Ошибка молодости Глава заключительная

Глава заключительная

Вьюга перед Рождеством разыгралась. Метет, метет вторые сутки. В трубах каминных завывает так, что порой собеседника не расслышишь. В уютном одноэтажном доме с колоннадой и большим полукруглым окном на фасаде в очагах горел огонь, и елка стояла, благоухая, а в кухне, распространяя соблазнительный запах, пеклись пироги. И суета! Приятная суета! Вот только Ксения Егоровна тревожилась. Уж все приехали. Кроме Егорушки. Как заезжал он после Эландского сражения  летом, так больше и не случилось ему навестить родителей. Жену его Зилушку и сыновей сегодня привезли супруги Эшби. А он задержался в Адмиралтействе.

В Петербурге нынче слякотно. А здесь зима разыгралась!

Петр Алексеевич сидел в гостиной у огня, недовольно потирая разболевшуюся ногу.  Он расставил фигуры на шахматной доске, а его партнер по игре все никак не шел: «Да, где ж Ольку черти то носят!» Наконец, в дверях показался полный, бородатый Оливер Эшби. Похоже, что с праздничным туалетом случился конфуз. Камзол морщил и Оливер, сердито отдуваясь, пытался прикрыть его роскошным шелковым аби. Парик он, видно было, надел на ходу.

— Ох, и разжирел я, Питер, — буркнул Оливер, тяжело опускаясь в кресло напротив друга. — Грейс пришлось распускать по бокам, да и то…
 — Сидишь сиднем там у себя в конторе, вот тебя и разнесло, — недовольно зыркнув на своего опоздавшего партнера, произнес Петр Алексеевич. — И пост не держишь!
— Можно подумать, ты держишь, — парировал Оливер, делая первый ход. — Порода у тебя другая, гончая.

Петр Алексеевич хмыкнул и сделал ответный ход.
— А ты, Олька, не завидуй! Мы все больше по экспедициям, солонину да сухари лопаем! Только дома меня Ксенюшка разносолами и балует. А тебя Грейс раскормила, что борова к Мясоеду . В море тебе надо, в море! Погонять по реям да по выбленкам!

— В море!! — передразнил Петра Оливер, делая следующий ход, — ты же знаешь, у меня морская болезнь! Тошнит меня!

— Ну, вот! — расплылся в издевательской улыбке Петр Алексеевич, «съедая» конем слона противника, — повисел бы пару суток на леерах, глядишь брюшко б подтянулось. Морская болезнь у него, ты глянь! А когда перед Грейс гоголем ходил, бороду растил, про морскую свою болезнь враз забыл!
— Так-то ж, когда было то! Ладно, ладно! — вдруг примирительно проговорил Оливер. Он уже разыграл в голове выгодную комбинацию, и радовался тому, как красиво поставит другу мат.

На улице послышался долгожданный звук бубенцов. В гостиную ворвалась аккуратненькая пухленькая женщина лет шестидесяти в кружевном накрахмаленном чепце и нарядной шелковой робе. Ее раскосые глаза, обрамлённые гусиными лапками морщинок, светились радостью и поблескивали слезами.

 — Петруша, Оливер! — воскликнула она. — Егорушка приехал!
— Что ж ты так кричишь, Ксения Егоровна! — покачал головой Петр Алексеевич. — Чай, не турки! Ну, вот, всю мою шахматную мысль развеяла! Ладно, Олли, потом доиграем!

Петр Алексеевич поднялся со своего места, подошел к жене и звучно чмокнул ее в щеку. Ксения Егоровна залилась краской. «Петр Алексеевич, все как молодой!»
— О, а покраснела-то лапушка, как девка! — старый моряк приобнял супругу за пышный стан ее и что-то пошептал на ушко. Ксения Егоровна смущенно хихикнула, прикрыв ладошкой рот, и хлопнула потом по груди мужа: «Охальник!»
 
В свои шестьдесят пять лет, Петр Алексеевич также строен. Волосы, изрядно посеребренные, он носил длинные, связанные сзади в хвост шелковой лентой. Взор его черных глаз по-прежнему ясен, но годы, проведенные им в долгих суровых экспедициях: на Северо-Ледовитом океане, на Аляске, да в сибирской тайге - взяли свое, и его мужественное лицо покрывали жесткие складки и морщины, которые, однако, придавали ему вид бесстрашный и величественно-спокойный.

Из детской слышался восторженный визг и веселый смех. Дед Алексей Михайлович, сухой и крепкий старик, развлекал правнуков перед сном. Малыши: внуки Царевых и Эшби – души не чаяли в беловолосом веселом прадеде, балующих их безмерно.
 
