История субмарины Орел без прикрас

Для нас, рожденных в первые послевоенные годы все, что было связано с Великой Отечественной войной, было овеяно ореолом героизма и самопожертвования.  Поэтому мы с особым интересом смотрели художественные фильм про войну, которых, увы, было не так и много. Поэтому посмотреть польский художественный фильм про подводную лодку «Орел», которая, будучи интернирована в начале Второй мировой войны, сумела вырваться из плена, мне было очень интересно. Тогда еще не было ни нашего фильма «Командир счастливой Щуки», ни других фильмов про подводников.  Я поверил всему, что было показано в этом фильме, и как оказалось, зря.

«Ожел» (ORP Orze;, «Орёл») был единственной полностью боеспособной в 1939 году подводной лодкой польского военно-морского флота. Её близнец «Семп» («Сип»), после своеобразного «побега» с голландской судоверфи, постоянно страдал от дефектов и поломок корабельных механизмов. Устранить эти дефекты в Польше нельзя было из-за отсутствия соответствующих верфей и специалистов. Поэтому лодка не прошла многочисленных испытаний и была признана годной к службе ограниченно.

У экипажей обоих кораблей не хватало необходимой подготовки, особенно психологической устойчивости к длительному плаванию и воздействию взрывов глубинных бомб. Кроме того, не были проведены учения по аварийной эвакуации подводников. К тому же, на военно-морской базе Хель не было причала или дока, где подводные лодки могли бы пройти какую-нибудь, даже самую простейшую починку, пополнить запасы и дать отдых экипажам.

Большой ошибкой командования флота стало одобрение плана «Ворек» («Мешок», Plan Worek), который предусматривал сосредоточение подводных сил возле польского побережья.

Таким образом, операции польских подводных лодок были ограничены патрулированием узких и мелких секторов, где их легко было выследить. Уже первые часы войны показали, насколько провальной была подобная тактика.

Секторы польских подводных лодок совпали с линиями немецкой блокады. С самого начала войны немецкие самолеты и корабли беспрестанно выслеживали и атаковали польские корабли и ставили минные заграждения на путях их следования. Одновременно с этим польским подводным лодкам не представили никаких возможностей атаковать силы противника.

Первоначально «Орлу» выпало патрулировать центральную зону Данцигской бухты, где условия навигации совершенно не соответствовали его тактико-техническим характеристикам.

Перед Второй мировой войной командование военно-морского флота Польши настаивало на заказах крупных, океанских кораблей, бесполезных в мелких водах Балтийского моря. Но в этой политике был свой скрытый смысл: чем сложнее и дороже было заказанное оборудование, тем больше откатов оседало в карманах коррумпированных чиновников.

Голландские судостроительные заводы, которым были сделаны заказы, строили корабли высшего качества для нужд конвойной службы на коммуникациях, связывающих Голландию с колониями, особенно в Индийском океане. В Балтийском море у подводных лодок голландской постройки обнаружились проблемы с балластом, в связи с чем они могли либо только ходить в надводном положении, либо ложиться на дно. Тем не менее, после «Ожела» и «Семпа» польское правительство и командование планировало заказать еще две подводные лодки с еще большими габаритами.

В конце концов, 4 сентября 1939 года командование флота решило перевести «Орла» в резерв, с прицелом на использование его в другом районе, если для этого сложится благоприятная обстановка.

В командовании не знали еще, что к тому времени командир подводной лодки капитан третьего ранга (по-польски – командор подпоручик) Генрик Клочковский самовольно покинул выделенный ему сектор, не уведомляя об этом свое начальство.

Корабль направился на Готланд в надежде дать передышку экипажу и заняться мелким ремонтом. По дороге «Орел» встретил неприятельский конвой со слабым эскортом, но, несмотря на выгодную позицию, Клочковский уклонился от атаки.

