Дезертир

«Всё трудней дышать пронзительным воздухом
Всё труднее небу слать проклятья
Всё трудней бежать - полжизни ты отдал бы
Чтоб забыть тот бой за спиной»

– Когда ты приедешь?..

Странный вопрос. Непонятный, невыученный, незазубренный до автоматизма. Единственный, на который у тебя не было ответа, так ведь? Смотри, смотри внимательно и запоминай. Сейчас рядом с тобой стоит красивая молодая девушка. Она положила руки тебе на плечи, аккуратно приподнялась на носочках, чтобы не выворачивать голову уж под совсем неестественным углом, глядя в твои глаза. А ты ей не можешь ответить, да, отличник? Это же первый вопрос в твоей короткой жизни, на который ты не можешь дать ответ? Только вот он, золотой мой медалист, самый важный из тех, что тебе задавали. Важнее первого и второго начал термодинамики, важнее закона Ома и теоремы Коши. Важнее признаков сходимости и расходимости рядов, важнее Менделеева, Пушкина и Юлия Цезаря. Твой самый главные урок, самый главный ответ у доски. А ты сегодня, как назло, первый раз в жизни не выполнил домашнего задания.

***

Скажи мне, отличник, сколько лет ты шёл к этому моменту? Вот да, прямо к этому перрону, с этим самым, отходящим в совсем другую страну поездом? Ты ведь всегда этого хотел, правда? В самом первом твоём отчаянном крике, когда врачи-акушеры доставали тебя из уютного материнского чрева, уже было это желание, эта жажда, правильно? Было оно и в твоих внимательных ушах, жадно ловящих каждый непонятный звук детской сказки, которую мать читала, когда тебе ещё не исполнилось и года. Конечно, ты ничего не понимал. Но очень хотел понимать. И этот блеск в твоих младенческих глазках твой самый родной человек, тот, кто девять месяцев вынашивал тебя, запомнила навсегда. Этот блеск, отражение самих непонятых и далёких звёзд, что сияют в ночном небе, виден был и в твоих слезах, когда ты ревел от отчаяния, не в силах понять букварь в трёхлетнем возрасте. А очень хотел понять. Потом родители, вернувшиеся с работы, очень и очень долго вытирали твои блестящие, заплаканные щёки, пока ты, не в силах объяснить, что, собственно, случилось, икал от обиды. Когда же ситуация, наконец, прояснилась, ты, всего лишь за два дня, под чутким руководством отца овладел искусством чтения по слогам, которое было неподвластно твоим сверстникам. И уже через месяц, читая слова «Made in…» на глянцевой картонной коробке из-под только что купленной микроволновки, ты снова разревелся, не в силах разобраться даже с первым словом. А ведь ты к тому времени уже осилил сказку про Кота в сапогах. А какое-то слово из четырёх букв стало для тебя непреодолимой преградой. Правда, из-за этого инцидента уже к первому классу ты очень прилично шпарил на английском и на школьных занятиях по этому предмету откровенно скучал. И, несмотря на твою откровенную зевоту на второй парте душного класса, учительнице всё равно приходилось ставить тебе «отлично». А что поделать, юное дарование-с. Программу уже наперёд знает.

И так было во всём. Математика, физика, история, биология, что угодно. Тебе ведь до сих пор греет сердце воспоминание, как хватилась за сердце учительница русского и литературы, когда в четвёртом классе ты накатал домашнее сочинение по «Горю от ума»? Или как занял первое место среди шестых классов на Городской олимпиаде по истории? Тебя даже на олимпиаду по Стране хотели отправить, но ты, как назло, сильно заболел. Впрочем, тогда тебя это не сильно расстроило. Вся эта история, литераторство и упражнения в иностранной лингвистике, всё они были лишь весёлым досугом, разминкой для ума. Настоящая же твоя страсть лежала в совершенно другой плоскости. Математика, химия, физика, все эти абсолютно точные, словно показания калькулятора, науки. Вот, где ты раскрывался в полную силу. Брать интегралы в седьмом классе? Легко! Ряды в восьмом? Проще простого! Уравнение Шрёдингера, буферные растворы, термодинамика – всё это было лишь несложной головоломкой, вызывающей у тебя тот самый блеск в глазах, сопровождавший тебя ещё с первого твоего вздоха. Блеск, ярким маркером обозначавший неутолимую жажду. Жажду знаний. Тот самый неистовый голод, который нельзя заглушить ничем. Голод, что заставляет тебя томами глотать техническую литературу, судорожно перелистывать пожелтевшие тонкие страницы старых учебников. Голод, который заставляет тебя напролом идти вперёд, в мир большой науки, оставляя нетронутыми подростковые бутылки дешёвого пива, украденные из куртки отца сигареты, неопытных девчонок и плечи друзей.

