там была большая веранда, и, поскольку Дома культуры тогда не было, на этой веранде, например, репетировали танцоры. Естественно, когда было тепло. Напротив, на другой стороне Первомайской между улицами Кирова и Таманской была городская пожарная команда. Неказистое здание и пара пожарных машин. Иногда пожары случались. Потом на этом месте построили пансионат "Радуга".
 
     На углу улиц Горького и Толстого, на том месте, где теперь отель и двор милиции-полиции, были   милиция и вытрезвитель. Вытрезвитель построили несколько позднее, а дежурка милиции тогда была примерно там, где теперь ворота  горотдела полиции. Там же был и двор горотдела, заросший садовыми деревьями, и паспортный стол. Сколько надо милиционеров на маленький город с населением 9,5 тысяч? Их и было несколько человек. Хотя после войны обстановка была достаточно сложной. Я помню, как на моих глазах по Ленина в сторону моста через речку бежал милиционер с пистолетом в руке, а от него удирал что есть мочи подросток, и когда милиционер вслед за подростком повернул перед мостом направо к набережной, раздался выстрел... А в паспортном столе начальником работали Диденко Елена Гавриловна, и вторая - (тетя) Зара. Тетя Зара (для нас, мальчишек, она была "тетей") была женой того парикмахера, Жана Гиреича, который стриг весь город в парикмахерской на рынке.

     Городской детский сад - он был один - располагался на улице Морской, там же, где сегодня детский сад "Светлячок"  между улицами Луначарского и Серафимовича. В этом  дворе стояли несколько одноэтажных домиков. Только в восьмидесятые годы дошла очередь до строительства на этом месте нового здания. Но к этому времени в городе уже работали несколько детских садов. А выше улицы Луначарского  - до Халтурина был двор, где были медицинские учреждения - скорая помощь, больница. Не помню, была ли там поликлиника в конце сороковых.  В начале 50-х в середине двора построили поликлинику - здание буквой "П". Потом, когда поликлиника стала мала, и построили новую на улице Кирова, в этом здании была скорая помощь. На углу Морской и Халтурина была городская больница. Это двухэтажное здание так и осталось за медициной. Когда построили больничный городок на Луначарского, в этом здании осталась стоматология. Она была там еще в восьмидесятые годы. Теперь там - медицинское училище. А напротив больницы через улицу Халтурина был роддом. Он был и в 50-е, и в 70-е, пока ни построили роддом на территории больничного городка.

     В Геленджике есть улица Серафимовича и улица Таманская. Сейчас, я почти уверен, никто не помнит, кто такой Серафимович, а тем более не вспомнит, как его фамилия связана с названием улицы «Таманская». Между тем  имя писателя Серафимовича С.А. и название улицы Таманской, названной в честь Таманской армии рабоче-крестьянской Красной армии (РККА) связаны и между собой и с Геленджиком. В 50-е годы о Таманской армии Красных было известно много. Еще в 1924 году вышла книга Серафимовича, который был участником боевых действий Таманской армии и потом описал их в книге «Железный поток». Он не был профессиональным писателем, он был свидетелем событий, о которых решил написать. Части Красной армии, которые сражались с белыми на Таманском полуострове, вынуждены были отступать и искать пути соединения с Красной армией, когда Белая армия захватила Екатеринодар, столицу Кубани, и отрезала армию от основных сил Красных. Единственным путем, который мог быть пройден с наименьшими потерями , был путь  по побережью до Туапсе и дальше – через горы.  Путь был непростой, случались стычки с белыми. Именно в Геленджике на улице теперь Таманской 27 августа 1918 года и была организована Таманская армия, как единица Красной армии. Всего военнослужащих было около тридцати тысяч, да еще тысяч двадцать пять – беженцев, которые не хотели оставаться под белыми. Подробности этого похода можно прочитать в Интернете и в книге Серафимовича «Железный поток». 


     Дом, в котором заседал штаб Таманской красной армии, и где и была она сформирована документально, до сих пор стоит на улице Таманской. Это короткая улица  сразу за храмом Вознесения, в центре города, между улицами Первомайской и Советской. Если идти от улицы Первомайской, то примерно в середине улицы слева в глубине двора стоит этот двухэтажный дом. Там живут люди, и на нем даже нет мемориальной доски. Между тем, несомненно, это один из наиболее значительных памятников революционного прошлого нашего края и всей страны. Учась в школе, мы однажды ходили на экскурсию всем классом - посмотреть этот дом.

      
                ХРАМЫ      
 
    В Геленджике всегда существовало три храма. В центре города - храм Вознесения. Он украшает город и украшал даже тогда, когда стоял никому не нужным, заброшенным. С детства я помню его колокольный звон. Кто-то мне сказал, что я ошибаюсь, что это звонила кладбищенская церковь. Специально посмотрел в Интернете. Нет, не ошибаюсь - с 1945 по 1947 год в храме проводились службы, он был вполне действующим. В 50-е годы рядом с храмом (кстати, на погосте) построили общеобразовательную школу №3. Мы, старшеклассники первой школы,  иногда по субботам ходили к "соседям" на вечера. Когда ее заканчивали строительством, нас, старшеклассников первой школы, позвали привести новую школу в порядок после строителей - убрать мусор, отмыть грязь, где что осталось после строителей и т.п.

     Помню, нас послали за инструментом - метлами, вениками, тряпками. Дали ключи от церкви, мы открыли храм. Совершенно голые стены, росписей не было, пустое здание, и где-то в уголочке небольшая кучка того, за чем мы пришли. Говорили, что для новой школы в этом помещении устроят мастерские для занятий на уроках труда. Тогда только ввели во всех школах обязательные уроки труда. Мальчиков учили обращению с рубанками и напильниками, а девочек - иголками и... Так я первый раз попал в храм Вознесения. Несмотря на запустение, он всегда был украшением города. Вообще, архитектура православных храмов совершенно уникальна, я не знаю ни одного храма, из тех, что видел в разных городах, чтобы храм как-то портил пейзаж. Всегда это - красиво, празднично! Теперь, слава Богу, храм возрожден во всех своих ипостасях. И стал еще краше. Купола храма во все времена, до возвращения его в лоно церкви в 90-е, были серебристыми. Золотые они стали уже в новое время. А звон послевоенных колоколов до сих пор у меня в ушах.

     Вторым храмом, и долгое время главным, была кладбищенская церковь. Не буду говорить о статусе этого храма, когда он был часовней, когда стал церковью. Для атеистически воспитанных советских людей такое здание всегда было церковью. Так же и для меня, поскольку я был крещен только в 2004 году. В кладбищенской церкви, которая никогда не закрывалась, проходили службы, крещения и отпевания, и это была главная церковь в пасхальные празднества в городе. Когда вечером в субботу перед пасхой желающие послушать пасхальную службу и освятить крашеные яички,  куличи и пасхи собирались у церкви, местные комсомольцы делали рейды на кладбище, чтобы выявить комсомольцев, появившихся в таком "запрещенном"  месте.  Потом тех, кого заметили,  вызывали на заседание комитетов комсомола и "прорабатывали", потому что в Советском Союзе  культивировался, вернее насаждался принудительно, атеизм - бога нет, а "религия - опиум для народа". Так, якобы, сказал Ленин - главный пролетарский вождь.
 
    Третья церковь была на Тонком мысу. Как говорили - греческая церковь, т.к.  рядом с ней была после войны греческая школа, в которой преподавали на греческом языке. Не знаю про церковь, работала ли она тогда, а вот школа была, а потом ее закрыли. Расскажу такой случай в подтверждение этого. Я пошел в первый класс первой городской школы в 1948 году. В моем классе  1-го сентября был 41 ученик, из них примерно половина - ребята греки. Нас это никак не интересовало. Мы все были - первоклассниками.  Весной 1949 года, сколько помню, после (или в течение) третьей четверти, т.е. в конце марта, мы пришли в школу, а в классе нет многих учеников - греков. Нас это тоже как-то не трогало. Спросили - а где Костя, а где Христик? Нам ответили - они уехали. После войны многие переезжали в поисках семей или возможностей жилья, работы и т.п. Потом (ушки-на-макушке!) мы узнали, что много греческих семей были высланы в Казахстан. Те, кто имел двойное - СССР и  Греции - гражданство и не захотели от него отказаться. Их не в Грецию выслали. Вот тогда и закрыли греческую школу. А у греческой церкви снесли верхушку  - она очень напоминала Российские шатровые храмы - узкая "пирамида" купола поднималась достаточно высоко и, якобы, мешала полетам самолетов, поскольку рядом был аэродром. Теперь эта церковь возрождается, но не в виде  приходской церкви, а монастырской. Я пытался как-то зайти туда, но сказали, что это невозможно. Хотелось бы, чтобы такой порядок был только в связи с ремонтом и восстановлением.

     В этом, 2017, году открыли совсем новую часовню на уголочке улиц Красногвардейской и Чкалова. Освятили в честь Георгия-Победоносца. Там было новое строительство жилого комплекса, а уголок остался незастроенным. И вдруг вижу - мы-то ходим тут каждый день на прогулки - вырыли странный круглый котлован и начали закладывать совсем небольшой фундамент странной формы. Когда его довели до уровня земли, я сказал Лене (жене) - строят православный храм. И точно - выстроили храм-красавиц! Обнесли заборчиком на бетонных столбах, раскрасили в голубое, белое и золото - лепота...  По субботам и воскресеньям - служба, крещения, венчания... Похоже, работает, как полноценная церковь, только очень маленькая. Мы зашли - красивая роспись, очень уютный, но такой маленький! - на 10-15 человек прихожан, если идет служба.  Но еще когда строили, я увидел, что алтарь строят не на восточной стороне, а на южной. Сколько я знаю - должно быть на восточной.  Позвонил батюшке отцу Виталию - он не знал, сказал мне, что начало строительства освящал новороссийский (чина не знаю). На заборе в проемах между столбами на фигурных досках написаны все десять заповедей Христовых. Как-то идем недавно, впереди мальчик лет семи с папой. Говорит - Пап, а почему написано - почитай отца своего? он что -  книга?  И папа не удосужился сказать ничего умнее - Это реклама церкви. Могу еще понять женщину, которая  старше меня, и с которой я работал в Южморгео - Я знаю семь смертных грехов, а тут только шесть?.. Она видит там, где ходит - на заборе вдоль улицы Чкалова уместились только шесть заповедей. А еще четыре - на стороне улицы Красногвардейской. Советское атеистическое воспитание... Но папа-то молодой, мог бы и поинтересоваться. Не обязательно креститься, не обязательно ходить в церковь. Но основы жизни России в историческом плане знать стоит!

     Потом построили и строят до сих пор (2019, лето) небольшие храмы во всех поселках. В Дивноморске построили храм и подворье еще в 2005  году,   сам Патриарх Алексий приезжал освятить его. Это было связано еще с тем, что рядом с санаторием "Голубая даль" было выделено место для строительства резиденции Патриарха. По приехде он и освятил камень на месте строительства будущей резиденции. Камень этот - красный гранит, и на нем прикрепили табличку, где и объявляли, что камень освящен Патриархом. Через некоторое время (ох, Россия!) табличку сбили и унесли -думаю, она красуется теперь на доме какого-нибудь жирного кота...  При освящении Дивноморского храма было много народу, потом всем желающим было подареноо благословение Патриарха в виде освященной небольшой иконки. Сейчас заканчиватся строительство храма в Голубой бухте, в селе Береговом, поставили в городе несколько часовен.  Прихожан немного, но православные традиции стоит заново внедрить в нашу жизнь, очистить ее от вульгарного атеизма и несоблюдения норм христианской морали.

                Климат
 
    Надо сказать, что за полвека климат в Геленджике изменился очень сильно. Достаточно сказать, что теперь в городе чуть ни в каждом дворе растет хурма. В 50-е она здесь просто не выживала из-за зимних холодов. И не так было холодно, как свирепствовали норд-осты. Ветры бывали очень мощными - слетали крыши с домов, ломались деревья, ветром разбивало кораблики у причала. Причал обледеневал даже при небольшом морозце. При морозе в минус пять, если дул норд-ост, школы закрывали - бывало по улицам просто не пройти, да и натопить дырявые дома было непросто. После заполнения Краснодарского водохранилища в 1970 году ветры поутихли, и стало теплее. Хотя теперь морозы, хоть и редко, бывают и в -20 градусов, каких я не помню по своим школьным годам  (возможно, ошибаюсь). Если при норд-осте еще и снег шел, то случалось - наметало сугробы выше домов. Хотя снег обычно таял довольно быстро. Но мог пролежать и с неделю, а на горах - и месяцами. 

     Ветер приходил в город со стороны гор, а дожди - с моря. При дождях обычно начиналось и волнение на море - шторм. Практически на всем протяжении берега бухты вдоль него шла проселочная дорога - по ней гуляли отдыхающие, она связывала все курортные объекты. парапета нигде не было, С этой дороги к воде можно было сбежать в любом месте. В курортной зоне фотографы подрабатывали, ожидая желающих сфотографироваться прямо на этой дороге. Если подходила семья, или группа, пара, обычно фотограф предлагал спуститься к воде и фотографировал у воды на фоне слоистых скал берега и морской дали. Между нынешним музеем и памятником Лермонтову дорога была примерно в половину нынешней набережной. Однажды разразился шторм такой силы, что волны подмыли берег и утром обнаружилось, что никакой дороги нет. Берег тогда смыло до корней деревьев, которые и теперь стоят.  В ряду деревьев, стоящих вдоль набережной, от тех остались только два дерева - колючая глидичия (из бобовых!!!) и одна сосна, самая толстая. Остальные высажены потом. Тогда пришлось поставить подпорную стенку, расширив дорогу.

     Если не ошибаюсь, потом ее еще отодвинули в сторону моря, и сделали более широкую набережную. Но с того момента стали местами ставить парапет вдоль берега моря. Кое-где положили асфальт. Перед войной начали облагораживать Северную (так называли в 50-е курортную зону и Лермонтовский бульвар) .  Но успели посадить только сосны вдоль дома отдыха 4-5 (теперь - Приморье) - от улиц Садовой до Морской. И положили асфальт.  На этом же участке набережной всегда стоял и памятник партизанам гражданской войны.   Первоначально он был просто бетонным, и вокруг постамента стояли четыре тумбы и были натянуты мощные цепи. Потом тумбы и цепи убрали  (кажется, уже в 90-е), вокруг положили плитку, а постамент "облагородили" камнем. Получилось суше и напыщеннее. Тот мне нравился больше. Точно так же я вдруг в 2015 голу увидел, что появился новый памятник "героям-катерникам", который стоял после войны на набережной (рядом с той дорогой, по которой потом проложили набережную)  в Кургородке. На всем пространстве, что только можно видеть теперь, - коттеджи, коттеджи, коттеджи. Того памятника нет. А стоит новый полированный, наверное, считается красивым. Но тот поставили сразу после войны, ставили его друзья и однополчане погибших, было трудно и со строителями, и с материалами. И все же - поставили. В новом нет тепла сердец тех, кто ставил первый. Я бы не сносил те, старые. Так бы и подновлял. Это было бы лучше для восприятия, человечнее. Этот напоминает протокол о мероприятии.

                Курортная зона.

     Улица Херсонская заканчивается у площади Лермонтова, а  вдоль берега бухты  идет Лермонтовский бульвар.  Он так назывался всегда, хотя памятник Лермонтову (первый вариант, бетонный) поставили только в 1956 году. Искала еще в 50-е годы - а был ли Лермонтов в Геленджике. В повести "Тамань" он написал, что собирается ехать в Геленджикское укрепление. И все. Прямых свидетельств, что Михаил Юрьевич бывал в Геленджике, нет. Но так хотелось бы... Правильный ответ на этот вопрос - 50х50. Все может быть... и не быть... Но бульвар этот носит имя Лермонтова уже много десятилетий.. По крайней мере, на карте начала 20-го века он носит это название. Все городские санатории располагались вдоль этого бульвара, оно и понятно - близко к морю. Часть из них принадлежала ВЦСПС - Всесоюзному центральному совету профессиональных союзов (был такой Совет в СССР), часть - отдельным организациям и ведомствам. Тот, что теперь называется "Приморье" - это был дом отдыха ВЦСПС № 4-5. Что это были за номера, никто из жителей не знал. Называли просто -"4-5". Говорили: - Идешь на танцы в 4-5?.

     За ним, начиная от улицы Морской - санаторий для глухонемых. В сезон их бывало очень много, часто можно было видеть их в городе, на экскурсиях. Мой отец, читавший много лет лекции о Геленджике, о курорте, выступал и в этом санатории. Переводил его лекции - сурдопереводчик. Есть и сейчас эта профессия, только нет в Геленджике санатория для глухонемых. Дальше, от улицы Ангулем была территория дома отдыха ВЦСПС 1-2. За улицей Шмидта были несколько частных участков с  домами. "Эдельвейса" (теперь - здравница общества инвалидов) тогда еще не было, а его территория, как и дальше, за улицей Горной, принадлежала санаторию Московского университета им. Ломоносова. Именно в той части, где теперь "Эдельвейс", году в 1953-м санаторий отдал городу один из небольших двухэтажных корпусов под Дом пионеров ("и школьников", так правильно назывались тогда дома пионеров). А за улицей Маячной была территория маяка - государственного стратегического объекта, и остальную часть квартала занимал дом отдыха "Связь" Министерства связи СССР. Потом он стал называться "Кавказ", но это произошло уже после моего отъезда из Геленджика, где-то в 60-е годы.
 