Вместо этого он радировал, что сильный вражеский эскорт атаковал его корабль глубинными бомбами. На самом деле 5 сентября немецкие корабли атаковали другую подводную лодку – «Вильк» (Волк). Скорее всего, на «Орле» услышали эхо разрывов. И Клочковский использовал это обстоятельство, чтобы скрыть свои действия.

«Орел» достиг Готланда утром 6 сентября и провел там два дня вдали от войны, противника и морских коммуникаций. А 8 сентября радировал, что Клочковский болен, возможно, сыпным тифом. Однако в свете последующих событий можно прийти к выводу, что он просто симулировал болезнь, чтобы покинуть свой корабль.

Тем не менее, командование своему заместителю капитан-лейтенанту Яну Грудзиньскому он передал лишь 10 сентября. Грудзиньский радировал в Хель о «болезни» Клочковского и необходимости починки компрессора из-за лопнувшего цилиндра.

Командующий флотом радировал в ответ:

«Высадить командира корабля в нейтральном порту и продолжать под командованием его первого заместителя, или осторожно зайти ночью в Хель для замены командира. Сообщите о своем решении».

Но Грудзиньский никогда не получил этого известия, хотя хельская радиостанция многократно передавала депешу в течение двух дней.

Тем временем офицеры «Орла» пытались убедить своего командира приблизиться к Готланду, где он смог бы покинуть корабль в шлюпке. Клочковский отклонил все разумные доводы и решил идти в Таллин, где у него были знакомства еще со времен службы в русском флоте.

Это было еще одним неподчинением с его стороны, поскольку командование флота четко указало польским командирам подводных лодок заходить (в случае крайней необходимости) только в шведские порты. Taким образом, сомнительное решение Клочковского вызвало цепь событий приведших к одиссее «Орла».

«Орел» зашел на рейд Таллина в ночь на 14 сентября и запросил разрешение на высадку больного члена экипажа и проведение ремонтных работ. Эстонский лоцман отказался принять больного на борт и запросил инструкции от своего начальства. Разрешения зайти в порт пришлось ждать до утра. Сломанный компрессор тут же сняли и отправили в портовую мастерскую. Тогда же Клочковский сошел с корабля, не забыв при этом забрать с собой все личные вещи, охотничье ружье и пишущую машинку.

Было совершенно ясно, что он не собирался возвращаться на борт независимо от диагноза. За него остался капитан-лейтенант Грудзиньский.
Тем временем рядом с польской подводной лодкой пришвартовалась эстонская канонерская лодка «Лайне».

Первоначально это не возбудило никаких подозрений среди поляков, тем более что эстонцы вскоре «объяснили» свои действия. Эстонские офицеры, прибывшие на «Орел», сообщили полякам, что их пребывание в Таллине будет продлено на 24 часа, так как немецкое торговое судно «Таласса» сообщило о намерении выйти из порта на следующий день.

Таким образом, польская подводная лодка не могла покинуть порт ранее, чем через 24 часа после выхода «Талассы». Мотивация эстонцев полностью согласовалась с международными правилами.

Но когда продленный срок пребывания «Орла» в Таллине истек, эстонцы появились опять и сообщили Грудзиньскому, что эстонские власти решили польский корабль интернировать. Это уже было грубым нарушением международных правил. Считается, что эстонцы сделали это под немецким давлением.

Но ныне известно, что накануне Клочковский имел долгую, секретную беседу со своими эстонскими друзьями. Так или иначе, эстонцы взялись за дело очень ретиво. И уже 16 сентября эстонские солдаты прибыли на корабль и начали свинчивать казенники с его орудий, а также конфисковали все его карты, бортовые журналы и навигационное оборудование.

Польский экипаж не намеревался поддаваться интернированию и придумал дерзкий план побега из Таллина. Его удалось реализовать в ночь с 17 на 18 сентября. Две недели «Орел» скитался по Балтийскому морю с одной только самодельной картой, которую Грудзиньский нарисовал по памяти, и с одним компасом, который припрятал среди своих вещей один из матросов. С истощенным экипажем, без боеприпасов, корабль тщетно пытался найти цель для оставшихся торпед.

