Комплексное лечение

1
В санаторий едут не только поправлять здоровье, этим тут обычно занимаются до обеда, после же обеда – женщины часа полтора отдыхают, чтоб не выглядеть усталой, потом моются, красятся, причесываются и делают все, чтобы вечером, а вечером танцы, выглядеть потрясающе красивой, быть востребованной, а не стоять в углу бедной родственницей. Мужику проще: причесался и… уже неотразим.

Во время танцев, разумеется, происходит это самое знакомство, именуемое на местном диалекте спариванием, затем пары расходятся, чтоб предаться психоэмоциональной разгрузке, а уж завтра вновь погрузиться в процесс восстановления и укрепления здоровья.

Ну а кому не повезло, прогуливаются темными аллеями парка, дышат целебным воздухом, осуждая всех в безнравственности, но, правда, не теряют надежду, что чей-то рыцарь тоже сейчас где-то одиноко бродит во тьме, нисколько не сомневаясь в своей привлекательности и твердо зная, что весы врут, зеркало кривое, а все женщины – завистливые стервы.

Делать дома, да еще перед Новым годом, было абсолютно нечего, и Люба Тараторкина, взяв в профсоюзе, а отвечала она за культуру в области, бесплатную путевку в санаторий для сердечников, расположенный в живописном еловом лесу, с радостью поехала туда не то чтобы здоровье поправить, а скорее на других посмотреть, да и как бы себя показать.

Конечно, Люба, это для нас она сейчас Люба, а для остальных – Любовь Михайловна, человек солидный, значимый, окончивший когда-то с отличием Санкт-Петербургский государственный институт культуры и работающий долгие годы на руководящих должностях, была красива, умна, мила, обаятельна, обходительна и тактична. Имела четырехкомнатную квартиру почти в центре мегаполиса и сына-красавца, работающего актером провинциального театра в далеком городе. Люба когда-то тоже грезила стать актрисой, но, к великому сожалению, не все мечты сбываются, оставляя потом глубокую рану на сердце и горький осадок в душе. Была она возраста скорее за, чем около…

И всё вроде бы у нее было, жила хорошо и в достатке, а вот счастье… Счастье не прижилось у нее в доме.

В молодости по любви и очень удачно Любовь вышла замуж, родила сына… Потом все и началось.

Еще в детстве Любочка уже была пухленьким, упитанным ребенком, с личиком ангелочка, а после родов стала стремительно набирать вес. В доме из-за этого начались ссоры, приведшие к разводу.

А теперь она уверенно подходила к ста пятидесяти килограммам.

Больше всего в этой жизни Любовь Михайловна обожала три вещи: поесть, мужчин и бороться с прогрессирующим ожирением. Если с первой она справлялась весьма успешно, то две последние давались с большим трудом, если вообще давались.

Ходила Любовь, переваливаясь из стороны в сторону, широко расставляя ноги, но при всем этом открыто и мило улыбалась. Природная доброта и сердечность неизменно переполняли ее.

Санаторий встретил Любовь Михайловну тишиной и безмолвием. Снега двадцать четвертого декабря было столько, что передвигаться приходилось исключительно прочищенными туннелями, а свернуть куда-то влево-вправо просто было невозможно. А вот отдыхающих присутствовало аж семнадцать человек, одиннадцать мужчин, из которых четверо явно были ветеранами Бородинского сражения, двое – участники Брусиловского прорыва 1916 года, один – герой Гражданской войны и оставшиеся четыре принимали участие минимум в ликвидации в 1921 году контрреволюционного мятежа моряков в Кронштадте под руководством Тухачевского. Представительниц прекрасного пола не было вообще, точнее, были в количестве шести штук, но далеко не прекрасные. Четверо находились давно на пенсии, а две другие перешли сорокалетний рубеж.

И Любовь мгновенно поняла, что в этом сердечном санатории надо срочно начинать лечить нервы, глубоко дышать чистым морозным воздухом и принимать успокоительные ванны. Да и домой возвращаться тоже не имело смысла. Здесь хоть мумии играли роль людей, а там… четыре стены.