    Были еще два дома отдыха, которые стояли не на этой линии. Санаторий "Черноморец" и дом отдыха НКВД-МВД-"Звездочка" (д/о КГБ-ФСБ). "Черноморец" принадлежал  Министерству морского транспорта, и занимал только один квартал от Луначарского до Халтурина и от Ангулем до Шмидта. А дом отдыха МВД лицевой стороной стоял на улице Халтурина (как и теперь), а с тыльной стороны, по-моему, даже не было забора - дальше были заросли держи-дерева и начинались горы, т.е. совершенно не освоенное место. Возле "Черноморца" на углу улицы Ангулем (на старой карте - улица Изумрудная) стоял дорожный знак "Геленджик". Получалось, что вся территория "Черноморца" находилась уже за чертой города. Вот эта, курортная часть города имела второе название - Северная. На старых картах, открытках можно встретить два названия: Северная - от городского причала  в сторону Тонкого мыс,а и Южная - набережная от того же причала в сторону Толстого мыса. Но это название встречалось в разговорах гораздо реже. Может быть, потому, что в этой стороне города практически нечего было делать ни жителям, ни отдыхающим. Кроме Курзала здесь ничего другого не было.

      В каждом санатории обязательно были - кинотеатр (летний, без крыши), танцплощадка и пляж. Обязательно в штате был "культурник", который занимался досугом отдыхающих, и аккомпаниатор. Аккомпаниатор (аккордеон, баян) играл на физзарядке (предлагалось всем отдыхающим), аккомпанировал на концертах художественной самодеятельности, которые устраивали среди отдыхающих в каждый "заезд", и иногда даже играл на танцах. Некоторые из здравниц свои пляжи закрывали от посторонних. Все население города ходило, однако, на пляж 4-5 - ближайший к городу. Тогда не было песчаного пляжа, каждый санаторий отгораживал кусок берега перед своей территорией и строил мостки. Берега были обрывистыми, дно бухты - сплошные скалы, заходить в воду с берега было неудобно. Чтобы улучшить ситуацию, придумали строить мостки -  - варили из металла опорные конструкции, устанавливали их на дно и сверху настилали деревянные помосты. Обязательно делали два спуска в воду - на середине мостка и в конце - какая глубина кому подходит. Причем, каждый пляж имел два мостка - мужской и женский. Мы тоже ходили семьей на мостки 4-5, мама с сестрой - на женский, мы с отцом - на мужской. Потом махали друг другу - уходим... 

      До революции, когда курорт только начинал существовать, многие строили купальни - после войны еще существовали две или три купальни между пристанью и курзалом, который стал клубом партшколы, затем - кинотеатром "Чайка", и теперь - это аквапарк "Дельфин", примерно в начале улицы Грибоедова, на берегу бухты. Купальни представляли собой те же мостки, только повыше и на самом конце мостка ставился совершенно закрытый сарайчик (по другому трудно назвать), имевший две двери - вход от берега и выход на лесенку в самом конце мостка. По лесенке спускались в воду. Потом как-то незаметно для меня они исчезли.

     Все здравницы огораживались заборами, хотя ходить на территорию можно было совершенно свободно, кроме, разве, д/о МВД. Можно было ходить в кино, что многие жители и делали. Фильмы менялись практически каждый день, в каждом кинотеатре была касса. Если не успевал посмотреть фильм в одном санатории, на следующий день можно было найти его где-то в другом. Точно так же свободно ходили по вечерам на танцплощадки. Начинали ходить большинство подростков лет с пятнадцати. Ходили и мальчишки, и девчонки. Нам-то надо было присмотреть за своими, на отдыхающих мы не обращали внимания. А кто постарше, из местных, ходили уже серьезно, кто-то "клеил" дамочек, а кто-то и замуж выходил. Это было пространство для знакомств и общения. Танцы всегда были "под радиолу" - проигрывались пластинки.

     Когда в городе построили "Ромашку", то тут уж каждый вечер играл оркестр. Городские, конечно, не следили за расписанием мероприятий в санаториях. просто каждый вечер в сезон желающие потанцевать шли вдоль Северной, слушая, откуда доносится музыка. И останавливались там, где больше понравится. Бывали дни, когда музыки на танцплощадках не было совсем. Тогда уходили не солоно хлебавши. Но обычно, хотя бы в одной здравнице  можно было потанцевать. Больше всего любили танцплощадку 4-5 и Ломоносова. Иногда хорошие танцы бывали в "Связи". Редко ходили в санаторий №4. Он располагался выше Ломоносова, ближе к горам и всегда был неуютным для нас. А потом он как-то сам рассосался, и даже территория была поделена между другими здравницами. Возможно, на его основе был построен пансионат "Сосновая роща". Но это уже потом...

    Должен сделать оговорку. Я употребляю слова - дом отдыха, санаторий, здравница, пансионат  в равных для всех этих учреждений значениях, не предполагая, что дом отдыха - только для отдыха, а санаторий - это еще - чтобы лечиться. В моем рассказе нет необходимости обращать на эту разницу внимание. В нашем обиходе 50-х годов никто не делал таких акцентов, чаще просто говорилось - санаторий, не придавая этому значения   

     Курортная зона имела одну достопримечательность, про которую знали все приезжие - Лермонтовский мостик.
Вообще говоря, вся Северная была не очень ровной, Но сама улица Шмидта (как тогда называлась - не помню) перед морским берегом превращалась в глубокое ущелье с очень обрывистыми склонами. И в этом месте был построен мостик, который и назывался Лермонтовским. Думаю, Михаил Юрьевич никогда на нем не был. Но если бульвар - Лермонтовский, то мостик не может носить никакое другое имя. Ущелье было в этом месте метров четырех-пяти в глубину. Сам мостик, думаю, не превышал по длине метров пяти. По каждой его стороне стояло по четыре столбика. Чтобы подняться на него со стороны города, нужно было преодолеть три ступеньки. Он несколько раз перестраивался, пока город не принялся строить современную набережную. Вот и все.

      В сороковые-пятидесятые годы  за неимением более красивых мест многие фотографировались именно на нем. Потом, когда благоустраивали набережную, ущелье то ли накрыли, то ли засыпали, понастроили кафе, улицу покрыли плиткой, прямо в устье ущелья построили пляж дома отдыха "Черноморец". Теперь даже трудно догадаться, что в этом месте когда-то был знаменитый Лермонтовский мостик.  Теперь там - "Украинский дворик" и "Александрия".
 
    После смерти Сталина несколько отпустили гайки по многим областям жизни. Нас коснулись, как помню,  изменения в одежде. При Сталине весь советский народ, все, как один, ходили - мужчины - в брюках со стрелкой, в рубашках и пиджаках. Женщины - в платьях. Поскольку мануфактуры (так назывались тогда все ткани) было очень мало, в дефиците, часто шили сами, или знакомые портнихи. Редко кто заказывал в ателье. В одежде соблюдались достаточные строгости, предполагалось ношение того, что предлагает государство в своих магазинах. Это определялось борьбой с преклонением перед Западом, как объяснялось в партийных документах. После войны, когда вернулись воевавшие мужчины и женщины из Европы, народ попытался постфактум ввести в свою жизнь то, что увидели. Партия тут же закрутила гайки - нечего! там - капитализм, а значит, - все плохо. У нас так не будет! Т.е. - не будет причесок кроме - мужчины - "под бокс", женщины - гладко зачесаны на пробор и косы, конечно, у кого они есть. Но стрижки короткие очень не поощрялись.

     То же и в одежде - строгость, строгость и строгость. Любые украшения у женщин - это мещанство, советская женщина презирает мещанство! (установка партии). И вот - 1953 год. Мы это сразу увидели. Конечно, первой изменения с послаблениями восприняла Москва, молодежь, а к нам каждое лето приезжало много всякого народа. И Геленджику пришлось это как-то переваривать. Для примера - два эпизода, свидетелем которых я был. Девушка в коротких шортах стоит на Ленина у дверей парикмахерской-фотоателье (что рядом с горкомом). Возле нее стоит толстый плюгавый мужик в летних светлых брюках, белая рубашка заправлена в брюки под ремень, на голове соломенная  шляпа, и поносит девушку последними словами - что ты выставилась, пойди оденься, как тебе не стыдно, вся оголилась, кто у тебя мать  и т.д... Девушка старательно пыталась не слышать эту ругань, но было видно, что это ей было нелегко. Она так и не ушла, пока я это видел. А мужик тоже не сдавался, все поносил и поносил ее. Народ долго еще ехал по старым рельсам.

     Второе произошло на танцплощадке Ломоносова, прямо между танцами. Наши, геленджикские ребята, одетые как и положено мужчине, пришедшему на танцы, т.е. в темных отглаженных брюках и белой рубашке, заправленной в брюки под ремень, подошли к двум московским парням. Парни были одеты попроще -  рубашки клетчатые, из ткани "шотландка", с накладными карманами, тогда входившие в моду, были навыпуск. Наши парни просто сказали - заправьте рубашки. Те отказались и мирно стали объяснять, что теперь такая мода, что в Москве так все носят. Наши не унимались, и кончилось это тем, что геленджичане непокорных просто побили. Те ушли. Вот так мода входила в сознание геленджичан и всех советских людей, воспитанных вождем всех народов товарищем Сталиным (это же строка из гимна Советского союза - "нас вырастил Сталин..."). А промышленность еще долго продолжала шить по старым лекалам.  Я начал шить себе в студенческие годы, когда не смог подобрать в магазинах брюки по своей фигуре. Обычно они были очень широкие и неуклюжие, этакого общедоступного формата. Висели на тебе - как мешок. А хотелось в обтяжечку, подлиннее, чтоб щиколотки не торчали и т. д. 
     В 50-е годы в городе не было ни художественной школы, ни музыкальной. Художку открыл в 67 году  художник Самойлов Виталий Карпович, и музыкальная школа появилась примерно тогда же. Нам этого не досталось. 
     Вот таким помню Геленджик 50-х годов прошлого века.
     Сейчас он совершенно преобразился.


 








                Геленджик, школа №1


     1

     Школа № 1 в Геленджике - первая по разным параметрам. Первая десятилетка и почти 20 лет она оставалась единственной десятилеткой в городе. Строилась она именно как школа. Открылась в 1936 году. Когда она получила имя С.М.Кирова - документов, как говорит нынешний директор, в подтверждение присвоения имени Кирова нашей школе не нашлось. Кирилл Константинович Параскева, друг и одноклассник Димы Попандопуло, говорит, что она сразу строилась, как школа имени Кирова. Очень может быть. Во-первых, только что, в 1934 году, был убит С.М.Киров - первый секретарь Ленинградского обкома ВКП/б. Смерть его широко освещалась в партийной прессе, память его сразу стали «увековечивать» - Сталин называл его другом. Тогда это было приговором - везде ставить памятники, постоянно использовать его имя.

    Если школу открыли в 1936 году, не один же день она строилась. Либо строительство ужу началось, когда в 1934 году убили Кирова, либо в том же 1936 году ее начали строить. Во-вторых, это я предположил, улица, на которой строилась школа, уже носила имя Кирова. Очень возможно, что и улицу переименовали, и школе присвоили имя одновременно. Это тоже могло сыграть определенную роль - сам народ, так было проще, стал называть стройку школой (на улице)  Кирова.

     Однако, есть в памяти многих учеников тот факт, что по просьбе учительского коллектива и учащихся первой школы имя С.М.Кирова было присвоено в 1951 году. Это совпадает и с моими воспоминаниями. Весь город знал первую школу, с этим именем. То, что в фойе школы - у стены слева, как войдешь, стоял бюст С.М.Кирова, и по некоторым праздникам учащиеся стояли возле этого бюста в почетном карауле - помнят многие. И так же многие с огорчением узнают, что нашей школе присвоили имя другого человека. Холостяков человек очень заслуженный. Но не думаю, что он был бы рад тому, что его имя заменило имя другого достойного человека. Причем - безосновательно.  В таких решениях власть имущим надо быть более осмотрительными. 

     В конце 60-х к школе пристроили еще примерно столько же классов, сколько было у нас. Это видно снаружи по окнам. В старой школе окна уже и выше. В новой пристройке они квадратные.  Мы учились в 40-е, 50-е годы. Кабинет директора располагался в том же помещении, что и сейчас. Первым моим директором был Батищев Николай Федорович. Преподпвал он ботанику. Завучем была Серафима Захаровна  Стаканова. Дочь ее Инна вскоре приехала, окончив пединститут, и стала преподавать историю. В каждом классе в дальнем от доски углу была печь, которую топили дровами. Дрова заготавливали с осени, на территории двора школы был специальный дровяной сарай. Ежедневно в пять утра приходила техничка - маленькая женщина. Дрова в каждый класс приносил ночной сторож. Он знал по опыту, сколько дров принести, чтобы хватило натопить печь достаточно.  Днем, если было нужно, в сарай за дровами посылали учеников. Все мы, мальчишки, привлекались к этому, и не ленились - это было даже некоторое развлечение.  Окна были одинарные,  норд-осты дули регулярно и зимой достаточно часто нам разрешали не снимать пальто. Так и занимались, хотя писать, конечно, было неудобно.

    Если при норд-осте был мороз даже в пять градусов, то школы закрывали, мы сидели дома.  Эта же маленькая женщина мыла классы. Всю школу мыть ей было не под силу, поэтому техничек было несколько. Но запомнилась именно эта маленькая женщина. Может потому, что мыла полы в нашем классе. Она же всегда звонила на урок и на перемены. Она следила по школьным часам, которые висели в фойе - широкий зал при входе в школу, где в холодное время года проводили линейки школы, пионерские линейки, сборы дружины. Звонков электрических тогда еще не было. В школе был большой черный звонок - колокол, сантиметров 15 в диаметре, такие тогда вешали на коров, чтоб она при пастьбе не терялась. На перемену она звонила в фойе, а на уроки всегда выходила во двор школы, где мы успевали набеситься после сидения на уроке. Гоняли в "ловитки", иногда, когда стали постарше, бегали на бум, сбивать друг друга. Девчонки играли в "классики", начерченные впрок сразу в нескольких местах. За беготней мы могли  и не услышать звонок, если он не колотил прямо в уши.

     При входе в школу между колоннами фасада тогда были ограждения, такие, как теперь парапет на набережной  - перила и балясины. Эти два кармана были особенно любимы нами класса до 5-6. - играть там в ловитки было особенно хорошо. Пока водящий ловит тебя внутри - ты ныряешь щучкой через ограждение - и уже вне досягаемости. А если он старается тебя запятнать - ты просто отступаешь на шаг назад.Потом он ныряет к вам, а вы дружно толпой стараетесь перевалиться на другую сторону. Потом почему-то эти ограждения просто убрали. Теперь сделали ограждения хромированными трубками - красиво, но - это не наша школа.

     Парты у нас были совершенно другой, чем нынешние, конструкции. Сидели по двое. стол был наклонным, под столешницей - ящик для портфеля. на самом верху столешницы горизонтальная доска, в которой сделаны два, каждому ученику, длинних желобка - для ручек, карандашей, и две круглых  ямки - для чернильниц-непроливашек. Чернильницы носили всегда с собой. только у учителя на столе всегда стояла чернильница. Носили их, когда идешь в школу, в мешочках, размером с эту чернильницу. Мешочки затягивались сверху шнурком - петлей, и прицеплялись к ручке портфеля. Конечно, это было не очень удобно, приходилось следить, чтоб не разбить стеклянную чернильницу, не опрокинуть, потому что непроливашки они были только по теории, а когда тебе  по дороге домой еще надо успеть отомстить неотмщенному обидчику, трахнув его собственным портфелем... Кто тут думает о чернильницах!. Или ты идешь чинно, а кто-то сзади ногой подбивает твой портфель ногой?.. Ставить же в портфель было еще хуже - залитые книги и тетради могли прийти в негодность с одного раза.

    В младших классах в сороковые-начало пятидесятых все ходили с какими-либо самодельными сумками. Тут уж, как родители умудрятся сшить. Портфели были у единиц. 1 сентября 1948 года в первом "А" портфель был у одной Лиды Киселевой. Мама ее была учительницей младших классов. Мы так и решили, что портфель Лиде достался именно поэтому.  Потом уже портфели стали появляться в продаже. Мне портфель купили к Новому году во втором классе. Первые полтора года учебы я ходил   с тамно-синей сумкой, которую сшила мама Тане, моей старшей сестре, когда та шла в первый класс. Все бы ничего, если бы не роза, которую мама вышила, украсив сумку для первоклассницы-девочки. Я ужасно стеснялся этой сумки и старался носить ее розой к ноге, стоб никто не видел, что я хожу с девчачьей сумкой. Для мальчишки в послевоенные годы это было очень большим испытанием. Очень редко у кого-то появлялись ранцы. Но почему-то носить их нам официально запрещали.

    Возможно, в СССР так боролись с "преклонением перед Западом", или - за "дреес-код" школьников, хотя на мои школьные годы школьная форма для мальчиков как бы не существовала. Единственное обязатеьное требование для мальчиков было - стричься наголо. Только некоторым разрешали небольшой чубчик. Все мальчишки, конечно старались не стричься под любыми предлогами. Разные преподаватели по-разному к этому относились.

