Глава 3

 

   Актовый зал был полон. Первые ряды заполнили первокурсники и второкурсники, публика посолидней устроилась в глубине, преподаватели завершали академический расклад, словно подчёркивая тем самым, что встреча эта интересна именно зелёной молодежи, а они здесь исключительно из уважения к визитёру. Ирина пробежала глазами по первым рядам, но свободного места не нашла. И совсем уже собралась обругать себя за непредусмотрительность, как увидела Сашку Кузнецова, который устроился не по чину среди четверокурсников и призывно махал ей оттуда своей ручищей. 
  - Ты чего, мать, своих не признаешь? Седай одесную, - распорядился он, снимая со стула, что был справа от него, дамскую сумочку и передавая её Лиле, льнувшей к нему слева. Нетрудно было догадаться, что они пришли вместе. В последнее время они были вместе всегда - и днём, и, наверняка, ночью. Лиля приветливо помахала пальчиками. Она, похоже, искренне обрадовалась. Лиля Сашку не ревновала: треугольника у них никогда не было. Скоротечный роман, завязавшиеся было на первом курсе, закончился задолго до того, как Лиля прибрала Сашку себе. Охлаждение наступило потому, что Сашка с самого начала очень ясно определил свои намерения, которые в распланированную Иринину жизнь никак не вписывались. Уже после второй или третьей встречи его пальцы стали искать на её кофточке пуговицы, а руки постоянно лезли туда, где им ещё рано было находиться. Ирину это совсем не устраивало. Потому что всё должно идти своим чередом. В её представлении, сложившемся из хорошей литературы дореволюционного периода (революция имеется ввиду сексуальная), ухаживание должно четко разделяться на несколько фаз. Первая - период платонического воздыхания и расположения к себе демонстрацией ума, благородства и мужества, вторая - побуждаемая девушкой несмелая инициатива, третья - бурный роман на последнем рубеже интимной близости, и наконец, законный брак, который этот рубеж и устраняет. Весь процесс должен был уложиться в три-четыре года и войти в брачный период как раз накануне защиты диплома. Но Сашка, миновав все условности, сразу рванул к интимной близости, представив дело так, что последняя черта в виде брака условно преодолена. И она поняла, что это не тот вариант, который позволит ей устроить в жизни всё так, как задумано.
Однако ей было ясно, что на Сашку можно смело положиться, как на товарища, который не предаст и не бросит в трудную минуту. И это не разумно было бы утратить. Но ближе его допускать не следовало. Сашка ещё некоторое время покружил вокруг неё в тщетных попытках прорваться сквозь круговую оборону, но поняв, что старания его тщетны, на одном из виражей плавно переключился на Лилю. Но после этого отношения у них не испортились. Наоборот, именно тогда они по-настоящему сдружились.
Гул голосов в зале утих, и оттого отчетливей стали слышны поскрипывания, чихи и отдельные, запоздалые, словно отбившиеся от стаи, реплики и восклицания. Профессор доктор исторических наук Марлен Михайлович Рейденберг, признанный авторитет и инициатор всех встреч со знаменитостями, так или иначе отметившимися в исторической науке, представил собравшимся профессора же и доктора Бетховина, вкратце рассказал его биографию и библиографию, обмолвился, словно отстраняясь, что Владлен Леонидович работает в жанре исторического парадокса, и предоставил слово гостю.
  Бетховин начал с того, что сделал отступление по поводу своей фамилии. Оказывается, это не псевдоним, но и с великим композитором Владлен Леонидович     в родственных отношениях не состоит. Просто так почему-то сложилось у предков. Но, отмежевавшись от музыкальной тематики, свое лирическое отступление он иронично назвал увертюрой.
Говорил Бетховин красиво, жестикулировал артистично и голосом оформлял свои выкладки умело и со вкусом. Все в нём было округло: и лицо, и тело, и доводы. Гипотеза его сводилось к тому, что мифообразование – следствие снижения объёма поступающей в мозг человека информации. А в старые времена, когда не было ни телевидения, ни радио, информации этой было крайне мало. Особенно в зимнее время. Потому что крестьянин летом в работе, общении с другими людьми, а вот зимой, когда объём крестьянских забот совсем мал, поток информации резко снижается, и в результате этого начинаются галлюцинации. Их крестьянин, в силу своей неразвитости, принимает за реальность, а потом пересказывает окружающим. И эти «свидетельства очевидца» становятся основой легенд, сказок, сказаний. Потому что окружающими, если слывёт рассказчик человеком честным и бесхитростным, рассказы его воспринимаются как истинные. Основанием же для научного озарения стала беседа Бетховина с одним из космонавтов. Тот рассказал профессору, что у некоторых его коллег в сурдокамере к концу испытания начинались галлюцинационные видения. Сказывалось, как объяснил это явление Бетховин, резкое сокращения потока информации. По его мнению именно это приводило к компенсационным процессам психики, которая начинала создавать фантомы.
