Удачный вальс

           Начальник столичного департамента образования Павел Иннокентьевич Куркин, человек 52 лет от роду, низенький, с плотным животом, носивший пенсне на широком приплюснутом носу, приехал по делам службы в уездный город Н, который был городом весьма красивым, с тенистыми парками и аллеями. Вечером, после работы с различными бумагами, столь необходимыми государству, Куркин решил держать путь к дому Дворянского собрания и ехал в конном экипаже вместе с супругой, Настасьей Кирилловной, дамой 35 лет, приятной наружности, в темной меховой шубе, в синем ситцевом платье в горошек, и в шляпке французского покроя. Куркин и Настасья Кирилловна держали путь к дому Дворянского собрания по той причине, что там был назначен традиционный вечерний бал, который как всегда, назначался в феврале месяце и только по инициативе городского главы Савелия Алексеевича Борискина - того самого, у которого в прошлом году на рынке бродячие собаки стянули вязанку колбасы и который пожаловался в полицию и вернул колбасу каким-то образом.
          Было уже около 6 часов вечера. Павел Иннокентьевич  был в веселом расположении духа и насвистывал песню, что являлось явным тому свидетельством. Настасья Кирилловна, напротив, была задумчива, и, то и дело, поправляла шляпку на голове, которая почему-то норовила скособочиться в левую сторону. Мимо них проезжали другие конные экипажи и обдавали супружескую чету запахом лошадей и чеснока, который, как известно, очень любим уездными извозчиками.
Проехав по немноголюдным улицам города около получаса, Настасья Кирилловна, стала говорить про мучающую ее мигрень и попросила отпустить ее обратно в гостиницу - в ту самую, где они по приезду в город и остановились. Произнесла она эту свою просьбу таким голосом, чтобы и не вызывать к себе жалость и в то же время чтобы и нельзя было ей отказать в ее просьбе.  На такие голоса и интонации, как известно, женщины бывают от природы мудры и хитры чуть ли не с самого дня своего рождения.
Между ними, впрочем, состоялся такой разговор:
-что-то все-таки слишком прохладная погода сейчас, мой дорогой – произнесла Настасья Кирилловна, разглядывая трех уток, которые переходили дорогу, покачиваясь из стороны в сторону и никуда не спешили.
-Что есть - то есть – отвечал Куркин и посмотрел на серебряные часы и почему-то приложил их к уху.
-Ты, Павел, не напивайся как в тот вечер у графа Хрюкина. А то боюсь, дорогой, за твое здоровье.  Вспомни, как искали доктора, который все не ехал и не ехал. Да и потом - оказался пьян по приезду - какой это доктор? Пилюли и чай-вот такой доктор он...
-Хорошо, моя голубка – ответил Куркин тихим голосом. «Все помнит, однако, да и верно, медицина - не ахти» – подумал он и стал почему-то улыбаться.
-И все же, я думаю, мне бы вернуться в гостиницу. Погода влияет. Мигрень.
 Куркину не нравились медицинские словечки. И не нравились неожиданные женские просьбы. Он задумался и… промолчал.
Ты, Паша, лучше мне найми экипаж и я, пожалуй, поеду – напомнила о себе Настасья Кирилловна.
 Куркин на это решил ответить междометиями: хм…да уж… произнес он. Куркин считал, что с женщинами, когда они становятся назойливыми, лучше разговаривать такими междометиями – хм… да уж…ага… и тому прочими.
Настасья Кирилловна знала эту особенность супруга и не отставала.
 Куркин, немного еще подумал и согласился. Он нанял другой экипаж и отпустил ее, исполнив просьбу. Он, однако, продолжал немного недоумевать, почему это супруга все же отказалась ехать дальше. Но кто знает – какие мысли крутятся в голове у женщин. Это никому доподлинно и не известно.
Однако, следует сказать, что раз мы точно не знаем причину, по которой Настасья Кирилловна отпросилась в гостиницу – то и не будем об этом долго рассуждать, тем более, вдруг причина окажется и довольно неожиданного и шепетильного характера, ведь чужая душа - потемки. Не рассуждай о том, чего не знаешь – так говорят заморские мудрецы – и это правильно.
Не болтай и не сплетничай как сорока – говорят мудрецы на Руси и тоже по-своему правы. Как видите - истина одна, хоть и многогранна.
