Русский Покер, или Сет из трёх кейсов

                1

    Кто-то качает нефть. Кто-то варит пиво. Кто-то играет в бирюльки. Все они молодцы. У меня своя ниша. Вернее, крошечный адвокатский кабинет на окраине города. Здесь нет секретарши; нет стола из красного дерева; нет набора канцелярских принадлежностей из уральского малахита. Из обстановки только обычная мебель, купленная по случаю на «Авито», да ещё голова, дарованная мне при рождении.  По нынешним меркам не так уж мало. Иногда она даёт сбой. Моментами её переклинивает. Порой шарики заходят за ролики и сбиваются файлы. Но она всё ещё на ходу. Большие полушария работают прямо как проклятые. К сорока четырём годам в них накопился приличный опыт.

                2

   Я открыл ящик стола и достал скрепку. Делать мне было нечего. Последний клиент обращался ко мне месяца три назад. С утра до вечера я торчу в своём офисе. Задница у меня стала твёрже гранита. Но ел я неважно. Водку пил — не закусывая. Все деньги шли на аренду офиса. В этом смысле никакого просвета.
   Цап... Царап.
   Стол старый — не жалко. Буква «Х» вышла на славу. Осталось вывести ещё пару хреновин.   
   Таким незамысловатым образом я искал форму своего бытия. Возможно, что-то ещё. Я в постоянном поиске. 
   Как всегда я ничего не нашёл. Только зря потратил калории. Впрочем, меня отвлекли. 
  Стук в дверь оказался слишком интеллигентным. За дверью стояла либо женщина, либо человек с очень нежными пальцами. Возможно: скрипач, хирург, карманник или кто-то ещё. По долгу службы я знаком с дедуктивным методом, который в адвокатской среде тоже в ходу. Я признаю, что среди сыщиков полно гениев, но в адвокатской среде их значительно больше. Защищаться гораздо сложнее, чем нападать.
     — Войдите...— сказал я, прикрыв своё творчество стареньким ноутбуком.
    Дверь открылась. Он вошёл. Я предпочёл бы увидеть её. Мне больше нравятся женщины. Деловые качества такого мужчины как я, они оценивают в последнюю очередь.
   Внешность незнакомца слегка меня озадачила. Серый клифт посетителя был чертовски хорош —  с отливом. Чтобы купить такой, мне пришлось бы трудиться лет сто. Смущало разве то, что брюки, галстук, кашне и туфли у него были тоже серого цвета. Даже шляпа имела пепельный оттенок. Я уже не говорю про глаза, выдававшие в их обладателе человека, наделённого достаточным количеством серого вещества. Таких нынче мало. Таким самое место в «Красной книге».
   Внешне трефовый туз был старше меня. Однако он здорово сохранился. Подобные насосы сидят на диете и ведут упорядоченную половую жизнь.
     — Вы — адвокат Орлов?— спросил посетитель.
     — Нет смысла скрывать очевидное,— ответил я.
     — В таком случае, у меня есть к вам дело.
    Я уже это понял. Ко мне редко заходят. Если такое случается, то только по делу. Толковать по душам в век загнивающего капитализма вроде как — моветон.
   Незнакомец смерил меня взглядом. Я не остался в долгу. Тоже как следует его разглядел. С виду настоящий мужик: черты лица обтёсаны топором, нос как у ястреба, взор умудрённого жизнью волка.
   Посетитель снял шляпу. Уложенные назад волосы были у него оттенка лунного грунта. В блатном мире «серый» вроде как молодой. Не доросший до чёрной воровской масти. Однако на воле этот цвет имеет совершенно иное значение. «Серые» кардиналы предпочитают избавляться от своих проблем быстрее, чем щёлкают пальцы. Им нужен результат и желательно быстрый. Я работал головой. Поэтому не давал никаких гарантий. Зелёная купюра с изображением бездарного американского президента ценится гораздо дороже, чем миллиарды нейронных связей самого одарённого адвоката. В связи с этим у меня частенько возникали накладки.
     — Присаживайтесь,— сказал я и дрожащей с похмелья рукой указал на стул.
    Незнакомец ловко закинул шляпу на вешалку и с достоинством английского лорда устроился напротив меня.
     — Мне рекомендовали вас как лучшего питерского адвоката,— произнёс он.
    — Да ну?.. То есть я хотел сказать это правда,—  откинувшись в кресле, ответил я. — Не знаю, кто вам дал подобную рекомендацию, но он дьявольски сообразителен. Я действительно неплохой защитник!
     — Говорите это искренне? Без хвастовства?
     — Честно говоря, я редко блефую.
     — Вы играете в покер?
     — Иногда. Я азартен и хочу победить. Вот почему — я лучший.
     — Меня это устраивает,— сказал незнакомец и достал из кармана огромную серую сигару.
    Интрига нарастала. Сигара добавляет форса. Особенно серая.  Ни один мой клиент до этой минуты не курил сигар. Ко мне приходили доверители своих тайн, которые пыхали вэйпами, нюхали клей, распускали сопли. У меня были разные подзащитные.
    Я почувствовал удачу. Подобное ощущение возникает при раздаче карт, когда на префлопе сразу появляется «Ace».
    По договору арендодатель наложил запрет на курение. Благодаря прописанному на бумаге табу я избавился от одной вредной привычки и тут же приобрёл новую. Всё в порядке вещей.
    Раскурив сигару, незнакомец отправил в потолок облако едкого серого дыма и на какое-то время скрылся из поля моего зрения.
     — Вы здесь? — закашлявшись, на всякий случай поинтересовался я.
     — Я везде! — донеслось из облака.
    Я задержал дыхание. Профессия адвоката учит выдержке. Для того, чтобы защищать людей нужно иметь кевларовые нервы. Железные не помогут. Железо ржавеет и может подвести в любую минуту. Я же всегда стремился к надёжности. В этом смысле равных мне нет. Я могу месяцами ждать своего клиента. Сегодня я был вознаграждён за терпение.
   В какой-то момент я почувствовал, что теряю сознание. Ныряльщики за жемчугом могут свободно провести без воздуха минут пять. Может быть, даже шесть. Я же сломался секунд через сорок. Коварная цифра.
     — Эй, адвокат... Как вы?
      Очнулся я от того, что меня кто-то бил по щекам.
    Глаза открылись с трудом. Без большого желания. Я понял, что жив. По всем законам природы я должен был ликовать, но эйфории у меня не было. Хотя, огорчаться я тоже не стал. Я просто констатировал факт.
     — Со мной всё в порядке…
     — Вы уверены?
     — Нет. Но это неважно. Скажите... Кто вы такой?
    Незнакомец вернулся на место, осторожно пыхнул сигарой, после чего протянул мне визитную карточку. Про цвет визитки говорить не имеет смысла. Его отгадал бы даже ребёнок.
     — Человек в сером костюме...— удивлённо произнёс я.
     — Что-то не так? — спросил он.
     — Довольно странное имя. Вы хотите сохранить анонимность?
     — С какой стати?! Мне скрывать нечего!
     — У вас нет скелетов в шкафу?
    — Все мои скелеты на кладбище. Я стараюсь как можно скорее избавляться от трупов, если только…
     — Если только что?
     — Если только человек заслуживает пышные похороны.
     — Вы говорите загадками. Что вас ко мне привело?
    Человек в сером костюме ответил не сразу. Пепел дважды упал с его сигары.
    Ремонт паркета не входил в мой скромный бюджет, а пепельницы у меня не было. После недолгих раздумий я протянул левую ладонь. С ходу пошёл в олл-ин. Без гонорара я долго не протяну. Я не стал протягивать правую клешню. Она многое повидала. Была порядком изношена. Её жали грязные руки. Иногда она сама была вся в дерьме.
     — Не боитесь обжечься? — спросил посетитель и стряхнул в ладонь пепел.
    — В этой жизни я обжигался не раз,— проскрежетал я зубами.— Однажды меня опалила взглядом будущая жена. Я изрядно намучился. Одним ожогом больше, одним меньше. Конец всё равно один!
    — С этим сложно поспорить. Однако давайте вернёмся к делу… У меня есть один хороший знакомый. В скором времени ему может понадобиться адвокатская помощь,— произнёс Человек в сером костюме.
     — Какого рода?— уточнил я.
     От боли мой интеллектуальный потенциал резко снизился. Мне пришлось подключить все резервы.
  — Он совершил убийство... Вернее, ряд довольно жестоких убийств. Как вы сами понимаете, в подобных делах необходима помощь защитника,— многозначительно сказал таинственный посетитель.
     — Хотите, чтобы я взял на себя защиту маньяка?!
   — Вам точно не больно?— поинтересовался извращенец в сером костюме, когда очередная порция пепла упала мне на ладонь.
    — Я СЛУШАЮ ВАС! НАЗОВИТЕ ИМЯ!
    Желваки на скулах сыграли кадриль. Больше ни один мускул не дрогнул.
    — Его зовут…— возникла пауза.
    Мой собеседник пронзил меня взглядом своих серых глаз. Энергия как у  атомной станции. Лучше бы он ещё раз стряхнул в руку пепел.
    — Так как его зовут?!— выдавил из себя я.
   — Джек-Потрошитель,— перекатив во рту сигару, неторопливо ответил Человек в сером костюме.
    Мне показался, что я ослышался. Всему виной шок. От боли меня прилично скрутило. Наполовину я был уже под столом.
    — Если не трудно, повторите имя…— С большим трудом я вернулся на место.
  — Вы не ослышались. Его действительно зовут Джек. Люди придумали ему прозвище «Потрошитель».
    Разумеется, я знал злодея с таким погонялом. Как юрист, я обязан был быть в курсе летописи всех злодеяний. Однако преступник этот отметился в девятнадцатом веке на берегах Туманного Альбиона. Я же проживаю в России. Мой дом — Ленинград.ru. Я привык защищать соотечественников. Их страдания мне ближе и гораздо понятнее.
     И потом, рассуждал я, у меня нет визы для подобных дел. Джентльмены в смокингах мне её никогда не дадут. Они предпочитают сыщиков и олигархов. Безденежные адвокаты у них не в чести.
     — Боюсь, что у нас ничего не выйдет,— произнёс я.
     — Вам не нужны клиенты?!
     — Я рассчитываю свои силы. Это дело может мне оказаться не по зубам.
     — У вас проблемы с прикусом?
     — Скорее у меня проблемы со вкусом.
    — У меня есть знакомый имиджмейкер. Он исправит вам вкус. Вы научитесь отличать фуа-гра от фугу и Шопена от Шуберта. И вообще, у вас появится волчья хватка.
     — Чёрт возьми! В детстве мне нравился «Белый клык».
     — Клыков у вас будет полон рот и все белые!
     — Значит, вы настаиваете на том, чтобы я защищал этого парня?..— уточнил я, растирая ладонь.
     — Полагаю, что у вас хватит опыта.
    — Не сомневайтесь. Опыта у меня столько, что если его продать можно купить бутылку хорошей водки.
    — Одну бутылку?! Я думал, что вы стоите не меньше ящика Хеннесси…
    — Человеку свойственно ошибаться.
    — Вы правы. Люди несовершенны,— согласился мой собеседник.
   — А что касается Джека-Потрошителя, то я полагаю, он давно умер,— произнёс я.— Мне кажется его кости гниют где-нибудь в Девоншире на заброшенном деревенском кладбище.
    — Он жив!
    — Вот как...
    — Джек живёт здесь... в Питере.
    — Вот как…— повторил я.
    От удивления, я забыл на мгновенье о физических муках.
    — Вот так!— сказал Человек в сером костюме.
    — И что же... он продолжает убивать?
    — Сейчас нет смысла…
    — А ТОГДА БЫЛ?!
    — Вы должны это выяснить.
   — Ну хорошо… Я надеюсь на то, что Джек-Потрошитель уже выпустил достаточно крови.  Думаю, к нему пришло понимание того, что он сделал что-то не так.
     — Он был избирателен...
     — Он эстет?
     — Он аскет. А вообще, Джек особенный.
     — Это верно. Пятерых вывести из игры… На это не каждый способен.
     — Вероятно, была причина...
     — Не понимаю… Но стараюсь понять.
    — Вот поэтому, я и хочу, чтобы вы взялись за это дело. Вы должны немедленно принять на себя защиту его интересов.
    — Надеюсь, это дело стоит того…
     Мой намёк относительно гонорара был прозрачен, как берёзовый сок.
    — Моя благодарность будет неслыханно щедрой,— произнёс Человек в сером костюме.
    — Я бы хотел понять размер щедрости… Если можно, по сумме трёх измерений.
    В своё время я был пионером. Верил в светлое будущее и электрификацию всей страны. Я переживал за всех негров и знал, что им нужна моя помощь. Я был чертовски наивен. Мне и в голову не могло прийти, что стоящие идеи можно превратить в груду мусора. Потом пришли какие-то люди и сказали, что деньги важнее. Они заявили, что светлого будущего мне не видать, потому что электрификация возможна только за бабки. Негры стали афроамериканцами.  Ум, честь и совесть нашей эпохи тоже были вычеркнуты из словаря. Зато появилось слово «свобода». На бумаге уж точно. Я признался, что был не прав.
    «Ничего»,—  утешал себя я.— «Бамбук тоже гнётся, но не ломается».
     — Внакладе вы не останетесь!— ответил Человек в сером костюме.
     — А взакладе?
     — Тем паче. Вы свободны в принятии выбора.
     — Намекаете на то, что я либерал?
     — Также как и я.
     — Человек привык жить в системе. Без кандалов ему скучно.
     — Ваши руки свободны!
     — Одна рука занята...
    — Мне кажется, что вы напрасно стали юристом,— раздражённо заявил мой собеседник.— Из вас бы получился первоклассный менеджер по продажам. Назовите цену вопроса и давайте подпишем необходимые документы.
     Я ослабил узел галстука. Дал ему подышать. Этот изрядно заношенный аксессуар был у меня в одном экземпляре.
    Воспользовавшись паузой, я прикинул, что данное дело было мне не совсем по душе. Маньяки — сложные нелюди. Впрочем, я ведь и сам не так прост. К тому же на этом деле я мог здорово приподняться. О капитале я думал всегда. Даже Маркс — защитник всех угнетённых, на эту тему постоянно гонял свои мысли.
     — Право, не знаю что и сказать,— ответил я.— Давайте обозначим границы разумного.
     — Я не люблю это слово,— покачал головой Человек в сером костюме.
     — Вы имеете в виду слово «разум»?
     — Я имею в виду понятие «границы».
     — Тут мы похожи. Границы нужны ограниченным людям.
     — Вы не такой. Поэтому я готов исполнить три ваших желания.
     — Я говорил о трёх измерениях. Меня интересует длина, ширина и высота той «котлеты», которую вы выложите за это дело.
     — Мы живём в двадцать первом веке. В наше время измерений значительно больше.
    Человек в сером костюме наседал не меня не по-детски. Было ощущение, что меня прижимают к стенке. Пути отхода отрезаны.
   — Вы не похожи на джинна, а жизнь не похожа на сказку,— сказал я и облизнул пересохшие губы.
     — Мир не такой, каким кажется. Никогда не знаешь кто на самом деле сидит напротив тебя. Нет смысла сравнивать. Имейте в виду, что два желания, в качестве аванса, я исполню немедленно.
     — Вы серьёзно?
     — А вы сомневаетесь?
     — Из уважения я промолчу.
     — В вашем словаре ещё есть это слово?
     — У меня богатый словарный запас.
     — В таком случае вы действительно тот, кто мне нужен.
    Голос моего собеседника звучал убедительно. Я достал из кармана фляжку. С гербом СССР на стенке сосуда. Социальный строй изменился. Но, как я уже говорил, меня не сломить.
      — Хотите взбодриться?— без труда угадав мои нехитрые желания, спросил посетитель.
      — Скорее расслабиться. Я плохо спал. Много работы...
      Иногда я блефую. Это часть моего ремесла.
     — Освежитесь. Я подожду.
     — Ждите. Мне надо подумать.
     В Мексике можно прожить без текилы. В Японии нет смысла налегать на сакэ. В России и дня невозможно продержаться без водки. Кто-то грешит на погоду, но лично я думаю, что её вины нет.
    Зубами отвинтив крышку — левая рука вышла из строя минимум на несколько дней — я увидел, что фляжка пуста. Вчера я усугубил всё до последней капли.
     — Вы пьёте «Байкальскую свежесть»?
     — Я предпочитаю разную водку… Но «Байкальская свежесть» одна из лучших.
     Трефовый туз знал мой любимый напиток… Он, вообще, знал не так мало. Это меня настораживало.
   — Неужели в Байкале ещё есть чистая вода?— с сомнением спросил Человек в сером костюме.
    — Каждый год пересматриваются стандарты,— ответил я.
    — Это связано с заботой о людях?
    — Да. Человеку долго жить вредно. И всё-таки чудеса случаются.
    — В таком случае проверьте фляжку.
   — Не вижу смысла. В Аральском море влаги больше, чем на дне этого близкого сердцу сосуда.
     — А вы не ищите смысл! Просто наслаждайтесь природой.
     — Байкала?
     — Вот именно.
    Я ещё раз зубами отвинтил крышку. Не так энергично, как в прошлый раз. Я понимал, что мой собеседник просто блефует. Иначе и быть не могло.
   Не знаю, как он это сделал...
    ФЛЯЖКА ОКАЗАЛАСЬ ЗАПОЛНЕНА ДО КРАЁВ!
    — Минутку,— сказал я.
     Резко поднявшись с кресла, я набрал номер знакомого доктора и записался на МРТ. От бездействия бортовой компьютер дал сбой. Оперативная память большая, а файлов в ней мало. Вот и мерещится чёрт знает что.
     — Попробуйте на вкус!— сказал Человек в сером костюме, как только я отключил связь.
     — Но как, чёрт возьми, вы проделали этот фокус?..
     Диагноз «шизофрения» был налицо.
     — Вы слишком много думаете!— произнёс мой собеседник.
     — Я не могу не думать… Это мой бизнес.
     — Поэтому вы так быстро поставили себе диагноз?!
     — Как вы узнали?!
     — Это было несложно…— Человек в сером костюме забросил ногу на ногу.
    Я увидел, что носки у него какого-то грязно-серого цвета. Мне показалось, что их не стирали лет десять. Может быть даже пятнадцать. Если судить по запаху то и все двадцать. Подобный аксессуар никак не вязался со всем остальным видом этого странного субъекта. Жизнь замешана на парадоксах.
     — Неужели со стороны я похож на кретина?— спросил я, возвращаясь в кресло.
     — С головой у вас есть проблемы, но они не смертельные.
     — Вы меня обнадёжили... Скажите, вас не смущает то, что я пью на рабочем месте?
     — Честно говоря, я и сам бы не просыхал, но служба есть служба.
     — На кого вы работаете?
     — На людей.
     — Абстрактный ответ.
     — Наоборот. Очень конкретный.
     Мой собеседник незаметно поднимал ставки.
     У меня была неплохая рука…
   Я коллировал. Сделал глоток. На вкус это была она самая — ледяная «Байкальская свежесть».
     — ТВОЮ МАТЬ!— вырвалось у меня.
     — Между «ты» и «вы» разницы больше не делаем?
    Мне пришлось загладить возникшее недоразумение. Для хорошего адвоката это сделать проще простого.
     — Давайте выпьем за вашу мать! Она родила… ГЕНИАЛЬНОГО сына! — сказал я.
   — Неуклюжие извинения приняты,—  кивнул Человек в сером костюме.— Водка холодная? Пьётся легко?
  — Отменная! Эта беленькая очищена холодом марсианского ледника. Никакого вмешательства человека. Хотите глотнуть?
     — Я же сказал, что не пью спиртные напитки.
     — Даже в свободное время?
     — Его у меня нет. Я всё время тружусь.
     — Это шутка?
     — Это даже не розыгрыш.
     — Готов поспорить, что вы занимаетесь спортом!
     — Вы угадали. Я альпинист.
     — Хотите покорить Эверест?
     — Хочу кое-кого вытащить из пропасти.
     — Почему именно вы?
     — Всем остальным просто некогда.
     — Откройте секрет, как вы узнали, что мне по вкусу именно эта водка?
     — Это было сделать нетрудно.
     — Неужели?! Я, например, не знаю какому напитку вы отдаёте своё предпочтение.
     — Теперь знаете,— спокойно ответил Человек в сером костюме.
    И я узнал… «Кащенко» от меня не так далеко. Если сесть на автобус минут через тридцать  окажешься в дурке. Врачи не оставят в беде. Сейчас такое время, когда все обо всех заботятся. Нужно только заскочить в магазин, купить бритву, зубную щётку, трусы и новую рубашку…
    — Рубашку не покупайте. Там вам её выдадут,— сказал Человек в сером костюме.
    — Благодарю за заботу… Но чёрт возьми! КАК?!
   Если бы посетитель был в чёрном костюме, я посчитал бы, что передо мной сидит дьявол… Впрочем, я не верю в существование нечисти. Я верю только в себя. Не всегда. Не так часто, как мне бы хотелось. Но верю.
     — Для меня это сущие пустяки,— усмехнулся Человек в сером костюме.
     — Я В ШОКЕ...
     — От чего?
     — Неужели вы действительно пьёте коньяк Анри IV?!
    — А что тут удивительного?! Всего два миллиона долларов за бутылку. Впрочем, вчера, например, я пил двухсотрублёвую водку. Так что в жизни бывает всякое.
     — Подождите… Вы же сказали, что не заливаете за воротник!
     — Моим словам не всегда можно верить.
     — Вашу мать...
     — Вы её уже поблагодарили. К тому же, я продукт весьма специфического замеса.
     — Вас замешивали на коньяке?
     — Вас интересует рецепт теста — код ДНК, из которого меня создал высший разум?
     — Меня интересует рецепт настойки, из которой сделан Анри IV?! Я не понимаю, почему он такой дорогой!
     — Этого я не знаю.
     — Что же вы знаете?
     — То, что теперь вы сможете читать чужие мысли.
     — Вы на машине?— потрогав правой рукой лоб, спросил я.
     — К вам я приехал на порше.
     — Цвет, разумеется, серый?..
     — У вас мощный аналитический ум.
    — Это предмет моей гордости. Я прикинул вот что… У меня в дурдоме волосатая серая лапа. Какие-то четверть часа и мы в приёмном покое.
     — Даже так…
   — Да. Родной брат моего кота ошивается там в столовой. Возьмём на двоих палату… С серыми стенами. Как следует подлечим нервишки. Что скажите?
    — Нет смысла. Их всё равно расшатают. В нынешних людях столько серости, что даже я начинаю нервничать.
     — И что же нам делать?— растерянно спросил я.
   — Поверьте мне — в этом мире нет ничего невозможного! В психушку попадают те, кто слишком серьёзно смотрит на мир. Так что берите аванс и дело с концом.
     Откинувшись в кресле я посмотрел в окно. На противоположной стороне улицы, в небольшом сквере одни дети играли в снежки, другие строили из песка замки.
     Я перевёл взгляд на Человека в сером костюме.
     — Выходит, вы исполнили два желания?!
     — Выходит, что так.
     — ВЫ ПОСПЕШИЛИ!
     — Но вам не смешно.
    — Конечно! В качестве исполнения одного из желаний, я рассчитывал получить несколько ярдов зелени…
    — У вас нет дачи?
    — У меня ничего нет! Я наживаю только проблемы.
    — Значит, вам нужны деньги?..
  — Я хочу выступить в классном турнире по покеру. Без солидного бай-ина делать там нечего.
    — Вы оголтелый монетарист!
   — Не могу сказать, что это главное слово в моём словаре. Я просто хочу есть. Кормить кота тоже надо.
    — Вы не женаты?
  — В своё время я слишком рано узнал значение слово «брак». С молодой женой мы арендовали малогабаритную яхту и бросили якорь в не очень красивой бухте. Вид так себе. Пляж хоть и нудистский, но кругом  помёт птиц и крупная галька. В молодости, конечно, этого не замечаешь. Мы ощущали себя в раю. Ходили голые и всё такое. Потом прошло какое-то время. Акваторию я узнал лучше, чем уголовный кодекс. На нудистском пляже среди острых камней загорала одна и та же шатенка. Падающее на голову дерьмо альбатросов, начало выводить меня из себя. До определённого момента радовал лишь ребёнок, но когда он подрос и стал человеком это чувство исчезло. У меня появилось непреодолимое желание сняться с якоря и поднять паруса.
     — Ого!
     — Как-то так…
     — Такова жизнь.
     — Не спорю.
    — Ну что же, я очень хорошо понимаю вас. Но вернуть назад два желания я не в силах. Я внёс аванс. Третье желание я исполню после того, как вы встретитесь с Джеком и возьмётесь за это дело.
     — Вы всё-таки дьявол! Только сменили имидж.
     — Я всего лишь Человек в сером костюме.
     — Вы физическое лицо или юридическое?!
     — С момента моего рождения и юридической регистрации, я очень развит физически.
     — Ясно. Давайте подпишем договор... Я немного устал.
    Как я уже говорил, у меня давно не было клиентов. Я потерял форму. Ресурсы мои истощились. Организм требовал витаминов.
    Мы быстро уладили все формальности.
    — Итак, дело сделано! Вашу руку!— торжественно сказал мой доверитель.
    Я протянул для рукопожатия правую руку. Человек в сером костюме попросил левую. Просьба была исполнена. Я стараюсь людям идти навстречу.
    Сигара с противным хрустом потухла в моей ладони.
    Он ушёл. Я бросился в туалет. Не меньше четверти часа держал под холодной водой шипящую  головёшку. Я знал, что если хочешь чего-то добиться, будь готов к жертвам.  Где-то убыло, где-то прибыло. Всё сбалансировано в этом мире.
    Вернувшись в кабинет, я достал фляжку. Крышка долой. Пломба тоже. У меня появилось дело!  Я снова в бизнесе.
    На радостях я прилично набрался.

                3

   С первыми лучами солнца я платил по счётам. Голова была похожа на переспелый арбуз. С бодуна ощущение безысходности только усилилось.
    Попытка вспомнить свой предыдущий день закончилась неудачей. Организм забит шлаками. Файлы запутались.
   Перед глазами всплыл образ человека в сером костюме… Как его звали?.. Я закинул удочку подальше в пучину сознания, но всё было без толку. Я не знал глубины. Наживки у меня тоже не было. Память ни разу не клюнула. Быть может, я был плохим рыбаком?! По большому счёту, я вообще не рыбак. Мне, в принципе, неведомо кто я такой.
   Спустив с дивана ватные ноги, на пару минут я превратился в овощ. Быть овощем не так уж и плохо. В следующей жизни я хотел бы превратиться в капусту. На худой конец можно в морковку. Против редиски я бы тоже не возражал. Человека я исключил априори.
    Проснувшийся кот, выдал гортанную трель. Покер, так звали моего лучшего друга, изогнулся дугой, зевнул и уткнулся мне в руку. Чёрный, с белой манишкой на груди, он был единственным существом, которое любило меня практически бескорыстно.
   На его ласку я ответил взаимностью. И тут же почувствовал боль. Ладонь была вся в ожогах. Жизнь со мной бывает сурова.
     За эту мысль стоило выпить.
    Я  обыскал всю квартиру, прежде чем нашёл в туалете завалившуюся за бочок фляжку. Она была заполнена под завязку! После хорошей выпивки в ней не остаётся даже молекулы спирта. А тут на тебе — океан душеспасительной влаги… Когда такое и было?!
    Дрожащими губами я приложился к горлышку… Ледяная «Байкальская свежесть» зашла как нельзя кстати. Сосуды снова расширились. Дышать стало легче. Жизнь показалась не такой уж дерьмовой штукой. Фляжка тут же наполнилась вновь! ЧЕПУХА, НО ПРИЯТНАЯ!
   С остервенением истинного рыболова я стал забрасывать удочку сразу во все извилины. Поклёвка усилилась. В моём воспалённом воображении вновь всплыл образ Человека в сером костюме. Я ещё выпил и вспомнил всё! Ну почти всё. Есть вещи, которые лучше забыть.
    Итак, я взялся защищать Джека-Потрошителя! БРЕД?! ФЕЙК? ПРАВДА! НЕЛЕПИЦА?! ИСТИНА! ЕРУНДА?! КЛАСС! Я — ДУРАК?! ПОЛНЫЙ! 
   В холодильнике,  кроме кошачьего корма, ничего не было. Покер вылизал всё подчистую. Мне не чем было даже занюхать.
     — Мяуррр…— произнёс он.
    Кошки всё-таки благодарные твари. Не такие эмоциональные, как собаки, но гораздо более чуткие. Они не облизывают всех подряд.
   «Спасибо!»
   Я услышал вдруг тихий голос. Однако в квартире кроме меня и Покера никого не было…
  А может быть это белочка?! Я всегда считал, что смогу избежать долгожданной встречи. Белки очень прожорливы. На одних орешках можно с лёгкостью разориться.
   «Большое спасибо!»
  Раздался всё тот же голос.
 И тут до меня дошло. Мой доверитель расплатился весьма необычным способом. Отныне я могу читать даже мысли животных... ШИЗОФРЕНИЯ?! МАГИЯ! ИДИОТИЗМ?! САМО ПРОВИДЕНИЕ?! ЧРЕЗМЕРНОЕ САМОМНЕНИЕ?! НЕВОЗМОЖНОЕ — ВОЗМОЖНО!

                4
 
    В офис я отправился на метро. Я люблю общественный транспорт. Появляется ощущение, что в этом мире ты не один. От машины я избавился после развода. Машина — женского рода. Всё что было связано с бабами, я вычеркнул из своего словаря без лишних сомнений. Если смотреть постоянно в прошлое, проморгаешь наступление будущего.
    В вагоне я решил проверить свой дар. Хакеры нынче в тренде. Я начал сканировать мозги   своих собратьев по разуму и запутался в матрицах. Уткнувшись в смартфоны, фолловеры барахтались в социальных сетях. Невод был крепкий. Лайки, дислайки, модный контент — сплошные дакфейсы. Так я узнал, что хештег рулит миром. На миг одна хейтерша вырвалась из сети. Девица подумала о внезапно начавшихся месячных. Параллельно её мысли были заняты роллами с угрём, которые она обещала приготовить какому-то классному парню. Ну что же… Уже кое-что.
     Сидевший напротив меня чувак, мечтал об интимной близости с молодой Шерон Стоун. Я пригляделся внимательно. Знакомая морда. Она мне порядком поднадоела. Каждый день по утрам её вижу в зеркале.
    У одного бородатого мужика на мгновение промелькнуло что-то стоящее, но  тут же смешалось со всем остальным дерьмом. Считывание файлов оказалось занятием скучным. Я даже немного расстроился. Вера в человечество таяла, как мороженое в жаркий солнечный день. Всё-таки гонорар нужно было брать по старинке — деньгами. Эти все инновации и ноу-хау не для меня. Мир заплутал в технологиях. Это точно. Ну что же… Бывает и так.

                5

    На одном этаже с моим адвокатским кабинетом располагались парикмахерская и мастерская по ремонту разного тряхомудья.
    Из мастерской доносился звук работающего шлифовального станка. Из парикмахерской жужжанье машинки. В отличие от меня народ был при деле. Люди  чистили карму. В мастеровые попадают те, кто прилично согрешил в прошлой жизни. Моя карма если и не была в грязи, то от безделья запылилась довольно сильно. Мне нужно было напрячься. В следующей жизни я мог оказаться за стенкой.
   Устроившись в кресле, я включил ноутбук. Решил подумать о новом деле. Поломать голову. Пошевелить извилинами. Изучить материал. Очень важно с самого начала взять быка за рога. Я предпочёл бы взять корову за вымя, но не все желания выполнимы.
    О Джеке-Потрошителе знал я немало. С ходу понял всю сложность принятой на себя защиты. Злодей замочил пятерых баб. Почерк настоящего зверя. Впрочем, пять женщин не так уж и много. Были душегубы пострашнее его. Я ведь и сам не подарок. Если посчитать всех стерв, которые насолили мне за всю мою недолгую жизнь, а потом сопоставить с возможной расплатой, то крови на моих руках было бы значительно больше.
   Вернувшись к Джеку, я отметил, что он выбирал особый вид женщин. Проституток вычёркивал из игры с особой жестокостью. Кромсал так, что скотобойня просто парк культуры и отдыха, по сравнению с той мясорубкой через которую пришлось пройти потерпевшим. Четверым из пяти его жертв было больше сорока лет. Пятая девица оказалась гораздо моложе. Она прожила всего четверть века. Ей пришлось раньше других сбросить карты.
    Задача адвоката отыскать что-то хорошее даже у кобры. Инь и ян в действии. За тысячи лет никаких сбоев. Одно состоянии неизбежно перетекает в другое.
    Впрочем, всё это лирика. На самом деле я с трудом представлял себе линию защиты, которая могла бы оправдать моего подзащитного. Ему светило три, а может и все тридцать три пожизненных срока. И всё же я не сомневался в собственных силах. Я двигался на позитиве даже тогда, когда любому другому юристу дело кажется безнадёжным.

                6
 
   Пальцы здоровой руки выдали по столу барабанную дробь. Верный признак того, что я хочу как следует накатить. На третьем глотке меня отвлёк Моцарт. Разумеется, не сам композитор, а только одно из его бессмертных творений.  Я полюбил музыку этого австрийского гения чуть больше, чем деньги. Симфония №40 на моём, повидавшем виды, самсунге, играла чаще всего.   
    Номер звонившего абонента был мне неизвестен. При таком раскладе я мог слушать Моцарта вечно. С годами тянешься к классике.
     За меня ответила пресловутая питерская интеллигентность:
     — Адвокат Орлов слушает.
     — Добрый день, коллега,— в трубке послышался хриплый голос.
    Какое-то время до меня доносилось тяжёлое прерывистое дыхание.
    — Говорите!— нетерпеливо сказал я, гадая кто из адвокатов решился мне позвонить.
  — Меня зовут Падвух…— раздался голос.— Генри Львович Падвух. Вы, наверняка, слышали моё имя?..
    Слышал ли я фамилию Падвух?! Это всё равно, как у боксёра спрашивать про Майка Тайсона.
    Падвух прослыл в адвокатской среде одним из самых крутых защитников. Лично я считал его первым номером.
    От волнения у меня в груди обнаружился сильный спазм. С похмелья такое бывает. На нервной почве тем паче. Я нащупал пульс, потрогал лоб, почесал яйца. Только потом ответил:
     — Слушаю вас, Генри Львович.
     — Я сейчас в Мариинской больнице… — произнёс Падвух слабеющим голосом.
     — Сочувствую. Чем я могу помочь?
     — Жить мне осталось недолго... Нам нужно встретиться.
     — Сколько именно осталось вам жить?— спросил я заботливым тоном.
     — Врач мне сказал, что не больше часа...
     — Он хороший специалист?
    Снова возникла пауза.
     — Гольдберг очень…
    — Можете не продолжать… Я всё понял,— перебил я коллегу.— До вас мне ехать сорок минут, не больше. Я постараюсь успеть. Мой офис, если вы знаете, находится…
     — Вы не могли бы поторопиться! Я умираю…
     — Держитесь! Я хотел по пути купить яблок.
     — Зачем?
  — Вы в больнице. Так положено. В лечебное учреждение нехорошо приходить без гостинцев.
     — Я не ем яблоки. Возьмите груши.
     — А персики брать?
     — Если без девочки, то не надо.
     — Как насчёт священника?
    — Он мне не нужен. Прихватите раввина. Хотя нет. Оставьте его в синагоге. Иначе вы не успеете!
     — Вы потеряли веру?
     — А вы?
     — Я вычеркнул это слово из словаря.
     — Так вы едете?
     — Считайте, что я в пути.

                7

    В замке щёлкнул ключ. В парикмахерской по-прежнему жужжала машинка. Станок в мастерской тоже работал. Люди и вещи крутились вместе с планетой. Это целое искусство.  Ему нужно учиться с рождения. В наше время нет смысла изучать математику или физику. Гораздо важнее научиться технике вращения в обществе. В этом деле равных мне не было. От предвкушения удачи у меня закружилась голова. Я сделал фуэте в противоположную сторону. Упал. Поднялся. Всё сразу же встало на свои места.

                8
 
   Генри Львовичу было уже прилично за шестьдесят. Как я уже сказал, это был настоящий монстр своего дела. Оратор каких поискать. Карузо родился с куском золота в горле. У Падвуха вместо миндалин прижились два слитка платины. Люди несли последние деньги, чтобы он взялся их защищать. На зону отправляться никому не резон. Падвух просил ещё. Народ залезал в долги и выкладывал всё до последней копейки. Генри Львович пахал, как вол. Иногда он был похож на шакала. Моментами напоминал хорька, но всё равно работал, как проклятый! Я знал немало людей, которые желали ему в аду гореть синим пламенем.
     Я стоял на остановке. Думал, зачем я понадобился этому старому херу.
   Со вчерашнего дня прилично похолодало. Солнце светило плохо. Природный газ дорожал. Энергия звезды иссякала. Я сорвал ромашку  и занялся метафизикой. Всё впустую! Я нарвал целый букет белоснежных цветов. Ни ответов, ни даже предположений.
   Наконец подошла маршрутка. Я растолкал всех на входе. На время вычеркнул слово «интеллигентность» из своего словаря. На часах у меня оставалось сорок три минуты. Планета движется. Часы тикают. Инерция очень сильная.
    На моё счастье водитель оказался узбеком. У парней из Средней Азии свои правила дорожного движения. Он нёсся закоулками, окольными и подземными путями. В районе Смольного маршрутка взлетела и через пару минут с грохотом опустилась возле входа в больницу. Я вышел и врезал за весь солнечный Туркестан, подаривший миру столь бесстрашных людей. Второй тост был за то, чтобы этот мудак никогда мне больше не встретился.
     Третий тост я произнести физически не успел, ибо, задрав голову, отвлёкся на надпись видневшуюся на входе в лечебницу:
    
«Мариинская больница построена для бедных в 1803 году»
      
      С той поры ничего не изменилось. Государство по-прежнему заботится о народе.
     Когда я появился на пороге отделения реанимации у меня оставалась пара  минут.
    Шлагбаум с пятым размером бюстгальтера тут же перегородил мне путь. Однажды мне довелось приласкать малютку, у которой был размер не ниже шестого. Я тогда здорово измотался, но на меньшее был уже несогласен.
     — Мне нужен адвокат Падвух!— закричал я, увидел в палате с дюжину коек.
     — Сюда нельзя!— включив сирену, завопила медсестра.
     — Мне можно!— рявкнул я, и смело пошёл в олл-ин.
    Если ставишь на карту всё, противник частенько пасует. Напор у меня тот ещё.
     — Кто вы такой?!— убавив звенящие интонации, спросила она.
     — Адвокат Орлов!
     — Неужели?! А я думала вы — Господь Бог!
     — Вы почти угадали.
     — Не может быть!
     — С чего вы взяли, что во мне нет божественного начала?!
     — Давайте лучше поговорим о конце!
     — Это моя любимая тема.— Я ослабил ремень на брюках.
   — Вы с ума сошли!— смутилась медсестра.— Я имела в виду то, что пора прекратить перепалку.
     — Чёрт возьми! Вы только это имели в виду?
     — Да. Имела!
     — ПОВТОРИТЕ ИЛИ ПРОПУСТИТЕ МЕНЯ!
     — Ни за что! Вы можете быть заразны!
     — Во мне нет ни одного вируса!
     — Откуда вы знаете? А вдруг у вас...
     — У меня ничего нет! К тому же «профилактика» моё любимое слово!
    Я достал фляжку. Засадил. Выдохнул перегаром.
   Медсестра вдохнула разок и рухнула в обморок.
     На путях загорелся зелёный свет. Я ринулся мимо коек.
    Падвух лежал в самом конце палаты. Через секунду я уже стоял возле его изголовья.
     — Я ждал вас,— повернув голову, слабеющим голосом произнёс Генри Львович.
    Из напичканного катетерами тела стремительно утекала жизнь.
    — Вот и я!— ничего лучшего я не придумал.
    — Наклонитесь,— прошептал он.
    Я бросил взгляд на часы. Секундная стрелка неумолимо двигалась в сторону еврейского кладбища.
    — Говорите!— Я склонился над телом.
    — Коллега… Я хочу, чтобы вы… — он задержал дыхание.
    Говорить ему было непросто. В таком состоянии каждая буква тяжелее пудовой гири.
  Я вспомнил о своём даре. Заглянул в голову старого маразматика. Однако чтение мыслей мне ничего не дало. Нейронные связи оказались спрятаны глубоко. Легче было добраться до Марианской впадины. Профессионал. Старая школа!
     — Мне помочь составить вам завещание?— спросил я.
     — Я хочу…— словно пикирующий бомбардировщик, Падвух зашёл на вторую попытку.
     — Чёрт возьми! Я не успел купить груш!— воскликнул я, перебив Генри Львовича.
     — Ничего страшного…
     — Надо было взять хотя бы грамм сто винограда!
     — Чёрт с ним…
     — Неужели вам нравятся сливы?!
     — Я умираю…
     — Не смейте отчаливать! Вы не сказали главного!
     — Вы не даёте мне…— Падвух стал задыхаться.
     — Держитесь, вы ведь мужчина!
     — А вы?..— прохрипел он.
     — Я могу доказать! Если хотите, потрогайте меня чем-нибудь между ног.
   — Это лишнее...  Значит, вы не испугаетесь… Нет… — сумбурно проговорил он и начал закатывать глаза.
     — Чего я не испугаюсь? Говорите, коллега!
    Падвух на секунду пришёл в себя. Одной ногой он был уже там, откуда не возвращаются.
     — Я хочу, чтобы вы... взяли дело... Освальда,— на выдохе произнёс Генри Львович.
     — КОГО?!
     — Ли Харви Освальда...
      Губы Падвуха задрожали. Началась агония.
     Просьба коллеги меня озадачила.
   Во-первых, в адвокатской среде делами делится не принято. У нас каждый сам за себя. Закон выживания вида. Адвокаты и проститутки в этом смысле очень похожи. Своего клиента просто так никто не отдаст. Это всё равно как расстаться с дойной коровой. Социальная дистанция от одного защитника до другого метров сто, а то и все двести. Больше даже чем во время предыдущего карантина.
   Во-вторых, Генри Львович хотел, чтобы я взялся защищать покойника. Да ещё иностранца!  Вчера я принял на себя защиту Джека-Потрошителя. Однако никто не видел его могилы. Свидетельства о смерти обществу также представлено не было. А раз так, то не исключено, что Джек жив и мается где-то здесь… в Питере!
   Насчёт Освальда я был уверен в обратном. Уже другой Джек… Джек Руби 24 ноября 1963 года прикончил этого парня в прямом эфире американского телевидения. Убийца Кеннеди скончался в Парклендском госпитале Далласа и был похоронен в Форт-Уэрте на кладбище Роуз Хилл Парк Мемориал. Это факт не требует дополнительных доказательств.
    — Вы не ошиблись? — на всякий случай уточнил я.— Может быть, вы хотели назвать мне другое имя? Например, это мог быть латыш Освальдс или грузин Освальдкидзе?
   — Я взялся защищать американца Ли Харви Освальда, коллега… — из последних сил сказал Генри Львович.— Я отыскал серьёзные аргументы, свидетельствующие о его невиновности... У меня на руках сильные карты, которые я собирался предъявить суду.
   — Назовите комбинацию. В противном случае, я не пойму о чём идёт речь.
   — Комбинация была не ниже карэ…
   — Ого!
   — Четыре туза!
   — Ага!
  — Я умею… умел работать. Вы ведь не станете спорить, что в адвокатуре я был номер один?..
   — Эта аксиома требует доказательств… Но вам я поверю на слово.
   — К несчастью меня подстрелили и теперь я стою… вернее лежу на краю пропасти.
   — В вас стреляли из пистолета?!
  — Из всех стволов сразу. Адвокаты, коллега, всегда на линии огня. Неужели вы этого не знали?!
  — Я стараюсь всё время двигаться по кривой. Мою линию жизни просчитать очень непросто.
    — Вы молодец…— выдохнул Падвух.
    Я снова обратился к часам. У меня было секунд десять... не больше.
    — Почему вы хотите, чтобы именно я взялся за это дело?
    — Вы лучший адвокат… после меня.
    Восемь секунд.
    — С чего вы это решили?
    — Жизненный опыт. И потом... Так сошлись звёзды.
    — Ого!
    — Ага...
     Пять секунд.
    — С кем мне связаться? Я должен заключить соглашение.
    — Позвоните…
    Жизнь Падвуха подошла к концу. Мне нужна была секунда-другая. Я сорвал с запястья часы. Бросил их на пол и втоптал каблуком в покорёженную больничную плитку. Часы были недорогие. Они напоминали мне о последнем выигранном деле. Судебный процесс состоялся три или четыре года назад. Может быть пять. Я тогда дал всем жару. Обещал в кулуарах порвать прокурора. В итоге, порвали меня, но за свою смелость я получил неплохой гонорар. С него-то я и купил эти часы…
    Итак, я сделал всё, что мог. Однако планета по-прежнему двигалась и время шло своим чередом. Я оказался не так уж крут.
    Приборы, отвечающие за жизненные показатели Падвуха, запищали. Сбежалась куча врачей, но всё оказалось без толку. Реанимационные мероприятия не принесли желаемого результата. Искусственное дыхание тоже не помогло. Тантрический массаж добавил к нулю две единицы, но этого пульса не хватило, чтобы вернуть Генри Львовича к жизни. Вторая нога Падвуха отправилась вслед за первой.
    — Оно и немудрено,— сказал завотделением.— Всё-таки пятьдесят три огнестрельных ранения! Пятнадцать дырок априори несовместимых с жизнью. В нём столько свинца, что ещё можно было бы снять десяток фильмов про Рэмбо.
    — Мы сделали всё, что могли. С его предстательной железой, удивительно, что он вообще продержался так долго,— заметил второй целитель в белом халате.
    Третий согласился с двумя предыдущими ораторами. Четвёртый сделал вид, что его не было. Пятый писал заявление главному врачу. Шестой строчил прокурору. Седьмой заявил о самоизоляции. Восьмой думал о том, что зря он пошёл в медицину. Нужно было купить диплом брокера.
    Я вышел из больницы в подавленном настроении. Падвух не сказал главного. С кого брать бабки?.. Неясно.
     На свежем воздухе я подвёл предварительный итог нашей встречи.
    Итак, Генри Львович ушёл в мир иной. Его талант навсегда останется в наших сердцах. На какое-то время уж точно. Думаю, что ненадолго. Денег у него всегда было больше, чем совести. О покойниках я всегда говорю только правду.
    Мимо меня прошёл какой-то старик в фуфайке. В России жизнь шла своим чередом.

                9

   Прикинув на картах все повороты фортуны, я решил в офис не возвращаться. Я позвонил другу и договорился о встрече. Смерть Падвуха вогнала меня в депрессию. Я был похож на гвоздь, который умелая рука плотника засадила в доску по самую шляпку. Мир вокруг меня сжался до размеров шалмана.
    Все адвокаты в опасности. В списках на уничтожение теперь я — номер один. Нужно было ценить каждый день.
   Я не сразу понял, что поступил опрометчиво. С моими способностями лучше запереться дома. Желательно сразу на все замки.
   Как оказалось, под мухой друг думал про меня  всякие гадости. В лицо этот подлец говорил мне одно, а в голове прокручивал до боли обидные комбинации. Если быть до конца откровенным, то я был не лучше его. Подлости во мне даже больше. Комбинаторика моей беспринципности побила бы и фулл хаус. Тем не менее мне было обидно.
     В общем, он сошёл с поезда. Я рассчитывал на то, что в этой жизни мы вместе доедем до конечной станции, но не срослось. Ну что же… Бывает и так.

                10
 
     Вечером я сыграл в карты с Покером. Обычно я играю в сети на виртуальные фишки. Но сегодня я нуждался в настоящем живом партнёре. Мне необходимо было видеть глаза противника, чувствовать его коварство, агрессию. Мне хотелось настоящих эмоций.
    На протяжении многих лет пристально наблюдая за мной, Покер многому научился. Однако на его беду я знал все его карты и потому выигрывал без большого труда. Разумеется, с моей стороны подобное поведение казалось абсолютно бесчестным. Впрочем, как адвокат, я быстро нахожу оправдание любой мерзости. Всему виной было собственное тщеславие. Любыми путями я должен был удовлетворить эту сволочь.
     Глубоко за полночь, когда жажда жизни во мне иссякла, я решил не мудрить. Игра началась по правилам. Поражение не заставило себя долго ждать. Покер мастерски блефовал. Его ушлый фейс постоянно вводил меня в заблуждение. Мне не удалось больше взять ни одной раздачи. В конце игры я пошёл в олл-ин. Собрал комбинацию из пары мясистых двоек. На руках у меня было два красивых гуся. Расклад тот ещё! Однако у кота оказался в лапах сет из... трёх птиц. ФЕЙК? Ни в коем случае! В смысле охоты на разного рода пернатых мне до него далеко. Я потерпел фиаско.
   Эндорфины в моей разбавленной спиртом крови упали практически до нуля. Однако тестостерона было не меньше, чем воды в Ладоге. Включив компьютер, я зашёл на сайт, где предлагают клубнику со сливками. Хотел посмотреть видео со своей любимой блондинкой. Инстинкт размножения брал меня за причинное место и требовал сатисфакции. Вот только доступ на сервер был запрещён. Планета перенаселена. Кто-то там наверху решил, что размножаться нет никакого смысла. Даже имитация страсти теперь под запретом.
    В этот день я остался один на один со всей суровой действительностью. Ну что же… Бывает и так.
    
                11
   
   Утром я проснулся всё с тем же намерением передать кому-нибудь своё ДНК. Ночная перезагрузка не помогла. Продолговатый мозг был зациклен на вечном. Он почему-то решил, что такие как я — гордость нашей Вселенной. Я уверил его в обратном. Второй раз делиться своими генами я не хотел. Бесполезная трата сил и эмоций.
     От отчаяния мне захотелось работать. Желательно головой. Подобная мысль дьявольски унизительна. Обидно признаваться самому себе в том, что в этой жизни меня интересует только пайка чёрного хлеба.
    Однако не тут-то было. Из громкоговорителя, одного из тех, что стоят на крыше, раздался тревожный голос. Сотрудница МЧС  сообщала о том, что мир поразил страшный вирус. На сей раз никакого блефа. Дело было серьёзное. «Мамон 20-21» был обнаружен в помёте найденного в девятнадцатом веке мамонта. Из добытых фекалий вирус воспарил в воздух и стремительно порхал по планете. Людей призывали соблюдать режим самоизоляции. Дистанцироваться друг от друга на расстояние длины туловища доисторического животного, которая составляла не менее шести метров. Вирусологи обещали разного рода мутации способные вырастить у человека сразу тридцать три бивня. Жуткое дело. Пришлось мне остаться дома. Слово «забота» из моего словаря. Жаль только вирус активируется тогда, когда подворачивается неплохая работа.
    Весь день я гонял в голове мысли о Джеке-Потрошителе. Моментами думал о Ли Харви Освальде. Мне хотелось разобраться почему люди идут на преступление… Что заставляет нас всех преступать черту… В чьих руках мел, которым ограничивают нашу свободу... Для подобного анализа опыт у меня в этом смысле гигантский. Думал я много, но честно говоря, так ничего не надумал. Всё это время моя правая рука крепко сжимала фляжку. Я ни на минуту не забывал о профилактике. Каждые полчаса открывал рот и смотрелся в зеркало. К счастью бивни у меня не росли. А вот глаза мутнели и взгляд становился дебильным. Я взял с полки какую-то книгу и начал читать. После каждой прочитанной страницы я делал глоток и вновь возвращался к проверенному в веках антидоту.
    Деградацию я замедлил, но остановить гибель вряд ли мне было по силам… Меня спасло только то, что к девяти вечера я достиг коматозного состояния и не узнал, чем закончилось дело.

                12
 
     Знание пришло ко мне утром. Самое мудрое время суток. Всё та же девица сообщила, что за сутки была создана сверхмощная вакцина, с самонаводящемся шприцем. Вакцина прикончила вирус на подлёте к нашей необъятной Родине. Победа была добыта за сравнительно небольшие деньги! Каждый житель страны был обязан заплатить за флакончик смехотворную цену. Однако даже таких бабок у меня не было. Я взял у Покера кредит под триста процентов. Он меня любил и дал деньги без лишних вопросов.
    На улице оказалось довольно людно. Все были в масках. По большому счёту не изменилось практически ничего. Разве что на вдохе лёгкие загребали чуть меньше воздуха. Людей просили дышать через раз, не пердеть, поменьше работать, на свадьбах и кладбищах не собираться, а если уж кому и приспичит жениться, либо умереть, то больше десяти свидетелей подобного таинства быть не должно. Если желающих было больше, следовало тянуть жребий. В противном случае пришлось бы тянуть срок. Допустимое расстояние сокращалось вдвое и равнялось ровно трём метрам.
    Я шёл к автобусной остановке. Строил рожи прохожим. Под маской можно делать всё, что захочется. Можно даже ограбить банк и восстановить социальную справедливость. Кислородное голодание налицо.
      Вскоре начался снег. Потом расцвела зелень. Затем запели птицы. Флора и фауна ничего не знала о карантине. Растения и животные жили своей жизнью. Человек и природа двигались параллельно. За это стоило выпить. Что я и сделал.
     Чарующие звуки «Волшебной флейты» оказались в этом смысле, как нельзя кстати. Моцарт всегда меня тонко чувствовал. Я отвечал ему тем же.
    — Алло,— сказал я, как только закончилась увертюра.
  — Добрый день, Вадим Александрович,— слащаво запело что-то приторное из смартфона.— Вас беспокоят из Адвокатской палаты. Сегодня в двенадцать часов состоятся похороны Генри Львовича Падвуха. Вы лично приглашены покойным.
     — Он с вами связывался с того света?!
     — Вы сомневаетесь в его паранормальных способностях?!
    — Нисколько. Генри Львович никогда не был нормальным адвокатом. Словно магрибский колдун он выигрывал самые безнадёжные дела. Поэтому и брал за это неслыханные гонорары.
    — Тогда стоит ли обсуждать его приглашение?..
  — Вы правы. Не будем терять время даром. Падвух бы это не оценил. К тому же его закопают, и я не смогу собрать деньги брошенные на его гроб.
    — В таком случае поторопитесь. Если вы не успеете вовремя, ваше место займёт другой.
    — Вы хотите сказать, что я под номером десять?
  — Об этом я и толкую. Больше десяти человек на кладбище собираться нельзя. Таков законный подзаконный акт.
   — Я не слышал о нём… Читал, но толком не разглядел. Вы забыли, что я юрист?
 — Да-да. Я помню. Вы всегда найдёте лазейку. Неужели вы круче, чем Дэвид Копперфильд?!
 — Не делайте из меня культа!— перехватив инициативу, я доказал, что действительно человек дела.— Назовите лучше место похорон!
     — Северо-восточное кладбище. Вход с южной стороны, потом идёте строго на север, оттуда на юго-восток с поворотом на запад.  Там вы увидите гроб со скелетом.
      — Скелет в маске?
   — В противогазе! Ровно в полдень, когда на Петропавловке выстрелит пушка, Генри Львовича предадут нашей грешной земле.
     — Выстрелит пушка… Но так я могу попасть под огонь! Осколки и всё такое…
     — Будьте мужественны! Адвокат не должен быть трусом.
    — Адвокатов в принципе не должно быть. Сейчас о нас так заботятся, что я ощущаю себя в раю. А рай — это место, в котором отсутствует мотивация на совершение греховных поступков. Там адвокаты без надобности.
   — Вот как… Но Падвух хотел попасть именно в рай. Он считал, что даже там для него непременно найдётся работа.
   — Он был чертовски умён! Однако рай закрыт. Карантин. Вы разве не слышали?
   — Вы знаете законы лучше меня. А вообще, мы теряем время. Не забывайте о том, что если Генри Львовичу на него наплевать, то для нас оно ещё движется!
  — Хотите сказать, что Титаник скоро отчалит?!
  — О чём я вам и толкую!
  — А деньги?.. Дистанция между монетами соблюдается?
 — В отличие от людей — нет! Чем кучнее, тем лучше! Если Генри Львович, каким-то чудом, не откроет в раю юридическую консультацию, то они ему могут понадобиться.
  — В ТАКОМ СЛУЧАЕ Я ЛЕЧУ!