А потом… праздники пройдут, будет заезд… А вдруг и…

Немного погоревав, Любаша разместилась в люксовском номере, села на жесткую бессолевую диету, быстро со всеми познакомилась и подружилась со Светой и Таней, женщинами крепкими, тоже давно перевалившими за сотню килограмм. Они здесь играли роль молодящихся дам.

Два представителя некогда сильного пола пытались повилять хвостиками возле нее, но быстро поняв всю свою никчемность, отстали.

А Новый год стремительно приближался.

– Девушки, – деловито произнесла Тараторкина, – сегодня после обеда едем в город и закажем на тридцать первое декабря себе столик в лучшем ресторане.

– Люба, а может, возьмем бутылочку да в номере посидим? Честно, у меня и денег нет, чтоб по ресторанам ходить, – прошептала Татьяна.

– И я на такое не рассчитывала… – вторила ей Света.

– Девчонки, – молвила Любовь строгим голосом, не терпящем возражения, – ваша задача – сидеть за столом и отмечать праздник, а моя – расплачиваться. Ясно?! У меня вопрос! Может, одного ветерана с собой возьмем?

– А на кой он нам нужен?! Нажрется – и волоки его потом назад. И без него нормально будет.

На том и порешили.

2
Ресторан оживленно гудел в предвкушении новогоднего бума.

Все столы были заняты торжественно одетыми посетителями, многие из которых, это бросалось сразу в глаза, скорее всего уже не единожды поднимали традиционный тост «С наступающим!..».

Любовь с гордо поднятой головой вошла в зал. В центре она остановилась, давая возможность рассмотреть себя. В то же время своими огромными, темными, с влажной поволокой глазами, обрамленными потрясающе густыми и длинными ресницами, надменно и в то же время смущенно оглядела зал. Выглядела Любовь Михайловна ошеломляюще. Ее длинное, декольтированное, ярко-синего цвета платье фасона бохо, по которому раскиданы громадные подсолнухи, скрывало тучность, а туфли на высоченном каблуке подчеркивали статность и значимость. По груди спускалась тонкая ниточка белого жемчуга, с мочек ушей до плеч свисали жемчужные бусинки, а пальцы рук унизаны золотыми перстнями и колечками. О ногтях говорить не приходилось. А восточные духи; источали такой дурманящий запах, от которого у мужчин вожжой сразу начинала течь слюна и они в безумии быстро впадали в беспамятство. И даже показалось, что люстры на потолке засияли ярче, чтоб подчеркнуть красоту и обаяние этой женщины.
На фоне ее великолепия за ней тихо ступали блеклые Светлана с Татьяной, стесняющиеся самих себя, беспрестанно одергивая спереди простенькие платья. На ноги Татьяна надела видавшие виды туфельки, а Светлана шла в сапогах, на ее голове покоилась вязаная шапочка. У каждой из них через левую руку были перекинуты огромные сумки.

Процессия выглядела весьма комично, а по своей комплекции дамы напоминали трех богатырей.

– Привет, Дюймовочки! – прокричали откуда-то сзади.

– Мальчики, не рвите раньше времени сердце. К нам разрешается подходить после двух часов, когда мир в ваших глазах окрасится сказочными огнями, а все женщины в нем станут красавицами. А пока уберите подальше свои непристойные мысли с наших изнеженных тел! Повторяю: после двух ночи. Но помните, что женская хандра всегда наступает от мужского недомогательства, – и Люба спесиво направилась к своему столику.

Стол выглядел просто царским! В центре стояла высокая ваза с букетом из белых и красных роз. В ведерке со льдом лежало шампанское, рядом – пятизвездочная бутылка армянского коньяка, а по краям – бутылки с вином, красным и белым.

Чего на нем только не было. Татьяна со Светой даже не предполагали о существовании таких яств.

3
Под шум и гвалт публика радостно встретила наступление долгожданного Нового года. Певица проникновенно исполнила песню из кинофильма «Карнавальная ночь». Как это ни странно для современного мира, все дружно вместе с ней пели припев, который для удобства был распечатан на листочке и лежал перед каждым на столе:
«Новый год, он не ждёт!
Он у самого порога!
Пять минут пробегут,
Их осталось так немного!..» – горланили гости.

