Назови имя и путь свой 4

   Очередная станция возникла в тот момент, когда охотница была готова к решительному прыжку. Вот она приподнялась, прижала руку к груди, изобразила на лице недомогание…
   Состав, резко толкнув воздух, затормозил. В вагон стали входить новые пассажиры. Открылась и дверь их купе. На пороге стояла сильно нагруженная пожилая дама. Два чемодана, связанные ремнем, были перекинуты через плечо. Руки оттягивали тяжеленые сумки.
   Женщина свалила чемоданы, поставила сумки на свободный диван и вышла. Вернулась, ведя худенькую бабушку.
   - Молодой человек, - обратилась она к подполковнику, - можно, бабушка пока посидит на вашей стороне?
   - Пожалуйста, пожалуйста, - подвинулся тот, освобождая край дивана.
   - Ты, мам, пока посиди, а я разберу вещи.
   Новая соседка стала расталкивать узлы.
   - Молодой человек, - снова обратилась она к подполковнику, - вы не могли бы поменяться со мной, мне на верхнее место не забраться.
   Это вовсе не входило в расчеты Милентины, и все ее старания сводило на нет. Охотница мигом спрыгнула на пол, ощетинившись, встав между мужчиной и пассажиркой, буквально прорычала.
   - Не может.
   Ее агрессия не смутила женщину.
   - Мы всего ночь едем, а завтра ваш муж снова вернется на место. Раньше-то я легко забиралась, а теперь остарела.
   Ночь! Еще чего… Тут, может быть, ночь всю жизнь решает.
   - Ты, что не видишь, что человек из госпиталя едет? Раненый он. Между прочим, Родину защищал и вот таких - неблагодарных. Ты, что, думаешь, от великой радости благородный человек едет на нижней полке, а меня на верхнюю затолкал? Если ты знала, что везешь старуху, заранее не могла билеты купить?
   Милентина так орала и так наступала, что просительница уже давно стояла в коридоре, а ее мать, сжавшись в комочек, со страхом смотрела на немужнюю жену.
   - Чего шумим? – подошла к ним проводница.
   - У меня верхняя полка, - горестно проговорила новая пассажирка, - едем на похороны, по телеграмме брали билеты. Не на полу же мне спать, вот я и попросила поменяться местами. Подняться-то я не смогу.
   Она приподняла край длинной юбки и показала распухшие от варикоза ноги.
   Подполковник, ошарашенный всем произошедшим, с сочувствием смотрел на пожилую женщину и ее мать. Он решительно вдохнул воздух, чтобы вставить свое слово в разговор…
   - Есть у нас одно свободное купе, - мирно проговорила проводница, - пойдемте со мной.
   Женщина подняла тяжеленный чемодан, но Милентина перехватила его.
   - Идите, идите за проводницей, а я вам вещи перенесу. Наверное, за день-то натаскались.
   Проворно подхватив еще и сумку, Тина легко понесла их по вагону.
   - Иннокентий, - окликнула она оторопевшего военного, - ты вещи не носи, а веди потихоньку бабушку.
   В новом купе Милентина положила под лавку сумку и чемодан, живо сбегала за другой поклажей, скинула матрацы.
   - А ты, хозяюшка, - обратилась она к проводнице, - неси скорее постельное, видишь, люди устали, да и не праздник едут.
   - Мы не хотели постель брать, - начала было женщина.
   Но Тина так глянула на подполковника, что у того рука сама нырнула в карман.
   Через пять минут бабушка уже сидела на аккуратно застланной постели, пила чай. Из ее глаз лились слезы.
   - Спасибо вам, - трясла руки Милентине пожилая пассажирка, - чтобы мы без вас делали.
   Повернулась к подполковнику и сказала:
- Хорошая у вас жена, заботливая…
   Уже вернувшись на свои места, Иннокентий растроганно взял Тину за руку, прижал к груди.
   - Ты, само благородство. Я горжусь тобой.
   Два тела потянулись друг к другу…
   Загремела дверь купе. На пороге стоял бородатый мужичок с котомкой на плече. Сзади маячила проводница.