                13
 
    Я должен был проводить Падвуха в последний путь! Цель у меня была абсолютно корыстная. Не исключено, что я узнаю на похоронах с кем покойный заключил соглашение на защиту Освальда.
   Я не стал дожидаться маршрутки. За день самоизоляции подкопил сил. Нужно было размять затёкшие косточки. Опустив краешек маски, я глотнул из фляжки и на допинге двинул в сторону кладбища.
    В маске бежать непросто. Будь кладбище чуточку дальше, я прибежал бы скорее всего на собственные похороны. На одном перекрёстке я нарушил правила дорожного движения. За мной погнался полицейский, но поймать ему меня было не суждено… По закону он не мог приблизиться ко мне ближе, чем на три метра.
   На кладбище было тихо. Движения нет. Жизни тоже. Из звуков только шелест листвы. Дизайн очень скудный. Огороженные клочки земли два на три метра. Мраморные надгробия практически у всех одинаковые. Никаких пентахаузов и золотых унитазов.
    Я не пошёл по инструкции. У меня свой путь развития. Без тени сомнений я двинул на юго-запад. Потом на юго-восток. Кинул петлю в направлении созвездия «Девы». Барышню я не поймал и от отчаяния рванул строго на север. Так я отыскал могилу маэстро.
    Возле гроба из красного дерева на положенном расстоянии стояли родственники и коллеги покойного. Каждый из соратников по адвокатскому ремеслу рассчитывал на то, что теперь он номер один. Внешне они не проявляли эмоций. Адвокатура в этом смысле сродни покеру. Даже под маской нужно уметь скрывать свою радость. У родственников усопшего взгляд был иным. Их глаза  сияли  неземным светом, который должен был осветить теневые банковские счета и спрятанную от посторонних глаз налогового инспектора недвижимость Генри Львовича.
    Рядом с изголовьем покойного, всё на том же положенном расстоянии, стояла одетая во всё чёрное безутешная вдова. Её лицо прикрывала вуаль. Под тканью виднелась чёрная маска. Этой пиковой даме было сложнее всего. Остальным чуть легче. Мне значительно проще, чем кому бы то ни было.
    Пришедшие проводить в последний путь знаменитого адвоката говорили много и конструктивно. Когда до меня дошла очередь я был краток. Тем самым я подтвердил, что талантлив, как Бог!
     Врать я не хотел, а говорить правду было мне неудобно. Минут тридцать, склонив голову, я стоял в полнейшем молчании, давая всем понять, что теперь я — номер один. Маска скрывала моё лицо. Никто не мог понять, кто я такой. Со стороны я бы и сам себя не узнал.
    Наконец покойного предали земле. На крышку гроба беззвучно упала одна  копейка. Я не стал пачкаться. Химчистка моего и без того задрипанного костюма, стоила бы мне гораздо дороже.
    Церемония закончилась. Начал накрапывать дождь. Я подошёл к вдове так близко, насколько это было возможно. С недавних пор я ношу в кармане рулетку. Отмерив положенные три метра социальной дистанции, я принёс ей свои соболезнования.
     — Благодарю вас,— сказала она так тихо, что мне пришлось напрячь все органы чувств.— Вы тоже адвокат?
     — Увы,— ответил я.
     — Почему «увы»?
    — Потому что адвокат вынужден защищать чужие пороки и не обращает внимание на свои.
     — Вы порочны?!
     — Чрезвычайно.
     — Вы так хорошо знали моего мужа?
     — Я был близок с ним всего лишь однажды.
     — Ах, вот как… Я не знала, что Генри был близок с мужчинами.
   — Согласитесь, лучше женатому человеку искать дружбу в мужской среде, чем бросать взгляды в сторону женщин.
    — Хотите сказать, что сейчас это модно?
    — Дружить?
    — Ах, если бы!
   — Не понимаю…— Мне пришлось воспользоваться своим даром.— НЕТ, ЭТО НЕ ТО, О ЧЁМ ВЫ ПОДУМАЛИ!
   — Вы знаете, о чём я думаю?!
   — Я?.. Догадался! Генри Львович незадолго до смерти мне позвонил и попросил приехать в больницу.
   — Зачем?
   — Чтобы шепнуть на ухо свою последнюю просьбу.
   — Прямо на ухо?
   — Его губы коснулись моей правой мочки.
   — Так значит всё-таки…
  — Нет. Вы опять не так поняли. Он пытался мне сообщить очень важную информацию и невзначай коснулся меня губами.
   — И как они вам?
   — Кто?
   — Что!
   — Вы о чём?
   — О губах!
   — Не знаю… Думаю, вам виднее.
   — Думайте, что хотите,— задумчиво сказала она.— И что же он вам шепнул?.. Что он всех нас ненавидит?
    — У него был для этого повод?
    — Он отвечал взаимностью.
    — Но ведь вы только что буквально рыдали…
    — Люди плачут не только от горя.
    — Лично я ничего плохого о вашем муже сказать не могу.
    — Опять промолчите из вежливости?
    — Я соблюдаю традицию.
    — И дистанцию, видимо, тоже.
    — Как гражданин, я — законопослушный.
    — А как человек?
    — Для начала нужно определиться с терминами и понять, кто такой человек...
    — Вы правы. Нужно хорошенько подумать, перед тем как что-то сказать!
   — Думать моя работа. В этом деле я лучший.— Я бросил взгляд в сторону могилы.— Теперь  я  — номер один.
    — Быть первым номером тяжёлая ноша.
    — В юности я занимался тяжёлой атлетикой.
    — И что? Добились успехов?
   — Мог бы добиться большего, но мне не хватало ума. Я отложил штангу и переключился на шахматы.
    — Ничего себе поворот!
    — Слишком резкий! Я в него не вписался.
    — Из вас не вышел чемпион мира?
    — Из меня много кого не вышло. Однако гораздо важнее то, что в меня никто не вошёл.
    — Вам повезло!
    — Тьфу, тьфу, тьфу… Я — фартовый!
    — Давайте пройдёмся,— предложила вдова.
    Мы двинулись по тенистой аллее. Разумеется, соблюдая дистанцию.
    — Можете подойти ближе,— сказала она.
    — Спасибо, но я воздержусь.
    — Боитесь заразиться?
    — Если мы будем слишком близки… заражения нельзя исключать.
    — Вы больны?
    — Я очень заразен.
    — Чем именно?
    — Интеллектом.
   — Ого! Это действительно страшная гадость. Впрочем, я ничего не боюсь. Все страхи у меня позади.
    — А у меня наоборот.
   — Впереди?
   — Угу.
   — Вы мужчина. Это очень даже естественно,— сказала она.
    У неё был сексуальный голос. А у меня много эрогенных зон.
  — Давайте поговорим о Генри Львовиче…— молния на ширинке напоминала об отсутствие должной свободы. Мне захотелось сменить тему нашего разговора.
 — Вы меня удивляете. Неужели Генри не сделал вам никакой бяки?— с удивлением спросила вдова.
   — Он передал мне своё последнее дело. Это большая честь для меня.
  — Генри передал вам своё дело?! — воскликнула она с ещё большим изумлением.— Я не ослышалась?
    — Он отдал мне очень сложное и чертовски запутанное дело. Оно как раз в моём вкусе.
  — Невероятно. Он никому ничего не давал. Только брал. И какое это дело, позвольте полюбопытствовать?
    Вспомнив, что Генри Львович умер не своей смертью, я осмотрелся. Всё было тихо.
   — Ваш муж передал мне дело Ли Харви Освальда,— на всякий случай приглушённым голосом сказал я.
   — Я не расслышала. Говорите громче!
   — Не могу.
   — Чего вы боитесь?
   — Смерти.
   — Почему?.. Смерть избавление!
   — От долгов?
   — От всех обязательств.
  — От меня скоро многие захотят избавиться. Не хочу преждевременно давать людям повод для радости.
   — Ну хорошо… Повторите ещё. Я попытаюсь услышать.
    Я выполнил просьбу.
   — Дело Освальда?!— удивилась вдова.— Это история про того несчастного парня, который убил Джона Кеннеди?
  — У меня есть обоснованные сомнения в том, что ситуация обстоит именно так. Совершить в одиночку подобное преступление также невозможно, как невозможно одному человеку подготовить марсианскую экспедицию.
   — И всё равно странно… Мой супруг, конечно, был крутым адвокатом, но неужели Генри  защищал этого сумасбродного американца?!
   — А вы разве не знали?
   — Я не вникала в дела своего мужа.
   — Неужели Генри Львович хотя бы вскользь не делился с вами своими проблемами?
   — Проблемами?.. С работы он приносил только триппер.
   — Выходит, у него был повод для того, чтобы нести домой подобную ношу...
   — Я вижу, вы такой же сучок!
   — Мы одного поля ягоды.
   — Вы позволяете бабам в свои дела совать нос?!
   — У меня нет баб.
   — Как?! Ни одной?!
   — Одна есть.
   — Она хороша?
   — Очень.
   — Брюнетка?
   — Блондинка...
   — Блондинок все любят,— со вздохом произнесла вдова.
   — О любви говорить преждевременно. Мне она просто нравится.
   — Нравятся апельсины и яблоки. Неужели вы никогда не любили?!
  — Любовь — большая иллюзия, в которую верят не менее рьяно, чем в Господа Бога. За всеми  этими туманными чувствами стоит биологический инстинкт к размножению, вызванный совпадением внешней привлекательности и внутреннего количества необходимых гормонов. Когда любовный угар исчезает это слово можно вычеркнуть из словаря.
   — Я не стала вычёркивать!
   — Это ваш выбор. Надеюсь, вам повезёт.
   — Везёт в карты. Я сама кую своё счастье.
   — На могиле я видел ограду… Ваших рук дело?
   — Угадайте сами!
   — У меня к вам вопрос… — мне надоел разговор о пустом и я решил перейти прямо к делу.
   — Спрашивайте.
     Мы свернули на соседнюю аллею. Погода стояла отменная. Дождь немного усилился. Для Питера это обычное дело. На похоронах дождь неплохая примета. Падвуха оплакивали небеса. Нельзя исключать, что они рыдали от счастья. В любом случае, умирать лучше всего в городе на Неве.
   — Мне нужно знать,— сказал я, — кто мог нанять вашего мужа, чтобы он взялся за такое безнадёжное дело?
   — Кто угодно. Генри имел обширные связи.
   — В каких кругах?
   — Во всех, где шуршали банкноты.
   — Но хотя бы уточните какие это круги? Их размеры? Диаметр?
   — Круги всегда круглые! Однако на колесе обозрения я его ни разу не видела.
   — Ему не нравились острые ощущения?
  — Наоборот. Просто детские аттракционы не для него. Он любил настоящий риск. Иногда ставил на карту всё, что у меня было.
   — Вы тоже играете в карты?
   — Конечно!
   — В покер?
   — Нет.
   — В буру?
   — Только в дурака.
   — Держу пари, что в переводного?..
  — Да. Мне нравится переводить стрелки. Я уже много лет жду хорошей раздачи. Мне нужны козыри,— вздохнула вдова и добавила.— А вот Генри не хватало терпения. Ему нужно было всё и желательно сразу. Поэтому он и получил пятьдесят четыре пули в живот.
    — Я слышал о пятидесяти трёх.
   — От вас скрыли правду. Это я ко всему привыкла. А для всех остальных он был слишком хорош.
  — Не понимаю… Какая разница, пятьдесят три пули или пятьдесят четыре? По-моему, результат одинаковый.
 — Чем больше пуль, тем сильнее ненависть. Если бы стреляла я, цифра была бы значительно больше.
  — На сколько больше?
  — Не знаю. Но думаю, что сотня дыр в его шкуре меня бы устроила.
  — Ого!
  — Ага!
  — Угу!
  — Вы меня поняли.
  — Ещё как. И всё же… Кто мог его так ненавидеть?
  — Ненавидела его я. Я думаю, что нашёлся кто-то, кто его недолюбливал.
    Какое-то время мы шли, сохраняя молчание.
  — Вам не кажется, что покушение напрямую связано с делом Освальда?— спросил я.
  — У Генри было много врагов. То, что он взялся защищать этого американца ещё ни о чём не говорит.
   — Вы меня успокоили.
   — А вы что, испугались?
   — Немного. Жизнь у меня одна, да только я не один.
   — Вы про блондинку?
   — Я про кота.
   — Кота или Кошку?
   — Вы слышали из моих уст слово «киска»?..
   — Вы подозрительно нетерпимы к женскому полу…
   — О полах я вообще предпочитаю не думать.
   — А я думаю. Кстати, я забыла позвонить мастеру... Мне нужно перестелить паркет!
    Женщина всегда остаётся женщиной! А может быть это был тонкий ход, чтобы сменить тему разговора.
    Детектор лжи отныне всегда при мне. Я проник в её голову глубоко. По ходу дела изучил все половые связи и сексуальные предпочтения. Она действительно думала, что я довольно симпатичный мужчина, который не может пропустить ни одной юбки.
     — Итак, вы не знаете кто нанял вашего мужа?— спросил я.
     — Понятия не имею. Поговорите с его секретаршей.
     — У Генри Львовича была секретарша?!
     — Конечно. У вас разве нет под рукой длинноногой шкуры?
    — У меня под рукой только длиннохвостый кот. Шкура у него пушистая, но лапы короткие.
    — А говорили, что вы крутой адвокат...
    — Не все это знают. Я крутой, как Скалистые горы.
  — Может быть… Хотя, мне кажется, что до Канченджанги вам ещё далеко. А вообще, секретарша нужна адвокату, как дорогой костюм. Непременно обзаведетесь какой-нибудь «Барби», которая будет подавать вам кофе с французскими булочками.
    — Я люблю пирожки с капустой.
    — С капустой все любят. Особенно если она конвертируемая.
    — Из французских блюд я отдаю предпочтение разве что поцелую,— продолжил я.
    — Да. Вы правы. У вас утончённый вкус. Французский поцелуй! Шарман! Именно по этой причине мой муж всегда с удовольствием уезжал на работу.
    — Когда я иду на работу, редко беру с собой удовольствие.
    — Не оставляйте дома ценные вещи.
   — В будущем я, возможно, последую вашему совету. Для начала мне нужно как следует раскрутиться. Я неплохой юрист, но до Генри Львовича мне действительно далеко.
    — Не советую сокращать дистанцию.
     Мы подошли к выходу. Могилы закончились. За оградой нас ждала суета. Там вдова снова будет искать дурака, а я сяду за виртуальный покерный стол. Вот только чемпионов в том мире нет. Рано или поздно всем придётся сбрасывать карты.
    — Вы меня подвезёте?— спросила вдова.
    — Я могу увидеть ваше лицо?
    — А как насчёт вашего?
    — В людных местах я обязан быть в маске.
    — Опасаетесь вируса?
    — Как вам сказать… Я вынужден доверять государству.
    — Скажите просто, что боитесь ответственности!
    — Пожалуй, что так… А вы разве нет?
    — После того, как я похоронила Генри, я уже ничего не боюсь.
    — В таком случае снимите вуаль.
    — Маску мне тоже придётся снять.
    — Вам ведь уже ничего не страшно!
    — А вы не боитесь влюбиться?
    — Я боюсь инопланетян. Если не считать вируса мамонта, это единственная моя фобия.
    — А я не терплю мышей.
    — Я к ним спокоен. Муравьи совсем другое дело.
    — У вас же только одна фобия?
    — Вторая не в счёт.
    — Но они такие милые.
  — Даже милые гости спустя пару лет назойливого соседства отучат вас от всякого гостеприимства.
     — Какой ужас! Вы живёте в коммунальной квартире?
     — С учётом такого количества разных тварей, пожалуй, что так.
     Дождь закончился. Слёзы были выплаканы. О Падвухе мир забыл.
     — Так вы меня подвезёте?— спросила вдова.
     — Я вызову вам такси,— ответил я.
     — У вас нет машины?
      — Я её продал.
      — И вы считаете себя крутым адвокатом?!
      — Одним из лучших.
      — Из тех, кто не сидит на колёсах?
      — Из тех, кто ещё не сидит.
      — Понятно. В таком случае я доеду сама. Прощайте.
    К моему удивлению вдова направилась к припаркованному у входа на кладбище красному мерседесу. Коляска была что надо. Немецкая мощь на полном фарше.
     — Зачем вы просили вас подвезти?— бросил я вслед.
    Она не ответила.
   Мне не осталось ничего иного, как насладиться её формами. Конечно, не 90—60—90, но для  возраста вдовы очень даже вполне. К тому же в этом наборе магических чисел мне всегда нравилась последняя цифра. Она будоражит самые смелые фантазии. Содержание в ней то ещё. Но кто из нас думает о содержании...
    Тестостерон в моих жилах впервые за долгое время составил конкуренцию этанолу.
    — Ещё раз примите мои соболезнования!
    Глас вопиющего у ворот кладбища остался без ответа. Вернее, ответом был средний палец. Неужели я так её возбудил?! Грубость всегда граничит с изяществом. Ну что же... Бывает и так.

                14

    — Адвокат Орлов?— За моей спиной провели гвоздём по стеклу.
   Я не люблю когда стоят сзади. Коленки сами начинают дрожать. Генетический страх. Затылок у русского человека слабое место. Лоб чуть крепче. Его хотя бы иногда смазывают зелёнкой.
    Обернувшись, я увидел «Урфина Джюса» и двух деревянных солдатов. Сказочный демон в  маске, выполненной в форме щита и двух перекрещенных мечей, был одет в форму следователя, остальные смахивали на оперов. Глаза полицейских с нескрываемым подозрением смотрели на меня поверх средств индивидуальной защиты и ждали команды «фас».  По спине пробежал холодок. Температура тела упала. Всё остальное тоже склонилось к земле. Мои гены помнят чёрные воронки, бездушные тройки и холодные подвалы. Изуродованные  хромосомы помнят практически всё и, кажется, никогда не забудут.
    — Так вы адвокат Орлов? — спросил меня «Урфин Джюс».
    — У меня нет повода стесняться своей фамилии,— ответил я.
    — Вы так говорите, будто граф Орлов ваш родственник по отцовской линии?!
    — Он мой шестиюродный прадед по линии матери.
    — Хитро у вас переплелись корни!— хмыкнул следователь.
    — Всё очень просто, если учесть, что у нас всех один общий предок.
    — Неужели один?!
    — Конечно! Всё началось с яйца.
    — Вы хотели сказать — яиц. Или наш предок был инвалидом?
    — Когда по утрам я смотрюсь в зеркало, понимаю, что с головой у него точно было не всё в порядке.
    — У нас к вам небольшое дело,— скрипучий голос следователя чуть смягчился.— Давайте пройдёмся.
  — Не хочу. Я уже находился. Из за маски мышцы и так не получают достаточного количества кислорода. А потом, я такой же юрист, как вы. Говорите безо всяких прелюдий. Со мной можно — запросто. Без церемоний.
   Я не очень-то понимал куда он клонит. Чуйка мне подсказывала, что наклон в сторону Магадана. Поэтому я решил просканировать мозги «Урфина Джюса». Однако несмотря на все усилия я ни черта не понял. Мегабайты правдоподобной информации смешались с гигабайтами дезинформации. Правда  переплелась с ложью. Одно от другого отличить было практически невозможно. Я измотался и прилично устал.
    — Что вам от меня нужно? Кто вы вообще такие?— спросил я, не скрывая своих эмоций.
    — Майор Раздайбеда,— представился следователь.
    — Ого! Вашим подследственным дьявольски повезло...
    — Справа от меня капитан Пастухов, слева лейтенант Овчаров.— Майор сделал вид, что не заметил в моих словах откровенной иронии.— Все вместе мы оперативно-следственная бригада, которая ведёт дело известного вам Джека-Потрошителя.
    — С чего вы взяли, что я защищаю Джека?..
    — Нам всё известно! Нет смысла что-то скрывать.
    — Нет смысла вообще что-то делать.
    — А как же тогда зарабатывать деньги?— удивился Раздайбеда.
    — Для чего их нужно зарабатывать?— спросил я.
    — Чтобы жить и желательно хорошо!
    — Что значит «жить хорошо»?
    — Хорошо жить, значит иметь достаток во всём. Такой ответ вас устраивает?
    — Какой ценой достигается этот достаток?
    — Цена не имеет значения,— не задумываясь ответил следователь.
    — Свобода не в счёт?
    — Свобода указана в чеке,— ответил Пастухов.
    — Достоинство?
    — Продаётся со скидкой,— ответил Овчаров.
    — Честь?
    — Копится год в виде бонусов,— ответили они очень дружно.
    — А если бонусы сгорают?
    — Она горит вместе с ними!— ответил Раздайбеда.
    — Но обеспечивая свой достаток, вы следите за мной!
    — Мы наблюдаем за всеми гражданами. Это в ваших же интересах.
     — Меня не устраивает такая плата за страх. Мы живём в свободной стране!— убеждённо произнёс я.
     — Кто вам это сказал?
     — Так записано в Конституции.
     — В какой именно?
     — В той, которая пока ещё не менялась.
     — В таком случае завтра будет написана новая.
     — Так нельзя!
     — Будем спорить?
     — Нет. Часы тикают. У меня ещё куча дел. Кстати, который час?
     — У вас нет часов?!
     — Нет.
     — И смартфона тоже нет?!
     — На солнце экран слишком тусклый.
     — Сейчас пасмурно. Идёт снег!
     — Солнце потом всё равно выглянет…
     — Вы уверены?
     — Нет.
   — В таком случае достаньте телефон и посмотрите время.—  Всем своим видом майор давал мне понять, что поблажек не будет.
     — Я боюсь опустить в карман руку,— честно признался я.
     — Почему? — удивился Раздайбеда.
     — Мне страшно. Я не хочу давать повод для радости. Вдруг вы меня пристрелите.
     — Я бы с удовольствием,— сказал Овчаров и глаза его засияли.
     — Для адвоката девять граммов не жалко,— как-то буднично сказал Пастухов.
    Температура моего тела упала ещё на градус. Но я не подал и вида. Если бы я не пошёл в адвокатуру, то непременно стал бы отличным актёром. Насчёт большого кино ничего сказать не могу. А в эротических фильмах мне равных бы не было.
     — Ну так как насчёт времени? — спросил я.
    Майор посмотрел на часы.
    — Четырнадцать часов сорок две минуты. У вас есть время подумать.
    — В таком случае я буду думать.
    — Думайте хорошенько!
    — Вы призываете меня качественно выполнять свою работу и в то же время вяжете руки.
    — Грабли мы ещё тебе не вязали,— подал голос Овчаров.
    — Ласты вязать не больно. Страшнее остаться без яиц,— заметил Пастухов.
    После этих слов я на всякий случай спрятал руки в карманы плаща. Мои шары нырнули в паховые кольца. Когда мне страшно я преодолеваю гравитационное притяжение.
    — Скажите,— спросил я следователя,— почему вы не хотите, чтобы я брался за это дело?
  — Оно слишком грязное. На нём много вирусов,— заботливо ответил майор.— Можете заразиться и заболеть.
    — Но это моя работа.
    — Болеть?
    — В том числе. Я болею за человека.
    — Джек-Потрошитель не человек.
    — Это может решить только суд.
    — Суда не будет!
    — Почему?
    — Не будет и всё!
    — Объясните!
    — Кое-кто не хочет выносить сор из избы,— нехотя ответил Раздайбеда.
    — Кто именно и какой это сор?
    — Этого я вам не скажу.
    — Интересно знать почему?
    — Так надо!
    — Кому надо?
    — Не знаю! Кому-то надо.
    — Но кому именно?
    Следователь надул щёки. Его маска приобрела форму сферы. Мозги закипели. Ещё секунда и ему пришёл бы конец.
  — Не стройте конспиралогические теории. Я просто выполняю приказ!— в последний момент майор успел выпустить пар.
    — Ясно… Вам проще. Лично я думаю перед тем, как что-то исполнить.
    — О чём?
    — Как нам жить дальше?
    — У вас разве есть выбор?
    — Это я стараюсь понять.
    — Вы что… Умнее всех?
    — Я разумнее многих.
    — Но это же когнитивный диссонанс!— Раздайбеда насупил мохнатые брови.
    — Нельзя идти против общества,— произнёс Пастухов.
    — С государством топайте в ногу,— гавкнул Овчаров.
    — Аминь,— миролюбивым голосом сказал я.
     Пожар затушить нужно вовремя.
   Напоследок я пошуровал в головах оперов. В своих фантазиях относительно моей личности и защите государственных интересов они зашли далеко. Бутылка из-под шампанского в анальном отверстии не стоит даже упоминания. Это была мелкая шалость. Они меня пинали, душили, били справочником русского языка, мочили в сортире, бросали в камеру к петухам и прочим наседкам, перемалывали в форшмак, не давали мне есть, спать, отняли маску и фляжку. Они выпили всю мою водку. Это было жуткое зрелище.
    Я покинул их мозги раньше, чем меня засекли.
     — ПРОЩАЙТЕ!— сказал я.
     — ДО СВИДАНИЯ!— сказал Раздайбеда.
     — БЫВАЙ!— сказал Овчаров.
     — ДО СКОРОЙ ВСТРЕЧИ!— сказал Пастухов.
  Расставание было холодным. Я установил температурный рекорд. Впрочем, на эту маленькую неприятность можно посмотреть с другой стороны. Я был хладнокровен, как никогда!
    Вернувшись домой, я отправился в ванную. Нужно было согреться.
   На ужин содержимое фляжки пришлось как нельзя кстати. Сайт опять не работал.

                15

    В офисе я был ровно в десять утра. Бодр, в свежей маске и с нормальной температурой. Мне не хотелось давать повод объявлять карантин. Разумеется, я понимал, что его не избежать. Люди к нему начали привыкать. Во время войны так привыкали к бомбёжкам блокадного Ленинграда.
     Первым делом я набросал план по обоим делам. На это ушло немало времени. Я должен был просчитать все варианты. С Джеком-Потрошителем было всё более ли менее ясно. Его арестуют и мы отправимся в суд. Я не сомневался в том, что у меня хватит аргументов, которые в состоянии будут убедить любую коллегию присяжных в смягчении вины моего подзащитного. Факты точно появятся. Опыт мне подсказывал, что любой вакуум рано или поздно заполнится.
   С Освальдом всё оказалось сложнее. Мне нужно было понять на кого я работаю. Последняя  воля — штука серьёзная. Однако не подкреплённая денежными знаками она не стоит и выеденного яйца.
        Накатив для хорошего настроения, я без проволочек рванул в офис Падвуха.

                16

     Вдова не солгала. У покойного действительно была клёвая секретарша. Ноги, как две секвойи. Вместо попы кокосовые орехи. Грудь больше, чем у мистера Олимпии. Лицо… Лица я не видел. Оно было скрыто под розовой маской. Тем не менее я чувствовал, что оно божественной красоты. Будь я клиентом Генри Львовича, приходил бы сюда только за тем, чтобы полюбоваться на это чудо природы.
    — Вы к кому? — спросила она, беглым взглядом примериваясь к моему поношенному костюму.
     — Я к вам,— как всегда прямо ответил я.
     — Но я на работе.
     — Я тоже.
     — И что?
     — Ничего.
     — Вам больше нечего мне сказать?
     — Кое-что есть. Я сюда за этим как раз и пришёл.
     — Тогда говорите.
     — Вы восхитительны!
     — Я знаю себе цену.
     — Назовите.
    Я мог заглянуть ей в голову, но решил действовать честно. Женщины часто врут, однако в мужчинах больше всего любят, когда мы посыпаем голову пеплом.
     — Вы хотите меня обидеть?
     — У меня другое желание.
     — Какое именно?
     — Я хочу…
     — Стойте!
     — Именно этим я занят. А мне нужно двигаться! У меня мало времени.
     — Двигайтесь… Но никаких непристойностей!
     — Я всегда очень приличен.
     — По вам этого не скажешь.
     — Я не эталон. У меня полно недостатков.
    Своим раскаянием я зацепил её за живое. Либидо у секретарши повысилось. Соски затвердели.
    — Мне жарко,— она ослабила на блузке верхнюю пуговицу.
    — А меня душат границы…— моя рука потянулась к ширинке.
    — Они на замке!
    — И всё из-за вируса!
    — Что вы хотите?!
    Зрачки у девицы расширились. Как известно, этот орган человеческого тела может увеличиться примерно раз в шесть. С такими размерами я тягаться не мог. Ширинку мне пришлось оставить в покое.
     — Я сказал, что хочу…
     — Но-но! — она вновь прервала меня.
     — Вы не даёте мне вставить слова!
     — Я никому не даю.
     — Совсем?
     — Всегда!
     — Надеюсь, для этого есть причина.
     — Причина всегда найдётся.
     — Так вы дадите мне вставить…
     — Не дам!
    Я стал остывать. Уровень тестостерона понизился до нуля.
     — Я веду дело, которое мне передал Генри Львович,— произнёс я.
     — Какое дело?
     — Дело об убийстве президента Кеннеди.
     — О Господи! Какое несчастье! Убили президента! А в новостях тишина!
     После её слов о существовании ширинки я забыл навсегда.
     — Убили американского президента и довольно давно,— сказал я.
     — А-а... Тогда ладно... Но что будет с долларом?!
     — Почему вас это интересует?
     — Нет ничего важнее стабильности. Деньги дарят людям уверенность в завтрашнем дне.
     — Деньги и дар вещи несовместимые. Свою стабильность вы покупаете.
     — Ну хорошо. Я готова её купить.
     — Вас не интересует цена?
     — Нет. Мне интересен только валютный курс!
     — Он, как табор, уходит в небо. Уж это вы должны знать!
   — Вы говорите таким саркастическим тоном, будто в вашем пантеоне другие боги. Мне прямо дурно становится от вашего лицемерия.
     — Вы правы! Но в отличии от вас, я поклоняюсь евро.
     — Вы ренегат!
     — Меня просто сбили с пути какие-то гады. При случае я откажусь и от этой религии.
     — Я вам не верю. Уверена, что вы не такой!
     — Не выдавайте желаемое за действительное. Я разный. Иногда сам себе удивляюсь.
     — Но когда именно случилось убийство? Я должна знать!
     — Откуда такая любознательность?
     — Я секретарша! Это моя профессия.
     — Кеннеди застрелили в Далласе 22 ноября 1963 года в 12.30 по местному времени.
     — То есть как? Неужели в 1963 году? Вы всё верно озвучили?
     — Я забыл добавить от Рождества Христова.
     — Могли бы не добавлять. Вы же знаете, что у меня иная религия.
     — Я стараюсь быть толерантным.
     — Но это же жесть… Я ведь тогда ещё даже не родилась.
     — Выходит, его убили до вашей эры.
     — Значит, это было давно и неправда.
     — Я привык оперировать правдивыми фактами.
     — Понимаю… Но кто застрелил несчастного президента?
     — Единственный подозреваемый Ли Харви Освальд. Падвух как раз взялся его защищать.
     — Вы уверены, что Генри Львович брался за это дело?
     — Он мне сам об этом сказал.
     — Где? Когда?
     — На смертном одре.
   — Но я впервые слышу об этом кейсе,— она развела руками так широко, что ещё одна пуговица сорвалась с петель.
     — Вы не были в курсе всех его дел? — зажмурив на мгновение один глаз, спросил я.
     — Я знала всё!
     — Даже размер носков?
     — Ну конечно.
     — Как насчёт трусов?
   — Для меня их расцветка не была какой-то загадкой! Я ведь его секретарша. Причём неплохая.
    — Я чувствую!
    — Что именно?
    — Что вы близки к идеалу.
    — Так уж и к идеалу?
    — Вы само совершенство.
    — Я знаю о себе всё! А вот вы кто такой?
    — Я адвокат.
    — Как вас зовут?
   — Коллеги называют Вадимом Александровичем. Близкие кличут Вадимом. Самые близкие предпочитают звать Слоником.
    — Почему Слоником?!
    — У меня большая и довольно умная голова.
    — А я думала...
    — Нет. Голова! Впрочем, не мне о себе судить.
    — И как же мне вас называть?
    — Выбирайте.
    — В таком случае, Вадим Александрович, я вас слушаю.
    — Мне нужно найти концы,— после некоторой паузы сказал я.
    — Но у меня их нет. Концы скорее по вашей части. Кстати, вы хороший адвокат?
    — Один из лучших. Теперь я — номер один.
    — Но тогда почему я о вас ничего не слышала?
  — Я не люблю распускать о себе слухи. Лишняя реклама мне ни к чему. Включив телевизор, вы замучаетесь меня искать в телешоу «Последний герой».
    — Вы не последний?
    — Я первый. Поверьте мне на слово.
    — Ну хорошо. Я вам верю. Вы ведь уже поняли, что вера для меня значит немало.
    — Я так и думал,— сказал я.
    — О чём именно думали?— спросила она.
    — О том, что знание не по вашей части.
    — Я знаю, что верю.
    — А я верю, что знаю.
    — Вы передёрнули!
    — Пока ещё нет… Если хотите мы можем сыграть.
    — В бутылочку?
    — В покер.
    Я достал из кармана карты. Развернул их веером. Предложил ей самой вытянуть свою пару.
    — Я не играю в карты.
    — Вы играете в жизнь. Эта одна из разновидностей покера. Так что тяните смело.
    — Жесть… Ну ладно. Окей.
    Она взяла карты. Посмотрела и тут же сбросила.
    — Ну и зря!— сказал я.
    — Мне не фартит! С такой соломой победить невозможно!— сказала она.
    Я показал свой префлоп. Затем разложил на столе остальные карты.
    — Кикер шестёрка. Вы брали эту раздачу!
    — Откуда вы знаете мои карты?
    — Я передёрнул.
    — Вы шулер!
    — Это была бескорыстная помощь.
    — Но я не знала, что у вас на руках вообще полный шлак!
    — Это потому что по своей природе я — лузер! И всё же я выиграл! Несмотря ни на что, я знал, что жизнь предоставит мне шанс. Вот я его и использовал.
    — Вы всё перевернули…
    — Подумайте почему?..
    — Я попробую! Хотя мне и не нравится этот глагол.
     — Существительное «вера» короче?
     — Значительно!
     — В таком случае, вам придётся напрячься... Ладно. Всего хорошего.
    Я собрал карты и направился к двери.
     — Постойте!
  Я обернулся. Грудь у неё всё-таки была просто божественна. До шестого размера ей пока далеко, но такой грудью уже можно вскормить всё человечество.
    — Слушаю вас.
    — Скажите, у вас есть секретарша? — спросила она.
    — А вы как думаете?
    — Я пока не думала.
    — Тогда начинайте использовать этот глагол. Вы ведь уже не девочка.
    — Я даже уже не девушка.
   — Вот видите! Как-то незаметно подкралось время. Скоро станете бабушкой, а воз и ныне там. Удачи!

                17

    Весь день я слонялся по городу. Пытался понять нет ли за мной хвоста. Мне не давала покоя мысль о том, что Падвух умер нашпигованный свинцовым горохом. К тому же я взялся защищать Освальда и пока на этом деле ни копейки не заработал. Покер в любой момент мог прийти за процентами. Кот он, конечно, неплохой, но с него станется.
  Маневрируя по питерским улочкам, я убивал сразу двух зайцев. Я рассчитывал выжить и встретить Джека-Потрошителя. Ситуация парадоксальная, но в этом мире может случиться всё, что угодно. Шансов остаться в живых у меня было чуть меньше, чем встретить этого парня. Впрочем, никогда не знаешь, где найдёшь и где потеряешь. Жизнь придумана в виде квеста.  На каждом шагу ловушки. При этом, самые большие огорчения и невероятные космические радости всегда происходят внезапно.
    В офис я вернулся под вечер. Из белой маска стала чёрного цвета. Вирусов в городе много, а копоти ещё больше. Я выпил за свои лёгкие. Как следует промочил горло. Фляжка опустела и тут же наполнилась вновь. Потом объявился Моцарт. С его появлением я ощутил всю полноту этой жизни. «Турецкий марш» захватил меня целиком.
     — Алло,— сказал я, насквозь пропитавшись искусством.
     — Вадим Александрович?
     — Слушаю вас.
     — У нас к вам есть дело.
     — Вас много?
     — Мало. Но мы ещё есть.
     — Кто вы такие?
     — Мы из Общества «Любителей литературы».
     — Она ещё жива?
     — Кто?
     — Литература?
     — Жива. Хотя и часто болеет. А вообще, литература вечна, как музыка. Но ваш вопрос нам понятен. Мы поэтому и звоним!
    — Вы сказали, что литература вечна… Как музыка Моцарта?
  — Наверное… Мы не очень разбираемся в композиторах. Мы больше понимаем в писателях.
     — Но я не писатель.
     — Мы это знаем. Нам нужна адвокатская помощь.
     — Что стряслось? Кого-то грохнули первым томом «Войны и мира»?
     — Почему именно первым?
     — До второго мало кто добирался.
     — Вы... считаете, что литература может убить?— голос слегка поник.
     — Плохая литература может прикончить одним взмахом пера.
     — Мы печатаем книги, не для того, чтобы они убивали…— голос падал всё ниже.
     — Что с вами?
    — Нам горько осознавать, что вы тоже причисляете литературу к тем, кто может совершить злодеяние.
    — Как нет лица, которое не могло бы совершить преступление, так нет книги, которая не могла бы натолкнуть на подобную мысль.
     — И всё-таки литература сделана из другого теста.
     — Хотите сказать, что она без дрожжей?
     — И даже без масла. Большинство писателей влачат жалкое существование.
     — Ясно. Вам нужны деньги?
     — Нет.
     — Тогда я не понимаю... При чём здесь я?
     — Вы адвокат. Нужно немедленно защитить литературу от всякого рода нападок.
     — Ей что-то грозит?
     — Ей всегда угрожают.
     — Значит, сожгли ещё не все книги?
     — Вы поклонник Брэдбери?! — голос приободрился.
     — Мне нравится Моцарт.
     — Но он композитор!
     — Форма не имеет значения.
     — Вас не интересует обложка?
     — Меня интересует подложка. Курицу я покупаю уже упакованную.
     — Вы очень банальны, если вас интересует только обёртка...
     — Меня не интересует даже «Отвёртка». Я пью только водку.
     — Мы тоже пьём водку.
    — Мне кажется, это свойственно всем литераторам. Без выпивки невозможно написать ни одной дельной строчки.
    — Откуда вы знаете?
   — Я тоже пишу… Жалобы, ходатайства, разного рода апелляции. На трезвую голову их писать невозможно.
   — Вот поэтому мы к вам и обратились,— голос приободрился.— Вы считаетесь лучшим адвокатом нашего города. Не исключено, что даже всей параллели.
    — На долготе поискать не пробовали?
    — Мы очень последовательны. Действуем в рамках жанра. Сначала мы должны изучить все широты.
    — Так что вам собственно от меня надо?— не сдержался я.
    — Есть некие силы, которым хочется обвинить литературу в убийстве Хемингуэя.
    — В самоубийстве,— поправил я говоривших.
    — Вы в курсе дела?
    — Я адвокат и обязан всё знать о пролитой крови.
    — Неужели о каждой капле?
    — Если вычеркнуть все случайные раны и биопроцессы, то — да.
    — Вы очень подкованы!
  — Невероятно! Вот только если говорить о самоубийстве Хемингуэя, то я не совсем понимаю при чём здесь литература.
    — Так ведь именно её как раз и обвиняют в этом бессердечном преступлении!
  — Видите ли,— задумчиво сказал я.— Моя епархия — злодеи в человечьем обличье. Уголовный кодекс предусматривает персональную ответственность конкретного субъекта. На Колыме работают люди.
    — Вы разве не в курсе? Сегодня были внесены поправки в закон. Теперь можно осуждать какой-либо предмет, явление и даже мысли!
    — Поправки внесены в Конституцию?
    — Внесены на носилках, но суть от этого не меняется.
    — То ли ещё будет! А?
    — Ой!
    — Да!
    Я открыл ноутбук и запросил гугл. Поправка такая действительно была принята. Утром написали, днём приняли, вечером внесли и положили под капельницу. Все граждане обязаны были сдать свою кровь. Донорам обещали подтвердить обещание участия в необещанной ипотечной программе, рассчитанной на тридцать лет, начиная с 2050 года.
   Я отставал от времени. Оказался не готов к переменам. И всё же пока равных мне не было.
     — Так вы берётесь за это дело?— спросили они.
    Я отложил телефон. Встал с кресла. Раз десять присел. Пару раз отжался.  Поиграл мускулами. Мне нужно было прикинуть свои силы. Третье дело было на пике моих возможностей. Надрываться я не хотел. Если я возьмусь за дело Хемингуэя, то от остальных предложений придётся мне отказаться. Признаться, меня смущал невероятный скачок фортуны. Светлая полоса обязательно сменится чёрной. Жди беды. Да и потом литература понятие слишком  абстрактное. Как юрист, я бы сказал неконкретное. Слишком много фантастики и маловато правдивых историй. Утешало только то, что про Хэма знал я немало. С наступлением зимы перед моими глазами то и дело представал бородатый мужик в свитере с толстым воротником.
     — Мои услуги дорого стоят,— сказал я, поднимая ставки прямо на блайнде.
     С литераторами нужно разговаривать конкретно. Иначе затянут в образность и пиши-пропало.
     — Насколько дорого?
     — Вы не потянете.
     — Мы поднатужимся.
     — Пупок развяжется.
     — Мы позовём бабку.
     — Как насчёт дедки?
     — И его тоже.
     — И жучку?
     — Придётся. Назовите сумму!
     — Думаете, это так просто, когда перед глазами подобная групповуха!
     — Успокойтесь и посчитайте на калькуляторе.
     — У меня в голове компьютер.
     — Тем более! Считайте!
    — Я назову вам сумму, а вы потом скажите, что адвокаты берут так много, что легче вашей литературе отсидеть положенный срок.
    — Мы уверены в том, что вы не допустите, чтобы литература оказалась в местах не столь отдалённых.
    — А разве она уже не в клетке?
   — Пока что на домашнем аресте. Нам бы не хотелось, чтобы она угодила в колонию и уж тем более на длительный срок.
    — Какой срок, по-вашему мнению, длительный?
    — Любой. Нам жаль и одной минуты.
  — Понимаю… Но я не хочу, чтобы вы питали иллюзий. Если литературу признают виновной, она может получить не меньше сотни ПЖ,— сказал я.
    — Вы имеете в виду сотню пожизненных сроков?— спросили они.
    — Угу…
    — Хм…
    — Как-то так...
    — Назовите количество книг, за которые власти могли бы дать пожизненный срок?
    — Их было бы значительно больше, но не все они изданы.
    — Верно… Но сотня ПЖ — это чёрти что! Это какой-то…
    — Позор?
     — Хуже!
     — Беспредел?
   — Вот именно! Мы не используем жаргон и ждали, когда вы сами назовёте подходящее слово.
     — В таком случае, я считаю. Не мешайте.
     Они замолчали. Я включил все свои процессоры. Покопался в памяти. Напряг извилины. Хорошо, что они были прокачаны. Голова выдала неплохой результат. На всякий случай я прибавил ещё пару нулей. Если один отвалится — не беда.
    — Вы серьёзно?!— выслушав мои доводы, сказали они с надрывом.
    — Если вы считаете меня несерьёзным, то зачем тогда ко мне обратились?
    — Мы думали, что вы назовёте большую сумму!
    Удар был нанесён мне прямо под дых.
    — Постойте! Я озвучил промежуточный результат. Счёт ещё не окончен!
    — Но мы уже перевели деньги на вашу карту. Сделка совершена!
    Я был сам виноват. Блеф не самая сильная моя сторона. Мне ещё многому нужно научиться.
    — Ваша взяла,— сказал я.— Придётся мне приступить к защите литературы.
    — Держите нас в курсе дела. Обещаете?
    — Нет.
    — Почему?
    — Я никогда ничего не обещаю. Если будут новости я вам позвоню.
    — Вы деловой человек!
    — Поэтому вы ко мне обратились. Не так ли?
    — Тут вы попали в яблочко. Вы хороший стрелок?
    — Однажды я промахнулся.
    — С кем не бывает…
    — С кем-то не бывает. Лично я был молод и очень неосторожен.
    — Она родила?
    — А вы как думаете…
    — Ха-ха-ха…
    — Хм… Пока.
    — Удачи!
    Я проверил банковский счёт. Сумма пришла тютелька в тютельку. Цифра радовала глаз. Главное, что она была больше нуля!

                18

    Я выпил за успех нового дела. У меня не было сомнений в том, что я доведу его до ума. Самое главное этот ум отыскать. Если литература виновата, то мы напишем явку с повинной. Благо, в этом смысле, она барышня грамотная. Впрочем, женщину защищать всегда сложно. Слишком много эмоций и мало разума.
   Приподняв маску, я ещё накатил. Закусил кислородом. Затем опять объявился Моцарт. У него нюх на такие вещи. Губа тоже не дура. Я бы с ним выпил. Для такого таланта мне ничего не жалко. Во-первых, водка у меня не кончается. Во-вторых, я не Сальери и травить никого не стану. В-третьих, я не люблю огульные обвинения.
     «Маленькая ночная серенада» на порядок повысила культурный мой облик. Я всегда стремился к развитию. И всё же грань переходить я не стал.
     — Орлов слушает,— сказал я.
     — Доброго дня, Вадим Александрович.
    Голос был мне незнаком. Из-за маски интонации претерпевают определённые изменения. В соответствии с природной вежливостью, я решил просто поддержать разговор:
    — Доброго! Сегодня и впрямь очень хороший день!
    — Каждый день хорош по-своему.
    — Вы так думаете?
    — Я уверен!
   — Возможно, что вы и правы. Утром светит солнце, к обеду выпадает снег, вечером идёт град.
    — Затем дождь, смерч, ураган.
    — Цунами, наводнение… Кто вы?!
    — Как... Вы меня не узнали?!
    — Снимите маску.
    — Не могу…
    — Вирусы?
    — Имидж. Серая маска мне очень к лицу.
    — А-а… Это вы.
    — У вас есть новости по интересующему меня делу?— спросил Человек в сером костюме.
    — Пока нет.
    — Никаких?
  — Насколько я понимаю, Джек-Потрошитель всё ещё на свободе. Если бы ситуация изменилась, полагаю вы бы сами об этом узнали.
   — Вы правы. Я тут подумал и прикинул вот что. Почему бы нам не сыграть на опережение. Может быть, Джеку не ждать задержания, а явиться в полицию самому?
   — Тонкий ход. Явка с повинной мой любимый конёк!
   — Вы катаетесь на коньках?
   — Я люблю спорт. Если бы не карантин, я сейчас стоял бы на лыжах.
   — На дворе вроде как лето.
   — Выгляните в окно.
     Человек в сером костюме взял паузу.
   — Там всё серо,— ответил он.
   — Время года не имеет значения. Карантин поставил крест на всех видах спорта,— сказал я.
   — Пожалуй, вы правы… А что касается явки с повинной, то я подумал, что это неплохой вариант.
   — Но для того, чтобы исполнить вашу задумку, нужно увидеть предмет, так сказать, явление лица народу.
    — Говорите конкретно.
    — Нам нужно тело.
    — Тело Джека?— удивился Человек в сером костюме.
  — Или хотя бы кости. Биологический материал нужен для проведения генетической экспертизы.
    — Но я не знаю где Джек...
    — Для вас найти его пара пустяков.
    — Не скажите. Может быть, вы сами попробуете?
   — Я адвокат, а не сыщик. Моя задача защищать, а не ловить. Я защитник животных, а не охотник. Чуете разницу?
    — Вы тоже считаете, что человек это животное?
    — Самое опасное из всех существующих на планете.
    — Но тогда убийца делает благое дело... Он сознательно лишает жизни эту гнусную тварь.
  — И я так думаю! Впрочем, большинство злодеев руководствуются иными мотивами. Проблема ещё и в том, что если одна тварь начнёт убивать другую, есть опасность исчезновения твари как таковой.
     — Хм... Всё это лирика. В данный момент меня интересует только одна тварь.
     — Джек-Потрошитель…— догадался я.
     — Вот именно!
     — Тогда найдите его! Вы же почти супермен!
     — Почему почти?!
     — Ну хорошо! Вы супермен! Вам и карты в руки.
     — У меня пока нет ни одной комбинации.
     — Выждите немного. Я сам долго ждал. Теперь у меня на руках две четвёрки.
     — Для начала неплохо.
   — Ещё бы. Я едва не надорвался пока их собрал... Однако не будем об этом. К тому же только вы знаете Джека в лицо. Верно?
    — Хорошо. Я попробую. Будьте на связи.
    — Мне не отключать телефон?
    — Нет, я имел в виду, чтобы вы не вздумали менять номер.
    — Я хотел поменять, но передумал.
    — Я знаю. Поэтому и прошу не исчезать. Не забывайте я внёс предоплату.
    — Чуть позже я вспомню всё.

                19

     Итак, каждый шаг по всем трём делам приближал меня к цели. Явка с повинной, по делу Джека-Потрошителя, могла бы нам всем здорово облегчить жизнь. С ней вполне возможно рассчитывать на снисхождение. На практике это самое действенное смягчающее вину обстоятельство. Прокуроры и судьи больше всего на свете любят когда люди каются. Государство существует за счёт смирения и покорности.
     Домой я приехал в приподнятом настроении. По дороге приобрёл всякой всячины. Покеру купил лучшей докторской колбасы. Целлюлозы в ней было чуть меньше, чем в плинтусе. Впервые за долгое время я позволил себе расплатиться кредиткой. Я стоял на кассе и меня всего распирало от счастья. Грудь была колесом. Лёгкие трудились на славу. Маска  стала похожа парус. В такие минуты ощущаешь себя настоящим альфа-самцом.
    Я подмигнул стоявшей позади меня рыжей бестии. Подобным стервам нравится внимание солидных мужчин.
   Пин-код я вводил нарочито долго. Не хотелось расставаться с деньгами. Каждая потраченная копейка понижала моё либидо.
    Когда я пришёл домой, первым делом приласкал кота. Проявил к нему уважение. Про то, что у меня завелись на кармане деньги, говорить ничего не стал. Всему своё время. Я и так накрыл неплохую поляну. Позаботился о том, кого приручил.
   Покер понюхал колбасу и отвернул морду. Повёл себя просто по-свински. Тогда я решил не возвращать ему долг. Вспылив немного, я успокоился. У него нашлось серьёзное оправдание. Чувствительный нос животины не уловил в колбасе ни одного атома мраморной, бетонной и прочей говядины. Свинины, баранины, курицы, индейки, крольчатины, лосятины там не было и в помине… На медвежатину колбасу он не проверял, но было ясно и без дополнительной экспертизы, что медведем здесь также не пахло. Прибежавшие на запах муравьи тотчас же бросились врассыпную. Странно всё это. Без происков запада тут дело явно не обошлось.
      Пришлось мне накормить русского Покера дешёвым заграничным кормом. Он съел всё подчистую и даже вылизал блюдце. Моему коту не хватало патриотизма. Над этим мне ещё придётся с ним поработать.
    Вечером я состыковался со своей виртуальной возлюбленной. Сайт наконец подал признаки жизни. В отличие от ума, красота пробьёт дорогу себе обязательно.
   Анжелика, так звали блондинку, ничего не знала о моём существовании. Только догадывалась, что она может быть по сердцу такому перцу, как я. Я же знал о ней всё. Размер бюста, объём талии, все её сексуальные ухищрения.
    На сей раз она была не одна. В унисон с ней трудился какой-то мохнатый кролик. Своею кривой морковкой кормил её без всяких прелюдий. Мне показалось, что моя ненаглядная была достойна чего-то большего. Ну что же… Бывает и так.

                20

    Во время утреннего моциона я расставил приоритеты. Работать по трём делам нелегко. На меня давила ответственность. Перво-наперво я решил понять природу жестокости Потрошителя. Почему он убивал этих несчастных женщин? Почему крошил людей с таким наслаждением? Почему человек вообще может быть настолько злобным маньяком?!  Мне нужна была зацепка, чтобы постараться оправдать своего доверителя. В смысле анализа разного рода фактов равных мне нет. Именно поэтому Раздайбеда со своими шавками так меня опасаются. Оно и немудрено. Когда я в маске мне самому страшно на себя смотреть в зеркало. Вид у меня решительный. Я бы даже сказал боевой. Я могу оправдать всех потрошителей вместе взятых. Для меня это раз плюнуть.
      Поджарив яичницу, я перекинул Джека в дальний отсек своего «бортового компьютера» и занялся  делом Освальда. У меня на руках не было ни одной заслуживающей внимания комбинации. Официальная версия не допускала сомнений. Освальд — убийца! Эта версия была отменно заточена, отшлифована, прилизана, высосана, затёрта и даже стёрта. Мой подзащитный — главный злодей, настоящий киллер и просто зверь в человечьем обличье. Ни у кого на этой планете не могло возникнуть умысла на убийство американского президента. Только Освальд мог за шесть секунд трижды выстрелить из убогой винтовки, при этом выпустив ту самую волшебную пулю, которая летела по траектории, нарушающей все известные и неизвестные законы физики. Именно эта пуля прикончила Кеннеди и ранила губернатора Коннели.  Всё это он проделал в тот миг, когда кортеж двигался по засекреченному маршруту. Если учесть, что до того злосчастного дня, президент практически никогда не ездил в машине с открытым верхом, вопросов появится ещё больше.
    В глубине души, я понимал, что мир гораздо сложнее, чем кажется. Я крутил этот кубик Рубика и всё более убеждался в том, что дело здесь было нечисто. Кто-то влез в него грязными лапами. Недопустимое поведение. Тем более во времена всеобщего карантина.
      С завтраком было покончено. Я вернулся в комнату. Надел костюм. Прикинул, что на повестке дня у меня было ещё нечто, требующее моего участия. Дело было свежее, как парная телятина. К говядине я относился без лишнего фанатизма. Я предпочитаю в этом смысле свинину. Она дешевле. К тому же из неё получается неплохой хамон — символ успешной жизни.
     Итак, мне следовало понять почему литература взялась убить Папу Хэма? Почему Папа был Папой? С какой стати в его жизни прозвонил колокол? И вообще, что такое литература в его исполнении?!
    Как юрист я обязан был установить причинно-следственную связь между эквилибристикой написанных слов и наступлением общественно-опасных последствий.