Можно, наверное, сказать, что в классе ты был белой вороной. Но я бы не стал. Тебя не гнобили, не сторонились твоей компании, не обсуждали за спиной. Даже в те трудные для каждого подростка годы полового созревания ты спокойно, со знанием дела, давал отпор обидчикам. Когда кулаками, было дело, а когда и едким словом. Все они для тебя были подобны назойливым мухам, которых стоит отогнать резким взмахом ладони, чтобы не мешались и не садились на конспекты. Впрочем, занять какое-то привилегированное место в школьной иерархии ты не стремился, а поэтому тебя быстро оставили в покое и переключились на более лёгкие и беззащитные мишени. Тебя даже иногда звали на какие-то послешкольные мероприятия. Например, на перекур за гаражами. Но ты всегда отказывался. Зачем это нужно? Лишь отвлекает.

Впрочем, однажды ты всё-таки пошёл. В тот самый роковой день, летом после девятого класса, на свой выпускной. Конечно, ты собирался дальше продолжать обучение в школе, хоть ты и ушёл уже далеко за программу одиннадцати классов. Тем не менее, тебе нужен был аттестат. Ты уже давно понял, что твою жажду знаний в Стране в полной мере утолить не смогут. А поэтому ты присмотрел себе серьёзный университет за границей, во всем известной стране, славящейся своими сосисками, готическими соборами и лающим языком. Это был так, задел на будущее, а пока что тебя ждало вольное лето, которое ты хотел посвятить самообразованию, а за ним ещё два года школьной нудятины. Родители не давали закончить среднее образование экстерном и сразу после этого рвануться сапсаном к своей мечте. Хотели, чтобы ты, по их выражению: «Рос в нормальной, человеческой среде, а не на пыльных библиотечных полках». Под «нормальной, человеческой средой» они подразумевали, естественно, твоих одноклассников. Что же… их дело. Правда, в тот вечер объект всех твоих трепетных чаяний, уже полгода как заманивающий тебя дверьми своего химического факультета, отошёл всё-таки на второй план. В тот день ты действительно позволил себе дать слабину.

Но красавиц был, конечно, да. Белоснежная строгая рубашка, чёрные брюки, солидный ремень и чуть ли не языком вылизанные туфли. Ещё и спину ровно держал. Одноклассницы на тебя, как на вешалку прыгали. Ты на том празднике жизни был абсолютным рекордсмену по количеству сделанных с тобой совместных фото, ты в курсе? А потом, когда официальная часть, включавшая в себя раздачу симпатичных фиолетовых аттестатов и чопорной прогулки по центру Города, закончилась, вы всем скопом завалились на квартиру одноклассника. Одноклассник этот был из достаточно обеспеченной семьи, не бедствовал, а посему и квартирка была под стать. Куда сумели поместиться не только твои знакомые, но и знакомые хозяина квартиры, которых ты, в свою очередь, не знал от слова совсем. Правда, стоит сказать в твоё оправдание, что идти ты не сильно хотел. Дома тебя ждал очередной курс по изучению какого-то языка программирования, который, по твоему мнению, был гораздо интереснее подростковой пьянки, но одноклассники таки сумели тебя уговорить. В конце концов, ты действительно никогда не собирался вот так вот со своими одноклассниками.

Отзвонившись матери, ты быстренько обрисовал ситуацию и получил добро на продолжение банкета. Твои родители, в отличие от родителей обычных детей, дали разрешение на ночёвку очень легко. В конце концов, у ребёнка же должно быть хоть что-то, кроме учёбы. Пусть даже эта учёба ему так сильно нравится.

Именно там ты впервые её увидел. Она сидела, посреди этого бушующего шторма из пивных банок, полупустой бутылки из-под домашней наливки, сигаретного дыма и пьяного гогота юных тех, дорвавшихся-таки до алкоголя. А эта девушка, о которую зацепился твой взгляд, не спешила нырять в этот водоворот. Хотя наоборот, ей должно было очень хотеться. В конце концов, это была не какая-то там захмурышка в невзрачном свитере и с опущенным взглядом. Такие серые мышки начинаются цениться мужчинами намного позже, когда пубертат уже года как два-три останется позади, это да. Но её можно было ценить прямо сейчас. Красивое, чистое белое платье, перевязанное голубой ленточкой выпускника (даже не помялась, ты гляди), умное, спокойное лицо с аккуратным макияжем, внимательно рассматривающая окружающих. Она была похожа на старого, умудрённого жизнью капитана, что окидывает бушующее море подростковой жизни своим умным взглядом.