– Девочки, запомните, мы пришли сюда не пить, а продезинфицировать душевные раны, – сказала назидательно Люба. – А чтоб не сидеть буками и не крутить головой в разные стороны, давайте-ка порассказываем друг другу интересные истории. Праздник должен быть веселым, а там… там посмотрим. Мы пришли сюда не для того, чтобы скучать. Это с успехом можно делать и дома. Сегодня надо взять всё, чтоб не было мучительно больно… И никогда не сомневайтесь в своей красоте и привлекательности. Света, начинай, но чтоб язык не застревал между зубами, давайте выпьем по коньячку и хорошо закусим. Люблю вкусно поесть и сладко поспать, желательно с мужчиной. Говорю «желательно», потому как из-за вкусно поесть второе происходит все реже и реже.

– Чего, девочки, в этой жизни только у меня не было, – начала Светлана, – но один случай никогда не забуду. Было мне тогда восемнадцать лет, замуж собиралась… А жили мы в Прикарпатье. Женихалась с Петром Белоглазым, парнем красивым, с чубом вороным на лбу, армию отслужившим, шофером у директора совхоза работал…

– Вы уже с ним?.. – спросила заинтересованно Любовь.

– Ничего у нас с ним такого еще не было, сами помните то социалистическое время, коммунизм строили, тогда еще умели говорить слово «нет».

Послал его как-то директор в районный центр, а я с ним увязалась, вырядилась, как королева… Возвращаемся домой после обеда. А зима только-только началась, морозец небольшой, градусов семь-восемь, и снежку немного выпало.

– А давай, Светик, мы с тобой кружочек срежем, – говорит он, – как-никак, а пять километров… Сейчас через лесок, потом речушку проскочим, а там… Видишь, следы на снегу от машины, кто-то уже проехал до нас.

А мне только этого и надо, вечером танцы… Короче, проехали лесок. Речка – всего-ничего, метров восемь, максимальная глубина – не больше метра. Въехали, значит, на лед, а он, видно, еще не совсем окреп, машина прямо посередине одним колесом и провалилась. Сидим.

– Надо толкать, – говорит Петр, – иначе замерзнем тут насмерть, – и на меня смотрит.

– Я не полезу в воду! – возмущаюсь я.

– Тогда садись за руль, полезу я.

– Я машину водить не умею.

Короче, пришлось на лед спрыгнуть мне. Ноги мгновенно намокли, а вода холоднющая… Толкаю сзади, да все без толку, машина ревет, словно оглашенная, колесо крутится, а из полыньи выбраться не может. С меня пар валит, как дым из трубы. И вдруг ноги мои заскользили и я падаю прямо в воду. Одежа мгновенно намокла, стала тяжеленной, и холод сковал все тело. А мороз крепчает. Петро видит такое дело и тоже прыгает из кабины в воду, одной рукой держит руль, а другой толкает. Общими усилиями машину вытащили.

Залезли в кабину, сидим, дрожим… Он печку врубил на полную.

– Раздевайся! – орет на меня и сам с себя все снимает.

Я сижу. Смотрю, а он за минуту все с себя снял. Я, честно, мужчину голым впервые увидела. Интересно так, дрожать начала непонятно от чего – то ли от холода, то ли…

– Ты оглохла или меня не понимаешь, может, мозги совсем отморозила?.. Заболеть вздумала? – и начал с меня все сдергивать, а лицо у него сделалось таким грозным.
Раздеваюсь я, значит, и вдруг вспоминаю, что у меня, извините девочки, месячные…
Люба разразилась таким диким хохотом, что с глаз потекла тушь.

– Светка, – захлебываясь, закричала она, – ты у меня сейчас всю красоту смоешь!..
В зале мгновенно наступила тишина, все присмирели и удивленно уставились в их сторону.

– Товарищи, не отвлекаемся, продолжаем веселиться… Мы тут о своем, о женском… – промокая платочком глаза, она снова зашлась заразительным смехом. – Ну, ты разделась?..

