Из походного дневника-2-8

В 16.43 мы подошли к чудному месту – острову посреди русла – буквально напичканному сухим деревом и иными удобствами для организации бивака. Я шёл третьим и всеми фибрами чувствовал мучения дядь-Юры, который возглавлял цепочку. Вот его шаг начал замедляться… Вот траекторию хода повело вправо, под сень могучего кедра нависавшего с берега над руслом… Вот он подтянул волокушу и … сбросил рюкзак.
– Перекур что ли? – Это я.
– Ну, что вставать что ли? Или изба? – Это дядь-Юра.
Какая изба? Оказывается, в 1974 году он и Глыба проходили здесь летом. И видели некую избу. И эта изба прочно засела в памяти нашего начальника. Если бы только его! Но был ещё и Глыба. Он решительно высказался за избу. Его поддержал Вито. И это понятно, они с Глыбой сегодня дежурные Я категорически за то, чтобы вставать пока светло. Эта изба – «в Киеве дядька!» Где она? На карте не обозначена. Сколько километров? На каком берегу? В каком состоянии? Сохранилась ли вообще – семь лет прошло! А у дядь-Юры начался приступ нерешительности и некомандирских метаний.
– Палыч, ты?
– Мне всё равно.
Шура сидит, помалкивает. Короче, Двое – «за», один – «против», трое – «возд.». Побежали дальше. Через пять минут, за поворотом, Шибетуй становится  одной сплошной огромной  наледью, заполнившей всё русло  от берега до берега и вобравшей прибрежные лиственницы. Местами было видно, как медленно, но неотвратимо, потёками ползут водо-ледяные языки. Живая наледь! Такие места приходилось огибать. Но кое-где лупцевали прямо по воде, иначе никак. Но основная масса льда была покрыта крупными, мохнатыми, кристаллами инея. Совершенно сказочного вида! Его бы снимать и снимать, да вот беда – где время взять? Темнота надвигалась неумолимо. И мы летели вперёд, вперёд и вперёд.

КУДА, «КОСОПУЗЫЕ»?

Бежалось, однако, легко, ибо и могучий «цветочный», и мелкий «кудреватый» иней прекрасно гасили скорость наших кантованных лыж. Мы мчались чуть-чуть слаломя, где плугом, где полуплугом, и уже свыкаясь с этим бесконечным (так ощущалось) и приятным (чего скрывать?) скольжением по темнеющей с каждой минутой долине, как вдруг…

…Как вдруг с обеих берегов встали скалы высотой 7-10 метров и мы очутились в каньоне. И теперь путь был только вперёд, ибо назад и круто и скользко, а на скалы карабкаться нет ни сил, ни снаряжа. Мы ведь не альпинисты.
И мы ринулись вперёд. Опять лихость лихих разворотов на дрожащих ногах и через несколько минут утыкаемся в водопад. Вернее в ледопад. К счастью, невысокий. Около метра. Вперёд! Отстёгиваем торпедки, толчок, и наши терпеливые и многострадальные помощники уже скользят внизу по льду улова.  А следом и мы, бочком, бочком, не снимая ни рюкзаков, ни лыж соскальзываем прямо по центру. Рюкзак хорошо притормаживает. ЕСТЬ! И опять вперёд и вниз. Но через два довольно резких поворота угрюмых, но прекрасных скал-ворот, новый голубой ледопад. Уже более двух метров. «Раздеваемся».  Тросики на шею. Палыч достаёт бухту репшнура. Далее, поочерёдно: торпедки – самолётом, лыжи – самокатом, палки – броском, рюкзаки на репшнуре. Сами же, тоже держась за репшнур, кто на пятой точке, кто на спине соскальзываем к своему барахлишку. Я пересчитал спиной все роскошные «виноградности» застывшей воды.  Эдакий нечаянный и приятный массаж-подарок от Шибетуя. Палыча, страховавшего всех сверху, принимаем снизу. Прижимаясь к скале, он мягко соскальзывает сначала на плечи Глыбе, которого мы придерживаем, а потом на свои родные «ступалы». А внизу так хорошо! Красиво и уютно до того, что и уходить не хочется. Но надо идти, искать эту чёртову избу-легенду. Или становиться на первом удобном месте.  Потому что сумерки густеют посекундно. Всё по местам, – вперёд!

Только повернули направо, за угол ворот, как каньон закончился, долина распахнулась и впереди открылось сплошное «удобье». Река – само совершенство! По берегам мощный лиственничный и кедровый лес, площадок  сколько угодно. Прямо-таки классическое местечко для зимовья. Но его нет. Оно только в голове у дядь-Юры. И он тут же увидел его! Некую крышу на правом берегу. Действительно, там в глубине, у леса, что-то чернелось. Глыба сбросил рюкзак и рванул проверять. Добежал до берега, вскарабкался,  скрылся в сумерках, как в дыму… Возвращается. Ещё издали кричит: «Коряга! Выворотень!» «Крыша» оказалось плодом страстного желания в условиях сниженной видимости. Закономерный итог.

Всё. Идём до первой сушины. Так сказано. А коль сказано, надо выполнять. Скользим по реке, пристально всматриваясь. Метров через 300-400, что-то увидели, поднялись, подошли. Сушина есть, но место бесснежное, и сплошной чапыжник-ёрник под ногами. Но можно наплевать. Однако дядь-Юра, видимо в последнем пароксизме умирающей мечты, опять посылает Глыбу (самого выносливого из нас) за поворот русла глянуть ещё раз: А ВДРУГ ИЗБА ТАМ?

О губительная инерция наших вожделений!

Уже почти 19.00. В сущности, наступила ночь. Видим мы уже плохо, работает остаточное сумеречное зрение, в желудках вакуум, силы убывают… Надо делать бивак! А мы стоим и топчемся…

Кстати, пока искали сушину и шли по реке, все снега окрест были буквально вытоптаны заячьими следами. Точнее, следиками зайчаток, ибо были они миниатюрными, зато бесчисленными, как «звёздная пыль». Много и кабарожьих следов.
 
…Когда же Глыба вернулся и,  наконец, мне нужно было доставать топор и рубить сучья упавшего кедра для костра, я вынужден был сгрызть барбариску из заначки. А затем ещё одну, иначе топор падал из рук…

Нарубил  начальных дровишек для костра. Помог поставить палатку и печку. Попилил дрова для неё. Поколол их.  Посушил рукавицы у костра. Занес рюкзак в палатку, постелил коврик. И всё это время организм буквально содрогался от желания проглотить что-то  горячее…

Глыба и Вито сварили обычное меню: супо-кашу из пакетиков и пюре с сублиматом. На третье – чай.

Боже! Как же это было оглушающе приятно! Впускать в себя, горячую, густую жижу, сдобренную чесноком и перцем, грызя при этом чёрный сухарь… А потом заглатывать «клейстерное» пюре, тоже с чесночком… И, наконец, медленно цедить обжигаюший чай с сахаром вприкуску и тремя печенюшками…

Каждый глоток и кусок, особенно в начале, буквально били по всем возможным рецепторам тела. И рождалось некое глобальное ощущение освежения твоего личного  бытия и близости его к началам-начал нашего прародителя. Это была АДАМОВА ЖИЗНЬ. Как бы смешно или патетично это ни звучало.
(продолжение следует)