Конечно, обычно все книжные и киношные подростковые любовные истории так начинаются. Пьяная кухня общих друзей, непохожая на окружающих девушка и главный герой, весь такой из себя трагичный и интровертный гений. Впрочем, тебе плевать было, ведь так. В конце концов, тебе шестнадцать лет, и вера в чудо хоть и погребена для тебя под слоем здорового скепсиса и цинизма, но, тем не менее, всё же есть в твоей душе. Да и в конце концов, ты только что девятый класс закончил. Каким бы ни был ты гением от науки, девушки всё равно будут для тебя важнее периодической таблицы. Ну, или хотя бы наравне.

Ты, пробираясь сквозь пьяных одноклассников, не прекращающих попытки заставить тебя выпить и «Ну хоть попробовать!..», подошёл к таинственной незнакомке, за несколько секунд завладевшей твоим сознанием и спокойно завязал разговор. Да, вот так вот просто. А почему нет? В конце концов, пивом от тебя не пахло, сигаретным дымом тоже. Аккуратная рубашка, спокойный взгляд, солидная внешность. Короче говоря, производил очень благоприятное впечатление. А раз так, то почему нет?.. А что до застенчивости, что до потеющих ладошек и заикающегося, невнятного начала диалога, то откуда было им взяться? На своём жизненном пути ты не знал поражений, так с чего бы в этот раз должно быть иначе? Разговорить женщину не сложнее, чем решить дифференциальное уравнение, думал ты. Правда, ты тогда ещё не знал, что именно твоя железная уверенность в том, что знакомство – задачка не сложнее любой той, что ты решал в учебниках по математике, и являлась гарантией твоего успеха. Та самая уверенность, которой не хватало многим твоим сверстникам. Ведь, если кроме побед, привыкнуть ещё и к поражениям, страх перед очередным отказом всегда будет маячить где-то на горизонте твоего сознания. Отсюда и стеснительность, чуть позже, когда более уверенные в себе ровесники дорвутся-таки до запретного плода, оставив тебя в дураках, перерастающая в женоненавистничество. В бессмысленную и бессильную ярость на тех, кто любят лишь победителей. Правда, не женщин нужно винить в их природе. А самого себя в своей же слабости. И больше никого.

Впрочем, тебе это не грозило. Потому уже через час общения ты увёл свою избранницу с этой вечеринки, что как-то незаметно превратилась в совсем уже неприличную канонаду из пьяных воплей. Увёл – сам не зная куда. Гулять где-нибудь по Городу. Мало ли в Городе красивых мест? Водил по небольшим мостикам и узким летним улочкам, залитым сперва оранжевым закатным солнцем, а потом белым, отражающимся от водной глади светом звёзд. По тихим паркам и скверам, из которых уже расползались, подобно уставшим насекомым, помятые выпускники. По продуваемой всеми ветрами набережной, как всегда заполненной толпами туристов. По ней ты её специально водил, хитрец. По злому умыслу, заключавшемуся в том, чтобы нежно обнимать свою новоявленную знакомую, сидя в ночном круглосуточном кафе. А что поделать, если девочка замёрзла?

Расстались вы на рассвете, ровно так, как и подобает молодой влюблённой парочке. Романтичные проводы до подъезда по утренней розовой заре. Неловкие, призванные оттянуть неумолимый момент расставания и состоящие в основном из междометий, диалоги на бетонном крыльце. И наконец, робкий поцелуй в щёчку и скоротечные объятия, оставляющие теплый и уютный, неподвластный никаким законам физики, след на твоей, уже порядком помятой, рубашке. Никаких «У меня родители уехали» и «Может, чаю попьём?». Во-первых, вам было всего по шестнадцать лет. Это, конечно, совсем не преграда для различных противоправных действий, но всё равно. А во-вторых, Надя всё-таки приличная девушка. Очень приличная. Это и подкупало.

Да, её звали Надя. Полная твоя противоположность. Ты брюнет, она блондинка. Ты технарь, она гуманитарий. Ты глядишь на мир с лёгкой пеленой презрения и иронии, она – восторженная читательница Пушкина и Толстого. Будь ты менее снисходительным к чужим взглядам, а она – менее покладистой и неконфликтной, вы бы волосы друг на друге рвали. Но к счастью, у вас всё было совершенно по-другому. Противоположности притягиваются. Ты эту теорию успешно проверил на самом себе. И продолжал проверять каждый раз, когда вы шли по какому-нибудь очередному проспекту, взявшись за руки и влюблённо глядя друг другу в глаза.