– Разделась… Ноги узлом завязала, руками прикрылась, красная сижу… Два километра пролетели пулей. Влетаю в эдаком виде в дом. Мама как увидела, первым делом влепила мне пощечину, потом заставила выпить стакан самогона, вскипятила воду, ноги приказала парить, чай с малиной пить и в кровать уложила. Танцы вечером, естественно, не состоялись.

– А парень, как он?.. – спросила Татьяна.

– А он заболел, причем серьезно. Почки простудил, мочевой пузырь… Мотался из больницы в больницу, в Трускавце лечился, воду там для почек пил… Наконец его родители дом продали и уехали жить в Анапу. Что с ним стало дальше, сказать не могу.

– Интересная история, – Любовь разлила коньяк по стопкам. – Я чуть глаза не выплакала. А ты замужем?

– Была, два раза. Но интересного в этом ничего нет.

– Ты закончила? Теперь, девочки, я вам расскажу о себе, – Татьяна взяла с вазы банан и начала его медленно поедать. – У меня история, может быть, не такая смешная, но очень поучительная. Наш избыточный вес – наше горе. Я с ним сотню раз, наверное, боролась. И чего только не делала. На диеты разные садилась, поясами себя стягивала, таблетки принимала... Из-за этого первый муженек и бросил меня. Сейчас второй, правда, в нем тоже не менее ста восьмидесяти килограммов, но храпит, зараза…

– Люба, ты бы слышала, как она храпит... Мы же с ней в одном номере живем. Так я ночью ее шваброй бью, – улыбнулась Света. – Первые два дня вообще не спала. Она сама научила: «Захраплю – шваброй толкни». Но толкать не помогает, поэтому бью. Теперь у меня одна радость: ни я, ни она – обе не спим.

– Весело вам, – засмеялась Любовь. – А ты чего мучаешься, в другой номер не перейдешь? Санаторий ведь пустой.

– Ой, я и не додумалась. Спасибо!

– Вы меня слушаете? – продолжала Татьяна. – Три года назад к нам в провинцию нагрянул столичный светила, Илья Багрянский, урод уродом. Месяц в местных газетах и по телевизору реклама шла, как за семь дней из борова можно стать тростиночкой, и что этот волшебник данной проблемой занимается около двадцати лет, и скольким людям вернул талии. Выступали «похудевшие» дамы, расхваливали доктора и его метод, фотографии свои показывали… И весело смеялись, повествуя, что отрицательное из этого – это то, что теперь всем, кто пройдет лечение, потребуется поменять весь свой гардероб… И что ради возрожденной молодости, новой счастливой жизни стоит потратить всего-навсего триста долларов. Мой муж, Леша,уё говорит: «Иди». Он дальнобойщиком работает, деньги большие получает. Я и пошла. В газете адрес…

В полутемном обшарпанном коридоре какого-то общежития у стенок сидели семнадцать полных женщин, тайно грезящие стать Джульеттой. У окна стоял видавший виды стол, за которым в белом халате в поте лица трудилась тучная женщина. Она заключала договор с пришедшими, собирала деньги, взвешивала на ржавых напольных медицинских весах, выпущенных, наверное, еще до войны, и задавала жуткие вопросы, внося ответы в анкету.

– А что в этих вопросах было такого ужасного, что ты о них вспомнила?

– Помимо анкетных данных, были и такие: «Когда пришли первые месячные и сколько длится менструальный цикл?», «Когда у вас была первая близость с мужчиной?», «Что вы испытываете во время секса?», «Сколько раз в неделю, месяц, год у вас бывают сексуальные встречи с мужчиной?»

Светлана так сильно фыркнула, что забрызгала соком, который в это время пила, почти весь стол.

– Извините, – задыхаясь, прошептала она и закашлялась. – И что ты ей сказала?

– Что надо, то и сказала. Будешь смеяться, вообще больше ничего не услышишь.

– Девочки, – послышался мужской голос из зала, – чего это вам так смешно? Мы идем к вам!

– Для тех, кто плохо понимает и соображает, повторяю: братания начнутся после двух ночи. А пока всем активно разминаться, – строго произнесла Люба.

