Та еще коловерть-15. Глава 16

 Спустя некоторое время, подкрепившись очередным глотком водки, Маша продолжила свои сумбурные речи...

     - Не явится... Забыл он уже о моем существовании, Мишка... Ну и пусть... Как смог, так и отомстил... Хорошо отомстил... Со знаком качества... Мне теперь ну если и не всю оставшуюся жизнь еще и от этого мучиться предстоит, то уж ближайшие лет пять-шесть точно... Ну и ладно! Значит, судьба у меня такая! Поломанатая... Поломанутая... Да какая разница как это сказать? Главное то, что понятно... Больно только очень... Никогда такой боли не было... Кажется, что внутри все болит... А ведь на самом деле-то не болит... От обезболивающих легче не становится... Так больно, что жить не хочется...

     Лариса охнула.

     - Никольский, - вдруг вызверилась Нина Константиновна, выключив фонограмму, - если ты, скотина, не проживешь с Машкой всю свою оставшуюся жизнь в любви и согласии, то...

     - Проживет. - перебила ее Ляля. - Теперь когда он знает всю правду, он проживет со своей девочкой всю жизнь от всего сердца... Еще на руках носить ее будет... Пылинки сдувать...

     - Мечтай... Мечтай... - захлюпала носом Шапокляк.

     - Не смейте меня подозревать в том, что я - подонок! - внезапно завопил Вадим-младший.

     - Никто тебя не подозревает. - ответила бабушка.

     - А эта подруженька твоя?

     - Она в состоянии аффекта... Подожди немного... Скоро она поймет, что ты поступал так по незнанию...

     - И проникнется?

     - Сама не проникнется - инъекцию в нос получит. - отозвалась бабушка. - Или в лоб...

     - Тихо, барышни! - отозвался Добрынин и включил фонограмму.

     - А на улице зима... - продолжала Машка. - Из окна не выйти... Так, чтобы разом... Чтобы больше не было боли...

     Вадим-младший побледнел и закурил еще одну сигарету.

     - Бог знает, как я мучаюсь... - продолжала Машка. - Он знает, что я стала сгустком боли... Он простит меня за то, что я хочу сделать...

     - Ой, беда-беда... - заплакала Лидочка, а вслед за ней расплакались и все женщины.

     - А мать, как почувствовала... - горько ухмыльнулась Машка. - Куда-то запихнула сумку с медикаментами... А я, когда ходила в магазин, не сообразила заодно пройтись по аптекам... Откладывается мероприятие, Мишка... Откладывается на пару-тройку дней моя встреча с тобой, говнюк дохлый. Но ничего... В следующее мамкино дежурство я не лоханусь... Обещаю...

     И вдруг Машкино настроение изменилось...

     - А вот не буду я ничего над собой делать... Не буду - и все...

     Вадим-младший осторожно перевел дух...

     - Много чести будет тебе и твоему братцу, если я из-за вас, козлов, на себя руки наложу. - заявила Машка. - Это не месть... Это бегство... А настоящей моей местью будет то, что я, назло твоему брату, переживу эту боль... Она не будет мучить меня вечно... Со временем любая боль становится глуше... Вот и эта притупится... Станет легче... А потом утихнет... И я смогу жить дальше... Я проживу долгую жизнь... И даже постараюсь стать счастливой... И это будет моя месть вам - и тебе, и твоему брату-мстителю, и всей вашей семье, и моей матери с ее родней заодно...

     Шапокляк осторожно перевела дух и вытерла слезы.

     - Вадима я со временем, наверное, прощу... - с мстительной пьяной злобой сообщила портрету Машка. - Во всяком случае, постараюсь простить... У него хотя бы для видимости была причина поиздеваться надо мной... А вот  тебя, козла дохлого, по самодурству обездолившего меня, я не прощу никогда... Не смогу... Почему? Да потому, что только ты, Мишка, виноват в том, что я осталась без надежды родить ребенка только для себя... Только ты, Мишка, виноват в том, что ко мне пришел этот "народный мститель" с ледяным взглядом... Только ты, Никольский, виноват в том, что я осталась калекой во всех смыслах, и не могу стать хорошей женой здоровому мужчине, которому нужна жена-прислуга, жена-нянька, а не жена-развалюха...

     Слышно было, как Лариса снова горько расплакалась.

     - Я ведь даже погулять толком пойти не могу, - плача, продолжила девушка, - мне через сто метров прогулки уже присесть отдохнуть нужно... Не хочется, а нужно!!! Понимаешь разницу, козлина?

     Маргоша кивнула так, словно слова эти Машка адресовала именно ей.

     - А зимой - вообще беда... - всхлипнула девушка. - Никто, кроме меня, не знает, как мне страшно переставлять слабые ватные ноги по скользкой дороге! Никто не знает, как я боюсь упасть и еще что-нибудь сломать!!! Никто не знает, как я боюсь упасть на спину и остаться на всю жизнь не просто калекой, а калекой в инвалидном кресле!!! Обузой на шее у матери!!! Боюсь!!! Боюсь!!! Боюсь!!!

     С каждым вскриком жены Вадим Никольский вздрагивал всем телом.

     - И с тростью ходить не могу... - всхлипнула Машка. - Хотела бы... Временами жутко завидую людям, которые идут себе, спокойненько опираясь на трость. Конечно, они опираются не от хорошей жизни... Им тоже больно... Но мне без трости и больнее, и страшнее... А я не могу ходить с тростью... Мне не положено... Почему? Мне ведь только тридцать два года... Всего тридцать два!!! Я молодая!!! Я должна работать и обеспечивать себя и, по возможности, мать, какой бы она ни была... И создавать стратегический денежный запас семьи на те годы, когда я уже не смогу ходить совсем...

     Лариса заскулила.

     - Да, Мишка! - опять всхлипнула девушка. - Я думаю и об этом! Я обо всем думаю... И о том, как изменится отношение ко мне мамаши, когда я перестану приносить домой зарплату... Она и сейчас-то не горит материнской любовью, а что будет вытворять тогда, одному Богу известно... Но я скулить не буду... Какая есть - такая есть... Но и ждать, что она поймет, что я - не чудовище, больше не буду... Нечего мне от матери ждать... Не способна она ко мне хорошо относиться...

     Вадим-младший вновь сжал кулаки.

     - Во всяком случае, я уверена, что мать не будет относиться ко мне, как к своему несчастному больному ребенку-калеке...- провыла Маша.

     - Маша больше работать не будет! - заявил Вадим-младший. - Хватит уже...

     - Молодец, Айболит, - отозвался Добрынин. - Слова уже не мальчика, но мужа...

     - МАШКИНОГО мужа!!! - завопил племянник.

     - А чьего же еще? - всхлипнула Ляля.

     - Котенок, пожалуйста, не нервничай - дай Пургену отораться всласть. - обняв жену, шепотом попросил Добрынин.

     - Угу... - согласилась Елена Гурамовна и уткнулась лицом в теплое мужнино плечо.



Продолжение следует...