Бесконечная и невинная подростковая любовь, не берущая во внимание ни ваш переход в десятый класс, ни твою подготовку к вступительным экзаменам в иностранный университет, ни её проблемы с математикой, вот что наполняло вас в те тёплые дни. Последняя проблема, правда, решилась достаточно быстро, в век смартфонов живете, в конце концов. Сфотографировать нерешаемую, по одному гуманитарному мнению, задачу и отослать её в самый важный диалог в какой-нибудь социальной сети, сейчас это – дело техники. Так что все контрольные решал за Надю ты. Впрочем, это тебя ничуть не напрягало. Школьные задачки для тебя являлись уже давно пройденным этапом. «Я видел такое, что вам, людям, и не снилось...», – как говорилось в одном старом фильме. Единственно, что тебя пугало – это предстоящий отъезд…

Да, это действительно была проблема. Проблема, которую ты не в силах был решить из-за… трусости. Да, той самой трусости, которая спала, когда ты подавал документы в университет другой страны. Та самая, которая дрыхла без задних ног, когда ты спокойно и уверенно разговаривал с Надей тогда, в первую вашу встречу. И которая, будто ученик забывший выставить на утро будильник, неожиданно вскочила, заголосила, заметалась внутри тебя. Ты вдруг испугался. Испугался не кулака обидчика, не плохой оценки в ведомость, а всего лишь своей жизни. Точнее даже не так. Не своей жизни, отнюдь нет. Своей неправоты.

Ты слишком привык побеждать, юный Цезарь. Слишком привык справлять триумфы и надменно принимать очередной лавровый венок. И не было никого, даже самого жалкого раба не стояло рядом с тобой, чтобы в нужный момент сказать триумфатору гадость. Напомнить, что он тоже человек. И поэтому, когда отгремел победный май, когда все школьные экзамены остались позади, когда пришло время рвать когти из этой печальной Страны, где, как ты думал, невозможно получить нормального образования, ты вдруг оказался на перепутье. Ты был похож на путника, бредущего по пыльным просёлочным дорогам душным летним вечером. Путника, у которого на глазах непроницаемая повязка из грубой жёсткой ткани. И который здесь, на этом судьбоносном перекрёстке решил её наконец таки снять. Снять и понять, что все эти лавровые листы, олимпиадные регалии и ученические успехи, всё это  всего лишь мусор, пока в твоей руке её трепетный стан. Что перед ней, единственной женщиной в твоей жизни, перед той, которую ты провожаешь до вечернего подъезда уже почти два года, перед ней меркнет всё. И неопределённые интегралы, и дипольные моменты, и пестики с тычинками. И что ты впервые в жизни начал сомневаться. Что ты хочешь… остаться.

Но куда там. Куда уж нам, из себя таким гениям. Сомнения – для слабых, остановки – для неудачников. Ты шёл к этому всю жизнь! Ещё немного, ещё пару месяцев и ты – перспективный молодой студент иностранного ВУЗ-а, в совершенстве владеющий языком, неглупый, ответственный и работоспособный. Да и к тому же, самое важное, желающий учиться. Настоящий подарок для мирового научного сообщества. Инвестиция в будущее, которая непременно окупится. Или которая стухнет, не успев дать ни малейшего выхлопа, пленённая густыми блондинистыми волосами и глазами, в ужасе расширяющимися при виде квадратного уравнения.

Ты хотел учиться, да. Но ещё больше ты хотел быть с ней. Остаться в плену у этой женщины, что с лёгкостью выбила математический анализ, ядерную физику и коллоидную химию с давно занятых позиций. Просто взяла и с молодецкой лихостью смела все их бункеры и укрепления, разбила на их месте молодой цветущий сад и поселилась в нём. Ева вернулась на своё законное места, да. Не в Эдем, чёрт с ним. В голову и сердце Адама.

И ты струсил. Испугался остаться. Испугался сделать крутой поворот на все сто восемьдесят. Не смог послать к чертям всю эту затхлую науку. Кому, в конце концов, она нужна, если выбор стоит между ней и женщиной? Кто вообще в здравом уме выберет пыльные учебники и казённые приборы? Наверное, только такой трус как ты, правильно? Слабенький человечек, который не решил сделать раз в жизни Поступок. Именно Поступок, с большой буквы. Отбросить в сторону амбиции, обернуться лицом не к своему бесконечному большому прожорищу, глотающему техническую литературу, учебники и научные статьи, но к человеку. К живому, дышащему, тёплому человеку, который никуда не собирается выходить из своего трёхмерного пространства, ни в какие фрактальные и пятимерные математические измерения. Книги не в счёт, в них все ныряют, кому совесть позволяет их действительно читать, а не только фотографировать для разных соцсетей.