– Говори, говори, Танечка, не обращай на меня никакого внимания. Это я… – и Светлана снова сдержанно зарыдала.

– Таня, – Любовь тоже беззвучно смеялась, прикрыв рот, – рассказывай, что было дальше.

– Короче, забрала я у нее эту анкету и сказала, что о себе все сама напишу. А она орет, что писать требуется каллиграфическим почерком. Я, разумеется, послала эту дуру куда подальше…

Первый день был организационный. На второй – завела всех нас вчерашняя корова в какое-то темное полуподвальное помещение, пахнущее плесенью и мышами, и уложила на грубо сколоченные кушетки, на которых лежали матрацы, застеленные чистыми простынями. И по бокам тоже висели простыни, образуя своеобразные кабинки. Зашли мы в эти кабинки, улеглись… и полилась успокоительная музыка.

– Откуда знаешь, что простыни чистые были? Сама говоришь – темно было.

– Света, раз говорю, значит, знаю. Свежестью от них пахло. А в каждом углу под потолком горели красные фонари. От этого казалось, что находишься в подпольном публичном доме. Аж дрожь пробирала!

– Ой! – простонала Любовь Михайловна. – Пойдемте, девочки, сходим в туалет. Меня сейчас разорвет от смеха. Не могу больше, честное слово.

Когда они вернулись, на столе дымилось горячее.

– Честно сказать, я с этими рассказами и проголодаться успела, – весело сказала Света, потирая руки. – Люба, наливай, – и она выразительно махнула рукой. – Вино зря заказывали, я, например, его никогда не пью.

– Не выпьем, с собой заберем. Пригодится еще, – Люба за столом, как и в жизни, была всегда лидером.

– Слушайте дальше, – произнесла Татьяна, аппетитно хрустя салатом из редиски. – Соседка по кабинке мгновенно стала храпеть, да так сильно, что все стали возмущаться. Пришел мужик в халате, а во тьме и не разобрать, молодой аль старый. Мы ему, мол, какое леченье при таком храпе? А он просит упокоиться и как плеснет стакан воды в рожу этой «больной». Та зафыркала и угомонилась. Музыка играет, а он ходит от одной к другой и тычет какой-то палочкой то в запястье, то между глаз, потом между грудей. Больно, спасу нет. В моей практике похудения подобная процедура была впервые, поэтому и вселяла крохотную надежду.

Багрянский, а это был он, – маленький, сморщенный, с гнилостным запахом изо рта…

– Танька, не порть аппетит…

– Рассказываю как есть, что пришлось мне испытать… Музыка играет, лес шумит, дождь идет, море разбивается о скалы, и голос его лилейный из матюгальника льется… Тьфу, прости меня Господи, – она сплюнула в сторону. – «Надо меньше есть!», «Надо больше двигаться», «Надо худеть!», будто я не знаю, что мне надо, что не надо. Где-то через час спокойная музыка закончилась и резко заорали Распутина с Киркоровым про золотистую розу. Я аж вздрогнула. Этим и закончился второй день.

Вышла я на улицу, а там солнце в цветах купается, воробьи о чем-то неистово горланят, а идущие люди излучают тепло и радушие. Душа аж заликовала от закравшейся надежды на похудение!

Следующий день был более насыщенным, сеанс продолжался пять часов. Трое врачей постоянно сменяли друг друга. Нас рассадили в той же темной комнате на стульях с подлокотниками, как в кинотеатре. Но трое наших «девчонок» не могли в них втиснуться, так для них каждой по две табуретки принесли и сдвинули их. Одна лампочка уже не горела, видно, от накала энергетики в комнате успела перегореть. Со мной уселась вчерашняя дура, которая храпела. И как села, сразу свою башку на грудь девятого размера уронила и задребезжала губищами. Тут я ей в бочило локтем саданула и пригрозила: еще раз захрапишь – губы вырву. Пойдемте на улицу подышим, жуть как жарко.

– Долго еще твое лечение будет продолжаться?

– Минут пять-десять.