                21
 
  Я накинул пальто и услышал,  через динамики доносившийся с улицы, мужской голос: «Дорогие сограждане и гости нашего города! Сегодня в четыре утра у Мыса Доброй Надежды был обнаружен вирус косматого динозавра. «Косдин 69» смертельно опасен. Просьба всем находиться дома! В противном случае вас ждёт трансформация в ящера и как следствие страшная смерть. Это пандемия! Не приближайтесь друг к другу. Опасайтесь всех! С этой минуты социальная дистанция двадцать три метра и тридцать три сантиметра. Помогите врачам справиться с вирусом. Мы заботимся о вас и о вашем здоровье!».
    Через минуту сообщение повторилось. Серьёзное предупреждение! Цифра «69» внушала дополнительный ужас. Фортуна металась туда-сюда. Впадала в крайности. Хуже некуда. Надежды никакой. Доброй тем более. Успокаивало разве что обо мне нереально заботились.
   И всё же самоизоляция не для меня. Я знал, что смерть неминуема. Вопрос времени. У меня же не было ни одной свободной минуты. Всё расписано наперёд. Я должен трудиться как вол, пахать как лошадь, работать как негр… Я могу даже горбатить спину, как раб. Главное находиться при деле.
    На улице было жарко. Во дворе ни души. Я не люблю людей. От них слишком много метановых испарений. Кислорода не хватает на всех! Японцы  съели все наши водоросли, а китайцы вывезли лес. И всё же Россия идёт вперёд! Иногда она хромает на обе ноги, порой прыгает на костылях, встаёт на карачки, но всё равно топает по болотам. Я плетусь вместе с ней. Нас не остановить!
      На остановке я простоял что-то около часа. Автобусов не было. Я хотел плюнуть и вернуться домой, но вовремя вспомнил, что на мне была маска. Плеваться в ней неудобно. К тому же планета и без меня загажена довольно прилично. Пришлось вызывать такси.
      Коляска приехала через минуту. Бронзовому от загара таджику нужны были деньги. Русским они до фени. В случае чего, мы сварим кашу даже из топора.
      Я сел в машину. Водила тут же напялил противогаз. За покрытыми испариной стёклами, я увидел  округлившиеся от страха глаза. Потомок отважных нукеров Бухарского хана жутко боялся вирусов. Но ещё больше он боялся меня. В такси невозможно дистанцироваться на положенные метры и сантиметры.
     До офиса мы долетели, как на ракете.
     Пошатываясь, я выбрался из машины. Она тотчас же рванула прочь. Вместо закиси азота страх. Вместо бензина паника. Машинное масло от Франкенштейна. Я понял, что нужны перемены. Какие именно? Я не знал. Можно было бы сделать пластическую операцию. Сейчас модно менять яйца и член на вагину. По мне, так замена неравноценная. Яйца мешают только танцорам. А в члене есть что-то божественное. Все мысли о нём. Значит, он того стоит. Так что эта катавасия не для меня. А вот о голливудской улыбке мечтал я всегда. Однако какой в ней смысл, если моя мимика скрыта под маской?! Маска! Ну конечно... С неё, пожалуй, и стоит начать.
     Впрочем, стоило мне снять средство индивидуальной защиты, как тут же закралось сомнение. Я вёл себя, как неблагодарная тварь. Я снова её надел и тут же понял, что без маски всё-таки лучше. Не меньше часа я снимал и надевал проклятый намордник. Я должен был взвесить все «за» и «против». Ситуация безвыходная. Я прилично устал. Пот градом тёк по лицу. От елозивших лямок, уши оттопырились как у гнома. Я бы ещё долго пребывал в тупике, если бы не вспомнил про докторскую колбасу, которую не стал есть даже Покер. Забота была избирательная. С горя я как следует накатил. Все сомнения тотчас же испарились.
     В бизнес-центре стояла пугающая тишина. Парикмахерская была закрыта на карантин. Мастерская тоже не подавала признаков жизни.
     Я плюхнулся в кресло и включил ноутбук. Нужно было работать…
     Кто-то думал иначе.
   В дверь постучали. Я нарушил режим самоизоляции и меня вычислили. В городе камер стало больше, чем жителей.
     Я не стал отвечать. Пасанул. На рожон мне лезть не резон.
     Стук повторился. Всё та же звуковая вибрация. Без усилий.
     Для ментов подобное поведение нонсенс. Им не хватает изящества.
    — Входите… Открыто,— сказал я.
    Дверь открылась. Впервые в жизни дар речи покинул меня. Мой единственный талант помахал мне рукой. Потеря меня потрясла. Можно было бы объявить его в розыск, но искать дар в большом городе, всё равно что выискивать планету, на которой человек был бы счастлив.
     — Добрый день!— произнесла сексапильная незнакомка.
     — Добрый,— ответил я, наслаждаясь шедевром неизвестного миру художника.
     Внешность богини плодородия соответствовала самым смелым фантазиям. Юбка, едва прикрывающая колени, тёмная в полоску блузка обнажающая левое плечо, ниспадающие на плечи локоны светлых волос. Если добавить сюда зелёные глаза, в которых таилась приманка и идеальные линии бровей, цепляющие словно кукан, то станет ясно, что она пришла не по адресу. Несмотря на то, что я был номер один, ей нужны мужики, чьи яйца  кипели минут на десять дольше моих.
    — Я могу войти?— спросила она.
     Мне показался знакомым голос. К сожалению, маска, имитирующая окрас леопарда, скрывала все доступные взгляду прелести. Я мог с лёгкостью проверить своё предположение и забраться прямиком туда,  куда не добрался бы даже Индиана Джонс, но всему своё время. Когда имеешь дело с женщиной, проникновение должно осуществляться в нужный момент. Иначе всё можно испортить.
     — Прошу вас… ВХОДИТЕ!— сказал я.
    Она не заставила себя просить дважды. Я готов был попросить даже трижды, лишь бы она вошла.
   — Честно говоря, я не думала, что застану вас на рабочем месте. Вы нарушаете режим самоизоляции,— с усмешкой в глазах произнесла незнакомка.
    — Как я погляжу, вам тоже плевать на вирусы...
  — Вы плюнули дальше и сняли маску. Честно говоря, я не думала, что вы настолько симпатичный мужчина.
   — И напрасно не думали. Мне бы разгладить мамон и убрать мешки под глазами. Тогда я  точно сошёл бы за Аполлона.
   — Я не люблю искусственный мех,— покачав своей прелестной головкой, сказала она.
    Незнакомка устроилась на стуле. Элегантности ей было не занимать.
  — Между нами дистанция всего лишь полтора метра. Надеюсь вы в безопасности?— на всякий случай спросил я.
   — Дистанция действительно смехотворная. Вот только размеры вашего кабинета не дают нам её увеличить. Я надеюсь, вы не станете сокращать то, что есть?!
  — Это зависит от вас. В любом случае если дистанция и сократится, то не больше чем на двадцать два сантиметра.
   — Ого!
  — Ничего особенного. Просто, когда я думаю, то имею привычку облокачиваться на стол. А это как раз расстояние от кисти до локтя.
  — Ну что же. Меня это не смущает. Я рада, что у вас рука не больше, но и не меньше двадцати двух сантиметров. Я вообще не люблю, когда мужчины распускают свои длинные руки.
   — У меня руки средней длинны!
   — Я поверю вам на слово!
   — Вот рулетка. Мы можем проверить.
   — Вам везде нужны факты!
   — Я — адвокат. Факты — мой хлеб.
   — Да. Я знаю. Адвокаты любят пожрать.
   — У всех людей аппетит довлеет над разумом,— резонно заметил я.
   — Даже у вас?
   — Я ничем не лучше других.
  — И всё же теперь именно вы — номер один! Я рада, что застала вас на рабочем месте. В отличие от женщин, все мужчины очень трусливые.
  — Женщин значительно больше. Природа бережёт исчезающий генофонд.
  — Женщина доминирует в современном мире! Разве нет?
  — В мире возможно всё. В своём доме хозяин — я.
  — У вас нет хозяйки?! Вы Мастер-Шеф?
  — Я Мастер-Фломастер!
  — В каком смысле?
  — Я могу обрисовать расклад по любому делу.
  — Всегда?
  — Везде!
  — ДАЖЕ В СПАЛЬНЕ?
  — ДАЖЕ В ПОСТЕЛИ!
  — Неужели?!
  — Фантазии не в счёт.
  — Вы часто фантазируете?
  — Всё время.
  — Выходит, вы всё время один?..
  — У меня есть кот.
  — Вы мне говорили.
     Она дала мне понять, что мы когда-то общались.
  — Где и когда мы виделись?— спросил я напрямик.
  — На кладбище, когда хоронили моего мужа.— Незнакомка открыла клатч и достала из него сигареты.
     Ну конечно! Как я сразу не узнал голос безутешной от счастья вдовы?!
  — Не слишком-то долго вы были в трауре,— сказал я, отдавая дань уважения почившему адвокату.
   — Мне не по душе траурный вид. Особенно, когда нет для этого повода.
      Вдова вставила сигарету в длинный золотистого цвета старомодный мундштук.
     Моя здоровая рука сжалась в кулак. Больная снова заныла. От греха подальше я убрал руки за спину.
   — Вам придётся снять маску,— сказал я.
   — Вы правы. Курить в маске верх извращения.
   — А если вас поразит вирус и вырастут зубы тиранозавра?!
   — Ну что же… Мне нужна зубастая хватка. Для вдовы это скорее плюс, нежели минус.
    Она сняла маску.
    Я понял, что всё тайное не обязательно должно становиться явным. Карты нужно открывать тогда, когда у тебя на руках карэ из дам. Если есть выбор, чувствуешь себя победителем.
    — А вы ничего,— произнёс я.
    — Совсем ничего?..
    — Помада цвета жжёного сахара подобрана с большим вкусом.
    — Вы ничего не сказали про губы…
    — Они прокачаны, как колёсные шины… Сейчас это модно.
    — У вас есть пепельница?— с плохо скрываемым раздражением спросила вдова.
    Я ждал этого вопроса с тревогой, но ещё больше боялся собственного ответа.
    — Я бросил курить, Инвентарь же у меня такой скудный, что ничего элегантнее, чем... правую руку предложить вам сейчас не могу.
     — Почему правую?
     — Левая ещё не зажила.
     — Вы так одиноки!
     — Вы забыли. У меня кот.
     — Принимается!
     Я протянул правую руку. Как я уже говорил, она многое повидала. Закалилась как следует.  Вдова стряхнула пепел и выжидательно на меня посмотрела. Я не моргнул даже глазом.
     — Вы настоящий мужчина!— сказала она.
    В этот момент я был рад ещё раз сойти за подделку.
     — Может быть, я — мазохист?!
     — Одно из двух.
     — А что если два в одном?..
     — В этом мире возможно всё.
     — Пожалуй, что так.
     — Между прочим, вы до сих не спросили моего имени.
     — Спрашиваю. Как вас зовут?
     — Меня уже никто не зовёт… Вы забыли, что я вдова?!
    — Память мне досталась от двоюродного деда моей троюродной тёти. Он помнил имена всех египетских фараонов и при этом забывал как звали его детей... Согласитесь, проще называть человека по имени.
     — Называйте меня просто... Французская Штучка.
     — Ого! Вы штучный товар?
     — Вот именно. Меня не так-то просто купить!
     — Довольно странное обращение к женщине...
    — Почему странное?.. Это обращение к незамужней даме. Я ведь уже одна. К тому же я обожаю Париж. Это слово будет напоминать мне о том, где я оставила частичку своего сердца.
     — Какую именно часть?
     — Левый желудочек. Я ела там такой фуа-гра!
    — Ну хорошо… Французская Штучка, если уж вы не хотите называть своего настоящего имени, скажите мне хотя бы истинную цель вашего визита?
     Она взяла губами мундштук. Пристально на меня посмотрела. Наши взгляды проникли друг в друга. Она была гораздо напористее. Ей удалось слегка разжечь остывшие угли.
     — У меня есть для вас нечто, что вам очень нужно,— сказала она.
     — Что именно? Это то, о чём я подумал?
     — Я не знаю о чём вы подумали.
     — Вы не умеете читать мысли?..
     — Ваши пошлые мысли для меня не секрет.
     — И о чём же я думаю?
     — Ничего нового!
  — Возможно, вам следовало бы одеться скромнее. В таком случае, я подумал бы о Шопенгауэре.
      — Вам близка идея воли всемирного разума?
      — Я чаще думаю о безволии и об отсутствии разума как такового.
    — Я женщина и должна быть максимально привлекательна. Ваше счастье, что вы не знаете, что у меня в голове.
      — Ваши мысли подстать моим. Они банальны и очень однообразны.
      — Не хотите ли вы сказать, что знаете, о чём я думаю в данный момент?!
      — Разумеется, знаю.
      — И о чём же?
     Я взял паузу. Вошёл в её голову глубоко. По мне чем глубже, тем лучше...
   — Вы рассчитываете выручить кругленькую сумму за информацию об убийстве президента Джона Фитцжеральда Кеннеди.
     — ЧЁРТ ВОЗЬМИ! КАК ВЫ УЗНАЛИ?!— Она поперхнулась дымом.
     — Для меня это пара пустяков.
   — Не считайте меня дурой. Вам кто-то сказал о том, что у меня есть для вас нужная информация. Я вас недооценила. Вы действительно крутой адвокат!
     — Меня многие недооценивают. Людям свойственно заблуждаться. Окружающий нас мир, вообще большая ошибка. Совершенно ясно, что в один прекрасный момент с человеком что-то пошло не так.
     — И всё же я редко ошибаюсь. У меня богатый жизненный опыт.
    — Давайте начистоту. Что у вас есть? Выкладывайте факты! Не вводите меня в искушение!
    — Вы всегда берёте быка за рога?
    — А как же! Женщину я предпочитаю брать за другое место!
    — И как вам моё место?
    — Оно шикарно. Почти идеальная форма.
    — Только почти?!
    — На мой вкус это место просто божественно.
    — Вы пялились на него, когда я шла к своему мерседесу?
    — Разумеется. Вы употребили подходящий глагол.
    — Неужели я так вам понравилась?..
    Томный взгляд, слова переходящие в шёпот, вздымающаяся грудь… Кто-то сказал, что все бабы змеи. Чёрта с два! Змея не настолько коварна. Трещётки гремучей твари предупреждают о нападении. Женщины плетут паутину. Я едва не запутался.
    — Я не стану выкладывать все карты на стол,— сказал я.— Что у вас есть? Говорите и дело с концом!
    Она стряхнула пепел. Меня бросило жар. Надо отдать ей должное. Французская Штучка умела накалить атмосферу.
   — Вы правы. У меня действительно есть информация по убийству Кеннеди. Полный расклад, за исключением некоторых деталей. Вы сможете обосновать в суде то, что Освальд не совершал этого преступления. Тем самым вы докажете миру, что вы — номер один.
  — Миру невозможно ничего доказать. Мир не привёл ни одного доказательства существования Бога и тем не менее слепо верит в него. Мир вычеркнул слово «улика» из своего словаря,— парировал я.
    — Ну хорошо… Докажите тогда самому себе, что вы — Бог. Говорят, Господь внутри нас.
    — В каком месте он спрятался?
    — Это неважно. Он везде.
    — Даже в заднице?
    — Ну-у… Вы выражаетесь, прямо скажем, вульгарно!
    — Зато очень конкретно! С возрастом я обтесался. Стал угловат.
    — Я заметила… Тем не менее я вам отвечу!
    — Ответьте!
    — Богу в заднице самое место.
    — Вы тоже так думаете!
    — Я не думаю. Чувствую. У меня всё пульсирует ниже пояса. Значит, там кто-то есть.
    — У меня пульсирует выше.
    — Вот как…
    — Я думаю о своём подзащитном. Моя голова всё время в работе.
    — Голова или голо…
    — Голова!
      Французская Штучка затянулась сигаретой. Потом поправила на груди блузку. Уняла сбившееся дыхание. В общем, с трудом сдержала эмоциональный порыв.
    — Я копалась в документах покойного мужа,— сказала она.— Поверьте мне на слово. Это бомба!
    — Какой мощности?— уточнил я.
    — В тротиловом эквиваленте?
    — Разумеется. Чуть позже мы проведём конвертацию в доллары.
    — Тогда одна килотонна.
    — И только?!
    — Вам этого мало?
   — Я думал, что у вас действительно могучая гиря. На Хиросиму упало в двадцать раз больше дряни.
    — Как женщина я плохо разбираюсь в гранатах. Однако уверяю вас, что эта штука сметёт с лица Земли всю Америку.
     По выражению её лица, я понял, что она не блефует.
    — В таком случае покажите мне эту штучку.
    — Французскую?
    — Национальность не имеет значения. Мне нужно её потрогать, пощупать…
    — ВАМ НУЖНО ЕЁ ПОЛАПАТЬ!
    — Я МУЖЧИНА! ПОЧЕМУ БЫ И НЕТ?..
    — Вы считаете меня дурой?! Неужели я буду таскать с собой ЭТО! Да ещё в карантин.
    — Логично. Что вы хотите взамен?
    — Деньги.
    — Сколько?
    Она задумалась. Я притаился в одной из её извилин. Считали мы вместе.
    — СТОП!—  закричал я.
    Количество нулей просто зашкаливало.
    — Но для меня это мало,—  запротестовала она.
    — Это больше, чем весь бюджет нашей Родины!
    — Я надеюсь наша Родина не Зимбабве?
    — Сложно сказать. Негров у нас предостаточно.
   — Неужели вы думаете, что это слишком большая сумма за доказательства невиновности человека?! — спросила она.
    — Вы хотите, чтобы я пошёл в олл-ин?
    Я достал карты.
    — У вас два пути! Один в олл, другой в жо...
   — Не забывайте у меня есть кот,—  перебил её я, убирая колоду.—  Его нужно кормить. Я ему должен.
  — Я и не предполагала, что вы станете платить свои деньги. Я предлагаю вам стать посредником.
    — Между светом и тьмой?
    — Между солью и сахаром.
    — Между бедными и богатыми?
    — Между людьми и чиновниками.
    — Я никогда не был прокладкой. К тому же, есть одно важное «но».
    — Какое именно?
  — Я не знаю имени доверителя. Мне неизвестно с кем ваш муж заключил соглашение. Непонятно кто будет платить за информацию.
    — Вот как… А я думала, что вам известно имя человека, на которого вы работаете.
   — Я тружусь на добровольных началах. Между прочим, я исполняю последнюю просьбу вашего мужа.
    — Об этом я не подумала… На вашем месте, я бы вычеркнула слово «альтруизм» из своего словаря.
    — Я родился в СССР,—  заметил я.—  Моя память забита социалистической мишурой.
    — И как же мне быть?
    — О гражданском долге, я полагаю, толковать нам бессмысленно?
    — Абсолютно. Не считайте меня дурой!
    — Как насчёт совести. Тоже мимо?
    — А вы сами знаете, что это такое?
    — Догадываюсь... но боюсь, что вам это не подойдёт.
    — Мне подойдёт то, на чём стоит мир.
    — Вы снова про деньги?
    — Про трёх китов говорят одни неудачники. Мне нужны доллары, евро, английские фунты стерлингов, швейцарские франки.
    — Рубль есть в этом списке?
    — Перечёркнут крест-накрест и погребён заживо.
    — Выходит, опять похороны?
    — Всё время похороны. Я только на время сбросила траур.
     Я откинулся в кресле. Достал фляжку. Левая рука уже почти зажила. Так что это не составило большого труда.
    — Хотите?
    — Чего именно?
    — Пропустить беленькой. Давайте помянем всех разом.
    — Я не пью водку... Тем более из горла!
    — Тогда выдайте мне доверенность. Я помяну всех от вашего имени.
    — Даю.
    — ПОВТОРИТЕ!
    — Даю.
    — ЕЩЁ!
    — ХВАТИТ!
    Зубами я отвинтил крышку. Попрощался с очередной пломбой. В жизни нет места блефу. Эту раздачу я проиграл и как следует приложился за победу в следующем розыгрыше.
    — Вы всегда пьёте на рабочем месте?—  спросила вдова.
    — Весь мир на допинге. Вы курите, а я пью. На планете дефицит с эндорфинами.
    — А как же серотонин?
    — Его тоже мало. Ресурсы людей на исходе. Нефти хватит ещё на одно поколение, а там...
    — Скоро начнётся война?..
    — Она уже началась.
    — Вы уверены в этом?
    — Вполне. Маски сброшены. Мы можем говорить в открытую.
    Французская Штучка губами обхватила мундштук. Тут был простор для фантазий.
    — Может быть, лучше их обратно надеть?—  затянувшись, с сомнением спросила она.
    — Если наденем, то уже никогда их не снимем,—  ответил я.
   — Возможно… И всё же, кто с кем воюет? Откуда мне ждать ракеты? Я живу в пентхаусе. Мои окна выходят на четыре стороны света!
   — Ракеты придуманы для дураков. Умирать никому не резон. Можете смело открыть все свои форточки. Война идёт по другим правилам.
   — А вы... пойдёте на фронт?..
   — Я давненько на передовой! Поэтому мне нужна правда по делу моего подзащитного.
   — Какой ужас!—  сказала она.—  Я должна затушить сигарету.
    Я отважно вытянул дрожащую руку.
  — Вы никогда не стояли на паперти?—  спросила вдова с интересом разглядывая мою поджаренную линию жизни.
   — В данный момент вы меня сами туда толкаете.
   — Я?! С какой стати?
  — У меня нет такой суммы, которая вас бы устроила. А раз так, то я не смогу доказать невиновность Освальда и проиграю дело.
   — Мне жаль вас.
   — А мне вас.
   — Не надо меня жалеть!
     Французская Штучка бросила на меня колючий взгляд. Через мгновение её сигарета уже шипела в моей ладони. Как ни крути, но слово «жизнь» женского рода.
    Столбик термометра взметнулся выше небес. Лоб покрыла испарина. Яйца тоже вспотели. Однако я выдержал. Включились резервы. Их у меня очень много. Сломить меня нелегко.
    — Ради дела вы готовы на всё! — глядя на мои мучения, сказала она.
    — Я готов на всё ради кота,—  с трудом разжав зубы, ответил я.
     Ей пришлась по душе моя выдержка. Женщинам нравятся настоящие мужики. Настоящих  укусить одно удовольствие. Полуфабрикаты на вкус дерьмо.
    — Ну, хорошо,—  сказала Французская Штучка.
  — Не вижу ничего хорошего, —  ответил я.—  Мне нужны доказательства. Получается замкнутый круг.
  — Не надо отчаиваться! Я попробую найти человека, с которым мой муж заключил соглашение. Наверняка должны остаться следы.
   — Вы знаете, где меня найти,—  сказал я.
   — А вы меня не ищите. Если будут новости я сама дам вам знать.
   — ДАДИТЕ?
   — Не начинайте!
   — Я хотел бы закончить.
   — Когда я уйду, делайте, что хотите.
   — Надеюсь, мысленно мы будем вместе.
   — Даже не рассчитывайте. А впрочем... Сейчас вы можете залезть в мою голову?
   — Легко.
   — Попробуйте.
   — Я уже там.
   — И?
    О ГОСПОДИ! В её воображении я смахивал на червового короля. Она вылизала меня всего. Боль в руке, как рукой сняло. Как у всех ядовитых тварей, слюна Французской штучки обладала обезболивающим эффектом.
    Вдова ушла. Я остался один. Я был рад, что именно так всё закончилось. В своих мыслях она была крайне напориста. Я мог сломаться. Не выдержать. Могло случиться чёрт знает что.
   За окном в матюгальник орал мерзкий голос, призывающий к самоизоляции. Я сделал пару- тройку глотков и посмотрел на мир философски. В конечном счёте общение сильно мешает индивидуальному развитию личности. Для интеллектуального поединка найти хорошего спарринг-партнёра дьявольски нелегко. Приходится довольствоваться тем, что имеешь. Тут нет прогресса, развития. Наступает деградация, которая  с годами усиливается и приводит к деменции.
   Курс доллара успокоился только к вечеру. Потом угомонился и я. Вернее я сначала догнался, потом Покер догнал меня. Потом за нами двумя гналась белочка. Мы убежали. Что было дальше, не помню. Мне даже не снились сны. Мой мозг отдыхал. Оба больших полушария плавали в проспиртованной склянке.

                22

     Утром карантин отменили. На время, конечно. Для большинства людей смысл жизни снова пропал. Я накормил Покера, опохмелился и, не спеша, отправился на работу.
 В офисе я набросал план по делу Хемингуэя. Перечитал основные тезисы. Подкорректировал. Снова пробежал глазами написанное. Понял, что план никуда не годится. К литературе не подходят обычные юридические клише, разного рода адвокатские термины и прочие крючкотворные загогулины. Тут надо было зайти с другого конца. Обыграть ситуацию в креативном стиле. Мне показалось удачной идеей придумать парочку свежих фраз. Не больше десяти предложений. Я написал их коротко — с огоньком. Прочитал свою писанину. Перечеркнул первые три и последние два абзаца. Ножницами вырезал середину. Все мои мысли были ни к чёрту. Я не мог вырваться из крепких объятий системы, в которой нет места творчеству. Скомканные листы полетели в мусорное ведро. Однако отчаиваться я не стал. Деревьев в России-матушке чуть меньше, чем дураков, но тоже не счесть. Райское место для настоящих писателей. И тут наступило долгожданное озарение! Мне нужен классный эксперт по Хемингуэю. Я должен найти человека, который сможет открыть мне все тайны, спрятанные за рекой в тени деревьев.
    После тщательных поисков, продолжавшихся не меньше часа, гугл выплюнул в меня Бродского Густава Спиридоновича — неизвестного литературного критика,  специализирующегося на малопонятных американских писателях. Меня подкупила генетика литератора. Его  предки заварили хорошую кашу. Мне захотелось её попробовать. Я набрал номер.
   — Слушаю вас,—  в трубке раздался мягкий голос уже немолодого интеллигентного человека.
    Был повод насторожиться. Интеллигент по своей сути похож на гальванический элемент. С одной стороны у него жирный плюс. С другой обязательно должен быть не менее жирный минус.
   — Здравствуйте, Густав Спиридонович. Я адвокат Орлов. Мне нужно с вами поговорить.
    Возникла пауза.
   — Орлофф? Или Орлов?—  поинтересовался критик.
   — Есть разница?
   — Я филолог. Имена собственные — мой конёк.
   — Я свои коньки повесил на гвоздь. В отличии от судов, катки всё равно закрыты.
   — Но я выплатил все алименты!—  неожиданно запротестовал Бродский.
   — Даже так…
   — Да!
   — Не поздновато ли?
   — В самый раз!
   — До последней копейки?
   — Можете проверить!
   — А за воду вы рассчитались?
   — Полностью.
   — За свет?
   — Тютелька в тюлельку.
   — За газ?
   — У меня его нет!
   — Это же народное достояние!
   — Первый раз слышу.
   — Вы не читали Конституцию?!
   — Её обнулили.
   — И карантин вас не беспокоит?
   — Нисколько. Я работаю на удалёнке.
   — Вы за ЖКХ заплатили?
   — Почему вы спрашиваете?.. Вы не имеете права. Я буду жаловаться!
   — Значит, не заплатили.
  — Я должен только чуть-чуть. Из-за эпидемиологических ограничений я сижу на голом окладе.
  — Насколько голом?
  — Я не могу позволить себе купить даже трусы.
  — Ваша ставка меньше, чем жизнь?
  — Значительно меньше блайнда!
  — Ого! Вы играете в покер?
  — Нет. Я много читаю. Все термины я узнаю из книг.
  — Тем не менее, что такое ЖКХ вы должны знать из жизни.
  — Я знаю… Если вы адвокат, не могли бы сделать так, чтобы я не платил даже эти «чуть- чуть».
  — Я могу многое. Я один из лучших адвокатов этого города.
  — Один из лучших?! Выходит, ваша фамилия Орлофф!
  — Не совсем так. Я — Орлов. На конце «в». От слова «Виктория». Победа!
  — Но у меня нет денег для такого крутого адвоката.
  — Я их вам дам…
  — Дадите мне?! Но за что?
  — За информацию.
  — О соседях? Вы за кого меня принимаете молодой человек? Как вам не стыдно?!
 — Не кипятитесь. Вы же литературный критик. Критикуйте меня, но сохраняйте спокойствие.
    Возникла приличная пауза.
  — Я взял себя в руки,—  наконец произнёс Бродский.
  — Так и держите. Если начнёте рыпаться, дайте мне знать.
  — Хорошо! Так всё-таки, что вам от меня нужно?
  — Меня интересует информация о Хемингуэе. Если вы мне поможете, я в долгу не останусь.
  — А при чём здесь Хемингуэй?
  — При встрече я вам всё объясню. Мы можем увидеться?
 — Да ради бога, голубчик. Я с удовольствием расскажу вам всё, что мне известно о Папе Хэме.
   — Где, когда и во сколько?
  — Чем быстрее, тем лучше.  О нас могут опять позаботиться и возобновить жёсткие меры. Меня устроит любое место.
   — Как насчёт бани?—  спросил я.
   — Э-э…
  — Не берите в голову. Просто вырвалось. А впрочем, мы могли бы совместить приятное с полезным.
   — Вы точно адвокат?
   — Уже двадцать лет.
   — Но у меня дома ванная…
   — Там слишком тесно. Наше общение может быть неправильно истолковано.
   — Что же нам делать?
   — Давайте встретимся в Летнем саду.
   — Хотите взглянуть на бюст Терпсихоры?— спросил Бродский.
   — Меня постоянно тянет к культуре!—  ответил я.
  — А меня уже давно никуда не тянет. Не вижу смысла тянуться... К тому же сейчас зима и она, скорее всего, одета!
   — Тогда — да… Тогда действительно нет смысла идти в Летний сад. Чёрт возьми, я думал на дворе сейчас осень.
   — Болдинская?
   — Просто осень. Хоть на мгновение забудьте о литературе.
   — Не могу. Творчество кипит в моих жилах.
   — В моих кипит только водка.
   — Неужели вы алкоголик?
  — Чему вы удивляетесь? В России алкоголик — всенародное звание. Мы живём здесь так здорово, что готовы выпить за каждый прожитый день лишь бы он поскорее закончился… Ладно, давайте встретимся в баре. На Марата есть приличное заведение.
    Я назвал точный адрес.
   — Честно говоря, я не хожу в бары. К тому же они практически все закрыты…—  сказал Бродский.
   — Но в библиотеке мы тоже не сможем поговорить.
   — Верно. Они не просто закрыты, а запечатаны.
   — На книгах размножаются вирусы?
   — Внутри книг их значительно больше,— заметил критик.
   — Они проникли даже туда?
   — Уже давно. Их держат на привязи и не выпускают.
   — И какие это вирусы, позвольте полюбопытствовать?— спросил я.
   — Вирус правды...
   — Ещё?
   — Вирус убивающий эгоизм…
   — Ещё!
   — Вирус познания...
   — Ого! Это же ядрёная балясина!
   — Типа того. Ну хорошо... В баре, так в баре. Вы угощаете?— уточнил Бродский.
   — Хм… Придётся. В семь часов вас устроит?
   — Вполне.

                23

    Итак, пароход отчалил от пристани. Я забросил ноги на стол. Так делают все американские адвокаты. Американцы вообще молодцы. Я во многом им доверяю. Поговаривают, будто бы они агрессивны и всё время нас хотят захватить. Мне кажется, что здесь кто-то блефует. Американцы создали Голливуд, подарили людям биг-мак, наделили человека мечтой, которую можно воплотить в жизнь. Разумеется, у нас есть свои скрепы. Они, правда, больше похожи на кандалы, но сделаны из родного уральского железа. Я достал фляжку и врезал  за счастливое будущее, в котором можно было бы выпить за прекрасное настоящее.
    Для верности своей завиральной идее, я принял ещё на грудь. Потом ещё пару раз. И как-то незаметно заснул. Голова моя откинулась в кресле. Сознание плавно перенеслось в волшебный мир грёз.
    Там меня ждала настоящая чертовщина. На разведывательном корабле, я пропахал добрую половину потусторонней Вселенной и оказался в Галактике, не обозначенной ни в одном каталоге звёздного неба. Зависнув на орбите, я перешёл в режим невидимости и включил все средства электронного наблюдения. Меня ждало суровое зрелище. Здешние аборигены были совершенно другими. Внешность схожая с нами, а вот интеллектуальные составляющие диаметрально противоположные. Они ничего не слышали о ракетах и пистолетах. Им было неведомо, что именно войны являются  двигателем прогресса. Они ни черта не знали про деньги. Планета этим инопланетянам представлялась неким живым организмом, который их приютил, вырастил, обогрел, накормил. Они добывали слайнс, качали шпурс, рубили снурки, но делали это без какого бы то ни было предпринимательской жилки. Я пригляделся внимательно. Никакого расслоения на богатых и бедных. Скукота. Природные ресурсы каждый житель планеты получал только за то, что он просто живёт. Любой землянин мог бы здесь здорово навариться. Достаточно было бы  перевести на местный язык и записать в словаре  ряд глаголов, таких как: пилить, откатывать, отжимать, плющить, гнобить, бить, давать, брать, лизать, сосать, мочить, рвать и рваться, как дело бы тотчас наладилось. Моё сознание раздвоилось. Их жизнь противоречила основам нашего демократического общества. Смысл существования, по их мнению, заключался не в накоплении капитала, а в стремлении жить так, чтобы не задаваться вопросом о справедливости, равенстве, братстве. У них всего этого было в избытке. Поразительно! На моих глазах развивалась новая форма материи. Адвокатам здесь не было места. Эти... твари не совершали преступлений и практически не интересовались другими мирами. Они считали, что и без того у них всё хорошо. Болтаясь на орбите в своём корабле, я жутко хотел надраться!
      — Космонавт Орлов,— раздался в наушниках властный голос.— Немедленно выходите на связь с жителями обнаруженной вами планеты. Наладьте контакт!
     Я не стал отвечать. Мне было тошно.
    Через неделю приказ повторился. Я показал командиру в камеру жирный кукиш. В конце концов, в ЦУП  сигнал придёт тогда, когда на родимой планете наступит китайская пасха…
     Только через год меня всё-таки вернули с небес на Землю. В соответствии с инструкцией я заявил, что нахожусь на самоизоляции.
    — Нас не интересует заразите ли вы чуждую нам жизнь. Нам нужны сведения о полезных ископаемых, о технологических достижениях неизвестной нам расы. Выполняйте приказ! В противном случае вас ждёт мучительная смерть. Вас колесуют, четвертуют, повесят за яйца или бросят подыхать на солнечную корону. Вы меня поняли?
     — Вас не слышно, Земля... Вы говорите на непонятном мне языке,— ответил я.
     — ВЫСАДИТЕСЬ НЕМЕДЛЕННО НА ПЛАНЕТЕ И СОБЕРИТЕ СВЕДЕНИЯ!
     — Не понимаю…
     — Сейчас мы подстроим волну… Так слышно нас?
     — Нихт фернштейн...
     — ТОГДА ВАМ КАПУТ!
     — Ладно… Ёксель-аксель. Я слышу вас, а вот вы меня нет.
     — Вы издеваетесь?!
   — Я надрываюсь! Мне не переварить объёмы полученной информации. Я не понимаю почему мы живём иначе!
     — Вы хотите смерти?
     — Я НЕ ВИДЕЛ ЖИЗНИ!
     — И яйца вам не нужны?
     — А зачем они мне?
     — Неужели вы не хотите размножиться?!
     — На Земле?
     — Не смейте оплодотворять чуждую нам форму жизни!
    — Свою оплодотворять я точно не собираюсь. У меня нет намерения выпускать на свет ещё одного несчастного упыря.
     — Вы настолько себя не любите?
     — Я к себе отношусь критически.
     — Хотите стать героем никому неведомой расы?
     — Я уже ничего не хочу. К тому же всё равно никто не узнает о моём подвиге.
     — Но почему вы отказываетесь исполнять приказ?!— командир сменил тон.
    Взять меня за причинное место было непросто. Я находился в чёрти знает скольких парсеках.
     — А вы разве не поняли?— спросил я.
     — Нет. В отличии от вас, я исполняю любые команды данные свыше!
     — Вы робот?
   — Я человек разумный! Мой мозг рассчитан на хренову тучу информации. Я работаю с утра до вечера и являюсь в своей области специалистом первого класса.
     — Я улетаю.
     — Куда?
     — К ЧЁРТОВОЙ МАТЕРИ!
     — Но это же далеко.
     — ТОГДА ЕЩЁ ДАЛЬШЕ!
     — Но-о!
     — А-а!
     — О-о!
     — У-у.
     И тут я проснулся. Звезда за окном клонилась к восходу. Мне потребовалось время, чтобы понять, что я нахожусь на родной планете. Всё остальное было каким-то ужасным сном.

                24

     На встречу с Бродским я приехал без опозданий. Для меня это нонсенс. Я всегда считал, что за временем следят несчастные люди.
   Из-за карантинных мер в баре стало значительно меньше столиков. Я с трудом отыскал в дальнем углу место на две персоны. Стулья, на которых можно было сидеть, стояли крест-накрест. Из двух других заботливо торчали длинные гвозди.
    Бродский задерживался. Ну что же… Хоть кто-то должен быть счастлив.
   Впервые в жизни я пришёл в бар и не проявил интереса к выпивке. Этиловый спирт благодатной рекой не переставал течь в моих жилах. А вот пожевать что-нибудь я был не против. Напрягали цены в меню. У инопланетян, которых я видел во сне, расценок не было вовсе.
     — Что желаете выпить?— откуда-то из-под земли появилось нечто непонятное в чёрной хлопковой маске.
     Из-за обилия татуировок на оголённых частях тела «нечто» было больше похоже на туземца племени маори.
     — Ничего,— ответил я.
     — Но вы пришли в бар...
     — Знаю. У вас на входе написано.
     — И?
     — Почему «и». Там три буквы!
     — Чё правда?..
     — Я редко блефую.
     — Жесть! Факанутые хейтеры!— загадочно воскликнул туземец и бросился к выходу.
    Я не стал его останавливать. Мы все, как можем, набираемся опыта.
    — Ну как?— спросил я, когда он вернулся.
    — На входе я не нашёл слова из трёх букв!— раздражённо ответил туземец.
    — Ты заканчивал школу, парень?
    — Вы издеваетесь?!
    — Я одеваюсь и ухожу! Мне тошно от твоей тупости. Ты что не знаешь, как пишется слово «бар»?
   — Ах, вот вы как всё обыграли… Вы что — юрист?
   — Угадал. Наверно, сдавал ЕГЭ?
   — Было дело… Ладно. Не уходите. Я вижу вы очень умный. Таким, как вы мы наливаем за  счёт заведения.
   — Какого именно? Может быть, за счёт детского дома?!
   — При чём здесь детский дом?!— маориец потерял самообладание.— Не хотите пить, так и скажите! Что вы ко мне пристали?!
  — Это ты ко мне пристаёшь! Я тебе уже битый час толкую, что пока могу протянуть без выпивки!
   — Вы спортсмен или, может быть, язвенник?!
   — Третьего не дано?
   — Третьего?.. Типа Бог любит троицу... Я так понял, вы держите пост?
   — Я держу только кота.
   — За хвост?
   — Больше не за что. Моя бывшая жена над ним поглумилась.
   — Чёрт возьми! Но самое главное, что вы целы и невредимы!
   — Откуда ты знаешь?.. Мне серьёзно досталось.
   — Неужели вас…— туземец замялся.
   — Могу показать!
     Я хотел распахнуть душу, но он с дикими воплями ретировался.
   Через минуту ко мне подошла его соплеменница в белой маске с розовыми сердечками. Наколок на ней оказалось не меньше. Они были из одного племени. Вот только мы обитали на разных островах. В этом мире я уже давно ощущаю себя Робинзоном.
    — Что будете заказывать?— сладким голосом спросила она.
    — Ничего,— ответил я.
    — Если вы не испытываете жажды, как насчёт того, чтобы поесть?
    — А как насчёт заботы о ближнем?
    — Мы заботимся!
    — Судя по ценам вам на меня насрать. Я уже не говорю про тараканов на кухне.
    — Откуда вы собственно…
    — А разве нет?
    — Их становится меньше!
    — НО ОНИ ЕСТЬ! ВАШУ МАТЬ! ЭТО ЖЕ ХАМСТВО!
    — Вы говорите, как гость нашего города!
    — Я гость на этой планете.
    — Выходит, вы инопланетянин?!
    — Догадайтесь сами.
    — Вы больше похожи на юриста.
    — Такой же умный?
    — Такой же въедливый. Только кусаете, но не едите!
    — У вас был знакомый юрист?
    — Однажды мне в жизни не повезло.
    — Вы хотите, чтобы вам не повезло ещё раз?
    — Зачем вы пришли?
    — Мне уйти?
    — Хотите, останьтесь. Но…
    — Никаких оговорок. Вы хотите и я остаюсь. Вы сделали оферту! Я её акцептировал.
    Она пожала плечами и ретировалась. Я остался один. Вот так всегда. В этом мире сложно найти взаимопонимание.
   Через семь минут подтянулся Густав Спиридонович. Я сразу его узнал. Заношенная маска  критика была опущена на подбородок. Узкий лоб, большие залысины, причёсанные назад неприлично длинные белёсые волосы, местами поседевшая эспаньолка и глаза немного навыкат.  Литературные критики рано белеют, никогда не краснеют, мало двигаются, толстеют, потом худеют, с особым усердием чешут яйца и по заветам Остапа Бендера перед сном не едят помидоры. На их одутловатых лицах запечатлена вся мудрость мировой литературы.
   К немалому моему удивлению, Бродский тоже меня узнал. Природа на моём лице тоже оставила свой отпечаток.
     — Ну вот и вы,— произнёс я и протянул ему руку.
   — Это действительно я,— сославшись на пандемию, Бродский предложил поздороваться кулаками.
    Я был не против. Честно говоря, глядя на этот мир, кулаки у меня давненько чесались. Да и ладонь болела. Рановато было бросать её в бой.
     Я подозвал официанта. Туземец не проявил прежней прыти.
     — Рюмку водки,— сказал я.
     — Вы же говорили, что не будете пить,— с ехидством ответил он.
   — Одну рюмку можно только понюхать,— я дал понять, что в острословии тягаться со мною бессмысленно.
      Маориец покраснел. Диковинный зверь на его руке пожелтел. Скорпион на шее закусил хвост и подавился собственным ядом.
     — Какую водку предпочитаете?— спросил он.
     — «Байкальскую свежесть», разумеется.
     — Можно мне чаю,— промямлил Бродский.
     — Может быть, чего-то покрепче? — предложил я.
     — Благодарю, но у меня ещё сегодня лекция... И вообще, я не пью.
     — Жена попалась не ангел?..
   — Как вам сказать… Фуриям ада до неё далеко. И всё же скорее я — демон. Когда выпью становлюсь чуточку неадекватным.
    — Водка вас успокоит. Когда я выпиваю, то всегда становлюсь чуточку ватным.
    — А если нет? Что тогда?!
    — У меня не бывает осечек.
    — Я другой… И потом, мне нравится смотреть на мир трезвым взглядом.
    — И что же вы видите?!
    — Много чего…
    — Например?
    — Я вижу вас, солнце, аистов, закат.
    — На рассвете?
    — Не понимаю...
    — Вы видите не так уж и много.
    — Наверно, вы правы. Поэтому мне хочется ещё немного покувыркаться.
    — Думаете, что удастся сбить масло?
    — Мне много не надо. Грамм сто слабо-солёного.
    — По нынешним меркам не так уж мало.
    — Нужно платить алименты... Так чем я могу вам помочь?
    — Меня интересует личность Хемингуэя.
    — Это я понял. Но что именно?
   — Всё! Я должен знать о нём всё! Где и как он питался, сколько съел мидий, количество потреблённых калорий. Я хочу знать сколько он выпил дайкири в сравнении с испитым мохито. Мне необходимо выяснить: размер его свитера, состав ткани брюк, фамилию портного. Мне интересно сколько денег он проиграл на скачках, как часто бывал на корриде, какое количество львов отправилось на тот свет, в результате его метких выстрелов. Мне нужно понять испытывал ли он чувство влюблённости и любил ли вообще, если да, то в каких позах он занимался любовью. Немаловажное значение имеет для меня вопрос о том, использовал ли он в сексуальных практиках разного рода игрушки. Ну и наконец, мне важно услышать  ваше мнение о нём, как о литераторе.
   — Стандартный набор. За исключением последней фразы. Именно обо всём этом мне приходится рассказывать на лекциях в университете,— ответил Бродский.
     — Студентов интересует коррида?
  — Больше их занимает дайкири. Состав напитка. Технология производства. Вкусовые качества.
     — Ого! Так вы всё-таки знаете в этом толк?!
     — Чисто теоретически я знаю немало.
     — После дайкири о чём идёт речь?
     — Обычно мы переходим к сексу.
     — Ну здесь-то, я надеюсь, вы на коне?..
     — В этом смысле мой конь также подкован… теоретически.
     — Нелегко вам… Когда доходите до литературы, то…
     — До литературы мы, как правило, не доходим.
     — Мир всё-таки здорово деградирует… Но мы должны до неё добраться!— воскликнул я.
    Туземец принёс заказ.
     — Хороший чаёк,— заметил Бродский.
     — Дерьмовая водка,— сказал я.
     — Вам не нравится «Байкальская свежесть»?
     — Мне нравится натуральная свежесть.
     — Не понимаю.
     — Неважно... Давайте вернёмся к делу.
     — Почему вас — адвоката интересует писатель?
     — Я заключил соглашение.
     — И кого вы намерены защищать?
     — Литературу.
     — От кого?!
   — От нападок разного рода личностей. Ко мне обратились представители литературного сообщества. Они считают, что некоторые мерзавцы намекают на виновность творческой мысли в смерти Хемингуэя. Якобы тот угодил в клетку, муки творчества и всё такое...
     — Вам назвали имена, фамилии этих... подонков?
     — Они никого мне не выдали. Никаких адресов и явок. Только отдельные предположения.
     — Даже не знаю, что вам сказать...
     — Скажите хоть что-то. Вы обязаны знать, как поддержать диалог.
     — На улице сегодня тепло,— после некоторого раздумья отстранёно сказал Бродский.
     — Ещё!
     — Творчество Достоевского многогранно, но мне больше нравятся грани Фолкнера.
     — Ещё!
     — Мне нужна адекватная женщина.
     — Это я понял.
     — Ладно… Давайте вернёмся к нашему разговору,— произнёс Бродский.
     — Так что вы мне скажите на столь злободневное утверждение?— спросил я.
   — Понимаете... я ведь тоже нахожусь в числе тех, кто обвиняет литературу в смерти Эрнеста.
    — Неужели?!
   — Я знаю, что такое творчество не по наслышке. Это не только мощное лекарство, но и сильнейший яд.
     — Выходит, вы по ту сторону баррикад?!
     — Выходит, что так. Иногда я должен поддерживать конъюнктуру.
     Мне довольно часто доводилось попадать впросак. Всего не предусмотришь. В подобные минуты я стараюсь найти выход из любого положения. И я его нашёл.
     — Может быть, оно так даже лучше. Вы не стали юлить. А мне полезно выслушать чужую точку зрения, — сказал я.
    Бродский глотнул чаю.
     — Беда Хемингуэя заключалась в том, что он родился литератором,— произнёс критик.— Кто-то рождается композитором, кто-то прекрасным слесарем, кто-то не может жить без отмычки.
    — Каково ваше кредо?..
    — Такие, как я способны только критиковать.
    — Что ещё скажите?..
    — Так уж вышло, что Папе Хэму, силою провидения, было доверено целиком и полностью отдаться творчеству. В конце концов пришло время страданий и жестоких разочарований.
    — Это время… Оно могло не прийти?
    — Полагаю, что нет. Тот, кто занимается творчеством, рано или поздно начинает понимать, что все его выстрелы в человеческий разум прошли мимо цели. Люди заперты в своих клетках. Им неведомо слово «свобода».
    — Вы про людей на лестничных клетках?
    — Я про животных именуемых себя людьми.
    — Подобное понимание — мощный удар по психике!— сказал я.
   — Разрушительный! Если хотите, давайте начнём с романа «Прощай оружие»,— предложил Бродский.
    — Я думаю этим можно закончить.
  — В конце нашего разговора я предпочёл бы поговорить о «Райском саде»,— заметил  критик.
    — Обычно всё происходит иначе.
    — Вы полагаете, что всё началось в раю...
    — Определённо где-то всё началось. Но пошло как-то наперекосяк.
    — Возможно. Даже скорее всего,— согласился Бродский.
    — Вернёмся к творчеству Хемингуэя?
    — Считаете, что он знал нечто большее, чем мы с вами?..
    — Он великий писатель.
    — Не без огрехов и червоточин, но автор он действительно стоящий,— согласился критик.
    — Что верно, то верно. Он много пил?
    — Вас ведь интересует литература…— в голосе Бродского появилось разочарование.
    — Вы считаете, что все юристы тупые?!
    — Нет… Ну что вы... Я не хотел вас...
    — Вы правы!— в сердцах воскликнул я.— Все юристы тупые. Нам не хватает остроты. Каждое отточенное словцо вызывает у нас чувство внутреннего протеста. Появляется опасение, что нас засудят за оскорбление, клевету, распространение негативной информации или чересчур позитивной. Мы знаем законы и ненавидим себя за эти сакральные знания. В конце концов, законы не действуют, но мы-то знаем, что они есть. Я не раз бился головой о стену с одним лишь желанием стереть свою память, состоящую, в основном, из правовой базы данных. Я разбивал её в кровь, но так и не смог победить свой проклятый страх. В минуты отчаяния я иду в ванную и начинаю бриться. А бритва тупая! Тупость кругом. Страх тоже рядом. Замкнутый круг!
     — Топором бриться не пробовали? Если его заточить как следует, он очень даже вполне!
     — До этого я пока не додумался. Я же говорю вам, что я тупой и мне страшно!
     — Вы слишком самокритичны!
     — Вам повезло. Вы встретили родственную душу.
     — А вот вам не повезло. Поэтому вы и пьёте...
     — Сейчас я опохмеляюсь.
    Бродский отведал чаю и философски заметил:
   — Эрнест тоже любил спиртное. Боюсь, что без выпивки он не написал бы ни одной строчки.
    — Приведите аргументы?
    — И факты?
    — Желательно.
    — Алкоголь убивает страх. Виски — прекрасный киллер,— подумав сказал Бродский.
    — Что скажите насчёт водки?
    — Я не специалист, но мне кажется, что у водки есть существенный недостаток.
    — Какой именно?
    — Смерть наступает в мучениях.
  — Если хорошая водка, контрольный выстрел в лоб обеспечен! Сразу видно, что вы теоретик!
   — Не спорю. В любом случае только так он мог расчехлить печатную машинку. Так что причина у всех одна.
    — Страх может быть разным…
    — Конечно. У вас один. У меня другой. У Хэма третий. А может быть ровно такой, какой и у вас. Вы, наверное, не знаете, но в конце жизни он больше всего на свете боялся даже не следившего за ним ФБР, а налоговой инспекции. Творческий человек не хочет иметь с государством ничего общего.
    — Что такое, по-вашему, государство?— спросил я.
    — По Ницше?
    — Про холодное из самых холодных чудовищ?.. Это я знаю.
    — В таком случае вы многое знаете.
    — Ни черта я не знаю. Поэтому мы и встретились. Так как насчёт ответа на мой вопрос?
    — Я думаю, что государство ещё холоднее.
    — Абсолютный нуль?
    — Берите ниже.
    — Чёрт возьми! Это же холодно!
    — Между прочим, я знаю рецепт дайкири… — неожиданно сказал Бродский.
   — Я предпочитаю водку,— задумчиво произнёс я, не допуская по этому поводу ненужных инсинуаций.
    — А при чём здесь вы? Мы же обсуждаем Хемингуэя.
    — Я не только самокритичен, но ещё и самовлюблён.
    Бродский посмотрел на меня, как на придурка. Я предпочёл бы, чтобы он смотрел на меня, как на гения. Впрочем, знающие люди уже давно поговаривают, что это одно и то же.
    — Вернёмся к Папе Хэму?— спросил критик.
    — Вернёмся к дайкири,— сказал я.
    — При чём здесь дайкири?
    — Вы изучали творчество автора и не узнали всех его вкусов.
    — Я изучал творчество!
  — В таком случае вы о нём ни черта не знаете. Два дайкири, пожалуйста,— сказал я, проходившему мимо островитянину.
  — Ну хорошо,— кивнул Бродский.— Я литературный критик, но это не значит, что я должен пить абсент, как Верлен или не вынимать изо рта трубки, как Сименон.
   — Я вижу, что вы действительно подкованы в плане литературы.
   — Я один из лучших специалистов в своём деле.
   — Как и я!
   — А я ведь мог бы стать неплохим писателем,— не без горечи вдруг сказал Бродский.— Но мне оказалось нечего сказать людям. Я могу только критиковать мысли ошпаренных жизнью гениев.
   — И за что вы критикуете этих несчастных? Вы же, как генерал, который никогда не был в бою. Как вы можете давать советы пропахшим порохом бывалым воякам, о том, как выиграть битву?
    — Я знаю тактику боя. Я освоил также стратегию ведения войны. Я изучил транспорт, тыл, вооружение всех родов войск. Я знаю практически всё!
    — Калибр ствола гаубицы?..
   — От 100 до 305 мм. Но и это ещё не всё. Я знаю какими снарядами она будет заряжена. Я могу рассчитать траекторию выстрела, кучность стрельбы! Я в состоянии пропахать на брюхе весь театр боевых действий.
    — Но начать свою войну вы не в силах!
    — Это правда… А, может быть, я пацифист?
    — А, может быть, вам не дано стать полководцем? А?
  — А, может быть, только я могу сказать генералу всю правду жизни. Люди не могут взглянуть на себя со стороны.
    — С чего вы решили, что вправе брать в руки зеркало?
    — Я лицо незаинтересованное.
    — В успехе того, кем вы сами не стали?
    — Быть может, мы всё же обратимся к Хемингуэю?!
    — А стоит ли?
    — Но вы ведь меня сами сюда позвали.
    — Верно,— сказал я.
    — Верно!— подтвердил Бродский.
    — Ну хорошо. Но для этого нам нужно отправиться в прошлое!
    — Так в чём же дело?
    — Для меня это пара пустяков, а вот вы вряд ли на это способны.
    Появился дайкири.
    — Нет!— запротестовал литературный критик.
    — Уж не хотите ли вы, чтобы я применил силу?!
    — Вы на это способны?!
    — Я способен на многое. Большинство моих способностей ещё не раскрыты.
    — Ну что же… Вы меня уговорили.— Бродский сложил «оружие».
    — Я вас убедил. В этом смысле у меня скрытый дар.
    — Вы раскрыли его!
    — Благодаря вам. Несмотря на критику, я отношусь к вам с нескрываемым уважением.
    — Вы его здорово замаскировали.
    — Демаскируйте! Вы ведь этому учились!
    — За что будем пить?— спросил Бродский.
    — За литературу!— ответил я.
    — Вы меня искушаете!
    — Такое позволительно среди мужиков. Если бы я вас соблазнял, тогда другое дело. Тогда вы могли бы шмякнуть мне прямо в глаз.
    — Я не по этой части. Хотя я и не против мужской дружбы. Однажды я написал рассказ о…
    — Ого! — перебил его я.— Вы способны на многое. Полагаю, что всё у вас ещё впереди.
    — Впереди только вечность.
    — Вы философ!
    — И вы тоже.
    — Я адвокат. Выпьем за мастерство.
    Бродский сделал глоток. Разговор пошёл энергичнее.
    — Скажите,— спросил меня критик,— что заставило вас искать дно у бутылки?
    — Бессилие.
    — Половое?
    — Житейское. Я не могу дальше маршировать с пересохшим ртом.
    — А нужно маршировать?
    — Вы хотите, чтобы меня начали фаршировать?
    — Я ничего не хочу. Вернее, нет… Я хочу ещё выпить!
    — Пейте! Побалуйте разум!
    — Вообще-то, я питаюсь другой энергией.
    — Попробуйте настоящую пищу.
  — Когда я раскладываю на составные творчество автора, то получаю несравненное удовольствие. Однако... дайкири дарит мне сейчас гораздо больше радости.
    — Спасибо!
    — За что?
    — За честность.
    — Не за что.
    — Я пью за вас,— сказал я.
    — Почему за меня?— спросил Бродский.
    — Здесь больше пить не за кого.
    — Выпейте за себя.
    — Пить за себя всё равно что заниматься самоудовлетворением.
    — Иногда это необходимо.
    — Советую не злоупотреблять.
    — Вы умеете убеждать!
    — Для этого я и родился.
     Бродский сделал пару глотков. Я заказал водки.
    — Нет!— вновь запротестовал критик.
    — Всего двести грамм.
    — Не надо!
    — Триста!
    — Вы поднимаете ставки!
    — Коллируйте!
    — Что?..
    — Ещё!
    — Ну уж нет!
    — Четыреста!
    — Вы меня убиваете!
    — Я вас воскрешаю.
    — Я разве был мёртв?
    — Вы родились критиком и тут же скончались, как настоящий писатель.
    Бродский опешил. Мои слова угодили в цель. У меня тоже была своя гаубица.
     — ТОГДА БЕРИТЕ БУТЫЛКУ!— сказал он.
     — Ноль пять?
     — Давайте… НОЛЬ СЕМЬ!
     — Повышаете ставки?
     — Повышаю до литра.
     — ОГО!
     — Как насчёт двух?
     — Вы хотите умереть не родившись?
     — Тогда ноль пять!
     — И закуски!
     — За ваш счёт!
     — Естественно.
    Я сделал заказ. Маориец притащил водки.
    — Так на чём мы остановились?— усугубив полтинничек, Бродский сразу же захмелел.
    — Скорее на ком. Поговорим о Хемингуэе?
    — Зачем?
    — Я ведь защитник. Мне нужны аргументы.
    — И факты?
    — Естественно!
  — В таком случае литература к убийству Хемингуэя не имеет никакого отношения,— безапелляционно заявил он.
   — Вот это новость! Вы же только что рассуждали о бессмысленности бытия автора… О том, что приходит время разочарований и т.д. и т.п.. Не говорите только, что он это сделал сам!
    — А вы не догадываетесь кто виноват?
    — Гадаю, но пока ни к чему не пришёл...
    — Думайте, а не гадайте!— сказал Бродский.
    — Вы использовали мой любимый глагол!
    — Только сдвиньте границы…
    — До размеров Галактики?
  — До размеров семьи. Для привлечения к уголовной ответственности вам ведь нужно физическое лицо.
    — Но как оно выглядит?
    — Неужели вы настолько тупой?
    — Я вам уже говорил...
  — Ну хорошо… Я отвечу. Во всём виновата его мать, как олицетворение жизни. К слову сказать, он её недолюбливал.
    — Было за что?
  — Как все женщины она была дьявольски легкомысленна. Грэйс не удосужилась до момента зачатия спросить Эрнеста хочет ли он стать писателем, желает ли он забраться на вершину Килиманджаро, не против ли он того, чтобы его мозг взрывался от невероятных эмоций и электрических импульсов на ЭСТ. Да и вообще, нужно ли ему всё это дерьмо под названием — жизнь?
      — А может быть, виноват отец?— предположил я.
   — Он рано вышел из игры… Здесь вы копнули глубже, чем надо. Давайте-ка лучше выпьем!
     Мы врезали.
     — Ну хорошо… Вот только как мать могла это сделать технически? Если я в суде выскажу подобное предположение, меня просто поднимут на смех,— произнёс я, поставив пустую рюмку на стол.
      — Думайте.
     — Думаю! Мне приходится думать... Моя мать не спросила меня хочу ли я быть адвокатом.
      — А если бы спросила?
      — Я не стал бы её обижать.
    — Послушайте, Вадим…— несколько фривольно Бродский потрепал меня по щеке.— Я очень рад, что мы встретились. Сегодня я впервые почувствовал себя человеком.
      — Опасное состояние, Густав!— в ответ я безжалостно оттаскал его за уши.
   — Не надо! Не надо! Я уже в норме…— завопил он.— Я понимаю, что человек действительно очень опасен... В то же время, это неоднозначное и великое существо.
     — Которого можно и нужно критиковать?!
  — Ерунда…— отмахнулся Бродский. Я ненавижу слово «критика». От него пахнет тухлятиной! Мне блевать хочется, когда я слушаю себе подобных! Тщеславные конъюнктурные лицемеры! Два пальца в рот… Немедленно! Сейчас же!
    — Вы много выпили…— сказал я.
    — Мне этого мало.
    Бродский пропустил ещё рюмку.
    — Умерьте свой пыл...
   — Вы правы. Я часто критиковал Хэма, — расчувствовавшись, произнёс критик.— Из всего вороха его мыслей, я бы выделил только несколько строк. Однако именно в этих строках таится величие автора. Если бы я за всю свою жизнь, написал хотя бы одну подобную фразу, я был бы самым счастливым человеком на всём белом свете!
     — Как насчёт нашей Галактики?— уточнил я.
     — Можно поговорить и о целой Вселенной. Давайте выпьем на посошок.
     — Вы уже уходите?
     — Мне нужно торопиться.
     — Смысл куда-то спешить? Давайте лучше сыграем в покер!
    Я достал и перетасовал колоду.
    — Смысла нет…. Это верно,— сказал Бродский.— Поэтому я хочу запереться в комнате и больше не совершать ошибок.
    — Мудро,— произнёс я. Карты вернулись на место.
    — Глупо. Я большой дурак, но другого выхода у меня нет. Быть может, я смогу написать хотя бы несколько букв.
    — Три буквы точно напишете.
    — На заборе?
    — На задворках исторической памяти.
    — Меня это устраивает. На большее я не рассчитываю.
    Я расплатился и помог Бродскому сесть в такси. Он уехал. Я остался один. В моей душе пахло весной. Лето я тоже чувствовал. Насчёт осени мне нужно было подумать. А вот как быть с зимой, я ещё не решил. Как ни крути, но Вселенной движет хаос.
     До дома я шёл пешком. Я хотел, чтобы Покер соскучился. Мне не хватало любви.
    Что касается этого дела, то перспектива открывалась неплохая. Важный свидетель с этого дня был на моей стороне. Ещё недавно я об этом мог только мечтать.
    Кот меня встретил радостно. Так встречают пароходы. Я не понимаю откуда к человеку такое благоволение.