Именно из-за своей трусости ты сейчас стоишь на осеннем вокзале, еле сдерживаешь подступающие слёзы и никак не можешь выпустить её лицо из своих ладоней. Ты жадно пожираешь её глазами, стараясь запомнить, отложить в памяти каждую чёрточку, каждую складочку, каждую маленькую деталь. Потому что прекрасно знаешь, что, сколько бы фотографий она не послала тебе туда, в чужую и незнакомую страну, ты всё равно будешь каждый раз вспоминать именно этот её образ. Образ, с развевающимися по ветру локонами, образ, тихо и печально спрашивающий: «Когда ты приедешь?...»

А ты ей шепчешь что-то, что-то милое и лживое. Про то, что каждый день писать будешь, что приедешь, как только дадут отгул хотя бы на недельку, что к Новому Году ты ждёшь её у себя. Только вот поток твоей трусливой лжи заглушает звук дождя, барабанящий по матовой, серой от грязи, пластиковой крыше перрона. И ты под грохот твёрдых колёсиков своего новенького чемодана заползаешь в тесный вагонный тамбур, пытаясь протиснуться к своему месту. Последний раз глядишь на женщину, которая показала тебе, что в этой жизни есть что-то помимо себя самого. Трус. Трус и предатель.

Тени ползут по вокзалу. Тёмные, почти чёрные дождевые тучи закрывают небо. И грохот колёс поезда, отбивающих свою металлическую чечётку по рельсам, заглушает страшный, роковой для тебя звук. Звук надвигающейся грозы.

***

Тебя нельзя было назвать патриотом. К чему все эти вопли, завывания и заламывания рук, посвящённые месту своего рождения? Родина, Страна, земля, обильно смоченная кровью и слезами радости да плача. Для тебя это не значило абсолютно ничего. Всего лишь линия границы, начерченная карандашом национальных, экономических и каких-нибудь ещё претензий одних больших дядек к другим. Мало того, большие дядьки, оказавшиеся у власти во времена твоей юности, оказались совсем уж политическими импотентами. Развалили всё что можно было развалить, в том числе и твой любимый научный сектор, и регулярно огребали от всяких абреков, что, однако, не мешало им злобно стучать кулаками по столу на всяких международных симпозиумах. Не потому что воевать не умели, скорее наоборот, война у твоего народа была в крови. А просто потому что властные дегенераты не могли насытиться, даже когда начинала литься кровь, и продолжали воровать целыми вагонами. А солдат, которого не накормили, не обули и не выдали патронов – мёртвый солдат. Правда, если он хороший воин, а именно такими и были твои соотечественники, он заставит врага перед смертью бояться себя до дрожи в коленках и мокрых штанов. Но потом всё равно умрёт. А если Страна не может позаботиться даже о собственных солдатах, то к чертям такую Страну. Так думал ты.

Кто же знал, что та самая Страна, которую ты давно списал со счетов, вдруг обретёт для тебя совершенно новый смысл? Вдруг подберёт всю свою громадину и сольётся в две параллельные прямые, в стальные рельсы железной дороги, увозящей тебя в никуда? Из необъятного колосса, раскинувшегося всей своей массой от одного океана до другого, сожмётся в одну-единственную материальную точку. В красивого и хрупкого человека, которого ты так нежно полюбил, и от которого сейчас удаляешься всё дальше и дальше, глядя на мокрое оранжевое солнце.

Ты прозрел в тот день. Прозрел, глядя на августовские поля, не тронутые ещё гнилой позолотой сентября. Ты открыл, наконец, сам себе глаза. Те «дураки», любящие вот эти вот берёзки, да поля, они не поля любят. Даже не Страну в большей мере. Нельзя любить такую огромную территорию, нельзя любить её всю, это просто невозможно. Они любят людей. Людей или конкретного человека. Так любят, что готовы боготворить всё, что к этому человеку имеет отношение. И бесконечные ледяные поля, и жёлтые зори и асфальтовые плато позорных городов. Всё это они любить готовы. Готовы просто потому, что где-то среди этих лесов и городов, есть те, без которых они не могут жить.