    Однажды, мы были уже в пятом классе, наш классный руководитель решил во что бы то ни стало выполнить указание сверху - стричь!!! Имя его я не помню, Преподавал он историю древнего мира, и получил у нас прозвище - Хаммурапи.  Он не пускал нестриженых в класс, вызывал родителей и т.п. Кончилось тем, что мы все - весь класс, все мальчишки! постриглись. Но его возненавидели, потому что никакие другие классы не постриглись, и смотреть на нас, стриженых, ходила вся школа. Вся школа показывала на нас пальцем. Мы ему этого не простили. Правда, он работал в школе недолго, года два-три. Необходимость стричься была связана с гигиеной - после войны мыла было не найти, воду для купания или грели на печках, или раз в неделю весь город стоял в очереди в баню.

    А про официальную борьбу властей против "преклонения перед Западом" знали даже мы, младшеклассники. После войны появилось много чего из оккупированной Германии, в том числе - и ранцы. И это все старательно вырезалось под корень. Осуждалась одежда, прически, и т.п. Хотя, что тут плохого? Но советское ВСЕ должно было быть не такое, как у всех, и, конечно, провозглашалось, что оно, это советское, лучше всего, что есть в других странах.  Девочки-школьницы  всегда ходили а коричневых платьях с черным фартуком повседневно, а в праздники надевали белый фартук. А мальчишки - как придется, хотя, наверно, что-то вроде "черный низ, белый верх" и существовало...

     Двор перед школой был практически голый. Примерно половину площади школьного двора, прилегающего в ул. Горького, занимал огород - "приусадебный участок". На нем росло все, что могло расти в Геленджике, от лука до кукурузы и дынь. Посадки иногда проводили ученики на уроках ботаники. Огородом заправлял Банищев Н.Ф. Думаю, этот огород был подспорьем в питании кого-то из педагогов. Не уверен, что все делилось между всеми, но не выбрасывалось - это точно. В школе был буфет, но свежие овощи и фрукты в нем не продавали.

     Именно тогда, в пятидесятые, тротуары города стали устилать бетонной плиткой. Такая квадратная и поделенная сверху на квадраики. Появилась она  в больших количествах. От ворот школы до самого входа такой плиткой была устлана широкая дорожка. После дождей, когда было грязно,  всякие линейки и сборы дружины, прием в пионеры и т.п. проводили на этой дорожке. Меня принимали в пионеры на такой линейке. Тогда не было принято (как потом) после приема, или сам прием проводить у памятников, или ездить на Малую Землю.

    Если идешь к школе, то на полпути справа стоял на постаменте бюст Сталина. Слева - Ленина. Но про Ленина обычно забывали, все цветы, какие-то рапорта и т.п. отдавалось с оглядкой на Иосифа Виссарионовича. Когда в 1953 году он умер, рыдала вся страна. Такой был психоз, что некоторые кончали жизнь самоубийством. Казалось (и у меня было первоначально такое чувство) - жизнь остановилась, как мы будем жить дальше, без Него? Ведь Сталин всегда не спал по ночам, он все время думал, как сделать нашу жизнь лучше, а кто же теперь будет о нас и за нас думать? Думать-то про нас некому. Мы осиротели. Точно помню: две девчонки, одна из шестого, старше нас на год, другую не запомнил, кажется, постарше, - ходили по школе с таким ревом, что учителя не знали, что с ними делать, отпаивали их валерьянкой. А все комсомольцы и пионеры стояли три дня (дни траура) в почетном карауле возле бюста Сталина. Впоследствии, когда мы уже ушли из школы, расказывали, что однажды бюст Сталина исчез. Потом его нашли - кто-то закопал его тут же  в клумбе.  Долго Ленин был один, но потом и его убрали. Это уже без нас.

       В младших классах все мы стали октябрятами. По"науке" весь класс должен был делиться на "звездочки" по пять человек. Мне кажется, у нас было только три звездочки - по числу рядов парт в классе.  Был командир, были командиры звездочек, выбирали кого-то для выполнения специальных обязанностей. Например, были санитарки. Это, конечно, были девочки, по одной санитарке на каждую звездочку. Они ходили с маленькими сумками на ремешке через плечо. На эти сумки нашивали красный крест. Там у них лежал бинтик, ножнички, еще что-то. По утрам, когда мы заходили в класс, одна из санитарок обязательно проверяла у каждого ногти, чтоб были подстрижены, и чтоб под ними не было грязи. Если надо было, эти девчонки подстригали ногти ножничками. 

    Они же следили за чистотой в классе, чтоб никто не сорил, чтобы мальчишки были стрижены или причесаны, а девочки - с аккуратной прической. Тогда в школах у девчонок практически не было принято коротко стричь волосы, до самого выпускного почти все ходили с косами. Если надо было, санитарки могли и пуговицу пришить. Иногда проводились октябрятские сборы. Обычно приходил на такой сбор вожатый из пионеров или комсомольцев. Но это было редко. Октябрятская работа не оставила у меня никаких воспоминаний. Это был просто "разгон" для того, чтобы потом в пионерах дети знали примерно, чем им и как заниматься. Хотя в пионерах санитарок уже не было.

     Ежегодно в начале учебного года подросших октябрят принимали в пионеры. В пионеры уже готовились специально. Заранее уже слышали мы от учительницы фразы типа - "каким же ты будешь пионером, если..." Потом что-то читали про пионеров, нам рассказывали про пионеров-героев, которые отличились или совершили подвиг во время войны. Читали Гайдара про Мальчиша и т.п. Тут уж обязательно приходил вожатый готовить нас в пионеры. Принимать нас стали не всех сразу, а индивидуально, по возрасту, по учебе, по общественной работе (кто хоть что-то успел сделать). Готовили "Торжественное обещание". А вот моя клятва, вернее - Торжественное обещание юного пионера:

     - Я, юный пионер Союза советских социалистических республик перед лицом  своих товарищей торжественно обещаю, что буду жить и учиться так, как завещал нам великий Ленин, как учит нас великий Сталин.

     Это произносилось громко и с выражением, обязательно наизусть на пионерской линейке и строго в индивидуальном порядке, хотя, бывало, принимали в пионеры сразу целый класс. Исключение, и то только в воспитательных целях, делали для самых беспросветных двоечников и хулиганов. И хулиганистые ребята и второгодники были в школе непременными участниками школьного процесса обучения. Они появлялись не потому, что такими родились, а в тяжелое время войны, когда отцы были на фронте, а матери работали, чтобы прокормить семью, часто дети оставались безнадзорными, что и сказывалось и на учебе, и на дисциплине. Но еще более часто в военной обстановке, в которой жили все, старшие дети во многом помогали матерям и по хозяйству, и присматривать за младшими. Когда тут думать об уроках?

    После этого обычно старшая вожатая (Ребят-вожатых  практически не помню,  а тем более - старшими. Старшая - это человек, который получал зарплату и руководил всей пионерской дружиной школы. Инструкции она получала от горкома комсомола, поскольку пионерская организация СССР считалась частью Всесоюзного коммунистического союза молодежи - комсомола) повязывала принятому галстук. Иногда галстуки повязывали лучшие комсомольцы (или пионеры) школы. 

    После повязывания галстука старшая пионервожатая (или тот, кто повязывал галстук) вскидывала руку в пионерстом салюте и громко произносила: "Пионер, к борьбе за дело Ленина-Сталина будь готов!" И новоиспеченный пионер отвечал таким же салютом и так же  громко: "Всегда готов!" (Движение "пионерский салют" подразумевало вскидывание правой руки так, чтобы прямая ладонь оказалась выше головы на середине лба салютующего). Эта же форма салютования была принята на все случаи пионерской жизни - сдаешь рапорт - это краткий рассказ о достижениях отряда за какой-о период - в конце:  "Рапорт сдан!" И салют. Вожатый, который принял рапорт:  "Рапорт принят!" И опять - салют. Пионерский галстук теперь надо было носить всегда и везде. Тогда считалось, что при встрече два пионера, даже незнакомые, вместо "здравствуй"  должны отдавать друг другу салют. Конечно, это уж было слишком - совсем, как в армии - отдавать честь. Никто из пионеров этого не делал.

     У меня (пионера) вожатой была Будаева Ольга Федоровна.  В каждый пионерский класс-отряд из числа комсомольцев школы назначался отрядный вожатый.  Он (или "она", гораздо чаще) утверждался вожатым на заседании комитета комсомола школы. Вожатый должен был организовывать досуг подопечных пионеров и проводить каждый месяц пионерский сбор отряда.  Сборы могли быть разные - или в виде собрания - что-то обсудить, например, участие в празднике, или подготовить концерт для школьного праздника, или устраивался поход куда-нибудь - в музей, на природу, с последующим обсуждением того, как что получилось, понравилось или нет, и что именно. Бывали совершенно разные темы и никто особо не настаивал на каких-то обязательных темах и обсуждениях. В этом плане все отдавалось на откуп вожатому. Но контроль, конечно, был, подпихивание в нужную (в идеологическом плане) сторону, конечно, было. Но только подпихивание.

    В комсомоле это было уже жестче, а в партии - совсем жестко. Сколько помню, вожатые приходили нечасто и иногда не приходили совсем, так что отрядные сборы были редкостью. Вожатых найти было трудно - тут нужны были - желание работать с детьми и педагогические наклонности, что было далеко не у всех. Это была постоянная проблема.

      У нас много было переростков - на год, на два, даже на три. Сказалась, конечно, война - многие, особенно те, кто был в оккупации, все время, пока немцы были в населенных пунктах, не учились. Во втором классе к нам пришел Коля Мартыновский. Очень высокий мальчик. До окончания девятого класса он стоял на физкультуре первым. Он был 39-го гола, приехали они с матерью и младшим братом с Украины. Были и еще ребята и девчонки. Но, кроме того, на моей памяти четверо или пятеро к нам приходили, и потом, как правило, уходили - кого-то  оставляли на второй год из-за неуспеваемости. По-моему, если ученик получал две годовые двойки, его не переводили в следующий класс. Такие были даже в младшей школе.

    Обычно, естественно, такие второгодники плохо учились не из-за неспособностей, а по обстоятельствам. Некоторые прозаично не делали дома уроки, а просто помогали матерям по хозяйству - пасли коз (козы были чуть ни в каждом дворе), помогали на огороде, заготавливали дрова - ходили в лес за валежником и так часто и приносили много, чтобы заготовить дрова на зиму. Дрова стоили дорого, попилить-поколоть их тоже стоило дорого. Мой отец был инвалидом, с нарушенными позвонками, без одного легкого, и мы с ним, я - лет с десяти - иногда, когда не могли сторговаться на пилку, сами пилили дрова, потом он колол (потом, постарше, стал колоть и я), а я носил в сарай. Дров надо было на зиму минимум пять кубов - это было много. А другого отопления просто не было. Никто из одиноких женщин с детьми практически  не мог купить дрова. А на учебу такие матери смотрели косо - только помеха, а толку не предвидится никакого. Скорей бы подрос и пошел работать.

    У нас Коля Мартыновский  по этой причине - надо было помогать матери, поскольку у него был младший брат - после девятого пошел работать - ни специальности, ни практики. Но у него были золотые руки - он единственный в нашем авио кружке строил кордовые модели самолетов. А работать его взяли в наш школьный радиоузел. Мы учились, а Коля крутил нам радиолу по субботам.
 
   Уже в седьмом классе начинали принимать в комсомол. К этому времени нам стало исполняться по четырнадцать лет. Галстук носить становилось немного стыдно - дылда, а еще "пионер". Поэтому галстуки просто переставали носить. А тут и в комсомол пора. По уставу принимать начинали с четырнадцати лет. В двадцать шесть из комсомола выходили по возрасту.

     Потом, наверно году в 64-65 (точно не помню) комсомольский возраст продлили до двадцати восьми. Мы к этому возрасту были уже тертые калачи, оскому на комсомольскую жизнь уже набили. Так и решили, что "цекачам" (членов ЦК комсомола между собой мы называли - цекачи и цекотухи) мало денег от взносов, потому что, чем старше молодой человек, тем лучше он работает и больше зарабатывает, а значит, и взносы платит больше - это 3% от заработка. Вообще-то громадные суммы. Школьники хотя и не зарабатывали, но взносы платили (из родительских денег) - по 2 копейки в месяц.  Билет на детский киносеанс стоил тогда 10 копеек, на взрослый - 20. Булка серого хлеба стоила 24 копейки.
 
    Но в школе это было так здорово - вступить в комсомол, принимают самых лучших, в индивидуальном порядке, надо выучить устав, надо знать историю комсомола, всяких комсомольских "вождей", интересоваться политикой, изучать марксизм-ленинизм, потому что комсомол - резерв партии. Редко кто в комсомол не хотел вступать. Кто-то сам, а часто - не разрешали родители. Ученик хотел, но родители или бабушка-дедушка  ругались по этому поводу.

     Надо при этом помнить, что в 1947 году исполнилось только 30 лет советской власти. Еще было очень много людей, кто помнил дореволюционную жизнь, и кто не принимал ни советскую власть, ни гонений на частную собственность, на церковь и веру, кто протестовал, что дома можно было строить только по типовому проекту, а их было только два. На всю страну! Или так, или - вот так. И никак иначе. Поэтому такие люди старались своих детей и внуков отвратить от нововведений советской власти. Делали это, как могли. В частности, еще в конце 50-х, начале 60-х, мне несколько раз попадались Библии и Евангелия с оторванными обложками. Потом, несколько позднее, я догадался - так люди прятали от органов, от обысков, свои святые книги. Уже в 80-е я увидел такую книгу в доме моей бабушки. До того бабушка не показывала ее нам, как будто ее и не было вовсе.

     Вдоль улицы им. Толстова рос ряд сплошной посадки колючих деревьев. Это была "Маклюра". Но тогда никто из нас не знал названия этих колючек - на них росли зеленые шары, величиной с хороший кулак. Сейчас их продают на уличных базарчиках в качестве лекарственных растений. А вдоль этой посадки была стометровая беговая дорожка. Шла она под уклон, но как-то ею обходились, даже сдавали нормы ГТО и БГТО ("Будь готов к труду и обороне" - для средних школьников). Тем, кто сдал нормы ГТО и БГТО, выдавали значки, на которых были эти буквы, и школьники с гордостью носили их. Вдоль дорожки стояли всякие гимнастические снаряды - турник, бум, спортивный городок - это где была шведская лестница, конат и шест, по которым надо было взбираться только с помощью рук, перекладина для подтягивания и т.п.

    В школе были обязательные уроки военного дела, ученики изучали теорию, например - самолеты американские; как уберечься от ядерного взрыва; собирали и разбирали винтовку-трехлинейку "образца 1894 дробь 30 года, автомат ППШ, такой, с диском, как во всех фильмах про войну. На этих спортивных снарядах сдавали "полосу препятствий" - бегали, учились надевать противогазы, ползали по-пластунски, бросали гранату, пробегали по буму - бревно на высоте примерно метра, с одного конца к нему прислонено такое же бревно, по которому надо взбежать, а с другого конца просто спрыгивали и бежали бальше. Если смотреть ретроспективно, прошедшая войнв была еще близко, и отзвуки ее затронули и нас. Мы готовились быть бойцами, как наши отцы.

     В другом углу двора были "удобства во дворе", поскольку в городе канализации не было, с отделениями для мальчиков и девочек. В норд-ост предпочитали туда не ходить - дуло со всех сторон, через окна и дырявые двери. Пацаны использовали туалет для того, чтобы курить, чтобы преподаватели не видели. Хотя преподаватели-мужчины всегда могли войти и увидеть.  Взрослы приходилось пользоваться этим же туалетом. Некоторые мальчишки курили лет с десяти - говорят, это как-то притупляло чувство голода. Возможно. В Советском Союзе выпускали в основном  папиросы - "Север", "Беломорканал". Были и очень дорогие - "Герцеговина флор", например, или "Казбек". Говорили, что "Герцеговину" курил Сталин. Вернее, курил он не папиросы, а трубку, а набивал ее, "распатронивая" именно эти папиросы.  Я всегда думал - почему ему не давали просто табак от этих папирос, зачем он портил готовую продукцию? Сигареты тоже были, но - это было ниже сортом. Помню только "Приму" - красная пачка, и "Памир" - бело-серая с коричневой невзрачной надписью. Тогда не заботились о лакированных картинках. Сами сигареты были приплюснутыми с боков, ромбовидные,если смотреть в торец. Я сам не курил, но многие мальчишки курили, или покуривали, или пробовали. Поэтому так и запомнилось. 


     Параллель, в которой учились Дима Попандопуло, Эля Сулакшина, Дрепа, Игорь, брат Димы, Параскева Кирилл заканчивала в 1954 году. Почему мне запомнилась эта параллель? Там учились ребята и девчата, которые были старше того возраста, когда нужно было учиться и заканчивать щколу-десятилетку. Это было связано с войной и с тем, что некоторое время, не могу сказать сколько, но, скорее всего, учебные годы 42-43 и 43-44 в школе располагался госпиталь - фронт был рядом, было много раненых, и весь город стал госпиталем. Не до учебы. А в 44 году в школе возобновидись занятия, в самом скромном виде, лишь бы дать тем, кто достиг возраста, начать учебу в школе. Как мне рассказывали эти старшие ребята - парт не хватало, окна часто были без стекол, забиты чем попало, зимой отапливалось не всегда, потому что натопить "улицу", поскольку через окна все тепло выдувало, невозможно и часто нечем. Писали на старых газетах, на листках, какие кто нашел. Брали чужие старые тетради, у кого сохранились, и писали между написанными строками. чернила тоже были не у всех, а писали тогда перьевыми ручками, и разбавленными водой чернилами.