                25

     Наступило утро. Ни свет ни заря, мне позвонил Человек в сером костюме.
     — Я напал на след Джека,— сказал он без всяких прелюдий.
     — Куда ведёт этот след? — спросил я, без большого энтузиазма спуская с кровати с ноги.
     — Пока не знаю. Он петляет, как заяц.
     — Это точно наш Джек?
     — Вне всяких сомнений. У него на ногах всё те же тяжёлые башмаки.
    — Невероятно. Я свою обувь стаптываю за год. Как ему удаётся ходить в ней больше ста лет?!
    — Джек — истинный джентльмен. Аккуратность его второе «я». И потом вы видели дороги в Британии?
     — Видел только во сне.
     — Не хотите увидеть воочию?
     — Мне не дадут визы.
     — С чего вы взяли?
     — Я считаю, что Букенгемский дворец пора закрывать на ключ.
     — В память о карантине?
     — В память о Че Геваре.
     — Вот как...
     — Я думаю, что музею там самое место.
     — Музею Британской империи?
     — Человеческой несправедливости. Все равны при рождении. Я против дискриминации по генетическим признакам.
   — Тем не менее  факт остаётся фактом. Дороги у них очень хорошие. Вы доверяете фактам?
     — Это единственное во что я могу верить.
     — Вы продумали свои дальнейшие действия?
     — До мельчайших деталей. У нас неплохие шансы.
     — На чём основывается ваша уверенность?
     — Джек-Потрошитель…
   — Прошу вас, не употребляйте этого гнусного прозвища…— перебил меня мой собеседник.— Насколько я понимаю, пока нет приговора вина его не доказана.
     — Вы правы. Я начисто забыл о презумпции невиновности. Этот рудимент юридической мысли изрядно засох и не сегодня-завтра отвалится,— сказал я и продолжил.— Джек убивал только женщин. Я сделаю так, что среди присяжных будут одни мужчины.
      — Вы думаете это прокатит?
      — Я подберу тех, кого допекли два икса.
      — Два икса?.. Это высшая математика?
      — Это низшие хромосомы.
      — Отличный ход!
      — Мне тоже он по душе. Многие мужики против матриархата.
      — Вы думаете, что он уже наступил?
      — К северу от сороковой параллели он был всегда.
      — Мы значительно севернее!
     — Делайте выводы.
     — Я уже сделал. Вы не любите женщин!
     — Мне нравится только одна.
     — Это хорошо. А то я занервничал.
     — Вам просто жарко. Снимите свой серый костюм.
     — Я никогда его снимаю.
     — Даже ночью?
     — Тем более ночью. Это слишком банально.
     — Понимаю. Я тоже постоянно ищу свою идентичность.
     Пока я одевался мы ещё поболтали. Я чувствовал, что Человеку в сером костюме просто не с кем поговорить. В этом мире не так уж много людей, с кем можно сыграть в пинг-понг. Как правило, ты бьёшь по шарику, а он проходит навылет.
     Затем я накормил кота. Пожелав Покеру  с пользой провести свой «день сурка», я запер квартиру и вызвал лифт.
   Социального я не дождался. Пришёл обычный. Двери открылись. Я увидел фемину. С внешностью у неё был полный порядок. Рестайлинг как у трёхлетней тойоты. Впрочем, в глаза мне бросился недостаток. Одиночество ей было несвойственно. В коляске сидел ребёнок. В её жизни для меня места не было. В кабине тоже не развернуться.
     — Если хотите… то можете,— сказала она.
     — Хочу и могу,— ответил я.— Но только не в этот раз.
    К сорока четырём годам я понял, что параллельные линии не пересекаются.
    Двери закрылись. Я снова нажал на кнопку.
    Из дома я вышел и несколько растерялся. Я ждал карантина. Но всё было тихо. Разве что на деревьях приятно шуршала зелёная листва, а под ногами похрустывал первый снег. Одни птицы улетали на юг, другие уже возвращались. Тёплое солнце не первыми и не вторыми лучами, но всё же ласково коснулось моей небритой физиономии. День обещал быть насыщенным и очень хорошим. Я двигался на позитиве. В то же время был начеку. Я убил в себе страх и тем не менее знал, что вокруг меня вирусы. Их было много. Говорят, что уже не меньше восьми миллиардов. Чертовски опасные твари. Рот не разевай. Уши тоже лучше заткнуть.
   Я не поехал в офис. Желание выспаться перевесило стремление помогать людям.
   Иногда нужно делать то, что хочется.

                26

   Земля обернулась вокруг своей оси. Следом изменилась конъюнктура на Гонконгской фондовой бирже. Цены на нефть упали. Руки мои медленно заживали. Кулаки о себе тоже напомнили. В тот день я прилично надрался. И, возможно, даже подрался. Память самоотформатировалась. Моя совесть была чиста. А вот с печенью было всё значительно хуже.

                27

     Только через день я добрался до офиса. Устроившись в кресле, я пил минералку и гадал на картах за какое дело мне взяться. Работать в режиме многозадачности нелегко.  И всё же «разнообразие» моё любимое слово. Я счастлив, когда в магазине есть на выбор хорошее мясо. Мне нравится, когда пиво отпускают разных сортов. Я уже не говорю про то, что на выборах у меня должен быть выбор.
    К полудню я понял, что выбор у меня не велик. Скорее всего его вообще нет. Мне выпадала только червовая дама. Я доверился картам и набрал номер той, которая стала для меня олицетворением жизни.
     — Адвокат Орлов?— удивлённо спросила Французская Штучка.
     — Вы ждали звонка от кого-то другого?
     — Я молода. Разве я не могу привлекать мужчин?
     — Можете. Но я по делу.
     — Я поняла,— вздохнула она.— Просто так мне уже давно никто не звонил.
     — Я могу позвонить просто так.
     — В каком смысле?
     — В прямом.
    Я отключил связь. Потом набрал её снова.
     — Это опять вы?!
     — Это снова я. Как у вас дела?
     — Вы звоните по делу?
     — Нет. Просто так.
     — Как друг?
     — Как хороший приятель.
    — Мне приятно,— в голосе Французской Штучки появилось нечто такое, от чего уровень тестостерона в моей крови на миг превысил концентрацию этанола.
     — Мне тоже приятно,— сказал я.— Вы само обаяние.
     — Вы находите?— спросила она.
     — Находить приятнее, чем терять. А вообще, я говорю то, что чувствую.
     — Вы меня чувствуете?
     — Я в ваших мыслях...
     — Не льстите себе.
     — Вы хотите, чтобы я опустился чуть ниже?
     — Опуститесь! Во что я одета?
     — На вас всё самое лучшее.
     — Как вы узнали?
     — Это элементарно.
     — Неужели так просто?
     — Проще пареной репы.
     — Вы вегетарианец?
     — Я мясоед.
     — И какое мясо вам больше всего по душе?
     — Самое нежное.
     — Какая часть?
     — Лучше бедро. Можно подбёдрок.
     — А как насчёт грудинки?
     — Это там где вымя?
     — Ну-у…
     — Я прав?
     — Вы правы!
    Мне нужна была пауза.
     — Продолжим?— спросил я.
     — Пожалуй…— сказала она.
     — Мне душно. А вам?
     — Мне ещё жарче.
     — Вы меня недооцениваете!
     — А вы меня.
     — Неужели?
     — Вам хорошо?
     — Очень. Мне никто не звонил... так вот… запросто.
     — Хорошего  понемножку. Не советую привыкать к изыскам. Так что... Пока!
     — Вы уже исчезаете?
     — Чтобы вернуться.
     — Когда?
     — Не знаю.
     — Совсем?
     — Вот именно.
     — В таком случае, возвращайтесь скорее.
     — Я постараюсь.
     — Вы обещаете или обманете бедную женщину?
    — Так уж и бедную! Неужели Генри Львович вам ничего не оставил?
    — ЭТО НЕ ВАШЕ ДЕЛО!
    — У вас есть от друзей секреты?
    — У меня нет друзей!
    — А приятели?
    — Ни одного! У меня высокая планка.
    — Насколько высокая?
    — Бубка бы не допрыгнул.
    — Прощайте!
    Я отключил связь и достал фляжку. Если говорить про дружбу между мужчиной и женщиной, то она также противоестественна, как дружба кролика с крокодилом. Нет оснований для страсти. Эволюция заходит в тупик. Расставание неизбежно. За эту мысль стоило выпить.
       Я опять набрал её номер.
   — Ого! Неужели вы так быстро вернулись?
   — Это не я.
   — Как не вы?!
   — Вам звонит адвокат Орлов. Что с нашим делом?
   — А я подумала, что мне звонит друг.
   — У вас нет друзей.
   — Вы злопамятны!
   — Таково свойство памяти. Нужно, чтобы прошло время, дабы воспоминания стёрлись.
   — Вы деловой человек… Но мне больше понравился тот.
   — Его больше нет.
   — А где он?!
   — В пасти у аллигатора. Теперь только я.
  — Не понимаю… Но в любом случае… У меня нет для вас новостей. Я ещё раз покопалась в документах мужа, однако не нашла ничего конкретного. Ума не приложу, кто его нанял.
  — Приложите. Это наш шанс. В противном случае, я не смогу выкупить у вас информацию.
   — А я не могу отдать вам её за бесплатно!
   — Об этом я и толкую. У вас нет друзей, поэтому нужны деньги.
   — Хотите сказать, что у вас есть друзья и деньги вам не нужны?
   — Я ничего не хочу сказать. Я устал говорить.
   — Адвокат никогда не сдаётся! Крепко держите щит!
   — А если меч оказался твёрже? А если у меня устала рука?
   — Не нойте! Вы лучше всех.
   — Я не ною… Я вою.
   — На Луну?
   — На Сатурн. Он окольцован. Я — нет.
   — Вы одиноки!
   — Как и вы.
   — Если появятся новости я вам позвоню!
  — Буду ждать. Дело зависло мёртвым грузом. Мне нужно двигаться вперёд. Я не привык топтаться на месте.
     Остаток дня я провёл мысленно анализируя творчество Хемингуэя. Мне показалось, что я докопался до сути. Копаю я глубоко. Ни у одного экскаватора нет такого ковша. Мне нужно многое сказать людям. В конце концов, я подобрался к тому, по ком звонил колокол. Возможно, мне показалось, что я оказался рядом. Хемингуэй глыба, айсберг. Я смотрел лишь на небольшую вершину и не спешил с выводами. У меня было время.

                28

     С рассветом я открыл глаза и понял, что это мой день. Без всяких оговорок. Я рвался в бой. Даже не знаю почему. Вероятно, всему виной усилившиеся метановые дожди на Титане или нашествие саранчи в Австралии. Объяснений может быть тысяча. Ответов ни одного. Ну что же. Бывает и так.
    Поддержав жизненный тонус Покера, я перекусил на скорую руку. Не хотел просто так тратить ни одной драгоценной минуты. После завтрака я набрал номер литературного критика. Бродский был вне зона действия сети. Молодец! В сети попасться легко, а вот выбраться очень сложно. Тут надо как следует постараться. Я накатил за его успех. За успех кого-то другого пить нелегко. Человек, по своей природе, законченный эгоист. Лично во мне  этой дряни столько, что если её продать можно было бы купить остров Манхеттен.
   Не успела «Байкальская свежесть» оросить мои жилы, как Моцарт напомнил мне о своём существовании. Его давно не было слышно. Приятно, чёрт возьми, когда о тебе вспоминают гении.
    — У аппарата,— ответил я, вдоволь насладившись увертюрой к опере «Свадьба Фигаро».
    — Адвокат Орлов? — раздался голос любителей литературы.
    — А вы надеялись услышать кого-то ещё?
    — Разумеется, нет. Мы набрали ваш номер и вы оказались у аппарата. Прямо как раньше!
    — Почему вы тогда спрашиваете кто взял трубку?
   — Поддерживаем драматургию. Мы не даём вам расслабиться и напоминаем, что вы наш защитник.
    — Я помню. Это действительно я.
    — Вы обещали держать нас в курсе дела.
   — Дело идёт своим чередом... Я ничего вам, кстати, не обещал. В противном случае, вы года три бы ждали моего звонка.
    — Вам не нравится глагол «обещать»?
    — Сейчас в тренде глагол «обнулять».
    — Тогда обнулите нулевое обещание. Просто скажите, как дела?
    — Я двигаюсь шаг за шагом. Один свидетель уже наш.
    — Феерично! Кто это?
    — Бродский.
    — Поэт?
    — Не угадали.
    — Литературный критик?..
    — Он самый.
    — Вы с него начали?!
  — Им и закончу. Только он может поставить жирную точку в этом деле. Впрочем, есть небольшая заминка. Густав Спиридонович перестал выходить на связь.
    — Почему?
    — Не знаю. Возможно, я перегнул палку.
    — В каком смысле? Вы его били?!
    — Разумеется, нет. Я адвокат. Я защищаю граждан. В моей руке щит, а не меч.
    — А если тактика требует, чтобы взяли меч? Нельзя же всё время обороняться.
    — Даже если этого потребует стратегия, я не стану рубить с плеча.
    — И всё же Бродский исчез. Это весьма подозрительно.
    — Полагаю, он захотел сменить профиль.
    — В одноклассниках?
    — На всех социальных платформах.
  — А что не так в его профиле? Мы видели его с разных сторон, даже в фас. Вполне подходящий для литератора.
     — Хотите сказать, что сварщик из него вряд ли бы получился?
    — У него руки слабые. Все витамины направляются в мозг. Пальцы могут держать только ручку.
    — Вот он и взял её в руку.
    — То есть?
    — Мне кажется, что Густав Спиридонович начал писать.
 — Ха! Для этого он слабоват. Бродский может только критиковать. Лавров своего однофамильца ему никогда не снискать.
    — Вы про Нобелевскую премию?
    — Мы про талант. Это штучная вещь и лет на двести его фамилия себя исчерпала.
    — Тем не менее это вещь. Значит, талант можно купить.
    — Э-э… Вы утрируете.
    — Я утираю вам нос.
    — Спасибо. Мы как раз рассопливились.
    — Не забывайте, что вокруг нас море вирусов. Берегите себя!
    — И вы тоже.
   — А что касается Бродского, — мне хотелось оставить за собой последнее слово,— то у     всех наступает прозрение. Каждый человек, хочет выдавить из себя хоть что-то кроме дерьма. По-моему, даже Белинский смог что-то эдакое изобразить.
    — Мы все знаем, что это было. Лично нам больше по душе Чернышевский.
    — А мне Моцарт.
    — Вам нужно многое наверстать. И помните! Мы рассчитываем на вас.
    — И совершенно напрасно.
    — Но почему?
    — Любое действие рождает противодействие. Мне и так непросто работать,— ответил я.
   — Мудро,— сказали они.— Ньютон бы вами гордился. Ну хорошо… Мы не рассчитываем на вас.
    — Так-то лучше.
    — Тогда до связи!
    — Пока.
    — Пока!
    — Пока…
    — Всего доброго!
    — И вам!
    — Будьте счастливы!
    — И вы тоже!
    — Спасибо.
    — И вам.
    — Отключаюсь.
    — И мы тоже!
    — НЕ ТРАТЬТЕ МОЁ ВРЕМЯ!
    — А ВЫ НАШИ ДЕНЬГИ!
    — Чао!
     Я вырубил связь. Последнее слово осталось за мной! Тем не менее я услышал упрёк. Претензии хороши, когда они обоснованны. В таком случае я их принимаю. Иначе я становлюсь раздражительным. И всё же нервная система у меня крепкая. Каждый нерв словно трос, который может выдержать две, а то и три фляжки. Жизнь закалила меня. Я вынул из ящика скрепку и нацарапал вторую букву.

                29
 
    За это стоило выпить. Глоток живительной влаги оказался, как нельзя кстати. Я расслабился. И тотчас же был наказан. Дверь слетела с петель. Как будто по коридору шёл Халк и ненароком задел её трицепсом. Ситуация не из приятных. Во-первых, я не верю в случайности. Во-вторых, мне ещё нужно было рассчитаться по аренде. А тут на тебе — порча имущества. В-третьих, на пороге стояли в масках два бандерлога — те самые солдаты «Урфина Джюса». В-четвёртых, всё закольцевалось. Я понял, что их появление неслучайно.
      — Вы не ошиблись дверью, ребята?— спросил я.
      — Ребята пинают во дворе мячик,— рявкнул Овчаров.
      — Как насчёт мужиков?
      — Мужике в тайге лес валят,— произнёс Пастухов.
      — Так вы блатные?
      — Мы в законе… Точнее закон — это мы,— ответили они в один голос.— Потолкуем?
      — О чём?
      — О деле,— сказал Пастухов.
      — У меня нет с вами дел. Или вам понадобилась моя профессиональная помощь?
    Я запустил в их головы шагающий экскаватор. С такой громоздкой техникой делать там было нечего.
      — От кого нам защищаться? — прогнусавил Овчаров.
      — От фортуны. Она вас здорово покалечила.
      — Это только иллюзия. Фортуна за нас,— сказал Пастухов.
     Они вошли в кабинет и обступили меня с двух сторон. Через секунду я уже лежал на полу. Пару месяцев назад я отказался от услуг уборщицы. Хотел сэкономить. Теперь пожалел.
  — Вы точно менты? — уткнувшись щекой в грязный паркет, на всякий случай поинтересовался я.
    — Ты сомневаешься? — гавкнул Овчаров и ещё сильнее придавил меня к полу.
    — У меня есть для этого серьёзные основания. Вы в масках…
    — А ты хотел, чтобы мы были в касках? Ты для этого слишком мелкая сошка.
    — Учтите, что закон на моей стороне.
    — Какой ещё на хрен закон? — произнёс Пастухов, надавливая мне пальцами на глаза.
    Я не боялся лишиться зрения. Фемида слепа и по-прежнему служит людям.
   — Закон Хамураппи, Двенадцати таблиц. Я уже не говорю про Конституцию,— надрывая гортань, хрипло ответил я.
    — Про Конституцию даже не заикайся.
    — Как насчёт Уголовного кодекса?
    — В Уголовный кодекс уже внесены поправки. Мы имеем право плевать на него.
    — Вы прививки сделали? В вашей слюне полно вирусов!
    — Много болтаешь! — прогавкал Овчаров.
    — Это моя профессия. Вы трудитесь кулаками, а я языком.
    — Прикуси орудие своего производства,— произнёс Пастухов.
    — Тогда это уже будет производственная травма. Придётся вам оплатить мне лечение!
    — Раскатал МРОТ через рот. Кстати, твой язык застрахован?
    — А как же!
    — На какую сумму? — оживился Овчаров.
    — В жизни не расплатитесь.
    — Нас двое. И жизней у нас тоже две. Надеюсь, нам хватит.
    — Вряд ли. За ваши жизни я не дам ни одной пломбы.
    — Это ещё почему?
    — У меня их не осталось. Но даже не это главное.
    — Тогда что главное? — спросили они.
    — Вы не знаете основного закона природы.
    — Ты опять за своё?! Нет в этом мире законов!— сказал Овчаров.
    — Во всяком случае, для нас они точно не писаны!— произнёс Пастухов.
    — Ошибаетесь! Закон сохранения яиц выбит на скрижалях уже давно!
    Я резко вскочил на ноги. Мы поменялись местами. Теперь уже на полу лежали они. Руки у меня практически зажили. Вернулась медвежья хватка. Натренированные на клавиатуре пальцы были у меня крепче стали.
    — Мы при исполнении должностных обязанностей!— завопили опера.
    — Законы для вас не писаны!— рявкнул я.
    — Только что написали!— заскулили они.
    — Это фейк! И я накажу вас за ложь по-свойски.
     Я прищучил их за тестикулы. Они были всмятку. Мужики только с виду.
    — Ты голубой?— плаксивым голосом спросили опера.
    — Скорее зелёный.
    — Это как?
    — Я защитник природы. Планета в опасности. Она нуждается в моей помощи.
    — И какого наказания мы заслуживаем?
    — Самого сурового, какое только возможно!
    — Ты отрежешь нам яйца?— запричитал Овчаров.
    — Это слишком банально.
    — Ты вырежешь нам сердце?— присоединился Пастухов.
    — Я у вас его не найду.
    — Ты посадишь нас на кол?!
    — Охота была мараться.
    — Тогда, что же нас ждёт?
    — Забытье.
    — Это как?!
   — Когда вы умрёте о вас никто никогда не вспомнит, а если и вспомнит, то будет долго плеваться в сторону кладбища.
    — В масках плеваться нельзя!— сказал Овчаров.
    — К тому времени закончится карантин.
    — Так это будет не скоро.
    — Быстрее, чем вы думаете.
    — И что же нам делать?
    — Что-нибудь делать уже пора.
    — Но мы опера и ловим преступников. Больше в этой жизни делать мы ничего не умеем.
    — Идите в садово-парковое хозяйство. Посадите хотя бы дерево.
    — Это слишком тяжёлая работа. Мы будем лучше мотаться по дворам.
    — А что толку? Джек-Потрошитель до сих пор на свободе.
    — Мы его ловим.
    — Где? В моём кабинете?
    — Нет. Сюда мы пришли для того, чтобы вы не вздумали совать нос в это дело.
    — Ваш нос оказался длиннее. Но я ведь молчу!
    — Мы получили приказ. В адвокатуре вы — номер один. Поэтому вы не должны защищать маньяка.
    — Он всего лишь маньяк!
   — Сегодня вы защищаете уголовника, завтра оппозиционера. Это недопустимо. Вся элита должна быть на стороне света!
    — Тогда включите фонарь. Я плохо вас вижу.
    — Как плохо?! Мы здесь на полу!
     Я встряхнул их как следует и посадил за стол.
   — Ладно, дефективные,— сказал я.— Рабов я не трогаю. Выпьем мировую и дело с концом.
    — Все концы в воду?— отряхиваясь, спросил Овчаров.
   — А вы что брезгливы? Ни разу не купались в бассейне? Покончим со всеми обидами и недомолвками. Неужели три мужика не найдут общий язык?
     — Один язык на троих?— обрадовался Пастухов.
     — Я не против качественной групповушки,— сказал Овчаров.
     — Мы просто потолкуем на равных,— произнёс я.
     — Это как?— спросили они.
    Я вытер о них свои руки. Яйца они не мыли дней десять. Оно и понятно. Мотаться по дворам действительно нелегко. Потом я достал фляжку.
     — Так с этого и нужно было начинать,— радостно сказал Пастухов.
     — Вы не дали мне такой возможности. Устроили своё маски-шоу.
     — Извини, адвокат,— сказал Овчаров.— Если бы мы знали, что ты так крут…
     — Сразу можно было понять, что человек я отчаянный… По мне разве не видно?
     — Если честно, не очень…— произнёс Пастухов и виновато на меня посмотрел.
    Я не стал спорить.
    Они сняли маски и мы накатили за содружество полиции и адвокатуры, за мир во всём мире, за гармонию инь и ян.
    — Зачем ты взялся защищать этого Потрошителя? Он же конченый негодяй!— занюхав рукавом, спросил Овчаров.
     — Да… На кой ляд ты собрался отмазать эту бесчестную тварь?— вторил ему Пастухов.
     — Покажите мне честную тварь,— ответил я.
     — Э-э…— сказали они.
   — Человек не виноват в том, что родился,— произнёс я.— А мужик невиновен в принципе. На него взвалили груз, с которым он понятия не имеет, что ему делать. У всех нас априори есть смягчающие вину обстоятельства. Моя задача собрать их в лукошко и представить суду. И давайте больше ни слова о потрошителях.
     — Тогда о ком потолкуем? — спросили они.
     — О бабах.
     — Может лучше о бабках?!
     — Это слишком банально.
     До позднего вечера мы толковали о женщинах. Мне было, что рассказать. Блондинка всё время стояла у меня перед глазами. Мои фантазии не знали границ. Менты слушали мою исповедь и втихаря записывали её на диктофон.
     — Фляжка у тебя просто бездонная,— в очередной раз отхлебнув добрую половину, сказал Пастухов.
     — Вот бы мне такую,— поддержал приятеля Овчаров.
     — Другой такой больше нет...
    Я показал им на фляжке герб уничтоженной Родины.
     — Ты живёшь прошлым,— сказали они.
     — Я не могу понять какое нас всех ожидает будущее.
     — Светлое!— как старший по званию произнёс Пастухов.
     — Разноцветное,— заметил Овчаров.
     — Серое,— сказал я.
     — Всё может быть,— согласились они.— Выпьем за это?
    Мы накатили. Пили долго. В сущности мужики они были нормальные. Система их изуродовала, но кое-какие шансы на выздоровление оставались. Когда закончилась вечеринка, опера уползли на брюхе. Я передвигаться уже не мог. Рухнул под стол и заснул. Жалкое зрелище. Можно было только гадать, что ожидает меня в следующей жизни.

                30

     Утром меня разбудил Амадей. Его музыка способна зимой поднять на ноги и медведя.
     — А-а…— я издал в трубку нечленораздельный звук.
     — Алло… Это вы?
   Зависший бортовой компьютер не смог идентифицировать голос.
     — А-а,— снова сказал я и отключился.
    Этим утром Моцарт был очень настойчив. Гении упрямы. Как дятлы бьют в одну точку. В этом залог их успеха.
     — Слушаю...
     — Почему вы бросили трубку?— раздался всё тот же голос.
    Несмотря на плачевное положение аналитическое мышление у меня выше всяких похвал. Материнская плата не контрафактная. Процессоры тоже достались напрямую от производителя.
   Минут через десять я сообразил, что это был голос Французской Штучки.
     — Почему вы молчите?!— спросила она.
     — Я ни в кого ничего не бросал,— ответил я, не в силах выбраться из-под стола.
     — Я вам не верю.
     — Верьте мне... Она сама выпала.
     — Вы что пьяны?
     — Я всегда пьян.
     — И в постели с женщиной вы тоже умудряетесь накатить?
     — В постели я пью один.
     — Я так и знала. Выпивка сделала вас ни на что не годным мужланом.
     — Выпивка сделала из меня человека. Только под мухой я могу отделить зёрна от плевел.
     — Но водка убила в вас мужика.
     — Она меня только ранила. Я всё ещё ого-го.
     — Не льстите себе!
     — Я могу польстить вам.
     — Я ценю искренность.
     — Тогда я вам искренне говорю, что в сутках двадцать четыре часа.
     — И что с того?
     — Восемь часов человек должен спать. Вы меня разбудили.
     — Я звоню вам по делу!
     — Говорите быстрее... Я могу снова заснуть.
     — Я ума не приложу кто с моим мужем мог заключить договор,— быстро сказала вдова.
     — Ну так приложите! В крайнем случае отправьте вопрос в передачу «Что? Где? Когда?».
     — Вы издеваетесь?! Я перерыла весь дом.
     — Во дворе посмотрели?
     — Я обшарила весь квартал.
     — И только?!
     — Вы предлагаете мне обыскать всю страну?
  — Развивайте внутренний туризм,— ответил я, с интересом рассматривая изнанку столешницы.
     — Я похожа на идиотку?!
   — Тогда ищите за границей. Документы, составляющие государственную тайну, лучше искать именно там.
    — В Швейцарии?
    — Это слишком близко. Ваш муж должен был подстраховаться как следует.
   — На его месте я бы спрятала документы в хранилище Федерального резервного банка Нью-Йорка.
   — Я думал об этом банке. Но больше склоняюсь к версии об Эвересте. Туда могут добраться только безумцы. Отличное место для тайника.
    — Мой муж не страдал от безумия. Со здоровьем у него был полный порядок. Он любил деньги.
     Я понял, что поспать мне уже будет не суждено.
     — Большие деньги? — открыв глаза, спросил я.
   — Очень. И это при том, что я вынуждена была донашивать старую норковую шубу. Каково?
    — Мне сложно понять его меркантильность. Я был номером два, но разница между нами  просто гигантская.
     — Теперь вы — номер один. Навёрстывайте упущенное!
     — Я бы с радостью. Но вы не даёте мне ни единого шанса.
     — Вы снова про альтруизм.
     — Мне нравится окончание «изм».
     — Пофигизм?
     — Хотя бы и так.
     — А как насчёт корня?
     — Только конец.
     — Вы опять о своём?!
     — До чужого мне нет никакого дела.
     — И что же нам делать?
     — Думайте!
     — Не о чем думать. Мне нужны деньги.
    Положение мне казалось абсолютно безвыходным. В таких случаях я всегда принимаю вызов фортуны.
     — У меня есть дело, по которому я взял предоплату.
     — Поздравляю,— безразлично сказала она.— В наше время деньги вперёд дают неохотно.
     — Мне заплатили не деньгами.
     — Что вы имеете в виду? Не хотите же вы сказать, что берёте натурой?!
     — В некотором роде... беру.
     — Надеюсь в женском?
     — В среднем.
     — Вы падаете в моих глазах.
     — Зато возрастаю в своих. Я взял предоплату желаниями. Два из трёх я уже получил.
     — И кто же их исполнил? Арабский шейх у которого есть волшебная лампа Алладина?
     — Их исполнил Человек в сером костюме.
     — Человек в сером костюме… Кто это?
     — Человек… Разве этого мало?
     — Просто всё это очень странно. Ни один человек не может исполнить любое желание.
     — Вам только так кажется. Мир большая иллюзия.
     — Неужели так много кривых зеркал?
    — Значительно больше, чем в Зазеркалье. Короче говоря, я могу переуступить вам третье своё желание.
     Вдова задумалась на минутку.
     — Ну и что я, по-вашему, могу пожелать?
     — Всё, что угодно.
     — Деньги?!
     — Сколько хотите!
     — Дом в Каннах?
     — Пожалуйста.
     — Знакомство с Аль Пачино?
     — Будьте любезны!
     — Я бы ещё хотела новую тачку. Мой мерседес поизносился. Мне нужна бентли.
     — Какого цвета?
     — Жёлтая куркума. Она такая красивая!
     — Неужели… Считайте, что коляска стоит уже у вас на парковке.
     — Класс! А от целлюлита можно избавиться?
     — Он у вас есть?
     — Немного… Почти, что нет. Нет! Точно нет!
     — Тогда нет смысла тратить желание на то, чего нет.
     — А грудь?..
     — Что грудь?
     — Ничего…
     — Вы можете восстановить даже девственность.
     — Правда?!
     — Конечно! Вы можете всё.
     — И даже поговорить с Богом?
     — Нет смысла говорить о том, кого нет.
     — Понимаю! Но мне всегда так хотелось его увидеть!
    — Мне тоже. Вот только я не рекомендовал бы вам тратить впустую единственное желание.
    Она замолчала. Я уловил её волнительное прерывистое дыхание.
     — Ну хорошо. Я согласна.
     — Прекрасно. Можно считать, что сделка заключена?
    — Скажите… Почему вы решили отдать мне столь ценный приз? Ведь фактически вы со мной делитесь тем, чего не было даже в пещере Али-Бабы?..
  — Для меня важно дело. Я помешан на чувстве долга. Если я не смогу доказать невиновность Освальда, какой смысл мне коптить белый свет?
    — Ах… — воскликнула она.— Вы слишком близко к сердцу принимаете чужое горе.
   — Я профессионал,— ответил я по-мужски сухо.— Мои потребности ограничены. Много денег мне ни к чему. Наличности мне нужно ровно столько, чтобы прокормить себя, кота и первого инопланетянина, который посетит грешную Землю. Валютный курс скачет, как кенгуру. В этом смысле от денег одна головная боль. Дом в Каннах меня не интересует по причине закрытых границ. Старую машину я продал, а новую покупать не хочу. На кочерге не рекомендовано садится за руль. А трезвым я почти не бываю. Что касается целлюлита, то он меня не волнует. Девственность я отвергаю, как таковую, а грудь прокачиваю по утрам, отжимаясь от унитаза.
     — Ясно,— вздохнула она.— Ну хорошо. Считайте, что сделка заключена. Когда состоится обмен?
    — Я хотел бы  как можно скорее получить документы. Что касается исполнения желания, то с этим придётся подождать. Однако даю вам слово, что как только я выполню взятые на себя обязательства, третье желание тотчас достанется вам.
    — Я должна верить вам на слово?
   — Моё слово вещее. У пророков нет подобного дара. А так как я не употребляю опиум для народа, есть с кого спросить, если надежды не оправдаются.
    Она вновь смолкла.
    — Я согласна. Когда мне подъехать к вам в офис?
    — Вообще-то, я здесь. Но сейчас нам лучше не видеться.
    — Почему?
    — Я не в форме. Не хочу вас разочаровать.
    — Разве адвокаты носят форму?
    — Вы столько лет прожили с мужем. Вы очень не наблюдательны.
    — И это вы говорите мне? Женщине!
    — Говорю. У женщин тоже есть недостатки!
    — У меня их нет!
    — Вам только так кажется.
    — Прощайте!
    — До встречи.
     Итак, я подобрался вплотную к разгадке убийства Кеннеди. Кто-то может подумать, что моей заслуги тут нет. Мол, Падвух собрал досье, а я только пенки снимаю. Чёрта с два! Довести до ума начатое гораздо сложнее. Тут нужна железная воля! Маниакальная любовь к своей профессии. У меня было и то и другое.
    Весь день я провозился с дверью. Нужно было поставить её на место. С этим у меня вышла заминка. Я мог бы поставить на место даже Рокки Бальбоа в его худшие годы, а вот с предметами у меня получалось не так здорово. И всё же я справился. Если я захочу, то могу свернуть горы.

                31

     Вернувшись домой, я застал Покера в плачевном состоянии. Кот плакал навзрыд. Он ждал меня всю ночь и думал о том, что я мог его бросить. Глупышка. Я мог бросить любого. Кинуть человека для меня раз плюнуть. А вот оставить без содержания своего любимца я не мог.
   Я накормил его и как мог успокоил любвеобильную животину. В ответ Покер вылизал мне руки. Рубцы от ожогов тут же разгладились — ладони стали мягкие, как у младенца.
  Я принял душ, поел и решил вернуться в офис. Бездействие угнетало. Накинув пальто, я открыл входную дверь и тут же услышал:
    «Уважаемые граждане и гости нашего города! Милые, дорогие наши любимые петербуржцы! Мы просим вас немедленно самоизолироваться! Наши гениальные вирусологи обнаружили новый вирус, который смертельно опасен для человека. Он прилетел к нам из дальних глубин космоса. Этот вирус особенно опасен для тех, кто слишком много думает! Думающие люди перегревают серое вещество и лишают мозг столь необходимого кислорода. Вследствие перенапряжения организма падает иммунитет и болезнь настигает в самой тяжёлой форме. Берегите энергию! Оставайтесь дома! Не думайте! Мы сами позаботимся о вас и вашем здоровье! Уважаемые граждане и гости нашего города...».
    Голос был непонятный и в то же время очень заботливый. Я закрыл дверь. У меня накопились вопросы. Вера в государство основательно пошатнулась. Однако, судя по всему,  вирус был очень опасный. Не чета прежним. Как ни крути, но я много думаю. Нахожусь в зоне риска. Тем не менее правда для меня прежде всего.
    Скинув верхнюю одежду, я прошёл в комнату и открыл окно. По двору ехал танк. На вирусы бросили армию. Забота на грани фантастики. Как человек — я приветствовал такое отношение к делу. Как юрист — был слегка озадачен.
     — Эй, есть кто в танке?!— крикнул я, не особенно рассчитывая на то, что меня кто-то услышит.
     Люк открылся. Я увидел военного.  На нём был надет герметичный оранжевый комбинезон. Голову прикрывал красный противогаз.
      — Чего вы хотели?— через мегафон вежливым тоном спросил танкист.
     — Будьте добры, назовите точную причину самоизоляции. Обозначьте, пожалуйста, норму закона, приведите пример из практики, сошлитесь на Пленум Верховного суда или хотя бы на Венскую конвенцию. Я должен знать точно... Почему нельзя думать? Как долго я не могу мыслить? Каким образом интеллект привлёк внимания вируса? Как вирус проникает в мозг? Что происходит с миндалевидным телом? Дайте мне весь расклад. Ничего не скрывайте. Вы говорите с мужчиной!
    Танкист не ответил. Тем не менее я был уверен, что просьба моя в кои-то веки была услышана. У меня появилась обратная связь с нашей властью. Я почувствовал гордость и даже некоторое разочарование в себе относительно недоверия, которое ещё недавно я испытывал к нашим чиновникам.
     Башня танка начала поворачиваться в сторону моего подъезда... Ситуёвина так себе. Я представляю насколько неприятно, когда в тебя целятся из пистолета, но когда к тебе повёрнуто дуло танка, у которого ствол размером с царь-пушку, можно даже не сжимать ягодицы. Тут уже ничто не поможет.
    Я схватил кота и бросился в ванную. Покера било крупной дрожью. Меня тоже трясло. Но я старался не показывать своего малодушия.
    Жахнуло громко. Здание содрогнулось, но устояло. Его построили ещё в советское время. Тогда руки у людей росли из нужного места. С дизайном были проблемы, но строили основательно — на века.
    Снаряд рванул далеко. Меткость танкистов оставляла желать лучшего.
  Однако второго выстрела можно было не пережить. Рано или поздно военные пристреляются и тогда я не смогу вернуть Покеру долг.
    Выбравшись из ванной, я набрал номер Французской Штучки. Когда нелегко всегда вспоминаешь того, с кем был ты когда-то близок.
      — Это вы или тот другой?— спросила она.
      — Это я. Адвокат Орлов.
      — Ах…
      — Эх!
      — Вы слышали про карантин?— спросила вдова.
      — Ещё бы! Меня едва не расстреляли из танка.
     — А в меня пульнули из гранатомёта. И это за то, что я всего лишь просто посмотрела в окно.
     — Зачем? Вы разве не знаете, что нужно сидеть дома и желательно на биде?!
     — Фу… Как грубо!
     — Зато правдиво. Вы здорово рисковали!
     — А в вас почему стреляли?
    — Я много думаю. Могучий интеллект отличная почва для размножения вирусов. И потом, как адвокат, я всегда на линии огня.
     — Понимаю. Но как они могли шмальнуть в женщину?!
     — А может быть, они женщин не любят.
     — Но тогда они…
     — Геи?
     — Вы мягко выразились.
     — Как европеец я — толерантен и помню, что общаюсь с Французской Штучкой.
   — Я просто русская баба! Так что больше никаких иностранных имён. Хрен им всем на заграничное рыло! Отныне зовите меня… Сударыней!
     — Вы сменили гражданство?
     — Я сменила всё, кроме пола!
     — Он у вас паркетный?
     — Да. Паркет старинный. Я не стала его менять.
  — Правильно сделали. Менять пол довольно опасно. Общество не готово к таким переменам. Подобный шаг заводит в тупик.
     — Я тоже так думаю. Мы на одной волне!
     — На одной волне вируса?
    — Да. А всё-таки жаль. Наша сделка срывается. Из-за этого карантина я боюсь выйти из дома.
     — Не волнуйтесь. Уговор остаётся в силе. Когда всё закончится, мы сможем увидеться.
     — Мне кажется, что это уже никогда не закончится.
     — Вспомните царя Соломона,— сказал я.
     — Это тот царь, который первым заметил, что день сменяется ночью?
     — Это тот царь, который предсказал падение дома Романовых.
    Она на секунду смолкла.
     — Что если я перешлю вам документы по электронной почте?— спросила Сударыня.
     — Я не доверяю сети. В ней можно запутаться.
     — Но кому же тогда вы доверяете?!
    Теперь очередь пришла задуматься мне.
     — Своему коту,— ответил я, не найдя более достойного кандидата.— Он был со мной под обстрелом. Мы вместе нюхали порох и он ни разу меня не подвёл.
     — Ваш котик не сходил ни разу мимо лотка?
    — Я прощаю ему некоторые слабости. К тому же ко мне он гораздо более благожелателен.  И это несмотря на то, что все животные на этой планете человека должны ненавидеть.
     — Это ещё почему?
     — Мы решили, что цена нашей жизни выше.
     — Но это же объяснимо. Каждый из нас — Гомо сапиенс.
     — Вот поэтому мне нравится неразумный Покер. Он не настолько самовлюблён, а потому не способен на пакость.
     — Вы с ума сошли! Как можно доверить такое коту?!
     — Кошке я бы уж точно ничего не доверил.
     — Вы женоненавистник!
     — Я жизнелюб. Знаю о чём говорю.
     — И что же нам делать? Я хочу новый бентли!
     — А я хочу немного подумать.
     — Только немного?
     — Много думать опасно.
     — И всё же думайте хорошенько. Третье желание — моё. Вы меня заинтриговали.
     — Вы меня тоже.
     — А я вас чем?
     — Цветом бентли.
    Я поставил в разговоре жирную точку и закрыл окно. Больше вопросов к власти у меня не было.
   Тем временем, Покер своим пышным хвостом обвил мою ногу. Совместными усилиями мы нашли выход из положения.
      — Ты хочешь мне помочь?— спросил я.
     «Да»,— ответил он.
     — Как сильно?
     «Очень!».
      — Почему?
     «Вопреки здравому смыслу».
     Я набрал номер Сударыни.
     — Это опять вы?!— спросила она.
     — Я нашёл выход!
     — Быстро! Вы хорошо подумали?
     — Я едва не подхватил вирус.
     — Ой!
     — Не волнуйтесь. Я чувствую границы дозволённого.
     — Вы настолько талантливы?
     — Я настолько бездарен. Талант переходит любые границы.
     — Так какой вы нашли выход?
     — Я отправлю к вам Покера.
     — Мы же, кажется, это уже обсуждали?!
     — Я тогда не подумал как следует…
     — А сейчас?
     — Всё на мази! Он справится! Хватит целыми днями ему лизать яйца!
     — Вам завидно?
     — Очень. Впрочем, должно же хоть в чём-то ему повезти.
     — Вы оба бедняжки…— издевательским тоном сказала Сударыня.
     — Скорее дурашки. Но сейчас разговор не о нас. У вас документы на флешке?
     — На розовой флешке...
     — Хорошо. Отдадите товар коту.
     — Товар?
     — Разумеется. Доказательства в нашем мире такой же товар.
     — Вы хорошо подумали, прежде чем такое сказать?
     — Сейчас я уже не думаю. Думать опасно!
     — Вы меня путаете!
     — А вы предпочли, чтобы я вас стал охмурять?!
   — Ещё чего! Просто я подумала, что вы хотите, чтобы я доверила вашему коту столь ценные сведения?!
     — Все ваши сведения не стоят и одного когтя Покера. Так что риски неравноценны.
     — Но как он меня найдёт?
     — По запаху.
     — Чего?
     — Денег.
     — Но деньги не пахнут!
     — Вам только так кажется. Вы подхватили вирус и потеряли нюх.
     — Вы думаете?..
     — Нет. Это опасно.
     — Ну хорошо. Я буду лечиться! Дайте понюхать Покеру деньги и отправляйте его ко мне.
     — Это будет сделать не так-то просто, но я постараюсь,— сказал я.
     — Старайтесь! Надеюсь, он не собьётся с курса.
     — Вы не знаете моего кота. Он учует самку даже на Марсе.
     — Но мы не на Марсе.
     — А где мы по-вашему?
     — Я не знаю. Может быть, на Земле?!
     — Может быть… В меня сегодня стреляли. Я уже ни в чём не уверен.
     — Вас ранили?
     — Я лишился иллюзий.
     — Это большая потеря.
     — Для меня очень чувствительная!
     — Хорошо, я буду ждать вашего кота.
    С Покером я простился без слёз. Мы были два мужика. Он с небольшой натяжкой, но всё же я не хотел сбрасывать его со счетов. Я присел на корточки и потрепал кота по загривку. Потом объяснил, как лучше двигаться в этом мире:
     — Дыши через раз! С кошками аккуратнее. Квартира у нас малогабаритная. Метраж ограничен рамками Жилищного кодекса... Впрочем, тебе ведь эти стервы без надобности. Да и ещё… Самое главное! Не общайся с людьми! Избегай их, убегай, рви когти, мчись во весь дух, несись во весь опор! В общем, катись колбаской как можно дальше! Понятно?
     «Само собой»
      Кивнул кот.
      — Маску наденешь?
    «На хрена она мне?»
     Покер недовольно прищурился.
      — Ну ладно… Тебе и впрямь нужно держать нос по ветру.
     По запаху денег он точно найдёт Сударыню. Я дал ему понюхать сотенную купюру. Кот тотчас же сморщился. С пятисотенной случилось то же самое. Тысячная его настроения не изменила. Красненькой, с изображением Хабаровска, у меня не было. Покер это прекрасно знал. Он метнулся по диван и достал оттуда стянутую резинкой солидную пачку банкнот. В отличие от меня у него были деньги. Пятитысячная купюра пришлась ему очень даже по вкусу. Выражение морды стало таким словно он нанюхался валерьянки.
      — Поскорее возвращайся, дружище… Я буду ждать тебя с нетерпением!— сказал я.
   «До встречи!»
     Покер лизнул меня в нос, открыл лапой входную дверь и был таков.
    В тот день бухал я по-чёрному. На душе у меня кошки скребли. Я рисковал лучшим другом. Покер был частью меня.

                32

    Ночь прошла спокойно. Где-то стреляли танки. Палили из гранатомётов. Жизнь шла своим чередом.
    Во сне я увидел свою любимую блондинку. Как ни крути, но без женщин на свете скучно. Анжелика самоизолировалась в громадной постели с балдахином. Я с трудом отыскал её среди белоснежных перин. В эту ночь мы вытворяла бог знает что. Мне показалось, что она осталась довольна.
    Утром я проснулся один. Ни одной живой твари рядом.  По привычке я позвал Покера, но тот естественно не откликнулся. Нет смысла говорить о том, что я опохмелился. Это было само собой разумеется.
     Перед тем как покинуть дом, я убедился, что танков под окном не было.
   Народ лениво выплывал на улицу. К нормальной жизни после такой ватной паузы вернуться очень непросто.
    Я стоял на остановке. Смотрел на снегирей. Стайка этих пернатых птиц уселась на цветущую яблоню. Невероятное зрелище. В природе такого не бывает. В жизни бывает всякое.
   Автобусы ходили с перебоями. Один из трамваев лежал на рельсах,  раскуроченных взрывами. Дорога местами была изъедена воронками. Налицо побочные эффекты от вакцинации против вируса.
    Примерно через час подошла маршрутка. В ней ехало только три человека. Они ни о чём не думали. Так было гораздо спокойнее.
    На входе в бизнес-центр я столкнулся с арендодателем. Кипренского узнал я не сразу.  Ещё недавно это был преуспевающий бизнесмен, сдающий в ренту по закону отжатые помещения. Сейчас передо мной стоял бородатый мужик в потрёпанной одежонке. Кризис прошёлся по нему, как торнадо. Мы поздоровались. Я пожелал ему хорошего дня.
     — Хорошего?..— растерянно спросил Кипренский.
     — А почему бы и нет?
     — Не знаю…
     — Что именно?
     — Мне нужно подумать...
     — Думайте. Обозначьте критерии хорошего дня,— сказал я.
     — Не могу. Хочу, но боюсь…
     — Не бойтесь!
     — Мне очень страшно...
     — У вас депрессия?
     — Гораздо хуже.
     — Что может быть хуже?!
     — Прозрение.
     — Опасное состояние.
     — Согласен. Поэтому я предпочитаю не думать.
     — И всё же не надо отчаиваться,— сказал я.— Заставьте себя понять что к чему. Разложите ситуацию по полочкам.
     — Вы уверены, что этого хотите?
     — Было бы приятно увидеть думающего человека.
     — Ну хорошо… Я задумался.
     — Что чувствуете?
     — Подождите!
    — Жду.
    — Я думаю!
    — Думайте!
    Кипренский прикрыл глаза. Я ему не мешал. Дело это ответственное.
    — Мне нужны деньги,— открыв глаза, неожиданно выпалил он.
    — Деньги всем нужны…
    — Мне нужны деньги вперёд. Я устал, сломался и сваливаю.
    — Далеко решите свалить?
    — Очень!
    — Куда именно?
    — На кудыкины горы!
    — Я думал, что дальше.
    — На «дальше» мне не хватает бабла.
    — Сколько вам надо?
    — Вперёд до конца года. Вы мой единственный арендатор. Остальные все обанкротились.
    — Выходит, я предложил вам подумать на свою голову…
    — Вы сами меня заставили.
    — А если я тоже решу свалить?
    — Не решитесь.
    — Откуда такая уверенность?
    — Вы человек дела. И насколько я понимаю, загружены под завязку.
    — Что верно, то верно. Мне нужно довести до ума несколько кейсов.
    — Несколько кейсов? Выходит, в вашем распоряжении чемоданы с деньгами!
    — Я неплохой защитник, но...
    — Заплатите мне за пять лет вперёд и мы квиты.
    — Вы же только что сказали до конца года.
    — Я вижу ваши дела идут в гору.
    — Моя гора значительно ниже Эльбруса.
    — И всё же вы можете отлистать мне вперёд даже за десять лет!
   — Я не знаю, что будет завтра. Вдруг я подхвачу какой-нибудь вирус и быстро умру. Что тогда?
     — Вы не умрёте.
     — Откуда такая уверенность?
     — Я по образованию врач. Нужда заставила меня заняться бизнесом.
     — Это я понял. Поэтому сейчас вы меня «лечите».
     — Нет. Как врач я никуда не гожусь. Но кое-что помню из вирусологии. Я же говорю вам, что я прозрел!
     — Поделитесь увиденным!
     — Не могу.
     — Почему?
 — Во-первых, это врачебная тайна. Во-вторых, острота зрения штука сугубо индивидуальная.
     — Делитесь! Иначе ни копейки не заплачу,— наседал я.
    Во мне всегда жила тяга к знаниям.
     — Если не заплатите, нарушите договор!— со злостью сказал Кипренский.
     — В таком случае будем судиться,— спокойно произнёс я.
     — Намекаете на то, что суды работают с перебоями.
     — Вирус сказывается на всех.
     — Не морочьте мне голову. Я же сказал, что всё знаю о вирусах.
     — И поэтому хотите свалить? Почему бы вам своими знаниями не поделиться с людьми?
     — Я бизнесмен. Поэтому ни с кем и ни чем не делюсь.
     — Пришла пора измениться. Сейчас весна. Грядут перемены!
     — Сейчас зима… Впрочем, это неважно. Я смотрю вы тоже прозрели.
     — Не совсем. Я пока блуждаю в потёмках.
     — Вы хотите, чтобы я стал вашим поводырём?
   — А почему бы и нет? Я слишком мало знаю. Вернее, кроме Уголовного кодекса мне вообще ничего неведомо.
     — Вы ограниченный человек!
     — Согласен. А вы?
     — Не настолько!
     — Вы читали Хемингуэя?
     — Я читал Вулфа.
  — Почитайте Хемингуэя, а я займусь Вулфом. Закончу несколько дел и основательно подкуюсь.
     — Договорились. Но читать я буду не здесь. Обещаю вам взять с собой несколько книг.
     — Вот и отлично!
    Я направился к своему кабинету.
     — А деньги?
    Я обернулся.
     — Деньги вы получите в соответствии с условиями  договора.
     — Вы меня убиваете!
     — Я даю вам шанс. Сделайте хоть что-то на Родине. Если не получится, вместе отвалим.
     — Вы мерзавец!
     — Конечно. Я человек.
    Я скрылся за дверью своего кабинета. Кипренский остался с носом.

                33
 
   По привычке, устроившись в кресле, я накатил. Без этого никуда. Жизнь не даёт расслабиться. Сплошные нервы. К тому же судьба Покера меня всерьёз беспокоила.
    Мне нужно было отвлечься. Дело Освальда до поры до времени можно было оставить в покое.
   С литературой всё обстояло иначе. Я изучил биографию потерпевшего.  Оказалось всё очень запутано. Хемингуэй уважал корриду. Считал, что это подлинное искусство. Прикрыв глаза, я представил себя на арене с мулетой. Жуткое дело! Меня бросило в жар. Потом стало холодно. Затем наступило что-то вроде нирваны.  Я стоял посреди арены. Нервы, как гитарные струны. Жду быка. Говорю жизни «пас». И тут он выскакивает из загона. Рога выставлены. Глаза красные. Копыта жёсткие. Угроза в каждом движении. Какое-то время мы глядим друг на друга. Бык бросается первым. Никакого блефа. Всё по-взрослому. Правда тоже на его стороне. Ставки подняты выше некуда. Я выбрасываю красную тряпку… Но делаю это поздно. Животное между ног цепляет меня рогами и вместо яиц гоголь-моголь.
    Дальше покой. Никакой суеты. Мыслей о сексе тоже нет.
   А вот о жизни можно подумать. Опасно конечно, но оно того стоило. Я рванул прочь, что есть мочи. Пару раз обогнул Землю-матушку. Вымотался, как марафонский бегун. Меня ничто не могло остановить. Разве что чувство долга. Это поганое ощущение призывало меня к отмщению.  Оно появилось в самый неподходящий момент. Я коллировал. Повернул назад. Бросился за быком в погоню с такой скоростью, чтобы меня не смог догнать ни один вирус. Однако, как бы стремительно я не бегал, зверь нёсся ещё быстрее меня. У каждого человека есть свой предел прочности. Я не исключение. Пупок у меня хоть и завязан морским узлом, но канат далеко не новый. Я сдался. Капитулировал. Огляделся и увидел, что нахожусь рядом с «Литературным кафе». Три сойки в небе для Эзопа был знак посланный свыше… Для меня этим знаком стал бык.

