Тифозные

Сентябрь 1983 года. Позади изнурительные вступительные экзамены, страшная конкуренция, первые шаги в нескончаемой борьбе за местом под солнцем, волнения, бессонница, запредельный стресс… И, вот, я студент медицинского факультета Кабардино-Балкарского государственного университета. Это первый крупный успех в начале длинного жизненного пути, который, конечно же, окрылял. И вновь эмоции, но уже совершенно иного характера - радость, ликование, зачастую переходящие в эйфорию, наивное предвкушение близкого и неминуемого счастья… А впереди нас ждали тяжкие годы учебы, те же бессонные ночи, нервы, стресс, огорчения, подъемы и падения… Это были реалии процесса формирования личности и специалиста в стране Советов.
Мне предстояло в течение шести лет учиться в городе Нальчик - столице Кабардино-Балкарии. Это средний по величине город юга России, расположенный у самого подножья гор. Зеленый, тихий, уютный. Его центральный проспект, уходя на подъем, превращался в точку и упирался в поражающие по своему величию заснеженные громады Большого Кавказа. Местные жители, привыкшие к этой картине, не замечали ее, а вот у приезжих она вызывала неизменный восторг, навевала мысли о красоте и вечности… Наш факультет располагался в парковой зоне города и был окружен огромными деревьями, кроны которых местами нависали над его крышей. Это было охраняемое государством старинное кирпичное здание с интересной архитектурой. Еще выше находилась курортная зона с морем цветов, ухоженных газонов, парков, кафе… И восхитительным горным воздухом, от которого немного кружилась голова.   В этом царстве тишины и покоя и прошли наиболее значимые шесть лет моей ранней молодости, которые оставили глубокий след в памяти.
Небольшой организационный период и я, не без гордости считающий себя студентом, обеспечен жильем – койко-местом в общежитии № 1. Это было добротное здание П-образной формы в силе соцреализма с деревянными полами, высокими потолками и парадными лестницами, в котором было предусмотрено все для приемлемого проживания – кухня, душевая, туалеты, регулярная смена постельного белья... А как же?! Советская страна заботилась о своих гражданах, тем более молодых, только ступающих на тернистый жизненный путь. Определили меня в четырехместную комнату, которая, однако, практически никогда не была заполнена, чаще проживали там вдвоем или втроем.
Однако до начала учебного процесса, об особенностях которого мы имели достаточно смутное представление, нам предстояло мероприятие под названием «студенческий отряд». Нас на месяц увозили в совхоз «Старый Урух», обширные поля и сады которого располагались в пойме реки Терек. Жили там в бараках, работали на консервном заводе, собирали овощи и фрукты, урожайность которых поражает воображение по сегодняшний день.
Иногда мне кажется, что Кабардино-Балкария – самый загадочный регион России. Почему загадочный? Да потому, что о нем известно очень мало. Нигде, даже в дальнем зарубежье с его хваленными передовыми технологиями ведения сельского хозяйства, я не видел столь безупречно ухоженных полей и бескрайних садов. И вкуснее баксанских яблок и груш, урухских слив, над которыми постоянно кружили пчелы и косточки которых просвечивали свозь толщу их мякоти, крупнее початков аргуданской кукурузы, мясистее болгарского перца из Малой Кабарды… И этим республика контрастно выделялась среди соседних регионов, где вроде бы и климат такой же, и почва, но не хватало умелой руки земледельца.