   - Вместо бабушек, - пояснила она.
   Мужичок молча, без «здравствуйте», закинул котомку на верхнюю полку и вышел. Вернулся пропитанный запахом дешевых папирос и так же безмолвно забрался на второй этаж. Через секунду послышался его легкий сап.
   Настроение было сильно подпорчено. Иннокентий, подсадив соседку, некоторое время стоял рядом. Чмокнув ей на прощание руку, стал устраиваться на ночлег.
   Уставшая от пережитого, уснула и Милентина. В ее сне ослепительно сияло солнце. Оно не грело и не жгло, а, наоборот, вымораживало. Очень хотелось накинуть на себя пуховый платок, такой, какие вязала для продажи мать. Тина знала, где мать хранит платки, но найти это место не могла. Босые ноги увязали в размякшем от жары и почему-то очень холодном асфальте. Повернулась, чтобы идти обратно… Навстречу шел брат Егор с маленькой девочкой на руках. Бездыханное тело ребенка вдруг зашевелилось. Тина бросилась бежать к солнцу, чтобы спрятаться за него…
   И тут женщина проснулась. В окно втекал новый день. Он принес собой сияние ослепительной белизны полей. Ни садов, ни поселков… Куда ни глянь, ровная, как стол, земля убегала к горизонту, до которого и не дойти, и глазом не достать. Легкий снежок порхал то тут, то там. Он блистал всеми цветами радуги в лучах восходящего светила.
   Слой молодого снега был невелик. Из-под него выглядывали желтые былинки уснувших трав. На редких кустах красовались пушистые, белые шапки, которые уже растекались водой по жиденьким стволам.
   В ее городе иногда шел снег, именно такой вот - легкий, сияющий. Обычно он держался один, два дня, а то и просто таял на глазах. Тина успокоилась. Разве это снег? В такое-то время она у себя легко ходила в туфлях и плаще.
   Сосед на верхней полке спал, слегка посапывая. Заглянув вниз, Тина обнаружила только аккуратно свернутый матрац и никаких следов присутствия человека. Стол прибран. Ни куртки, ни шапки на крючке.
   - Козел облезлый, обманул! – глухо заругалась женщина. – Прикидывался порядочным, а сам, мешок с дерьмом, сбежал. Я тут для него прыгаю на одной ножке, а он… быдло пузатое…
   В душе поднималась волна бешенства и злобы на неблагодарный мир. Очень хотелось кого-нибудь избить, а еще лучше убить. А тут еще проснулось вполне физиологическое чувство голода. Очень хотелось есть.

   Тина повернулась на живот и снова посмотрела в окно. Состав подходил к станции. За окном потянулись привокзальные строения. Бородатый мужичок проснулся, резво соскочил вниз, вынул из котомки видавшую виды курточку и побежал к выходу, даже не прикрыв дверь.
   Поезд судорожно дернулся, передавая лязг железа от одного вагона к другому, и остановился. У края перрона торговки выставили свой товар. Тут тебе и рассыпчатая картошка с огурчиком, и холодное молоко…
    «Может, здесь остаться, - подумала Тина, - вон как сытно торгуют, и к дому недалеко». Она осмотрела мужчин, выгрузившихся на станции – ни одного подходящего. Поискала глазами вокзал, получалось, что небольшой сарайчик с прибитой вывеской «ст. Завалиха» – это и есть временное пристанище пассажиров. Рядом высилась водонапорная башня. Ни вправо, ни влево не проглядывались высотные дома. Несколько добротных частных домов не вселили в Милентину надежды, что в одном из них ее могут ждать. Или на худой конец принять. «Надо попытаться, - подумала она, - не ехать же в Тмутаракань, где уже в ноябре – мороз под тридцать».
   Оказавшись внизу, она еще раз поглядела в окно, прерывисто вздохнула. Ни одного прилично одетого мужика не проглядывалось. Надела плащ, застегнула его на все пуговицы - все-таки теплее будет – полюбовалась на босоножки. А куда деваться? Другой обуви она не успела захватить, хорошо еще, эти-то на ногах были, а то бы пришлось голоногой бежать. Медленно пошла по коридору в тамбур, из которого в полость вагона клубами затекал холодный и сырой воздух.