                34

    «Литературное кафе» оказалось рестораном, стилизованным под девятнадцатый век. На стенах портреты гениев. За столами бестолковые морды. Мне пришлось ждать не меньше часа, прежде чем освободится один из двух столиков.
    — Доброго дня и хорошего творческого настроения!— прогнусавил фиолетовый противогаз.
     Ничего человеческого. Я давно уже не видел людей.
     — С чего вы взяли, что этот день добрый?— спросил я, с трудом отходя от гонки.
     — Слушаю вас. Что желаете заказать?
     — Я дрался на арене с быком, а потом едва его не поймал.
     — У нас можно выпить и как следует закусить,— продолжил он.
     — Я был впервые в роли тореадора!
     — Вы не пожалеете, что зашли в наше кафе. 
    — Поймите… Всё это произошло из-за Хемингуэя…. Вернее, из-за литературы. Я адвокат и обязан её защитить,— сказал я.
     — Меню нашего кафе очень разнообразно. Вы будете приятно удивлены!— произнёс противогаз.
    Мы говорили на разных языках. Как два поезда двигались параллельным курсом. Я первым перевёл стрелки.
      — Ну хорошо… Удивите меня!— сказал я.
      — Я в фиолетовом противогазе. Вас это не удивляет?
      — Вы заботитесь о себе. Для человека это вполне естественно.
   — Не только о себе. Мы думаем о наших клиентах. Именно поэтому я выбрал такой необычный цвет.
     — Цвет так себе… Не хватает изящества. И что же, позвольте спросить, вы о нас думаете?
     — Ну-у…
     — Вот то-то и оно. Я могу сам о себе позаботиться,— резко сказал я.
     — Вы впервые в нашем заведении?— спросил противогаз.
     — Внутри да. Но я много раз проезжал мимо.
     — Это вроде как знакомиться с коллекцией Эрмитажа, не заглядывая внутрь музея?..
     — Мне больше нравится музыка. В живописи я полный ноль.
     — Но раз вы здесь, значит, помимо музыки, вас ещё интересует литература?!
     — Меня интересуют отдельные литераторы.
     — А как насчёт того, чтобы поесть, не думая о высоком?
     — А как насчёт того, чтобы подумать о высоком, забыв о жратве?
     — Но это очень опасно!
     — Чрезвычайно! Я люблю риск.
  — В таком случае посмотрите наше меню. У нас первоклассная кухня, которая вырабатывает первосортный адреналин!
    Деваться было некуда. Я открыл меню. На глаза попались котлеты «Пожарские» с соусом а  -ля Пушкин.
     — Рекомендую фирменное блюдо! Соус а-ля Пушкин выше всяких похвал!
     — У вас действительно литературное кафе…— сказал я.
     — И всё по высшему классу.
     — Уверен, что так. Но мне необходимо собрать сведения о другом авторе.
     — Нет ничего проще! У нас есть отбивные «Достоевский»!
     — Отбивали их обухом топора?
     — Э-э… А при чём здесь топор?
    — Чтобы заварить хорошую кашу страниц эдак на триста… В любом случае, это не совсем то, что мне нужно,— ответил я, не вдаваясь в детали отечественной литературы.— Вернее, совсем не то.
     — Может быть тогда — Филе морского окуня с чернилами каракатицы «Лев Толстой»?
     — Ерунда.
     — Рагу «Чехов»?
     — Не-а.
     — Говяжья ляжка «Цветаева»?
     — Бред.
     — Мясная солянка «Ильф и Петров»?
     — Это не Рио-де-Жанейро.
    — Эклер «Зощенко»… Домашнее мороженное «Барто»… Десерт «Пастернак»… Перцовый коктейль «Маяковский»?
     — Чушь! Меня интересует зарубежная литература.
     — Но у нас сейчас только отечественная.
     — У вас не подают дайкири?
     — Конечно, нет.
     — Мохито?
     — Нет.
     — Выходит, и Хемингуэя у вас никогда не было?
     — Хемин… Как вы сказали?..
     — Хемингуэя?
     — Это что-то вроде испанского хамона?
     — Это кто-то вроде американского писателя.
     — Нет. Таковых у нас нет и никогда не было.
     — Так бы сразу и сказали. Четверть часа вы мне морочили голову.
     Я вышел из кафе с чувством лёгкой досады. Я уже давно не ребёнок. Знаю, что мир  соткан из разочарований. Но привыкнуть к этому я не мог.
    Я мог бы ещё долго гонять эти мысли, но тут на меня налетел... бык. Резкая боль пронзила плечо. Искры рванули из глаз.
    — Sorry, — заговорил по-английски «бык», несмотря на жару одетый в тёплый вязаный  свитер.
     — Сука,— растирая ушибленное плечо, тихо ответил я.
    Он ещё раз сказал своё «sorry» и продолжил путь.
   Физиономия рогатого невежи показалась мне до боли знакомой. В отличие от остальных животных, снующих взад-вперёд по Невскому проспекту, на нём не было маски. Я достал фляжку и накатил. Боль отступила. Память улучшилась. Кто это был? В Питере дефицит на туристов. Карантин внёс свою лепту… Но тогда кто? С быком у меня была всего лишь одна ассоциация... Хемингуэй?! Он самый! Но этого не может быть?! Как человек он умер в 1961 году в Кетчуме штат Айдахо. А как писатель?.. Неужели он жив?! Я бросился следом и пробежал добрую половину города. Погоня выжала из меня последние соки. Я стал тоньше самого стройного кипариса. Однако всё было без толку. Я обознался. К 2020 году от Хемингуэя должны были остаться разве что кости, да пропитавший землю запах дайкири. Не мог я сегодня с ним встретиться. Свыкнувшись с этой мыслью, я успокоился.

                35

    День подходил к концу. Я сделал всё, что мог. Что вообще под силу такому человеку, как я.
    Придя домой, я принял душ. Сыграл по сети в покер. Постарался отвлечься. Не помогло. Не было фарта. Я играл агрессивно. Блефовал и проиграл все виртуальные фишки. А вот Анжелика не подвела. Мне показалось, что я начинаю влюбляться. Опасное чувство. Радовало, что с блондинкой возможен был только секс. При чём на огромной дистанции. Передача вирусов исключена. Дурь тоже подцепить невозможно. От всех истерик я был застрахован волшебной кнопкой «escape».
   Вернувшись с небес на землю, я выключил ноутбук и вспомнил про своего лучшего друга. Где он? Что с ним? Добрался ли Покер до Сударыни? Я не сомневался в том, что он сделает своё дело. Возможно, ценой своей жизни. Возможно, не своей… Всё будет шито-крыто! Это уж точно... С этими мыслями я заснул. Мне снился кошмарный сон. Какие-то люди... В реале от них иногда можно скрыться. Во сне нужно ждать чьей-то помощи.
    Мне повезло. Я дождался. Проснулся от того, что под входной дверью кто-то скребётся. Слух у меня, как у филина. С нюхом похуже. Особенно на людей. Я вскочил с постели и рванул к двери. Распахнул её к чёртовой матери с такой силой, что она слетела с петель. На пороге стоял Покер. Выглядел он паршиво. Как тигр в зоопарке. Шерсть скомкалась по бокам и висела клочьями. Хвост стал тоньше крысиного. Левое ухо порвано. Один глаз заплыл. И всё же он был жив! Человеческий мир встретил животное дружелюбно.
    В зубах Покер держал розовую флешку. Я поднял его на руки. Он посмотрел на меня укоризненно. В глазу затаилась обида.
     — Рад тебя видеть!— сказал я.
    Выражение его морды изменилось. Мысли тоже преобразились. Он подкинул флешку к самому потолку, лизнул меня в щёку и снова поймал зубами электронный носитель. Животные очень отходчивые. В их словаре уж точно есть слово «любовь».

                36

    Починка двери заняла у меня не больше минуты. Опыт не последний винтик в механизме именуемым «жизнью». После этого я напоил кота молоком. Покер вылакал аж две миски и начал зализывать раны. Я позвонил Сударыне.
      — Товар у вас?— без лишних прелюдий спросила она.
      — У меня,— ответил я.
      — В таком случае я жду исполнения наших договорённостей.
      — Моё слово — закон.
      — Юристы частенько  его обходят.
      — Я другой.
      — Вы не юрист?!
      — Я адвокат.
      — А есть разница?
      — Точно такая же, как между Венерой и Марсом.
      — Не вижу связи.
      — Это планеты, но атмосфера и литосферные плиты у них разные.
      — Почему вы выбрали Марс и Венеру?— спросила она.
      — Венеру и Марс. Так будет точнее,— ответил я.
      — Вы растёте в моих глазах!
      — Но до вас я не дотянусь.
     — Оставайтесь на Земле. Необязательно лететь в космос, чтобы считать себя космонавтом.
      — А как же миссия «Аполлон»?
      — Я гляжу вам нравится это слово…
      — Как видите не мне одному.
      — Ну что же… Мошенников в мире много.
      — Вы всё-таки считаете меня двусмысленным?
      — Такой вывод просто напрашивается.
      — Я люблю мясо и рыбу.
      — Значит, я права!
    — Только отчасти. Я хотел сказать, что все люди разные. Кто-то предпочитает попирать закон, обходить его стороной, пинать ногами, копать под ним туннели и перелетать через него на ракете. Я не такой.
     — Вы честный человек?!
     — Кристально!
     — Вы никогда не обманываете?
     — Редко.
     — Значит, вы не такой уж и честный. Я вас поймала.
     — А я вас.
     — А вы меня за что?
     — За жо...
     — НЕ ПРОДОЛЖАЙТЕ!
     — Ваше желание для меня — закон.
   — Вы поймите,— подумав сказала Сударыня,— поверить юристу для меня нереальная задача. Меня столько раз обманывали. Теперь у меня возникают даже необоснованные подозрения.
     — Пусть вам поможет вера.
     — Я верю исключительно в Бога.
     — Вы моложе, чем я думал.
     — Это комплимент или оскорбление?
     — Я не хотел вас обидеть.
     — Вы оскорбляете меня постоянно!
     — Я говорю то, что думаю.
     — Ладно. Вы меня запутали. Вы действительно первоклассный юрист.
     — Я говорил вам, что теперь я — номер один.
   — Надеюсь, полученные документы подтвердят ваше реноме и вас ещё долго никто не столкнёт с пьедестала.
     — Я крепко стою на ногах.
     — Вы очень самоуверенны. Мой муж тоже так думал.
     — Я моложе.
     — Наверное.
     — И потом, я умнее.
     — Кто вам это сказал?
     — Я СЕКСУАЛЬНЕЕ!
     — Тут, пожалуй, вы правы.
     — Выходит, у меня есть шанс?
     — У вас есть шанс довести до ума начатое дело. Действуйте!
     — Спасибо!
   — Да, кстати, чуть не забыла. У вас очень доброжелательный кот! Просто невероятная умница.
    — Когда он пришёл к вам, вы его покормили?
    — Забыла… А что, он был голоден?
    — Вы думаете, он питается святым духом?!
    — Я подумала, что вы снабдили его провизией или деньгами.
    — К сожалению, я не дал ему ни того ни другого.
    — А вы, вообще, можете хоть кому-то что-нибудь дать?
    — Я чаще беру. Тут вы правы.
    — Вы эгоист!
    — Ужасный.
    — Вот видите! Вы сами во всём виноваты. Чао.
    — Пока.
    — До свидания!
     Женщины устроены так, что последнее слово должно остаться за ними.

                37

    Я отправился в ванную. Одной рукой чистил зубы, второй брился. Была бы третья рука нашёл бы и ей применение. Мои часы тикали. Жизнь перевалила экватор. Мне ещё много чего нужно было сделать. Яичница из трёх яиц добавила ощущение собственной значимости.
    После завтрака я включил комп. Вставил заветную флешку… То, что я увидел превзошло все мои самые смелые ожидания. Документы, тщательно подобранные Падвухом, подводили жирную черту под делом Ли Харви Освальда. Я понял почему Генри Львович прослыл первым номером. Он собрал четыре туза и тем самым доказал, что действительно был гораздо круче меня. За всю свою практику я не собирал ничего старше сета.
    Все бумаги носили гриф совершенно секретно. Некоторые из них были засекречены аж целых три раза. На каждом файле стояли гербовые печати с названиями самых могущественных разведок и контрразведок мира. Это была настоящая бомба, которая по какой-то причине не взорвалась. Падвух был великим новатором и инноватором. Его транспаретный, инклюзивный подход к решению сложнейшей загадки заслуживал невероятного уважения. Основываясь на фактическом материале, Падвух склонялся к тому, что Кеннеди убили... пришельцы из Галактики «Пистолет». Все нанонити тянулись к ним. Заговорщиков было несколько. Это были хладнокровные и абсолютно бесчувственные субстанции. Я видел их фото. Редкие твари. По мне, так конченые вурдалаки. Покушение готовилось очень тщательно. Инопланетяне прибыли на Землю вооружённые до зубов. Джон Кеннеди показался им мягкотелым правителем. По их мнению он должен был гораздо чаще пускать людям кровь.
    Я никогда не был сторонником радикальных мер. Я пацифист. Можно даже сказать — гуманист. Иногда мне кажется, что альтруист. Моментами я ощущаю себя мазохистом. Садистом бываю чуть чаще. Весь день я размышлял о том, кто я такой. Иногда полезно отложить все дела и заглянуть в свой собственный мир. Поздним вечером я вернулся к делу Освальда и понял, что несмотря на все усилия Падвуха, в этой истории оставались ещё кое-какие неясности. Мне захотелось обсудить это дело с Покером. Но в последний момент я передумал. Ему и так досталось от человечества.
    Я подошёл к окну. За грязным стеклом простиралась родная планета! На ней я не был чужим. Впрочем, своим бы точно меня многие не назвали. Я застрял где-то посередине.
    В эту ночь в моей голове крутились разные мысли.
    Мне стало интересно сколько стоит крупинка риса? Стоимость килограмма  была мне известна. Я пошёл на кухню и достал с полки пачку риса. Пересчитал всё до последнего зёрнышка. Полученный результат я с чистой совестью умножил на ноль. Непростая задача была решена. Стоимость показалась мне смехотворной. Цена жизни Ли Харви Освальда была значительно ниже.
     Остаток ночи я ворочался с бока на бок. Мозг мой работал наперекор злосчастной фортуне. Этот чёртов мерзавец думал о «правде». Хотел понять почему она не может жить без кавычек… Дурашка! Он не понимает, что «Правда», как пластилин, из которого можно вылепить всё, что угодно. Помнится в детстве я смастерил автомат Калашникова. На следующий день смял поделку и через минуту в моих руках уже был Дед Мороз. На смену ему пришёл Чингачкук. Затем я сварганил Мальчиша-Кибальчиша и Мальчиша-Плохиша. Они мне не понравились оба. Сейчас я бы вылепил Че Гевару и поставил бы его на видное место. Вот только где взять на Земле такой пластилин?! С этими мыслями я заснул.

                38

     Уроженец Зальцбурга поднял меня с первыми лучами осеннего солнца. Весной хорошая погода в Питере большая редкость. Подобное совпадение предвещало удачу.
      — Говорите,— сказал я, насытив кровь эндорфинами.
      — Вы ещё спите?
    Я узнал голос Человека в сером костюме.
     — Уже нет.
     — Выходит, я вас разбудил?
     — Не вы. Первым был Моцарт.
     — Ясно. Быть вторым после Моцарта должно быть почётно.
     — Наверно. Из людей я не делаю культа.
     — В таком случае, перейдём к делу.
    — Слушаю.— Не в состоянии открыть глаза, я оторвал голову от подушки. Судя по голосу моего доверителя, он собрался сказать что-то важное.
     — Я его нашёл. И даже договорился о встрече!— произнёс Человек в сером костюме.
     — Кого?— спросил я не очень-то понимая о ком идёт речь.
     — Джека! Кого же ещё?!
     — Потрошителя?
     — Я вижу, вам понравилось его прозвище.
     — Я просто не хочу его перепутать с другим Джеком…
     — Кого вы имеете в виду?
     — Это неважно,— уклончиво ответил я.
     Распространяться о деле Джона Кеннеди, которого американцы называли Джеком, я не хотел.
     — Ну хорошо. Вы выработали линию защиты?— спросил Человек в сером костюме.
     — Она будет непреступнее линии Маннергейма.
     — Ого!
     — Где и когда мы могли бы встретиться? Мне не терпится включиться в процесс.
     — Джек будет нас ждать в «Чайном доме».
     — Это кафе, что находится на Литейном?!— открыв глаза, спросил я.
     — Что-то не так?
     — Мне не нравится название улицы...
     — Почему?
   — Точно не знаю. Память противится букве «Л». Литейный, Лубянка, лагерь… От этих слов у меня начинается диарея.
      — Хороший чай крепит.
    — Возможно. Однако мне надоело встречаться в кафе. Даже Штирлиц предпочитал общаться в музеях! Я думаю о своём культурном развитии,— резко ответил я.
    — Штирлиц — разведчик. А вы адвокат. Музеи — памятники прошедшей эпохи. Вы же думаете о будущем своих доверителей!
     — Вы правы. Я упустил это из виду.
    Человек в сером костюме привёл железобетонный довод.
     — Так-то лучше.
     — Джек любит чай?
     — Как все британцы он его обожает.
     — А как он относится к виски?
     — Не спрашивал, но думаю, что положительно.
     — И всё-таки он выбрал «Чайный дом»...
     — Печень иногда нуждается в отдыхе.
     — А если она не намерена уходить в отпуск?
     — Выгоняйте её насильно.
  — Вы правы,— согласился я.— Женщины должны знать своё место. Впрочем, они чертовски обидчивые.
     — Могут затаиться...
     — Могут даже отравить. У меня была одна подзащитная. Дело было лет пять назад…
   — Давайте вернёмся к Джеку,— Человек в сером костюме не совсем вежливо меня перебил.
      — Но мы ведь с ним ещё не встречались.
      — Именно это я и предлагаю сделать.
      — В какое время?
      — Ровно в полдень.
      — А сейчас сколько?
      — Без пяти двенадцать.
      — Чёрт возьми! Неужели я так долго спал?..
      — Если бы не Моцарт могли бы спать ещё дольше.
      — Верно. Моцарт вернул меня к жизни... Вот только за пять минут до кафе добраться я не успею.
      — Об этом я не подумал.
     — А стоило бы…— набравшись смелости, произнёс я.— Вы ведь уже не мальчик. У вас гигантский опыт и т.д. и т.п..
      — Людям свойственно ошибаться.
      — Вы человек?
      — А вы сомневаетесь?
      — Признаться — да.
      — Отбросьте сомнения.
      — И что же нам делать?
      — У вас осталось третье желание. Если хотите, я рассчитаюсь с вами сполна. Что скажите насчёт телепортации?
      — НИЧЕГО НЕ СКАЖУ!
      — Вы боитесь летать?
      — Я боюсь потерять под ногами опору.
    — Но телепортация мгновенна и совершенно безопасна. Уверяю вас, что вы не успеете моргнуть глазом как окажитесь в «Чайном доме».
      — Заманчиво.
      — Ну так да?
      — Ну так нет.
      — Но почему?
      — У меня есть причина!
      — Уважительная?
      — Я дал честное слово.
      — А что такое, по-вашему, честное слово?
      — Пока сказать не могу. Слово «честь» не так давно кто-то вычеркнул из словаря.
     — Вы же первоклассный адвокат. Для вас не существует безвыходных ситуаций и уж тем более неудобных вопросов.
      — Я в первую очередь — человек.
      — Разумное существо?
    — Неразумное. Более неразумных поступков, которые совершает человек не в состоянии сделать ни одно существо на этой планете.
     — Даже свинья?— усмехнулся мой собеседник.
     — Даже змея,— убеждённо ответил я.
     — Но кто же тогда соблазнил Еву?
     — А вы не догадываетесь?
     — Человек?
     — Конечно.
     — А кто, по-вашему, совершил Всемирный потоп?
     — Человек.
     — А кто взорвал Тунгусский метеорит?
     — Человек.
     — Но вулкан Кракатау взорвался хотя бы по своей вине?
    — Не думаю. Полагаю, что во всё виноват человек. Если где-то что-то взрывается виноваты люди. Земля иногда включает иммунитет. Защита планеты отторгает людей, как назойливый вирус.
    — Выходит, по-вашему, у человека нет никаких шансов?
    — А вы сами не знаете?!
    — Знаю. Я многое знаю... Но тогда получается, что нет смысла защищать Джека?..
    — Никто не знает когда наступит конец нашей с вами цивилизации. А до тех пор я обязан оказывать юридическую помощь. Мне нужны деньги.
    — У нас осталось одна минута. Что будем делать?— спросил меня собеседник.
    — Вы сможете задержать его до моего прибытия?
    — Я постараюсь, но сделать это будет чертовски непросто.
    — Он своенравный парень?
   — Очень! Невероятный осёл! Если что-то втемяшит в голову, уже не отвертишься. Одним словом — маньяк.
    — Даже так… Тогда намекните, что эта встреча в первую очередь нужна ему самому.
    — Я сделаю всё, что в моих силах. Пожалуйста, не задерживайтесь.
    — Считайте, что я уже вызвал такси. Покормлю кота и после этого тронусь в путь.
    — Кормить кота обязательно?— недовольным голосом поинтересовался Человек в сером костюме.
  — Если бы речь шла о каком-нибудь гомо сапиенсе, я бы выехал незамедлительно,— ответил я.
    — Вы так любите кошек?
    — Больше, чем крокодилов.
    — А мне нравятся собаки.
    — Каждому своё.
    — Ладно. Не задерживайтесь.
    — Тогда я отключаю связь.
    — Отключайте. Я уже подхожу к кафе.
    — Я чувствую запах.
    — Да-да… Я знаю. Мне нужно было сменить нижнее бельё.
    — Поменять серые трусы на трусы серого цвета?
   — А что вас удивляет?! Я же должен их постирать. Извините за подробность, но они все в дерьме.
    — Не может быть, чтобы в вас было столько говна. С виду вы денди…
    — Не будьте слишком поверхностны.
    — Я всегда чувствую неприятности.
    — Я уже у столика. Джек на месте,— шёпотом сказал Человек в сером костюме.
    — Не поворачивайтесь к нему задом. Он мне нужен живым,— сказал я.— Конец связи.

                39

    Я быстро покормил кота. Накинул плащ и шмелём вылетел из квартиры. Через десять минут я уже ехал в такси. А ещё через полчаса входил в «Чайный дом». Администратор в  жёлтом скафандре поначалу пускать меня не хотел. В отличие от него, на мне не было средств индивидуальной защиты. Я пошарил в карманах и отыскал старую упаковку с одним единственным презервативом.
     — Теперь я полностью защищён!— сказал я.
     — Супер!— промычал он.
    Возразить ему было нечего. С такой защитой я совсем не опасен. Мой род замкнётся на мне. С формальной точки не прикопаешься.
   Я снял плащ и вдруг обнаружил, что на мне ничего больше нет. Даже ботинок. Я так торопился, что забыл обо всём на свете.
    Ситуация щекотливая. Впрочем, администратору до этого не было никакого дела. У меня было главное и я беспрепятственно вошёл в зал.
    В кафе стоял всего-навсего один столик. Здесь подавали китайский чай и чтобы не вызвать досужих пересудов о вирусах, созданных в Поднебесной, были приняты чрезмерные меры предосторожности.
    Человека в сером костюме я узнал сразу по серой маске. Он не хотел меняться. Всегда ставил только на этот цвет. Колоритная личность. Его бы профиль, да на банкноту. Так было бы гораздо честнее.
    По правую руку от него сидел рыжеволосый мужчина в зелёной маске. Рядом на вешалке висело его чёрное драповое пальто. Чуть выше древний, как мир котелок. Я без труда догадался, что это и есть — Потрошитель. Для своих лет выглядел он фантастически молодо.
     Я подошёл к столу.
     — Это вы?!— спросил Человек в сером костюме.
   Мне показалось, что сделал он это в большей степени для проформы. Узнать меня было несложно.
    — Это я.
    Мы поздоровались.
     — Это твой адвокат, Джек,— представил меня мой доверитель.
     — Адвокат?..— недоверчиво произнёс отпетый злодей.
    Его можно было понять. Я был гол, как сокол. Во время родов одежды на мне и то было  больше. Мать говорила, что на этом свете я объявился в рубашке. Быть может даже гавайской. В утробе приоделся заранее. Ненужных расходов я опасался с самого детства.
     — Я не мог не прийти,— сказал я.— Это мой… долг.
     — При слове «долг» ваш фейс изменился. Что-то не так?
     Мой подзащитный говорил неплохо по-русски. Только придирчивый лингвист мог бы уловить британский акцент.
     — У меня першит в горле. В этом всё дело,— ответил я.
     — Оно и немудрено. Вы пришли сюда в чём мать родила!
     — Чепуха! Употребив слово «долг», я наступил на горло собственной песней.
     — Ну надо же! А с головой у вас как?!— подозрительно спросил Потрошитель.
     — Худо. Я записался на МРТ. Надеюсь в скором времени всё прояснится.
   — Окей... Какой чай будете пить?— поинтересовался Джек, как только я устроился за столом.
    Мне не верилось, что такой милый парень, мог совершить злодеяния, от которых кровь стынет в жилах.
     — Самый крепкий,— ответил я.
  — А главное горячий. Вы, наверное, замёрзли?— заботливым тоном спросил Человек в сером костюме.
     — Скорее мне жарко. Именно поэтому я в таком виде.
   — Так какой всё же чай мне вам заказать?— спросил Джек.— Я слышал, что типа русские любят чи-фирь.
     — Далеко не все русские и далеко не во всех заведениях,— ответил я.
     — Намекаете на то, что мне придётся посидеть за решёткой?
     — Как карта ляжет.
    Подошёл официант. В голубом противогазе. Ничего нового. Разве что одежда из латекса.
   Принимая заказ, он с интересом пялился на меня. Я взглянул на него безо всякого любопытства. Лично для меня он был ясен, как небо в зимний морозный день. Во всяком случае цвет одинаковый.
   — И как эта карта может лечь?— спросил меня Джек, как только официант двинул в сторону кухни.
      — На ривере?
      — Хотя бы…
      — Понятия не имею. Но определённо она как-то ляжет. Сначала рубашкой вверх.
      — Рубашкой...— с ухмылкой сказал Потрошитель.
      — Именно. Я настаиваю на этом слове. Так уж вышло, что свою рубашку я сегодня забыл дома.
     — Chill out! Мне нет до неё никакого дела. Лучше скажите, какой по моему делу возможен расклад?
      — На префлопе?
      — На тёрне!
      — Поживём — увидим.
      — Предлагаете забашлять немного фортуне?
      — Забашлять?.. Вряд ли получится. Она дама капризная. Угодить ей дьявольски сложно.
      — Женщины все капризные,— заметил Человек в сером костюме.
      — Поэтому я живу с котом, а не с кошкой, — сказал я.
    Официант принёс чай с чабрецом. Я сделал пару глотков. Вкус неплохой. Если бы такой продавался в магазине за адекватные деньги, я бы пил меньше водки.
     — Как вам чаёк? Бодрит?— спросил меня Джек.
     — Никогда такого не пробовал...
     — Потому что сейчас чай у вас продаётся ненастоящий. То ли дело раньше…
     — Во времена СССР?
     — Хотя бы…
   — А сметана сейчас настоящая?— спросил я у человека, которому довелось прожить столько лет.— Я хочу узнать ваше мнение.
     — Дерьмо. Порошок да и только,— ответил Джек.
     — Носки?
     — Синтетика.
     — Пиво?
     — Концентрат.
     — Женщины?
     — Резиновые.
     — Телефоны?
     — Китайские.
   — Постойте,— остановил нас Человек в сером костюме.— Давайте всё-таки вернёмся к нашему делу.
     — Справедливое замечание,— согласился я.
    Разговор явно не клеился. К тому же от Человека в сером костюме шёл омерзительный запах. С последней нашей встречи в нём пропал лоск. Исчезла изюминка. В его жизни определённо происходили какие-то изменения, но в чём именно они выражались понять я не мог. Для меня по-прежнему он был загадкой.
     — Может быть, накатим по рюмке?— мне показалось заманчивым подобное предложение.
     — Виски?— неуверенно сказал Джек.
     — Лучше, конечно, водку… но из чувства солидарности я могу выпить виски.
     — Может, лучше чего нюхнём?
     — 21 век наложил на вас отпечаток...
     — Да это я так… по приколу,— махнул рукой Джек.— Какой именно скотч будем пить?
     — Бэллентайнс, например.
     — Я не пью шотландский виски!— резко ответил мой подзащитный.
     — Как насчёт бурбона?
     — Глушить напиток настоянный на кукурузе просто смешно!
     — Давайте накатим ирландского! Того, что с дымком! Я угадал?
     — Уложились с третьего раза.
     — Согласитесь, неплохой результат?
     — Результат так себе… Для адвоката вашего уровня не ахти.
     — Вы сомневаетесь в моих способностях?!
     — Я говорю только о виски.
    Я не стал спорить. Для меня весь виски был одинаковым. Самогон, да и только. Лучше водки напитка нет. Водка она и в Африке водка. У неё нет национальности. Её спокойно пьют в Хабаровске и в Харбине, она незаменима в Якутии и в Аргентине. Водку с удовольствием пользуют в Гонконге и в Лос-Аламосе. Был бы поэтом, сочинил бы ей восторженный панегирик. Огненная вода меняет реальность. Снимает депрессию. Перезагружает сознание. Важно только отпустить себя и не думать о количестве выпитого спиртного. Доведись мне родиться композитором, посвятил бы водке даже симфонию. Если бы у Моцарта была муза крепостью в сорок градусов его произведения неслись бы полноводной рекой из смартфона какого-нибудь инопланетянина, проживающего в районе Туманности Андромеды.
    Я сделал заказ. Человек в сером костюме, сославшись на дела, быстро ретировался.
     — Итак, Джек,— сказал я.— Вы мой клиент. Снимите маску и выпьем за чувство долга.
    — Я бы снял маску раньше, но…— Потрошитель замялся.— Я не хотел говорить, но от этого чувака сегодня пахло дерьмом. Я едва вас дождался!
     — Ему просто нужно было вовремя сменить нижнее бельё. Ничего страшного. С людьми такое случается.
   — Он — Человек в сером костюме… Я не ожидал, что с ним может приключиться подобная неприятность.
     — Успокойтесь… От людей можно ждать всего чего угодно. Ну же… Снимайте маску!
     — Ничего, что я в розыске?..
    — Выбросьте её к чёртовой матери! Лучше сидеть в тюрьме, чем отбывать срок на свободе.
    Джек нахмурил рыжие брови.
    — Клянусь святым Патриком… Вы правы!
    Он сорвал маску. Я увидел довольно приятного молодого человека со старомодными бакенбардами.
    — Так-то лучше…
    — Я могу раздеться совсем! Мне скрывать от вас нечего!
   — Двадцать первый век испортил вас окончательно,— с сожалением вздохнул я.— Однако из нас двоих кто-то обязан быть джентльменом…
    — Вы правы…— произнёс Джек.— Честно говоря, я уже забыл значение этого слова.
    — Давайте просто накатим,— сказал я.
    — За чувство долга?
    — За расплату со всеми долгами!
    — Вы постоянно употребляете это слово… Неужели для вас долг превыше любви?
  — Любовь — чувство земное. Долг — сущность вселенская. От должников скрыться сложно.
    — Вы, как я погляжу, не верите в настоящую любовь?
    — С тех пор, как убили мечту Эрнста Тельмана верить мне больше не во что.
    — Значит… вы не поверите ни единому моему слову!
    — Как юрист, я вас внимательно выслушаю.
    Официант принёс виски.
    — Будьте здоровы!— Джек произнёс тост.
    — А вы будьте живы!— я его поддержал.
    — Для виселицы?
    — В наше время уже не вешают.
    — Тогда для чего?
    — Для торжества справедливости.
    — Торжество, я так мыслю, не состоится,— покачал головой Джек.
  — Надеюсь, торжеству не помешает погода! Со всеми остальными форс-мажорными обстоятельствами я справлюсь без особых хлопот. Как адвокат, даю вам честное слово,— сказал я.
     Мы выпили. Виски был довольно неплох, но водка всё равно лучше.
    — Итак… Я вас слушаю,— произнёс я.
     Расслабившись, Джек начал рассказ.
   — Матушка моя разродилась в мучениях. Если бы она знала какого дятла выпустила в этот грёбаный мир...
— Стоп, стоп, стоп!— остановил его я.— Никакого жаргона! Повторюсь ещё раз — вы выходец из серебряного века. Тогда интеллект человека стоял на несоизмеримо более высоком уровне.
    — А сейчас какой век?
    — Тоже на букву «с». Вот только от него за версту несёт силиконом.
   — Окей… Вернее, я хотел сказать — хорошо,— исправился мой подзащитный.— Итак, я родился в 1860 году от рождества Господа нашего Иисуса Христа.
   — Стоп!— снова остановил его я.— Вам стоит быть кратким. Судьи не любят, когда подсудимые произносят длинные речи. Им хочется поскорее закончить процесс.
     — Разве они не хотят разобраться в деле?!
     — Они хотят поскорее отчалить домой.
     — Дома лучше?
     — Однозначно.
     — Вас всё время тянет домой?
     — Разумеется. Дома ждёт меня Покер.
    — Тогда какой смысл нам идти в суд?.. Зачем оформлять явку с повинной? Зачем нам всё это, если судья мечтает только о собственном благополучии?
   — Если суды существуют, значит кто-то должен кого-то судить. Помимо желаний у судей тоже есть понятие «долга». Кредит на машину, ипотека… да мало ли может быть долговых обязательств. Надеюсь, вам это ясно?
  — Мне ясно, что не всегда ясно,— сказал Джек и продолжил рассказ.— Я родился в Эннисе. Это небольшой городишко в Ирландии. Когда мне исполнилось двенадцать лет, семья переехала в Лимерик. Там отец открыл маленькую…
    — Опустите прилагательные. Говорите по-мужски сухо. Лишняя пестрота ни к чему, — уточнил я.
   — Как скажите,— кивнул Джек.— В Лимерике отец открыл мастерскую. Я помогал ему обрабатывать дерево. Так нормально?
     — Значительно лучше.
   Мой большой палец взметнулся вверх.
    — Когда мне исполнилось девятнадцать лет, я решил покинуть отчий дом… просто дом,— Джек снова пристально посмотрел на меня.
    Я опять его похвалил. Слово «отчий» в наше время неактуально.
     — Продолжайте,— сказал я.
     — Мне хотелось повидать мир. Однако мой отец был настоящим диктатором. Он требовал полного подчинения. Мать была на его стороне. В конце концов дело дошло до того, что  папаша решил женить меня на дочери своего компаньона. Риган мне ужасно не нравилась. Если уж я и хотел связывать себя узами брака, то в моих мечтах была только Мэри.
    — Кто такая Мэри?
    — В дальнейшем вы всё поймёте. Это была красивая, славная девушка…— Джек осёкся и вопросительно на меня посмотрел.
     — Когда говорите о леди, прилагательные позволительны,— произнёс я.
     Большинство судей бабы. У женщин вход в мозг через уши. Дресс-код комплиментам без надобности.
      — Мэри была самой лучшей!— продолжил Джек.— Её семья переехала в Карнарвоншир. Это Северный Уэльс... Мы потеряли связь. И тогда я поклялся себе во что бы то ни стало  её отыскать. Однако сделать я это должен был до того, как данный обет лишит меня возможности изменить своё будущее… Я был влюблён и буквально сходил с ума... Я не слишком сентиментален? — неожиданно спросил Джек.
     — Нисколько. Когда говорят о любви, я внимательно слушаю.
    Мой подзащитный почувствовал, как стол слегка приподнялся. Мне пришлось навалиться всем телом, прежде чем он вернулся на место.
     — А вы гигант!— сказал он.
   — В половом смысле, уж точно. Продолжим?— спросил я, когда наступила гармония и полное равновесие.
     — Вы успокоились?
     — Да... Я в порядке.
     — Вы так эмоциональны… Наверное, часто любили?
     — Я испытывал страсть. После секса страсть исчезала.
     — Свято место, пусто не бывает!
     — Его заполняет любовь?..
     — Предвкушение следующей случки...
     — Э-э…
     — Вернёмся к истокам!— сказал я.— Рассказывайте, что было дальше...
   — Я отправился в Уэльс. Однако Мэри к тому времени там уже не было,— продолжил Джек.— Соседка по дому сказала, что она уехала в Лондон к своей подруге, которая перебралась в Англию за полгода до этих событий. К тому времени у меня закончились деньги. Мне пришлось задержаться в Кардиффе. Нужно было подзаработать.
    — Как водится в таких случаях, временное пристанище оказалось для вас едва ли не постоянным...
      — Точно! Как вы узнали?
      — Закон временного фактора никто не отменял.
      — Закон?! Не слишком ли круто?
   — Нас окружает гораздо больше закономерностей, чем принято думать. В учебниках  описана их только малая часть.
     — И сколько законов вы ещё знаете?
     — Закон подлости, например…
     — Вы про ушедший перед носом омнибус?
    — Я про ускользнувшую перед носом фортуну.
     — Ещё есть законы?
     — Закон жадности.
     — Это что за закон?
     — Жадность всех губит…
     — Фраеров?
     — И фермеров тоже.
     — Что ещё?
     — Закон нарушения равновесия.
     — Но это же физика.
     — Скорее химия человеческих взаимоотношений.
     — О каком равновесии идёт речь?
  — О жизненном, разумеется. Возьмём, к примеру, предательство. Если положить этот нехороший поступок на одну чашу весов, то для соблюдения равновесия на другую чашу весов тут же ляжет похожий груз. Таким образом, завтра непременно предадут тебя самого.
     — Расплата неизбежна?
     — Как закон бумеранга.
     — Он всегда возвращается в лоб?
   — Да. Но не обязательно тому, кто его запустил. Частенько страдают те, кто находятся рядом.
    — Ещё есть законы?
    — Полно!
    — Но почему их не изучают в колледже, как законы Ньютона?— спросил Джек.
   — Люди перестанут быть людьми. Кто будет продавать конфеты с пальмовым маслом, брать откаты, расталкивать локтями своих политических конкурентов?..
     — Это вопрос...
     — Это ответ.
     — Возможно...
     — Продолжайте дальше. Я хочу до конца выслушать вашу историю.
     — Слушать мало. Я хочу, чтобы услышали меня.
     — Я, слушая, слышу.
     — И как вам мой голос?
     — Весьма убедительный.
     — Женщины говорят, что он у меня сексуальный.
     — Ну-у…
     — Вы не находите?
     — ВЫ МЕНЯ СПРАШИВАЕТЕ?
     — ВАС!
     — Подождите немного...
     Я опустился на четвереньки и через секунду был уже под столом.
     — Что вы там ищите?
     — Фиговый лист.
     — Зачем?
     — Не хочу вас смущать.
     — Вы подумали, что я…
     — Подумал. Вы и сами себя поймали на мысли…
     — Но как вы узнали?!
   — Ваши мысли в наш век не в диковинку...  Нашёл!— Я продемонстрировал находку. Настоящий фиговый лист. Не такой большой, чтобы прикрыть моё хилое тело, но это было лучше, чем ничего.— Гоните дальше. Мне не терпится узнать, нашли ли вы Мэри.
     — Наберитесь терпения!
     — Мне его не занимать.
     — Тогда слуша...
    Голос Джека осёкся. Он бросил быстрый взгляд к выходу из кафе. Я повернул голову.
    Раздайбеда стоял на пороге. Вид у следователя был воинственный. Маска цвета хаки. Глаза красные, как маки. Голова вытянута, как у гиены. Пришла беда — открывай ворота.
     — Выследил всё-таки…— прохрипел я.
    В горле у меня пересохло. Ладони вспотели. А вот ноги замёрзли. Я мог подхватить ангину.
     — Этот человек уже давно наблюдает за мной,— сказал Джек.
     — На вашей совести пять трупов...— я намекнул на неслучайность конфуза.
     — Я не снимаю с себя вины.  Я просто должен вам всё до конца объяснить...
     — Говорите! Секунд девять у нас ещё есть.
     Следователь двинулся в нашу сторону.
     — Сомневаюсь,— поднимаясь на ноги, сказал Джек.
     — Теперь уже восемь! Я слушаю вас!
     — Я не успею,— мой подзащитный тряхнул копной рыжих волос.
    — Семь… Шесть…. Пять… Теперь уже точно не успеете,— с сожалением констатировал я.
     — Значит, пока не судьба.
     — Точно. Однако мне будет приятно оказать вам квалифицированную...
    — Опустите прилагательные!— Джек облачился в пальто и снял с вешалки котелок.— У нас нет на них времени.  Я вам позвоню. Договорим после...
    Он рванул прочь. Раздайбеда лихо бросился следом. Вот только мой подзащитный оказался гораздо ловчее. Больше ста лет в бегах. Ни одному олимпийскому чемпиону не снилась подобная тренировка.

                40

    К вечеру запыхавшийся следователь вернулся в кафе ни с чем. Всё это время я отдыхал.
   Я мог себе это позволить. Счёт был оформлен на Человека в сером костюме. Я пил, ел и ждал официантку… Однако вокруг меня суетился только подозрительного вида официант.
     — Я вижу вы здорово утомились,— сказал я, обращаясь к представителю правопорядка.
     — Я всё равно его догоню!
   — А смысл?.. Он ведь уже не опасен. За столько времени Джек не совершил ни одного преступления. Разве подобное поведение не заслуживает снисхождения?
     — Я обязан его найти. Это мой долг!
     — Может лучше, майор, не витать в облаках, а заняться современной преступностью?
   — До неё дойдёт свой черёд… Только чуть позже. У меня приказ остановить вас и поймать Потрошителя! И я возьму в плен его обязательно. Это вопрос времени,— с нескрываемым раздражением ответил Раздайбеда.
     — Вам нужно было снять маску. Не хватило кислорода,— с улыбкой заметил я.
     — Смеётесь над правосудием?!
     — Нельзя смеяться над тем, чего нет.
     — Вы серьёзно?
     — Вполне.
     — Как же вы работаете в адвокатуре?
     — Во всяком случае, не я вычеркнул это слово из словаря.
    — Вам не повезло, что вы столкнулись со мной. Я не отступлюсь.— Следователь мастерски опрокинул в себя недопитую рюмку Джека, после чего грузно опустился на стул.
    — Мы столкнулись. Это верно. Но моя голова оказалась значительно крепче. Потрогайте лобную кость!— Я привстал с места.
    Раздайбеда проверил мой лоб. С таким упорством стучатся в закрытую дверь.
    — У вас она крепкая! Со всем остальным вполне можно тягаться… Постойте. А почему вы собственно... без ничего?
    — А мне ничего больше не нужно!
    — То есть как?
    — А вот так! У меня есть голова! Разве этого мало?
    — Мне кажется, что чего-то не хватает…
    — Намекаете на размер полушарий?
   — Намекаю на ваши шары… Они чертовски большие! Их с трудом прикрывает фиговый лист.
    — Намекаете на мою близость к природе?
    — Намекаю на близость к камере КПЗ.
    — Пока…— сказал я.
    — Вы обиделись?— усмехнулся Раздайбеда.
    — Нисколько.
    — Я не был по-вашему толерантен?!
    — Вы были просто милашкой.
    — Врёте! Пишите жалобу!
    — Вам нужен конфликт?
  — Мне платят деньги, за то, чтобы я мог прищучить таких, как вы! Так что чаще напоминайте о себе.
  — Но вы ведь сами не даёте мне спокойно работать! Я не могу заработать деньги на приличный костюм.
    — И за это мне платят деньги.
    — Скажите, за что вам не платят деньги? Я немедленно займу эту нишу.
    — Э-э...
    — Пока.
    Я собрался уходить.
    — Постойте,— остановил меня следователь.
    Я повернул голову.
    — Ну что ещё?
    — Ступайте!
    Накинув плащ, я направился к выходу.
    — Стойте!— вновь услышал я окрик.
    — Вашу мать!— я вновь обернулся.
    — Идите!
    — Куда?
    — Сами знаете!
    — Знаю.
    — Вы всегда знаете, что делаете?
    — Всегда. Есть исключения, но они лишь подтверждают правило.
  — Пожалуйста, говорите тише,— произнёс подошедший администратор.— К нам ведь приходят люди. Посетители хотят отдохнуть.
    — Здесь больше никого нет. В кафе только мы!— удивился Раздайбеда.
    — Это из-за карантина! Но правила есть правила.
    — Вы формалист?— спросил я.
 — На мне скафандр. Это значит, что я мазохист с оттенками садиста,— ответил администратор.
    — Сколько оттенков?
    — Около ста. Я стал извращенцем и уже жить не могу без всеобщего карантина!
    — О каком карантине идёт речь?— уточнил я.
    — Карантин один.
    — На моей памяти их было штук пять.
    — У вас короткая память. Я помню не меньше десятка,— съязвил следователь.
   — У меня в голове полно информации. Нейронные связи заполнены под завязку. Глубина зависит от многих факторов...
    — Вы распространяете фейки!— взвился Раздайбеда.
    — Я собираю факты,— спокойно ответил я.
    — Карантин — это факт.
    — А я думал, что фейк.
    — Вы ответите за клевету!
    — Хотите, чтобы я поддержал этот бред?!
    — Вы против самоизоляции?
    — Я против любой изоляции.
    — Вы против всех?
    — Наоборот. Я — за всех. Поэтому — против.
    — Идите вы на...
    — В данный момент я иду к выходу.
    — Когда я вас окликнул, вы остановились!
   — Вы представитель власти. К тому же так громко орёте, что я едва не обкакался. Однако задний ход включать не в моих правилах.
    — Жаль…
    — Значит, я вовремя надел плащ?
    — Вовремя!
    — Чёрт возьми… Куда катится этот мир?!
    — Идите с Богом,— произнёс администратор.
    — Я ухожу один,— сказал я.
    — Вы отвернулись даже от Господа!— съязвил Раздайбеда.
    — Когда я отворачивался, за моей спиной были только вы.
    Нервы у меня не железные. Кевларовые нити поизносились. Печень тоже устала. Здоровье уже не то, что прежде. Против системы идти тяжело. Я борюсь со своими страхами, но они порой  меня побеждают. Во всём остальном я очень крутой. Мне не страшны пауки и на тараканов мне тоже начхать. Другое дело встретить человека разумного. Тут можно и обосраться.

                41

     Начался новый день. Я его ждал. Он не мог не придти. Я поймал себя на мысли, что всё время чего-то жду.  Жду в суде начало процесса, жду в тюрьме когда ко мне приведут моего подзащитного, жду лета, потом зимы, жду когда люди начнут думать, жду когда привезут помидоры, не напичканные нитратами, жду нормальной картошки, жду президента, которым мог бы гордиться, жду простатита, потом буду ждать болезни Альцгеймера. Ожидания, как правило, не оправдываются, но я не отчаиваюсь.
     Самое обидное, что в это утро, я ничего не дождался. Ну что же… Бывает и так.
   В офисе я прикинул расклад по всем своим кейсам. Устроившись в кресле, я был похож на «Мыслителя».  Роден мог бы собою гордиться. Отличие только одно. Мой образ ваяла природа.
    Джека-Потрошителя я отложил до лучших времён. Когда он набегается, выйдет на меня сам.
   С Освальдом всё оказалось сложнее. Я не знал с какого конца мне взяться за этого парня. Я не боялся инопланетян и не хотел, чтобы они боялись меня. Мне по душе когда ко всем относятся с уважением.
   Что касается Хемингуэя, то его история тревожила меня больше всего. Литература слишком абстрактное понятие. Не исключено, что данный вид творчества мне вообще оказалась не по зубам. Если бы не Хэм, я сбросил бы карты. Остин или Фитцжеральд в два счёта могли бы призвать меня к капитуляции. Хемингуэй был другим. Даже если таковым он казался, мне наплевать. Он бросил мне вызов. Я поймал. Он застрелился. Я пока нет. Он потерпевший. Я адвокат. Тот, кто написал хотя бы строчку заслуживает всяческого уважения. Вот только где мне его искать? Оставалось дело за малым. Мне нужно обшарить все злачные заведения, где наливали дайкири, мохито, ром, виски, бренди, водку, коньяк, пиво, французское вино, португальский портвейн, джин с тоником и вообще всё, что горит!
    На это ушёл у меня не один день. Я чертовски устал. Мне пришлось обойти кафе, рестораны, бистро, трактиры, кабаки, пабы, пиццерии... Я везде побывал, но Хемингуэя нигде не встретил. Мало того, никто не слышал этого имени.
     — Кто это?— вопрошали меня разные люди.
     — Писатель,— хмельным голосом отвечал я.
     — Хороший?
     — Неплохой. Со своими изъянами, но местами мысли у него на пять баллов.
     — Пять — это мало!
     — Ну тогда на шесть.
     — Пустяки!
     — На семь.
     — Не смешите!
     — Я вам говорю, что на семь. У меня высшее образование и двадцать лет практики.
     — Двадцать лет?
     — Даже чуть больше!
     — Этим нас не удивишь. У нас самих трудовой стаж лет эдак на миллион. Будем спорить?
     — Почему бы и нет!
     — Вы упрямый!
     — Очень!
     — Вы настырный!
     — Невероятно.
     — Зачем вам всё это?
     — Я адвокат.
     — Хемингуэя?
     — Литературы.
     — Какой?
     — Хорошей.
     — А что такое хорошая литература?
     — Совсем не то, что плохая.
     — Где границы? Каковы критерии? Назовите пять основных отличий?
    Меня хотели поставить в тупик. Но не тут-то было. Правда была на моей стороне. На последние деньги я купил книги и раздал их всем тем, у кого возникли вопросы.
     — Вы думаете, что мы их станем читать?— спросили они.
     — Я ничего не думаю.
     — Давно?
     — Давненько.
     — Но зачем же тогда такие траты?
     — Если есть хоть один шанс, его нужно использовать,— ответил я.
     — А если нет ни одного?
     — Но есть же что-то больше нуля?
     — Практически ничего.
     — Хоть какой-нибудь плюс?
     — Никакого.
     — И что же тогда вы станете делать с книгами?
  — Книгам всегда можно найти хорошее применение. Их можно использовать, как подставку, хранить в них деньги, применять в качестве коврика для мышки.
    — И что… все так думают?
    — Почти все. Мы имеем друг к другу высокий рейтинг доверия.
    — А дистанцию соблюдаете?
    — Обязательно. Сантиметра полтора-два достаточное расстояние.
    — Такое расстояние между овцами в стаде.
    — Мы такие!
    — Вы молодцы.
    — Это верно. Мы не какие-нибудь огурцы.
    — В таком случае я хотел бы увидеть тех, кто не входит в слово «почти».
    — Зачем вам мараться?
    — Это моя профессия.
    — Не могли найти ничего более достойного?
    — А разве плохо защищать человека?
    — От кого?
    — От себе подобных. От тех кто «почти», но только с другим арифметическим знаком.
    — Чудно выражаетесь.
    — Вы хотите, чтобы я выражался по-русски?
    — Мы хотим есть!
    — Ешьте.
    — Мы хотим пить!
    — Пейте!
    — Мы хотим сра… какать!
    — Это ваше право. Мои пожелания вам известны. Мне нужен Хемингуэй.
  — Одну минутку… Мы тут посовещались и вместе решили, что вам нужно зайти в «Литературное кафе».
    — ОПЯТЬ В КАФЕ?! Побойтесь Бога! Я сопьюсь, не узнав что означает слово «культура».
   — Вы сопьётесь и так… И потом, сегодня вечером в этом кафе выступает молодой автор. Между прочим — поэт. Так что свой культурный уровень вы там как следует прокачаете.
    — Вы думаете, что Хэмингуэй на него клюнет?
    — Молодость свежа и наивна. Для стариков это достаточно сильный магнит.
    Подобный довод мне показался убедительным.
    — Спасибо,— сказал я.
    — За что?— спросили они.
    — Хотя бы за желание думать. А ещё, пожалуй, за честность.
    — Мы бы соврали, но вы ведь юрист. Нам не нужны проблемы.
    — Проблемы наживают те, кто говорит правду.
    — Всегда?
    — Почти.
    — Это ваше любимое слово!
    — И ваше.
    — И наше. Есть путь к отступлению.
    — Прощайте.
    — До свидания!
    — Прощайте!
    — Вы не хотите с нами видеться?
    — Не хочу.
    — И мы не хотим. Мы так и не поняли чего вы хотели.
    — Я должен был это предвидеть.
    — Что именно?
    — Что вы не поймёте.
     На этом разговор был окончен.