И вот, лежу я на простенькой кроватке в своей комнате, томимый непривычным для последнего времени бездельем. Небольшой чемоданчик с вещами собран, наутро должны были отчалить, так сказать, к местам трудового воспитания. Был теплый сентябрьский вечер. С соседями по комнате мы так и не успели пересечься, чтобы познакомиться, поэтому пребывал в одиночестве. Думал о будущей учебе, даже пытался представить, как это будет выглядеть. И все в радужных тонах, с мечтами, грёзами…
Мои мысли вдруг прервала музыка, доносившаяся из комнаты напротив, где поселили девочек с нашего же курса. Эта музыка появилась не так давно и сразу мне понравилась.  В песне, по всей видимости, о чем-то спорили. Певец со звонким голосом бойко что-то пел на итальянском: «Феличита! Та-та-та-та-та! Феличита!». Его партнерша с робким и нежным голосочком вроде не соглашалась с ним и стояла на своем: «Сам ты феличита! Ту-ту-ту-ту-ту! Точно, феличита!». Песня определенно встряхнула мою грусть, и, когда закончилась, я даже был немного огорчен. Но это мое состояние продлилось несколько секунд, потому что ее включили вновь, затем еще и еще. Примерно на десятом ее прокручивании под нее начали плясать, что сопровождалось ритмичным топаньем и скрипом деревянных полов. Чуть позже танцоры и вовсе вошли в раж, посвистывая и покрикивая во время танца что-то типа «ю-ху!». И с моей нервной системой стало происходить что-то странное. Голос поющего мужика показался излишне писклявым, а у бабы он и вовсе отсутствовал, по причине чего песня, которую я был обречен слушать вот уже около часа, стала восприниматься как низкопробная и унылая попса. Но в комнате напротив, видимо, считали иначе, поэтому действо только набирало обороты. Еще через час я ощутил первые признаки умопомрачения - стал ходить по комнате взад-вперед и почему-то петь «широка страна моя родная…». Не помогло, появились признаки анафилаксии – покраснел нос, распухли уши. Ситуация усугублялась тем, что я был один и помочь в случае чего было некому. Надо было срочно что-то предпринимать.
Я вышел в коридор и решительно постучался в двери комнаты напротив. Музыка сразу же прекратилась, воцарилась тишина. Стучу еще громче. Молчание. Долблю кулаками:
- Откройте, я знаю, что вы там!
Чувствую дыхание с той стороны. Стараюсь придать своему голосу, от природы еще более писклявому, чем у доставшего меня певца, грозные низкие тона:
- Открывайте, говорю, не то хуже будет!
Замок щелкнул и дверь тихонько приоткрылась. В образовавшейся щели появилось пухленькое личико миловидной девушки среднего роста в спортивном костюме. Виноватый взгляд исподлобья, темно-карие глаза, черные брови и перекинутая через плечо аналогичного цвета коса… По всей видимости, сельчанка.
- Простите, мы сильно шумели? – смущенно произнесла она.
- А вы как думаете?
- Приносим извинения, больше не будем.
- Но не в этом главная проблема.
- Что еще?
- Ну, неужели у вас нет других песен?
- Нам эта сильно нравится…
- Кому это нам?
- Мне, Зуле и Асе.
- А Вас как зовут?
- Римма…
- Очень приятно! Феодор! – представился, - Кстати, в переводе с греческого означает божий дар, - многозначительно и не без гордости добавил я, подключив свою фирменную улыбку с максимально прищуренными глазами и оголенными, оставляющими желать лучшего крупными передними зубами с широкой щербинкой между ними.
- Да, божий дар – это серьезно, с такими еще не имели дела, - неожиданно для меня съязвила моя обидчица и, ехидно улыбнувшись, обернулась на находящихся в комнате, по всей видимости, хихикающих.
- Оно и видно, иначе бы пригласили войти.
Девушка засмущалась, опять повернулась к подругам, перекинулась с ними взглядом и робко произнесла:
- Ладно, входите, только у нас беспорядок…, - и широко открыла дверь.
- Даааа, беспорядок есть, - говорю я, окинув взглядом комнату, - но бывает хуже, например, у меня.
Представить себе две противоположности легко, но три – очень сложно. Римма, Зуля и Ася и были такими противоположностями. Первая была живой, резкой, подвижной, крепко сложенной и, по всей видимости, самой инициативной. Зуля же выглядела как узник Бухенвальда – высокая, худющая, флегматичная, но, тем не менее, постоянно улыбающаяся, даже когда для этого не было повода. В ветреную погоду Римма и Ася держали ее за руки, чтобы не оторвало от земли. А Ася была самим олицетворением женственности – подчеркнуто-робкой, неактивной, фигуристой, но слегка в теле, с аналогичной своему психостатусу походкой.
- Что делать будем? – многозначительно спрашиваю я, важно прохаживаясь по комнате, словно петушок в курятнике.
- В смысле…
- Что это за музыка, а ну-ка, поставьте?! – говорю я с тоном хозяина положения.