   Пассажиры прогуливались по перрону. Кому-то хотелось ноги размять от суточного сидения в замкнутом пространстве, кому-то купить на обед свежих продуктов.
   Земля грубо приняла Милентину. С первого же шага легкомысленная для зимы обувь заскользила по обледеневшему асфальту. Спасли поручни. Повиснув на них, женщина установила ноги попрочнее. Сделала шаг, другой. Идти пришлось на цыпочках. Розовый плащик не только не грел, но и пристывал к коже. Пронизывающий ветер пробирал насквозь. Через минуту зубы застучали в такт проходящему мимо товарняку. Да! Это была не та зима, к которой привыкла Милентина.
   Напротив их вагона краснощекий, ладно сбитый деревенский мужик торговал медом. Вязкая янтарная жидкость призывно смотрела на покупателей. На большом блюде лежала рамка с сотами, нарезанными кусочками. Кусочки истекали медом…
   Рот наполнился слюной. Сглатывая ее, Милентина двинулась к мужику. А что, очень даже ничего мужик, простоватый. Только бы в тепло попасть, некоторое время переждать, освоиться… «Господи, - думала она, - мне только ноготок в дверь втиснуть, а там не пропаду».
   Медленно, из опасения упасть, она двигалась к намеченной цели, потому что уезжать дальше было страшно.
   - Ет у тебя че? - услышала Милентина где-то рядом скрипучий голос. Подняла голову. Рядом стоял высокий дедок в старенькой олимпийке. Под мышкой у него зажата буханка хлеба, в руках пустой полиэтиленовый, донельзя затертый, пакет.
   - Мед. Ай, не видишь? – спокойно ответил продавец.
   - Да, ет я вижу, че мед. Я тя спрашиваю: мед какой?
   - Что значит какой? - вскинул брови торговец.
   - Дык у тебя мед майскай аль нояберьскай?
   - Ты что, ни разу меда не видел? Откуда в наших краях майский и уж тем более ноябрьский мед? – пчеловод сложил руки на животе. – Ты в мае да в ноябре в чем ходишь?
   - В пальте, - гордо выпятил грудь покупатель.
   - Ты в «пальте», а я должен пчел в фуфайки одевать, чтобы они в холод мед собирали?
   - Дык ето, мед какой-то темнай, - затянул бестолковый покупатель.
   - Ничего не темный, вот посмотри, - сказал продавец и открыл большое ведро, наполненное медом.
   Дедок потянулся посмотреть, взмахнул зачем-то рукой… буханка хлеба, почувствовав свободу, вырвалась из-под мышки и смачно шлепнулась в мед.
   - Ах ты, буржуй проклятущий, - завопил хозяин буханки на всю площадь перед вагонами, - ты ет че мине своим медом усю булку испоганил.
   Продавец хотел потихоньку вытащить хлеб, но дедок уже ухватил буханку за один конец и с силой стал вдавливать ее в вязкую ароматную, начинающую засахариваться массу, при этом обиженно и зло орал на весь перрон:
   - Стоять тут всякаи, нет возможностев просто купить че нада. Как я теперича хлебину исть стану?
   Затем вынул булку из ведра, предварительно вывернув солидную порцию меда, ловко раскрыв пакет, сунул туда хлеб. Резко замолчал, нырнул в толпу пассажиров и был таков. Продавец было кинулся за ним, да где искать-то?
   - Ах, подлец! – воскликнула Милентина, изобразив на лице абсолютное участие.
   - Впервые меня так поддели, - покачав головой, добродушно поговорил продавец, - ты глянь-ко хитрец какой. А вам меду?
   - Я вот приехала к сестре, а она не встретила. Может, подскажете, где ее искать?
   - Фамилия у сестры какая? Я тут всех наперечет знаю.
   - Замуж недавно она вышла, фамилию ее мужа я подзабыла… Вот, зовут ее Мария…
   Милентина пыталась найти хотя бы какую-нибудь зацепку в глазах, на лице мужика… Бесполезно. Он был непроницаем и, сложив руки на животе, молча ждал окончания речи.