                42

     Вечером я заехал в «Литературное кафе». Я уже ни на что не надеялся. Я просто использовал все свои шансы. Столиков было ровно пять. На три штуки больше, чем в прошлый раз. Свобода кое-что отыграла. Но до победы было ещё далеко.
    Публика показалась мне очень знакомой. Приглядевшись, я даже опешил… Пришёл в шок и долго не выходил. Оставалась надежда на МРТ.
     Посудите сами. Один мужик с бакенбардами сильно напоминал Пушкина, другой точь-в-точь был, как лорд Байрон, третий курил, потягивая вино и смахивал на старину Хэнка. Четвёртая оказалась просто вылитая Цветаева, пятой, шестой и седьмой были одного поля ягоды. Все они были живы. И, кстати, выглядели очень неплохо.
      — Добро пожаловать!— прогнусавил пузатый метрдотель.
     Маска, в форме раскрытой книги, у него была эксклюзивная — от кутюр. От него немного веяло пафосом.
     — Вы так вот с ходу определили, что к вам пожаловало добро?— спросил я.
     — Ну-у…
     — Значит, вы не уверены?!
   — Вы пришли на литературный вечер,— ответил он в замешательстве.— Кто вы… поэт, писатель, просто поклонник таланта молодых авторов?
     — Я поклонник без поклона.
     — Не любите кланяться?..
     — Честно говоря, ненавижу.
     — А если приходится поклониться?
     — Я никогда не сгибаю спину.
     — Неужели у вас в спине протрузии и прочие неприятности?
     — У меня в голове контузии.
     — Вы военный?
     — Я надменный. Но это мой единственный минус.
     — Бывает… Так как насчёт выпивки?
     — Тут я мыслю иначе.
    — Вот это другое дело!— радостно сказал он и предложил сесть за столик к попивающему «Клико» Пушкину.
    Я всегда уважал гения русской словесности. Вот только годы идут. Вкусы меняются.
     — Я бы поговорил с Хэнком,— произнёс я и кивнул в сторону заросшего щетиной мужика, потягивающего из стакана красное калифорнийское.
     — Не советую. У него несносный характер! Просто дьявольский! Поэтому он один. Хэнк полностью дистанцировался от всех литераторов. Мизантроп. Мать его так!
     — Я ещё хуже. Иногда мне кажется, что я питекантроп.
     — Не думаю. Чутьё мне подсказывает, что вы чёртов гений!— воскликнул метрдотель.
     — Я и впрямь хорош… Но до Хэнка мне далеко. У него яйца из феррума.
     — Воля ваша.
     Мы подошли к столику. Старый развратник  закурил и теперь сидел окутанный дымом.
     — Мангалорские биди?— спросил я, потянув носом воздух.
     — Да… Биди «Ганеш»,— он ответил по-русски.— Угощайся.
     — Я НЕ КУРЮ!
     — Какого хера?!
     — Есть причина.
     — Ладно…
     — Не возражаете?— глазами я указал на свободный стул.
    Хэнк безучастно посмотрел на меня. Так обычно смотрят на вату. Ноль эмоций. Я готов был провалиться сквозь землю и даже чуть ниже.
     — Садись, приятель…— ответил он.
     — Благодарю,— ответил я.
     — За что?
   — За доверие. Во времена социального дистанцирования не у каждого хватит смелости пустить за стол незнакомца без справки на разного рода вирусы.
   — Я переболел такой дрянью, что мне не страшны никакие вирусы. Надеюсь, ты слышал хоть что-то про жизнь?
    — Кое-что слышал...
  — А я её видел… Это такая зараза, от которой есть только одна прививка.— Хэнк поднял бокал.— Вот только печень тоже одна. Почки, яйца и даже мозги — органы парные, а эта сучка работает без дублёров. А может, они ей не нужны?.. Ведь самый опасный вирус сам…
    — Человек!— сказали мы в голос.
    — Ещё один бокал,— Хэнк обратился к официанту. Затем он снова посмотрел на меня уже гораздо благожелательнее и добавил. — Калифорнийское. Твою мать. Рекомендую.
     — Спасибо. Но я предпочитаю водку… Однако с вами, пожалуй, накачу красненького.
     — За компанию?
    — За здоровье. По долгу своей профессии, большую часть времени я провожу в питейных заведениях. Так можно долго не протянуть.
    — У тебя занятная профессия! Кто ты… Писатель?
     Последнее слово было произнесено с явным сарказмом.
    — Нет… Я личность другого рода.
    — Ну хотя бы мужского?
    — Определённо.
    — Тогда пей то, что тебе нравится.
    — Распивать принесённые с собою напитки нельзя...
    — Ерунда… А говно сюда, значит, приносить можно?
    — От говна не избавится. Оно всегда с нами.
    — Ты испражняешься по вечерам?
    — Мне нравится утро.
    — Тогда другое дело. Выходит, ты чист.
    — Вадим,— сказал я и протянул для рукопожатия руку.
    — Хэнк,— произнёс писатель, не ответив мне любезностью на любезность.
    — Вы всё-таки боитесь вирусов...
    — От людей я стараюсь держаться как можно дальше.
    Я достал фляжку. Отхлебнул немного и протянул сосуд Хэнку.
     — Спасибо, приятель, — сказал он, не спеша затянувшись сигаретой.— Но я не пью крепкие напитки. Мои почки перегнали не одну фуру спирта. У антимонопольного комитета могут появиться вопросы. Я не хочу иметь никаких дел с государственной властью.
     — Вам повезло. Я вынужден с нею пересекаться. Постойте... Неужели, на том свете государство тоже лезет под кожу?!
       — Ареал распространения этого чудовища очень обширен,— ответил Хэнк.— У фотона меньше возможностей. Гамма-лучи не имеют такого проникновения в печень, как щупальца этого монстра... А вообще, намёк я твой понял. Как человек я действительно откинул коньки, дал дуба и всё такое. Как поэт я пока ещё жив. Как писатель всё ещё существую. Впрочем, такие личности как я, везде персоны нон-грата.
     — Может быть... Признаться, в этом деле я дилетант.
     — По сравнению с Ли Бо мы все —  дилетанты.
     — Вам хоть что-то известно… В смысле поиска смысла жизни, я — полный профан.
     — Но ты хотя бы хочешь хоть что-то понять?
    Я призадумался на часок. Потом ответил:
     — Иногда есть такое желание… Я много чего хочу.
     — Значит, уже на что-то способен. Ты хочешь — следовательно живёшь.
     — Угу...
     — Надеюсь не только бабу?
     — До баб мне сейчас нет никакого дела.
   — Хм… Надеюсь ты не педришься?— Хэнк посмотрел на меня с прищуром настоящего мужика.
     — Я?! НЕТ! Хотя, мне кажется, что жизнь меня отымела по полной…
     — Выходит…
   — Вы меня не так поняли!— перебил я старого забияку.—  Меня волнуют отдельные женщины. Но я стараюсь от них держаться подальше.
  — Это радует. Ты способен на что-то ещё кроме того, чтобы тупо размножиться. Признаться, когда я тебя увидел, подумал будто ты конченый мудень.
     — А вот тут вы не ошиблись.
     — Признаёшься?
     — Чистосердечно!
     — Ты что... юрист?
     — Адвокат.
     — И какого рожна ты здесь делаешь?
     — Служу справедливости. Хочу, чтобы Фемида принимала правильные решения.
     — Женщины на это не способны.
     — А если в лице Фемиды мужчина?
     — Она что… сменила пол?
     — Допустим.
     — Что такой судья может знать о моих проблемах?!
     — Ладно. Это я так… К слову.
  — Не хочу показаться умником, но не употребляй слов просто так. Вообрази себя каменщиком, который кладёт кирпичи где надо и где не надо. Представляешь, какой он построит дом?
     — Каждое слово имеет значение?!
     — Каждая буква.
     — А как быть со звуками?
     — Если это не имеет отношение к метеоризму, то звуки тоже важны.
     — Я так и думал.
     — Думай чаще. Хотя, нет. Лучше не думай.
     — Считаете, что я на это не способен?
     — Не в этом дело.
     — Тогда в чём же?
     — Начнёшь думать, захочешь пробовать.
     — Попытка не пытка!
     — Кишка тонка!
     — Не спорю,— согласился я.— Тонкая кишка меня всегда подводила.
     — Меня тоже. Поэтому я тебе и толкую. Брось эту затею парень. Брось. Пока не поздно.
     — Но вы ведь не знаете, что я затеял!
     — Что бы то ни было. Бросай смело. Не ошибёшься. Иначе превратишься в сито из дыр.
     — У вас много ран?
     — Если считать, не хватит нулей.
     — Поэтому вы стали писателем?
     — Следующий вопрос.
     — Этот автор,— я кивнул в сторону сцены.— Тоже ранен?
    — Он пока только слушает канонаду. А вот остальные здесь все как следует отрихтованы. Ты ведь тоже пьёшь потому что уже имеешь пару хороших дыр в заднице.
     — Э-э….
     — Я про пулевые отверстия.
     — Таких немало, но они не смертельные.
     — У тебя всё ещё впереди.
    Молодой поэт перестал декламировать свои стихи. Сойдя со сцены, он осторожно подсел к Есенину, который был увлечён разговором с Пастернаком.
     — Неужели я опоздал? — раздался за моей спиной хриплый знакомый голос.
     Обернувшись, я увидел... Высоцкого.
     — Присаживайся, дружище,— обратился к нему Хэнк, как давнему приятелю.
     — Вы знакомы?!— удивился я.
     — Мы воевали на одной войне.
     — Только на разных фронтах,— уточнил Владимир Семёнович.
    Он сел за стол, поставил рядом гитару. Закурил.
    Теперь они курили на пару.
    — Калифорнийского?— сквозь пелену дыма донёсся до меня голос Хэнка.
  — Я предпочёл бы беленькую, но Марина вынет потом из меня всю душу,— ответил Высоцкий.
    — Она ещё с вами?— стараясь не обидеть поэта, спросил я.
    — Марина?
    — Душа?
    — Эта женщина навсегда останется в моём сердце,— вздохнул бард.
    — Ей негде жить?— усмехнулся Хэнк.
    — Пусть живёт… Я не против.
    — Лично я проживаю с котом,— сказал я.
    — Ты сделал правильный выбор,— кивнул старый развратник.
    — Вам тоже вина?— спросил меня Высоцкий.
    — Я пью водку.
    — Патриот? — хмыкнул Хэнк.
    — Только в смысле спиртного.
    — Больше нечем гордиться?
    — Разве что газом.
    — А как насчёт скрепов?
    — Из никеля?
    — Других нет?
    — Я пытался найти и стал алкоголиком.
 — Как все, кто пытался хоть что-то найти,— заметил Высоцкий.— Что пьёте?.. «Пшеничную» или «Столичную»?
     — «Байкальскую свежесть».
     — Не пил... Хороша?
     — Как вода из Байкала. Немного отдаёт целлюлозой, а в остальном просто супер.
     Мы выпили.
     — Что скажите о молодом поэте? Я пропустил что-нибудь интересное? — спросил бард.
     — Он молодой,— ответил Хэнк.
     Я промолчал. Молчать тоже нужно уметь. В университете меня учили говорить, но не учили искусству молчания.
     — Мы все были молоды. В молодом вине своя прелесть,— резонно подметил Высоцкий.
    Я вновь промолчал. Продержался минуту. Потом сказал:
     — Я ни черта не смыслю в поэзии. У меня есть только мало-мальский фундамент.
     — Но вы хотя бы читали Пушкина, Лермонтова, Тютчева? — спросил бард.
     — Я читал Бродского, Пастернака и вот ещё старика Хэнка.
     — А мои стихи?— в словах Высоцкого проскользнула обида.
     — Я предпочитаю их слушать.
     — Я тоже,— заметил Хэнк.— Как насчёт Вийона, Антонена, Рембо?
     — Знания довольно поверхностные,— ответил я.— Мне больше по душе По!
     — Как поэт? — спросил бард.
     — Как тяжело раненый. Его здорово покромсало!
     — Согласен,— вздохнул Высоцкий.
     — Не согласен. По сравнению со мной у него всего лишь пара царапин,— сказал Хэнк.
     — Я согласен со всеми несогласными,— вывернулся я.
     — Если не секрет, что вы здесь делаете? — спросил меня бард.
     — Мне нужно встретиться с Хемингуэем,— осмотревшись, ответил я.
     — Вы его поклонник?
     — Я адвокат. У меня накопились вопросы.
     — К нему как к писателю?
     — Скорее как потерпевшему.
     — Но кто тогда обвиняемый? Кого вы защищаете?— удивился Высоцкий.
     — Литературу.
     — Ого! И в чём она обвиняется?
     — В убийстве.
     — Хемингуэя?
     — Вы догадались!
    — Это было несложно. Я ведь и сам пострадал. Двустволки под рукой у меня не было, но да оружие может быть разным. Надеюсь, у вас хорошие шансы на выигрыш этого дела...
     — После разговора с Хэнком, мне показалось, что дело дохлое.
    — Дело говно!— вмешался старый чертяка.— Даже если докопаешься до сути, приятель, ты не будешь вознаграждён за усердие.
     — До сути докопаться вообще очень непросто,— затянувшись, прищурился Высоцкий.
   — Это самое сложное,— согласился Хэнк.— Старина Хэм под конец жизни прилично заврался.
     — А как же «Райский сад»?— спросил я.
     — Лебединая песня.
     — И всё-таки он талант,— заметил бард.
   — У него талант обводить всех нас вокруг пальца. Вы читали «Старик и море»?— не унимался Хэнк.
    — Ну-у,— многозначительно ответил Высоцкий.
  — Извини, дружище. В твоей литературной подкованности у меня нет сомнений. Я спрашивал у адвоката.
     — Я не читал… Но содержание знаю. Мне показалось, что это глубокое произведение,— произнёс я.
     — Не читал, но содержание знаю… Да ты всё-таки мудень, приятель!
     — Скорее я — студень,— ответил я.
     — Отмороженный?— предположил Высоцкий.
     — Замороженный. Я в лапах статики. Мне не хватает развития.
    — Ладно,— примирительно сказал Хэнк.— Всего прочитать нельзя. Да это и не нужно. И потом лично я выразил бы все его мысли всего в двух словах.
     — Любопытно каких?
     — Они записаны на моей могиле. Не сочти за труд — просто прочти.
     — Меня не пустят в Америку. Надвигается карантин. Да и, честно говоря... я не верю в то, что вы умерли.
  — Вера всегда подводит. Зря ты ввязался в это дело, дружище. Юриспруденция и литература вещи несовместимые.
    — Как злодейство и гений?— спросил я.
    — Как пиво и водка,— вмешался Высоцкий.
    — Меня наняли...
    — Вы хороший адвокат?
    — Я номер один…
    — Ого. Вы часом не пишите?
    — Доносы?
    — Хотя бы письма.
    — Я пишу только ходатайства и жалобы.
    — Вы скромны, как настоящий автор.
    — Я всего лишь выполняю свой долг.
    — Тогда давайте выпьем молча,— предложил бард.
    Мы выпили. Я поинтересовался, почему мы пили не чокаясь.
  — Спросите об этом у Хемингуэя,— ответил Высоцкий и предложил взять ещё пару бутылок вина.
    — Я не против,— кивнул Хэнк.
    Поэты разговорились. Это был обычный человеческий разговор двух обдолбаных гениев, которые время от времени прижигали спиртным свои раны и снова бросались в бой.
     Тем временем в кафе подтянулись прозаики: Чехов, Достоевский, Гертруда Стайн. Появление последней означало то, что Хемингуэй мог быть где-то рядом. Я не ошибся.  Не прошло и минуты, как тяжёлой походкой в зал вошла гордость Америки. Писатель был всё в том же заношенном свитере. Хэм прошёл через весь зал и уселся за столик рядом с Тургеневым.
    — Вот и заявился тот, кого вы искали,— с усмешкой сказал Хэнк в перерывах между глотками.
      — Мог бы заглянуть раньше. Он ведь тоже писал стихи,— заметил Высоцкий.
     — Ему интересен Тургенев,— возразил Хэнк.— Держу пари, что он хочет поболтать с ним об охоте.
     — С тобою он поговорил бы о скачках...— сказал бард.
    — Со мною он не произнёс бы ни слова. Я бы тоже скорее всего промолчал.  Ты же знаешь, Влад, что бумагомараки терпеть не могут друг друга.
     — Но вы же общаетесь,— произнёс я.
     — Лично я хочу выпить,— ответил Хэнк.
     — Лично я тоже,— ответил Высоцкий.
     — Лично я получаю удовольствие от покера,— сказал я.
   — В таком случае, ты знаешь, что такое блеф,— сказал Хэнк.— Ну давай, дружище. Смелее. Другого шанса у тебя не будет. Скажи этому старому пердуну, что ты играешь на скачках и частенько блефуешь, а фортуна покупается на твой блеф. Он будет рад такому повороту сюжета.
    — Он пишет новую книгу о скачках?
    — Он пишет новую книгу о жизни после смерти.
    — Вернее о смерти после жизни,— уточнил Высоцкий.
    — Можно и так сказать,— согласился Хэнк.
    — Но я ни черта не понимаю в жокеях, а лошадей видел только по телевизору.
    — Какого хера?! В России нет ипподромов?
    — В России играют в другие игры.
    — Например?
    — Русская рулетка. В неё мы играем с рождения.
    — Ну, хорошо,— сказал Хэнк,— я сейчас вкратце тебе объясню, как выбрать лошадь и ты сойдёшь за мастера.
    Пока Фактотум объяснял мне, что к чему, Высоцкий взял гитару и начал тихо наигрывать незнакомую мелодию. Некоторые аккорды он сопровождал гортанными звуками. Подбирал необходимый размер слов. По отрывкам фраз я понял, что песня снова про дураков.
     С той поры как он умер, мало что изменилось.
     Время от времени бард прикладывался к бокалу и вновь возвращался к струнам.
    — Теперь ты знаешь, приятель, о скачках больше, чем я,— напутствовал меня Хэнк.
    Я глотнул из фляжки для храбрости. Икнул. Пожелал мужикам хорошего вечера и отправился к столику, за которым сидел тот, кто мне нужен.
    Вот только там было пусто.
   Хемингуэй исчез вместе с Тургеневым. Гертруда Стайн тоже ушла. Пушкин  отправился на очередную дуэль. Я оглянулся — Высоцкого с Хэнком вновь заволокло дымом. Чертовщина какая-то. Ну что же… Бывает и так.

                43

    Вернувшись домой, я накормил Покера. После возвращения с ответственного задания, он  слегка успокоился. По ночам по-прежнему орал благим матом, а вот днём мысли его были очень даже пристойные.
   Перед сном я подёргал фортуну за вымя. Большую часть виртуальных фишек я проиграл, тем не менее у меня появилось ощущение, что в скором времени я смогу сразиться на настоящие деньги. Я стану хайроллером. Это точно. Возможно, даже с приставкой «супер».
    Деньги! Опять деньги! Впрочем, денег-то как раз у меня не было.
    Следующие несколько минут были сами тяжёлыми в моей жизни. Депрессия была страшная. Я стоял у окна и долго выл на луну.
      К жизни меня вернула Анжела. Она молодец! Самая лучшая в мире из женщин.

                44

    Утром вновь начался карантин. Причину не объяснили. В воздухе барражировали самолёты и вертолёты. Под окнами ездили самоходки, разного рода «Акации» и «Геоцинты». Потом объявился «Буратино». За ним полз тягач с межконтинентальной баллистической ракетой, на которой стоял матюгальник. Нам всем сообщали, что дома лучше.
   Дома действительно неплохо. Вот только дела мои были подвешены в воздухе. Всё застряло. Никакого просвета. Мне не с чем и не с кем выходить в суд. Я весь день пил и старался поменьше думать. Я экономил энергию. Мозг трудился на холостых оборотах. И всё-таки, несмотря ни на что, я чувствовал, что многое у меня впереди. После вынужденного простоя, придётся засучить рукава. Мир полосатый. Вне всяких сомнений.
   Так оно и случилось! На ночь глядя мне позвонил Джек-Потрошитель. Волей-неволей пришлось включаться в работу.
     — Доброго вечера, сэр,— сказал он.
     — Вы назвали меня «сэром»?..
     — Я вспомнил, что родился в девятнадцатом веке.
     — Тогда действительно доброго!— сказал я.
    Приятно, чёрт побери, когда к тебе обращаются с уважением.
     — Мы живы, а это уже неплохо.
     — Этого мало.
     — Что же вам ещё нужно?
     — Несколько существительных.
     — Каких именно?
     — Нужно покопаться в словаре.
     — Покопайтесь! У меня есть время.
    Я сполз с кровати и отыскал на книжный полке орфографический словарь.
     — Нашёл.
     — Окей. О каких словах вы хотели бы поговорить?
     — О справедливости.
     — Ещё о чём?
     — О правах.
     — Человека?
     — И гражданина.
     — Ещё есть слова?— спросил Джек.
     — Честь, уважение, совесть…
     — Ого! Как много редких слов.
     — Без них тяжело.
     — Я лишь прошу о законности.
     — Сейчас поищу.
     — Поищите! Вы ведь мой адвокат.
     — Неплохой заметьте!
     — Значит, это слово непременно отыщется!
     — Я буду стараться.
     — Старайтесь, сэр!
    За «сэра» я буду стараться вдвойне. Мне пришлось долго копаться в этой «корзине» мусора, которая по большей части ничего не значила для современного обывателя.
     — Вот оно…— радостно сказал я.
     — Вы обнаружили слово «совесть»?
     — Да.
     — Ура!
     — Чертовски редкое слово! Написано мелкими буквами.
     — Но вы разобрали его?! Нашли приставки и суффиксы?
     — Я зрел прямо в корень.
     — Нам нужно обсудить то, что вы там увидели.
     — Не возражаю. Тем более я вижу даже в инфракрасном свете.
     — А в ультрафиолетовом?
     — И в синебурмалиновом тоже.
     — Круто! Но это не телефонный разговор!
     — Сейчас карантин,— напомнил я Джеку.
     — Смерти я не боюсь,— ответил он.
     — А как же быть мне?
     — Неужели вы боитесь рискнуть, адвокат?
     — Джек, ты говоришь мне о риске?!
     — Хм… Я не знал, что вы такой крутой перец, сэр! Извините меня, если я вас обидел.
     — Меня невозможно обидеть!
     — Ну тогда извините за то, что я вас огорчил.
    — Ты меня огорошил! Слово с корнем «горько» я много раз слышал на своей свадьбе. Имей в виду, никаких удавок я больше не потерплю!
     — Вы меня путаете?
     — Наоборот. Я хочу вас распутать!
     — Так когда мы всё-таки встретимся?
  — Не знаю… Причину карантина ведь никто не назвал. На улице можно заразиться, обанкротиться, замёрзнуть, сгореть, облысеть, поумнеть, обалдеть…
    — Я же сказал, что мне ничего не страшно. Единственное чего я боюсь, так это того, что люди никогда не узнают правду.
    — А им нужна правда?
    — Она нужна мне. Я не могу быть всё время в бегах!
    — В таком случае… Мы должны повидаться незамедлительно!— воскликнул я.
    — Вам действительно наплевать на карантин?!
    — Мне плевать на все карантины!
    — А как быть с комендантским часом?
    — Начхать и забыть! Вот только... я должен покормить кота.
    — Как много времени это займёт?
    — Не знаю.
    — Пять, десять минут?
    — Не знаю. Может быть, час… может быть, два. Возможно, три часа.
    — У вас тигр или кошка?!
    — У меня кот из породы тигриных.
    — Тогда я буду ждать вашего звонка.
    — Я позвоню!
     Закончив разговор, я отправился в кухню и положил коту на блюдце одну ложку корма. Покер посмотрел на меня укоризненно.
    — Ешь! — сказал я.— Голодным ты не останешься.
    Он съел всё довольно быстро. Я подложил корма. Потом ещё и ещё… Я никуда не спешил.
     Покер ел долго. Набирал вес. Я достал фляжку и занялся профилактикой против новых вирусов, которые непременно появятся. Процедура прошла неплохо. 
     Неплохо — это когда кот говорит с тобой на человеческом языке, а ты в ответ не можешь сказать даже «мяу». Отключился я рядом с миской.
    Мне снился ужасный сон. Будто бы я был правителем мира, в котором человек обрёл подлинное бессмертие. В этом мире карантин стал абсолютно бессмыслен. Людей не брала никакая зараза. Их расплодилось много. Я не знал, что мне с ними делать. Они устраивали митинги, выходили на площади. Каждый метил на моё место! Мне пришлось вложить все свои деньги в научные разработки. Я должен был найти вакцину против бессмертия. Честно говоря, я едва не сошёл с ума.
     От безумия меня в очередной раз спасла музыка Моцарта. Отрывок из оперы «Так поступают все женщины» проник в сознание словно лечебный бальзам. Я решил отблагодарить неизвестного абонента.
       Звонок был из банка... Предлагали кредит.
   — Сумма не ограничена! Всего сто сорок один процент годовых!— вещал вкрадчивый женский голос.
    — Это и подозрительно. Смехотворный процент. Я чувствую здесь ловушку,— сказал я, протирая заспанные глаза.
     — Вы настолько чувствительны?
     — Очень. Я ещё не опохмелился и моё тело всё трепещит.
    — Примите контрастный душ. Почувствуйте, как ласкает вас прохладная вода. Вы можете мыться даже горячей! Теперь у вас будут деньги!
    — Ого! Это заводит ещё сильнее! Честно говоря, у меня экстаз от этого слова.
  — У меня тоже… — сказала она и томно вздохнула.— Давайте вместе насладимся этим невероятным, божественным ощущением.
    — Как именно? — во рту у меня пересохло.
    — Я раздвину вам...
    — ЧТО… ЧТО ВЫ РАЗДВИНЕТЕ?!— закричал я в трубку.
    — Все границы. У вас появятся безграничные возможности. Для вас не останется никаких тайн и ничьих запретов. Каждая женщина со сногсшибательными формами захочет познакомиться с вами. Вы будете круче всех!
    — А вы хотели бы познакомиться с таким кадром как я?!
    — Без сомнения. Я уже вся горю! Но наша встреча состоится потом… Сначала вы должны дать мне своё согласие. Вы готовы?
    — Э-э… Дать согласие на что?
    — Опустите руку…
    — Уже!
    — Проведите её по своим бёдрам, нащупайте…
    — Я опережаю вас на мгновение.
    — Вы такой славный мужчина!
    — Не отвлекайтесь!
    — Хорошо. Нащупайте справа…
    — Почему справа?
    — Вы ведь правша?
    — Да…
    — У вас мужественная и очень умелая рука!
    — Невероятно!
    — Тогда нащупайте справа... пустой карман и представьте, что там лежат деньги.
    — А-а…
    — Да!
    — Я не могу представить!
    — Но почему?!
    — Я о деньгах сейчас не думаю!
    — Подумайте!
    — Не могу! Я думаю о другом!
    — ДУМАЙТЕ О ЧЁМ ХОТИТЕ, НО О ДЕНЬГАХ В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ!
    Её меркантильность меня подкосила.
   — Спасибо, но нет! Я человек свободный. Полёт моих мыслей не может укладываться в рамки финансовой кабалы.
    Я отсоединился.
     После разговора у меня остался осадок. Я не хотел расстраивать женщину. Это в принципе не в моих правилах. Но идти на её условия, значит расстроиться самому. Так что я сделал правильный выбор. Наступило успокоение. Полная релаксация. Я как следует над собой поработал. Ни одному психотерапевту не снился эффект от подобного аутотренинга.

                45

     Утром карантин отменили. Ограничения были сняты на сутки. Людям разрешили передвигаться без маски. Кнут без пряника не столь эффективен. Человек должен хотя бы иногда ходить на работу. Нужно платить налоги. Пополнять кассу взаимопомощи олигархов. Посещать церковь. Покупать свечки. Нужно обслуживать, прислуживать, преклоняться, кланяться, вилять, лебезить, страдать, просить, облизывать, испытывать страх. Нужно много чего делать. Только так рабочий человек оправдывает своё предназначение.
    Я вышел из дома осторожно. Крадучись. Я не люблю пряники. Хороших уже не делают, а лишь бы какие есть мне совсем не хотелось. По дороге на автобусную остановку я достал телефон и набрал номер Джека.
     — Вы накормили своё животное?— нервно спросил Потрошитель.
     — Кот сыт и доволен.
     — Вероятно, он съел всю рыбу, что плавает в  Ладоге.
     — Он не ест корюшку.
     — Предпочитает окуней?
     — Не угадали.
     — Плотву?
     — Мимо.
     — Лещей?
     — Совсем не в ту степь.
     — Тогда я сдаюсь.
     — Никогда не сдавайтесь.
     — А если я устал?
     — Мы говорим всего лишь минуту и обсудили только четыре вида рыб.
     — Я предпочёл бы обсудить судьбу одного человека.
     — Кого именно?
     — Мою собственную!
     — Не будьте эгоистичны!
     — Своя шкура ближе, чем чешуя всех рыб вместе взятых.
     — Вы не занимались политикой?
     — Я и так весь в грязи.
     — В таком случае нам нужно увидеться. Вы на грани,— сказал я.
     — И я о том. Кстати, грань эта тонкая,— ответил Джек.
     — Насколько?
     — Как лезвие бритвы.
     — Вы знаете толк в холодном оружии!
     — Так когда мы увидимся?
     — Давайте через час…
     — В том же кафе?!
     — НЕТ! ТОЛЬКО НЕ ТАМ!
     — Тогда где же?
     — На колоннаде Исаакиевского собора,— решительно сказал я.
     — Где?!
     — На колоннаде!
     — Мы будем там в безопасности?
     — Конечно! Там так высоко! Возможно, наконец, мы увидим Бога.
     — Вы уверены, что увидим?
     — Я уже ни в чём не уверен.
     — Тогда, может быть, лучше на шпиле Адмиралтейства?
     — Вы моряк?
     — С печки бряк…
     — А ещё хотите удержаться на шпиле!
     — Вы правы...
   — Я тоже думаю, что на колоннаде нам самое место. Подальше от людей и поближе к культуре. Что может быть лучше?!
      — Вы меня убедили, сэр. До встречи!
     Он сбросил вызов. Я заехал в офис. Мне надо было кое-что сделать. Кое-что важное. Я нацарапал на столе последнюю букву «Й».
   Затем я оставил телефон так, чтобы он закрывал только литеру «Х». Пусть Раздайбеда думает, что я у себя в конторе. Я не сомневался в том, что следователь отслеживает каждый мой шаг. В том случае, если майор решится втихаря обшмонать офис, я узнаю о нарушении своих прав.

                46

     Несмотря на то, что весенний день был довольно солнечный с запада-востока дул пронизывающий летний ветер. На колоннаду я смог подняться только на допинге.
     — Ну вот и вы, сэр!
    Забравшись на последнюю ступеньку, я поднял голову и увидел своего подзащитного. Если бы не нос, посиневший от холода, в старомодном котелке он смотрелся бы весьма элегантно. Потрошитель протянул мне ледяную руку и помог забраться на смотровую площадку.
      Под ногами простирался любимый город. Обалденная панорама! Дворцы, доходные дома, фонтаны! Пониже фундамента кости строителей всех этих чудес. Какое счастье, что мы видим только вершину айсберга.
     — Шикарный вид! Не правда ли?— спросил я.
    — Шикарный?..— переспросил Джек. У него зуб на зуб не попадал.— Вы правы, сэр. Вот только Дублин мне нравится больше.
     — Я в Дублине не был.
     — А в Париже были?
     — Не доводилось.
     — В Нью-Йорке?
     — Нет.
     — Гонконг тоже не посещали?
    — Ни разу. Там нет Ростральных колонн, Эрмитажа, Кунтскамеры. Да и денег на все эти поездки у меня тоже нет.
     — Может, пройдёмся. Я хотел бы согреться,— произнёс мой подзащитный.
     Наступая на пятки, идущим впереди нас туристам, мы двинулись вокруг колоннады.
     — Высоко,— сказал я.
     — Вам страшно?
     — Я не боюсь высоты. У меня иррациональный страх.
     — Какой именно?
     — Я опасаюсь того, к чему стремятся все люди.
     — А все люди стремятся к чему?
     — Подумайте сами.
     — Сам?
     — Да. Без подсказок.
     — То есть я не могу подглядывать в интернет, смотреть телевизор и читать газеты?
     — Не можете!
     — И как же мне быть?
   — Вот так! Думайте своей головой. Пошевелите своим процессором. Подключите свои нейронные сети!
     — Это непросто!
     — Конечно! Очень непросто. Но мы с вами не ищем лёгких путей.
     — Я могу запараллелить процессы?— спросил Потрошитель.
     — Как Юлий Цезарь?
     — Как просто Джек.
     — Попробуйте.
     — Пробую! Думаю и спрашиваю одновременно… Чем вам ещё по душе этот город?
    Я не мог не отметить острый ум своего подзащитного. Не менее острый, чем его нож.
     — У нас есть Аврора,— взяв короткую паузу, ответил я.
     — Богиня?
     — В каком-то роде. Это крейсер. Единственная икона, на которую стоит молиться.
     — Вы милитарист?
     — Скорее троцкист.
     — Какого толка?
     — Я бестолковый. Но гляжу больше влево. Кстати, поверните голову именно в эту сторону и вы увидите символ русской свободы.
     — Аврора до сих пор здесь?
     — Она ещё будет нужна.
     — Вы думаете?
     — Уверен!
     — На сколько процентов, сэр?
     — На двести.
     — Немало.
     — Даже на триста.
     — Я понял. Что ещё скажите о родном городе?
     — Здесь живут прекрасные люди, говорящие на трёх языках.
     — Каких, например?
     — Азербайджанском, таджикском и узбекском.
     — Братство народов?
     — Кретинизм идиотов.
     — Есть ещё, что добавить?
   — Если вы о красоте модных жилых кварталов, то каждый петербуржец хочет жить в одном из таких домов.
      — Не всем удаётся?
      — Таковых совсем мало.
— Кто же эти счастливчики?
— Они уникальные люди!
— Уникальнее меня?
— Насчёт вас у меня пока не сложилась целостная картина, но думаю, что многие из них вас уже давно переплюнули.
— На их руках больше крови?
— На их руках больше грязи. Под грязью кровь не видна.
— Давайте поговорим о деле?
— Мы как раз о нём и толкуем.
— Вы обязаны меня защитить!
      — Я взял на себя повышенные обязательства.
 — Как ста-ха-но-вец?
 — Как адвокат.
 — Я верю вам.
 — Не стоит… Мне нельзя верить.
 — Неужели… Вы лжец?!
— Я человек неразумный. Этим многое сказано. Достаточно будет того, чтобы вы мне доверяли.
— На это я, пожалуй, способен. Верить можно лишь в Бога, но… увы! В этом смысле, я грешен.
— Ваша вера иссякла?
— Пока я поднимался на колоннаду она стала значительно меньше горчичного зерна. Мы уже так высоко, а я здесь никого не вижу.
— Нам не нужны лишние уши.
— В таком случае, я продолжаю.
— Подождите!— я остановил своего подзащитного.
— Чего именно?— Джек выжидательно на меня посмотрел.
— Мне тоже нужно согреться.
     Северо-южный ветер крепчал. Я достал фляжку и сделал пару глотков.
— Вам лучше?
— Значительно! Хотите дёрнуть?
— Что это?
— Водка...
— Вы же знаете, что я пью только ирландский виски.
— Ирландский виски, сделанный на Земле?
— Разумеется. А разве виски перегоняют где-то ещё?
— В соседней Галактике, я уверен, работает несколько аппаратов.
— С чего вы взяли?!
— Гипотеза… Версия… Как юрист я анализирую данные. Так что вы хотели мне рассказать?
— В прошлый раз я остановился на том, что за Мэри я отправился в Лондон.
— В город туманов…
— В город обманов!
— Даже так...
— Это город продажных шлюх!— воскликнул Джек и мне пришлось напомнить ему, что он в культурной столице.
— Извините, сэр.
— Принимается. Так что вы сказали о шлюхах? Хороши эти сучки?— спросил я.
— Ну-у... Они всех цветов радуги.
— Не может быть! Я думал, что это город леди и джентльменов…
— Вам известно лишь то, что лежит на поверхности.
— Вы говорите про айсберг?
— Не понимаю о чём вы…
— Хемингуэя читали?
— Не доводилось.
— И не советую брать его в руки.
— Почему?
— Нет смысла. Он слишком тяжёлый. Один свитер весит немало. Давайте лучше вернёмся к Мэри.
— Мэри… Моя несчастная, любимая Мэри… — с болью в голосе воскликнул Джек.— Я долго её искал. Поднял на уши всех лондонских бродяг, те взбаламутили всех собак, собаки кошек, а кошки погнали крыс. Наконец, я её нашёл. И напрасно!
— Разочарование неизбежно!
— Я понял это чуть позже.
— Понимание приходит не сразу. Я ведь тоже только недавно понял, для чего появился на этом свете.
— И для чего же?— поинтересовался Джек.
— Для того, чтобы искать.
— Что искать?..
— Этого я пока что не знаю. Полагаю, что гелий-3, а может быть, даже-4.
     — Но гелий-3 находится на Луне?!
     — Близко? Согласен. Вот только дальше заглядывать я не решаюсь.
     — Дальше?! Но я даже на Луне не был ни разу…
     — Там никого не было… Впрочем, это неважно.  Продолжайте рассказ.
   — Хорошо… — сказал мой подзащитный.— Я встретил Мэри возле борделя, в котором она... работала и спросил её, как вышло так, что она стала доступной женщиной.
— Этот вопрос напрашивался,— согласился я.
— Вы думаете?!
— И вы думайте! Кстати, как идёт параллельный процесс?
— Своим чередом… Нейросети подключены.
— Хорошо. Продолжайте.
— Продолжаю… Итак, я действительно задал ей прямой, как стрела вопрос.
— Вопрос был прямой, как копьё!— уточнил я.
— Я думаю, как ракета...
— Думайте! И что ответила Мэри?

— Я такая, какая есть,— сказала она.— Добровольно я никогда бы не стала шлюхой. Так вышло. Такова жизнь. Я голодала… Должна была выживать.

— Она права. По дороге из одного мира в другой человек должен есть,— задумчиво произнёс я.
— Однако и я выживал! Тем не менее я не стал…
    От возмущения Джек не смог подобрать подходящего слова. Я бы на его месте не стал кипятиться. Жизнь, как колесо обозрения. Только что твоя люлька была выше сосен, а через мгновение она уже скользит по росе.
— Выживание выживанию рознь,— заметил я, опустив большую часть своих размышлений.
— Возможно… Но я сказал ей, что она не будет ни в чём нуждаться!

— Зачем я тебе такая?— спросила меня Мэри.
— Я тебя люблю!
— Это иллюзия. Обман...
— Это чувства, эмоции! Мне трудно смотреть на то, чем ты занимаешься. Брось это дело!
— Не могу. И потом, если люди узнают, что у тебя жена потаскуха, как мы будем жить вместе?!
— Мы уедем в Ирландию. Никто ничего не узнает!
— Кто-нибудь всё равно пронюхает?! Я знаю людей! Я знаю сыщиков! Ты подумал о последствиях?
— Я люблю тебя! Нам нужно уехать… Как ты этого не понимаешь?!  Здесь тебя запросто могут убить!
— Ха-ха-ха... С какой стати? Меня могут избить, изнасиловать, не заплатить. Но убить… Не перегибай палку!
   
— Я схватил её за руку. Мне довелось поработать в кочегарке. В каждом бицепсе двадцать дюймов чистого протеина.

— Отпусти. Мне больно!— умоляюще произнесла Мэри.
— Ты не ответила!
— Я не выйду за тебя замуж. И никуда не поеду! Мне и здесь хорошо!
      — Хорошо?!
 — Очень! Ублажая мужчин, я дарю им радость. И при этом я ни от кого не завишу!
 — Ты с ума сошла! О какой радости ты говоришь?!
 — О самой, что ни на есть прямой! О ней мечтают все мужики.
 — О ней мечтают блудливые самцы, которыми правит похоть и вожделение.
 — Как много слов… Я просто работаю!
 — Клянусь святым Патриком, ты во власти дьявола! Но ничего я подожду! Надеюсь, ты сама уйдёшь с улицы.
 — Не дождёшься!

— Как все бабы она была чертовски упряма,— сказал я.
— Очень… Поэтому и продолжила своё отвратительное ремесло. И тогда я решил действовать.
— Может, стоило подождать?
— Я похож на китайца?
— Скорее я похож на юриста. «Осторожность» — моё отражение в зеркале.
— Вы как аллегория истины?
— Только другого пола. Продолжайте. Я вас внимательно слушаю.
     Джек тяжело вздохнул. Я разбередил его память.
— Однажды вечером, я отправился в Уайтчепел и подкараулил одну из этих давалок, что работала на Бакс Роуд… Это было ужасно. Я не хотел её смерти. Просто я чувствовал, что если не вырву Мэри из когтей злосчастной фортуны, точно сойду с ума.
— Первая ваша жертва была Мэри Энн Николз?— уточнил я, зная всю подноготную «подвигов» своего подзащитного..
— Она самая,— возбуждённо ответил Джек.— Я узнал о том, как её зовут позже… из газет. Чёрт возьми… Я проклинал себя за жестокость… В этой жизни я даже мухи не обидел…
— Как насчёт комара?
— А при чём здесь комар?!  Я всё-таки не буддист… И потом я так страдал, что у меня не было другого выхода. На следующий день я пришёл к Мэри. К своей Мэри. Она снимала небольшую комнату на Миллерс корт.

— Это какой-то ужас! — запричитала она.— Этот изверг перерезал горло мисс Николз, а потом вспорол ей живот! Настоящий зверь!
— Я тебя предупреждал, что такое случается с проститутками!
— Это… случайность! Наверное, он решил не платить за услуги. Они поссорились и всё такое...
— Будет лучше, если ты примешь моё предложение и мы уедем отсюда,— сказал я.
— Я не могу… Я тебя недостойна!
   
— В Мэри было больше упрямства, чем в сотне ослиц. Но меня уже было не остановить.
— Остановитесь,— сказал я Джеку.
— Тогда я не мог!
— Я не об этом.
— О чём же?
— Стойте. Давайте пойдём вокруг колоннады против часовой стрелки. У меня закружилась голова.
— Хорошо. Пойдёмте в другую сторону,— согласился мой подзащитный.
— Не страшно?
— Что именно?
— Идти против течения.
— Немного.
— Мне тоже,— сказал я, отвесив оплеуху налетевшему на меня японцу.— Итак, где мы?
     — На колоннаде,— ответил Потрошитель, посмотрев на меня с нескрываемым уважением.
— Добро. Продолжайте рассказ.
— А что рассказывать… Я стал убивать!
— Глупо спрашивать, что вы чувствовали.
— Ничего. После того, как я загубил первую душу, я стал делать всё механически. Мне хотелось до смерти напугать Мэри, но она оказалась крепким орешком. После того, как в четвёртый раз я лишил жизни очередную шалаву…
— Кэтрин Эдоус?
— Да… Две других были Элизабет Страйд и Энни Чэпмэн. Так вот, когда я убил Кэтрин я отправился к Мэри. Я увидел её изрядно подвыпившую на Флауэр-стрит. Она шла под ручку с каким-то грязным пропойцей. Парочка топала в сторону Миллерс-корт. Редкие прохожие попадались на моём пути. Мимо проехал всего один кэб. Цоканье лошади эхом неслось по улице. Город жил в страхе. Ужас витал...
— Это я понял,— перебил я своего подзащитного.— Не перебарщивайте с литературой. Переходите к делу. Помните, что судья хочет поскорее вернуться домой.
— Sorry,— кивнул Джек и тут же поправился.— Извините... Итак, я догнал их у её дома.

— Это ты, Джек? — удивлённо спросила Мэри.
   
— Её глаза расширились. Мне показалось, что она стала о чём-то догадываться и даже протрезвела от страха.

— Эту ночь мы проведём вместе. Только ты и я.
— Но со мной уже этот... джентльмен, — она кивнула в сторону пьянчуги, который еле держался на ногах.
— Я заплачу больше! — при свете серебряного диска луны в моей руке блеснул соверен.
   
— Она усмехнулась.

— Дорого же ты меня ценишь, мой милый. Я беру гораздо дешевле.
— Сегодня я щедрый. Пользуйся случаем.
— Ладно… Пойдём,— неожиданно сказала она.
   
— Мэри взяла меня под руку.

— Эй… Ты куда, дрянь! Я тебя первый снял. Становись раком, сучка!— прошамкал беззубым ртом забулдыга.
— Пшёл вон отсюда, ушлёпок,— рявкнул на него я.
— Да ты никак ирландская свинья?!— взвился мерзавец.
— Отвали, импотент!— Мэри дала ему пощёчину.
— Да я… Я тебя... Я тебя прикончу, ****ина!— разошёлся этот кретин.
    
— Он попытался ударить Мэри. И тогда я зарядил ему кулаком прямо в зубы. Невежа отлетел ярдов на пять, утёрся и выплюнул последний свой клык. Мэри заливисто засмеялась. Я посмотрел на неё и с трудом удержался от того, чтобы не отвесить ей такой же правый прямой...
     Джека всего передёрнуло. Подобные откровения давались ему непросто.
  Я достал фляжку. Мне нужно было взбодриться и осмыслить сказанное моим подзащитным. На это требовалось время.
— Что было дальше? — примерно через три четверти часа спросил я.
     — Потом мы поднялись в её квартиру. Я в последний раз предложил Мэри выйти за меня замуж и покончить со всем этим дерьмом,— ответил Джек.

— Для щедрого клиента ты слишком много болтаешь! — сказала она и принялась раздеваться.
— Ты серьёзно? — спросил я.
— Конечно! Я должна отработать свой соверен.

— Я понял, что это не шутка. Мэри окончательно и бесповоротно выбрала для себя роль  продажной шлюхи. Уж извините меня за прямоту, сэр… но иначе не скажешь.
— Извиняю,— сказал я.
— Извиняете маньяка?!
— Мания вторична.
— Что же первично?
— Общество, породившее манию.
— Вы думаете?
— Стараюсь.
— Значит, наши мысли плывут по течению одной реки.
— Плывут?
— Ну хорошо. Идут!
— Я хочу, чтобы мы вместе выбрались на сушу. Мне не хочется утонуть.
— Это моя работа,— произнёс я.— Насколько я понимаю, дальнейшее мало чем отличалось от предыдущих четырёх случаев?
— Да… Потом я понял, что напрасно загубил несколько душ и погряз во грехе,— ответил Джек.
— Что, по-вашему, «грех»?
— А вы разве не знаете?
— Законодательным образом это слово не закреплено. Употребляя подобное понятие, мы тем самым признаём существование Бога.
— Но ведь мы этого не признаём!
— Конечно. Как мы можем признать того, кого ни разу не видели? Свидетелей передачи скрижалей нет. Отпечатки пальцев на ковчеге никто не оставил. Сам ковчег тоже куда-то исчез. С юридической точки зрения существование Бога, в том виде, в котором нам его преподносят недоказуемо.
— Но раз так, то и греха стало быть нет?— облегчённо выдохнул Джек.
— Грех нужен продавцам индульгенций. Если бы они продавали разум, я не задумываясь встал бы в очередь. Заканчивайте ваш рассказ.
— У нас была близость,— произнёс мой подзащитный.— Это случилось в первый и в последний раз. Мэри... отработала деньги, а я поставил точку в затянувшейся мелодраме.
— Согласитесь, довольно жирную точку...
— Это правда. Я как сейчас помню… Нож, кровь, её сердце...
— Вы оставили его на долгую память?
— Да… Господи… ЧТО Я НАДЕЛАЛ?!
— Вы убили пятерых человек.
— УБИЛ?.. Нет... Я не хотел. Так вышло...
    Джек схватился за лицо. К немалому моему удивлению парень начал рыдать с такой силой, что его плечи во время каждого всхлипывания взлетали метра на три выше купола. Образец монументального зодчества заходил ходуном. Опыт мне подсказывал, что и двух метров достаточно для покаяния. Я ошибался. Век живи, век учись — результат всё равно нулевой. Чтобы снизить эффект резонанса я вынужден был обнять своего подзащитного. Судьба Исакиевского собора на какое-то время перешла ко мне в руки.
     Примерно через пару часов невероятного нервного напряжения Джек успокоился. Я не терял времени даром. Анализировал ситуацию.
    Мне жаль было всех. Потрошителя меньше, чем кого бы то ни было. И всё же несмотря на то, что он был убийцей, можно даже с чистой совестью сказать — серийным маньяком, его самого жизнь пропустила через мясорубку. Покромсала на атомы. Фарш получился совсем несъедобный.
      — Я в порядке… в порядке,— сказал он, утирая слёзы.— На ком мы остановились?
— Вы остановились на Мэри и здорово на ней потоптались.
— Я должен был нагнать жути. Таково моё кредо. Именно поэтому у Мэри я вырвал сердце... Вам его показать?
— Оно с вами?
— Конечно. Я никогда с ним не расстаюсь.
— Не надо,— я отверг подобное предложение и тут же выдвинул логичное предположение.— А что если ей нравилось жить такой жизнью?! Не кажется ли вам, что вы поступили... эгоистично?
— Нравилось быть распутной?!
— В этом мире чересчур много штампов. В сущности, проститутки действительно дарят мужчинам радость. В объятиях женщины мужики получают наивысшее наслаждение. Секс — своего рода бонус за участие в игре «Огонь, вода и медные трубы». Если вдуматься, у человека так мало приятных мгновений в жизни. Да и потом в этом мире так много профессий, которые вряд ли уступают в продажности. Одни адвокаты чего стоят. А политики, журналисты… Шлюх гораздо больше, чем кажется.
— По-вашему, выходит, что я должен был оставить всё как есть?! — вскипел Джек и только очередной порыв ветра смог его охладить.
— Не кипятитесь! Я анализирую факты.
— И каков результат анализа?
— Неутешительной… Получается, что только коротая время с проституткой, по сути дела падшей женщиной, наша мужская братия ощущает себя в райских кущах. Согласитесь, это настораживает…
— Но какова причина подобного парадокса? Неужели весь разум наш в яйцах?
— В яйцах скрыто немало,— кивнул я.— Впрочем, мир несовершенен. Жизненный кубик Рубика на самом деле собрать так никто и не смог. Много проблем, неудач, разочарований. Все мы, по своей сути, с душком. Человек лишь отражение общества, которое представляет из себя компостную яму. Вот мы и думаем, что лучше подхватить триппер, чем стать причиной появления на свет ещё одной загубленной жизни.
— Вы тоже «с душком»?
— От меня разит за версту!
— Об этом я не подумал…
— Вы думали о себе. Это тоже вполне естественно.
— Насчёт проблем тут вы, пожалуй, правы,— оттолкнув беспардонного американца, не пожелавшему уступить дорогу, сказал Джек.
— Правота — редкий гость в моём доме,— произнёс я и дал пинка соотечественнику,  обозвавшему шпиль на Петропавловской крепости башней «Газпрома».— Но сегодня она заглянула на огонёк.
— В любом случае слово «любовь», я вычеркнул из своего словаря.
— Без тени сомнений?
— Окончательно и бесповоротно. Я больше никогда не влюблялся.
— Понимаю.
— И принимаете мои доводы?
— Мне нужно всё хорошенько обдумать.
— Как долго планируете думать?
— Пока не знаю. Дело это резонансное. Некоторые нюансы завязаны на международном праве.
— Простые дела вы не берёте!
— Что верно, то верно.
— Но в сложных делах можно запутаться.
      — Элементарно. Со мной такое бывало не раз.
— И тем не менее вы один из лучших адвокатов этого города?..
— Полагаю, что самый лучший.
— Тогда скажите на что я могу рассчитывать?
— Я же сказал. Мне нужно всё просчитать. Необходимо найти аргументы, подобрать факты, взвесить все «за» и «против».
— У вас точные весы?
— Точнее не бывает. У Фемиды таких нет и уже давно.
— В таком случае, я буду ждать вашего звонка.
— Хорошо. Ступайте и ждите! Я уже думаю. Вы тоже шевелите мозгами!
— Буду стараться. Пока.
    Джек направился к лестнице. Я глотнул из фляжки и посмотрел на бёдра проходившей мимо красотки.  Тот, кто придумал джинсы заслуживает Нобелевской премии по математике, физике, химии, медицине и всем другим возможным наукам. По литературе я бы тоже подкинул модельеру деньжат. Такие формы ни в сказке сказать, ни пером описать.
     С колоннады я спустился гораздо быстрее, чем поднимался и тут же вынужден был смешаться с толпой. Из-за гравитации я едва не убил в себе личность.

                47

    Автобус пришёл точно по расписанию. Я не зря чистил карму. Фарт снова был на моей стороне.
   Впрочем, я рано радовался. Грехов у меня не счесть. Это точно. Нежданно-негаданно автобус развернулся и поехал в другую сторону. На все вопросы кондуктор только мотала головой и делала вид, что не понимает меня. Я допускаю, что так оно и было. Её выдавали золотые зубы. У русского человека нет золотых зубов. У большинства они на полке лежат. А у этой на тебе… золотые! Я заглянул ей в голову. Всё было тщетно. Мне не удалось зацепился ни за одну извилину. Из её небольших полушарий я выскочил, как по маслу. Ну что же… Бывает и так.
    Сев на свободное место, я доверился фортуне. Это единственная женщина, которой  я вынужден доверять.
    Через полчаса автобус затормозил на кольце.
     — Всё… всё. Приехаль! — сказала кондуктор.
— Куда?— поинтересовался я, имея для этого все основания.
— Всё, всё… Приехаль,— повторила она настойчиво.
    Я понял, что между нами целая пропасть. Она владела двумя языками. Я с грехом пополам одним.
    На кольце было тихо. Тёплый весенний бриз, доносившийся с Финского залива,  приятно ласкал мне лицо. На заснеженных ветвях пальм пели птицы. Кажется, соловьи. Никогда не думал, что летом снегири могут так красиво объясняться в любви.
— Звуки самой природы. Не правда ли?— с подветренной стороны раздался голос человека, разбирающегося в прекрасном.
    Я обернулся…
    МРТ у меня через день, а диагноз мой прогрессировал. Закон подлости налицо.
  Окладистая борода с проседью, живые хмельные глаза, свитер из грубосвязанной шерсти…
— ВЫ?!— вместе с паром неожиданно вырвалось у меня по-английски.
— А вы кого ожидали увидеть? Мудака в маске?— удивился Хемингуэй, ответив мне по-испански.
— Скорее елдака в сказке!— сказал я на языке барбудос.— И всё же я в шоке!
— Шок… Это то, к чему я привык,— эту фразу писатель произнёс по-французски.
— Вы привыкли к электрошоку, а у меня просто шок!—  поддержав диалог, сказал я и почему-то вспомнил о Робеспьере.
— Это всё, что вы можете мне сказать?
     — Я подбираю слова… Оказывается я могу говорить сразу на нескольких языках!
— Я тоже. Однако самое главное, чтобы мы понимали друг друга.
— Я понимаю…
— Тогда говорите!
— Мне кажется, что сейчас вы должны выглядеть как-то иначе.
— Вы про трусы, в которых я не хожу на рыбалку?
— Тут вы попали прямо в яблочко. Кстати, на охоту вы тоже ходите без трусов?
— Это имеет значение?
— Мне нужна информация. Все свои знания по поводу вашей личности я черпал из поэтических сборников.
— К сожалению, честных поэтов практически не бывает,- покачал головой Хэм.
— Это ещё почему?
— Проблема вся в жанре. Чтобы заниматься подобным творчеством, нужно как следует согрешить: изменить, предать, обмануть... Хороший поэт всего лишь иллюзионист на арене цирка. Подобный тщеславный лжец не расскажет вам ничего стоящего. За душу берёт только правда.
— А я думал, что многие поэты способны беззаветно любить. Мне казалось, что они ведают, что такое раскаяние. Я не сомневался в том, что они близки к правде.
— Каждый стих — лебединая песня. Надрывная, долгая, порой очень красивая, но всё-таки лебединая. Из-за этого рифмоплёты живут очень мало.
— А как быть с прозаиками?
— То же самое… Циркачи. Ничего настоящего. Сплошной туман.
— Значит, вы…
— Фантазёр, выдумщик и лжец неприкаянный... Но  с вами я буду честен,— сказал писатель по-итальянски.
    Хемингуэй снял брюки и предстал передо мной в пёстрых семейниках...
  Погода неожиданно изменилась. Из центра Земли подул ветер. В небе появилось Северное сияние. Где-то рядом прямо с небо упал пеликан.
— Мы на Кубе?— озираясь по сторонам, спросил я на языке Гарибальди.
— Увы…— ответил Хемингуэй.— Впрочем, рыбалка везде одинакова.
— А удочка?
— Вот она.— В руке писателя появился короткий спиннинг.
— Как быть с наживкой?
— Она прямо передо мной!
— Вам повезло. Меня могло и не быть. Я сел в автобус, а он поехал в другую сторону.
— Вы поняли почему?
— Только сейчас догадался.
— Поделитесь откровением?
— Гравитация. Рано или поздно мы должны были встретиться.
— Вы творческий человек! Кто вы? Скульптор, художник, писатель?
— Я адвокат.
— Чёрт возьми!
— На вашем месте я бы выругался покрепче.
— Bullshit!— Хэм вернулся к родному английскому.
— Слишком мягко!
— Holy shit!
— Уже лучше. Не хватает огня. Вот послушайте…
    На языке Луки Мудищева я выдал такую тираду, что челюсть Хемингуя отвисла до самых колен.
    Нам пришлось повозиться, прежде чем она вернулась на место.
— Я много дрался… Но это по-настоящему жёсткий нокаут. Могучий язык!
    Писатель помассировал челюсть.
— Женщинам нравится… Однако по-русски больше ни слова! У нас действительно самое мощное оружие в мире,— сказал я.
— Ещё есть предметы для гордости?— спросил Папа Хэм.
— Ещё?.. Есть ружьё!
— Вы опять про оружие…
    — У русских это особая тема для гордости. Хлебом нас не корми, только дай посмотреть, как катаются танки. К тому же ружьё не зря всегда висит на стене.
     — Ого! Как вы подкрутили сюжет… Я понял! Вы гордитесь литературой?!
     — Как вам моя изворотливость?
     — Я прижал вас к стене?
  — Основательно придавили. К сожалению, на полках супермаркета вы не найдёте качественных товаров с надписью Made in Russia. А про нефть и газ говорить мне не хочется.
— О ком же тогда потолкуем? О вас?
— Можно и обо мне.
— И что же… вы хороший защитник?
   Хемингуэй поднял ставки до эсперанто. Я поддержал.
— Честно говоря, я уже устал повторять. Я — номер один.
— Но вам есть чему поучиться?..
— Без сомнения. Иногда мне кажется, что я не знаю элементарных вещей.
— Вы слишком скромны. С таким отношением к славе на этой земле делать нечего.
— Мне не нужна слава.
— Что же вам нужно?
— Деньги!
— Вы профессионал?
— Конечно! Поэтому мне интересно стоящее дело.
— Вы с подковыркой.
— Я любопытный.
— Насколько?
— Настолько, что не дотягиваю даже до среднего класса.
— Я думал, что все адвокаты миллионеры.
— Глубокое заблуждение.
— Неужели настолько глубокое?
— Глубже, чем Кольская сверхглубокая скважина. Моя потребительская корзина чуть тяжелее, чем у среднестатического пенсионера. Вот-вот начнётся цинга.
— Честно говоря, не ожидал.
— Встретить здесь адвоката?
— Встретить здесь человека.
— В таком случае я вам не завидую.
— Это ещё почему?
— Человек самое опасное животное. Я бы держался подальше от себя самого.
— Я охотник и могу сказать, что вы, чёрт возьми, правы. Если бы открыли охоту на человека, я принял бы в ней самое деятельное участие. Вот только ловлю дикого зверя следовало бы начать прямо с меня.
— С такой самокритичной позицией разве можно стать настоящим писателем?
— Можно и нужно. Настоящая творческая личность должна сначала на себе испробовать дробь, а потом уже угощать ею читателей.
— Но, в таком случае, будущего у писателя может не быть...
— Поэтому писатель обязан жить настоящим.
— А если для него в настоящем нет места?
— Тогда он выбывает из игры.
— Поэтому вы застрелились?
— Кто вам это сказал?
— Это доказанный факт!
— Но сейчас я живой. Это факт номер два.
— Но этого не может быть. Это факт номер три.
— И тем не менее это так. Это факт номер четыре.
— Как юрист я стараюсь оперировать только фактами.
— Как писатель я допускаю фантазии.
— Всегда?— уточнил я.
— Почти,— ответил Хемингуэй.
— Вам нравится слово «почти»?
— Мне очень! А вам?
— Я весь из него состою.
— В таком случае поговорим о чём-то другом. Мне показалось, будто мне знакомо ваше лицо.
— Мы виделись пару раз.
— В Италии? В Испании? Или, быть может, на вершине Килиманджаро?
— Это долгий разговор. Предлагаю потолковать об этом в другом месте.
  В поисках питейного заведения я покрутил головой, но ничего дельного не увидел.
— Неподалёку отсюда есть небольшое бистро,— перехватив мой взгляд, сказал Папа Хэм.— Вот только название у него какое-то странное.
— Не сочтите за труд озвучить?
— Кажется, оно звучит так: «Третий не будет лишним».
— Название соответствует духу русского человека.
— Интересно! Я не встречал ничего подобного ни у Толстого, ни у Тургенева.
— Они не жили во времена всеобщего карантина.
— В таком случае стоит расширить свой кругозор.
— Стоит ли?— Как никак, но я знал конъюнктуру отечественных забегаловок.
— Стоит! — ответил писатель.— Это ещё одно моё любимое слово.
— И моё! Вот только правильно ли вы поставили ударение?
— Поставьте его за меня. Не знаю почему, но я испытываю к вам доверие.
— Как к Уильяму Максвеллу Перкинсу?
— К вам даже чуть больше.
— Приятно!— сказал я.— Но чем я его заслужил?
— Ради меня вы изменили маршрут. Вы ведь хотели заехать в свой офис.
— Верно… Ради вас я пошёл на это.
— Честно?
— Конечно!
— На вас действует магия имени. Я обычный человек,— покраснев, сказал Хемингуэй.
— Вы необычный человек,— произнёс я.
— Бросьте! Не льстите!
— Не имею такой привычки. Оглянитесь. Вы ни на кого не похожи!
— Уймитесь! Я один из толпы!
— Нет. Толпа точно другая… Верните на место брюки и станьте таким, как все.
— Ах-да... Вы правы…— согласился писатель.— Выделяться нет смысла.