Римма будто этого и ждала. Нажав на кнопку обшарпанного «РОМАНТИК 202», она отошла в сторону и стала наблюдать за моей реакцией. Следует отметить, что это было где-то пятидесятое прослушивание той песни за день. Троица пристально наблюдала за новоявленным критиком, еле заметно покачиваясь в такт музыке. К чести певца, на этот раз он спел приличнее, да и баба тоже старалась как могла, что вдохновило, и я, незаметно для себя самого, медленно двигаясь по комнате, тоже начал совершать небольшие  ритмичные движения головой.
- Что, тоже нравится? – спрашивает Римма.
- Еще не понял, - отвечаю я и, переместившись в центр комнаты,  уже осуществляю легкие покачивания всем телом, заметив которые троица переглянулась и заулыбалась. - Что смотрите, не на концерте находитесь! Присоединяйтесь!
Переглянувшись, они робко пустились в пляс. Все еще потные и не успевшие остыть, они двигались несколько неуклюже и сдержанно-скромно, что явно не соответствовало тому, что я слышал минутами ранее из своей комнаты.
- Как тифозные палочки танцуете, - бросил я непонятно откуда взявшееся на просторах моего измученного мозга выражение.
Троица засмеялась. А зря! Они, да и я тоже, представить не могли, что кличка «Тифозные» намертво прилипнет к ним на все шесть лет учебы. Сначала будут воспринимать ее с юмором, позже активно ей сопротивляться, а где-то с третьего курса уже рвать и метать при одном упоминании этого слова. Оно и понятно, ведь девушками, как говорится, они были на выданье, а потенциальных женихов слово «Тифозные», видимо, отпугивало. Но все было тщетно - клички имеют свойство прилипать к тем, кто им активно сопротивляется. О том, что они Тифозные, быстро узнал весь курс, да и некоторые преподаватели тоже. Кстати, с особым подозрением к данному факту отнеслись на кафедре инфекционных болезней.
Полагаю, что именно данная мной троице кличка и стала причиной нашей странной дружбы на все шесть лет. Почему странной? Да потому, что с одной стороны, она была искренней и доброй, а, с другой, они никак не могли простить сам факт клички, поэтому мне часто перепадало, причем по поводу и без него. Но попадало только от Риммы. Остальные, будучи недееспособными по этой части, ограничивались ее идеологической поддержкой. Римма же была от природы неимоверно сильной и резкой. Траекторию ее ударов предугадать было невозможно, поэтому они почти всегда ложились точно в цель, которой, собственно, и был я. Иногда представлял себе ситуацию, когда ее обзовут Тифозной и выпустят на ринг против какого-нибудь профессионала. Ему бы точно не поздоровилось.
Но это все потом. А пока мы с ними танцевали. Мне казалось, что они это делали весьма коряво. Я же, ввинчивая свое тело в пространство и, изящно порхая там в свободном полете, представлял себя Рудольфом Нуриевым с его дикой пластикой, которая, может быть, даже была слегка усовершенствована мной. Но только пластика, не подумайте плохого, уважаемый читатель! Честно-честно! А за годы студенчества танцевать с Тифозными мы будем еще не раз и не два.
В гости к Тифозным я заходил почти каждый день, а иногда и по нескольку раз в день. Со второго курса меня перевели в другое общежитие, но все равно, я периодически их посещал. С одной стороны, наши биополя настолько совпадали, что, завидев меня, они расплывались в улыбках, предвкушая общение, от которого они будут держаться за животы от смеха. А то! Я был мастером этого дела. А с другой, данная мной кличка не давала им покоя, по причине чего я по малейшему поводу становился объектом репрессий.
Вместе с тем, общаясь с ними, я не забывал, что имею дело с горянками, поэтому не переступал неписаные пределы. Тем более, что видел периодически захаживающих к ним в гости родственников и знакомых. Чаще это были бородатые, мускулистые и угрюмые молодые люди, которые в моем сознании ассоциировались со словом «абрек», уз уст которого «зарэжю!» вылетало чаще, чем «здрасте!». Поэтому перспектива присоединения к моим физиологическим отверстиям еще одного патологического меня не вдохновляла.