    Бывало за неимением новых старые чернила разбавляли до такой степени, что они становились чуть подкрашеной водой, и написанного не было видно. (Кстати, нам, кто пошел в школу в 1948 году, все еще иногда приходилось писать такими разбавленными очень сильно чернилами, а тетрадки наши все хранились у учительницы, которая и выдавала нам новые, когда мы исписывали старые. И помню случай, когда я, не знаю, по какой причине, вдруг решил, что на первой и последней строках диста не следует писать, и учательница, увидев это, поругала меня за расточительность. И действительно она была права.) И все же эти ребята учились, и школа для многих была родным домом,  А когда они, эти ученики 1935-1037 годов рождения подросли. они оказались и более понимающими смысл учебы, и более активными во всет проявлениях школьной жизни.

    Мы, кто помладше, смотрели на них, как на кумиров, на которых надо равняться. По-моему, именно весной 54-го десятиклассники посадили во дворе два ряда пирамидальных тополей. Организовали это, конечно, педагоги. Вся школа ходила смотреть, как это делали старшие ребята. Посадки были индивидуальными. На каждое деревце повесили табличку с именем того, кто посадил. Некоторое вреля эти ребята поливали свои деревца, чтобы они прижились. Прижились, сколько помню, все. Ученикам говорили - это будет память о вас. А нас, кто оставался,  просили беречь эти деревца, не ломать. Вообще-то такие тополя недолговечны. Последний из тех, посаженных в 54-м, погиб в середине 90-х. Но тогда двор преобразился, стало уютней, летом - зелено, и появилась хоть какая-то тень.
 
     Сама идея - оставить память в школе о себе мне всегда нравилась. И посадка деревьев на школьном дворе - это была хорошая идея сохранения памяти об учениках школы. Потом, когда я надолго ушел из школы, оказалось, что в школе не остается никаких - НИКАКИХ - следов о ее учениках. Журналы уничтожаются, никаких списков по годам нет. В 1958 году Хрущев отменил льготы для серебряных медалистов при поступлении в ВУЗы. Не знаю, возможно, какое-то время серебряные медали вообще не давали за учебу в школе, но однажды я появился в школе (наверное, когда записывал в школу сына) и увидел, что на  доске почета школы нет ни одной фамилаии серебряных медалистов.

    После нашего прощания со школой - точно все наши шестеро серебряных (золотых не оказалось. Подавали в край меня и Лешу Феоктистова, но не утвердили - у меня в сочинении было исправление - написал неправильно и сам исправил. Пояснили.- "неустойчивые знания, не золотую "не тянет") были на доске почета. Потом ответственные исполнители партийных указаний, которые всегда понимались ими по-своему, просто вычеркнули и нас всех, и вообще всех серебряных медалистов из истории школы. У многих советских взрослых  было воспитано это чувство - угодить начальству, показать свое усердие. К сожаолению, это было и в коллективе учителей нашей школы... Я сказал об этом директору, Гречко Леониду Васильевичу.  Они стали исправлять это (безобразие). Оказалось, что никто не может помочь им вспомнить - кто и когда получал серебряные медали. Собрали, не знаю, откуда уж, какие-то фамилии, не всех, не по тем годам, как заканчивали школу и т.п. Ну, хоть сделали стенд "серебряных" медалистов, повесили на той же стене, что и "золотые".

     Нас, медалистов, в 10-м "А" было четверо: Каленова Тамара, Линников Борис, Феоктистов Алексей, Углов Борис. Еще двое были из других классов. А параллель наша была последней многочисленной - пять классов, сто двадцать пять выпускников. После нас школу оканчивали дети рождения 1942-го и последующих годов, наступило время, которое называют "демографическим провалом".
 
    Кажется, в 1954-м в фойе поставили бюст С.М.Кирова. Думаю, что это было связано с 20-летием гибели Кирова. Этот бюст стоял потом и после нас.
     Году в 52-м Дима Попандопуло взялся выпускать сатирическую школьную газету - "Перец". Конечно, это он не сам делал, хотя идея была их класса. у них была целая команда - в частности - Параскева Кирилл, брат Димы Игорь. Дима рисовал всю газету сам - ловил сходство, на кого рисовал, писали они и стихи, и рисунки были просто великолепные. Форматом "Перец" был - на полный ватманский лист. Вся школа стояла толпой перед всяким новым номером. Не помню, как часто он выходил, но точно - долго, до самого ухода ребят из школы, и много раз. Возможно даже - раз в неделю, или в десять дней.  Когда она ушли, редактором стал Виталий Чекмарев. Он был переростком на год, и заканчивал в 1956-м. После него - уже я и Валераий Диденко делали эту газету.  Наверное, в 1975-м, когда мой сын пошел в первый класс, я увидел в школе, теперь уже "Перчик".  Не "Перец"!, а "Перчик".
      - Мельчает народ, - решил я.
 
   Была еще одна, официальная стенгазета. Вообще, стенгазеты были совершенно обязательным атрибутом в школе, каждом классе(!), отдельно - пионерские и т.п. Стенгазеты были и в институтах, и на производствах, в каждой организации Советского Союза. Это было требование партии - пропагандировать прелести марксизма-ленинизма и советского строя. Но - на уровне предприятий, учебных заведений и проч. Стенгазеты должны были актуально реагировать на местные события и учить, как правильно поступать в том или ином случае. Как мы теперь обходимся без них - просто ума не приложу! В таких - официальных - стенгазетах все должно было быть идеологически выверено и - никаких шуточек! Любой проверяющий организацию (школу, класс) обязательно смотрел стенгазету и делал замечание - что это у вас висит газета трехмесячной давности? Их выпускали по обязанности, они были неинтересными, они были никому не нужны. Поэтому "Перец", выпускаемый энтузиастами, свежий, хлесткий, был совершенно другим "органом" (так называли стенгазеты). Его любили, его ждали.

     При нас открыли десятилетку - школу №3. Ту, которая и теперь на улице Первомайской. Построили ее, кстати, на погосте, поскольку сначала была построена церковь, а возле церквей всегда делали захоронения, хотя это не носило массового характера.

     В связи ли с появлением еще одной десятилетки, а скорее, еще и с демографическим провалом рождаемости в годы войны, в начале шестидесятых школа №1 стала восьмилеткой. Дело было в том, что в июне 1958 года правительство Союза приняло постановление о переходе средних школ на 11-летнее производственное обучение. Тогда появились УПК - учебно-производственные (комбинаты? классы?). Первый набор в 9 класс в первой школе сделали в 1959 году. В 60-м выпустили последних десятиклассников. С сентября 1960 года школа стала 11-леткой. А 30 мая 1963 года статус первой школы понизили до 8-летки. С этого момента директором школы стал Панасенко Иван Давыдович, математик.  Всех учеников старших классов перевели во вновь организованную на базе Третьей школы 15-ю школу. Туда же следом за учениками перешли и многие учителя. Но в 1967 году Первая школа опять стала полной средней с 11-летним обучением. Иван Давыдович продолжал оставаться директором школы. Но многие из наших учителей уже не вернулись, коллектив в основном стал складываться новый.
   
     Кстати, я часто задумываюсь: что же такое школа? Я любил свою школу и люблю ее до сих пор.  И мимо здания мне приятно проходить, и всегда я мысленно захожу в ее двери, вспоминаю все 10 лет учебы. У нас был очень дружный класс. После окончания школы мы много лет, наверное, лет 15, встречались ежегодно. У одного, у другого, в кафе, ресторане, долго провожались после таких встреч. Потом встречи стали реже, мы отметили 20 лет окончания школы, потом, кажется, сорок. На 50 лет уже не собрались. Но по прежнему при встречах тепло разговариваем друг с другом, вспоминаем наших товарищей (многие уже ушли из жизни), интересуемся судьбами наших детей, которые и сами уже стали бабушками и дедушками.

    Первые годы после школы для меня особенно памятны - все свои поступки я соизмерял по своим одноклассникам - не подвел ли их я, а как ОНИ оценили бы мой поступок?  Так вот - школа - это, конечно, здание. Но это и мой класс, коллектив, с которым я прожил 10 самых важных лет моей жизни. Это и учителя мои, наши. Они были разными, не все и не всем они нравились. Кто-то из нас унес обиду на одного, другой - на другого. Кто-то продолжает ностальгировать. Кто-то из нас был жестче других в оценках учителей и не всегда получал одобрение в таких оценках. А порой получал  и порицание. И все-таки, мы продолжаем быть десятым "А" классом Первой школы. Только всегда надо добавлять - выпуска 1958 года. Когда школа перестала быть десятилеткой, и наши учителя ушли из коллектива, я потерял интерес к своей школе. Она уже стала "не моя". Да, школа - это и тот коллектив учителей, которые приходили в твой класс много лет подряд. И само здание, и ученики в классе, и учителя - все это та школа, которая живет в тебе всю жизнь.

               
      Практически каждую субботу в школе проводились вечера. Какое-нибудь мероприятие, иногда даже концерты самодеятельности школьников, а потом - танцы под радиолу. Нас всех, учеников, конечно, интересовали в первую очередь - танцы. Тогда ведь не было никаких телевизоров, зимой все санатории закрывались. Где еще можно было научиться танцевать, где еще можно было вечерком потанцевать с любимой девушкой? Иногда, чаще в новогодние вечера, играли даже в почту - писали своим девчонкам записочки, даже разборки письменные были! Потом, естественно, ходили провожать девчонок. Обычно - группами. Тех, кто "женихается", просто не любили и обязательно подначивали. Провожали девчонок, а потом расходились и ребята. На вечерах обязательно присутствовал кто-то из учителей. Обычно из тех, чей класс делал программу. Танцы - не в счет. Но иногда, думаю, учителя просто по очереди дежурили.

    Часто и сами учителя танцевали вместе с нами. Было много молодых, иногда приходили на практику студентки (в основном) педвузов. Где было им потанцевать?  Полы в школе были дощатые, а в фойе - выложены плиткой. Танцевать на ней было очень удобно. Обычно танцевали вальсы, бостон, танго, фокстроты. Бальные танцы не любили. Иногда, правда, учителя специально устраивали бальные танцы - па-де-грас, па-де-спань, польку, краковяк и т.п. Такие танцы тоже танцевали, и было достаточно много пар, но - это было сложно, это танцы другого эмоционального уровня, их не любили, их танцевали по обязанности. Так приказывали власти - никакого низкопоклонства перед западом.

    Мы тогда уже знали, что совершенно официально советскими властями был запрещен, например,  танец танго. Даже музыку нельзя было играть. Помню один маленький эпизод - по радио у нас дома вечером звучит музыка, мама говорит нашему отцу: "Послушай, Саша, танго запрещены, объявили "танец", а играют музыку танго".  Бальные танцы на наших вечерах, если и танцевали, то только вначале и накоротке. И самим учителям надо было отбыть номер, и нам это не нравилось. Играли 4-5 раз такие танцы, а потом включали наши любимые мелодии. Тогда уж танцующих было много. Любимые мелодии наши: "Рио-Рита",  "Брызги шампанского", "Мне бесконечно жаль", "Джонни", "Два сольди", "Да, Мари всегда мила", "Бамбино", "Эй, Мамбо!", песни Лолиты Торрес - после того, как вышел фильм "Возраст любви". Вообще, песни на музыку Строка (его имя я узнал только в этом году)  - все его танго, любовная лирика, - это уже наши старшие классы, когда мы стали танцевать по субботам.

     Одевались ученики, конечно, плохо - просто нечего было надеть - после войны люди были очень бедны, постоянно одно перешивалось в другое, дети росли, и родителям приходилось выкручиваться, во что детей одевать. Самое дорогое - это была обувь - ее сам не сошьешь, только покупать. И тут два момента - денег нет, хватает только на еду. А если деньги есть - попробуй найти в магазине, да еще - на "вырост", поносил твой ребенок полгода, нога выросла, что делать? Опять - в магазин. Тогда кстати, летняя обувь - туфли легкие - шились из ткани. Подошва - резина, а верх из парусины. Обычно они были белые и их приводили в порядок, выкрашивая зубным порошком, разводя его молоком - для клейкости (зубных паст тогда не было, был порошок из соды и мела - как мука). Такие туфли были недолговечными, но стоили сравнительно дешево, и их вполне хватало на сезон. Хотя я помню - кто-то из учеников был вынужден носить такую обувь и зимой. Но танцевать всем хотелось. Помню, одну девочку, которая танцевала в резиновых галошах, надетых прямо на чулки. Мы все знали, что семья ее живет очень скудно.

    Вообще -  галоши - это целая эпоха. Не помню по западным фильмам того времени, носили ли в Европе галоши. Но в СССР без них просто нельзя было обойтись. Если обувь дырявая, то галоши и скрывали дырки, и позволяли в дырявой обуви ходить под дождем по лужам. Потом, стоили они дешевле обуви - их лили из резины, внутри была тканевая прокладка, обычно красного цвета. Новые они блестели, как лакированные. Выглядели очень красиво. Часто при оттепелях галоши надевали на валенки - тоже экономия - не надо покупать кожаную обувь. Тогда ведь кожзаменители еще не изобрели, или они были очень некачественными. Все делали из натуральных материалов - кожа, шерсть. Синтетический каучук и искусственная резина появились только в тридцатые годы. В середине пятидесятых стали появляться синтетические ткани. Возможно, для спец целей они использовались и раньше, но в быт людей пришли только в  пятидесятые годы.

    Помню, маму попросили сшить из  крепжоржета, такая ткань, очень красивая, платье. Мама сшила. Платья  тогда женщины носили длиной за колено, до середины икры. потом пошли слухи (подтвержденные жизнью) - кто-то из женщин в платье из такой ткани попал под дождь. И вдруг чувствует, что платье делается все короче и короче - под дождем ткань сильно укорачивалась, и никак ее было не растянуть. Единственное, что могла женщина сделать - драпать со всех ног прочь от людей, чтоб не опозориться, оставшись  на людях в камбинации. Потом такие ткани уже не попадались.  Надо учитывать, что в те годы во всем Советском Союзе так мало было асфальтированных улиц, и так много грязи, что галоши можно было купить в любом магазине. Даже в сельской местности, а магазины там всегда имели статус супермаркета, поскольку рядом с хлебом и селедкой всегда можно было купить спички, свечи и галоши - все товары лежали на одном прилавке.

     Я учился еще в младших классах, когда стали показывать трофейные фильмы. Трофейные - это те, которые захватили в побежденной Германии. Тогда прошли "Три мушкетера", по-моему - французский. После него все разбитые войной дома стали местом сражений на шпагах. Пацаны толпами сражались, это нравилось всем, и, кстати, не помню ни одного случая, чтобы при этом подрались всерьез. Классная была игра! Потом - "Серенада солнечной долины". Великолепный джаз, музыка эта звучала со всех сторон. Луи Армстронг полюбился всем. Тогда же прошли четыре серии "Тарзана" - про человека, которого с малых лет воспитывали обезьяны. Он стал крепким парнем, сражался со львами, защищал обезьян. Ходил он в одной набедренной повязке, сделанной из шкуры, и был у него большой нож. Передвигался он как обезьяна, раскачиваясь на лианах и перепрыгивая с лианы на лиану, с дерева на дерево. Снимался в том фильме американский олимпийский чемпион по плаванию. Тогда все мальчишки научились характерному звуку, который издавал Тарзан для общения с обезьянами - правую ладонь подносил ко  рту, большой палец упирал в щеку, кричал он пронзительное "О", и в это время производил вертикальные колебания правой рукой, ударяя поочередно по губам. Получался громкий, прерывистый характерный звук.

    Первая серия называлась "Тарзан", вторая - "Тарзан в западне", третья - "Тарзан находит сына", и четвертая "Приключения Тарзана в Нью-Йорке". Возможно, их было больше, но в СССР показывали только эти. Тогда же посмотрели французский фильм "Граф Монте-Кристо". Все это, что виделось в городе, потом бурно обсуждалось в школе. Про телевидение я прочитал только, наверное, году в 53-54, в "Пионерской правде".

    Тогда ведь было много газет. У каждого возраста была своя "правда" - пионерская, комсомольская, и просто "Правда" - главная газета всего СССР. И на каждой в заголовке печатался обязательно девиз - "Пролетарии всех стран - соединяйтесь" - это фраза из "Манифеста коммунистической партии", написанного в 19 веке Карлом Марксом. Так что нам, пионерам, предлагалось в дальнейшем становиться пролетариями, чтобы мы могли соединиться с пролетариями всех других стран. Так вот, про телевидение. Тогда это было - как сказка - передавать изображение радиоволнами. В Москве ТВ стало появляться, но только в 60-х оно пошло по всему СССР. Стали строить ретрансляторы. 

    Я рассказываю это к тому, как мы жили, учась в школе, и какие были у нас возможности для дополнительного образования и развлечений. Поэтому очень были развиты всякие кружки, и спортивные секции. В школе была секция спортивной гимнастики, легкой атлетики, даже образовалась группа фехтования, была секция бокса. Были и кружки - рисования (ИЗО-кружок), шахматный, часто сами школьники организовывали художественную самодеятельность.         

     Помню, в нашем 9-10 классе, это 57-58 годы - мы сами собрали хор мальчиков. Руководить нами пришел один из  только что закончивших выпускников. Мы так гремели с этим хором, что завоевали все призы, которые можно было - какие-то фестивали межшкольные проводились, ездили и на краевой смотр.  Вообще, и кружки и секции - это было на энтузиазме преподавателей и самих учеников. 

