Февралька

                В начале февраля стояли жуткие морозы. Пару недель назад миновала макушка зимы, но до теплых приветливых солнечных дней было еще очень далеко. В висячей тишине слышен был глухой треск – то лопался лед в оставленных на зиму огородных чанах. Воробьи прятались в укромные места, образованные перекрестием деревянных прожилин и волнообразного шифера. Все замерло, сжалось и желало одного – переждать, перетерпеть эту лютую стужу.

                В домах топили печи, и дым поднимался высоко в небо – верный признак того, что морозы пришли не на один день. Настёна, оставив уроки, подходила к печи и блаженно вытягивала руки над пышащими жаром чугунными плитами. Хорошо! Тепло разливалось по телу. Настя закрывала глаза, прислушиваясь, как потрескивает уголь в печи и гудит, улетая в трубу, разогретый воздух.

                Вдруг входная дверь распахнулась настежь, и в дом с шумом ввалился отец. Со словами «Мать! Принимай! Не знаю, живой или нет?» он положил у порога бело-рыжего теленка. Теленок почти не подавал признаков жизни.

– Ох! – охнула мать и кинулась к печной духовке, устанавливать возле распахнутой дверцы два стула, на которые и водрузили теленка.

               Теленок едва перебирал ногами, плавно, как в замедленном кино. Шерстка, мокрая после рождения, превратилась в ледяной панцирь. Глаза были почти закрыты. Шея не гнулась. И весь он представлял собой на ощупь сплошной кусок льда. Мать вручила Насте полотенце и вдвоем они начали растирать почти бездыханное тельце. Потом сообразили принести фен и горячей струей отогревали и растирали ноги. Еще более мощный поток горячего воздуха шел из духовки. Растирали тельце теленка долго, массажировали его неподвижные члены, пока шерстка совсем не просохла. Состояние теленка не улучшалось. Мать попробовала влить из соски глоток теплого молока, но не смогла раскрыть крепко стиснутые челюсти. Прошло более часа.

– Видимо, не выживет, – устало произнесла мать и опустилась на стул. Обреченно глядя на теленка, размышляла вслух, – Первотелка Морозка телочку родила. Глупая! Угораздило же ее в такие морозы телиться! Оправдала свою кличку. Старые-то коровы у меня все записаны. А эта в стаде покрылась, и не знаю, когда? И пастухи ничего не сказали. Жалко, конечно, но что поделаешь?

              Мать встала со стула, вымыла руки и еще раз посмотрела на теленка. Постояла, обдумывая, чем же еще можно ему, вернее, ей, телочке, помочь? Потом подошла к святому углу, налила в кружку крещенской воды. Настя знала, что такая вода называется агиасмой и освящается раз в году на Великое освящение в праздник Крещения Господня. Мать набрала воды в рот и с шумом обрызгала неподвижное тельце. Остатками воды трижды крестообразно окропила телочку со словами «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа». Перекрестила себя и повернулась к Насте:

– Пойду отдыхать. Устала очень. Ты за печкой смотри, подбрасывай уголь, когда прогорать будет.

         Настёна согласно кивнула. Смотреть за печью – эта работа для нее была привычной. Она стояла возле умирающего теленка и печально гладила бело-рыжую шерстку. Сердечко ее разрывалось от боли: ну, почему так? Почему должен умереть этот совсем еще крохотный, только-только родившийся теленок? Умереть, не увидев солнышка, голубого неба, зеленой травки? Разве это справедливо, Господи?!

        Но не успела мать выйти в соседнюю комнату, как теленок громко и протяжно замычал.

– Мама! – закричала Настя, – она мычит!!! Ничего себе! Крещенская вода!

Мать вернулась к теленку, но телочка не подавала больше никаких признаков жизни.

– Видно, тяжело ей, бедненькой. Душа с телом расстается. Ты не стой здесь – обратилась мать к дочери, – нечего на это смотреть. Всегда тяжело смотреть на чужую смерть. Иди, делай уроки.

    Но разве могла Настёна делать сейчас какие-то уроки! Мать ушла отдыхать, а Настя продолжала сидеть возле телочки, мысленно жалея ее и размышляя о жизни, о смерти, о хрупкости нашего бытия. Размышляя и переживая по-своему, по-детски, но от этого не менее остро. Именно Настя стала свидетельницей того, как телочка постепенно воскрешалась к жизни. Так что через пару часов мать с удивлением увидела стоящего посреди кухни вполне здорового вида теленка. И это было настоящим чудом! Телочку назвали Февралькой и еще некоторое время держали дома, приучая ее к парному молоку, которое она в первые часы пила в объеме пенициллиновой бутылочки.

       С мороза зашел отец, увидел воскресшую Февральку и засмеялся:
– Надо же! Выжила! Слава Тебе, Господи!