Но была в нашей дружбе и меркантильная сторона – у Тифозных всегда было что поесть. Странное дело – вроде мы все мы, проживавшие в общежитиях, происходили из одних и тех же семей среднего достатка, но почему-то у парней было хоть шаром покати, а у девочек всегда имелось что-то съедобное. В нашей комнате, например, где жили я, Исмаил и Мамука, почти никогда не было ничего из того, что могло бы дать столь необходимые нам калории. Разве что кусок ссохшегося хлеба в тумбочке, который даже не помним, сколько там лежал. Туда по ночам забирался мышонок и грыз его и грыз, грыз его и грыз, не давая нам спать. Как только мы его не пытались поймать, но все было тщетно. В итоге он победил, и мы смирились со своей судьбой. А питались мы в студенческой столовой, которую девочки не очень-то жаловали, предпочитая готовить сами.
Однако бывали моменты, когда и у нас кое-что появлялось. Помню, как-то Исмаил привез из дома сушеную баранину – его родители держали баранов. Балкарцы готовят ее каким-то особым способом, не подвергая термической обработке. Так вот, привез половину грудной клетки барана с ребрами и позвоночником. И лежал этот кусок у нас на подоконнике. Долго лежал. Кстати, мясо было очень вкусным, но оторвать оттуда что-то съедобное было крайне сложно – то ли из-за того, что оно было безнадежно мумифицировано, то ли баран был пенсионером. Поэтому, довольствовались тем, что долго мусолили его, пытаясь растворить доступные ткани ферментами слюны. Иногда, когда были безнадежно голодными, пытались отчаянно что-нибудь оттуда сгрызть, сопровождая это действо звуками, схожими со злобным рычанием. Успокаивало, кстати. Через месяц кусок был полностью обглодан, очищен от мягких тканей, а ребра по периметру стали существенно короче и отполированными до блеска. Но выкидывать его мы не собирались. Кое-как порубили его на мелкие кусочки и в один прекрасный день решили пожарить с картошкой. Кстати, происходило это действо где-то в первом часу ночи. От сковородки пошел настолько изумительный аромат, что он разошелся по всем этажам общаги. Помня, что воровство еды у нас в общаге было обычным делом, мы стояли на кухне и по очереди сторожили свою драгоценность. Блюдо, наконец-то, было готово, и Мамука, дежуривший в тот момент, забежал в комнату за полотенцем, чтобы забрать горячую сковородку. А когда вернулся, ее уже не было. Никак не могу забыть его, полный трагизма и отчаяния, вой. Выбежав, мы с Исмаилом обняли его и стали успокаивать, одновременно думая, как быть и что делать. И тут Исмаил заявляет, что у него очень острый нюх и найти сковородку по свежим следам ему не составит труда. Это нас вдохновило. Еще через секунду, он, вытянув далеко вперед голову, а орлиный, облупленный ультрафиолетом гор нос еще дальше, начал брать след. Совершив несколько зигзагообразных пробежек, он устремился вперед по коридору. Восхищенные его новоявленными способностями, мы с Мамукой засеменили следом. К нашему удивлению, Исмаил взял курс на боковую лестницу и по ней на верхний этаж, где жили физики. По имевшимся данным  чаще всего они и воровали у нас пищу. Поднявшись на этаж, Исмаил стал принюхиваться к каждой двери. Мы с Мамукой были в восторге. Перед одной из них он остановился и начал совершать своим носом круговые движения. Затем застыл и указав на дверь пальцем, произнес:
- Здесь!
Мы с Мамукой врываемся в комнату:
- А-хааааа! Вы стырили нашу картошку?!
В комнате было темно и мы не сразу сориентировались, а когда глаза привыкли, то увидели перепуганных и полуголых парня с девушкой. Никаких признаков сковородки там не было. Затем Исмаил привел нас еще к двум дверям. В одной комнате уже спали, а во второй вообще не было никого. Короче, мы потерпели фиаско...
Огорченные, вернулись в комнату и сидели молча, как три изваяния, хотя время клонилось к утру. Что-то на меня в тот момент нашло, и я, взяв карандаш и лист бумаги, нарисовал дымящуюся сковородку с картошкой, обвел ее черной рамкой, а снизу подписал: «Сегодня ночью у нас трагически исчезла сковородка с картошкой. Память о ней навсегда останется в наших желудках!». И прикрепил ее к дверям кухни.
