Негодяи

Раньше, еще не пожившим, искренне считал свое детство самым счастливым. Всегда при чьих-либо воспоминаниях хотелось вставить, не дожидаясь окончания: «А вот у нас было совсем по-другому». Ближе к смерти думается уже несколько иначе: «Может не самое счастливое?».

 Хочется вспомнить пионерский лагерь, как здорово мы там отдыхали каждое лето, как играли в «зарницу» и другие детские игры. А еще лучше о том, как мы с родителями ездили летом отдыхать на Черное море. А какой в детстве папа мне купил классный велосипед! Только вот этого ничего не было: ни папы, ни велосипеда, ни даже пионерского лагеря – ни хера. И нет тут ничьей вины, и обиды тоже нет. Обида была в прошлом на тех, у кого все это было. Обида на изначальное неравенство. Дети это хорошо помнят, чувствуют и мстят.

Взрослые не принимали участия в нашей жизни. Воспитанием занималась улица. Наше будущее было предопределено. Две третьих ждала тюрьма, остальных – ГПТУ, шахта.

А пока мы – молодые негодяи, шпана. Мы возвращаемся поздно вечером домой из Шихана. Шихан – это даже не населенный пункт, а красивое место на берегу реки Каквы. Раньше там стояло несколько бревенчатых изб. Одна была для сторожа. Остальные были предназначены для отдыхающих. Каждый год на Шихан съезжались чуть ли не со всего СССР туристы. Они днем с компасами бегали по живописным окрестностям. Вечером жгли костры, пели песни под гитару. Жили в палатках и спали в спальных мешках. Вот это да!

Нас никто не прогонял, но относились с опаской, не ожидая никаких добрых дел. И правильно делали. Наша цель – что-нибудь стырить: волейбольный мяч, ракетку для настольного тенниса, туристический топорик, палатку, фонарик, ножик. Мы всегда были голодны, и если не удавалось украсть что-нибудь из еды, просили хлеба. Ну а сейчас, после наступления темноты, идем домой.

 На полпути - заброшенный поселок Гаревая. Совсем недавно он был заселен, но после сворачивания работ по добыче то ли руды, то ли глины был покинут жителями. Перед поселком справа – кладбище. Меж нами разговор на тему: насколько страшно ночью там находиться. И вот на спор втроем: Щука, Синька и я отделяемся от компании и идем в это страшное место. Темно, но при свете луны замечаем очертания деревянных крестов. Их значительно больше, чем советских памятников с красными звездочками. Конечно нам не по себе, но нужно показать свою смелость перед другими, нам хочется, чтобы о нас говорили с уважением. В доказательство о своем пребывании выворачиваем крест с чьей-то могилы и тащим его на обозрение другим. В ответ получаем восхищенные комплименты: «Ну, вы черти! Ну, даете!» Вывороченный крест кладем на середину дороги.

Одним из любимых и веселых занятий было избиение пьяных мужиков-шахтеров.  Шахтеры получали хорошие деньги. После каждой получки, приезжая в поселок на рабочем автобусе, они домой не спешили. Перво-наперво шли в столовую, где всегда продавали разливное пиво. Пили помногу. Шахтеров караулили жены и старались, пока те были в своей памяти, забрать у них деньги. После столовой часть шахтеров, которых не встречали родные, шла в магазин и покупала водку или бормотуху советского производства типа вермута или портвейна. За магазином находился песчаный разрез и Банинский бугор – холмик такой небольшой. Там было сухо и вид на окрестности хороший.  После пьянки кто-то шел домой, а кто-то оставался лежать до отрезвления. Обшмонать его карманы – обычное дело.

 Чаще всего доставалось от нас Ваське Степанову. «Степа», возможно, был самым здоровым мужиком в нашем поселке. В основном все худые были с бледными лицами от курева, да подземелья, а этот и пузатый, и морда всегда красная – нетипичный какой-то шахтер. Женат он был на учительнице ботаники и зоологии. На ее уроках всегда стояла абсолютная тишина. Говорила негромко, но дисциплину держала на уроках четко. Мы не любили ее и ее предмет. Какая-то холодная она была. Отчасти мужу ее и за это от нас доставалось.