     Школа для нас была самым главным домом, где мы проводили много времени. Тогда не было никаких продленок, никаких столовых. Был только маленький буфет. Располагался он на первом этаже - когда входишь в школу, сразу справа в начале короткого коридора. Там можно было купить булочку, стакан молока, по-моему, даже чай заваривали (пакеты тогда еще не существовали, по крайней мере, в Советском Союзе) и грели чайник.

     Был в школе медпункт. Где он располагадся, я не помню. Но работали там постоянно или фельдшер, или медсестра. Всякие мелкие травмы бывади често, и помазать йодом ранку бежали в медпункт. Там же выдавали всякие справки о здоровье, прививках и т.п. вещах.

     В школе была библиотека, наверное, многие ее посещали. Тогда учебники выдавали бесплатно, но на всех не хватало, некоторые учебники были по договоренности и на двоих, и на троих.  Но в библиотеке тоже можно было взять некоторые учебники на несколько дней. В конце учебного года учебники надо было сдавать, по ним учились уже следующие классы. Конечно, какие-то из них приходили у негодность - кто может сказать, что ни разу никому не дал по голове своим учебником? Или не дрался портфелем, в котором они лежали? Конечно, совсем негодные просто  списывали. Те, что еще более-менее имели приличный вид, и их можно было восстановить - обязывали перед сдачей подклеить, стереть карандашные пометки и т.п. Частично школа получала новые, которые в первую очередь выдавали отличникам.  Все новые учебники, тем более, что появлялись новые предметы, я просматривал в первую же неделю. Потом целый год мы их долбили, и это было не всегда интересно, т.к. иногда было достаточно просто внимательно просмотреть  учебник. Так было у меня, конечно, у других это было по-разному.

      Напротив директорского кабинета в длинном коридоре библиотека была как раз первой, а за ней располагался спортзал. Это был обычный класс по размеру, рядом была небольшая комнатка, где хранился спортивный инвентарь. Все было предназначено для установки спортивных снарядов. Ставили турник, брусья, гимнастического козла, коня, раскладывали маты. Если надо было - снимали эти снаряды, натягивали волейбольную сетку  и играли в волейбол, конечно, с огрехами - ни высоты зала, ни пространства не хватало.  Или делали вольные упражнения. Нам тогда говорили, что спортзал планировалось пристроить к этому зданию со стороны улицы Комсомольской (теперь она называется Луначарского), но не успели - надо было вводить школу в строй, а потом - война. 

     На втором этаже, если подняться по лестнице,  прямо была дверь  в зрительный зал, клуб - класс.  Сейчас (2017) это помещение разделено на два - убрана сцена, которая была  слева, и выделена учительская. В 40-50-х учительская была в начале длинного коридора. Окна школьного клуба, выходящие на улицу Кирова, были заложены, сцену закрывал занавес. Из зала на  сцену вели ступеньки. На сцену можно было попасть еще из соседнего помещения, дверь в которое располагалась сразу слева, рядом с залом. Это была пионерская  комната (узкая, на одно окно). В ней переодевались перед выступлением  на сцене, там  же была установлена аппаратура, через которую проигрывалась музыка на наших вечерах. Никакими микрофонами мы тогда не пользовались. В клубе проводились разные мероприятия, как обычно. Часто - концерты самодеятельности. В штате школы был обязательно или баянист, или аккордеонист. В наши времена  на аккордеоне играла, аккомпанировала, занималась с хором - Шешина Елизавета Семеновна. Сын ее,  Массин Юра,  учился в нашем классе - шалопай был - еще тот! Теперь он - композитор, заслуженный деятель искусств России,  много чего написал, некоторые его песни стали хитами, пишет и симфоническую музыку. Песни, написанные Юрием Массиным, исполнял, в частности,  Николай Караченцев.
 
    Наверное, к 20-й годовщине школы, а эту дату отмечали очень широко, в весенние каникулы провели конкурс среди классов - "За честь школы". Проводились сборы и линейки пионеров, комсомольские собрания, рапортовали об учебе, об участии в общественной работе, был конкурс чтецов, певцов, самодеятельности классов и т.п. Потом было то, что называется теперь "гала-концерт". Устроили вечер, на котором подводили итоги, поскольку на вечер не могли прийти все школьники, - зал их просто не вместил бы, раздали специально изготовленные пригласительные, на фотобумаге напечатали ромбовидные значки - "За честь школы" для участников. Событие было грандиозное.

    Потом стали проводить такие конкурсы и в других школах, и - в итоге - между школ. Так длилось, пока мы ни закончили десятый класс. Тогда, кстати, учились только десять лет, школу заканчивали в семнадцать, если с учебой все было нормально. Получали "Аттестат зрелости". Что меня сейчас возмущает в нашем обществе, это то, что ушедших в армию ребят называют детьми. Мы, закончив школу, становились взрослыми людьми, не помню ни одного случая чтобы после окончания школы кого-то из моих сверстников назвали ребенком. Мы сами считали, что мы самодостаточны, это мы не позволяли относиться к нам, как к детям. Соответственно, мы и могли взять на себя ответственность и за себя, и еще за кого-то. А это очень важно, когда ты вживаешься в новый коллектив, когда создаешь семью и т.п.

   Весной 1957 года на нашей школьной  сцене учитель литературы Василий Васильевич ставил  "полнометражный" спектакль "В добрый час". Играли ученики 9-х, 10-х классов. Состоялось одно представление, и принято оно было очень хорошо.  К сожалению, не помню фамилию Василия Васильевича, в моем классе он не преподавал, работал он в школе совсем немного, может, года три-четыре. Потом я встретил его как-то в Краснодаре - он жил и работал там. В этом спектакле играли (в частности) Галя Пащенко (Антипова), Лена Солуянова, я.

     Вся эта кружковая работа, секции, даже подготовка спектакля, который прошел всего один раз - это очень стимулировало нас на активную жизнь, побуждало искать интересные дела, пробовать себя и в одном, и в другом.  Что касается меня, то после окончания школы мне все хотелось попробовать, искать себя во всех ипостасях - и написать книгу, и сняться в фильме, и написать картину, и быть хорошим специалистом в технике. По радио, а радио в пятидесятые годы было единственным каналом, по которому в каждый дом приходили известия  о том, что происходит в нашей стране и в мире, часто я слышал фразы - стахановец, новатор производства, передовой рабочий, знатный рационализатор... Должен сказать, что это здорово стимулировало, хотелось быть и тем, и другим, и третьим. И не только мне.  Я понимаю, что я воспитанник своего времени, и всегда кажется, что то, что было в нашем детстве, было более правильным, чем то, что делается сейчас. Конечно, это не так.

    Но очень многое стоило бы вернуть в школы, пересмотреть отношение к тому, что и как делается теперь. Например - русское дворянство всегда было цветом нации. А дворян учили обязательно и музыке и рисованию. Лермонтов - поэт. Картин написал он немного. Но они стоят внимания. Есть разные точки зрения на образование. Я придерживаюсь той точки зрения, что в первую очередь надо обучать гуманитарным наукам. Они -  основа нравственности, основа патриотизма, основа в каждом человеке его внутреннего родства со своим народом. Основа внутренней культуры человека, а это, может, главное в человеке. Остальное - техника, новые технологии, интернет (правильность его понимания и т.п.) - приложится. 

     Что было в ту пору из развлечений?  Кино, кружки по интересам, самодеятельность, чтение - у кого не было книг, можно было ходить в библиотеки, спортивные занятия.  В волейбол играть мы, например, еще в 5-6 классах, ходили в санатории. В каждом обязательно была волейбольная площадка и натянута сетка. Часто они простаивали, и мы этим пользовались. Тогда не было закрытых территорий, кроме дома отдыха МВД (теперь "Звездочка").

    Основной проблемой всегда были нормальные мячи. Они стоили дорого, и были у кого-то из нас очень редко. Кроме того, часто приходилось клеить, а это - клей, латка, шкурка для зачистки латок и т.п. плюс - насос. Но чаще надували просто ртом - кто посильнее, просили тех. Сосок перевязывали шнурком и заправляли под покрышку. Такие мячи, как теперь, бескамерные, без соска, тогда просто еще не изобрели. Но все же играли мы достаточно часто. Во дворе школы, на спортивном городке, на турнике, на канате,  проводили достаточно много времени. В первую очередь, конечно, те, кто не мыслил себя без спорта -  качали мышцы, старались стать сильными и ловкими. Это было престижно.  Где-то году в 57-58 появилась даже пара шпаг. Кто и где их приобрел, не знаю, но ребята сами организовались - их было буквально человека четыре, но они каждый вечер, когда в школе можно было, фехтовали прямо в фойе на первом этаже. Они занимались достаточно долго, но это была именно группа, а не секция, в которую можно было записаться. Тренера не было.

    В младших классах мальчишки играли  в футбол, в ловитки, девчонки - по весне, только по весне! прыгали в классики. Постарше - для мальчишек весной была игра - "Чалдык". Играли команда на команду. Ставили кон - вертикальный плоский камень. Одна команда у кона, другая - в поле. Кто у кона, кто - в поле - канались. Машин тогда было - единицы. Улицы - грунтовые. Играли прямо на улицах. У ведущего у кона - в руках палка сантиметров 50-60 длиной, и вторая - сантиметров 20. Держишь палку в руке, маленькую кладешь поперек, подбрасываешь ее и бьешь большой палкой маленькую, которая летит в поле, где стоит другая команда. Летящую палку можно поймать. Смельчаков было мало, но были. Если палка поймана - команды меняются местами. Такое бывало редко. С того места, куда палка упала, ближайший игрок из поля старался попасть ею в кон. Кон защищает ведущий игрок своей длинной палкой. и старается отбить ее как можно дальше. Уже куда-нибудь в сторону. И потом, как землемер, длинной палкой начинал измерять от кона - сколько палок-бит  уложится до места падения маленькой палки. Каждый десяток - это - "галан". Неполные десятки запоминались и прибавлялись к следующему ходу. Если ведущий не смог защитить кон, и маленькая палка попадала в кон, этот ведущий уступал свое место товарищу по команде.

    Если команда играла хорошо, сзади кона скапливалась длинная цепочка галанов, в качестве которых ставились камни (гамаи). Игру вели до договоренного числа галанов, иначе игра могла никогда не кончиться. Если команду выбивали (например, выбили всех игроков этой команды, или поймали палку) и они менялись местами, то команда из поля вначале тем же порядком должна была убрать все галаны старой команды, а потом уже ставить свои. Шустрые ребята при этом мухлевали, старались незаметно сбросить больше галанов противника, чем заработали. По этому поводу бывали горячие споры. Но без драк - того не стоит.

     Осенью начинали играть в лапту. Тут уже играли и мальчишки и девчонки. Немного похоже в чем-то на процесс игры в чалдык, но - с мячом, маленьким, чтоб легко было брать в руку. Самый смак, если у кого-то был теннисный. Они были редкостью, но очень долговечны и упруги, как раз то, что надо. Обычно пользовались детскими резиновыми - просто других не было, ими играли даже в футбол. Но и в лапту тоже. Для чалдыка использовали палку, а для лапты делали биту. Брали   неширокую доску, сантиметров 70 длиной, на одном конце доску состругивали с двух сторон, чтобы получилась ручка, чтоб удобней было держать. Правила у нас были простые и удобные для нас. Никаких судей - это игра, а не соревнование. Две команды, поровну участников. Одна у кона, другая - в поле. Подающая у кона - с битой и мячом. Один из игроков подбрасывает мяч, сильно бьет его в поле, бросает биту и стремглав бежит в конец поля - отмеченную черту. Если успеет, пока летит мяч, бежит обратно, чтоб продолжить игру. Команда в поле ловит мяч. Поймали с лета, или подобрали - надо попасть в бегущего. Он при этом, если в поле - уворачивается. Может и не возвращаться за один раз, переждать, пока мяч запустит в поле следующий игрок его команды. Если все же в бегущего попали (не терплю слово "осалили". Не знаю, почему, но для меня оно звучит как-то мерзко. ???. Лучше - запятнали, поставили пятнышко), он выходит из игры. если успел или в него промазали, и он добежал - становится последним на подачу своей команды. Мяч возвращается подающим.

    Иногда на конце площадки скапливается несколько участников, кому надо добежать до кона. Бегут гурьбой, таких легче запятнать мячом. Но иногда приходится ждать сильного игрока, когда он ударит так, что мяч летит далеко и долго. Бывает, вся команда успевает добежать. Когда полевые выбьют всех игроков подающих, меняются местами. Лапту очень любили, да и площадок,  иногда тех же свободных от транспорта улиц, было много. Но играть выходили дружно и все и всегда - сидеть дома мы не любили. Играли, пока начинало темнеть, и родители  кричали - звали детей на ужин. И драк у нас никогда не было. Я помню свое детство. Было много людей, которые могли что-то украсть, обидеть обманом, но мы, ребята и девчонки, разных возрастов всегда были дружны и открыты навстречу. Думаю, наши игры этому помогали. Конечно, и людей было меньше. а потому - и пороков было меньше. Но почему их стало так много теперь? Почему при встрече с человеком больше ожидаешь непонятного, если не плохого? Сытая жизнь портит души людей.

     Старшеклассники  играли в "третьего-лишнего". Обычно начинали, когда становилось уже темно, и мяч или чалдык не было видно. Играли ребята и девчонки. Только ребятам, или только девчатам играть было не интересно. Суть такова. Самая интересная игра была, когда набиралось человек двадцать. Все становились в круг парами друг за другом. Между парами - промежутки. Одна пара начинала догонялки. Кто-то убегает, другой - с ремнем в руках -- догоняет и старается врезать ремнем пониже спины. Догонялки, естественно - вокруг стоящих пар.  Если догоняющий достанет стегнуть ремнем убегающего, бросает ремень на землю и теперь - он убегает. Не  обязательно бегать долго. Если не хочешь, или уже невмоготу убегать - запрыгиваешь перед любой из пар, и тогда стоящий или стоящая сзади,  теперь получается третьим-лишним  в этой паре - его очередь убегать. Теперь этот побегает и тоже куда-то заскочит. и т.д.

    Почему в эту игру начинали играть старшеклассники? Понятно, что к 16-17 годам (а после войны старшеклассники бывали и постарше) начинали проявляться какие-то симпатии между мальчишками и девчонками, и наставала пора как-то показать себя, не говоря,  не признаваясь... Самое время начать дружить с хлесткого шлепка ремешком по попе... Потом будет повод подойти с извинениями, или просто - поговорить, как хорошо побегали. Я помню, эту игру любили, играли часто. А потом ведь - совершенно легально можно постоять в обнимку со своей девочкой у всех на глазах. Постоять, конечно, только до того времени, пока возле твоей попы ни засвистит ремень. Тогда уж - ноги в руки...


     2
     Первого сентября 1948 года я пришел в первый класс. Нас было в классе сорок один ученик. Был еще один класс, там было не меньше. Видимо, не хватало ни помещений, ни учителей начальных классов. Учились в две смены. Первоклассники всегда ходили в первую смену, а потом - как-то по другому. Мне нравилась больше первая смена, но так получилось, что, по-моему, за десять лет я только три года ходил в первую смену.
 
   Первые четыре класса - это была начальная школа. Нас учили письму, чтению, арифметике. Много внимания уделялось чистописанию и каллиграфии. Писать разрешалось только перьями без "уточек" и обязательно с нажимом. Вниз ведешь - нажимаешь, линия расширяется, вверх - "волосяная" - тоненькая, без нажима (да его и невозможно сделать. Но когда ведешь вниз - можно не нажимать, тогда получится тоже волосяная. Нас обучали при письме вниз - обязательно нажимать). Писали тогда чернилами. Их продавали в канцтоварах. Там же продавали перышки. Перышки были разные. Рекомендовалось пользоваться № 86 (?). Какие-либо другие номера мне практически не известны, да мы и не задумывались тогда об этих номерах. Но вот, на пере с "уточкой" недавно обнаружил №23. Что значат эти номера, по-моему, сейчас не помнят даже те, кто их выпускал, если таковые остались живы. Чернила наливались в чернильницы-непроливашки.

     Для рисования перьями я теперь с трудом покупаю стальные перышки, т.к. их почти не выпускают. Правда, иногда можно купить в магазине для художников. Но теперь на тех, наших перышках №86, номера уже не ставят. Хотя всем другим они совершенно не отличаются. Первые шариковые ручки появились, по-моему, в 1952 году. У нашего Славки Громова была такая - первая во всей школе. Но писать нам не разрешали. Да и писали такие ручки плохо. Потом выяснилось, что долго не могли сделать идеально круглый шарик - он не хотел кататься, и линия чернильной пасты прерывалась. Потом технология изготовления шариков изменилась. Но мы закончили школу в 1958 году, пользуясь только чернильными ручками. Даже автоматические ручки - это в которых был баллончик с чернилами и можно было писать непрерывно, не макая перо в чернильницу, нам не разрешалось использовать - на кончиках их перышек "уточка" была обязательна. Чернила бывали разных цветов - и красные (ими пользовались учителя при проверках наших письменных работ, ставили оценки), и фиолетовые, и синие, и зеленые. Школьникам разрешалось пользоваться только синими или фиолетовыми.
 