  Проснулись поздно. Естественно, опоздали на занятия – ночная драма выбила из колеи. Выйдя в коридор, на дверях кухни заметил множество мелких бумажек вокруг нашего «некролога». Это были соболезнования от разных комнат. Почти от всех. А вот от Тифозных не было, что меня нешуточно задело. А вечером они и вовсе решили присыпать мою рану солью, заявив при встрече:
- Что, тяжко с голодухи-то? Так вам и надо! Ха-ха-ха, хи-хи-хи…
«А вот это вы зря тронули святое!» - подумал я и стал вынашивать план мести. Случай расквитаться с ними представился буквально через день.
Захожу, значит, к ним вечером в гости. Уставший такой, измученный и, как всегда, голодный (ну, допустим, не всегда, но лишние калории активно работающему мозгу студента не помешали бы). Короче, вид мой соответствовал расхожей фразе: «Подайте, Христа ради! Желательно чего-нибудь мясного!». Не помогло, сказали, что у них ничего нет. Правда, явно при этом нервничали, а глаза были лукавые-лукавые. Короче, ушел, несолоно хлебавши.
Смотрю, минут через тридцать они засуетились – бегают туда-сюда на кухню и обратно. Заглянул краешком глаза, а там они мясо жарят – по запаху понял. А минутами раньше видел, как к ним в комнату зашли те самые «абреки». «Ах, вы, подруги сальмонелл и эшерихий! Ну, я вам устрою! Буду для вас антибиотиком!».
Стараясь быть максимально незамеченным, я стал прохаживаться туда-сюда рядом с кухней, собирая информацию. Интересовала надежность охраны готовящегося блюда, от аромата которого у меня ручьем слюни потекли. К моему огорчению, Тифозные его сторожили по очереди, а если удалялись, то очень ненадолго. Поскольку кухня была расположена напротив и чуть в стороне от нашей комнаты, я мог за ними наблюдать из широкой замочной скважины в дверях нашей комнаты, правда, видны они были только до пояса. Минут через двадцать мне показалось, что мясо готово. Но на кухне точно находилась Зуля, потому что минут за десять до этого она сменила Асю и никуда больше не выходила. «Как быть?! Как быть?!» - отчаянно думал я. И в этот момент к ней подбежала Римма, что-то громко говоря и смеясь. И они вместе быстро удалились. «Это твой шанс!» – шепнул мне внутренний голос и, дав хорошего пинка, добавил: «Действуй!». С полотенцем в руках, которое я держал наготове, вылетаю из комнаты, залетаю на кухню, хватаю сковородку и забегаю обратно в комнату. На все про все ушло около десяти секунд. «Спасибо тебе, господи! Я твой должник!».
Но надо было спешить, сентиментальности противоречили моменту. По запаху было ясно, что передо мной лежала баранина, тушенная с луком и морковью. Заправив полотенце за воротник, хватаю вилку и начинаю есть, нет-нет, жрать. В это время в коридоре начались крики-визги. В подобных деяниях я еще не был заподозрен, поэтому процессия двинулась куда-то в сторону и через пару минут я уже их не слышал.  «Ешь сначала мякоть, - внутренний голос опять дал дельный совет, - жир и хрящики оставь на потом. Кто знает…».
Мои жевательные мышцы отчаянно двигая челюстями с закрепленными в их лунках кариесными зубами, перемалывали и гомогенизировали ценный продукт с высоким содержание драгоценного белка. Ниже его уже ждал желудок и обилием сока, в котором плавали миллионы молекул пепсина, жаждущие  интимной связи со столь редко появляющимся там продуктом.
Титаническая работа челюстей сделала свое дело – через считанные минуты  на сковородке остались одни хрящики и кусочки жира. Я был предельно сыт и доволен. Выпив сверху стакан «Нарзана» я откинулся на спину стула, прикрыл глаза и подумал: «Это был мой день! Я в нирване!».