И ты тоже не мог. Не мог не думать о ней на бесконечных лекциях. Не мог не думать на семинарах и лабораторных занятиях. Не выходила он из твоей головы и в кампусе, комнату в котором ты делил с таким же, как ты, иностранным приблудой, гулякой и пьяницей. Он не пережил даже первую сессию, оставив, ближе к концу зимы, тебя наконец-то в блаженном одиночестве. Но одиночество, которого ты так желал, стало лишь твоим медленным ядом. Потому что в тёмной, одинокой комнате, лишённой соседских вещей, остаётся слишком много места для теней. Теней прошлого, теней той единственной женщины, той единственной Страны, в которую ты оказался так безнадёжно и так бесконечно влюблён. Теней, что нежно царапают твою шею, напоминая о твоём малодушии и трусости.

Но до зимы тебе ещё нужно было дожить. Дожить, внимательно следя за сводками новостей из твоей Страны. Новостей, говорящих о Сентябрьском восстании и его подавлении. О росте протестных настроений, о контингенте Национальной гвардии, патрулирующем улицы Города. Ты листал ленту социальных сетей, внимательно рассматривая фотографии с мест происшествий и с ужасом вчитываясь в заголовки новостей. Весь ужас, весь фарс ситуации был перед тобой, как на ладони. Весь тот короткий и показательный суд над невиновными, в общем-то, мальчишками, которых предал свои же собственные вожди. Хотя, какие к бесу лысому вожди? Однодневные оппозиционеры, которые без инфоповода могут продержаться в массовом сознании от силы полгода. Одноразовые революционеры с почасовой оплатой бунта. Поэтому, ты совсем не удивился, что, когда запахло жареным, эти новоявленные Робеспьеры просто бросили наивных дурачков на произвол судьбы. Судьбы, которая вдруг обернулась для мальчишек хлёстким, неоспариваемым приговором трибунала.

А в личные сообщения тебе всё шли и шли письма. Письма, наполненные печалью и страхом. Письма от женщины, которую ты никак не мог забыть. И с каждым новым днём их содержание становилось всё мрачнее и мрачнее. Сказывалась политическая обстановка, которая, к сожалению, благоприятной отнюдь не была. Политика, будто склизкий чёрный спрут, заползала своими щупальцами во все сферы человеческой жизни. Комендантским часом, грохотом солдатских сапог, трескучими лозунгами пропаганды душила, душила всех многострадальных жителей твоей, сегодня, как никогда твоей, Страны.

Безусловно, ты успокаивал её как мог. Обещал, клятвенно заверял во время немногочисленных сеансов видеосвязи, что всё будет хорошо. Лгал, по большей части самому себе, что уже прямо сейчас готов выходить на работу (какой там, у тебя даже вида на жительство не было), снимать квартиру и забирать её к себе (на самом деле учёба так плотно взяла тебя за жабры, что оставляла тебе в день лишь пару часов отдыха). Кормил её своим пустозвонством аж до зимы, до того самого, почти бесснежного Городского декабря. А потом всё резко оборвалось.

Оборвалось, правда, по большей части у тебя в груди. Потому что  Страна, напротив забурлила. Вскипела народным гневом, загорелась пламенем прожорливой гражданской войны. Закричала бессмысленной и страшной Городской операцией, катастрофой для лояльных правительству войск. Громыхнула артиллерийской гильзой, весенним наступлением революции на Столицу, обернувшимся жестокими и неуступчивыми кровопролитными боями. И… оборвалась не пришедшим электронным письмом.

Шли недели. Шли месяцы. Сезоны сменяли друг друга в своей ежегодной эстафете. А известия от неё всё не было. «Была в сети 5 декабря…» Как будто и не было двух лет любви, как будто не существовало для неё одного очень умного студента, запертого на чужбине. Ты царапал экран телефона, прожимал бесчисленное количество раз кнопку вызова, писал, умолял, просил своих друзей разузнать хоть что-нибудь о твоей избраннице, оставленной посреди хаоса и разрушения. Безрезультатно. Впрочем, не стоит в этом винить твой личный сыскной отдел. У сыщиков были дела поважнее, чем искать какую-то девушку.