    Чистописание - палочки, крючечки, отдельные буквы, то, что потом назвали прописями, у нас было три года. В четвертом чистописания уже не было. Была арифметика - четыре действия, много решали примеров. Во втором классе, прямо в сентябре начали учить таблицу умножения. Требовали знать наизусть, и всех поголовно вызывали к доске, чтобы рассказал наизусть всю таблицу. Это проделывали несколько раз. Один начинал, другой подхватывал и так от 1х1 до 10х10. Некоторых спрашивали какую-нибудь одну цифру от начала до конца. Некоторые девочки у нас были совершенно неспособны к математике даже на уровне арифметики. Одной из таких была Скиба Вера. Она очень старалась, и стихи наизусть заучивала, может быть и таблицу умножения она тоже знала чисто механически. Но после девятого класса из-за математики ей пришлось уйти из школы.  Всю жизнь она проработала медсестрой, и лучше ее не было в городе мастера по забору донорской крови.  Я давно думаю, что уже после начальной школы можно было бы предлагать ученикам выбрать - направление учебы полное, или ближе к гуманитарному, или ближе к математико-физическому. Что-то так.

     Очень много учили наизусть - стихи, а в старших классах - и прозу. Учили первые абзацы "Слово о полку Игореве" - "не лепо ли ны бяшеть, братие"... Стихотворения в прозе Тургенева читали, а про русский язык - учили наизусть.  Стихи некоторые, которые учил в начальной школе, помню до сих пор (2017 год). Это были - Пушкин, басни Крылова, Некрасов, Тютчев...

     Четвертый класс заканчивался обязательными экзаменами - русский устный и письменный (диктант) и арифметика - устная и письменная.  Кто успешно сдал все четыре экзамена, переводились в пятый класс. 5,6,7 - это была средняя школа. Начинались алгебра и геометрия, зоология, ботаника, география, литература ( то, что в начальной школе называлось "чтение"), иностранный язык. В седьмом классе появилась физика. Иностранных было два - английский (преимущественно) и немецкий. Немецкий учить надо было, были преподаватели, было обязательство школы перед государством учить детей немецкому. Если перед войной немецкий учили без напоминания, как необходимость знать язык возможного противника в предстоящей войне, то теперь никто не хотел его учить. На английский записывали отличников, а в группы немецкого записывали принудительно отстающих. После войны  немецкий в нашей школе презирали. Учеников, кто учил - нет. Но язык был персоной "нон-грата".

     В средних классах английскому нас учила Зинаида Васильевна. Уже идя на первый урок, мы знали - "тиче-манки" (именно так - по английско-русски). Учитель - обезьяна. Не знаю, кто и когда придумал ей эту кличку. Еще у нее было и прозвище - Зисиливна - это понятно. Это в моей школьной жизни был первый и единственный учитель, который позволял опускать себя, как теперь говорят, у нас так не говорили, ниже плинтуса. На уроках ее совершенно не слушали, и сквозь общий шум она старалась хоть что-то преподавать. Очень часто, просто хватала какого-нибудь расшумевшегося и трясла за плечо, и кричала - Замолчите, замолчите... А потом становилась к окну, скрещивала руки на груди, качала предосудительно головой и плакала. После этого иногда шум прекращался, иногда - нет. Чаще это не помогало.

    Школьники - жестокие люди, они не умеют не сочувствовать, ни соболезновать. Кое-как в такой обстановке мы умудрялись хоть что-то знать по английски. Но, конечно, уровень знаний  был очень низкий. Удивительно, но  как-то экзамены сдавали. Она была, конечно, несчастной женщиной. Нервная, не умеющая держать себя в руках, и потому абсолютно баз намеков на авторитет у учеников. Ей лучше было бы уйти с преподавательской работы. Но - не хватало учителей, думаю, ее уговаривали не уходить, и потом - уйти, это ведь надо уметь делать что-то другое. Про это о ней я ничего не знаю. Но в школе ее держали долго. Два  года для нас длилась эта мука. Потом, в седьмом классе, пришла Лидия Ивановна (фамилию не помню), а в старших классах  английскому учила нас  Генриетта Георгиевна Косицына. Тут уж был совершенно другой учитель. И не сказать, что она выламывала нам руки. Просто - другой человек, уверенный в себе, знающий свое дело.

     Начиная с пятого класса экзаменов было уже много. Для сдачи экзаменов по каждому из предметов , наверное, где-то в апреле, раздавали экзаменационные билеты. В каждом было по три вопроса. Билетов на класс давали несколько списков. Кто-то переписывал, кто-то заказывал машинистке. Собирались группами, оплачивали, кто мог и хотел. Экзамены проводили прямо по этим билетам. Ученики на экзамене подходили к столу, на котором россыпью лежали перевернутые билеты. Брали любой. На них были отпечатаны точь в точь те самые вопросы, которые мы уже два месяца видели перед собой. Ожидающие экзамен бегали со своими списками, всех выходящих спрашивали - У тебя какой был? Кто не очень подготовился, старались идти попозже, когда оставалось уже не так много (обычно все количество билетов было в пределах 25-30 штук) и можно было быстренько хотя бы просмотреть учебник по оставшимся, или проконсультироваться с отличниками.

    Редко, но бывали и переэкзаменовки у тех, кто не сдал с первого раза. У нас в 6 классе должно было быть 9 экзаменов - 1953-1954 годы. Но в 1953 году умер Сталин. Начались перемены. В частности, сильно реформировали процесс обучения в школе. Стали вводить уроки труда. Нам в тот год отменили три экзамена. Переводили в следующий класс по годовым отметкам-оценкам. Потом каждый год количество экзаменов уменьшалось. Только на аттестат зрелости экзаменов опять было то ли семь, то ли восемь.
     В средних классах при изучении литературы писали изложение - после знакомства с одним каким-то произведением классика русской литературы, пересказывали в письменном виде суть этого произведения - сюжет, замысел, отношения героев и т.п.
 
    Семилетка давала неоконченное среднее образование. После седьмого класса ученикам давали на руки "Свидетельство об окончании неполной средней школы". С ним можно было пойти в восьмой класс, а можно - и в техникум.  По советским законам до 1956  года обязательным было неоконченное среднее образование. Отличников принимали в техникумы без экзаменов. Техникумы давали среднее образование и специальность. После техникума уже можно было идти работать с хорошей специальностью. Техникумы были практически по всем отраслям "народного хозяйства" - так это тогда называлось. Но в техникумы шли очень немногие. Греки, которые учились с нами, обычно после семилетки сразу шли работать. Ребята - на стройки, водителями или еще куда  - подсобниками. Город был маленький, работы практически не было. Кого-то брали в рыбаки, кто-то выучивался на радиста, или шел матросом на рыбацкие сейнера.

    Девушки чаще всего шли в торговлю или в медицину - санитарками, выучивались на медсестер. Потом - "замуж" и - домохозяйка. В старшие классы - 8,9,10 - шли не все. Русские практически все учились 10 лет, получали аттестат зрелости - документ о среднем образовании. Потом многие шли в институты. Это не потому, что  греки не любили или не хотели учиться, а мы - русские - хотели. Просто в греческой диаспоре так было принято, так они строили жизнь. В то же время, могу назвать фамилии тех греков, кто учился все 10 лет и потом еще окончил ВУЗы. А в русском менталитете что-то было по-другому. Только и всего.

    Еще одна проблема была при поступлении в старшие классы. Обучение в старших классах было платным. Не знаю, сколько это стоило, т.к. наш отец вернулся с войны инвалидом, и он имел право учить своих детей бесплатно. Это касалось моей сестры точно - в восьмой класс она пошла в 1953 году. Но  в 1956 году в СССР ввели обязательное среднее образование для всех, и поэтому, естественно, плату за обучение в старших классах отменили.
 
    В старших классах по литературе всегда писали сочинения. "Проходили", т.е. изучали произведения, какого-либо из классиков русской литературы, а в завершение писали обязательно сочинение по "главному" его произведению. Так было все три года старших классов. Сочинение требовало уже как-то самому дать оценку произведению, характерам героев, постараться отличить добро от зла в характерах и поступках. Рекомендовалось дополнительное чтение, использование критической литературы (главным критиком русской классики считался для нас Белинский).

    Что касается "отличников" - в среде школьников все десять лет моей учебы это было ругательное слово. Отличников и "хорошистов", т.е. потенциальных отличников, не любили, считали предателями - если взрослые, родители и учителя, говорят, что надо учиться, то ученическая "солидарность" требовала не подчиняться этому требованию.  Были в каждом классе компании, которые это особенно культивировали, устраивали дразнилки, чаше других лупили отличников просто так. Это больше было в младших классах. Хотя те же самые  - к кому еще? - обращались к тем же отличникам - Дай списать.  Думаю, это во многом влияние войны - несмотря на сплоченность народа против врага, общество делилось.

    Сталин много этому способствовал - любое обращение к учителю, даже  по случаю несправедливости,  считалось "доносом". Таких называли "сексотами", хотя слово-аббревиатура "сексот" происходило от сокращения - "секретный сотрудник", но в народе оно означало именно добровольных доносчиков. Тогда ведь была уголовная статья за "недоносительство", и народ это старательно не выполнял, а доносчиков презирал в полной мере. Хотя - при чем здесь отличники учебы?

     По окончании средней школы всем выпускникам, не имеющим двоек ни по одному предмету, выдавали "Аттестат зрелости".  Если ученик закончил с золотой медалью или серебряной, то сама надпись "Аттестат зрелости" печаталась "золотом" или "серебром". Всем остальным аттестаты выдавались с черным шрифтом. В моем классе были два ученика - парень и девушка, которым аттестаты не выдали - по каким-то предметам их не аттестовали. В этом случае выдавалась справка, что такой-то "прослушал" курс средней школы. Теперь, если хочешь, аттестат можно было получить, обучаясь в школе рабочей молодежи (официальная аббревиатура ШРМ, в народе - шарамыжники), вечерней. Там учились после рабочего времени.

 
               
      3
     Тут я хочу выделить свои воспоминания о тех учителях, которые работали с нами в школе, и кто мне особенно запомнился. В то же время продолжу описание учебного процесса.
 
    Моей первой учительницей была Полина Емельяновна Герштейн. 1 сентября 1948 года нас в классе было - 41 человек.  Как все и всегда - мы были очень разными, кто-то отчаянно тянул руку с первых дней, чтобы ответить на вопрос, кто-то с трудом раскрывал рот, когда его спрашивали и говорил так тихо, что Полина Емельяновна просила его вновь и вновь повторить, что же там было сказано. Терпение у нее было велико. Она была настоящей учительницей младших классов. Потихоньку, настойчиво она научала нас обыкновенному и ровному участию в уроках, терпеливо поправляла все наши кривые палочки, неумение говорить, если читалось стихотворение, то учила делать это с выражением, а не бубнить как заведенная машинка. Думаю, не только мне она дала хорошую основу для учебы в следующих классах. По  правилам тех лет учитель младших классов должен был вести все уроки со своими учениками.

    По-моему, у нас были уроки физкультуры один раз в неделю, но мы в лучшем случае просто гуляли с нею во дворе школы. Или она выводила нас во двор, и мы играли в какие-то необязательные подвижные игры. Если была непогода, мы занимались чем-нибудь в классе - иногда повторяли какой-то урок вроде   чтения вслух выученных стихотворений, или она сама читала нам книжки. Были еще уроки пения. Опять же - сама Полина Емельяновна должна была с нами петь. Иногда мы пели. Хором, естественно. Самой любимой, как мне запомнилось, была песня "Есть не севере хороший городок". Я и теперь могу спеть один-два куплета. Но на уроках пения она часто спрашивала - Петь будем, или книжку вам почитать? Мы, конечно, петь не хотели. Она читала нам небольшие рассказы, сказки, притчи.

    Это из ее уроков мне запомнились на всю жизнь (чем и руководствуюсь) рассказ про пастушка, который, оставшись один, решил проверить, прибегут ли к нему на помощь, если вдруг возле стада появится волк. Он кричал - Волк! и раз, другой - прибегали, но, не увидев волка, уходили. И когда волк на самом деле появился, и он заорал - никто не пришел на помощь. "Единожды солгав..." - это теперь я прочитал в библии. Но тот рассказ открыл мне истину. Второй (что-то мне помнится, что это из маленьких рассказов Льва Толстого) - о том, как мальчик взял незаметно пятачок, и это ему сошло. Потом взял второй... Когда он, вор, шел на каторгу, то сказал матери, которая провожала его - Меня погубил пятачок... Такие у меня в младших классах были уроки пения.

     25 мая 1958 года у нас был последний звонок. Я отыскал Полину Емельяновну, и мы все, ее первоклассники, а осталось нас в нашем классе к этому дню только двенадцать, сфотографировались с ней. Нет фото  от 1 сентября 1948 года - тогда об этом никто просто не думал, на это не было ни средств, ни технических возможностей. А эта фотография осталась и греет душу.

      В течение четырех лет - 7-10 классы - нашим классным руководителем был историк Троицкий Лев  Николаевич. Высокий, молодой,  красивый мужчина. У него был врожденный физический дефект - он слегка приволакивал правую ногу, но это не сильно бросалось в глаза. На наших вечерах, когда он присутствовал, он прилично танцевал. Наши молодые учителя, танцуя вместе с нами, пару себе выбирали  в своей среде, особенно, если бывали практикантки из педвузов. Он был старше нас лет на восемь, мы с ним вместе меняли комсомольские билеты (досталось нам такое мероприятие, когда мы еще учились в школе). А тогда возраст комсомольцев ограничивался 26-ю  годами. Лично я не "сошелся" с ним характерами. Он старался придавить меня своим авторитетом, а я не давался. Теперь, прожив уже много лет, я знаю, что это было в моем характере - я никогда никому не поддавался. Но тогда я делал это интуитивно. Я мог задавать неудобные вопросы, и теперь понимаю, что не на все из них  он мог ответить в силу тех рамок, в которых обязаны были действовать педагоги в школах.  Но тогда я этого не знал.

    После смерти Сталина чувствовалось, что грядут послабления этих рамок, но угадать тонкости перехода было очень сложно. Тем более, подростку. Он много внимания уделял нам, бывал с нами на всех мероприятиях, был даже на концерте, который наш класс сумел дать однажды в санатории Ломоносова среди зимы в нетопленном зале. Мы пели, танцевали, читали стихи. После девятого класса летом несколько учеников, восемь или девять, чьи родители смогли оплатить поездку, и Лев Николаевич, поехали в Крым.  От Новороссийска до Ялты мы путешествовали  на теплоходе "Адмирал Нахимов", который лежит теперь на дне Черного моря напротив мыса Дооб. Тогда говорили, что это - личная яхта Гитлера, полученная СССР в качестве репараций по результатам войны.

    В Ялте мы жили  в какой-то школе (Лев Николаевич имел письмо от отдела образования и договорился о нашем пребывании в школе), смотрели Ялту, дворец в Ливадии, где во время войны проходила ялтинская конференция антигитлеровкой коалиции, Воронцовский дворец, Ботанический сад. Пробыли там несколько дней, пока "Нахимов" ни вернулся из Одессы. И вернулись домой.  Мы всегда чувствовали, что Лев Николаевич  понимает и принимает ответственность за нас, как за коллектив и за каждого из нас. Думаю, он был хорошим классным руководителем.

      В 10-м классе изучали астрономию. Что касается меня, я всегда любил посмотреть на ночное небо, "посчитать" звезды, достаточно много прочитал. Мы изучали звезды и планеты, небесную механику,  по карте ночного неба изучали созвездия. Карта была так устроена, что можно было при желании посмотреть, какую часть неба, какие созвездия, можно увидеть в тот или иной час суток, числа, месяца, года.  Мне кажется, что астрономию надо преподавать в школах - это очень сильно расширяет кругозор человека. Тем более, что нынешнее состояние науки астрономии и астрофизики не в пример тому, что мы знали в 50-е годы. Астрономию преподавал Червонный Михаил (Александрович?). Он был очень эрудированным человеком. Преподавал математику, английский, русский, физику, мог подменить любого преподавателя. В октябре 1957 года однажды на уроке астрономии он нам сказал - сегодня в 10-55 (примерно) вечера выходите на улицу - в зените увидите, как пролетает первый спутник Земли. Время его пролета над нашими головами он вычислил сам. Я вышел тогда на улицу Горького, где мы жили (сейчас на месте нашего дома построен торговый комплекс "Престиж"), и действительно увидел маленькую движущуюся звездочку - первый советский искусственный спутник Земли. Такой был у нас учитель астрономии.
 
    В старших классах учили химию. Делилась она на два больших раздела - один год учили неорганическую химию, второй - органическую. Преподавала ее Мария Павловна Деревягина - высокая, худенькая, с мелкими чертами лица и двумя маленькими косичками, сложенными в узелочки.  Ее муж тоже был учителем в нашей школе, но он как-то не запомнился. А Марипалну все мы уважали. На мой взгляд, она была идеалом школьного учителя - прекрасно знала предмет, доходчиво объясняла, с учениками всегда была вежлива, корректна, никогда не повышала голос, и на уроках занималась только химией. У меня было такое чувство после ее уроков, что рядом с ней всегда было пространство спокойствия и нацеленности на конечный результат, которым было - знание химии.

     Математику в старших классах преподавала у нас Николаева Тамара Тимофеевна. Она была совсем молодым специалистом. Сама она геленджикская, закончила нашу первую школу в 1948 году, отучилась в институте и по распределению (в советские времена все выпускники ВУЗов должны были ехать на работу по распределению) поехала на Дальний Восток, в Биробиджан. Так советская власть обеспечивала окраины нужными специалистами и обеспечивала всех выпускников институтов и университетов работой. На мой взгляд, это было очень хорошо.