Тем временем Колочковский остался в Эстонии. В госпитале он провел всего 3 дня. Из чего следует, что никакой болезни у него не нашли. Затем он переехал в Тарту, второй по величине город Эстонии, куда выписал свою семью.

Понятно, что такое долгое плавание одинокой подводной лодки с ухудшенными навигационными и боевыми качествами, по морю усеянному минными полями, при постоянной погоне вражеских морских и воздушных сил, это настоящий подвиг.

Седьмого октября, ввиду капитуляции последних очагов сопротивления в Польше и расхода провианта и топлива, командир «Орла» решил пробираться в Великобританию через Датские проливы, куда он вошел ночью с 8 на 9 октября. В районе острова Вен «Орел» погрузился под воду из-за опасности быть выслеженным немецкими или шведскими кораблями.

Весь день 9 октября подводная лодка провела на дне и продолжила свой путь на следующий день. Она осторожно пробралась в Каттегат через узкий пролив, отделяющий Эльсиньор от Хельсингборга, полный минных заграждений и немецких кораблей.

Там поляки провели еще два дня, пытаясь охотиться на немецкие суда между мысом Куллен и островом Анхольт, затем возле мыса Скаген. В конце концов, 12 октября Грудзиньский направил свой корабль в Северное море и 14 октября вошел в контакт с британским флотом.

К исходу дня «Орел» пришвартовался на военно-морской базе в Росайте. Заход уже второй (после «Вилька») польской подводной лодки очень смутил британское Адмиралтейство, так как поляки прошли незамеченными через секторы, патрулируемые британскими самолетами, подводными лодками и легкими надводными силами.

После ремонта в Шотландии «Орел» вернулся в строй с 1 декабря 1939 года.
В начале 1940 года поляки стали патрулировать назначенные им секторы в Северном море. Патрулей было семь. Во время пятого из них, 8 апреля, «Орел» потопил немецкий транспорт «Рио де Жанейро», везущий десантные войска в Норвегию.

Из седьмого патруля «Ожел» не вернулся. И его судьба до сих пор не установлена. Исследователи называют различные версии – техническая неисправность, подрыв на мине, немецкие самолеты или подводные лодки...

Однако самой вероятной причиной гибели «Орла» считается ошибочное торпедирование польской подводной лодки голландской «О-13», которая в тот роковой день должна была сменить «Орла» в назначенном секторе.

Голландские моряки могли опознать силуэт «Орла» как однотипную голландскую подводную лодку. Голландцы уже знали, что все они попали в руки к немцам при оккупации Голландии, но, вероятнее всего, не знали, что две из них были проданы в Польшу еще до войны.

Интересно то, что две недели спустя «О-13» пропала без вести. И в тот же день подводная лодка «Вильк» доложила о потоплении немецкой подводной лодки. Лишь после войны захваченные немецкие документы показали, что в тот день немецкий подводный флот не понес никаких потерь.

Если оба этих факта как-то связаны, то, возможно, что «Вильк» «отомстил» за «Орла». Очевидно, что во время войны такие факты не предавались огласке. А после войны история «Орла» погрязла в легендах, инсинуациях и лжи. Точно так же, как и история её первого командира.

До войны Генрик Клочковский считался одним из лучших польских подводников, в том числе благодаря его опыту, приобретенному еще во время службы на русском флоте в Первую мировую войну. Поэтому его истинное и отвратительное поведение во Вторую мировую войну было окутано молчанием по идеологическим и патриотическим причинам.

«Человек строгих правил, большой патриот», - говорили про него те, кто назначил Клочковского командиром флагмана польского подводного флота.

Но не только эти качества повлияли на его продвижение по службе – будь то в России, Польше или Франции, Клочковский всегда отличался успехами в учебе. Он очень быстро стал экспертом в подводном оружии, рационализатором, хорошим организатором и командиром подводной лодки «Жбик» («Дикая Кошка»). В возрасте 34 лет он стал самым молодым капитаном третьего ранга (польск. – командор подпоручик) на польском флоте.

