В Медвежьем углу. Часть V В шаге от смерти

Фото автора
 «Дулеп, издавая какие-то звуки, чем-то напоминающие вой, чем-то – нечленораздельное мычание, вдруг завертел головой, словно пытался найти меня, зацепить взглядом своих, скрытых налипшими, как у утопленника, на лоб волосами мертвых глаз» – рассказывал мой товарищ. При этом ему показалось, что неестественно огромная луна повисла уже почти над самой головой.
Больше всего, признавался батюшка, он страшился в те минуты не смерти, а жутковатой  перспективы превратиться в такого же как дулеп мертвяка и бродить потом неупокоенным. Это напугало его так, что помогло немного стряхнуть оцепенение. С трудом, но язык зашевелился и стал вслух шептать слова Иисусовой молитвы. Запинаясь, из-за сковывающего ужаса и глотая слова. 
Но именно в этот момент нежить, уже сделавшая первый шаг в его сторону, вдруг завыла и начала нелепо, не по-человечески, размахивать руками, словно ее схватывала судорога. Товарищ мой продолжал молиться вслух, сбиваясь и запинаясь, приподнявшись на локтях и вытаращенными глазами, будто загипнотизированный, смотреть на дулепа.
Тот топтался на месте, пытаясь протолкнуться через невидимую стену, отделявшую его от священника. И не мог. Батюшка понял, что стена эта – молитва. Но как только он замолчит хотя бы на секунду – все, нежить доберется до него. «И тогда будем бродить по лесу да по деревням с ней на пару» – сказывалось в письме.
Священник не скрывал: уже и  непрошенные слезы полились у него из глаз. Понимал ведь: надолго его не хватит. Вон, уж и голова кружиться начала и перед глазами все поплыло. И луна неживым холодом касалась самой макушки и слепила глаза. «Не приведи Бог еще когда-нибудь узреть неживой свет» – писал батюшка.  Сознание его предательски уходило. «Будто расплывалось – продолжал я читать – в низине и вместо исходившей от земли сырости я уже чувствовал запах какой-то болотной затхлости. Мертвой».
Дулеп уже и выть перестал, запрокинув голову и принявшись хохотать тем страшным смехом, некогда слушанным товарищем моим в деревне. И последнее, что, прежде, нежели провалиться в пустоту, батюшка  то ли увидел, то ли ему почудилось, коршуна, пролетевшего между ним и дулепом.
… Голова болела. Нет, точнее сказать – раскалывалась. На мелкие осколки.  Такое было ощущение. Товарищ мой застонал и открыл глаза. И первое, что увидел – луну. Не ту, из-за которой башка трещала – он был уверен: из-за нее, толком не сумев объяснить причины столь твердой убежденности, – а другую, нормальную, проглядывавшую сквозь проплывавшие мимо нее рваные тучи.
Живой. И лежал он почему-то не в ручье, но подле него. А рядом, потрескивая сучьями, горел небольшой костер. «У меня не было сил задумываться: кто его здесь развел-то. Понятно, что не дулеп постарался» – читал я в письме, замечая, как к оклемавшемуся товарищу моему постепенно возвращалось чувство юмора. А еще он писал, что головная боль с каждой секундой рассеивалась, подобно туману.
Его рюкзак был снят и заменял подушку. От долго лежания в ручье одежда отсырела. «Ничего, высушу» – подумал. Поднялся на ноги и увидел, что вода в ручье уже не кажется стоячей. Напротив – в свете луны она виделась прозрачной и журчала вдобавок. Умылся. «Похоже, тут еще и родник где-то бьет – написал – настолько ледяной оказалась вода».
Уже после товарищ мой почувствовал голод. Дикий. Отметив готовность тотчас сожрать все, выданные хуторянином запасы. Сдержался, ограничившись парой сухарей с салом. Как ни странно, это полностью утолило голод и придало сил, да и головная боль совсем ушла. Даже подумал: мол, может ему весь этот кошмар с дулепом приснился? И в ту же секунду в ушах раздался страшный хохот мертвяка, едва не порвавший барабанные перепонки.
«Господи, помилуй!» – почти прокричал товарищ мой, хохот тут же прекратился. А в письме было лаконично констатировано: «Не приснилось».
Словом, еще немного посидел он у костра, разгонявшего сырость, напялил на себя сухую одежду, в который раз мысленно поблагодарив Болгарина – сам бы так не собрался – просушил промокшие портки, разгладил уже скомканную в колтуны бороду и бодро поднялся на ноги. «Ночь в лоске все равно не кончится – писал – выбираться надо».
Накинул на плечи рюкзак и обернулся, дабы  затушить костер, а его – как ни бывало. Даже углей не видно. На их месте – трава. И не истоптанная вовсе. Батюшка перекрестился, еще раз глянул на вполне себе обыкновенную далекую луну и начал карабкаться наверх.
Опять споткнулся пару раз. Не без этого. Но уже не грохнулся и благополучно выбрался. Наверху стоял  пасмурный день, сдобренный моросью. Пахло древесной корой, грибами и мхом. «Жизнью пахло» – следовало в письме». После сырой низины морось несказанно радовала. А с накинутым на плечи дождевиком создавалось даже ощущение привычного уюта.
Товарищ мой обернулся, дабы еще раз взглянуть на лоск. Вместо него он увидел тропинку в окружении сосен, с поникшими от пропитавшей их влаги ветками. И еще ему будто показалось, что где-то между деревьев промелькнул силуэт коршуна.
Священник перекрестился и более не оглядываясь, пошел вперед. Выручать дочь хуторянина. Мысль о том, что она, став женой дулепа, превратится в нежить, придавала ему сил и он зашагал быстрее.


14 – 17 марта 2021 Чкаловский