Но вернемся к нашему герою, который после не столь приятной езды по узким городским улицам наконец-то увидел дом Дворянского собрания, у которого уже было то радостное оживление, которое бывает в таких случаях, когда каждый из прибывших на бал чиновников хочет показать себя намного добрее и приветливее, чем есть на самом деле и становится хорошим рассказчиком не только всяких правдивых интересных вещей, но и откровенных небылиц. Все присутствующие это понимают, но из-за того, что настроение у них бывает приподнятым, они все без исключения охотно поддакивают рассказчику и каждый старается смеяться вровень с остальными.
Таковы уж правила поведения приличных людей в обществе – быть как все и тут уж ничего не поделаешь.
         Среди собравшихся у дома Дворянского Собрания чиновников, Куркин узнал городничего Савелия Борискина, начальника почтамта Мавра Федькина, директора мебельной фабрики Емельяна Евсеева, мирового судью Федота Поселкина, служащего коммерческого банка Серафима Варламова и судебного пристава Антона Куницына. С ними также еще стояли и, притом, весело смеялись, несколько других чиновников, но имен и фамилии их Куркин не знал.
         Добро пожаловать, Павел Иннокентьевич! – с огромным почтением в голосе обратился к Куркину начальник почтамта Мавр Федькин, человек 42 лет, круглолицый, носивший тоже пенсне. Мавр Федькин при этом, заметно приосанился. Остальные чиновники тоже приосанились и очень учтиво его приветствовали, всем своим видом показывая, как рады, как очень рады его видеть. На их лицах посторонний человек мог бы без труда разглядеть то известное выражение, означающее готовность услужить высокому чиновнику в чем-либо и, притом, не откладывая, чтобы доходчиво  показать свое почтенное к нему отношение. Такая услужливость, как известно, испокон веков очень нравилась на Руси и до сих пор очень нравится всем высоким чинам и даже их подчиненным. Причина того в том, что высокие чины дают волю своему барству и видят свою значимость, а подчиненные  часто получают выгоды – ведь высокий чин, заметив услужливое поведение подчиненного, может повысить ему жалованье, устроить его детей в хорошую школу или устроить  его супругу на какую-либо хорошую должность в приличном заведении, и тому прочее. Нечего и говорить, что подчиненные очень этому бывают рады - ведь ничего уж такого особенного не приходится делать, только в нужное время показывать себя услужливым и расплываться в добродушии и почтении перед высоким чином.
          Но так уж все устроено, тут уж ничего не поделаешь.
          После многочисленных приветствий в свой адрес, Куркин тоже соизволил со всеми собравшимися тепло поздороваться: он, завидев, что его почитают, становился гораздо добрее. Одним он пожал руки, другим кивнул головой. Куркин держался, надо сказать, очень  уверенно, и во многом, оттого, что выше себя по чину и рангу среди собравшихся никого не увидел. Это, конечно же, ему очень сильно понравилось, у него даже как-то приятно екнуло в груди, и все потому, что в присутствии хотя бы одного чиновника  выше по чину и рангу он впадал в какой-то непонятный и весьма продолжительный ступор. Этот ступор, когда он случался, не могли побороть ни литр водки, ни какой-либо другой горячительный напиток.
О чем же могли говорить чиновники города? Это были разнообразные темы и важные по своей сути.
Начали с самого важного - в чем истинное предназначение человека. Мнения чиновников разделились – одна часть чиновников решила, что в любви, другая часть – что в продолжений своего рода. Куркин думал-думал – и ничего не смог придумать для разъяснения спора. Однако, не будем его в этом упрекать, потому что уже около трех тысяч лет над этим вопросом бьются лучшие умы человечества и ничего толком не придумано.
Далее разговор, после некоторого молчания, перешел на другую тему – на тему лошадей.
-Что-то лошадки стали какие-то тощие – произнес Мавр Федькин и почесал пальцем ухо.
 -С овсом, наверняка, станет худо в государстве – поля полны хомяков - отвечал ему Савелий Борискин.
-Погода изменчива – это тоже влияет на лошадей, читал в газете недавно – вставил Емельян Евсеев. Французы пишут, что в дождливую погоду лошади хуже едят сено.
Эх, что лошади…. собаки вот... охотничьи… а зайцев развелось уж на полях – немерено… больше ворон их на полях… - сказал со вздохом судебный пристав Куницын, который очень любил охоту и не мог не сказать об этом пару слов. Не продает ли кто хорошую собаку на зайца? Моя супруга очень любит филе зайца – добавил он.