   - Мария? Недавно замуж вышла? – вставилась в разговор верткая бабонька с кошелкой, наполненной бутылками с газированной водой. – А это не про Машку Кривую речь-то?
   - Вот, вот, про нее. У нее глазик с детства кривил.
   - При чем тут глазик? – заглянула ей в лицо бабонька. – Это у нее фамилия такая в девках была. Теперь она за моего брата вышла, стала Сергачевой. Но она не говорила, что у нее сестра есть. Я всю ее родню знаю.
   - Женщина, - разозлилась Милентина, - шли бы вы торговать, да не мешали беседовать.
   Повернулась к мужику, только рот открыла, чтобы продолжить свою содержательную беседу, и осеклась. Мужик смотрел на нее и ухмылялся.
   - Ты, девка, уж сразу говори: чего надо? Не ходи вокруг да около. Мы тут все и про всех знаем. Дураков-то не водится, - глянул в ополовиненное ведро, засмеялся, головой крутанул и добавил, - только разявы.
   Надежда на теплый дом рассеялась. Милентина зло махнула рукой и поскользила вдоль ряда торгующих. Пожилая продавщица открыла перед ней большую кастрюлю с пирогами. Румяные, пышные пироги, каждый величиной с ладонь, дурманили голову и желудок своим ароматом.
   - С чем? – спросила Милентина, одновременно заглядывая в соседнюю кастрюлю.
   - Печеные - с картошкой, а жареные - с капустой.
   - Торопилась, поди, сырые поснимала.
- Ничего не сырые, - обиделась торговка, - вот, попробуйте.
   Милентина не стала отнекиваться, куснула во весь рот. Пирог был отменным, картошечка с маслом и луком так и таяли на языке.
   - Пересолено, - буркнула Тина и пошла дальше.
   - А у тебя с чем? - доедая пирог с картошкой, спросила она у другой торговки.
   - С печенью.
   - Поди горькая?
   - Хорошая печенка. Свою животину держим.
   - Дай, попробую?
   Да, таких бы пирогов на тарелочку и побольше. Но рассерженная Тина глотала куски, почти не жуя.
   - Не умеешь готовить - не берись, - кинула она продавщице и пошла дальше, не слушая оскорбленную речь местной жительницы.
   Ее внимание привлекла корзинка, доверху наполненная копченой рыбой. Золотистые тушки были аккуратно разделены пополам и источали головокружительный аромат.
   - Почем караси? – грубо спросила Тина.
   - Это не караси, а лещ, видите, каждая рыба круглая и плоская, - женщина сложила половинки.
   - Мне нет разницы: лещ, карась… Я спрашиваю – не тухлая?
   - Побойтесь Бога!
   - А чего его бояться? Вы нам тухлятины натолкаете, денежки сорвете. И где вас потом искать? С поезда не спрыгнешь.
   - Так вы попробуйте.
   Женщина оторвала плавник.
   - Что ты мне суешь плавник? По нему и не поймешь, какая рыба.
   Тина потянулась к лещу, как вдруг получила весьма ощутимый удар по руке. Перед ней, подбоченившись, стояла прежняя собеседница с кошелкой, наполненной бутылками с газированной водой. Тугие щеки пылали здоровьем. Плотно сидящий полушубок расстегнут – хозяйке жарко.
   - Если нацепила розовый плащ и копыта, то можешь всех оскорблять?
   Милентина взорвалась: мало того, что едет неизвестно куда, без копейки денег, мужики срываются с «крючка», голод донимает, так еще и какая-то крестьянка жить мешает.
   - А ну пошла вон, кошка облезлая, - обрушилась на бабоньку Тина и попыталась оттолкнуть нахалку.
   Но та стояла, как вкопанная, и даже не шелохнулась.
   - Ты руки-то не шибко распускай, - негромко сказала местная, - а то ведь я тоже могу толкнуть.