Где-то там, в твоём доме, шла война. Брат шёл на брата, отец на сына, друг на товарища. И не было от этого спасения по всему простору Страны. Даже если ты, сволочь последняя, решил на продуктовой базе отсидеться, пока твои соотечественники кровь проливают за то, что считают важным, тебя оттуда всё равно силком выволокут. Если не вербовщики одной из сторон, то твои друзья, родные, любимые. Люди, которые тебе не безразличных и у которых, в отличие от тебя, хватило смелости встать в полный рост и заявить о себе. Вступить в борьбу, отринуть равнодушие, пусть и рискуя получить пулю, но навсегда порвать узы холодного и презрительного безразличия. Наверное, это нормальное человеческое состояние. Бороться, рвать на части то, что тебе не нравится, то, что вызывает у тебя отвращение. Драться насмерть со злом, не жалея ни себя, ни своего врага. И плевать на то, что твой враг, по сути, твой же собственный брат-близнец. Война достанет всех. Ледяным, тяжёлым молотом ударит по каждому. Тебе не спрятаться ни в самом глухом таёжном посёлке, ни в самом глубоком подвале. Тебе остаётся лишь встать и драться за своё счастье, за своих близких, за то, что считаешь правильным и за право называться Человеком. Или же струсить, поджать хвост и убежать куда-нибудь за кордон, подобно твоему далёкому предку, примитивной обезьяне, что с таким же страхом убегала от саблезубого тигра.

Тебе же даже бежать не надо было. Ты смотрел на все эти страсти, на всё то человеческое, что сейчас было в твоей Стране, из-за бугра. Сидя в пластиковой клетке высшего учебного заведения, ты постигал технические науки, повышал свою квалификацию и отрешённо смотрел новости в ожидании заветного письма от Нади. Ждал, не веря, судорожно, дрожащими руками ежедневно открывая страницу в социальной сети. А тем временем минула весна. Революционная армия отбросила лоялистов на юг Страны, захватив Столицу, а Диктатор куда-то сгинул, следов не найти. Впрочем, казалось, будто это только приободрило сторонников старого режима. У них там появился какой-то дюже деятельный и энергичный вожак, в мгновение ока стабилизировавший фронт и наладивший уже порядком пошатнувшуюся дисциплину в войсках. «Гражданка» грозила затянуться. Всё это ты, конечно же, читал из сводок интернет новостей, сопровождаемых, по всем обычаям информационной войны, едкими словесными баталиями в комментариях. Скорее от отчаяния, чем действительно серьёзно, ты начал просматривать их по нескольку раз, перебирал кучу источников, выжимал ту или иною тему, до конца, будто лимон. Надеялся, дурак, найти следы своей женщины. А что? Характер у неё всё-таки пассионарный, авось и мелькнёт где-нибудь, на какой-нибудь из сторон. Понятное дело, отчаянный жест, соломинка для утопающего. Но больше сделать ты ничего не мог. Одно время тебя посещали мысли вернуться в Страну, чтобы самолично начать поиски. Но снова и снова ты оставлял эту идею. Въезд в Страну сейчас и так был сильно затруднён, а если и удастся прорваться, то только для того, чтобы тотчас быть пойманным цепкими руками военных комиссаров и загреметь если не на фронт, то к станку, клепать великую победу. И неважно для кого клепать: для «новых», или для «старых». Если только нелегально пробираться, по старинке, ползком через границу. Но это ещё хуже, поймают – расстреляют без суда и следствия, по законам военного времени, как шпиона. На фронте хотя бы есть шанс выжить.

За весной пришло лето. За летом осень. А там уже и следующий год был не за горами. Второй год страшной, братоубийственной войны. Кровь лилась рекой, обрывались и калечились судьбы, а ты тем временем продолжал учиться и прогрызать гранит науки…

***

Современный высокоскоростной поезд прибывал на загаженную, серую, всю в трещинах от разрывов снарядов платформу. Белые пневмодвери с шипением разошлись, выпуская небольшую кучку пассажиров наружу. Этот рейс совсем не пользовался популярностью, ведь кому захочется ездить в неприветливую страну на отшибе цивилизационного мира, где, к тому же, всего год назад закончилась гражданская война? Абсолютно никто, лишь небольшой контингент различных атташе, без которых в современном мире никуда. А туристы из более развитых и мирных стран сюда не особенно стремились и раньше, что уж говорить про сегодняшний день. Ну их, варваров этих, правильно ведь? Правда, о том, что именно борьба и есть основной критерий цивилизации, эти «цивилизованные граждане» стараются не вспоминать.

Один человек из той небольшой кучки, что вышла из дверей вагона, отделился от основной массы народа. Если все его недавние попутчики направлялись в основном метро или к автомобильной стоянке, он решительно направился к автобусной остановке. Туда, куда ему было нужно, на метро не добраться. Только на небольшой пыльненькой и тесной маршрутке. На окраину Города, в старую облезшую панельку. В отчий дом скончавшихся от нервов родителей. У старых людей первым гаснет сердце, это правда. Особенно – когда вокруг грохочут орудия, а единственный сын где-то далекой, в чужой стране.