Чиновники помолчали немного – никто не мог вспомнить, где можно достать собаку для охоты на зайца.


Потом поговорили о музыке.
 -Я читал в газете, что княгиня С. ушла от мужа к учителю музыки – итальянцу - не выдержал и произнес тихим голосом Мавр Федькин.
-Да… тяжело… И не вернулась еще обратно? – промолвил Куркин нарочно грустным голосом.
Да куда там! – почему-то молодцевато ответил Федот Поселкин.
Далее разговор перешел на женщин – какие они, женщины от природы и после весьма бурного обсуждения решили, наконец, что женщин никак нельзя сравнивать с лошадьми, что это даже вслух говорить не стоит, кто так говорит – тот дурень, ибо женщина стоит намного выше любой, даже самой породистой лошади, несмотря на ее, женское, природное коварство.
Долго бы еще разговаривали, наверное, эти почтенные чиновники в таком духе, обсуждая разные интересные и важные новости и темы, если бы не услышали вдруг…
          Пожалуйте, господа – к столу! – услышали они вдруг голос городничего Борискина. Это было в самый раз, так как собравшимся чиновникам, несмотря на приятные разговоры, стало все же немного скучно, и они, то и дело, поглядывали на большие дубовые двери в зал - не откроются ли они уже, наконец.
           Этот славный зал был довольно больших размеров, просторный, с квадратными деревянными окнами, выходящими к городскому саду, где по причине зимы, не пели птицы, но все равно сад радовал сердце своим снежным видом.
           В зале, в дальней правой его части, был размещен оркестр из семи музыкантов, инструменты которых Куркин, как следует, не разглядел по причине слабого освещения, причина которого была искусственной, ведь известно всем, что на подобных банкетах и балах много света не полагается. Стол, длинный, дубовый, располагался справа от входа, вдоль стены, и был на 25-30 персон. Рядом с ним уже стояли дамы, а чуть поодаль - несколько мужчин, которые были чиновниками среднего ранга. Эти чиновники ждали прихода других приглашенных и о чем-то переговаривались между собой, посмеиваясь и нерешительно посматривая в сторону дам. Дамы исправно отвечали им быстрыми взглядами. Это, наверное, потому, что взгляд одного только  супруга в течение многих лет дамам, видно, чрезвычайно надоедает. Но, к чести этих дам, скажу вам, друзья, что дело до подмигивания с их стороны  все-таки не доходило, что само по себе очень и очень похвально. Но это уже другое дело, как говорится.
           Итак, Куркин и другие господа расселись за столом и я, наверное, не буду утруждать читателя перечислением всего того, что было на столе. Скажу только, что еды и питья там было вдоволь и началось это длинное веселье, которое очень тесно связано на Руси с водкой и закуской.
          Как вы знаете, это веселие с водкой и закуской никак не различает людей по их чинам и званиям и одинаково трогает как мелкого служащего, так и крупного чиновника. И с тем и другим начинают происходить вполне одинаковые вещи: сначала краснеет лицо, потом становится мутно-стеклянным взгляд, а после появляется сильная охота говорить без умолку, в том числе и не вполне пригодные к публичному употреблению словечки. Но что делать – так уж устроены люди – сутки ведь тоже очень длинные и людям непросто сдержать себя, чтобы не взбодрить свой дух в течение дня хотя бы немножечко. Раньше, говорят, люди, для этого ели мухоморы, не боясь умереть, а позже стали пить квас и медовуху, а вот теперь дошло до водки и ликера. Все совершенствуется - как говорится в народе. Это - прогресс, как сказал бы какой-нибудь провинциальный философ, который и сам грешен, так как не может тоже ни минуты без браги и чеснока.
            Через пару часов именно через подобное прошли и все собравшиеся на тот бал, кроме, конечно же, присутствующих дам, которым предаваться питию препятствует опасность потерять природное самообладание и позволить себе, как говорится, что-то лишнее. Хотя, без этого «лишнего» жизнь изрядно тускла, но все же эта стойкость, конечно же, их только возвышает, о чем слагаются часто даже красивые стихи и поэмы.
            Но вернемся к нашему балу, где оркестр заиграл такую прелестную мелодию, что все чиновники, несмотря на то, что уже изрядно пошатывались от выпитого, дружно потянулись к дамам.