   Она повернулась к торговому ряду и зычно крикнула:
   - Бабы, этой розовой торбе не продавайте ничего. Она только пробует и ничего не покупает. Пироги бабы Сони забраковала. А про бабы Сонины пироги в газете районной писали.
   Обернулась к Милентине и, не сбавляя голоса, сказала:
   - Вот что, акула тухлая, я вижу, что ты пожрать любишь, а платить не хочешь. Так что проваливай, пока я Сохатого не позвала.
   От злобы все внутри Милентины клокотало. Она уже была готова вцепиться в нахалку, но понимала, что заступники будут только у местной, а потому дала волю только языку:
   - Ты кто такая? – орала она. - Раскомандовалась: продавайте, не продавайте… Готовить надо лучше, а не обманывать людей.
   - По себе что ли судишь? – парировала местная. – Тебе что врать, что спать – одинаково. Рыба ей не понравилась! А сама глазами-то слопала бы, да вместе с костями.
   - Это ты от жадности подавишься, - раскрасневшись и согревшись от крика, орала Тина, - детей своих с голоду заморила, все на продажу тащишь. От такой дуры и мужик на сторону бегает.
   - Сказать нечего, так ты на мужиков перепрыгнула? А тебя видно твой вот так и выкинул? - баба откровенно в лицо хохотала. – Ой, не могу! В копытцах – по зиме не больно-то сладко. И денег на дорогу поди не дал?
   Это уже был пинок под дых. Тина приготовилась к прыжку…
   Рядом с обидчицей возник громила.
- Нинк, - спросил он, - ты че не торгуешь? Че кричишь?
   - Вот эта тумба копченая, сказала, что у твоей матери вся рыба тухлая.
   Не дожидаясь ответа, Милентина поспешила уйти. Но чем дальше она шла вдоль ряда, тем меньше была надежда попробовать еще чего-нибудь вкусного. Женщины перешептывались, закрывали перед ней кастрюльки, корзинки.
   - Я купить хочу, - возмущалась Тина.
   Но ответ был один: «Все уже продано, приходите завтра».
   Как только Тина проходила мимо, кошелки вновь открывались, и женщины накладывали пассажирам картошку в тарелки доверху, добавляли соленый огурчик.
   - Пропадите вы все пропадом, - зарычала голодная и замерзшая Тина.
   Скользя по перрону, Милентина пошла в обратный путь. Около торговки рыбой увидела своего бородатого соседа. Приложив руку к груди, он просил: «Золотко, красавица, угости рыбкой. Хоть завалящей какой. Поиздержался в дороге…»
   Хозяйка выбрала круглого, увесистого леща.
   - Ешь, добрый человек, на здоровье. Нешто мы не люди?
   Немного повернувшись, обратилась к соседке:
   - Теть Нюр, тут человек голодный, дай ему пирогов своих.
   Мужичок, благодарно кланяясь, посеменил к вагону. В руках он держал не только рыбу.
   Милентину просто разрывало от бешенства и голода. Войдя в тамбур, не ощутила тепла, потому что двери были распахнуты настежь. Двинув ногой в стену, она ринулась в купе.
   А там висело благоухание хорошо прокопченной рыбы. Это бородатый сосед, постелив газету, аккуратно разделывал добычу. Вначале отломил голову, потом очистил от чешуи, косточек...
   Янтарные куски леща возлёживали кучкой и ждали момента, когда человек, насладившись их ароматом, изволит начать кушать. Но человек хотел продлить удовольствие. Он тщательно собрал мусор в свернутый газетный кулек. Взял жестяную кружку и пошел за кипятком.
   В другой ситуации Милентина просто «поделилась» бы с мужиком, но сейчас с ним рядом сидела новая пассажирка - хмурая дама. Она пропустила обладателя рыбы, строго скользнула взглядом по вошедшей и продолжила чтение книги. Оставалось только забраться на полку и попытаться заснуть. Отвернувшись к стене, Милентина криво ухмыльнулась и подумала про себя: «Ну, теперь все, ничего не выйдет. Мало мне одного рыбного любителя, так еще и «милиция» появилась».

Продолжение http://proza.ru/2021/03/24/741


Рецензии