Первые сигналы о том, что Генрик Клочковский не относился должным образом к своим служебным обязанностям, появились летом 1938 года, еще во время работы приемной комиссии в Голландии. Там Клочковский ввязался в роман с проституткой. Это, конечно, вызвало скандал, но не это стало самым значимым изменением в поведении «командора».

В Голландии Клочковский вдруг стал ярым поклонником Адольфа Гитлера. Если раньше он не был замечен в интересе к политике, то теперь он стал открыто хвалить политику нацистов и навязывать свое мнение сослуживцам. Но начальство, казалось, не замечало странностей в поведении Клочковского.

Со временем стало только хуже. И наконец, накануне начала войны – несмотря на крайне напряженную ситуацию между Германией и Польшей, командир сошел на берег, дав увольнение членам экипажа. В результате, когда немцы атаковали Польшу, он не находился на корабле, а прибыл в порт 1 сентября в 6:30, когда подводные лодки «Рысь», «Семп», «Вильк» и «Жбик» уже давно вышли в море.

Положение не улучшилась даже после того, как «Орел» под его командованием отправился сражаться с Кригсмарине. Напротив, последующие сообщения о немецких успехах становились все более удручающими. Уже на второй день войны, после встречи «Орла» и «Вилька» в море, командир последнего (капитан-лейтенант Богуслав Кравчик) метко заметил, что моральная сторона «Клоча» была никакая.

Командир «Орла» был подавлен и с раздражением говорил о бессмысленности войны, то есть ясно проявлял панический страх. С самого начала боевых действий у польского командования больше всего проблем со связью было с «Орлом». Эта подводная лодка не докладывала о себе в должное время и не указывала свою позицию.

Весь день 3 сентября «Орел» провел под водой на глубине около 28 метров. Несмотря на это, самолеты Люфтваффе выследили её и забросали бомбами. К ним присоединились корабли Кригсмарине. Атаки повторились несколько раз, но подводная лодка избежала попаданий.

Переломным стал день 4 сентября, когда «Орла» атаковал одинокий немецкий самолет. Несмотря на немедленное погружение на глубину 70 м, одна из глубинных бомб взорвалась в непосредственной близи к кораблю. Подводная лодка отделалась лишь небольшими повреждениями, чего нельзя сказать о её командире.

Налет отрицательно сказался на его боевом духе. Клочковский уведомил своих офицеров, что намерен сменить район патрулирования и перейти севернее, в район Готланда. Он считал, что назначенный им сектор был слишком мелким (что как раз соответствовало правде), а многочисленные атаки с моря и с воздуха сделали невозможным проведение какой-либо боевой операции (что уже было очевидной ложью).

Без уведомления командования, в 20:20 он сделал запись в корабельном журнале о своем решении. Таким образом, он вывел из боя 20 % состава подводного флота Польши, что подвергло остальные подводные лодки б;льшей опасности и отрицательно сказалось на боевом духе их экипажей.

Короче, Клочковский бежал с поля брани в безопасный район Готланда, где неприятель не атаковал, но и почти не присутствовал, так что никак нельзя было ему угрожать. Причем польское командование не было уведомлено о перемещении «Орла».

В своих показаниях уже в Великобритании офицеры корабля указали и на другие странности поведения «командора». Он мог, например, курить сигареты в подводном положении, ухудшая и так скромный запас воздуха в замкнутом помещении. Не вел надлежащим образом корабельный журнал. Следственная комиссия впоследствии установила, что его записи и доклады не соответствовали действительности. Во время совещаний не просто подвергал сомнению мнения своих подчиненных, но и старался их высмеять.

Но главным было то, что с самого 2 сентября Клочковский жаловался всем на какие-то неопределенные недомогания. Якобы он отравился чем-то еще до начала войны, в офицерской столовой в Оксыве. Корабельный врач не в состоянии был определить, чем заболел командир.