            Однако, здесь следует сделать одно маленькое пояснение. Надо вам, друзья, сказать честно, что к большой нашей досаде, Куркин изрядно перебрал и был пьян. Он начинал с водки и закончил шипучим шампанским и когда уже заиграла музыка, и люди встали и пошли танцевать, он уже не вполне четко видел не только людей но, к большому сожалению, даже окружающие предметы. Но беда была в еще том, что Куркину, напротив, казалось, что он вполне трезвый и поэтому быстро решил, что и ему нужно непременно станцевать вальс. Для этого, он, пошатываясь, направился к одной миловидной даме, с серыми глазами, одетой в синее платье. Эта дама, Вероника Федоровна, кстати, супруга главы почтамта,  Мавра Федькина, согласилась, на его беду, на танец и вот уже они начали делать какие-то настойчивые попытки закружиться в вальсе. После седьмой или восьмой попытки Куркин – о ужас – споткнулся о ногу директора фабрики Емельяна Евсеева, который тоже танцевал вальс и мигом распластался по паркетному полу, как болотная лягушка. Все бы ничего, падают иногда все - и министры, и их заместители и чиновники рангом пониже, но беда в том, что Куркин приземлился не на руки, а на свой благородный нос, что повлекло за собой естественное в таких случаях кровотечение. «Павел Инокеньтьевич упал!» - прошептали в ужасе дамы, а все присутствующие господа замерли - что же это будет-то теперь - упал ведь сам начальник департамента и не только упал, но и ударился об паркет своим благородным носом.
         Эх, не зря ведь говорится в народе - нет худа без добра. Все чиновники, которые там находились, и которые, напомню, состояли ниже его по рангу, тут же сообразили, что появилась счастливая возможность на деле показать Куркину свое почтительное отношение и, поблагодарив небеса за подарок, принялись за работу - Емельян Евсеев побежал за водой, Федот Поселкин и Савелий Борискин – в аптеку за ватой, Мавр Федькин – принес в тарелке снег, который Куницын Антон тут же начал прикладывать Куркину на пораженное место. Следует отметить, что слава господу,  Куркин ударил нос и это уберегло чиновников от позора, потому что если бы он ударил, к примеру, не нос, а какое-нибудь другое, сокрытое одеждой место, что тоже могло произойти, то это деликатное обстоятельство, так же могло не остановить чиновников, и  они в порыве показать свою верность, могли попытаться приложить вату и снег Куркину и  на то самое место, что, согласитесь, делать в присутствии дам, конечно же, нежелательно, потому что всем известна их страсть к распространению по Руси различных слухов и сплетен.
           Слава Богу - рана оказалась небольшой и неопасной. Куркин был спасен и привезен в гостиницу, где и уснул крепким сном.
           Настасья Кирилловна, его супруга, долго смотрела на спящего мужа, и жалела, что не осталась с ним на бале. Она почему-то думала, что ее присутствие предотвратило бы столь нежелательное для ее супруга событие, как это ужасное падение, хотя и знала, что в пьяном виде супруг в немалой степени ведет себя как свободный от брачных уз человек.
           Прошло с тех пор полгода. Оказалось, что, несмотря на пьяное состояние, Куркин не забыл чиновников, оказавших ему первую медицинскую помощь, что, конечно же, характеризует его с очень положительной стороны, как добрейшего человека. Тогда же появились и плоды его благодарности: городничий Савелий Борискин был переведен в Петербург и назначен начальником службы в департаменте образования, почтмейстер Мавр Федькин возглавил почтовую службу в крупном районе Петербурга, мировой судья Федот Поселкин возглавил судебную службу города, судебный пристав Антон Куницын стал мировым судьей, а директор фабрики Емельян Евсеев получил хороший во всех отношениях кредит на развитие своей мебельной фабрики.
           Эти господа очень довольны своими должностями и прибавившимися доходами.
Один только служащий банка Серафим Варламов как был служащим банка, так им и остался. Он был очень грузный неповоротливый человек и по этой причине никуда не смог побежать, то есть ничего не принес и не прикладывал к носу Куркина. Он и сам по этому поводу переживал, а жена – так вообще его  стала укорять так, что они разругались и в скором времени даже развелись.
Ну - всякое бывает, как говорится.
А нам что остается?
          А нам остается сказать - здоровья вам, господа, радуйтесь жизни и молите Бога о следующем бале!