– Рассказывай, потерпим. Водички попей.

– На повешенном на стенке экране появилось сморщенное лицо конченного
Багрянского. Вначале он рассказывал о своей потрясающей методике, ее невероятных успехах, а потом стал неистово махать руками, делая ими пассы. Вдруг его глаза стали пульсировать голубым цветом, а над лысиной повис нимб, переливающийся всеми цветами радуги. Из динамика доносился дребезжащий голос, повторяющий одну и ту же фразу: «Надо худеть».

– Господи! – лелейно прошептала соседка и принялась неистово креститься. – Ни дать ни взять – Иисус Христос.

Она сделала усилие, чтобы встать, но попытка не увенчалась успехом.

И это «Надо худеть» просто бесило меня. Подобное издевательство длилось не менее часа. Потом показали комплекс физических упражнений для лиц с избыточным весом, сказали, что его в обязательном порядке надо делать утром и вечером. Мы пошагали на месте, помахали руками, ногами, пытались присесть и прогнуться. Воздух от неистового потоотделения быстро ухудшился, и в классе мгновенно запахло неочищенной конюшней. Срочно объявили перекур на тридцать минут. Из комнаты разрешалось брать только салфетки и туалетную бумагу. Кто был опытен в подобном лечении, проносил бутерброды в бюстгальтере и ел их на толчке, чтоб никто не отобрал.

После перерыва Багрянский часа два читал лекцию о том, что надо есть, а что не рекомендуется и даже запрещено. Стало ясно: есть можно все овощи в сыром виде, кроме, почему-то, помидоров. А почти все фрукты исключались. О сладостях вообще молчу.

Несказанно хотелось жрать! Мне чудилось, что желудок стал переваривать самого себя. Я вдруг заметила, как моя соседка, которая храпела, тихонечко достала из кармана конфетку и, чтоб не шуршать, стала осторожно ее разворачивать. Кто-кто, а этого я допустить не могла. Вырывая из ее рук это райское наслаждение, не удержала конфету в руке, и та, выскользнув, упала на пол перед знаменитостью. Светило, увидев это лакомство, позеленело и даже поперхнулось.

– Еще увижу подобное – выгоню! Ваше лечение на этом прервется. И деньги не вернутся!

Он, забыв о своей великой миссии, двадцать минут изрыгал в атмосферу проклятья и занимался нравоучением.

Мне его назидания выслушивать надоело, и были они, если честно, неприятны. Я встала, с остервенением оторвала от ляжек прилипшее платье и, высказав этому сморчку все, что думала о нем и его лечении, послала всех на три буквы и вышла, прихватив со стола приготовленные нам методички с его портретом, надеясь, что, может, в них что-то полезное сказано, может, их надо прикладывать к проблемным местам… Нет, меньше есть, ежедневно заниматься физкультурой и сексом. Если первые два можно было еще как-то и соблюдать, то последнее и за дополнительную плату не получалось.

И опять их стол содрогнулся от смеха.

– Девочки, полторы минуты, если позволите, я расскажу малюсенький эпизод из моей не испещренной многообразием сексуальной жизни, – заговорщицки произнесла Татьяна.

– До двух часов нашего звездного часа осталось пятьдесят пять минут. Успеешь? Еще ни одного слова Люба не сказала.

– Успею, слушайте. Я тогда в Мурманске жила, работала администратором в ресторане, два с половиной года как разведена была. И приходит к нам с Балтики судно рыбацкое, сеть на винт намотал и вал погнул. Его быстро поставили в док на ремонт. Экипажу, а там их одиннадцать человек, надо себя куда-то девать, так они в кабак идут. Но… деньги имеют свойство заканчиваться.

Подходит ко мне их механик, земляк мой, мы с ним в параллельных классах учились.

– Таня, займи пятьсот рублей. В Калининград придем, деньги получим, я сразу тебе вышлю.

– Дам я тебе, Миша, триста рублей, – говорю ему, – если приведешь ко мне вашего молодого паренька.

У них в экипаже был хлопец, неказистый такой, худой, высокий, сутулый и губастенький. Ни дать ни взять – гадкий утенок. По всему видно, что еще мальчик. Он даже здоровался и краснел. И так он мне приглянулся, спасу нет.

