Прогулка загород

Однажды, я ехал с компанией отдыхать в Петродворец. В предвкушении приятной прогулки, все были в хорошем расположении духа, да и солнышко обещало доброе настроение на целый день. Шум колес электрички мерно отстукивал ритм, и все в наполовину заполненном вагоне были заняты своими важными делами.

Мне казалось, время остановилось: то электричка быстро проскакивала перроны, то так же стремительно впускала и выпускала из своего чрева людей, спешивших по своим дачным делам. Вся какофония проходила мимо меня с невероятной быстротой движений и звуков.

И вот голос объявил о прибытии на очередную станцию. В вагон вошла старушка, двигаясь между креслами, она глазами искала место, где сесть. Не понимаю, что заставило обратить на нее внимание, но когда я на нее посмотрел, она вдруг взглянула на меня, и улыбнувшись стала пробираться ко мне, по -видимому, вопрос, где она присядет, был решен.

Глаза на этом сморщенном от времени, но притягательном лице были красивыми и ясными, но почему-то немного грустными. И еще, от старушки исходило странное тепло, не в смысле физического, а скорее какое-то внутреннее, притягивающее. И разговор завязался сам собой, я даже не сразу понял, но речь уже шла о войне, а, точнее, о блокадном Ленинграде, где маленькая девочка работала в госпитале, ухаживая за ранеными красноармейцами.

Бои были страшными, и грохот разрывающихся снарядов порой был совсем близко. Для маленькой медсестры была уже привычной эта страшная канонада, но невозможно было привыкнуть к стонам раненых и лужам крови, которые она наблюдала изо дня в день. «И однажды», - продолжала рассказывать пожилая женщина, - «в палату на носилках принесли окровавленного бойца. Сказали, он долго лежал раненый в траншее, пока его случайно не нашли санитары, собиравшие трупы солдат после нескольких дней боев под Питером. Сказали еще, что не жилец…

Он был без сознания, и я сразу взялась за перевязку его распухшей до неузнаваемости ноги. Когда я срезала почерневшие от крови и грязи бинты, раненый застонал, и мне стало даже спокойней, я почему-то знала, он будет жить».

Старушка, сделав глубокий вздох, о чем-то задумалась, глядя в окно, а я был охвачен каким-то странным чувством и ждал продолжения ее повествования. Было огромным удовольствием слушать этого невероятно интересного человека еще и потому, что я как бы погружался в то страшное время, и я был там, в той самой палате и видел этого несчастного раненого.
- «Я, почему-то, знала, он будет жить» - повторила женщина – «я всегда это видела, кто выживет, а кому не суждено было. Так вот, когда я обнажила его ногу, то увидела изуродованное бедро, а из запекшей крови раны торчит большой осколок, засевший где-то глубоко в бедре. Я была худенькая, молодой человек» - посмотрев на меня, сказала она, - «и мне было не под силу вытащить осколок руками, но мне хотелось помочь ему. Вцепившись зубами в край, я, что есть силы, потянула осколок на себя и, о боги, хрустя и булькая, рана зашевелилась, а кусок черного металла, оказался у меня в зубах.

Упав, я не почувствовала боли, но я с ужасом уставилась на бурлящую рану, которая полным-полна была в опарышах, ползающих и жирных, наполнявших внутреннюю часть раны солдата.

Наверно, я была в шоке, потому что не помню, как увезли врачи раненого красноармейца. Но позже я увидела его, ходившего на костылях, прихрамывая на одну ногу, а значит, идущего на поправку. Увидев меня, солдат улыбнулся и протянул кусочек сахара, он меня, конечно, не помнил, но это не имело значения. Мне потом сказали, что от гангрены его спасло то, что личинки объедали именно загнивающие ткани раны, и поэтому заражения не произошло».

Голос объявил о прибытии на станцию Петродворец, и моя компания была уже около тамбура, и, опомнившись, я рванул к выходу. – «Всего доброго, молодой человек» - услышал я вслед, - «я знала, он будет жить…»

Я стоял на перроне и ошеломленный смотрел в окно на удивительно обаятельную пожилую женщину…

Уже набиравшая ход электричка вдруг как будто вскрикнула, и вагоны помчались прочь. Она тоже смотрела на меня, и мне казалось, у неё текли слезы.

Меня вдруг охватило глубокое чувство любви к этому человеку, сострадание тому, что она рассказала или, наверное, к той маленькой девочке в белом халатике, с красивыми и ясными глазами, которой пришлось пережить это страшное время.

Мне хотелось догнать уходящую электричку и сказать ей «спасибо» и «до свидания».

Или, наверное, мне хотелось догнать уходящее время и подарить его ей, этой маленькой девочке с грустными глазами.


Памяти ветеранов войны посвящается.