                48

    Крошечное бистро под названием «Третий не будет лишним» оказалось обычной разливухой.  Жажду здесь мог утолить любой, у кого не было денег на более ли менее приличную выпивку. Как я уже намекал, без хорошего допинга русский человек теряет ориентацию. Не понимает как ему жить. Медленно сходит с ума.
    В цокольном помещении находились три круглых столика.  Места стоячие. Без швартовки. Заправился и вперёд.
   Два стола оказались заняты. Мужики отдыхали после тяжёлого трудового дня. Лечили расшатанные нервишки. Опасаться вирусов было нечего. Всё проспиртовано. Даже воздух.
    Дородная продавщица, с глазами замершей в развитии тёлки, стояла на разливе. В постели такая баба — огонь! По жизни к ней могли накопиться вопросы. Её яркий макияж соответствовал обстановке. Позолоченная мишура добавляла колориту. Всё было дёшево и сердито.
     — Что будем пить?— спросил я Хемингуэя.
— Дайкири здесь подают?
— А вы как думаете?
— Думаю... вряд ли. Возможно, мохито, но я не уверен. Ваше мнение?
— Мохито можете исключить также смело, как и дайкири.
— Тогда, быть может, подойдёт «Кровавая Мэри»?
— Кровавыми Мэри я сыт на сегодня по горло.
— Как насчёт виски?
— Назови это слово, вас здесь не поймут.
— Шампанское?
— Нас могут принять за двусмысленных.
— Почему? — искренне удивился Хемингуэй.
— Мужики не должны пить шампанское. Это напиток дам.
— Меня в детстве одевали, как девочку,— шёпотом сказал писатель и улыбнулся.
— А моя мама хотела девочку, но получился...
— Мальчик?
— Адвокат.
— Вы хороший адвокат?
— Вы уже спрашивали.
— Разве?
— В этом нет никаких сомнений.
— Да-да… Я вспомнил. Не забывайте, что мне сделали тринадцать электрошоковых процедур.
— Мне их сделали больше.
— Неужели?!
— Я живу в стране, где очень популярна шоковая терапия.
— Damn!
— Вы опять выбрали слишком мягкое выражение. Показать, как надо?
— Нет!— Хемингуэй потрогал челюсть.— Я помню, что нахожусь в культурной столице.
— Забудьте о географии.
— В таком случае… Я попробую сказать по-русски… Ёшкин кот!
— Детский лепет.
— Твою мать!
— Уже лучше. Но всё равно ерунда!
— Я выдохся!
— А я едва не задохся. Глядя на окружающий мир, я вынужден перед зеркалом каждый день давать жару.
— Я раньше перед зеркалом пел,— сказал писатель.
— Я только пью.
— Вы дьявольски одиноки.
— У меня есть кот!
— Шестипалый?
— Не дай бог. Он и пятью пальцами гребёт под себя так, что вам и не снилось.
— Так что будем пить?
— Я предлагаю водку.
— Ничего другого не остаётся,— согласился Хемингуэй.
— Ничего другого больше не надо,— сказал я и сделал заказ.
    У меня в кармане лежала фляжка. Я всё время порывался её достать, но проклятая питерская интеллигентность мешала мне жить. Пришлось заказать сомнительной беленькой с примесью разного рода экскрементов, о существовании которых лучше не знать. Пока я заказывал водку, писатель незаметно для всех забросил за прилавок спиннинг и натаскал из пластиковой банки кильку, которая пришлась нам в виде закуси. Не ахти, конечно, но это лучше, чем ничего.
     Свободный столик оказался в нашем распоряжении.
— Будьте здоровы!— Хемингуэй поднял пластиковый стаканчик.
— Я ждал от вас другого тоста,— заметил я.
— Например?
— Ну…— призадумавшись, я предложил на выбор несколько вариантов.— Будем умнее! Станем разумнее! Думаем головой!
— И что же мне выбрать?..
— Что хотите. Однако, я полагаю, у вас есть собственный вариант.
— Вы правы. Я не люблю клише. Как настоящий писатель, плагиатом не занимаюсь. Я предлагаю такой тост: «Думая головой, станем умнее разумного!».
— Отличный тост! Выпьем за это.
    Мы накатили.
— Вы талантливый автор,— сказал я.— Думаю, вам бы хотелось написать ещё пару-тройку романов.
— Количество макулатуры не в счёт. Я всю жизнь искал всего лишь одну дельную мысль, которая могла бы очистить этот мир от разного рода скверны.
— И что же… нашли?
— К несчастью Джон Донн родился раньше меня... Кстати, вы не ответили, где мы с вами встречались?
— Первый раз возле «Литературного кафе». Вы налетели на меня словно бык. Честно говоря, у меня плечо до сих пор болит.
— А-а… Так это были вы? Вы что, следили за мной?!— выражение лица Папы Хэма изменилось.
— Если вы думаете, будто бы я работаю на Бюро, то уверяю вас, что это не так.
— Вы точно не соглядатай Гувера?..
— Гуверу уже не нужны соглядатаи. Ну а кроме того, я адвокат. Я по другую сторону баррикад.
— Я верю вам… Хочу верить. И всё же, как вы оказались на моём пути?
— Я заглянул в «Литературное кафе». Рассчитывал вас там застать.
— Какого чёрта мне делать в этом убогом заведении?!
— Хотя бы надраться!
— Когда я хочу выпить, мне важно, чтобы мне никто не мешал и я мог спокойно подраться! Писатели не лучшие собеседники. А в спарринг-партнёры они вообще не годятся. У них прокачана только задница.
— Сильно сказано!
— Доверьтесь на слово Папе Хэму.
— Почему вас прозвали Папой?
— На маму я не похож.
— Есть ещё версии?
— Они слишком интимны.
— Это моя любимая тема.
— И моя. Но сейчас лучше расскажите, где мы с вами встретились во второй раз?
— Это было как раз всё в том же кафе. Вы общались с Тургеневым, а потом куда-то исчезли.
— Верно,— сделав глоток, хмыкнул Хэм.— Я не хотел туда идти. Я уже говорил, что терпеть не могу щелкопёров, которых распирает собственное тщеславие. Эти ****юки самые эгоистичные твари на свете... Меня притащила в кафе Гертруда. Она хотела познакомиться с Цветаевой. Мне всегда казалось, что её тянуло к русской поэзии и в особенности к поэтессам. Что же касается Тургенева, то это большой талант. Не такой могучий, какой был, скажем, был у Льва Толстого, но пару дельных вещей он смог выудить из своей башки.
— Не хочу показаться назойливым, но как адвокат я должен многое знать…
— Спрашивайте!
— С Тургеневым вы говорили об охоте?
— Конечно. Я обожаю охоту. Наравне с корридой, боксом и женщинами. А что вам нравится больше всего?
— У меня в фаворитах покер.
— Часто выигрываете?
— Часто проигрываю.
— Не хватает везения?
— Не хватает таланта.
— Неужели вы настолько бездарны?
— У меня есть способности, но в чём именно они выражаются, я пока так и не понял.
— Возможно в адвокатской деятельности? Вы ведь номер один.
— Там я просто ноль с одной палочкой.
— С одной палочкой... Вот вы как повернули,— с прищуром сказал Хемингуэй.— В таком случае, как насчёт баб?
— У меня есть одна на примете,— ответил я.
— Хорошенькая?
— Богиня.
— Волшебница?
— Чародейка!
— Блондинка?
— Ага!
— Овал лица как у ангела?
— Да. А профиль как у архангела.
— Грудь пятого размера?
— Точно!
— Попа, как орех?
— Как орехи! По два кокоса на брата.
— А зовут как? Часом не Анжелика?
— Как вы узнали?!
— МЫ ЗАВИСАЕМ НА ОДНОМ ПОРНОСАЙТЕ!
— Я думал, что вы предпочитаете реальное общение! Предупреждаю, я её не отдам!— воскликнул я со всей своей пролетарской решимостью.
— Не многовато ли, два кокоса на брата?
— В самый раз! У вас их было четыре!
— Я тогда был чертовски счастлив!
— Я тоже хочу быть счастливым! За каждый кокос я глотку перегрызу.
— Хотите сразиться?— писатель сжал кулаки и встал в стойку.
    Мужики оживились. Им всем не хватало зрелища. На самоизоляции народ заржавел. У меня самого чесались руки. Ожоги до конца ещё так и не зажили.
— Я адвокат и предпочитаю не нарушать закон,— сказал я, найдя достойный выход из щекотливого положения.— Драться можно только на ринге или на поле брани.
— Вы уверены, что я сяду с вами на одном поле?
— Лучше на одном поле, чем на одних нарах.
— Так зачем вы меня искали?— Хемингуэй вернулся к столику, сделал глоток, сморщился и выразительно на меня посмотрел.
— Я веду одно дело…
— Только одно?
— Всего у меня три кейса, но вас касается только одно дело. По нему обвиняемой выступает литература.
— А кто тогда потерпевший?
— Вы!
— То есть как я?!
— Есть мнение, что литература убила вас. Меня наняли её защищать.
— Вы серьёзно?
— Абсолютно.
— Но литература не способна убить даже мухи.
— А комара способна прикончить?
— Только если око за око…
— Но согласитесь — литература может если и не убить, то, например, довести до самоубийства!— воскликнул я.
— Слово, как известно, самый острый кинжал! На этом погорели Цвейг, Томпсон, Цветаева. Что касается гениального Джека Лондона, то это вообще отдельная история,— согласился Хемингуэй.— Однако литература в целом, это скорее лечебный бальзам для гниющих человеческих ран. Я был на войне и знаю о чём говорю. Литература призвана развлекать, обучать, моделировать, объяснять, рассуждать, давать, делиться, создавать, созидать, наставлять, удивлять, смешить, заботиться и дарить людям радость. Литература — это проводник, который в состоянии вывести из самого тёмного леса. Разумеется, если только у вас хватит мозгов не идти вслед за разного рода сусаниными. Знаете, в очень популярной сказке главной героине —  Машеньке, перед тем как отправиться к трём медведям, нужно было прочитать пару книг.
— Но почему тогда мы до сих пор блуждаем в этой тайге?— спросил я.
— Многие не знают, где они вообще находятся. Люди собирают грибы и ягоды. Охотятся на оленей и кабанов. Им незачем выходить из лесу. Это их дом. Скажу вам больше. Земляника весьма недурна со сливками, а клюква понижает температуру.
— Но кто же тогда виноват в вашей смерти?
— А вы не поняли?
— Пытаюсь понять. Но честно говоря, я запутался. Видите ли, когда я пью, то тупею больше обычного.
— А мне казалось, что после выпивки должно наступать просветление...
— Не думаю. Полагаю, что в этой жизни ничто не даётся даром,— без раздумий сказал я.
— Вы увлеклись моими романами. Впрочем, я рад, что вы схватываете всё на лету!
— Вот почему я частенько витаю в облаках.
— Не вздумайте опускаться на землю!
— Деваться некуда. Сильная гравитация.
— Вы правы,— после небольшой паузы сказал Хемингуэй.— Именно поэтому люди пока не могут отправиться к Марсу. Я ведь тоже не сразу понял, что стал чужим на этом карнавале абсурда… Перед смертью я видел сон.
    Писатель опустил голову и примерно на полчаса я его потерял.
— С вами всё хорошо?
— Да-да… Я вспомнил наш дом в Ки-Уэсте,— медленно сказал он.— Это был вечер… Я прилично набрался дайкири. Открыл окно. Тишина. Но я-то знал, что приближалось цунами. На востоке багряное солнце плавно опускалось за горизонт. Словами такое не передать. Парадокс… Но я ничего не почувствовал... Мне стало всё безразлично. Пустота. Полный вакуум…
— Что было потом?— осторожно поинтересовался я.
— Потом… Потом раздался стук в дверь. Когда я её открыл, увидел какого-то человека. Впервые в жизни я не смог различить лица. Это ужасно… Мы стояли, смотрели друг на друга часа два или три… Может быть, дольше. Возможно, лет сто. Счётчик времени отключился...
— Как выглядел этот человек?
— Не знаю... Я помню только, что костюм у него был серого цвета.
— Серого цвета? Вы уверены?!
— Абсолютно. От него ещё шёл какой-то бодрящий запах. Смесь аромата Clive Christian No.1 и грязных носков. Затем он закурил сигару и запах исчез.
— Что было потом?— Я почувствовал, как капля пота от волнения юркнула по виску.
— Ничего… Вернее, я ничего больше не помню.
— И утром настал конец?..
— Полный и сокрушительный.
— Но всё же праздник всегда с нами! — мне захотелось подбодрить своего знаменитого собеседника.
— Праздник там, где есть место для творчества. А где есть место для творчества, там отсутствует праздник.
— Замкнутый круг?
— Бесконечная афера. Мы живём на Земле.
— Но вы хотя бы не жалеете о том, что позволили литературе стать частью вашей жизни?
— Наверное, я мог быть более правдивым,— после непродолжительных раздумий сказал писатель.— Но тогда мне гораздо раньше пришёл бы конец.
— И это был бы другой Папа Хэм,— предположил я.— Не так ли?
— Папы могло и не быть.
— Другой был бы лучше?
— Другой был бы другим. Знаете, кто самые правдивые на земле люди?
— Я бы сказал адвокаты, но промолчу.
— Молчите!
— Молчание — золото.
— В вашем случае калифорний!
— Самый дорогой на планете металл?
— Тщ...
    Хемингуэй приложил к губам палец.
    Мы замолчали. В полной тишине пили тёплую сивушную водку. Закусывали килькой. Когда килька закончилась, я забросил спиннинг. Хотел поймать селёдку с картошкой и маринованным луком, но у меня ни черта не вышло. Так прошёл час. Может быть, даже два.
— Неужели самые честные люди — военные?— униженный отсутствием фарта, я первым прервал молчание.
— Не угадали. Военные на вечных маневрах. Честные люди не петляют, как зайцы.
— Тогда, возможно, врачи?
   — Врач от слова «враньё». Эти «клопы» в белых халатах сосут деньги и не торопятся даровать людям бессмертие.
    — Так всё-таки, как насчёт адвокатов?
    — Больших ублюдков свет не видывал. За бабки они оправдают даже Иуду.
    — Я оправдал бы его за бесплатно.
    — Вы что… адвокат?
  — У меня уже мозоль на языке!— в сердцах сказал я.— Я устал повторять, что я — профессиональный защитник.
    — Простите меня. Я не хотел вас обидеть!
    — Прощаю… Хотя мне обидно!
     Я захмелел и чувства мои обострились.
  — Это всё ЭСТ. Не принимайте мои слова на свой счёт,— примирительно сказал Хемингуэй.
     — Я уже принял.
     — На счёт?
     — На грудь.
     — Тогда продолжайте угадывать.
     — Вероятно, кузнецы? — предположил я.
     — Вы почти рядом.
     — Насколько рядом?
     — Я бы сказал «горячо».
  — Если горячо, то я рядом с печкой. Если я рядом с печкой, значит, попахивает крематорием… А раз так, то это... покойники?
    — Тут вы хватили через край. Они предельно честны в своём статусе и никогда не лгут, но всё же, если говорить о мире, в котором есть хоть какие-то признаки жизни, то самый честный народ... инопланетяне!
     — Откуда вы собственно…
     — Знаю об их существовании?
     — Да.
     — Знаю и всё. Инопланетяне другие, а это уже хорошо.
     — Уверяю вас — они разные!
     — Они предельны конкретны и не пишут стихов!
     — Вы тоже! Но это не значит, что вы пришелец с далёких звёзд.
     — Кто знает… Кто знает… В любом случае, я чужой на этой жизненной панихиде…
     — Ну хорошо,— произнёс я.— Здесь хреново. А там?
     — На том свете?
     — Да.
     — Только дислайки.
     — И всё же вы рискнули заглянуть за кулисы…
   — Деваться было некуда,— сказал Хемингуэй.— И потом когда тебе шестьдесят, ты не заглядываешь в критические статьи, чтобы прочитать чьё-то мнение. У тебя уже должно быть что-то своё.
     — Я встречал людей, у которых и в семьдесят не было ни одной своей мысли.
     — Я видел тех, у кого в девяносто голова издаёт странный звук.
     — Давайте подобьём бабки,— произнёс я.
     — У меня только доллары.
    Народ в разливухе затих. Это волшебное слово было понятно без перевода.
     — Я не о деньгах,— так чтобы все слышали, я перешёл на родной язык.
    Мужики огорчённо выдохнули.
     — Вы имели в виду, что пора подвести итог?— уточнил Хемингуэй.
  — У каждого разговора есть начало и есть свой конец,— ответил я на языке своего собеседника.
     — Вас в большей степени интересует конец?
     — Я стараюсь зрить в самый корень!
     — А если корни лежат глубоко?
     — Тем интереснее покопаться на грядках.
     — Чем глубже корни, тем сложнее их поливать.
     — Чем глубже корни, тем крепче дерево!
     — Вы не пытались писать?
     — Мне сказали, чтобы я не пытался.
     — Кто сказал?!
     — Хэнк.
     — Этот старый алкаш?!
     — Вы старше!
     — Он перегнал меня по части выпитого спиртного!
     — Это спорный вопрос.
     — И что он сделал такого, коли выпил больше меня?
     — Он сделал немало.
     — Ну, что у него есть?!
     — Признание и кварта виски.
     — Где мне его найти?
     — Для того, чтобы нажраться?
     — Для того, чтобы набить ему морду.
     — Он чертовски хорош в бою.
     — Что вы пристали ко мне с этим задротом?! Я лауреат Нобелевской премии!— взбесился Хемингуэй.
     — Он гений,— ответил я.
     — Никому об этом не говорите.
     — Боитесь потерять славу лучшего писателя Америки?
— Как вам сказать…
— Честно! Вы сказали, что вам ведомо это слово.
— Он чертовски хорош.
— Приятно, чёрт возьми, что вы согласились.
— С чем?
— С тем, что он хорошо писал.
— Писал он скверно. Он был дьявольски хорош в постели. Если этот дурень поимел столько баб, значит, в этом деле он просто мастак.
— Вы не допускаете, что женщины ценили в нём нечто большее?
— В нём нет ничего, кроме дерьма.
— Дерьмо вокруг нас. И мы неплохо уживаемся с таким количеством разных фекалий.
— Мы вляпались в них по самые уши,— согласился писатель.
— И даже выше,— сказал я.
— Чем выше взгляд, тем их больше?
— Вы тоже заметили?!
— Уже давно. Поэтому я начал писать.
— По-вашему, писатель — ассенизаторская машина?
— Аккумулятор всего говна на планете. Так будет точнее.
— И всё-таки дерьмо дерьму рознь. Стул может быть разным.
— Стул привык видеть только задницу.
— Вы знаток стульев!
— Я их слишком много сменил. Они должны меня ненавидеть.
— А может, любить? Каждому существу в этом мире важно чувствовать свою нужность.
— Давайте накатим и подобьём бабки!— предложил Хемингуэй.
    Мы выпили. Я сжал кулаки. Потом выдохнул и почувствовал, как сивуха прошла через печень. Как ни крути, но я прилично задолжал организму.
— Итак, литература не виновата...— сказал я.— Как потерпевший вы сами признали, что это факт.
— И я не собираюсь отказываться от своих слов.
— Но кто же тогда виноват?!
— Подумайте!
— Мне нужен однозначный ответ!
— Я не мечусь.
— Вы были женаты четыре раза.
— Всего четыре раза,— заметил Хемингуэй.— У меня было гораздо больше возможностей.
— В таком случае я предлагаю привлечь жизнь к уголовной ответственности,— сказал я.
— Прецеденты такие были?
— Мне кажется, что только в литературе.
— Литература меня не интересует. Я от неё устал.
— Копнули чересчур глубоко?
— Мой ковш дотянулся до магмы.
— Ого! Вы здорово обожглись?!
— У меня ожёг пятой степени. Вы знаете, что такое ожоги?!
    Я показал свои руки.
— Как вам такое?
— Ерунда. Небольшое повреждение эпидермиса. Посмотрите лучше на это.
    Хемингуэй засунул в рот руку по самый локоть и вынул на стол все свои внутренности. Почки, печень, селезёнку, желудок. Печень здорово пострадала. Процентов на девяносто. Это была чёрная студенистая масса от которой шёл стойкий запах дайкири, мохито, портвейна, шампанского, виски и ещё с десятка напитков, которые с удовольствием пользовал её обладатель. Последними Хэм извлёк из себя простату и сердце. От них остались обгорелые головёшки. Он сжёг себя практически целиком.
— Едрёна вошь! Какая гадость! — раздался возглас со стороны соседнего столика.
— Вы совсем очумели?! Вам что мало закуски?— завопила за стойкой замершая в пубертатном периоде корова.
— Бляха муха... Шашлык подгорел,— прыснул мужичок с руками пропитанными солидолом.
    Хемингуэй вернул всё на прежнее место. Народ затих. Я заказал водки.  У моей печени  оставался маленький бонус. Мы накатили.
    Какое-то время, я не мог произнести не единого слова. Находился под впечатлением от жизни. Эта сучка с лёгкостью может сожрать человека. Без остатка. Никаких сантиментов.
— Счастье в неведении…— наконец сказал я.
— Счастье в незнании этого слова,— произнёс Хемингуэй.
— Вот как...
— Знаете, дружище где я хотел бы родиться?
— Не знаю и знать не хочу.
— Почему?!
— Я буду думать, что там лучше чем здесь. Бесполезные муки.
— И всё-таки...
— Полагаю, что ответ будет нетривиальным.
— Попробуйте угадать.
— На Кубе?
— Нет.
— На Арубе?
— Не-а.
— В Антарктиде?
— Уже теплее... На Южном Сентинельском острове, что находится в Андаманском море. Это последний оплот нетронутой цивилизации. Там живёт племя, которое не пускает к себе чужаков. Они понятия не имеют, что находится за пределами их острова и живут своей жизнью. Эти черти по-настоящему счастливы. Вне зависимости от пола, все они словно живое воплощение Евы, которая до сих пор там гуляет в девицах и не подпускает к себе похотливых, истекающих вонючими слюнями мужиков.
— Им повезло. Жизнь оказалась к ним благосклонна. У нас всё иначе,— заметил я.
— Согласен. Наша жизнь какая-то странная. Для меня она почти что ничто…— сказал Хемингуэй.
— Абсолютно бессмысленна. Полный ноль.
— Это значит, что меня убило ничто...
— Видимо, так.
— Очень обидно.
— Согласен. Когда убивает нечто, хоть что-то понятно.
— И всё же, неужели мотив был только у жизни?..
— У неё возникает умысле на убийство с момента рождения человека. Любой младенец в люльке априори находится под прицелом. Единственное о чём он не знает, так это о времени и способе казни.
— Я выбрал свой способ,— задумчиво сказал Хемингуэй.
— Почему вы ушли именно так?
— Чёрт его знает... Я с детства любил оружие. Самый верный способ, чтобы  этому миру сказать «Прощай!».
— Я думал, что вы как раз сказали «Прощай!» оружию.
— Я писатель. На страницах книг я могу толковать о чём вздумается. Там я ребёнок, который может относительно безбоязненно лепить из пластилина всё, что угодно. На самом деле смерти я частенько говорил: «До свидания!».
— А решила всё жизнь?
— Да. Та жизнь, которую я выбрал.
— И она выбрала довольно жестокий способ поставить точку.
— Она?.. Вы считаете, что жизнь женского рода?— Хемингуэй с интересом на меня посмотрел.
— А разве нет?
— Хм... На чём мы остановились?
— На жизни… Она была к вам жестока.
       — Ко мне?.. Не более жестока, чем ко всем остальным. Многие животные, погибшие от пуль, выпущенных из моего ружья, умерли в страшных муках. Вот скажите мне, чем я лучше косуль, львов или буйволов?
— Думаю, что ничем.
— Лукавите?
— Говорю правду. Я поставил вас в один ряд с баранами.
— Ну что же, это достойное соседство...
— Третий не будет лишним?!— над моим ухом громыхнул голос подошедшего мужика с большим шрамом, идущим от верней губы к тому месту, где у человека скрывается мозг.
— Сет — моя любимая комбинация,— ответил я.
— Не понял?!
— Да что ты с ними базланишь, Петрович! Это же два козла!— со стороны соседнего столика послышался голос приземистого мужика, допивающего уже пятую соточку.
— Интеллигенты бляха сраные из Америки!
   Сотряс воздух бас, который с лёгкостью перекрыл бы звук выстрела пушки, палящей на потеху публике ежедневно с бастиона Петропавловской крепости.
— Что они говорят?— спросил Хемингуэй.
— Называют нас козлами,— ответил я, предчувствуя неприятности.
— О-о! Передайте им спасибо за комплимент!
— Передайте сами.
     Хемингуэй повернулся к мужикам.
— Благо-да-рю!— по слогам на ломаном русском сказал он.
— Ёпти! За что?!— усмехнулись они.
— За то, что вы видите в нас животных. Никакого лицемерия. До гомо сапиенсов мы ещё не доросли,— ответил я.
— Чего?!
— Как-то так.
— Ну едрива мать! Держитесь.
    Два стола объединились. Мужики недружелюбно двинулись в нашу сторону.
— У нас проблемы?— нахмурив седые брови, спросил Хемингуэй.
— Мы слегка зацепили жизнь,— ответил я.— Так что это вполне естественно.
— Судя по их обозлённым мордам, мы её сильно задели!
— Прямо в кость!
— Получилось довольно жёстко...
— Так вышло.
— Я не привык спускать…
— Я привык, но не прилюдно.
— Нарушим правила?
— Придётся.
 Драка была короткой. Папа Хэм оказался дрянным боксёром. Мачо прилично досталось. Легенда испарилась. Ореол растворился в дымке. Спиннинг тоже куда-то исчез.
    Что касается меня, то я обладал крепкой челюстью. Выдержал град ударов. Лишился пары-тройки зубов. Порадовался за то, что не успел вставить пломбы.
 Мужики здорово на нас оторвались и прилично устали. Воспользовавшись передышкой, я собрал на полу клыки и достал фляжку. Интеллигентность отбили у меня вместе с почками. Стесняться было уже не резон.
— В нашем заведении нельзя распивать принесённые с собою напитки!— заголосила карнавального вида корова.
    В ответ я показал ей окровавленный язык. Хемингуэй с трудом разогнул изрядно опухший средний палец.
   Мы победили! Выстояли! Отстояли свою честь! Отлежали честное имя!
   Я накатил. Передал фляжку Хэму. Тот выпил и дал освежиться нашим противникам. Они такие же бурлаки. Мы все тянем одну житейскую лямку.
   По кругу фляжка вернулась ко мне. Из разливухи мы уползали на четвереньках.
— Здорово нас прижало к земле,— хлюпая носом, сказал писатель.— Лично у меня все колени в шрамах.
— Почему жизнь над нами так издевается?
— Что тут удивительного… По-вашему, жизнь ведь женского рода. Так что это вполне естественно.
— Хеппи-энд только в фильмах?
— Победителю не достаётся ничего!
— Я так и думал.
— Может, поднимемся на ноги?— предложил Папа Хэм.
— Стоит ли? Встать на ноги очень непросто, а устоять ещё сложнее.
— Предлагаете остаток жизни провести на коленях?
— Ну хорошо... Давайте попробуем!
    Придерживая друг друга, мы приняли вертикальное положение.
       Хемингуэй достал из кармана брюк трубку и кисет с пахучим кубинским табаком.
       Раскурив трубку, он протянул мне руку.
— Хорошего вечера!
— А вам ночи без сновидений! Кстати, где мне вас найти?— спросил я.
— В порту. Я бросил якорь на яхте «Пилар».
— В Россию вы прибыли под своим именем?
— Разумеется, нет. Спросите у вахтенного Сукина сына в свитере. Он проведёт вас ко мне.
— Вы слишком самокритичны!
— Потому что я знаю о себе всё.
— Ну что же… В таком случае, готовьтесь к суду,— сказал я.
— И вы тоже. Мы надерём им всем задницу!
— Кому именно?
— Всем!
— Включая жизни?
— Исключая её. Она гораздо активнее.
— И всё же если мы будем пасовать, то только в покере!— на прощание сказал я.
    Мы пожали руки и побрели в разные стороны. Хемингуэй сел в автобус. Я отправился домой на трамвае. У каждого из нас был свой путь.

                49

   События развивались стремительно. Было ощущение, что я нахожусь у цели. Три дела, как три юлы раскручивались сами собой. Фортуна мне явно благоволила.
     Вечером я как следует приласкал Покера. Он в сотый раз зализал мои раны. За это стоило выпить! Что я и сделал. В теле образовалась приятная лёгкость. Появилось желание жить. Я захотел навестить блондинку. Однако в последний момент передумал. Мне показалось, что Хемингуэю она сейчас будет нужнее. С этими мыслями я заснул.

                50
 
    Пушистый хвост Покера, ранним утром зацепивший мою макушку, разбудил меня в самый неподходящий момент. Мне снился красивый сон. Что-то прекрасное. Наверняка другая планета.
   В ванной я осмотрел себя в зеркале. Морда здорово отекла. Глаз прилично заплыл. Яйца слегка посинели. Внешний вид полностью соответствовал внутреннему содержанию. А мне ещё жить и жить. Тут было о чём подумать.
   Накормив Покера, я позавтракал сам и, перетасовав колоду, наугад вытащил счастливую карту. Пришёл трефовый валет. С фортуной не спорят. Итак, на повестке дня у меня было дело Освальда. Чтобы распутать эту историю, нужно подключить все извилины. Развязка была близка. Других соображений у меня не было.
     Ровно в 10.02 уверенной поступью настоящего профессионала я вошёл в бизнес-центр.
     Дверь моего кабинета была слегка приоткрыта. Хотя я точно помнил, что её закрывал.
   Неужели меня выселяют?! Адвокат без офиса, как собака без будки. Вот только на каких основаниях творится сей произвол?! Я не нарушил ни одного договора. Соблюдал все конвенции. Исполнение обязательств мой любимый конёк.
    Кто же тогда ко мне заявился?! Незваные гости? Непрошенные татары? Воры? Пришельцы с далёких звёзд? Меня могли навестить все кто угодно. С учётом того, что мне удалось многое выяснить об убийстве Кеннеди, это могли быть инопланетяне из Галактики «Пистолет».
    Я расстегнул на пиджаке пуговицу, запахнул лацкан, сделал вид будто за спиной у меня что-то есть. Ну хотя бы револьвер калибром так эдак в сорок пять миллиметров, а может быть даже Царь-пушка. Или, например, шиш с маслом. Кукиш там тоже вполне мог бы быть. Кто знает, что у меня за спиной?! Никто. А кто знает, что у меня за душой? Тоже никто. Никто обо мне вообще ничего не знает. Я делаю покерфэйс и вперёд!
    Я приоткрыл дверь. Дуло винтовки появилось внезапно. Оно слегка дрожало и смотрело мне прямо в рот. Недвусмысленная картина. Дверь распахнулась шире. Взором подслеповатого филина я выхватил из полумрака обросшего щетиной старика, одетого в фуфайку и джинсы. На голове у него красовалась повидавшая виды бейсболка цвета морской звезды. На ногах зелёные кеды. Кто-то другой сказал бы, что картина написана маслом. Кто-то другой, но только не я… Не родился ещё художник способный передать маслом подобный идиотизм. А вот акрилом написать такое возможно. Если постараться, то и пастелью получится.
     — Доброго дня. Кто вы?— вежливо поинтересовался  я.
— А вы кто?— спросил незнакомец.
     Поступил старик, прямо скажем, неинтеллигентно. Если бы наша встреча случилась лет двадцать назад, я бы сказал, что Северная Пальмира не его отчий дом. Однако времена меняются. Культурного человека найти на берегах Невы сложнее, чем саблезубого тигра. Можно, конечно, поискать его в Красной книге, да и там он вряд ли отыщется.
— Я адвокат,— ответил я.— Назовите себя.
— Вы адвокат Орлов? — он продолжил гнуть свою корявую линию.
    Мне попался крепкий орешек.
— Он самый! Теперь ваш ход. Потрудитесь ответить на мой вопрос!
— Тише, адвокат… Тише! Без нервов и паники! Я могу с лёгкостью обескуражить.
    Старик беззвучно передёрнул затвор. Оружие было смазано и готово к стрельбе. Внутренне я напрягся. Противное состояние.
— Вам меня не напугать! Не хотите отвечать на вопрос, сбросьте карты к чёртовой матери и убирайтесь вон!— воскликнул я.
— А вы храбрец…— едва заметно улыбнулся старик.
— Я пью чабрец. Во мне дух кавказского горца,— ответил я из последних сжимая ягодицы.
— Ну хорошо, мистер Орлов… Вы настоящий мужчина. Меня это очень даже устраивает. Пришло время открыть карты. Вы спросили кто я и я вам отвечу…
— Потрудись... пожалуйста.
— Так вот знайте, что я — ваш подзащитный.
    Подобное заявление действительно могло вогнать в ступор. Вместе с почками мне ещё отшибли и память.
— Вы уверены в этом?!
— Я ни в чём не уверен. Но мне кажется, что именно вы ведёте дело Ли Харви Освальда?
— Как вы узнали, что я веду это дело?!
— Ли Харви Освальд стоит перед вами.
    ВОТ ЭТО НОВОСТЬ! Я зажмурил один глаз. Второй, по понятной причине, не требовал подобных усилий.  Через секунду я осторожно приподнял веко. Жизнь предполагаемого киллера Кеннеди оборвалась в двадцать пять лет. Передо мной же стоял старый пердун, которому было не меньше восьмидесяти.
     — Вы хотите меня околпачить?— возмутился я.— Мне доводилось на ютубе не раз видеть Освальда. Вы на него совсем не похожи.
— Кх...кх…— старик закашлялся.— Я даже снял чёрную маску, чтобы вы меня узнали.
— И правильно сделали. Учитывая вашу гамму, вам больше подошёл бы оранжевый цвет или жёлтый. К тому же, если вы — Освальд, страшится вам нечего.
— Прошло много времени. Я стал стар…
— Стар? В смысле звезда?
— Стар в смысле стар. Не играйте словами!
— Это моя работа… Я жонглирую ими, как фокусник. Честно говоря, я не предполагал, что вы доживёте до старости… Вас ведь убили!
    В последнее время со мной случились настоящие чудеса. Я встретился с Джеком-Потрошителем. Общался с Хемингуэем. Оба они были живы. Однако один не был пойман. А раз так, то розыск приостанавливает правовые последствия. Физиология  замерла… Полный анабиоз. Второй — Папа Хэм прорубил окно в вечность. В человеческой памяти он навсегда остался мужчиной в свитере; героем звонившем в колокол; человеком пившем «дайкири».
    Другое дело Освальд… То, что он выжил не укладывалось в моей голове. Я раз сто видел кадры, на которых Джек Руби стрелял в него с расстояния вытянутой руки.
— Разве я похож на покойника?!— спросил старик.
— Честно говоря, я плохо вижу ваше лицо.
— Фингал вам мешает во всей красе насладиться миром.
— Что верно, то верно. Впрочем, у меня оба глаза замылились. Я слишком долго тяну адвокатскую лямку.
— Вам передал моё дело адвокат Генри Падвух,— нервно сказал старик.— Он выбрал вас на смертном одре.
— На одре мы были вдвоём. Вернее он на нём лежал, а я стоял рядом. Откуда вы знаете, что он выбрал меня?
— Я много узнал с тех пор, как там сам побывал.
— ВЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ОСВАЛЬД?
— Вам показать паспорт или достаточно только винтовки?
— Манлихер-Каркано 6,5 миллиметра?
— Она самая. Можно просто Каркано...
— Это та плётка, из которой предположительно стреляли в Кеннеди?
— В Кеннеди из неё не стреляли ни разу. Для стрельбы она вообще не пригодна.
— Но мне показалось, что сейчас она очень даже вполне…
— Я её, скажем так, слегка обновил… Может, поговорим?..
     Я медленно переступил порог кабинета. Дуло винтовки неотступно следовало за мной.
— Давайте для начала присядем,— сказал я.
     Старик говорил убедительно. Закравшиеся сомнения начали исчезать. Выглядел он, конечно, неважно. Дрожащие руки. Высохшее морщинистое лицо. Понурый безжизненный взгляд. Храм Артемиды в Эфесе и тот сохранился лучше. Чтобы удостовериться наверняка, я  воспользовался своим даром.
    Это был Ли Харви Освальд.
— Я смертельно устал,— ответил мой подзащитный.— Но я не хочу сидеть! Кх… Кх... Я ничего не сделал, чтобы сидеть!
— Вы меня не поняли… Я говорил о другом.
— Вы неоднозначный человек...
— Я вообще не человек.
— Но вы — адвокат Орлов?
— Я ничто. Мыльный пузырь. Дырка от бублика.
— Издеваетесь?! Вы не похожи на пустоту!
— Я полный вакуум.
— Fuck! И КАК ЖЕ ВЫ ПЛАНИРУЕТЕ МЕНЯ ЗАЩИЩАТЬ?!
    На этот вопрос ответа у меня не было. Я располагал кое-какими данными, но идти с ними в суд… Утопия! Сюжет такой, что Хаксли бы позавидовал. Мне стало страшно. Чуть ниже копчика опять началась пульсация. Я был на грани позора. У меня подкосились ноги.
— Я могу сесть?
— Садитесь.
    Я опустился в кресло. Дуло тотчас дёрнулось вниз. Несмотря на возраст, с реакций у старика всё было в норме.
— Теперь говорите,— сказал он.
— Для начала я выпью.
— Кх… кх… Водку?
— Как вы узнали?
— Я два года жил в Советском Союзе. Все русские пьют водку и играют на балалайке.
— Вы узнали нас только наполовину,— я достал из кармана фляжку.— Лично мне медведь на ухо наступил.
— Кстати, насчёт медведя. В Америке говорят, что они у вас по улицам бродят. Вот только почему-то я не встретил здесь ни одного гризли?..
— У нас и без гризли достаточно грызунов,— отвинтив крышку, я прикончил в зародыше большую часть своих страхов. Можно было двигаться дальше. Мне захотелось поговорить по душам.— Итак, если вы действительно Освальд, то скажите мне, за каким чёртом в пятьдесят девятом году вы пересекли океан?!
— Я искал лучшую форму жизни,— после короткой паузы ответил старик.
— Лучшую форму жизни на планете Земля?!
— Тогда я не знал, что подобное занятие бесполезно,— вздохнул Освальд.
— Экскурсовод в Москве подарила вам роман Достоевского «Идиот». Верно?
— Было дело.
— Нигде ничего не ёкнуло?
— Тогда нет. Потом я догадался, что действительно смахиваю на имбецила.
— Вы приехали в СССР потому что вас не устраивал капитализм?
— Извините, сэр…— покачал головой старик.— Но цель моего визита до сих пор засекречена.
— И тем не менее, вам не понравился социализм?— спросил я, отметив для себя обращение «сэр». Одно удовольствие защищать иностранцев. Адвокаты у них в чести.
— Это правда. Сам по себе социализм неплох. Во всяком случае, на бумаге. Но на деле он мне совсем не понравился,— ответил Освальд.
— Поэтому вы вернулись?
— Кх… Кх… Как вам сказать… Я с самого начала планировал вернуться на Родину.
— У американцев есть Родина?
— А вы думали, что скрепы есть только у вас?
— Это наша особая гордость. По части переплавки железа из человеческих жил равных нам нет. Мы самая одухотворённая нация в мире.
— Одухотворённая или одурманенная?
— Это одно и тоже.
— Я так и думал.
— Итак, в России вы выполняли задание?— я старался не терять нить разговора.
— Я же сказал, что это секрет.
— Я ваш адвокат. Вы знаете, что адвокатам подзащитные обязаны говорить правду? Между нами не должно быть никаких тайн.
— Совсем никаких?..
— Это вопрос доверия.
— А я могу вам довериться?
— Вы сами пришли ко мне и обратите внимание — я без оружия.
— У вас расстёгнут пиджак.
— Я слегка пополнел.
— Хорошо питаетесь?
— Скорее наоборот. Считайте, что пухну с голода.
— Я вам не верю, мистер Орлов. Вы суперзащитник и берёте неслыханные гонорары.
— Это всё слухи. Не верьте им. У меня много недругов. Тем не менее я не держу камня за пазухой.
— А если за спиной у вас кольт?
— Там нет даже пистолета макарова.
— Чем поклянётесь?
— Покером!
— Я так и знал, что вы блефуете!
— Покер — мой кот. Самое ценное, что у меня есть.
    Освальд на секунду смолк.
— Ну хорошо. В таком случае я убираю плётку.
— Вот это правильно. Она мозолит мне глаз.
     Мой подзащитный опустил винтовку и сел напротив меня.
— Можете снять фуфайку,— сказал я.
— У меня под ней нет ничего.
— Как насчёт бейсболки?
— Я не хочу обнажать свои мысли.
— Для меня они не секрет… Впрочем, это ваше право.
— Поговорим?
— Вы не ответили на вопрос.
— О том, почему я планировал своё возвращение в Штаты?
— Угу.
— Кх… Кх… Я выполнял задание.
— В чём оно состояло?
    Старик ответил не сразу. Оно и понятно. В его процессоре было не так много ядер.
— Я должен был приехать в Союз, обзавестись связями, жениться, а потом вернуться в Америку,— наконец ответил он.
— Хитро.
— Глупо. Тогда я был очень глуп.
— Вы были молоды. А молодость и глупость почти что синонимы.
— Вы правы...
— За мной это водится... Вся жизнь человека сводится к накоплению информации о шлаках, кредитных обязательствах и изменах любимых женщин. Чтобы поумнеть, нужно всё это как следует накопить. Для этого нужны годы. Мужчина умнеет с первыми признаками простатита.
— Пожалуй…— кивнул старик.— А женщина?
— Женщины редко умнеют, но если это и происходит, то с первыми признаками целлюлита. Только тогда они начинают понимать, что содержание, в отличие от формы таит в себе нечто большее и гораздо более долговечное.
    Освальд слегка призадумался.
— Даже не верится, что я когда-то был молод.
— Сколько лет вам сейчас?
— Это имеет значение?
— Для дела — да. Чем старше человек, тем больше сочувствия вызывает он у присяжных.
— Мне не нужно сочувствие!— резко ответил мой подзащитный.
— Вам нужна правда?
— Голая!
— Такую правду искать сложнее всего. Обнажённая дама чаще всего недоступна. Она прячется от постороннего взгляда.
— В норку?
— В будку. Сучкам там самое место.
— Но ведь там цепной пёс.
— Поэтому она чувствует себя в безопасности. Правду трудно достать из будки, а если и удастся туда заглянуть, то узнать её практически невозможно.
— В будке темно?
— Альфонс Алле не добился бы такого оттенка чёрного цвета.
— А если прикормить псину?
— Откусит руку по самый нос.
— Напугать?
— Она не из пугливых.
— Подкупить?
— Это уже было в виде подкормки.
— Тогда как же нам быть?!— Старик был на грани отчаяния.
— Нужно подумать,— сказал я.
— Думайте. У вас есть голова.
— Честно говоря, иногда сомневаюсь.
— Вы в себе не уверены?.. Мне нужен сильный защитник!
— Я сильный!
— Сколько раз отжимаетесь?
— Раз двадцать.
— Ну-у…
— Двадцать пять.
— Мало!
— Тридцать!
— Мы не на тотализаторе.
— Я не понимаю, что вы от меня хотите?!— не выдержал я.
— Мне нужен справедливый процесс, в ходе которого меня оправдают. С момента задержания я требовал предоставить мне адвоката. Однако на мои просьбы всем  было начхать.
— Тем не менее адвокат перед вами.
— Спустя столько лет! — усмешка, наполненная презрением, всколыхнула старческие губы моего подзащитного.
— Лучше поздно, чем то же слово, но в сравнительной степени…
— Вы филолог или юрист?— спросил Освальд.
— Я энтомолог. Меня интересует возня насекомых.
— Я, по-вашему, насекомое?
— Также, как и я. Мы мухи ползущие по окну.
— Кх… Кх... А что за окном?
— Чёрти что...
— И у кого же тогда мухобойка?
— Догадайтесь сами…
— Я лучше подумаю.
— Ого! Не часто такое услышишь. В таком случае продолжайте дальше.
— Где я остановился?
— Где-то в Штатах. По-моему, это был Даллас или Форт-Уэрт.
— Ах-да… Я вернулся в Штаты с женой и ребёнком. Эта часть моего задания была выполнена.
— Стоп… Отмотаем немного назад… Вы знали, что в Москве, а затем и в Минске за вами следили?
— Разумеется, знал!— насупив мохнатые брови ответил старик.— Перед отъездом я прошёл спецподготовку. Мне не составило труда обнаружить все эти… bugs. Я не знаю, как это слово звучит по-русски.
     Я хотел перевести, но тотчас поймал себя на мысли, что в английском я полный профан. С Хемингуэм я говорил запросто, а здесь случился конфуз. Интересно только у меня вся жизнь через жопу?!
— Ваш оперативный псевдоним был «Налим»,— сказал я, желая съехать с неудобной темы.— Довольно занятная рыба.
— Откуда вы знаете?
— Иногда я рыбачу.
— Ловите рыбу в мутной воде?
— Это моя профессия.
— И почему же мне дали такой псевдоним?
— По нескольким причинам. У налима удлинённое тело, а голова плоская.  Потом у него ещё маленькие глаза и большой рот. Вам это никого не напоминает?
— У меня большой рот?!
— Вы слишком много болтали! Есть записи ваших ссор с супругой.
— Мариненка меня провоцировала!
— Вы слишком ласково называли свою жену...
— Да. Я был ласковым человеком… Я, вообще, никого не трогал.
— Но ребёнок-то появился на свет…— сказал я.
— Вы что, не знаете как появляются дети?
— А вы разве не знаете, что женщины провокаторы?
— Вы про райское яблоко?
— Я про ад именуемый браком.
— Я уже говорил, что был молод и многих вещей просто не знал...
— Я не так молод, но честно говоря, и сам мало что понимаю.  Однако всё это лирика. Вы были уверены в том, что Марина та, за кого себя выдаёт?
— Тогда я об этом не думал. Мне казалось, что она любила меня. Вот вы, смогли бы заподозрить в коварстве женщину, которая вам была предана?
— Все мои женщины были мне приданы.
— Свыше?
— Роковая женщина может, порой, появиться из ниоткуда.
— Вы намекаете на то, что она была подослана…— голос старика задрожал.
— Не знаю. У меня нет фактов,— честно ответил я.
— В чём же тогда вы уверены?
— В том, что мы живём в семи измерениях.
— Каких именно?
— Четыре вы знаете. Остальные я вам назвать не могу.
— Но вы же уверены, что их семь…
— Вероятность этого велика,— кивнул я.
— И это всё, что вы можете мне сказать?!
— А разве этого мало?!
— Не знаю… Вы могли бы, например, сказать, что уверены в том, что Солнце встаёт на востоке. Это ведь факт!
— Кто вам сказал? Я частенько наблюдаю за тем, как оно на востоке как раз плавно уходит за горизонт.
— Я не очень-то вас понимаю...— Освальд снова закашлялся.— И всё-таки, почему  меня прозвали «Налимом»?!
— Налим меняет окраску, в зависимости от грунта,— терпеливо ответил я.— Спецслужбы подозревали, что вы ведёте двойную игру. Я убеждён в том, что они заранее знали о вашем побеге из СССР.
— Каким образом они могли это знать?!
— На вашем месте любой их них тоже бы дал дёру.
— Прямо как у Чехова в рассказе «Налим»...
— Ого! Я гляжу вы здорово подковались. Даласский Освальд был совершенно иным.
— Ерунда. Тогда я вынужден был выживать. После того, как я умер у меня появилось время улучшить айк ю.
— В таком случае, вы поняли, что налим — особая рыба. Вы всё-таки от всех улизнули.
— Не знаю... Я не рыбак.
— Вы старик без моря?
— Я старик без всего.
— И стрелок вы тоже неважный.
— Кх… Кх… Стрелок я посредственный. Это верно.
— Нам данный факт на руку.
— Вы думаете?
— А вы?
— Стараюсь… Вы правы. Когда я приехал в Штаты началась невообразимая чехарда. Меня пытались втянуть в грязные танцы, которые были ещё скучнее, чем профсоюзные вечеринки в минских Домах Культуры. Мне всегда казалось, что я пешка в чужой игре.
— Чёрная или белая?
— Вы расист?!
— Я юрист. Мне нужны факты.
— Думаю, что… чёрная. Я всё время опаздывал на один ход.
— Вам известны имена игроков?
— За эти годы я провёл собственное расследование. Кстати, Падвух передал вам что-нибудь из своего досье?
— Я и сам кое-что раскопал!— ответил я, откровенно блефуя.
— Кого именно вы раскопали?
— Э-э...
    У меня не сразу хватило духу выдвинуть на первый взгляд совершенно нелепое предположение.
— Говорите смелее,— произнёс Освальд.
— Вы мне не поверите.
— Я доверяю вам…. Кх… Кх... Вы мой защитник.
— Всё это выглядит слишком… неправдоподобно. Я уже сказал вам, что уверенность у меня только в одном.
— И тем не менее я хочу знать!
— Вы напросились!
— На неприятности?
— Возможно... Итак, вы готовы?
— На все сто, мистер Орлов!
— Тогда знайте, что в заговоре против Кеннеди принимали участие…
     На вдохе я взял длинную паузу. Во МХАТе выдержать такую паузу никому не под силу.
— КТО? НУ ЖЕ!— прохрипел старик.
— Это были... ИНОПЛАНЕТЯНЕ!
— Вы говорите про пришельцев из Галактики «Пистолет»?!
— КАК?.. Вы тоже думаете, что это они?!
— Конечно! Больше некому.
— Верно… Другие инопланетные существа мне неизвестны,— поникшим голосом сказал я. Славу первооткрывателя этой новости теперь придётся разделить с Освальдом.
— Выходит, мы двигались в одном направлении.
— И это несмотря на то, что я был позади вас!
— И всё же вы догнали меня,— заметил старик.
— С соблюдением дистанции, разумеется!
— Да. Иначе дело было бы худо. Не забывайте, что вы юрист, а я дилетант в этом деле. Вы могли со всей дури дать мне под зад.
— Продолжайте,— сказал я.
— Эти негодяи воспользовались своим умением к перевоплощению и залезли в шкуру кое-кого из землян,— произнёс Освальд.
— Давайте сверим наши предположения...
— С кого начнём?
     Я включил ноутбук, вставил флешку и открыл файл. У меня на руках был фулл хаус. Впервые в жизни. Если Освальд поможет мне, а в конечном счёте себе, мы соберём ройял-флешь.
— Начнём не с кого, а с чего…— сказал я.— Вы согласны с тем, что президент Кеннеди был казнён?
— Без сомнения...— едва слышно ответил Освальд.
    Годы брали своё. Отнимали последние силы. Глядя на старика, я прикинул, что праздновать дни рождения нужно без фанатизма.
— Но если это была казнь, тогда должен был состояться суд. А если был суд, то без двенадцати присяжных дело явно не обошлось. Америка — оплот демократии,— заметил я.
— С этим сложно поспорить,— согласился мой подзащитный.— Они хоть и инопланетяне, но совершили убийство в Далласе, штат Техас, планета Земля.
— Точно! Выходит, закрытый процесс действительно состоялся. На этом заочном процессе каждый из двенадцати присяжных тире заговорщиков предъявил Кеннеди одну выстраданную годами претензию, которая была напечатана в день убийства в газете «The Dallas Morning news».
— Теперь я, кажется, понимаю…— задумчиво сказал старик.
— Что именно?
— Окна окружного суда выходили на Элм-стрит… Ту самую улицу Вязов, на которой убили президента. Это же неслучайно! Кх… Кх... Продолжайте.
— Я думаю, что пришло время назвать поимённо всех инопланетян, которые участвовали в заговоре.
— Начинайте. Сверим наши догадки. У меня есть свой список.
— Начните вы,— я попытался уклониться от этой сомнительной пальмы первенства.
— Вы адвокат, вам и карты в руки!
— Мне нельзя давать карты в руки.
— Почему?
— Я немедленно всё проиграю.
— Вы выиграете! Я убеждён в этом. Вы один из лучших специалистов в своём деле.
— Я номер один… — мне вновь пришлось проявить нескромность.— Но в жизни бывает всякое, а в картах тем более.
— Не стоит пенять на жизнь. Мы сами кузнецы своего счастья.
— И много вы наковали?— с ухмылкой спросил я.
— Кинжал для харакири. Я хотел преподнести его тому, кто сделал из меня козла отпущения,— ответил Освальд.
— Ого… Не так уж и мало. Видать крепкая была у вас наковальня...
— Крепкая,— согласился старик,— как железобетонные документы, свидетельствующие о моей невиновности. Начинайте крыть.
— Матом?
— Лучше томами уголовного дела, которое надо будет возбудить в отношении всех этих инопланетных засранцев.
— Ну хорошо!
    Я достал карты. Перетасовал. Дал вытянуть Освальду. Две другие оставил себе.
— Я сбрасываю…— сказал старик.
— Я протестую! Вы даже не посмотрели руку!
— А что на неё смотреть?! Следов пороха на ней нет. Это, между прочим, подтвердил парафиновый тест!
— Ладно… Чёрт с вами!
    Я взял свои карты, как профи. Осторожно раздвинул два листа пластика. Мне виден  был только индекс.
      На руках у меня были тузы…
— Я тоже сбрасываю,— сказал я.
— С какой стати?
— У меня двойка и тройка. Ниже некуда. Нет даже пары. Я проиграл. Вам начинать.
— Покажите!
— Вы мне не верите?
— НЕТ! Вы забыли, что я из Техаса. В покере для меня нет секретов.
— Но сейчас вы в России. У нас свои правила. И у меня есть свой выбор.
— У вас нет выбора.
     Старик взял винтовку и направил дуло мне прямо в лоб.
    Собравшись с духом, я показал карты.
— Я блефовал,— честно признался я.
— Целых два лба…— заметил старик.
— Вы играете в секу?
— Нет. Но жизнь меня подсекла... Кх… Кх… Не делайте больше так. Я мог и шмальнуть.
— Не буду! Обещаю…
     С годами приходит понимание того, что блеф — товар не дешёвый. Впрочем, откровенность стоит ещё дороже. Мне были неизвестны все возможности галактических киллеров. Игра предстояла серьёзная. Покер — детская забава, по сравнению с теми ставками, которые поднимает жизнь.
— Итак, мы знаем, что присяжные за сутки до визита Кеннеди в Техас, собрались в Далласе,—  сказал я, начиная издалека.
— Давайте уточним… Это уже были фактически пришельцы из Галактики «Пистолет»,— произнёс Освальд.
— Земляне на такое были бы неспособны. У нас есть свои скрепы. Ум, честь и совесть нашей эпохи никогда бы не позволили переступить запретную черту и убить главу государства.
— А как быть с Хуссейном и Каддафи?
— Их убили, когда ум, честь и совесть были окончательно вычеркнуты из словаря.
— Вероятно, вы правы. В таком случае, на ком первая кровь?
   Пришла минута, когда я должен был назвать имя первого заговорщика.
— Учтите, что это всего лишь предположение,— сказал я.
— Но это предположение ключ к моей невиновности! Я вижу, что вы подстраховываетесь…
— Я юрист. Предпочитаю перестраховывать риски.
— Забудьте про то, что вы юрист. Хоть на миг станьте наконец человеком!
— Я постараюсь…
— Старайтесь...
— А стоит ли?
— Стоит!
— Чёрт возьми. Это моё любимое слово… Итак, первого заговорщика зовут...
     Я шёл в олл-ин. Нырнул в океан и поплыл против течения. Я был уже не мальчик —  понимал, что легче повернуть вспять Гольфстрим, чем вывести на чистую воду проделки инопланетных мерзавцев.
— Говорите... Ну же!— прохрипел Освальд.— Не тяните кота за хвост...
    Мне стало стыдно. Тянуть кота не в моих правилах. Покер этого не заслуживал. К тому же, мне почудилось, что мой подзащитный заметил в моих глазах малодушие, что в принципе недопустимо. Адвокат должен быть образцом спокойствия и уверенности в собственных силах. Особенно такой защитник, как я. Элита нашего ремесла. 
   Я назвал имена всех заговорщиков.
    — Из двенадцати присяжных мне были известны только фамилии шестерых...— Приподняв бейсболку, старик почесал макушку.
    — Даже шестерых обнаружить не так-то просто.
    — Тем не менее, этих заговорщиков знают все,— произнёс Освальд.
    — Мерзавцы всегда на виду,— сказал я.
      Старик уронил на грудь голову и довольно долго молчал.
    — Мы назовём поимённо всех злодеев в суде?— наконец спросил он.
    — Каждый получит своё! Не сомневайтесь.
  — Осталось установить исполнителей преступления. Полагаю, что у Падвуха с этим возникли проблемы.
— А вы сами не докопались до истины?
— Я пытался... А вы?!
— У меня не такая большая лопата.
— А у меня её вообще нет. В детстве я играл с обыкновенным совком.
— А я в нём вырос.
— Неужели?! И какой из этого следует вывод?
— Для меня ясно одно. Ли Харви Освальд не стрелял в президента Кеннеди.
— Приятно слышать, что вы так думаете.
— Мне повторить?
— Если не сложно... сэр.
— Вы снова сказали «сэр»…
— Да… Кх… Кх... Мне кажется, что вы достойны некоторого уважения...
— Не достоин. Мне страшно. Поэтому я и пью,— достав из кармана фляжку, я накатил.—  Так что слово «сэр» можно опустить.  Не забывайте, что мы в России.
— Неужели в России напряжёнка с уважительным обращением к человеку?
— В России со всем напряжёнка.
— Проклятье. Я всё время забываю, где я... Поначалу я думал, что вернулся в СССР.
— Ощутили такой же воздух? — спросил я.
— Увидел закрытые границы и хмурые лица.
— Так уж вышло, что сейчас все носят маски...
— Многие носят каски... и ещё перчатки.
— Чтобы не делать отпечатков. Это всё тот же генетический страх.
— Но вы же не носите маску... Да и перчаток на вас я тоже не вижу.
— Я борюсь со своими страхами. Интеллектом и водкой побеждаю свою родовую память.
— Озвучьте счёт схватки?
— Четыре четыре…
— Сколько осталось раундов?
— Не знаю.
— Судя по эмблеме на фляжке, вы хотите назад в СССР?
— Я не вижу смысла обсуждать прошлое. Мне хочется, чтобы наконец наступило светлое будущее.
— Если мы победим, я возьму вас с собой в это будущее,— сказал старик.
— Если мы победим… Вот ключевой вопрос,— произнёс я.
— Вы на верите в то, что правда восторжествует?
     — Боюсь, что этот праздник состоится нескоро.
— Лет через сто обязательно!
— Сомневаюсь.
— Через пятьсот?
— Не уверен.
— Как насчёт тысячи?!
— Очень надеюсь!
— Fuck… И что же мне делать?
— Только верить. В этом мире нет правды, поэтому слово «вера» до сих пор в словаре.
— Мне некому верить. Меня всегда обманывали. От людей я стараюсь держаться подальше.
— Дистанцию соблюдаете?
— Конечно.
— В радиусе километра не должно быть ни одного идиота?
— Не мало ли… километр?
— Можно увеличить до ста!
— Жизненный опыт мне подсказывает, что даже на таком расстоянии кретины оказывают серьёзное влияние,- произнёс Освальд.
— Тогда три тысячи миллионов вёрст с гаком. Этого будет достаточно?
— Для надёжности я рванул бы в другую Галактику, — подумав, ответил мой подзащитный.
— Например, в Галактику «Пистолет»?
— Хотите сказать, что всё везде одинаково?
— Исключать ничего нельзя. Самое главное, что Ли Харви Освальд не виноват. Именно об этом я стану говорить в суде.
— А смысл?
— Это моя профессия… Кто-то должен отстаивать право на смерть от старости. Кстати, мы так и не установили имена киллеров. Тех самых людей, которые в отличие от вас, всё же стреляли в Кеннеди.
— Мне известны три человека,— произнёс Освальд.— Тем не менее я думаю, что к этой операции было привлечено гораздо больше людей.
— Назовите их смело!
— Я пытался копать… Но у меня был только совок… Кх… Кх...— закашлявшись, напомнил старик.
   — И всё же вы рыли землю! Жгите! Я жду! Каждая минута моего драгоценного времени стоит целое состояние.
— А у меня состояние нестояния...
— Я вызову скорую,— сказал я, заметив, что Освальд держится из последних сил.— Я протянул руку к оставленному на столе телефону. Он полностью закрывал букву «Й». Литера «Х» была видна целиком! Старик телефон вряд ли трогал, а это значит, что меня навещали незваные гости.
— Но что вы скажите врачам? Что умершему в 1963 году Ли Харви Освальду нужна медицинская помощь?!— держась рукой за грудь, произнёс мой подзащитный.
— Они обязаны вам помочь. Мы не покажем им свидетельство вашей смерти.
— Не смешите меня! Они живых воскресить не могут!
— Я вызову тех, кто за деньги. За бабки эти парни воскресят даже рубль.
— У меня на кредитке зеро… А кэша хватит только на кашу.
— Гречневую?
— Перловую.
— Этого не может быть. Неужели Падвух вытряс из вас всё до последнего цента?
— Я отдал ему всё до последней копейки.
— Так это ваша копейка упала на гроб?!
— У меня не было больше денег.
— Ладно…— я увидел, что Освальду стало лучше.— Вы честный человек! Это главное.
— Не торопитесь с выводами. Для начала мне нужно рассчитаться с вами. Вы ведь мой адвокат… Юристы в Америке бесплатно и шагу не сделают.
    Я поднялся на ноги. Прошёлся взад-вперёд по своему кабинету.
— Шесть шагов. И заметьте, я не взял с вас ни цента.
— Вы бессребреник?
— Я оставил в словаре слово «долг». Я должен доказать людям, что каждый человек придавленный тяжестью тела Левиафана имеет шанс на мало-мальскую справедливость.
— Хорошо… А то я занервничал.
— Глотните немного водки. Это вас успокоит… Сосуды расширятся. Давление придёт в норму.
   Старик, трясущейся рукой, взял волшебный сосуд.
— Кола есть?
— Вы в России. У вас есть фуфайка. В вашем возрасте сахар вреден.
   Освальд сделал глоток. Занюхал воротником.
— Уф...
— Ну как... Стало лучше?— спросил я.
— Значительно…
— Тогда говорите!
— Имя первого киллера…
     Старик назвал имя.
— Вы хотите сказать, что киллеры тоже были инопланетянами?
— Разумеется. К тому же этого пришельца я лично знал.
— Вот как… И кто он такой?
— Мне известно о нём очень немного. Я знаю только о том, что этот инопланетянин перевоплотился в парня, который родился в Чикаго.
— По-другому и быть не могло. Все киллеры из Чикаго. Один Майкл Джордан чего стоил,—  парировал я.
— Я получил приказ показать ему Даллас,— продолжил Освальд.
— Кто отдал этот приказ?
— Засевший в ЦРУ инопланетянин. Его интересовала Дили-Плаза и окружающая территория. Все подъезды, подступы, пути отхода. Я не вдавался в подробности. Значительно позже я узнал  с кем он был связан.
— И с кем же?
— С людьми мафии, среди которых тоже полно пришельцев. Киллеры стреляли с трёх сторон. Все они были отличными стрелками. У Кеннеди не было ни одного шанса выжить.
    Я призадумался. Освальд бил в цвет. Инопланетяне захватившие тела главарей мафии могли пойти на такое дерзкое преступление. Пазл сложился. Оставались отдельные детали.
— Вы работали на складе школьных учебников… Полагаю, что вам туда неслучайно помогли устроиться.
— Вероятно, вы правы. Сейчас я уже не сомневаюсь в том, что операция была продумана до мелочей. Инопланетная мафия всего лишь вершина айсберга. Заговорщики заходили издалека. Я должен был находиться на складе и не отлучаться даже, чтобы отлить.
— Но для чего?
— Интересный вопрос.
— На него ещё никто не ответил.
— В таком случае, я промолчу.
— Не пойдёт! Если человек не виноват, у него должна быть защитная версия. О своей невиновности нужно говорить не стесняясь. Пожалуй, даже стоит кричать! При случае можно порвать на груди тельняшку!
— Что такое «тельняшка»?
— Это символ отваги и мужества.
— Но зачем тогда его рвать?
— Чтобы показать, что символы не имеют значения. Никаких иллюзий. Только голые факты.
— И мне не стыдно будет, предъявлять голые факты?
— Фактов не нужно стыдиться. Факты это часть правды — неотъемлемой частицы природы.
— А как же насчёт 51-ой статьи Конституции? Согласно ей я могу набрать в рот воды и молчать, как рыба.
— В Гуантанамо никогда не были?
— Меня не успели посадить... А что?
— Там начинают говорить и косатки.
— Возможно. Но Конституцию всё же никто не отменял!
— Конституции больше нет.
— То есть как?
— Она изменилась, трансформировалась, обнулилась, расплющилась, разбилась, сгорела. В общем, была умножена на ноль.
— Не понимаю!
— Я тоже. Но факт остаётся фактом.
— Вы говорите, не как адвокат.
— А кто вам сказал, что я адвокат?
— То есть как кто?!
— Шучу. Я адвокат. Если вы хотели увидеть во мне человека, то только не в стенах этого кабинета.
— Вы снова про деньги?
— О бабках я не сказал ни единого слова.
— Но хотели сказать! Я старше вас, мистер Орлов, и могу дать совет. Не меряйте всё одними лишь знаками!
— Вас совет чертовски хорош… Но другой рулетки никто ещё не придумал.
— К сожалению, это так,— неожиданно согласился старик.— Я недавно узнал, что револьвер, из которого меня застрелили в своё время был продан за двести с лишним тысяч баксов. Хотя, я брал его чуть ли не за двадцатку. А за обручальное кольцо Марина выручила больше сотни тысяч дубов. Как вам такой расклад?
— Я не хотел вас расстраивать, но после эксгумации вашего трупа в 1980 году… гроб был продан за восемьдесят семь бакинских тугриков.
— Недорогая у меня оказалась квартирка…— хмыкнул старик.— Малогабаритная.
— Не совсем так. Вы просто не в курсе, что сейчас в разговоре модно опускать три нуля.
— Инфляция нарастает?
— Нет. Люди с каждым годом хуже считают. Цивилизация деградирует.
— Вот как… В любом случае, хорошо, что в моей могиле были лишь кости. Ни яиц ни мозгов они там не нашли. Иначе на мне все бы здорово наварились.
— Мои яйца никому не нужны, а мозги тем паче. И всё-таки, что вы делали на складе школьных учебников, в тот момент, когда убивали Кеннеди?
— Я должен был привезти туда винтовку и ждать, когда за ней придут. Мне было сказано, что это делается в интересах государственной безопасности. Винтовка была дрянная. Непонятно, кому она вообще могла понадобиться.
— Но кому-то вы должны были передать этот ствол?
— Мне было приказано отдать её человеку, который назовёт пароль.
— Какой именно?
— Ох...
— Не бойтесь. Говорите! Прошло столько времени.
— Да-да, конечно… И всё же я дрожу, как ребёнок,— старик облизнул сухие губы.
— Не стоит так нервничать… В противном случае, я тоже начну мандражировать.
— Вы адвокат... А это значит, что вы кремень!
— Только местами. Коэффициент твёрдости у моих органов разный.
    Я вновь приложился к горлышку.
— Можно мне ещё хряпнуть?— спросил Освальд.
— Пейте сколько хотите. Учкудук далеко. А у меня бездонный колодец.— Я передал ему фляжку.
— Вы опять шутите…
— Я всё время шучу. Только с юмором можно рассуждать о смысле нашего бытия.
— Понимаю...
    Старик сделал несколько жадных глотков.
— Так какой был пароль?— поинтересовался я, пока Освальд мог ещё говорить.
— Пароль?..— оторвавшись от горлышка, переспросил опьяневший старик.—  Пароль был таким. «У вас есть винтовка для охоты на ангела?».
— Хм… Вам известно, кто такой ангел?— спросил я.
— Пару раз я гадал на бараньей лопатке…
— И каков результат?
— Отрицательный. Как впрочем, и все анализы.
— Покойников не берут вирусы?
— Покойников никуда не берут.
— Смерть обнуляет достоинства,— сказал я.
— Смерть обнуляет всё кроме памяти…
— Но и память может обнулить смерть.
— Пожалуй… А вам самому-то известно кто такой ангел?— спросил Освальд.
— Ангел — это позывной самолёта Кеннеди. Борт номер один. Кодовое наименование 26000.
— Вы здорово подковались!
— Ерунда. Это знает даже ребёнок.
— Я не знал.
— Вы уже не ребёнок.
— Вы правы, мистер... Я уже глубокий старик...
— И какой был ответ?
— «У меня есть винтовка, но она для охоты на зверя».
— Логичное объяснение...
— Я понимаю вашу иронию. Кеннеди не был зверем, хотя и ангелом его не назовёшь,— старик ещё накатил, и только после этого вернул фляжку.
— А что вы, вообще, думаете об убитом президенте?— спросил я.
— Мне кажется, что мы в чём-то были очень похожи,— после длительного раздумья ответил Освальд.
— Обоснуйте свою мысль. Я прикину стоит ли её озвучить в суде.
— Попробую…— старик вновь ушёл в себя и вернулся нескоро.— Кх...Кх... Я думаю так... Наша планета крутится. Мы вертимся вместе с нею. Есть люди, которым хочется её подкрутить вопреки движению всей Вселенной. Таким торопыгам нужна власть и они вприпрыжку бегут в политику. Кеннеди не стремился нарушать правила мироздания. Он не бежал вприпрыжку и оказался там, где не должен был быть. Именно поэтому его и убили. По этой же причине, но при других обстоятельствах, покончили и со мной.
— И каков вывод?
     — Очень важно найти своё место под солнцем. Иначе нет фарта. Нам обоим не повезло.
— А может наоборот?
— То есть?
— Вы оба ушли из жизни мгновенно. Никаких капризов фортуны. Рак предстательной железы, цирроз печени и ДТП с отрывом конечностей остались далеко позади. Разве это не самый лучший способ телепортации между двумя мирами?
— Это как из Питера за секунду перенестись на Бали?
— И даже дальше.
— Никакого сожаления перед уходом?
— Никакого страха перед приходом!
— Goddamn!
— Везунчиков единицы.
— Вы считаете меня таковым?
— Если бы не одно… Вы подозреваемый в убийстве. Это клеймо на древе генетической памяти.
— Я тоже так думаю.
— Вы всё-таки думаете!
— Не сомневайтесь в моих способностях. Продолжайте дальше.
— А что продолжать… Меня подставили. Мне хватило ума не оставить на винтовке отпечатки пальцев. Когда я понял, что произошло, тут же дал дёру.
— Но кто убил полицейского Типпита?
— Уж я точно к этому не причастен. Выйдя из склада хранилища, я поехал домой. Там я взял револьвер. Всё это время меня не покидало ощущение, что это подстава.
— И потом вы отправились в кинотеатр?— уточнил я.
— Да,— ответил Освальд.
— Смысл?
— Не знаю. Я был в каком-то тумане. Терпение лопнуло. Нервы сдали.
— Очко заиграло?
— Я до сих пор ощущаю пульсацию. В моём возрасте это здорово напрягает.
— Крепитесь!
— Что я и делаю. Остальное вы знаете.
     Остальное я знал. Я, вообще, многое знал. В этом смысле мне в жизни не повезло.
— Всё, что дальше произошло, было больше похоже на фарс,— сказал я.
— Что верно, то верно. Вот только как быть мне теперь?
— Я же сказал. Нужно подумать. У нас на руках неплохая комбинация карт.
— Что-то вроде карэ?..
— Возможно даже, стрит-флешь.
— Значит, моё дело до рояль-флешь пока не дотягивает?
— До рояль-флешь не дотягивает ни одно дело. Такая удача выпадает только раз в жизни. Лично мне повезло, когда в моей жизни появился Покер.
— Может быть, и мне повезёт?!
— Нужно разыграть всё с умом, тогда и посмотрим.
— Когда мы увидимся?
— Пока не знаю. У меня есть ещё парочка дел. Там тоже всё не так просто.
— Если не секрет, кого вы ещё защищаете?
— Секрет. Адвокатская тайна. Но… Вам я её раскрою.
— Вы мне так доверяете…
— Вы же доверились мне. По футбольным правилам ворота с двух сторон поля.
    Я вкратце поведал Освальду о своих подзащитных.
— Вы настолько крутой защитник?!
— А вы ещё сомневались?
— Честно говоря, я не думал, что вы птица настолько высокого полёта. Мне говорили, что Падвух был классным юристом, но вы ещё круче.
— Это спорный вопрос. Я слишком скромен для того, чтобы с ходу принять подобный довод. Кстати, вы случайно не в курсе, кто нанял Падвуха? Насколько я понимаю, вы с ним ни разу не виделись...
— Это верно. Я с ним не встречался. Признаться, я и сам себе не раз задавал этот вопрос,— растерянно сказал старик.
— И что же вы ответили себе самому?
— У меня нет ответа. Выражаясь вашим языком — надо подумать.
— Выходит, вы шли параллельным курсом?
— Выходит, что так. Когда я узнал о том, что он взял моё дело, я хотел встретиться с Генри, но опоздал… У меня подагра. Не так-то просто слоняться по свету после собственной смерти. Я приехал в больницу как раз в тот самый момент, когда вы из неё выходили.
— Я видел старика в фуфайке… ТАК ЭТО БЫЛИ ВЫ?!
— Я… Но всё уже было кончено.
— Ну хорошо. Увидимся! Я буду думать.
    Мы ударили по рукам. Припадая на одну ногу, Освальд направился к двери.
— Момент,— сказал я.— А винтовка?
    Мой подзащитный обернулся.
— Вы не против, если ствол побудет у вас?.. Под мухой я не хочу таскать с собой оружие по улицам города. Пусть даже если этот город — колыбель революции.
— Вы правы,— согласился я.
— Кстати… если что, можете ей закусить.
— То есть?!
— Она сделана из чистого шоколада.
— Э-э?!
— Неужели вы могли подумать, что я стану целиться в вас из настоящего боевого ствола?!
— Ну… видите ли, я не первый день живу на белом свете и могу предположить всё, что угодно.
— Тогда мои слова не должны вас чересчур удивить.
      Удивить меня действительно сложно.
    Я взял винтовку. Осторожно надкусил кончик дула. Зубы зашатались, но выдержали. Ещё усилие. Дуло лопнуло и я почувствовал на языке привкус отменного швейцарского шоколада.
— Невероятно!— сказал я.
— Не злоупотребляйте сладким, мистер Орлов... А впрочем, ешьте сколько хотите. Шоколад улучшает потенцию.