– Юра Петушков? На кой он тебе сдался? Сопли под носом вытирать? Хочешь…

– Не твое дело. Не будет его, денег не дам.

Договорились, что вечером он будет у меня дома, а я выходная была. Стол в зале накрыла, приоделась, дрожу от нетерпения, а никто и не пришел. Оказывается, на их суденышке быстро устранили неполадки и они ушли в море. Не попробовала я мальчика, зато деньги сэкономила.

– Не повезло тебе, подруга, – произнесла Любовь. – С этими мужиками у меня тоже были анекдотические случаи. Познакомилась я как-то в компании с одним мужчиной, Робертом звали. Здоровый, крепкий, сильный, короче – кровь с молоком. И все хорошо, только начал он меня побивать, а потом и бить. Я человек публичный, и появляться на работе разукрашенной было никак нельзя. Два раза на больничном из-за синяков находилась. Выгнала его к чертовой матери. А в другой раз решила я познакомиться с мужчиной через интернет. Переписывались, переписывались и, наконец, решили встретиться. Договорились у входа в парк. Я приоделась, накрасилась, но, наученная прошлым горьким опытом, пришла пораньше и спряталась за рекламную тумбу. Пришел мужчина, в костюме, при галстуке, в руке три красные гвоздики. Вид у него такой торжественный, что я просто им залюбовалась. Посидели в кафе, выпили бутылку шампанского, съели по мороженому, и он пригласил меня к себе домой на кофе. Естественно, я сразу согласилась, предвкушая радость близости и наслажденья.

Квартира маленькая, но уютная и ухоженная… Цветочки на подоконнике, кот на диване спит. Усадил он меня в кресло, телевизор включил, а сам побежал на кухню. А я, чтоб процесс не затягивался, в кресле откинулась, положила ногу на ногу и юбку подняла, оголив колено. Он как это увидел, аж в лице переменился, краска залила лицо, щека задергалась. Я грешным делом испугалась, что к нему «кондратий» пришел. А он затрясся весь и орать начал, на губах пена появилась, руки ходуном заходили.

– Ты зачем сюда пришла?.. В постель сразу? А посидеть, поговорить… Не о чем?.. Только одно на уме, да?! Ляжку свою она мне заголила… Пошла вон, стерва!..
Я испугалась, что не дай Бог еще зарежет, и как полоумная вылетела на улицу. Потом оказалось, что он психический и не так давно из психиатрической больницы выписался.

Но сегодня, девочки, мы должны сделать все, чтоб уйти отсюда с кавалерами. Они уже пьяные и готовы к подвигу, а вот и первый клиент направляется к нам. Неужели время? – она посмотрела на часы. – Да, без трех минут два.

Лицо Любови расплылось в улыбке. – Молодой человек, вы очень пунктуальны. Присаживайтесь, выпейте с нами коньячку за мое здоровье и… за здоровье моих подруг, разумеется. У меня, как-никак, сегодня день рождения.

– Мадам, – мужчина нетрезво опустился на колено и припал губами к ладони. – Хотите с неба звезду?

– Заманчиво… Не возражаю, но это позже. Как зовут тебя, мой рыцарь?

– Вячеслав!

– Красивое имя, а меня Любовь. Любовь… Чувствуешь что-нибудь?.. А это подруги мои, Света и Таня.

Он осоловело мотнул головой.

– Слава, ты здесь с друзьями или подругами?

– С корешами, Серегой и Стасом.

– А женщины, что с вами сидят?

– Это не наши.

– Слава, – Люба взяла в руки бразды правления, – рассчитайтесь с официантом и переходите к нам. Я сейчас скомандую, чтоб нам освежили стол, а потом пойдем к нам продолжать веселье. Наклонись, я поцелую тебя.

Любовь сияла.

Когда Вячеслав отошел, она разлила остатки коньяка по рюмкам и торжественно произнесла, – С Новым годом, девочки! Кажется, он наступает для нас весьма хорошо! – и выпила не чокаясь.