    По распределению надо было отработать три года, а потом можно было увольняться и самостоятельно искать работу. Она отработала три года и вернулась в Геленджик, на наше счастье. Это был учитель "от бога". Она прекрасно знала всю математику, и что нам больше всего нравилось - ее огорчало, если кто-то что-то не мог понять или не знал - это ведь так просто! Она не ругала за то, что не учим, а огорчалась.  Я очень любил геометрию, и раз или два, когда ей крайне надо было уйти с урока, она оставляла на геометрию меня. Я разбирал теорему у доски вслух, отвечал на вопросы, если они возникали. Между собой Тамару Тимофеевну мы тогда (да и теперь) звали ласково Тимошей, и очень ее любили. Она вышла замуж за сотрудника Южморгеологии Агафонникова Аскольда Михайловича, родила дочь Ольгу, и до сих пор они живут, Аскольду в прошлом году (2016) исполнилось 90 лет. Мы продолжаем общаться с нею, она всегда интересовалась нашим классом, нашими успехами.

    Какие она давала знания - вот пример: в 1958 году я сдавал экзамены в Ленинградский политехнический институт и по математике получил четверку. А сдавал преподавателю Шахно, который был известен всему Советскому Союзу, потому что написал учебник по математике для поступающих в ВУЗы. Когда я сказал об этом Тамаре Тимофеевне, она очень порадовалась за меня. Но это - ей спасибо. Я совершенно уверен, что от учителя зависит больше, чем наполовину - знаем мы предмет, или нет. Если педагог предмет любит, будут любить его и его ученики. Пример в этом - Тамара Тимофеевна.
 
    Помню учительницу литературы Коваленко Нину Васильевну. Она пришла к нам в восьмой класс, а после нашего девятого уехала. У нас было много таких "временных" учителей. Дело в том, что учителей всегда не хватало. А в Геленджике была средняя партийная школа. После войны много партийных работников - секретарей и прочих, особенно в станицах Кубани - не имели даже среднего образования - война помешала. Их присылали в Геленджикскую партшколу на два года, где они получали среднее образование (т.е. как мы - заканчивали школу), и попутно их учили марксизму-ленинизму - это такая философия, если кто теперь этого не знает, на которой базировалась всея идеология правильности советской власти. Они же - партийные работники, они и должны были в первую очередь знать и уметь втолковать народу основы коммунистической идеологии.

         Партийная школа располагалась у моря в начале улицы Грибоедова (тогда этой улицы еще не было). На ее месте потом построили партийный дом отдыха, который после 91-го года стал детской поликлиникой, а теперь там детско-юношеский центр творчества. Там же во дворе были и какие-то помещения, где они жили с семьями, а напротив, в здании, где теперь аквапарк "Дельфин",  у них был клуб. Мы так и знали его, как клуб партшколы. В старом, дореволюционном, Геленджике это был "курзал". В 50-е годы он был  единственным большим помещением в городе, где проводилось все, что требовалось для больших собраний - партийные и комсомольские городские конференции, концерты, крутили платное кино, у нас проходили там слеты и выступления художественной самодеятельности. А питались слушатели партшколы  в  "столовой партшколы". Это здание только в девяностые снесли, когда начали строить "Сады морей", те павильоны, что стоят вдоль набережной. Располагалась столовая сразу за забором причала рыбаков-охотников, 50 метров дальше начала улицы Крымской. Мы тоже иногда ходили в "столовую" - на танцы, там тоже проводили какие-то мероприятия - зал был очень большой, другого такого не было. Что это были за помещения до партшколы, я не знаю.

     Нина Васильевна Коваленко была женой кого-то из  слушателей партшколы. Таких учителей у нас было всегда несколько. Поэтому они и менялись через два года. Вот кого мне очень хотелось бы увидеть теперь. Спросить, как она относится к переменам в обществе, в государстве. Почему именно ее? Она была очень энергичной, очень яркой, литературу знала, много общалась с учениками. Была открытой и контактной. Ей первой я показал первые свои жалкие попытки написать что-то похожее на стихи. Она всегда говорила веско, не стеснялась и похвалить, и откровенно назвать своим именем то, что считала плохим, или ошибочным, или несуразным. Это она, поскольку была истинной большевичкой, мы это чувствовали,  очень твердо сказала нам как-то: "Пройдет еще лет пятьдесят, во всем мире будет социализм, и тогда  летоисчисление наше будет считаться не от рождества Христова, а от 1917 года, от Великой Октябрьской Социалистической Революции!!!"

    Все большие буквы в названии революции - это от нее,  она говорила так, что маленькие буквы ставить было просто неприлично. Что бы она теперь сказала? Она была старше нас лет на десять, ей тогда было лет двадцать шесть. Вполне может быть жива.

    Физику преподавали разные педагоги. Начиналась физика, кажется, в седьмом классе. Первым педагогом у нас был Братков Леонид Петрович. Он поработал года три, и потом ушел работать в "Океанологию". Давал он самые начала физики. Был спокойным, знающим предмет, рассудительным. С нами держался по-товарищески, требовал знаний, но больше старался объяснить, если что непонятно. Я всегда вспоминаю его с благодарностью. Тогда мало что можно было купить в магазинах - после войны промышленность медленно переходила на гражданские товары.

    А я с двенадцати лет начал заниматься фотографией. Родители на пленки и проявитель деньги иногда давали, а фотоувеличитель я сделал сам - из фанеры. Была хорошая книжка "Сделай сам". Специально для подростков. Я много чего  старался из нее почерпнуть. Но на все нужны были деньги, которых у родителей просто не было. Объектив  выкручивали из фотоаппарата, чтобы поставить на время печатания  в увеличитель. И все у меня получилось, не было только - как крепить всю конструкцию увеличителя на штанге, чтобы можно было менять высоту. На уроке физики я увидел, что в кабинете физики есть зажимы с двумя фигурными болтами - как раз то, что мне и надо. И осмелился попросить такой себе у Леонида Сергеевича. Он спросил - для чего мне. И потом дал! насовсем! Так у меня получился увеличитель. До сих пор я ему благодарен!

    Физика, конечно, сложный предмет. Я любил физику, читал книжки Перельмана. Был такой писатель-популяризатор, написал "Занимательную математику" и три книги "Занимательная физика". Я перечитывал их несколько раз - брал в городской библиотеке. Но уроки физики мне никогда не нравились. Даже не знаю, почему. Хотя на вступительных в Ленинградский политехнический я получил по физике пятерку.  В старших классах физиком был А.Н. Мохов. Это была педагогическая семья, его жена преподавала тоже, но у нас она ничего не вела. Было у них четыре дочки (по тем временам - очень много), одна из них тоже стала педагогом. А еще одна училась вместе со мной. Но десятый не заканчивала, ушла из школы раньше. Ушла после девятого класса, но не знаю, по какой причине. Мохов считался сильным преподавателем. Но мне он, как преподаватель, мало запомнился.

     С пятого класса, когда мы стали учить алгебру, нашим учителем была Ардашева Галина Петровна. Ветхая сгорбленная старушка, в очках с толстыми стеклами, она тяжело, чуть раскачиваясь, ходила по классу, но говорила достаточно громко и четко, объясняя математику. На ее уроках как-то считалось неприличным шуметь и вообще плохо себя вести. Она, кстати, учила математике и нашу Тамару Тимофеевну, когда та была школьницей. И так случилось, что когда Галина Петровна умерла, на ее место пришла ее ученица.

     В пятом же классе вместо уроков чтения появились уроки русской литературы. Первым педагогом по литературе у нас была Линникова Екатерина Тимофеевна (сестра моего отца). В 1917 году она окончила гимназию и имела право преподавать русский и литературу в средних классах. Высшее образование у нее было, в 20-е годы она окончила Учительский институт, но в старших классах не преподавала, хотя в старших классах таким правом пользовались только педагоги с высшим образованием. Это она сказала мне однажды, что Чехов - хороший писатель. Тогда я ей не поверил, но уже в 25 лет купил собрание сочинений А.П.Чехова, и люблю его до сих пор. Это писатель не для развлекательного чтения. Это писатель для воспитания души. В шестом и седьмом классах русский и литературу вел Кацко Федор Павлович. Большой, грузный, толстый и добродушный человек. Он преподавал и русский, и немецкий. Кацко - это была династическая фамилия геленджикских педагогов. Его родители были педагогами, и его дочь, Кацко Вера Федоровна (историк) работала в нашей школе.

     С Федором Павловичем у меня был такой случай. Тогда по осени мы все, ученики всех классов, и почти поголовно, жевали сосновую смолу. Когда ее нагреешь во рту, она достаточно мягкая и в то же время - упругая. Но просто жевать - неинтересно. Мы ходили специально в предгорья, чтобы найти глисник - тонкую колючую лиану. Если собрать немного ее ягод - красных, величиной чуть больше горошин, то у них на крупных семенах под шкуркой находилась тоненькая пленочка, очень тягучая, как резинка. Ее бережно снимали и вжевывали в смолу. Чем больше этих резинок в твоей жвачке, тем больший по объему пузырь можно было надуть. Пузыри эти дули там и сям. Конечно, не на уроках. На уроках можно было незаметно чуть-чуть надуть, чтоб пузырь не лопнул, а потом втянуть в себя и опять жевать, и опять чуть-чуть надуть... И вот на уроке русского я слегка надул. И перестарался - пузырь громко лопнул! Федор Павлович вздрогнул и замер, но даже глаза не поднял. И через полминуты сказал не очень громко - Я рад, что и вы (он всех нас называл на "вы") занялись этим... Не знаю, угадал ли он, что это сделал я, но больше на уроках я в рот не брал жвачку.
 
    Вел уроки физкультуры и спортивные кружки Черный Борис Акимович. Он долго был единственным преподавателем (если так можно выразиться) физкультуры в школе. Мы пришли, он был, мы закончили школу - Борис Акимович остался. Был он неторопливый и деловой. Никогда не повышал голос, все показывал сам. Иногда привлекал для этого спортивных ребят. Он же организовывал всякие соревнования в школе, сдачу норм БГТО - Будь Готов к Труду и Обороне - для средних школьников, и ГТО - (Готов!) - для старших.  Там были - бег, прыжки, подтягивания, отжимания, бросание гранат и т.п. упражнения. Был у него дефект на лице - ранение с потерей части челюстной кости. Говорил он, немного кривя рот. Но его все любили - он был хорошим наставником по части - как стать сильным и ловким.

     Военное дело (так и называлось) вел у нас Москалев Сергей Иванович, "Борода". Он был среднего возраста, наверное, лет 35-40-ка. Был он рыжим и с рыжей бородой. Тогда настолько не принято было носить бороду, что мы думали - наверное, скрывает ранение. Но это было не так. Девчонки на военное дело не ходили, кажется, у них были какие-то уроки оказания первой медицинской помощи, но точно не помню. Война в 50-е была еще совсем рядом, фактически, мы все еще продолжали жить теми страхами, которые пережили, и потому так много уделялось внимания военному делу. Теперь появляются сведения, что Сталин и боялся, что со дня на день начнется третья мировая война, и сам готовился ее начать. Но больше боялся, понимая, что народ измотан только что отгремевшей. Тогда он, Верховный главнокомандующий, не отдавал приказ о демобилизации  призванных в 1945 году в течении семи лет. Призыв 45-го демобилизовали только в 1952-м.  Сергей Иванович был с нами по-товарищески ровен, отвечал на любые вопросы, знал предмет. После школы у нас остались такие же дружеские с ним отношения. При встречах он всегда интересовался нашими делами.

     А на уроках мы разбирали и собирали автоматы ППШ (с круглым диском, которые прошли всю войну), "Трехлинейку" - винтовку образца "1891дробь30-го года", изучали тактико-технические данные американских бомбардировщиков, теоретически учили правила поведения при атомном взрыве и т.п.  В нормы ГТО тогда входило и бросание гранат - нам давали алюминиевые "гранаты" с весом, как у настоящей. И были нормы, как далеко ее надо бросить.
 
    В десятом классе на литературу пришла новая учительница - Патрина Наталья (   ). Совершенно сухой и неинтересный человек. Ей бы - математику, а лучше - слесарное дело. Литература у нее была такой же сухой и неинтересной, сочинения должны были быть предельно выверены и без отклонений от принятой (партийной) линии. Не скажу, что она грешила твердо выраженной позицией работника горкома (коммунистической) партии, от откровенной идеологической агитации она была далека. Но уроки ее были нам не интересны, мы ходили к ней просто по обязанности. Если бы нам разрешили - не ходили бы. После Нины Васильевны Коваленко это был сухарь.

     Географию в старших классах преподавал Николай Васильевич Вахрушев. Тихий, скромный, на наш взгляд, несколько чудаковатый человек. Он всегда был спокойным, даже в конфликтных ситуациях. На его уроках, если и хулиганили, то потихоньку. Голос он никогда не повышал, но к прохулиганившимся ребятам был строг,  и если выяснял, кто исподтишка балуется, просто вызывал к доске и терпеливо спрашивал, о чем говорилось на уроке.  Так получалось, что он к нам относился более порядочно, чем мы к нему. Прозвище у него было - "Помазок". Придумали его не мы, оно пришло от старших, и откуда взялось, мы не знали. Я вспоминаю это не для того, чтобы унизить его,  но это - исторический факт нашей первой школы. Было и прошло. Но предмет знал хорошо и хорошо подавал материал урока. Однажды я решил внимательно прослушать весь урок (что трудно было сделать) - тема была - климат Северной Америки. До сих пор помню!

     В 1948 году директором школы был Батищев Николай Федорович.  Я мало его знал, мало помню. Преподавал он, как я уже сказал, ботанику, "вел" огород, что был во дворе школы. Кстати, на месте огорода перед войной был городской рынок. Об этом пишет Дмитрий Попандопуло (тоже выпускник нашей школы)  в своих книгах. Потом рынок перенесли вниз по улице Горького, где он и сейчас.  Он занимал четверть той площади, что занимает сейчас, единственный  вход был с улицы Горького. 
     Батищев всячески пытался снять с себя директорство.

     Некоторое время был у нас директором Долгов. Я, вообще говоря, мало помню его, как-то не приходилось общаться. Он был спокойным человеком. Это все, что могу вспомнить.

     Потом, с сентября 1954 года, директором стал Поспелов Вячеслав Александрович. Очень интеллигентный, всегда хорошо одетый, чисто выбритый и с небольшими усами,  он производил впечатление человека на своем посту. Откуда он появился, нам точно не докладывали. Был он строг и требователен. Мы его побаивались - на разнос можно было попасть запросто. Но и уважение к учащимся он проявлял вполне открыто, хотя всегда чувствовалась дистанция, на которой он держал учеников.  Потом он уехал в Волгоград.

    Пришел Ампилогов Алексей Иванович. Тихий, скромный, незаметный человек. Очень высокий, очень уважительный и к ученикам, и к преподавателям. Он был как близкий друг - общался с учениками, спокойно разбирал, в чем проблема. Никогда я не слышал, чтобы он повышал голос. Батищев - тот, отчитывая учеников в своем кабинете, мог орать истерично так, что слышала вся школа. При этом он краснел и брызгал слюной. Я видел это случайно, когда приоткрылась дверь его кабинета в такой момент. Конечно, ему досталось не самое лучшее время - только что кончилась война, дети, и все, особенно мальчишки, особенно переростки, были на-взводе. Обстановка была предельно нервная. Пацаны не привыкли к требованиям дисциплины.  В школе было несколько "командиров", которые задавали тон, пропагандировалась определенная вольница. Ему приходилось приводить их в чувства. Поэтому, наверно, он и старался уйти от директорства в свой огород.

    Поспелов был поспокойней и потверже. Дисциплину он не выбивал криками, но порядка при нем стало больше. Второгодников и переростков тоже поубавилось просто потому, что они выросли, кто-то ушел из школы,  стали исчезать коноводы.  В школе стало более комфортно.  При Алексее Ивановиче уже была тишь и гладь. Так мне помнится. Именно он выпускал нас из школы. Потом его забрали руководителем отдела образования исполкома.
 
    Уже  59 лет (2017) как мы закончили школу, а  два года назад Алексей Иванович умер. Много лет, при встрече с нами, он всех помнил, если требовалось - помогал, что было в его силах. Нам, например, помог устроить младшую в садик, когда ей исполнилось три года.


       4
      При подготовке этого материала сестра напомнила мне строчки стихотворения Андрея Дементьева - "учителями славится Россия, ученики приносят славу ей". Так вот, об этом.

      Меня удивило, что в самой школе так мало знают о своих выпускниках, которые составляют славу школы. Они есть в любом выпуске, и я бы рекомендовал историкам школьной жизни каким-то образом находить таких людей, хотя бы коротенько записывать их в историю школы. То же самое - и об учителях. Здесь есть трудность - проявляется то, о чем я говорю, через много лет после окончания школы, и бывает - просто не найти тех, кто мог бы рассказать об этих людях. Тут могут помочь списки выпускников, если их старательно составлять каждый год и потом периодически просматривать историкам школьной жизни.
 
    А пока расскажу о своих одноклассниках.
     Углов Борис, окончил школу с серебряной медалью. После окончания МГУ долго работал в НПО "Южморгеология" в Геленджике. Создатель лаборатории магнитометрии. Потом работал в Москве. Доктор геолого-минералогических наук.

     Каленова Тамара, окончила школу с серебряной медалью,  окончила историко-филологический факультет Томского государственного университета.  Писатель, преподаватель Томкого университета (латынь). Член Союза писателей СССР с 1970 года. Кроме художественных произведений написала (совместно с Сергеем Заплавным) Историю Томской писательской организации и Историю Томской области. Живет в Томске.
 