                51

     Освальд ушёл. Я откинулся в кресле. Мне было о чём подумать. Тему я поднял непростую. Можно даже сказать опасную. Однако я был пока ещё жив. За это можно было и выпить. Я тотчас же накатил для порядка. Тяпнул для бодрости. Потом ещё вмазал для храбрости. Закусил. Курок мне особенно пришёлся по вкусу. Стало понятно  почему Ленин любил Швейцарию.
    Моцарт прервал мои размышления. В нём говорила ревность. Я постарался убедить композитора в том, что Австрия мне тоже близка. В своё время мне нравился «Терминатор».
— Слушаю вас,— сказал я через сорок одну минуту.
    Ровно столько длилась симфония с одноимённой цифрой в названии.
— А я вас,— раздался голос Человека в сером костюме.
— Слушайте. Мне чертовски приятно, что меня хоть кто-то может услышать.
— Как наши дела?
— Превосходно!
— Вас можно поздравить?
— Пока ещё рано. Все поздравления я буду принимать после того, как изменится этот мир.
— А он изменится?
— Вряд ли.
— Тогда вы останетесь с носом!
— Это мне не впервой.
— Каково ваше мнение о Джеке? У него есть шансы?
— Определённые...
— Вы же сказали, что всё хорошо...
— Я говорил про остальные дела.
— Значит, у Джека всё очень плохо?
— Я этого не сказал.
— Скажите хоть что-то.
— Первоначально я рассчитывал на сроки давности, но они приостанавливаются, когда человек находится в розыске. У полиции нет сведений, что Джек умер. Они до сих его ищут.
— Вы уверены?— спросил Человек в сером костюме.
— Все бобби Туманного Альбиона с утра до вечера роют землю,— ответил я.
— И как глубоко они продвинулись?
— Они уже под Ла-Маншем.
— Значит фараоны пронюхали, что Джек двинул на континент?!
— Нет. Они просто копают. Это их генетический дар. Они не могут не рыть.
— Вы говорите довольно туманно. Скажите прямо. У нас есть шансы?
— Если взять микроскоп, можно найти.
— Тогда берите. О расходах не беспокойтесь. Я всё оплачу.
— Мне достаточного будет третьего желания.
— Я готов его исполнить.
— Как вы отнесётесь к тому, что я им уже в свою очередь уже расплатился?
— Из своего кармана?!
— Из вашего… Я его обменял.
— Был смысл?
— Определённо. Я получил досье по одному важному делу.
— Вы имеете в виду... дело Кеннеди?
— КАК ВЫ УЗНАЛИ?! Ах-да… Понятно.
— Если вы думаете, что я прочёл ваши мысли то, вы ошибаетесь.
— Тогда я не понимаю…
— Это дело досталось вам от адвоката Падвуха? Не так ли?
— Да… Откуда вы знаете?
— Всё дело в том, что Генри Львовича нанял... я.
— ВЫ?!
— Я,— спокойно ответил Человек в сером костюме.
— Но какое отношение вы имеете к этому делу?
— В своё время я был на короткой ноге с президентом Кеннеди.
— Насколько короткой?
— Нога была короче, чем у Гарринчи.
— Футбол ещё жив?— спросил я.
— Карантин всучил ему красную карточку. И всё же футбол вечен, как музыка и горное дело,— ответил Человек в сером костюме.
— И что вы хотите?
— Мне всегда хочется только одного. Правда должна восторжествовать!
— Для торжества её нужно найти.
— Ищите!
— Ладно. Я сделаю всё возможное. Уверяю вас, у нас неплохие шансы.
— Ну, наконец-то хорошая новость! Надеюсь, вы докажите, что Джек не обычный маньяк.
— Он вообще не маньяк.  Джек хотел обратить внимание на проблемы этого мира. Способ он выбрал спорный, но здесь есть о чём поболтать. Парнем двигала биологическая потребность в обладании конкретной женщиной. Так сошлись звёзды. Мэри должна была принадлежать ему и никому больше.
— Хотите сказать, что всему виной рок?
— Я бы сказал рога, которые ему наставляла эта девица. Впрочем, она не виновата. Её жизнь сложилась так, как сложилась.
— Хитро выражаетесь.
— Я адвокат. Каждый защитник в своём роде тоже отъявленный потрошитель. Мне нужно разобрать человека на органы. Изнутри понять его сущность.
— И в чём, по-вашему, сущность Джека?
— Вы знаете это не хуже меня,— ответил я.
— Знаю, но я хочу услышать это от вас. Скоро начнётся суд и вам необходима тренировка в ораторском мастерстве.
— Мой язык и так хорошо подвешен.
— Тогда снимете его с сучка и вперёд!
— Ради вас я готов на всё.
— Говорят, что после трёх месяцев ношения маски, человек не может связать и двух слов,— заметил Человек в сером костюме.
— Я могу связать в одном слове целых три буквы. И потом, я носил маску только три дня.
— Три дня и три ночи?
— Я сказал только три дня. По ночам я сплю голым.
— Без перчаток?!
— Ночью я не делаю отпечатков.
— Этого не может быть! Отпечатки ночью остаются даже после меня.
— Я стараюсь ничего руками не трогать.
— Даже женщин?
— Я сказал ничего…
— Ну хорошо. Предлагаю вернуться к вашему подзащитному.
— Предложение принято…— произнёс я.— Итак, я считаю, что Джек был рождён для обладания Мэри. Каждому мужчине на генетическом уровне заготовлена своя половинка.
— Может быть, четвертинка?
— Четвертинка само собой разумеется... Внешний вид, желания, черты характера должны совпасть таким образом, чтобы субъекты этих парных отношений могли заговорить о любви. Я уверен, что Мэри его тоже любила. Именно поэтому она не вышла за него замуж.
— Вы намекаете на её статус?
— Я прямо о нём говорю.
— О том, что девушка была…
     Человек в сером костюме замялся.
— Говорите смело! Мы — два мужика отважно смотрим жизни в лицо,— сказал я.
— И что же вы видите?— спросил собеседник.
— Непролазную серость.
— Такова жизнь... Итак, по-вашему, Мэри была... шлюхой?
— Разумеется. Не вижу повода для стеснения. Кто-то продаёт мозги, кто-то руки. Если нечего больше продать, то что находится между ног всего лишь такая же часть тела. К тому же если бы не было проституток, мир задохнулся бы от переизбытка населения. Было бы больше войн. Все значительные конфликты развязывают альфа-самцы, страдающие от недостаточно глубокого  проникновения в главную тайну Вселенной.
— Вы готовы защитить любые пороки!
— Это моя работа. Впрочем, все пороки условны. Жизнь крутит ценности, как кубик Рубика. Цвета меняются. Флаги падают.
— Верно… И к какой породе людей вы самого себя причисляете?
— Я определённо самец.
— Альфа?
— Возможно, бета.
— Я вам не верю. Вы не милитарист?
— Я пофигист. Мне не нужна нефть и на газ мне тоже начхать. Я предпочитаю искать дары природы внутри себя. В этом смысле я просто другой.
— Какой мы делаем вывод?
— Я уже сказал, что Джек не виноват. Им правила биология. Страсть к размножению и продолжению рода. С генетической точки зрения Мэри для него была идеальным вариантом.
— Вот как…
— Парень ничего не мог с собою поделать. Однако её профессия стала преградой. И тогда он  не нашёл ничего лучшего, как разбудить в её сердце страх.
— Страх — наше всё. Страха в человеке больше, чем разума,— согласился Человек в сером костюме.— Люди боятся остаться без пропитания и опасаются критиковать власть.
— Женщины боятся выйти на улицу не накрашенными и с опаской ждут проявления невнимания,— продолжил я.
— Мужчины боятся, что их подведёт стартер и с ужасом воспринимают поражение любимой команды.
— Те, у кого есть голова, боятся её потерять. Те, у кого её нет, тоже боятся, но в силу недостаточного интеллекта, не могут объяснить чего именно им так страшно.
— Страх правит миром!— подвёл черту Человек в сером костюме.
— Мир правит страхом!— подвёл черту я.
— Вы думаете, что подобные доводы прокатят в суде?— недоверчиво спросил собеседник.
— Разумеется, нет...
— Тогда я не понимаю...
— Я хочу, чтобы суд иначе взглянул на личность преступника. Мотивация человека, совершающего преступление может быть гораздо шире, чем принято думать. При вынесении приговора нужно учитывать каждую мелочь.
— Мелочь?! Но я рассчитывал на то, что игра пойдёт по-крупному.
— Всё зависит от карт, которые есть на руках,— произнёс я.
— Какая рука у вас в данный момент?— поинтересовался Человек в сером костюме.
— Мне есть чем играть.
— Или кем?..
— Или с кем. Для адвоката нужна фактура. С ней у меня полный порядок.
— Это хорошо. Вокруг нас и так творится хаос.
— Кавардак. Мир разделён на два лагеря.
— Богатых и нищих?
— Нищих значительно больше.
— Как насчёт дураков?— поинтересовался я.
— Их не счесть,— ответил Человек в сером костюме.
— А если попробовать сосчитать?
— Не получится.
— Вы думаете, что нужны перемены?
— Пришло время. На дворе двадцатый первый век!
— От Рождества Христова?
— Так принято говорить.
— Вы думаете, что мальчик всё-таки был?
— Отрицать, значит взять на себя тяжеленный груз.
— Вы боитесь поднимать тяжести?
— А вы?
— Я рассчитываю свои силы.
— Но вправе ли Джек был забрать эти жизни?— спросил Человек в сером костюме.— Мог ли он найти другой путь? Учёл ли этот парень, что убивать нежелательно? Понимает ли он, что мы любыми путями должны продолжить свой век на этой планете?
    Я понял, что это была проверка. Мой доверитель хотел убедиться в том, что я осознаю поставленную задачу.
— Джек просит лишь о том, чтобы его попытались понять,— сказал я.
— А его поймут?
— Вряд ли. Но мы попытаемся сделать попытку.
— Что конкретно вы намерены предпринять?
— Оформить явку с повинной и выйти в процесс. Нет смысла ждать. Парень загнал себя в угол.  Необходимо поставить жирную кляксу в его приговоре.
— Действуйте!
— Что касается кейса Кеннеди…
— Слушаю...
— Получается, что я работаю на вас…
— Не забывайте, что вы в первую очередь работаете на общество.
— Какое общество?
— Ну не общество Бёрча. Это уж точно.
— Тем не менее уточните!— настаивал я.
— Общество «Любителей литературы» вас устроит?
— КАКОЕ ОТНОШЕНИЕ ВЫ ИМЕЕТЕ К ЭТИМ ЛЮДЯМ?
— Самое непосредственное.
— Как юрист я прошу оперировать доказательствами.
— Вам нужно всё разжевать?
— Желательно. Вы знаете какие сейчас цены на имплантанты!
— Я не хожу по врачам.
— А я не могу дойти.
— Во всём виноват карантин?
— Во всём виновата глупость. О ней мало кто знает, но она есть.
— На этой теме не сделаешь хайпа.
— Прошу вас не уходите в сторону.
— Я не ухожу. Я лежу на кровати.
— В костюме?
— Разумеется.
— В таком случае вам будет просто ответить на поставленный мною вопрос,— сказал я.
— Я обратился в общество любителей литературы с просьбой нанять вас в качестве адвоката.
— ВЫ И ЗДЕСЬ НАСЛЕДИЛИ?!
— Литература в опасности. Это последнее пристанище людей, которые хотят сказать правду.
— Вы опять про то, чего нет… Ну хорошо. Как много таких людей?
— Я сосчитал всех существ на планете. Ответ получился неутешительный.
— Будем надеяться на то, что у них что-то выйдет. Отыскать правду, наверно также приятно, как съесть  хороший кусок натурального мяса.
— Даже если мясо с кровью?
— Без крови людям жить скучно.
— Это вы верно подметили.
— Но почему вы не вышли на меня напрямую?! Почему сами не позвонили?— спросил я.
— Общество «Любителей литературы» — авторитетная организация. Для вас ведь имеет значение чей-то авторитет?
— Авторитет нужен тем, кто не уверен в собственной правоте.
— Отчасти вы правы… И всё же я хотел, чтобы именно люди занялись этим делом. Железные оковы кое-где сняли, но разум по-прежнему в кандалах... Литература боролась, старалась победить время, но сделать это не так-то просто,— произнёс Человек в сером костюме.
— И вы решили её спасти?
— Нет. Не её. Иногда мне хочется спасти человека. Уберечь это ничтожное существо от того, что формирует его сознание. Грядёт время, когда полезные книги начнут отправлять в шрёдеры под предлогом, что их страницы отличная среда для передачи разного рода вирусов. Эпизод с Хемингуэм всего лишь мгновение, небольшой кракилюр на телах тех, кто предан искусству. Писатели всегда на самом краю обрыва. Их писанина  подчас единственный дорожный знак, показывающий направление движения. Наступит мгновение и кто-то обязательно захочет сделать из Хемингуэя потерпевшего, а из литературы обвиняемую. Потом её непременно лишат свободы, а это значит, что свободы лишится и сам человек,— ответил мой собеседник.
— И всё-таки снег на вершине Килиманджаро, я надеюсь, никогда не растает.
— Там его уже осталось немного... Поэтому, я рад, что именно вы взялись защищать творчество в целом… Мы говорим на одном языке.
— Не торопитесь,— сказал я.— Цыплят по осени считают.
— А сейчас какое время года?
— Это имеет значение?..
— В принципе — нет.
— Можно задать вам личный вопрос?— спросил я.
— Без проблем! Задавайте.
— КТО ВЫ?
    В трубке повисла пауза.
— Я ждал этого вопроса...
— Он напрашивался.
— В таком случае я вам отвечу.
— Жду с нетерпением...
— Я — Человек в сером костюме. Теперь ваше любопытство удовлетворено?
— Да. Теперь мне всё ясно,— я выдохнул с облегчением. Появилась хоть какая-то определённость.
— Отлично! Итак, с меня третье желание. Я хочу рассчитаться с вами по делу того, у кого был слишком сильно развит инстинкт размножения.
— В таком случае вам необходимо обратиться к Сударыне.
— Кто это?
— Дама.
— Пиковая?
— Червовая! Так мне дать ей ваш номер?
— Номер чего?
— Ну не расчётного счёта в банке…
— Чёрт возьми! Счёт я оставил бы ей с удовольствием… Ладно. Пусть она сама мне позвонит.
— Добро. Сударыня так ждала этой минуты,— радостно сказал я.
— Женщины всё время чего-то ждут,— заметил Человек в сером костюме.
— Принца на белой лошади?
— Чаще овуляции.
— Это же скучно!
— Вы правы. Жизнь очень однообразна.
— Судите по себе?— спросил я.
— Вы про серый костюм?
— Я про отсутствие костюмов, как таковых. Людям не хватает культуры.
— Так и есть… Они вычеркнули это слово из своего словаря.
— И как вам такой расклад?
— Он мне не нравится. Но ничего не поделаешь. Я смотрю в будущее с надеждой.
— Ясно. Так вы придёте в суд?
— Зачем?
— Чтобы убедиться в том, что я могу оправдать все ваши надежды,— пояснил я.
— Для меня это ясно, как день,— произнёс Человек в сером костюме.
— Но вы даже не знаете, какое сейчас время года…
— А вы знаете?
— Только догадываюсь.
— Вот видите…
— Вижу.
— Я тоже вижу! Вы весь как на ладони.
— В таком случае — прощайте!
— До свидания!

                52

     Я набрал номер Сударыни.
— Это вы?!— раздался знакомый голос.
— Это я.
— А я уже думала, что вы мне не позвоните.
— Вы считаете меня бесчестным человеком?
— Я считала вас человеком. А человек способен на всё.
— Вы так говорите будто играете в покер.
— Я играю в жизнь. Одной азартной игры в моей жизни достаточно.
— И тем не менее играть вам всё-таки хочется?
— Игра начата. Я жду последней раздачи.
— Я вас не узнаю! Откуда такой пессимизм?
— Я сама себя не узнаю. Я даже поставила в кухне большое зеркало. Не помогает.
— Неужели вы так изменились?— спросил я.
— Может быть, всему виной тектоническая активность на Ио?— предположила она.
— Ого! Ещё пара слов и я вас сам не узнаю.
— Ну хорошо, не на Ио… Пусть всему виной будут снежные вихри в Тунисе.
— Теперь другое дело. Теперь вы похожи на женщину! Тем не менее, я думаю, что стоит пенять на климакс…
— О Господи! Впрочем... вполне может быть. Хотя, нет! Вряд ли!
— Как насчёт влияния инопланетного разума?
— Вы думаете, что инопланетяне действительно существуют?
— Без сомнений. Я даже знаю название Галактики где полно этих тварей.
— Как интересно!
— Не так интересно, как могло было бы вам показаться. Инопланетяне одиозные личности. В них нет никакой романтики. При случае они могут колесовать, четвертовать, отрубить голову, сжечь на костре, умертвить в газовой камере, и наконец просто замочить в сортире.
— О боже! Я думала, что они другие!
— Я тоже. Но сейчас у меня нет иллюзий.
— А у меня пропали фантазии.
— Значит, третье желание вам ни к чему?
— Вы считаете, что к жизни у меня тоже пропал интерес?!
— Вы сказали про климакс...
— Про климакс сказали вы. Будьте добры исполняйте наши договорённости.
— Записывайте номер.
— Чей?
— Человека в сером костюме.
— У него странное имя!
— Зато большие возможности.
— Больше чем у Господа Бога?
— Гораздо больше. Во всяком случае я его видел и точно знаю на что он способен.
— Но тогда почему я о нём ничего не слышала?
— Ему не нужно участвовать в «Танцах со звёздами». Липовая реклама не для него. Он профессионал и самодостаточный человек.
— Как бы я хотела встретить такого мужчину… Кстати, как мужчина он ничего?
— Не мне судить. Знаю только, что он ждёт женщину с овуляцией. Выходит, что с этим делом у него всё в порядке.
— Мы говорили о климаксе?
— Минуту назад.
— ЗАБУДЬТЕ!
— Забыл.
— В таком случае, я записываю номер.
    Я продиктовал цифры.
— Удачи вам!— сказал я.
— И вам тоже!

                53

    Несколько душевных глотков меня успокоили. Я выходил на финишную кривую. Нервы мои изрядно поизносились. Дела я взял наисложнейшие. Ещё недавно мне казалось, что этот груз был мне явно не по зубам. Постепенно всё изменилось. Я отыскал нужные аргументы. У меня появились железобетонные факты. Мне было чем прикрывать свою задницу. Даже если я проиграю, победа будет на моей стороне. Я попытался. Рискнул. Взялся за рычаг и захотел перевернуть Землю. Ну что же… Бывает и так.

                54

    Вечером я позвонил парню, у которого в кармане лежало сердце своей возлюбленной… Мой подзащитный под покровом ночи прогуливался по набережной Невы. В темноте он не боялся быть узнанным.
— Когда начнётся процесс?— уставшим голосом спросил он.
— Завтра. В десять утра.
— Вы решились?
— Да. Нам будет непросто, но другого выхода нет.
— У вас есть хоть какой-то лайфхак?..
— Со временем у меня костюм стал цвета хаки. Этого достаточно.
— Как это связано?
— Я намекнул вам на свой боевой опыт.
— Ясно... Вы прикинули, какое ждёт меня наказание?
— Прикинул.
— Какое?
— Если вас приговорят к смерти, вы очень расстроитесь?
— Нет.
— Я так и думал. Для вас страшнее всего пожизненное лишение свободы?
— Да. Я устал жить.
— В таком случае, я буду настаивать на возвращение смертной казни.
— Спасибо…
— Не за что… Кроме того, мы поговорим о том, почему женщины становятся проститутками.  Я планирую в суде многое обсудить. У нас есть хорошие доводы.
— Вы хотите поговорить за жизнь?
— За смерть скажите вы.
— Хорошо. До встречи!
— Увидимся,— произнёс я.

                55

     После разговора с Джеком, я вызвал такси и отправился в порт. Хемингуэя я застал на яхте. В кают-компанию меня проводил вахтенный. Сукин сын в свитере пил шампанское в обществе белокурой красотки. Со спины она была просто прелесть! То, что надо для полного счастья! Одной рукой он щупал её пышные формы, а другой клацал по клавишам старой, как мир печатки.
— Хэлло, Папа Хэм! Мы идём завтра в суд!— с порога сказал я по-английски.
— Merde! Хотите шампанского?— по-французски спросил Хемингуэй, не отрываясь от более важных дел.
— Вы же знаете мои предпочтения. Я пью только водку,— ответил я на языке Марата.
    Я достал фляжку и как следует приложился. Всё это время я не сводил глаз с блондинки... Миллион долларов, наверное, выглядит не так привлекательно.
— Угостите?— спросил писатель, перейдя на испанский.
— Легко,— ответил я по-португальски и протянул ему фляжку.
— Вы часто бываете на Мадейре?— спросил он.
— Часто. Я как и вы путешествую.
— А ещё говорят будто в России люди бедно живут!
— Гугл мне в помощь! В своих путешествиях я ни в чём себе не отказываю.
— О-о!
    Хемингуэй до дна осушил сосуд.
— Ступай, милая,— сказал он по-шведски, обращаясь к своей подружке.— Мне нужно поговорить с адвокатом.
    Красотка повернулась ко мне лицом… Господи... Это была... Анжела! Моя Анжела. Вернее наша… Чёрт побери! Я совсем запутался.
    Ясно было одно. Блондинка покинула виртуальный мир и сошлась с Хэмом.
    Девчонка прошла мимо и даже не взглянула в мою сторону.
— Нравится?— спросил по-китайски писатель, как только она покинула кают-компанию.
— Угу,— как можно хладнокровнее ответил я по-корейски.
    Дальнейший наш разговор продолжился на вьетнамском. Вероятно, в память о Хо Ши Мине.
— Мне показалось, что вы как-то смутились…—  сказал Папа Хэм.
— Нисколько!
— Раньше её не встречали?
     Тринадцать ЭСТ не прошли даром. Его память была как tabula rasa.
— Думаю, нет…— ответил я.— Уверен, что нет! Она слишком хороша для меня.
— Вы гурман!
— Просто она шарман. А у меня вкус довольно посредственный.
— Хотите, можем вместе попробовать… Сладчайший нектар. В Париже подают на троих отменные блюда.
— Не хочу привыкать к изыскам. По своей сути я — классик. И вообще, мне больше по сердцу рыжие стервы.
— Любите что-то погорячее?
— Скорее меня привлекает разнообразие цвета. От серости я устал.
— Значит, между Маяковским и Пушкиным вы выберете...?!
— Я выберу Моцарта! Но предвосхищая вопрос, скажу, что он умер.
— Жаль.
— Что Моцарт умер?— спросил я.
— Жаль, что вы зациклены на музыке. В мире не так много удовольствий. Я выбираю корриду и женщин! Так с чем мы пойдём в суд? Вы подумали, какие доводы мы приведём, чтобы спасти словесное творчество?
— Я всё постарался учесть. Полагаю, что жизнь должна заменить литературу на скамье подсудимых. Нам будет что рассказать присяжным. На этом процессе вы будете не только потерпевшим, но и станете главным свидетелем защиты.
— Чёрт возьми! Свидетель вроде, как наблюдатель… Этот статус мне больше нравится. Для терпилы мне не хватает терпения. И потом, мы пришли к выводу, что в этом деле потерпевшим я не могу быть, просто потому, что литература не виновата. Так что мне действительно есть, что сказать людям.
— Я рассчитываю на вас. И верните, пожалуйста, фляжку.
— Она снова полная?!
— Её наполнила жизнь.
— Точно подмечено…— заметил Хемингуэй.— Я, пожалуй, напишу об этом несколько строк.
— Только пишите правду,— сказал я.
— Я так и делаю.
— Всегда?
— Почти.
— Вот то-то и оно. Я видел вас в драке!
— И как я вам?
— Жалкое зрелище.
— Вы правы… Я, наверное, ни на что не гожусь.
— Для суда над жизнью сгодитесь.
— Процесс будет жарким. Вы справитесь?
— Не знаю.
— Вы в себе не уверены?
— Много сопутствующих факторов. Жизнь — штука непредсказуемая. Я буду бороться с системой.
— Желаю удачи!
      Мы простились. 
     Я сошёл с трапа и подумал об Освальде. Где искать старика?! У меня не было ни адреса ни номера его телефона.

                56
 
    Я обошёл ночной город, но Освальда не нашёл. Мой подзащитный как в воду канул... В воду канул… А что это мысль! Я разделся на пляже у Петропавловской крепости. Как следует  накатил. Заболеть накануне судьбоносных событий мне совсем не хотелось. Собравшись с духом, я сиганул в Неву и проплыл по дну до самого Финского залива. Бесполезная трата сил. На моём пути попадались только: останки разложившихся трупов, заржавевшие калаши, разбитые бутылки из-под шампанского. Пришлось повернуть назад.
    Зигзаг удачи вывел меня к Публичной библиотеке. В одном из окон пятого этажа горел тусклый свет. Неспроста. Свет загорается тогда, когда кому-то темно. Но кому именно? Кто заплутал в лабиринте вселенского бытия?
    Осушив за день четвёртую фляжку, я словно ниндзя забрался по стене и заглянул в окно.
    При свете одной единственной лампы Освальд читал какую-то книгу.
    Я выдал по стеклу барабанную дробь и увидел как старик вздрогнул от неожиданности.
— Это вы?— открыв окно, спросил мой подзащитный.
— Это я. Что читаете?
— Достоевского.
— Добрались до «Идиота»?
— Пришло время проштудировать классику.
— Пришло непростое время.
— Наверное. А рассказ действительно обо мне.
— Роман о нас всех… Кстати, сегодня утром мы идём в суд.
— Как?! Уже сегодня?!
    Старик расстегнул фуфайку и несколько раз глубоко вздохнул.
— Больше тянуть не резон,— сказал я.
— Неужели мы выясним правду, мистер Орлов?!— с волнением спросил он.
— Мы докажем, что правду стоит искать,— ответил я.
— Это уже немало… Но какие у нас шансы?
— Один на миллион.
— Не так-то много…
— Но и немало. Единица всё-таки больше нуля. Большинство адвокатов не рискнули бы выйти в процесс, но только не я.
— Ну что же… Вы меня успокоили...
— Итак, в десять утра мы встречаемся возле суда.
— В таком случае я успею дочитать Достоевского.
— Читайте. Лично я пойду кормить Покера.

                57

       Спрыгнув на землю, я едва не зашиб мужика с аквалангом. В ластах и маске, закрывающей всё лицо, в центре города он выглядел как настоящий придурок.
— Бубубу,— отпрянул он.
— Бабаба,— ответил я.
     Приглядевшись, я узнал следователя. Его выдало что-то мимолётное. То, что мог уловить только я.
— Бубубубубу…— повторил он.
— Снимите маску!
— Не мооуу. Это оень опасо.
      Мне надоело слушать его нечленораздельный бред.
— Снимайте её к чёртовой матери! Ну же!
     Раздайбеда осторожно снял акваланг.
— Теперь маску! Смелее!— зарычал я как медведь.
     Следователь стянул маску. В его возрасте пора бы уже смотреть на мир без забрала.
     Майор основательно вымок. Это я могу выйти сухим из воды. Подобный подвиг не всем может статься под силу.
   — Послушайте, господин следователь,— сказал я, стремясь поставить точку в истории наших взаимоотношений,— если вы хотите встретиться с моим подзащитным, то завтра приходите в суд. Мне кажется троеборье вас слегка изнурило.
    — Я действительно чертовски устал,— утерев со лба капли влаги, произнёс Раздайбеда.— Я хожу за вами по пятам, бегаю за Потрошителем, а сегодня, купаясь в реке, я едва не застудил простату… Нева в это время года очень холодная. Мы оба здорово рисковали.
   — Лично мне ни к чему простата. Размножаться я не стану ни за какие коврижки. Да и когда я при деле, погода не имеет значения.
     — А я больше так не могу.
     — Я вам говорил, что не стоит стоять у меня на пути.
     — Я вынужден был исполнить свой долг…
   — А мне-то что?! У меня своих долгов предостаточно. Не сегодня-завтра Покер должен придти за процентами.
    — Вы про кота?!
    — Это касается только нас двоих...— уклончиво ответил я.— Выходит, вы решили выйти из игры?
  — Да… Нет… Честно говоря, мне уже всё равно…— схватившись за голову следователь, сел прямо в лужу.
    — Бывает,— с сожалением сказал я.
      У хорошего адвоката обязательно должен быть спарринг-партнёр. Мне нужен стимул. Зрители на трибунах.
    — Я не вижу смысла в своей работе,— ответил майор.
    — Джек-Потрошитель оказался вам не по зубам?
  — Не в этом дело… Несмотря на все мои предупреждения, вы продолжили гнуть свою линию. Мне не с чем идти к начальству. Задание я не выполнил.
    — В работе я очень настойчивый.
    — Я бы сказал вы — настырный и оказались упрямее меня.
    — Я защищал человека. А что делали вы?
    — Сейчас я понимаю, что выполнял совершенно незаконный приказ.
    — Природа не терпит подобные выходки... Поэтому вы потерпели фиаско.
    — Вероятно, вы правы,— отрешённо сказал следователь.
    — Когда вы поняли, что бессмысленно совать мне палки в колёса?
   — Минуту назад. Когда вы свалились мне прямо на голову. Впрочем, нет… Это случилось чуть раньше.
    — Когда же?
    — Когда я негласно побывал у вас в кабинете. Вы ведь знали, что я приду!
    — С чего вы взяли?
  — Не хитрите,— посиневшими губами усмехнулся майор.— Я увидел нацарапанное на столе слово из трёх букв. Вы просчитали каждый мой шаг.
 — Вы увидели слово «ХАЙ», которым я собирался поприветствовать первого инопланетянина, заслуживающего мало-мальского уважения. Так что это просто символ. Ничего личного.
    — Мне хочется верить вам на слово, но у вас язык заплетается.
    — Заплетите и вы...— Я достал фляжку и предложил её следователю.
    — Вы правы. Без этого никуда.
      Раздайбеда взял фляжку и опрокинул в себя всё до последней капли.
   — А выпить вы не дурак...— сказал я.
   — Я жахнул, как законченный эгоист,— едва ворочая языком, произнёс он.
  — Не корите себя. Вы работаете на государство. Это малопонятное образование на теле измученного от жажды народа, не склонно к альтруизму. И потом фляжка моя полна. Так что я сделаю глоток за ваше здоровье.
   — Вы издеваетесь?
   — За мной это водится. Но сейчас я говорю вам чистую правду,— Я продемонстрировал содержимое своего чудодейственного сосуда.
   — Чертовщина какая-то… Наверное, я схожу с ума…
   — Наоборот. Вы выздоравливаете.
    Я помог следователю подняться на ноги. Раздайбеда какое-то время смотрел на Луну, потом перевёл взгляд на Марс, затем в его глазах отразилась Венера.
    — Красиво-то как!— произнёс он и добавил.—  Я приду в суд!
    — Вот и славно, майор. До встречи.
    — Не забывайте — моя фамилия Раздайбеда,— сказал он мне на прощание.
   — Умные люди говорят, что человек не меняется. Я же слегка глуповат, поэтому не боюсь перемен. Предлагаю заново начать наше знакомство,— ответил я.
    За сим мы простились. Солнце в этот момент было где-то в созвездии Козерога.

                58

   Без пяти десять следующего дня я был возле здания дворца правосудия.
  Все были в сборе. Настроение у народа было рабочее. Я бы даже сказал — боевое.
— Попытаемся разобраться в жизни,— сказал Хемингуэй.
— Попытаемся найти правду,— сказал Ли Харви Освальд.
— Попытаемся понять человека,— сказал Джек-Потрошитель.
— Попытаемся правдиво разобраться в самом человеке,— сказал Раздайбеда.
— Попытаемся сделать попытку,— сказал я.
    Моцарт тоже вставил своё веское слово. Я внимательно выслушал его точку зрения. Только потом ответил:
— На проводе!
— На каком проводе?! С вами всё в порядке? Не вздумайте вешаться!— раздался взволнованный женский голос.
— С какой стати мне выходить из игры?! У меня на руках отличные карты!
— А завтра?.. Завтра вы не наложите на себя руки?
— Мои руки предназначены не для этого. Девушка, что вам, собственно, надо?
— Добрый день, Вадим Александрович. Я секретарь покойного адвоката Генри Падвуха. Вы меня помните?— скороговоркой сказала она.
— Вы — та самая симпатичная блондинка с грудью четвёртого размера?
— У меня пятый номер!
— Не стоит заниматься самообманом. Впрочем, сейчас это не главное. Важно, что я вас помню.
— Вы правы. Это гораздо важнее. Я хотела узнать, может быть, вы изменили свою позицию и в данный момент нуждаетесь в секретаре?
— Я не меняю позиций. У меня с годами выработались чёткие предпочтения. Если ставка сделана, я обязан её поддержать.
— В таком случае, извините меня…
— Не стоит извиняться. Тем более, вы только что мне назвали причину, по которой мне следует решение если не изменить, то во всяком случае... подкорректировать.
— Неужели эта причина настолько принципиальная?
— Аргумент чрезвычайно серьёзный. Я ведь не только адвокат, но ещё и мужчина. Мне важно видеть!
— А как насчёт того, чтобы слышать?— прошептала она чувственным голосом.
— Я слышу,— облизнув пересохшие губы, ответил я.
— Что вы ещё хотите почувствовать?
— Прикосновение…
— Ветра?
— Не только!
— Я обещаю вам ураган и торнадо!
— ВЫ ПРИНЯТЫ НА РАБОТУ!
— С этой минуты?
— С этой секунды! Немедленно приезжайте в офис.
— А вы уже там?
— Сегодня в суде меня ждут три громких дела. Так что я буду чуть позже!
— Сразу три мегаважных процесса?! Вы хотите доказать этому миру, что вы круче всех?!
— Я хочу доказать самому себе, что в словаре когда-то давно не зря было записано одно слово.
— Какое слово?
— Найдите его сами. Соберите доказательства подтверждающие его нужность. Начните разбираться хоть в чём-то кроме трусов. Считайте, что это ваше первое поручение.
— Жесть какая-то… Но стоит ли напрягаться?! Вы и так номер один!
— Стоит! Стоит! Стоит!— ответил я и выбросил смартфон в урну.
    Я прослушал весь репертуар Моцарта. К тому же теперь у меня была секретарша. С этим миром должен разговаривать кто-то другой. Это точно.

                59

    С чувством победителя я поднялся по ступенькам лестницы и открыл…
   Я хотел сказать «дверь»… но не успел. Раздался мощный взрыв. Негодяи всё-таки меня выследили. Кто это был?.. Инопланетяне из Галактики «Пистолет»?  Какие-то приземлённые субстанции, которым не хочется услышать доводы  Потрошителя? А может это были те, кому мешает правдивая литература?!
     Взрывной волной меня отбросило метров на десять. Я ударился оземь прямо как Финист Ясный сокол. Вот только Финист был богатырь, а я простой человек со своими слабостями. Мне бывает дьявольски больно! Собравшись с силами, я приподнял голову и увидел... Человека в сером костюме. Он стоял неподалеку, курил сигару и с ухмылкой смотрел на мои мучения.
    И тут я всё понял. ПРОКЛЯТЬЕ! КАНАЛЬЯ! Выходит, я работал на того, кто решил поставить жирную кляксу в моей биографии… Но почему? За что? Зачем? Этого понять я не мог.
    Моя чистая голова, без признаков перхоти, упала на грязный асфальт. Глаза заволокла пелена. Я преждевременно отправился по реке вечности. На вёслах лодки сидел Харон. У штурвала кто-то другой... в сером костюме.
     Мне было уже всё равно. Наступила тишина.  Никакой тревоги и паники. Абсолютный покой. Из урны звучал только «Реквием». Выбросив смартфон, я позабыл о траурной мессе, так как не рассчитывал услышать это великое произведение. Вышло так, что сам Моцарт оплакивал мою гибель. Гению можно всё.

                60

     — Эй, адвокат Кукушкин… Вы живы?
      Пустота загробного мира слишком быстро заполнилась.
   Я почувствовал что меня кто-то бьёт по щекам. Открыв глаза, сквозь пелену дыма я увидел... пожарного.
   — Что случилось?— закашлявшись, спросил я.
  — Ничего хорошего, Авангард Варленович!— ответил он и, смачно выругавшись, добавил.— Пить надо меньше! Это же надо додуматься... С дури выбросить в мусорное ведро горящею сигарету! Из-за вашей беспечности начался пожар. Хорошо, что дым заметили сотрудники парикмахерской.  Дверь-то вы заперли изнутри. Так что вам повезло, что мы оперативно приехали.
    — Чёрт возьми…— сказал я, с трудом унимая кашель.
  — Все пеняют на чертей, но уверяю вас — во всём виноват человек. Придётся вам заплатить штраф… Вы ведь адвокат и знаете законы лучше меня,— продолжил пожарный.— Ладно... Как вы себя чувствуете?
    — Я в порядке…— ответил я, убедившись в том, что главные мои ценности не пострадали.
    — Может быть, вызвать скорую?
    — Нет… не стоит. Мне уже лучше. Сейчас заскочу в сортир и буду, как ананас.
  — На вашем месте я бы не стал отказываться от госпитализации. Отравление угарным газом приводит к плачевным последствиям,— сказал пожарный.
   — Мой организм привык к перегрузкам,— произнёс я, направляясь в уборную.
    В туалете я привёл себя в чувство. Организм по полной программе отпраздновал второе рождение.
    В кабинет я вернулся полностью опустошённым.
  Плюхнувшись в кресло, дрожащей рукой я нащупал во внутреннем кармане пиджака фляжку.
    Крышка долой… Пломба тоже. Однако фляжка была пуста...
     — Всё-таки пить надо меньше,— назидательным тоном сказал пожарный.
     — Надо,— согласился я.— Знать бы ещё как это сделать...
     Крышка вернулась на своё место. Пломба осталась лежать на столе.
   Пожарные составили протокол, с грехом пополам повесили дверь на петли и укатили спасать очередного ****юка, заигравшегося в жизнь на этом карнавале абсурдного беспредела.
   Я остался наедине с запахом гари, который неприятно щекотал в носу.  Какое-то время я смотрел в одну точку. Видение мне не давало покоя...  Тут было о чём подумать.
     Минут через сорок в дверь постучали. Как ни крути, но сорок — коварная цифра.
  Наверняка это был арендодатель. Без сомнения, за ремонт Кипренский выставит мне приличный счёт. Это точно. Замок на двери был сломан, паркет местами приобрел цвет глубокого космоса, стены стали чернее самой тёмной материи. От мусорной корзины остались рожки да ножки.
       Я попал на деньги, которых у меня не было.
   Стук повторился. Как-то слишком интеллигентно. Для Кипренского такое поведение нонсенс. Особенно если учесть, что я едва не спалил его собственность.
     — Войдите,— сказал я.
    Дверь скрипнула и соскочила с петель. Грохот был тот ещё. На пороге я увидел невысокого плюгавого человека в синем костюме.
     — Вы ко мне?
    Я надеялся на то, что посетитель просто ошибся офисом. Меня смущал его лапсердак. Пусть даже он был синего цвета.
  — Если вы адвокат Кукушкин, то я к вам, Авангард Варленович…— обведя подозрительным взглядом мой кабинет,  сказал посетитель.
    — Я стараюсь не отрекаться от своего родового древа,— со вздохом произнёс я.— Вы пришли точно по адресу.
     Так вышло, что уже три месяца я сижу без работы. Моя задница не уступает в твёрдости мрамору, но толку от этого мало. Ел я неважно. Водку пил — не закусывая. Собственно, поэтому чуть не сгорел.
     — В таком случае нам нужно поговорить…— он повёл носом.— Этот запах… У вас был пожар?
   — Небольшой форс-мажор. Я веду несколько крупных дел и кое-кто из недоброжелателей решил, что из меня получился бы неплохой шашлычок.
     — Вы настолько крутой?!
   — Скажу честно, без хвастовства, в адвокатуре я — номер один... Пока проветривается помещение, быть может, нам переговорить в другом месте?.. Рядом есть небольшое, но довольно уютное кафе. Мы сможем там спокойно всё обсудить.
     Во рту у меня было суше чем в Калахари и вдобавок жутко хотелось курить. Это меня напрягало. Фортуна нас всех ведёт по жизни как по минному полю: то здесь, то там расставлены знаки, которыми не стоит пренебрегать.
   — Ну что же… Кафе или музей... Мне всё равно, где изливать вам свою душу. Видите ли, господин адвокат, у моего друга случилось несчастье...
    — Повременим с откровениями.— Я поднялся с кресла.—  Расскажите мне чуть позже о том, что произошло.  Надеюсь, я смогу помочь вашему другу. А сейчас давайте для начала выпьем по рюмке чаю.
     Я обошёл лежащую на полу дверь, взял под руку незнакомца и мы отправились вслед за судьбой, которая в этой жизни преподносит поистине сногсшибательные сюрпризы.

     Продолжение следует…