Официально Клочковский ничего не ел, только пил чай. Но впоследствии члены экипажа утверждали, что видели, как некоторые матросы тайком носили к нему в каюту еду. Во время подзарядки аккумуляторов, когда корабль находился в надводном положении, Клочковский выходил на палубу, бормоча что-то нечленораздельное, и садился в боевой рубке. Если бы в это время подводную лодку атаковал неприятель, быстрое погружение было бы невозможным.

Расследование дела Клочковского не ответило на вопрос, был ли он действительно болен или просто струсил. Однако в любом случае командир должен был сдать командование своему заместителю, чего Клочковский не сделал.

Смена района не подействовала успокаивающе на нервы Клочковского. До 7 сентября «Орел» «патрулировал» воды возле Готланда. После чего получил приказ переместиться ближе к немецкой военно-морской базе Пиллау. «Командор» приказ принял, но выполнять его не спешил. По крайней мере, никакой записи на эту тему в корабельном журнале нет. Есть зато запись о том, что корабль вышел из опасной зоны ввиду плохого состояния здоровья капитана.

Экипаж начал подозревать, что их командир уклоняется от боя. Несмотря на заверения Клочковского о готовности принять бой, польские моряки поняли, что находятся в районе, куда не наведываются военные корабли и торговые суда неприятеля. Когда на корабле совсем уже воцарилось подавленное настроение от бездействия и плохих новостей с войны, внезапно, 12 сентября, «Орел» засек проходящий в поблизости немецкий танкер. Жаждущих успехов моряков охватила эйфория, которую их командир тут же загасил, говоря, что танкер идет порожняком.

Среди экипажа распространилось мнение, что на самом деле с их командиром случилась истерика, и он лишь ищет предлог сойти на берег. Но Клочковский отнюдь не стремился прорываться к родным берегам. И после четырех дней раздумий в конце концов решил уйти в безопасную гавань. Офицеры настаивали, чтобы «Клоч» покинул подводную лодку на шлюпке у берегов Готланда. Но его выбор пал на далекий Таллин, который Клочковский знал. И где у него были знакомства еще со времен службы на русском флоте.

Один лишь взгляд на карту порождает множество вопросов касательно мотивов «командора». «Орел» находился поблизости от нейтральной Швеции. И шведские порты рассматривались для временного захода туда польских кораблей. Что же касается Финляндии, Эстонии и Латвии, то их порты рассматривались лишь в случае крайней необходимости – у этих стран имелись союзные договоры с Германией. И велика была опасность выдачи польских кораблей немцам.

Но Клочковский сослался на знакомства, которые он завел еще при царе и поддерживал во время многочисленных визитов в межвоенное время. Он посчитал, что Таллин будет самым лучшим местом для ремонта компрессора и других мелких повреждений.

До сих пор не совсем ясно, кто привел «Орла» в Таллин: Клочковский или Грудзиньский. Но то, что случилось на рейде, для одних было курьезом, для других – скандалом. Клочковский, до сих пор больной и еле волочащий ноги, вдруг оправился и почти бегал по палубе, отдавая приказы. Затем, 14 сентября, «Орел» зашел в порт, где его быстро окружили вооруженные эстонские моряки, а к борту подошла канонерская лодка «Лайне».

Командир, не медля, сошел на берег для встречи с эстонским офицером. О чем они разговаривали, неизвестно. Но не подлежит сомнению, что их продолжительные переговоры определили дальнейшую судьбу польского «командора».

Сходя на берег, Клочковский забрал с собой чемоданы, пишущую машинку и охотничье ружье. Он нашел долгожданное убежище в таллинской больнице. Морякам стало ясно, что их командир их бросил и оставил на милости эстонцев. Осуществить свой дерзкий побег и прорыв в Великобританию они смогли благодаря тому, что Грудзиньский оказался на высоте.

Разумеется, вопрос о поведении Клочковского широко обсуждался в среде польских офицеров и моряков, не только с «Орла» и «Вилька», так как поведение «командора» очень сильно подорвало боевой дух польских экипажей.