Этот одиночка поднимается по лестнице, идёт слабыми ногами, небольшими шажками по грязным лестницам, по влажной, только после уборки, бетонной крошке. Поднимается на второй этаж, третий. Мимо всех этих пролётов, где прошло его детство, мимо исписанных стен и почтовых ящиков. Мимо нерабочего лифта и соседа снизу, инвалида-колясочника, не вылезавшего на свет божий уже чёрт знает сколько лет. Он жил прямо над ним, над этим одиноким безумцем, над которым всегда потешался, а теперь стал его братом-близнецом.

Пыльная, заброшенная квартира. Здесь давно уже никто не появлялся. Старые фотографии, записи, никому уже не нужные документы. Это помещение, где когда-то кипела жизнь, лились слёзы, пили чаи и разговаривали разговоры, теперь – лишь незыблемый склеп, вечное напоминание о самом себе. Петля Мебиуса, которую ты резко разорвал своим нежданным вторжением. Цветы давным-давно сгнили, свил свой белёсый клубок паук в углу, а родителей хоронил не ты, а какие-то незнакомые люди. Победитель, пришёл с заграничного похода. Выигравший сражение, с блеском получивший степень бакалавра, но проигравший в пух и прах войну. Потерявший родителей, любимую, Страну, почву под ногами. Решил сохранить себя, не вступать в борьбу? Абстрагироваться от войны, от смерти и крови, захотел пересидеть и переждать? Не решился один-единственный раз поступиться со своими амбициями ради любви? По заслугам получил…

Ты искал её месяц к ряду. Каждый день вставал, проносился по всё такой же грязной квартире, поднимая столбы пыли (уборку ты не делал, не было времени), на скорую руку умывался, завтракал и отправлялся на поиски. Шарился по больницам, ментурам, справочным конторам, которые в бесчисленных количествах помогали таким же страдальцам как ты отыскать родственников в послевоенном хаосе. Месяц бесконечной беготни, сбитых, стоптанных ног в неуютных ботинках. Месяц бесплодных усилий, унижений перед бюрократами и бессмысленных допросов. Но время было уже упущено. Ты проиграл своё Ватерлоо. Проиграл в тот момент, когда сел на поезд, предпочтя своей любви свою жажду знаний. Предпочтя проторенную колею, с которой ты бы никогда не сошёл, хаосу безумия и борьбы, который ожидал тебя, останься ты здесь, в Стране, возле своей любви.

На могилу к родителям ты за этот месяц так и не съездил.

Тебе двадцать два года. Ты – Вадим Николаевич Жернардский. Четыре года назад – молодой, амбициозный и гениальный юноша с огромным будущим. Сегодня – трус и предатель, без перспектив, с бесполезным дипломом бакалавра, полученным в иностранным университете. Ты живёшь в покинутой квартире, не чуя под собой ни Страны, ни памяти. Перебиваешься скромной должностью лаборанта на каком-то невнятном химическом предприятии, производящем строительную краску, скромно питаешься и куришь дешёвые сигареты. Ты даже курить начал, скот. Хотя клялся никогда этого не делать, дабы не гробить мозги. Получать степень магистра ты тоже не вернулся. Оно и понятно, очень сложно возвращаться в тёплый насиженный бункер, в котором ты прятался, пока погибали те, кого ты любил. Из бесконечной петли «дом-работа» тебя вырывает лишь субботний день, который ты в обязательном порядке тратишь на вялые поиски своей женщины. Настолько, правда, вялые, что тебе и самому иногда становится противно от того, как быстро иссякла в тебе энергия и как быстро из тебя выветрилось желание отыскать Надю. Ты – круглый предатель, Вадим. Ты предал всё и вся: женщину, родителей, Страну, даже, чёрт побери, самого себя. Каждый день ты молишь небо, Господа, судьбу, кого угодно дать тебе второй шанс. Потому что больше так не можешь. Иудина жизнь – не для тебя. Подобно тринадцатому апостолу ты готов развернуться, кинуть тридцать сребреников, сегодня правда, с красивой печатью и размашистой подписью ректора, обратно к ногам первосвященников. Тебя это, правда, ни капли не спасёт. Удел предателя – петля верёвки и тихий хрип удушья.

И всё же, почему сейчас, идя с работы домой и едва сдерживая слёзы от осознания своей горькой участи, ты слышишь детский плач?