Колыма. Часть 5. Внутренняя тюрьма

Часть 5. Внутренняя тюрьма.
(Воспоминания моего дяди - узника ГУЛАГА)

Спустившись этажом ниже, я остановился, не зная куда идти. Сержант скомандовал : "Ниже!" Так он повторял эту команду на каждой лестничной площадке до тех пор, пока мы не оказались в каком-то мрачном и сыром подземелье, где стояла гнетущая, мертвая тишина и еле-еле мерцал с потолка свет лампочек, обрамленных проволочной сеткой. Это была, как я позднее узнал, внутренняя тюрьма областного управления МВД, где содержались под строгой секретностью наиболее важные политические преступники.
У дверей в подземелье нас встретил солдат - надзиратель, здоровенный детина. Не читая ордера, он расписался в принятии меня, ленивым движением огромного ключа открыл железную дверь и впихнул меня в длинный и глухой коридор. Из полумрака этого коридора вышел навстречу мне второй такой же надзиратель, дежуривший непосредственно у камер, расположенных по обе стороны коридора. Он молча повёл меня вглубь подземелья. Там в специальной нише, раздев меня до белья, устроил тщательный обыск : осмотрел пальто, брюки, тужурку и сапоги. Обнаружив остаток денег в кармане, забрал их к себе. Затем снял с меня ремень, часы, обрезал пуговицы с брюк и тужурки, вынул из ботинок шнурки. В таком виде я был впихнут в камеру. В нос ударил приторный запах параши, обязательный атрибут тюрьмы. Не видно было ни коек, ни постелей. На полу маячили в темноте какие-то странные тени. Приглядевшись повнимательней, я разглядел в них оборванных и заросших щетиной людей. Мне захотелось поскорее узнать с кем суждено коротать тюремное время. Какого же было моё удивление, когда обнаружил среди них несколько знакомых лиц.
В камере была невообразимая теснота. На 14 квадратных метров приходилось 15 человек, а я был 16-м. Не только шагнуть, повернуться было невозможно. Но, несмотря на это, нашлось место у дверей и для меня. Я бросил свой узелок под голову и заснул полулежа, не замечая ничего от усталости.
В течение нескольких месяцев нас держали здесь в строжайшей изоляции. Нас лишили прогулок на воздухе, не водили в баню. Мы обросли, как дикари с необитаемого острова. Белье на нас лоснилось от грязи и расползалось при малейшем прикосновении. На допросы нас не вызывали, следователи ограничивались очными ставками. При этом не обходилось без курьезов. Мне устроили очную ставку с преподавателем какого-то техникума, якобы завербовавшего меня в контрреволюционную группу. Вранье настолько было очевидно, что я без особого труда опровергнул его.
-Судите сами,-сказал я,-мог ли я быть на учёбе в техникуме, имея на руках диплом об окончании института.
Когда период наших очных ставок закончился, в камере наступило временное затишье. Каждый тогда думал, что всё выяснится и нас выпустят.
По предложению профессора Ш., мы регулярно стали проводить физзарядки. На практике это выглядело так: мы рассаживались на корточках по сторонам, образуя в середине камеры узенький проход. По этому проходу предоставлялось каждому, в порядке очереди, сделать 10 кувырков от двери до форточки. У форточки, открытой во двор, полагалось остановиться, чтобы сделать глубокий вздох, схватив несколько порций свежего уличного воздуха. Эти физические занятия помогли сохранить наше здоровье, наперекор стремлениям следователей измотать и сломить нас, чтобы затем навязать свои дикие обвинения.
Чтобы отвлечь себя от тяжких дум и переживаний, мы совмещали нашу зарядку с проведением лекций. Почин этому положил профессор Ш., известный в Сибири медицинский работник. Лекции были интересные и увлекательные, а полученные знания впоследствии мне пригодились, когда я оказался в лагерях. Вторым мастерским лектором был зав. Облоно И., он рассказывал историю русской литературы. На долю инженера - архитектора выпала честь рассказать нам о древнем восточном зодчестве. Преподаватель иностранных языков взялся обучать нас английскому языку. Я, как агроном, рассказывал о выращивании овощей в условиях северной зоны Сибири. Так каждому в нашей камере пришлось быть и лектором и слушателем.
Всё это позволяло рационально использовать пустое время и поддерживать силу и бодрость духа.
Только ночью на верхних этажах управления не прекращался шум, грохот, площадная брань следователей. Плач и стоны истязаемых людей выворачивал всем нам душу.
(продолжение следует)