Ирина недоумевала. Это скорее походило на идею фантастического рассказа, чем научную теорию. Ей стало неловко за гостя, который, как ей показалось, поставил своими рассуждениями себя в глупое положение. Когда гость закончил говорить, Марлен Михайлович обратился к залу с традиционным предложением вопросов. Первым отозвался Белашов с третьего курса. Он принял гипотезу Бетховина как истину и начал расспрашивать, возможно ли применить её к городской специфике средневекового города. Тот благосклонно разрешил, уточнив, что потребуется, конечно, некоторая корректировка, с тем, чтобы выделить круг лиц, пребывающих в дефиците информации.
  - Зэки, заточенные в долговую яму,- почти в полный голос подсказал Сашка. Ирина поморщилась: как бы там ни было, но полемику следовало вести в рамках академического пространства. Она подняла руку. Бетховин расцвел ей навстречу. Ирина поинтересовалась, каков порог в битах, ниже которого начинается моделирование подсознанием фантомов. Проводились ли эксперименты в этом направлении с ... (средневековыми крестьянами, - подсказал с места Сашка) контрольными реципиентами, анализировались ли данные подготовки космонавтов? То есть существует ли статистическое обоснование теории? И еще, корректно ли сравнивать условия в сурдокамере, где создаются специальные меры изоляции с условиями в избе, где крестьянин имеет возможность общаться с многочисленными домочадцами, заниматься делами, связанными с бытовыми потребностями семьи, готовить инвентарь к полевым работам и выезжать в лес за дровами.
Вопросы Бетховина не смутили. Наоборот, он был очень благодарен за них и сообщил, что, так как гипотеза пока еще находится в стадии общего формирования, то, естественно, экспериментальной проверки не прошла. Данные в центре космического исследования он не запрашивал, да и сомневается, стоит ли запрашивать, поскольку организация эта весьма закрытая и подобные сведения, скорей всего, засекречены. Однако ему известно, что один из космонавтов на шестой день испытания отчетливо увидел стаю белок, марширующих по снежному полю с мешками за спиной, а другой слышал музыку Баха...
  - Вот и мы бред Бетховина слышим, - отозвался вполголоса Сашка, - наверное, потому что полезной информации здесь ноль. - Вокруг захихикали. Марлен посмотрел в его сторону. Расслышал или нет? - забеспокоилась Ирина. Навлечь неудовольствие Марлена было опасно. Рассказывали, что некоторые, попавшие к нему в немилость, сдавали историю средних веков по пять-шесть раз.
Но Бетховин был невозмутим, он принялся бойко рассуждать по поводу соотношения летних и зимних персонажей мифологии. И выходило, что зимних, во всяком случае, в славянской мифологии, значительно больше. Это и Мороз-воевода, и емелина щука, и даже русалки, оказывается, предпочитают плескаться не в теплых летних омутах, а в студеной проруби. Впрочем, - завершил он ответ, вальяжно разведя руками, - разве для галлюцинации имеет значение время года? И зимой вполне может привидеться собирающий грибы леший.
   Последний вопрос задал Сашка. Он, глядя на Бетховина невинным взглядом, спросил, учитывалось ли при выстраивании гипотезы возможное влияние на сознание крестьянина стимулирующих воображение химических катализаторов. И не связано ли то, что мифотворчества в настоящее время среди населения не наблюдается, с переходом от медов и старинных настоек на самогон. Вопрос был груб и однозначно издевательский. Марлен хмурился. Ирина зло ткнула Сашку в бок, Лилька в другой.
   Бетховин сначала, вроде бы запнулся, метнул недобрый взгляд, но тут же вернулся в образ, заулыбался и отвечал, что и этот фактор ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов, поскольку вполне вероятно, что он тоже участвовал в образовании галлюцинаций. Потом он поблагодарил всех за вопросы, Марлен же поблагодарил его от лица всех за содержательное выступление, расширяющее представления о существующих методах исследования способов формирования культурной среды. Говорил он почтительно, но словно бы отстранялся от прозвучавших с трибуны откровений и никак их не оценивая. На том встреча и завершилась.