Все вышли в парадную встречать Егора Петровича Царева. Героический капитан, обласканный самим Григорием Александровичем Потемкиным, Егор Петрович теперь служил под командованием Федора Федоровича Ушакова и вскоре предстояло ему участвовать в славном Керченском сражении.

 Старшему сыну Петра Алексеевича и Ксении Егоровны, родившемуся в огне последней битвы легендарного брига «Агнца», уже пошел сорок первый год. Черноволосый, с глазами цвета моря, как у деда Алексея, Егор был гордостью и отрадой любящих родителей. Он женат, его супруга рыжеволосая красавица Зила, старшая дочь Оливера и Грейс родила ему трех сыновей.

В парадной собралась вся фамилия Царевых-Эшби. Женщины шумно, с объятиями и поцелуями приветствовали долгожданного гостя. Мужчины жали крепкую руку Егора Петровича и хлопали его душевно по сильной спине. Встреча бурная и радостная, все в предвкушении праздника Рождества.

Во главе стола сидел Петр Алексеевич, справа от него супруга его Ксения Егоровна. Взор хозяина дома теплел от созерцания своей многочисленной семьи.  Егор с женой Зилой, взявшись за руки не могли наглядеться друг на друга. Машенька, вдова инженера Шубина уже три года. Перебралась с детьми к родителям: отец и мать слышать не хотели, чтобы дочка жила вдали без опоры. Далее расположился Алексей, ученый, любимец покойного деда Егора Ивановича Давыдова, живет бобылем в Москве и кроме своей науки ничего не желает знать. Николай, недавно вернувшийся из экспедиции по Сибири. Ксения Егоровна робко спрашивала его, не хочет ли он женится, на что Николаша отшучивался, говоря, что редкая женщина будет терпеть его частые отлучки. Сидящая с ним очаровательная зеленоглазая мисс Эшби, Шарлотта Эшби грустно улыбалась, когда Ксения Егоровна устремляла на нее свой полный надежды взгляд.

Наталья, красавица и бунтарка! Вышла замуж без родительского благословения за художника. Вернулась домой избитая, на коленях молящая отца и мать о прощении. Петр Алексеевич вскочил на коня и на веревке притащил художника в дом. Заставил валяться в ногах у Натальи, а после выставил «пачкуна» в чем мать родила из дому. Наталья теперь жила под родительским кровом, отогревалась душой.

Вася-Василек, двадцатипятилетний красавец! Весь в отца и моряк отменный, служит мичманом на одном из кораблей контр-адмирала Ушакова. Рядом с ним устроилась хохотушка Оленька, двадцатилетняя сестра его, последыш Петра Алексеевича и Ксении Егоровны. Она подшучивала над длинными ресницами брата и его вздохами, когда взор юноши устремлялся на статную фигуру мисс Хэтти Эшби. Василий отдувался за свою давешнюю выходку. Заставил плясать Ольгу, чтобы отдать ей письмо от любезного друга Ванечки Эшби, единственного, кто не попал на традиционный семейный праздник. Задержался по делам отца в Бристоле.

Слева от Петра Алексеевича сидел дорогой друг Оливер. Хозяин дома сделал знак слуге. Тот подошел и из кувшина тонкой работы, похожего изгибами на греческую амфору, стал разливать золотистое вино гостям и хозяевам.
— Догадайся, Олли, из каких мест вино? — прищурившись загадал Петр Алексеевич.
Оливер повел бокалом у носа:
— Аромат отменный!
— А то! — вздернув бровями, выпалил его друг. — Гостинец с Чериготто, от Димитриоса. С его собственных виноградников! Вот к Рождеству прислал, письмецо черкнул.

— Чего пишет Дмитрий Павлович? — поинтересовалась Грейс, дама степенная и весьма набожная. Кто бы мог подумать, что сия почтенная матрона держала когда-то в страхе северное побережье Южной Америки и острова Карибского бассейна!

— Пишет, цветет наш любезный Чериготто, — вздохнул Петр Алексеевич. — Море, пишет, теплое, небо приветливое. Дмитрий Павлович сыновей женил, дочерей замуж выдал. Живут с Поликсеной да жизни радуются. Осборн вернулся на Чериготто. Помыкался -то в Новом свете. Теперь сидит на своей каменной террасе, пьет кофе и жмурится как кот, объевшись сметаны. Варсава живет в пустоши, в молитве да посте. Его там за святого старца почитают! Вот так вот!

Алексей Михайлович, сидящий напротив сына, перекрестился:
— Велики дела твои, Господи! Все расставил по своим местам! Всем счастья дал! Всем управил мудро!

Конец


P.S. Теперь, дорогие читатели, текст полежит. Может дополнится, может уменьшится. Пишите свои впечатления, ежели будет желание. С любовью, Оксана Кожемяко