    Массин Юрий - композитор. Окончил Саратовскую консерваторию по классу композиции. Пишет симфоническую музыку, песни, музыку для детей, для музыкального театра. Член Союза композиторов СССР (1983), заслуженный деятель искусств России (1995). Живет в Саратове.
 
    Диденко Валерий. больше 50  лет работает в НПО "Южморгеология", Награжден двумя медалями ВДНХ (Выставка достижений народного хозяйства - высший государственный орган СССР в области технических достижений) - 1980 и 1985 годы, лауреат Государственной премии СССР (1987) за разработку глубоководного исследовательского аппарата "Абиссаль".  Награды - Почетный знак Советского фонда мира, "300 лет горно-геологической службы России","300 лет Российского флота". Живет в Геленджике.

     Феоктистов Алексей, закончил школу с серебряной медалью, Окончил Московский физико-технический институт, кандидат технических наук, всю жизнь работает в проектах, связанных с космосом (космонавту Феоктистову - однофамилец). Живет в Долгопрудном (Московская область).

      О себе не принято говорить, но кто же расскажет?  Я, Борис Линников, окончил школу с серебряной медалью, окончил Новочеркасский политехнический институт. Специальность - автоматика и телемеханика.  25 лет работал в НПО "Южморгеология".  Создал метрологическую службу в НПО. Награжден медалью "За заслуги в разведке недр". В сорок лет осуществил свою детскую мечту - стал учиться живописи. Художник, член Союза художников Кубани. Авторская галерея на сайте ArtLib.ru.


    Моя сестра, Линникова (в замужестве Яковлева), Татьяна  поступила в первый класс первой школы в декабре 1946 года.  Первой ее учительницей была Ксения Вавиловна Захарова.  Но через год класс взяла Галина Сергеевна Осадчая. Татьяна вспоминает своих учителей очень тепло, с большой благодарностью за их подвижнический труд. Директор школы - Поспелов Вячеслав Александрович умел прислушиваться к мнению учеников при решении некоторых проблем школы. Ее учителя - Галина Степановна Коваленко - преподаватель литературы и русского языка, выпускница МГУ; Евфросинья Андриановна Мельникова - строгий и справедливый  учитель физики; историк Вера Федоровна Кацко - очень эрудированный человек; бессменный классный руководитель, учитель математики -Анна Николаевна Грошенко;  учитель математики - Анна Яковлевна Антоненкова. Учитель английского языка Генриетта Георгиевна  Косицина в 9-10 классах помогла ликвидировать пробелы прошлых лет в знаниях по английскому, "просто спасла" старшеклассников-выпускников.  Вот что еще вспоминает Татьяна - В 1956 году школа торжественно отмечала 20-летний юбилей. 8 апреля 1956 года городская газета "Красное знамя" целую страницу посвятила юбилею первой школы.  Были статьи об учителях, об учениках, большая статья директора Поспелова В.А., посвященная решениям правительства СССР о переходе на профессиональное обучение в школах.

     Татьяна  окончила школу №1 в 1956 году с золотой медалью. В том же году, пройдя только собеседование - тогда золотые медалисты могли не сдавать вступительные экзамены - в Ленинградском университете, зачислена на факультет восточных языков. Окончила ЛГУ в 1961 году, индолог.  47 лет работала преподавателем хинди в специализированной школе г. Ленинграда-Санкт-Петербурга с углубленным изучением иностранных языков.  Многие ее ученики окончили Восточный факультет ЛГУ-СПбГУ и МГИМО, работают в России и за рубежом. Татьяна  - автор "Начального курса языка хинди" и двух "Учебников по языку хинди для средней школы". Награждена значком "Отличник народного просвещения" и медалью "В память 300-летия Санкт-Петербурга". Занимается историей своей школы. В 2006 году участвовала в создании книги о школе хинди в СПб - "Сила любви. История ленинградской школы-интерната №4". Живет в Санкт-Петербурге.

      В 1985 году окончил первую школу мой сын - Линников Борис. После окончания в 1993 году Нижегодского театрального училища работает в Москве. Актер, анималист, больше 20 лет работает с вертуальными куклами. Живет в Москве.
     В 1992 году нашу школу окончила с серебряной медалью моя двоюродная сестра - Неклюдова Анфиса.


   Перепечатываю из газеты "Красное знамя" от 8 апреля 1956 года материалы, посвященные 20-летнему юбилею школы №1.
   
                Н А Ш И   В Ы П У С К Н И К И
       
     20 лет - замечательная дата в жизни нашей школы. Со всех концов Советского Союза десятки теплых писем, поздравительных телеграмм получил педагогический коллектив от своих бывших учеников.
      За время своего существования школа выпустила 976 десятиклассников, из них 4 с золотой медалью, 22 - с серебряной, 74 отличника учебы. Все они в дальнейшем нашли верный путь в жизни, стали активными строителями коммунизма.
 
    С чувством глубокого уважения и гордости вспоминают учителя окончивших школу с золотой медалью: Веру Полушину, Зину Медвежову, ныне врача, Нонну Дубову, окончившую МГУ и работающую при кафедре академика Несмеянова, Нину Крят, ныне студентку Новочеркасского химико-технологического института*. Среди выпускников нашей школы - братья Андриевские, Николай - капитан 3-го ранга и Виктор, инженер связи, Юрий Канунников - отличник учебы, один из лучших секретарей школьного комитета ВЛКСМ, ныне преподаватель Высшего Военно-Морского училища, капитан 3-го ранга, братья и сестра Кивокурцевы, из которых Герман - офицер Советской Армии, а остальные - студенты ленинградских институтов, и многие другие.

     Педагогический коллектив сумел воспитать достойных продолжателей своего благородного и трудного дела. В школу вернулись преподавателями ее бывшие выпускники - преподаватель истории, секретарь партийной организации В.Ф.Кацко, преподаватель математики Н.С. Кудрявцева, И.П. Попандопуло, добивающаяся стопроцентной успеваемости. Многие работают учителями в других школах.
 
    Наши ученики с благодарностью вспоминают своих учителей - Н.А. Казанского, Ф.П. Кацко, С.З. Стаканову и других преподавателей.
     Решениями ХХ съезда  предусматривается в новой пятилетке переход на обязательное десятилетнее обучение. В этом великая мудрость нашей партии. Невольно вспоминается первый выпуск школы, в котором было 17 человек, и встает картина больших изменений в последующие годы. В прошлом году школа выпустила 136 человек, а теперь в десятых классах обучается 120 учеников.
 
     Отлично занимаются секретарь комсомольской организации Таня Линникова, редактор общешкольной стенгазеты С. Антоненкова, А. Заславская, А. Гоценко, Р. Чурсина, Н. Рассказова, С. Лесников и другие.
     Многие наши выпускники пошли работать прямо на производство. Так В. Кесопуло работает в стройбригаде колхоза имени Ворошилова, П. Терских - моряком на судне "Академик Вавилов", Н. Федорова - работница комвольно-суконного комбината в Новороссийске.**
     Хочется от души передать всем нашим выпускникам счастья и успеха в строительстве коммунистического общества.
                Л. ШИРИНА,
                зав. учебной частью.

     ( вынужден сделать два уточнения:
       * Нина Крят училась на химико-технологическом факультете               
          Новочеркасского политехнического института
       ** Нина Федорова работала на КСК в Краснодаре. Такого               
          комбината в Новороссийске не было)


             Ю Б И Л Е Й Н О Е

Я помню день... А разве вы забыли,
Когда пришли гурьбою в первый класс?
С веселою, приветливой улыбкой
Учительница принимала нас.

И побежали дни в учебе и работе,
Мы научились многому, друзья, -
Читать, писать, любить и ненавидеть,
Пересказать всего нельзя.

Мы выросли, окрепли, возмужали,
Мы научились Родину любить.
Все это ты дала, родная школа,
И нам нельзя тебя забыть.

В твой юбилей двадцатой годовщины
От всей души я шлю тебе привет.
Свети, как солнце, разум сей,
Живи и здравствуй много лет!

                Нелля ЧУРИЛОВА,
                ученица 9-го класса.




                П И С Ь М О  И З  Д О Н Б А С С А

     Дорогие преподаватели! Поздравляю ваш коллектив со славным юбилеем, благодарю вас за те знания и навыки, которые я получил в стенах средней школы №1.
     Большое шахтерское спасибо Н.А. Казанскому, С.З. Стакановой, Н.В.Вахрушеву и всем тем учителям, у кого я учился.
     Сейчас я работаю начальником смены комсомольско-молодежной бригады на ордена Ленина шахте 13 "бис". Наша бригада ежемесячно добивается высоких производственных показателей, добывая по 1200-1400 тонн сверхпланового угля.
     Быть полезным Родине - вот та основная цель, к которой должен стремиться каждый школьник, а для этого нужно учиться - учиться терпеливо и настойчиво.

                АНДРЕЙ ЩЕРБАКОВ,
                бывший ученик средней школы №1.
                гор. Ханженково



                ТРУД  ТЕРПЕЛИВЫЙ,  БЛАГОРОДНЫЙ...

     Когда перелистываешь страницы альбомов, посвященных ХХ-летию средней школы №1, невольно встают перед глазами картины многих красивых жизней - тех, кто вышел из стен этой школы, и тех, кто посвятил себя труду терпеливому, благородному - учительству.
     ...Двадцать лет назад, на обширном пустыре, недалеко от центральной части города выросло большое двухэтажное здание. Любовно готовили его к началу учебного года учителя, школьники и их родители. Первый директор этой школы Николай Викторович Леонов - он отдал свою жизнь за Родину в годы Великой Отечественной войны, - положил много сил на сплочение педагогического коллектива. Вместе с ним пришли в школу и работают там и поныне учителя М.П. Деревягина, Ф.П. Кацко, Е.А. Мельникова, Г.П. Ардашева и многие другие, о которых с большой теплотой пишут бывшие их ученики, поздравляя со всех концов нашей необъятной страны родную школу с ее славным двадцатилетием.
 
     "Прошло много лет со времени окончания школы, - пишет из Туркменистана главный геолог нефтепромыслового объединения "Челекен-нефть" В. Семенович, - но чувство глубочайшей любви и благодарности к ней не только не ослабло, а, наоборот, усилилось и углубилось, так как годы учебы в институте, а затем работы показали мне, как много дала школа, как прочен фундамент знаний, который она заложила.
     Я с благодарностью вспоминаю своих учителей, которые своей любовью к делу, своим самоотверженным трудом дали мне настоящую путевку в жизнь. Никогда не исчезнут из нашей памяти имена М.П. Деревягиной, Г.П. Ардашевой, А.Д. Кацко, А.Т. Лагода, Ф.П. Кацко и многих других.
 
     А разве не участвовали учителя в формировании характера бывшего ученика этой школы Льва Антоненкова - это подлинная "Повесть о настоящем человеке", разве нельзя сказать, что они воспитали прекрасного советского человека, не падающего духом ни перед какими трудностями.
     ...Это было в годы Великой Отечественной войны. В одном из боев снаряд попал в танк, которым командовал Лев Антоненков. Танкисту удалось выбраться из пылающей машины, но больше он не вернулся на фронт - Лев потерял зрение и правую руку... Несчастье не сломило волю советского человека. Горячее желание быть полезным Родине дало ему новые силы. Лев поступил в педагогический институт и с помощью товарищей успешно окончил его. Сейчас Лев Тимофеевич - кандидат исторических наук и преподает в Московском пединституте имени В.И. Ленина, который он в свое время окончил.

     Много труда вкладывают учителя в обучение нашего подрастающего поколения, готовя молодежь к работе на производстве, воспитывая патриотов родины. Под руководством В.А. Поспелова - директора - педагогический коллектив добился повышения успеваемости учащихся, школа вышла по этим показателям на первое место в районе.
     Верным помощником учителей является комсомольская организация. В этом году, говорит завуч школы Л.И.Ширина, особенно чувствуется инициатива комсомольцев, помощь комсомольской организации педколлективу.
     В день двадцатилетия отмечена славная педагогическая деятельность преподавателей, работающих в школе со дня ее основания. Вручены почетные грамоты Заслуженной учительнице РСФСР С.А. Стакановой, Ф.П. Кацко, А.Я. Антоненковой, Е.П. Клыковой, Е.А. Мельниковой, А.П. Лагода, М.П. Деревягиной и Г.П. Ардашевой.
     Из более молодых педагогов получили почетные грамоты Г.С. Коваленко, И.Н. Брандт, В.Ф. Кацко, И.П. Попандопуло, Н.С. Кудрявцева.

                Н, БОГАТЫРЕВА.



           П О Л И Т Е Х Н И Ч Е С К О Е   О Б У Ч Е Н И Е


    На ХХ съезде огромное внимание было уделено вопросу политехнического обучения в  школах. И это не случайно, т.к. для успешного овладения современной наукой и техникой требуется не только высокая грамотность и культура, но и глубокое понимание законов природы, на использовании которых основывается техника и технические процессы.
      В преподавании физики, химии, биологии и других дисциплин педагогический коллектив нашей школы стремится к осуществлению единства теоретических знаний и практических навыков. Под руководством таких опытных педагогов как А.Н. Мохов, М.П. Деревягина, Е.А. Мельникова, С.З. Стаканова и других учащиеся знакомятся с научными принципами производства, решают задачи с политехническим содержанием, участвуют в практических работах и экскурсиях на предприятия и в колхозы, изготовляют наглядные пособия, с увлечением работают в кружках.
 
     Особенно усилилась тяга учащихся к овладению трудовыми навыками после введения новых предметов: труда, машиноведения, электротехники и практики по сельскому хозяйству. Под руководством преподавателя И.Н. Брандта ученики принимали участие в оборудовании столярной и слесарной мастерских. Юные радисты под руководством учителя-комсомольца О.П. Осеннего и лаборанта А. Макарова построили школьный радиоузел и смонтировали звукозаписывающий аппарат. К ХХ-летию школы все десятиклассники помогали проводить радиолинию по классам. Теперь радиоточки имеются во всех классах; выступления членов комитета ВЛКСМ, учкома, совета дружины, а также юных певцов и чтецов будут слушать одновременно все школьники.
      Второй год регулярно проводятся в школе кино-уроки. Учебные кино-фильмы с успехом используются почти по всем предметам.
     Под руководством преподавателей географии ученики с увлечением занимаются на школьной метеостанции.

     Два года назад под руководством С.З. Стакановой и Н.Ф. Батищева начал работать кружок юных натуралистов. Наряду с изучением теоретических вопросов много внимания в работе с юннатами уделяется практике на пришкольном учебно-опытном участке. В минувшем году юннаты посадили 300 кустов виноградника, вырастили урожай зерновых и огородных культур, который превысил средние районные показатели. Юннаты и другие учащиеся  помогали строить и оборудовать школьную теплицу.
      Сейчас на пришкольном участке высаживается 400 кустов винограда, производится посадка овощных культур. На школьном дворе заканчивается посадка 300 декоративных деревьев и кустарников.

      Школьники помогают колхозникам артели имени Ворошилова. Во время уборки они выработали около тысячи трудодней.
      Разнообразная работа политехнического содержания
проводится с учащимися начальных классов учителями тт. Клыковой, Абрамовой, Кислинской, Чуприной, Тесленко.
      Прошедшая недавно в школе теоретическая конференция по материалам ХХ съезда КПСС показала стремление всего учительского коллектива упорно трудиться над претворением в жизнь решений съезда по улучшению дела политехнического обучения.

                В. ПОСПЕЛОВ,
                директор школы №1.



     В качестве дополнения к написанному.
     Инна Павловна Попандопуло, историк  - дочь Серафимы Захаровны Стакановой. В 80-е организовала школьный музей.
     Лидия Ильинична Ширина -в 50-е годы  была завучем.
     Нонна Васильевна Ромась - преподаватель литературы и русского языка.
     Олег Павлович Осенний - преподаватель черчения.
     А. Макаров, лаборант, упомянутый в материалах газеты - выпускник школы №1.

     Студиград (девичья фамилия - Сулакшмна) Эльвира Абрамовна, выпускница 1954 года. Хирург, почетный гражданин города Геленджика. Сегодня продолжает работать. Проживает в Геленджике.

     Попандопуло Дмитрий Спиридонович, окончил школу №1 в  1954 году. Подполковник - Владикавказское военное училище, художник - Московский полиграфический институт, написал две книги о Геленджике - "Христо борец" (2000 год) и "Русский грек" (2016 год). "Русский грек" опубликована на  сайте "проза.ру"

     Слюсаренко Анатолий Михайлович. Учащийся  школы №1  (до 1962?). Окончил Новосибирское театральное училище, работал актером в Новосибирском областном драматическом театре, в Краснодарском краевом театре драмы. В  восьмидесятые годы  вернулся в Геленджик.  В конце восьмидесятых основал муниципальный театр "Торикос", в котором был художественным руководителем, режиссером, актером. Под его руководством в бывшем клубе рыбаков путем перестройки был построен театральный зал. Впервые в России поставил спектакль по пьесе Гарсиа Лорки "Любовь дона Перлимплина", который получил ряд престижных премий на европейских и латиноамериканских театральных фестивалях. Был организатором театральных фестивалей в Геленджике. В 2000 году театр закрыт властями города. А.М. Слюсаренко ставит спектакли в других городах России - Москве, Омске, Ярославле, Белгороде, и других.