Народ зашевелился, загудел и потянулся к выходу. Некурящий Марлен коротко переговорил с Бетховиным, который уже извлек из пачки сигарету с тем, чтобы выйти в холл. Рядом с гостем переминался большой, словно распаренный, Белашов. Он терпеливо ждал, пока переговорят мэтры, намереваясь что-то выспросить у Бетховина во время кулуарной беседы, а может быть, просто завести более близкое знакомство. Марлен, закончив говорить, быстро пробежал глазами по тянущимся к выходу студентам, остановил взгляд на Ирине и помахал в воздухе рукой, привлекая ее внимание. Она удивленно откинулась и приложила ладонь к груди, словно уточняя жестом: «Меня?» Тот энергично кивнул в ответ.
   - Я вижу, Ирина, доводы нашего гостя вас не убедили? - Спросил он с улыбкой. - Да, гипотеза не бесспорна, но, согласитесь, что, не будь сумасшедших гипотез, не было бы и науки.
   - Да, наверное. Только, Марлен Михайлович, безумные гипотезы стоит выносить в люди, после того, как они будут хотя бы немного осмыслены.
  Марлен склонил голову и пронзил её быстрым острым взглядом:
   - Будем надеяться, что вы своими вопросами помогли Владлену Леонидовичу это осознать. А вот поведение вашего товарища, - тут он посерьёзнел, и сделав паузу, словно подбирал слово, закончил, - неуважительное. Вести диалог в такой грубой форме недопустимо. Особенно с гостями, тем более, такого уровня. – И вдруг, заговорщицки понизив голос, добавил с чарующей откровенностью, - знаете, Ирина, я и сам со скепсисом отношусь к некоторым его взглядам. Однако считаю, что студенты должны расширять кругозор, знакомиться с самыми различными гипотезами и приёмами работы.  Но, - прервал он себя, словно спохватившись, -  я хотел говорить с вами о другом. Я давно наблюдаю за вами. С той самой вашей курсовой по нормандской теории. Уж вы мне поверьте, так проработать историографический аспект способен далеко не каждый студент даже старших курсов. Не знаю от природы ли у вас такие способности, или же это приобретённое, но это уровень!  Я читал черновики вашей нынешней курсовой работы. Интересно. И мне, честно сказать, импонирует ваша манера письма! Да, она несколько более литературная, чем общепринято, но кто сказал, что историк непременно должен писать казённым, серым языком? В ваших работах прослеживается замечательный синтез научного подхода и литературного оформления. Я вижу в вас начинающего, но перспективного исследователя. Независимо от того, на чём вы станете специализироваться. Но я предлагаю вам работать со мной.
Что скрывать, Ирина давно ждала этого предложения. Предложения, о котором в тайне мечтал каждый младшекурсник. Она и верила, и сомневалось, что предложение такое последует, хотя всё вроде бы говорило о том, что дело идёт к этому. И вот случилось. Потому она тут же выпалила:
  - Я согласна.
Марлен Михайлович лучезарно улыбнулся и проговорил, чуть наклонив голову в сторону:
  - Не спешите с ответом. Подумайте. Работать со мной не сахар. Вам придется многим пожертвовать. Вы знаете, сколько часов в сутки работает человек, посвятивший себя науке?
  - Восемнадцать часов, - ответила Ирина серьезно.
  - Почему именно восемнадцать? - удивился Марлен.
  - Я сплю не больше шести часов.
  - А ведь вы правы! Хотя некоторые проблемы не оставляют и во сне. Помните притчу о Менделееве? - И выждав паузу, во время которой пристально смотрел на неё и добавил, - значит, я пытаюсь напугать вас тем, что является образом вашей жизни?
  Потом вынул из кармана потёртую записную книжку с продетыми меж страниц длинными полосками бумаги и на одном из них среди каких-то пометок вписал: "Ирина Др.".
   - Ну раз мы договорились о главном, то в понедельник после второй пары жду вас возле деканата. Я наверняка буду с кем-то беседовать, - тут он картинно развел руками, дескать, ничего не поделаешь, так устроен мир, - вы меня дождитесь. Я передам вам кой-какую литературу. А вы принесите мне распечатку вашей курсовой: всё, что успеете написать до понедельника. Посмотрим, что можно из неё взять для доклада.
Он сложил записную книжку, сунул её в карман, и продолжил тоном человека, вынужденного объясняться по поводу досадного упущения.
 - В конце апреля начнутся межвузовские студенческие конференции. Это не конференции младшекурсников. Более высокий уровень, вы же понимаете.  Но ехать в другие вузы уже поздно, оформление, согласования. Да и деканат может воспротивиться. Не принято, чтобы второкурсники выступали на таких конференциях. Считается, что рано, не созрели ещё.  Но у нас с вами особый случай. Поэтому вы выступите. Но у нас. Статус тот же - межвузовская, только почёта чуть меньше, потому что дома.  Мы с вами посмотрим написанное и попробуем сделать из него сообщение.