Очнулся от какого-то грохота. Открыв глаза, увидел в дверях Римму с злющим-презлющим лицом. За ней стояли Зуля с Асей, тоже со сдвинутыми бровями и сморщенными от злости куриной попочкой губами. Попытался разрядить обстановку, продемонстрировав свою фирменную улыбку с щербинкой. Не помогло – первый удар лег именно в то место. Через мгновение последовал мощнейший апперкот на три пальца левее эпигастрия, в проекции воздушного пузыря желудка. Под его дьявольским давлением содержимое моей утробы попыталось выползти наружу. «Стоять! – приказал я, - Только через мой труп!». Однако кое-то все-таки ослушался. Это был небольшой хрящик с жиром, который в спешке я заглотил целиком. Выскочив наружу, он упал на пол и покатился под стол. Я поднял его, сдул с него пыль и положил на сковородку, сопроводив действо той же покорной улыбкой. Последовали еще несколько ударов, от которых поплыло в глазах. Затем сатрап в женском обличье, забрав сковороду, удалилась со своими приспешниками.
Из-за того злосчастного мяса Тифозные долго еще бычились на меня, задевали, всячески пытались насолить. Успокоились где-то через месяц, когда пришел к ним в гости с шампанским и коробкой конфет. Именно в тот день и был зарыт топор войны. Правда, ненадолго. Спрашиваете, почему? Да потому, что к плохому человек почему-то привыкает быстро. Вот и мне, как среднестатистическому человеку, понравилось воровать еду. Не думал, что этот способ решения некоторых проблем, окажется столь привлекательным.
Возможность пройтись по старым своим стопам представился довольно скоро. Пошел как-то в гости к Тифозным. Стучусь-стучусь – не открывают. Но я точно знал, что они у себя, потому что минутами ранее видел все троих. Было воскресенье, они только что приехали из дома, куда, как правило, ездили на выходные. Возвращались с полными сумками, так что в этот день у них всегда было чем поживиться. Гонимый предчувствием сытого вечера стучусь еще громче. Наконец-то открывают. А глаза шаловливые-шаловливые. Сразу понял, что они что-то скрывают. Ася сидела на подоконнике и будто бы смотрела на улицу. На самом деле это был отвлекающий маневр, который я сразу же раскусил.  Зуля же читала анатомию и периодически ухмылялась.
- Что это ты там смешного нашла? – спрашиваю.
- Да нет…, я ничего, просто так…
- Вы меня не проведете! Что-то прячете?
- Нет-нет…, - чуть ли не хором отвечают.
- Значит, точно что-то прячете! Не толкайте меня на решительные меры! – обращаюсь к главарю.
- Напугал! Не веришь – ищи!
А сама стоит в узком проходе между мной и кроватью.
- А, ну-к, отойди, что там пытаешься скрыть? - мое внимание привлекло что-то торчащее из-под подушки.
- Нет! – крикнула она, выхватила оттуда большой бумажный пакет и спрятала за спиной.
- Что там?
- А тебе какая разница?
- Ну, вы жиды! От друга прячете! – и поплелся к двери с видом Карлсона, которому сообщили, что варенья нет и уже никогда не будет.
- Ой-ой, смотрите на него, обиделся! И пошутить нельзя!
Я мастерски сыграл свою роль, надавив на их сердобольность. И они решили поделиться. То был большой пакет шоколадных конфет, не менее килограмма. Сев в круг, прямо на пол, мы стали их делить.
Полагаю, что ироничный тон моего повествования немного уводит уважаемого читателя в сторону, особенно если он молод и не застал то время. Удивительно, но все было именно так, как и описываю. Конечно же, я намеренно демонизирую себя самого ради остроты сюжета. В долгу перед Тифозными никогда не оставался – то шоколадку приносил, то мороженное, или же фруктов, напитков и пр. А все потому, что мы были детьми своего времени, которых государство учило жить вместе и дружно. До сих пор помню огромный плакат, висевший над входом в лекционный зал нашего факультета, на котором было написано: «Моральный кодекс строителя коммунизма: человек человеку друг, товарищ и брат». Аналогичные слова можно найти в Библии, Коране, Талмуде и прочих писаниях. Что же в них плохого и почему они были высмеяны? Когда я задумываюсь над этим вопросом, в памяти неизменно всплывает образ одного секретаря комсомольской организации нашего университета, проживавшего одно время в соседней комнате. Это была на удивление высокомерная личность, которая старалась с нами, простыми смертными, не иметь никаких отношений. Мы его откровенно недолюбливали. Жил в комнате один, хотя мы по двое-трое, никого к себе не пускал. Упитанный такой, краснощекий, какими рисовали членов политбюро на плакатах. Ходил в роскошном махровом халате, а через приоткрытую в его комнату дверь я видел у него на столе две вазы – с фруктами и сладостями. Еще был у него огромный японский магнитофон – большая редкость для того времени. Конечно же, никаким комсомольцем и, тем более, коммунистом по духу он не являлся. Это был карьерист и мелкий буржуа, который в голове держал одно, а на публике произносил другое. И таких коммунистов в партии было большинство. Уловив суть момента и расплодившись, именно они не только не дали реформировать, но и разрушили великую страну под названием Советский Союз. И сами же впоследствии завладели ее лакомыми кусками, став бизнесменами, депутатами, политиками, и… наиболее ярыми критиками породившего их строя.