Когда мужики пьют, мы терпеливо ждем окончания. Часто ждем не только мы, но и другие пацаны с другой улицы. Нам нужны пустые бутылки и за них мы готовы драться. Иногда, не дожидаясь окончания, кто-нибудь из нас, чаще всего я, идет к мужикам до окончания попойки и просит: «Дяденька, можно я пустые бутылки заберу». Отдавали, но не всегда. Иногда матом прогоняли с угрозами. И вот только, наконец-то, встанут они, и домой пойдут, мы несемся со всех ног за добычей. С другой стороны бегут конкуренты.

Беда Васьки Степанова была в том, что он не помнил ни хера. Мы это знали. Встречали в узком переулке и били. Кто-нибудь разбегался и бил головой в живот. Если не падал, старались сзади ставить подножки, все равно с ног сбивали. Потом пинали ногами. Зачем? Да просто использовали, как мешок для отработки ударов. Интересно было взрослого мужика избить. Сначала пьяного, ну а потом при случае и с трезвым можно было разобраться. А еще друг перед другом выпендриться: «Видел, как я его в живот головой вдарил!?»

Иногда гоняли бродячих собак по поселку. Просто мстили им за ранее порванные штаны и укусы исподтишка. Особенно не любили они велосипедистов. Выскочит такая тварь из подворотни и бежит сзади, гавкает, норовя за ногу укусить. Да и пешком часто проходу  не давали. Вот надо пройти этим проулком, а там всегда какая-нибудь шавка обязательно облает тебя или укусит. Нам же, детворе, всегда нужно было куда-то идти. Были маленькими – терпели. А потом сами, как собаки, собирались в стаи, обговаривали план и устраивали загоны. Били палками. Гоняли до тех пор, пока собака не упадет от усталости. Забьется в угол, оскалится и сучит ножками. А мы палками ее, палками. Потом мешковину на голову и петлю на шею. Дергается она в петле, а мы ногами ее, ногами.

Стариков и старух тоже не жаловали. Знали одиноких. Они  беззащитны были. Часто плохо видели и слышали. Когда стемнеет, подвесим картошку на окно, или двери и дергаем за ниточку. Нам смешно было, когда старушка откроет входную дверь и кричит во тьму: «Кто там?»

Зима. Темнеет рано. Падает большими хлопьями снег. Наметает по щиколотку. Караулим бабу с ведрами и коромыслом, когда она с полными ведрами с водокачки пойдет. Мужиков боялись. Редкие фонари на деревянных электрических столбах с большими абажурами тускло освещают дорогу. В узком проходе на тротуаре натягиваем проволоку, прячемся и ждем. Баба с ведрами спотыкается, падает, оглашая улицу крепкими мужскими ругательствами. Нам смешно, нам весело.

Ни летом, ни зимой никто из нас дома не засиживался. Каждый день встречались, сбивались в мелкие стайки и рыскали по поселку и его окрестностям в поисках приключений. И мысли одни и те же каждый день: чтобы такое сотворить, чтобы потом взахлеб делиться между собой восклицаниями: «А ты видел, как я …!»

Летом идем поздно вечером домой с того же Шихана. Нас пятеро: Фазил, Щука, Синька, Косолапый и я. По дороге нас обгоняет женщина, наверное, после работы. Молодая, лет за тридцать, веселая. Обгоняя, шутит: «Ой, сколько кавалеров много. Может вместе пойдем, а то мне одной страшно!» Мы молчим. Очень неожиданно и врасплох. «Ну, нет так нет!», - и победно так удаляется от нас в даль. Мы приходим в себя, переглядываемся и бегом догоняем женщину. Валим  на обочину дороги и без цели трахнуть ее, начинаем ощупывать руками все укромные места. Женщина задыхается, кричит. Затыкаем рот и щупаем, трогаем, исследуем. Не знаю: чем бы все это закончилось, но послышался рев мотоцикла и мы бросились в лес. Спустя некоторое время возбужденно делимся всеми нюансами происшествия. Синька демонстративно при свете луны рассматривает трофей – черный завитушный волосок из укромного места.

Похожих историй было много.  Сознание, как во сне, перелистывает их. Зачем?
Жили мы тогда одним днем. Никто из нас ни о чем не мечтал, и мы не знали, что  большинство наших поступков были отвратительны.