Дольше всего в предательство Клочковского, «человека строгих правил, большого патриота», отказывался верить офицер подводного оружия «Вилька», лейтенант Болеслав Романовский. Большим разочарованием Клочковский оказался для своего бывшего командира и покровителя, капитана первого ранга Эугениуша Плавского.

В Великобритании члены экипажа подводной лодки составили подробные показания с описанием обстоятельств интернирования их корабля в Таллине и поведения своего командира, которого обвинили в трусости и предательстве.

Тем временем Клочковский остался в Эстонии. В больнице он пробыл всего лишь 3 дня, что свидетельствует о том, что он не болел никакой тяжелой болезнью. Потом он поселился в Тарту, куда выписал свою семью.

После присоединения Эстонии к СССР Клочковский был арестован и направлен в лагерь для польских военнопленных в Козельске. Там он опять сменил свои политические взгляды: стал ярым поклонником советского строя и советско-польского союза. Но это ему не помогло – Клочковский остался в Козельске до июля 1941 года, когда его выпустили на волю по польско-советскому соглашению Сикорского-Майского. После освобождения Клочковский вступил в польскую армию генерала Андерса, вместе с ней покинул СССР и появился в Лондоне.

Там он с места попал под трибунал. Трибунал признал Клочковского виновным в дезертирстве перед лицом врага и приговорил его к разжалованию в рядовые матросы и изгнанию из рядов Польского военно-морского флота. Дополнительно матрос Клочковский был приговорен к четырем годам тюремного заключению после окончания боевых действий – эта часть приговора никогда не была приведена в исполнение.

Это был очень мягкий приговор. За трусость перед лицом врага, дезинформацию вышестоящего командования, дезертирство с поля боя и оставление корабля и его команды Клочковскому полагалась виселица. Но смертная казнь не могла быть основана исключительно на показаниях под присягой покойных свидетелей.

Тем не менее, его имя не заслуживает легенды о командире «Орла», «высадившемся по состоянию здоровья».

Тут стоит заметить, что суд над Клочковским был поверхностным и полным процессуальных нарушений.

Судейскую коллегию больше всего интересовал вопрос, не был ли Клочковский советским агентом. Советская разведка якобы могла его завербовать при упомянутом эпизоде с проституткой в Голландии. Почему-то судьям не пришло в голову, что Голландия тогда находилась под пристальным наблюдением Абвера, который вполне мог завербовать польского офицера, пойманного на компрометирующем его поступке.

Клочковскому не припомнили его пронацистских воззрений, зато к делу подшили доносы на его просоветские симпатии. Наконец, в ходе суда его обвинили в намеренном уходе в Таллин (поближе к советской границе), не замечая, что такое решение выводило ценную единицу военно-морского флота из боевых действий против Германии.

После суда Клочковский плавал на американских торговых судах в атлантических конвоях. А после войны поселился в США, где работал на судоверфях. В частности, его опыт в подводном деле пригодился ему при работе в Портсмуте (штат Нью-Гэмпшир) на судоверфи, строившей подводные лодки для военно-морского флота США. В то время его периодически проверяли спецслужбы США. И, маловероятно, что (найди они хоть какие-то улики сотрудничества Клочковского с СССР) они позволили бы ему остаться на работе, требующей полной секретности и лояльности.

Предатель Клочковский умер в США в 1962 году. Его дело стало самым большим позором для польского флота за время Второй мировой войны. Неудивительно, что в то время, когда «Ожел» был возведен в ранг символа национального героизма, позорная история ее командира скрывалась.

Об этом свидетельствует художественный фильм ПЛ «Орел», снятый в Польше в 1958 году. Там личность первого командира доблестной подводной лодки изображена (вопреки фактам) очень симпатично. На днях я его пересмотрел, правда, без перевода.  Ничего соответствующего правде в поведении командира, позже осужденного за дезертирство к разжалованию в матросы, в фильме не показано. Наоборот, он вызывает чувство жалости, когда его выносят с лодки на берег на носилках.