Однако вернемся к нашим конфетам. Римма делит:
- Асе одну, Зуле одну, тебе одну и мне одну. Асе одну, Зуле одну, тебе одну…
Содержимое кулька стало таять на глазах, и я почему-то стал нервничать. А главная Тифозная все продолжала:
- Асе одну, Зуле одну, тебе одну и мне одну…
И тут, ведомый каким-то странным инстинктом, идущим вразрез с нормами социалистического общежития, я хватаю кулек, вскакиваю и выбегаю в коридор. Тифозные с воплями бросились в погоню. Зайти в свою комнату и закрыться я бы не успел, поэтому, боясь быть настигнутым, я направил свои не очень гигиеничные стопы в сторону боковой лестницы. Обернувшись, увидел, что меня преследуют только Зуля и Ася. Набрать скорость первой не позволял дефицит мышечной массы, по причине чего ее бег был похож на замедленную киносъемку, а второй – избыток женственности, из-за чего она не только ходила, но и бегала от бедра, больше левого. Их я нисколько не боялся, но отсутствие главаря вводило в заблуждение. Тем не менее, продолжая оглядываться, я побежал по лестнице вниз. И вдруг прямо перед моим носом, как изваяние с острова Пасхи, встает Римма. Оказывается, с целью моего окружения и последующего пленения, она побежала вокруг через парадную лестницу. И я оказался в западне – сзади физически недееспособные, но очень злые и готовые на все, Тифозные, а спереди их мощный главарь. Оказавшись в безвыходном положении, я, тем не менее, сумел проявить смекалку. Оттянув пояс своих спортивных брюк, я опустил туда кулек с конфетами и, стоя с этой гигантской выпуклостью в паху, окинул Тифозных торжествующе-высокомерным взглядом. Зуля с Асей с ужасом в глазах тут же ретировались. Но главный сатрап продолжал стоять и смотреть на меня исподлобья, да таким тяжелым взглядом, что стало ясно: будет прогностически самый неблагоприятный исход. Через мгновение я получил сокрушительный удар под дых. Мощная гидродинамическая волна взбудоражила глистов, которые вместе с содержимым кишечника устремились на выход. Заслонка выдержала, однако лопнул пакет и из моих широких штанин посыпались, нет, не паспорта, как у Маяковского, а шоколадные конфеты. Второй удар был мощнее и встряхнул все мое туловище, из-за чего выпали последние остатки конфет. В глазах поплыло и я присел на ступеньку. Тифозные невозмутимо подобрали все до последней конфеты и, довольные, удалились. Это был не мой день – у Покровителя, видимо, был выходной.
Вот так мы и жили в советской общаге. Мои отношения с Тифозными можно было бы охарактеризовать фразой «гармония противоречий». Это когда вместе опасно, а врозь скучно. И все-таки, они были добрыми и порядочными, иначе не оставили бы столь красочных воспоминаний. Это как хорошее вино, которое с годами становится благороднее, а плохое киснет.
Римма, Зуля и Ася состоят у меня в друзьях в одноклассниках. Но появляются они там очень редко, поэтому какого-либо существенного общения между нами так и не получилось. Наверное, потому, что мы наследники той эпохи, где все было основано на живом, а не виртуальном, общении. Тем не менее, я искренне желаю, чтобы у них все было хорошо – крепкие семьи, счастливые дети, здоровые внуки. Мира и тепла вашим очагам, мои милые подруги!