Права гражданина

(Статья впервые опубликована в газете "Литературная Россия", № 2021 / 8, 04.03.2021)

Сегодня в России даже первые лица открыто говорят о том, что либеральные ценности устарели, утратили свою актуальность и совершенно не подходят для страны. Но критика либерализма не выходит, как правило, за рамки критики либеральной толерантности. Мол, толерантность в современной Европе – это такой же фашизм, только наоборот, когда репрессиям подвергаются сильные и сложные представители человеческого вида. В целом они правы, но сама аргументация таких критиков, как правило, довольно слабая, поскольку, во-первых, она никак не касается смыслового ядра либерализма, который может быть и вовсе не толерантным, а, во-вторых, потому что представляет собой лишь более вычурную форму спора детей в песочнице, которые собрались играть в войнушку, но никак не могут определить, какая команда будет за фашистов. Вот и получается бесполезный спор: «ты фашист», «нет, ты фашист». С тем же успехом западные критики называют фашистским режим в России. Драматизм ситуации заключается ещё в том, что сейчас почти все страны так или иначе уподобились санитарному концлагерю, и поэтому обвинения в фашизме могут быть адресованы кому угодно. Возможно, проблема заключается в том, что российские критики либерализма сами нередко в прошлом называли себя либералами, и они пытаются критиковать современный либерализм с позиций старого, нетолерантного либерализма. Между тем, такая позиция является в корне деструктивной.

Нужно понимать, что современный либерализм является лишь социальным учением, в то время как старый либерализм был ещё и экономической доктриной. Эта экономическая доктрина заключалась в педалировании идеи свободного рынка, которая, по сути, утверждала выживание наиболее приспособленных к дефициту. Неприспособленные к рынку могли быть списаны, как лишние элементы, совершенно бесполезные в экономике. Не вписались в рынок – как говорится. Некоторые критики либерализма выступают ещё с позиций социализма, но социализм экономически также представляет собой доктрину выживания самых приспособленных. Только теперь речь идёт о коллективном приспособлении, а не о индивидуальном, постулируется, что человек не может выжить в одиночку и потому должен развивать в себе альтруизм и коллективизм. Неприспособленных ожидает та же участь, что в рыночной экономике. В конце концов эти доктрины привели мировые экономики к Великой Депрессии прошлого столетия, после которой экономическая концепция Запада изменилась. Теперь экономика стала выстраиваться в соответствии с учением Дж. Кейнса, который доказал, что любая экономика крайне нуждается в условно неприспособленных индивидах. Эти индивиды обеспечивают искусственный спрос на продукты производства и тем самым делают невозможными кризисы перепроизводства. Государство, по Кейнсу, должно вмешиваться в экономику, но не на этапе производства, а на этапе реализации произведённого продукта. Эту доктрину усвоил далеко не только Запад. В 60-ые годы страны Ближнего Востока и северной Африки создают организацию ОПЕК, главная задача которой – снижать производство нефти для того, чтобы сохранять высокую цену на этот продукт. То есть, задача организации ОПЕК – это прямое вмешательство государства в экономику, но вмешательство не в производство, а в реализацию. Государства организации ОПЕК никак не регулируют процесс производства нефти, они регулируют прекращение производства, то есть вмешиваются исключительно на этапе реализации. Это кейнсианство. На Востоке оно сочетается с традиционализмом, на Западе – с вредной концепцией прав человека. Именно на этом историческом этапе происходит изменение стратегии либерализма. Говорят, что либерализм полевел, но от левых идей здесь нет ни капли. Кейнс никогда не рассматривал марксизм, как серьёзное экономическое учение. Либерализм не полевел, он, если можно так выразиться, окейнсианился, приспособился к условиям кейнсианской экономики. Частично эта экономика всё ещё является рыночной, частично включает в себя механизмы финансового регулирования и создания искусственного спроса. Например, таким механизмом могут служить пособия по безработице, которые получают мигранты из стран третьего мира. Эти мигранты ничего не производят, но имеют деньги на руках и обеспечивают спрос на продукты производства. Разумеется, такое положение вещей вызывает возмущение у коренного населения стран Европы, которое не хочет, чтобы за счёт его труда жили приезжие. И тут на сцену выходит либерализм и начинает рассказывать коренному населению про права человека, про гуманизм и сострадание. Поэтому, направляя жало критики в адрес либерализма, во-первых, следует брать во внимание и ставить под сомнение именно его смысловое ядро – права человека, а во-вторых, нужно отрывать либеральную идеологию от экономической концепции, к которой она имеет посредственное отношение и прицепилась откуда-то сбоку.

Правам человека мы противопоставляем концепцию прав гражданина. В чём-то эти концепции похожи, только права гражданина на порядок древнее, они восходят корнями ещё к Античности, когда граждане были сословием, причём высшим сословием в своём государстве. Доходило до того, что для права гражданства существовал даже некоторый имущественный ценз, также как для любой политической должности. И это нормально, поскольку главная функция гражданина – щедрость, граждане – это ещё и жертвенное сословие. Чаще всего гражданин, находясь в должности, не получал жалования, а, наоборот, должен был из своих средств тратиться на общественные нужды. Часть должностей набирались по жребию, а на иные должности общество и просто могло принудительно назначить какого-то гражданина. И гражданин не мог уклониться от этого назначения, это был его священный долг.

Права человека возникают значительно позже и воплощаются в жизнь только после французской революции. Но и здесь важно обратить внимание на один интересный момент. Французская декларация была не только декларацией прав человека, это была «Декларация прав человека и гражданина». То есть изначально эти вещи: права человека и права гражданина – шли вместе и были неразрывно связаны, а спустя полторы сотни лет гражданин куда-то исчезает, и появляется уже «Конвенция по правам человека». То есть речь уже идёт только о правах человека. Куда же подевался гражданин? Это серьёзное упущение, которое было допущено в европейской практике не случайно. Как мы знаем, эпоха французской революции сменилась самовластием Наполеона. Ф. Ницше вообще писал, что единственное оправдание французской революции – это появление Наполеона. Что делает Бонапарт в юридическом отношении? Он просто забывает про права человека и оставляет одни права гражданина. Знаменитый «Гражданский кодекс» Наполеона создан именно для граждан и во многом является отрицанием прав человека. Наполеон был детищем французской революции, он не мог просто взять и отбросить это наследие. Поэтому, он берёт только одну часть французской декларации – права гражданина, и отметает другую – права человека. В результате создаётся уникальный исторический документ, где передовая экономика сочетается с традиционализмом. 

Нужно сказать, что сама концепция прав человека появилась не случайно, она явилась во многом следствием и реакцией на долгое и систематическое попрание прав гражданина. Статус гражданина был донельзя принижен, и какая-нибудь фронда могла бы этот статус восстановить и положить конец абсолютизму. Но вместо фронды происходит полномасштабная революция, в которую вовлекаются все, даже самые неимущие слои населения. Какие обязательства щедрости можно возлагать на тех, кто ничего не имеют за душой? Да, в постреволюционной Франции тоже был имущественный ценз на каждую должность, но этот имущественный ценз часто нарушался, поскольку не хватало желающих занять эти должности. Ведь за должностные ошибки в буквальном смысле можно было поплатиться головой. Поэтому складывается двоякая ситуация. С одной стороны, государство обеспечивает права гражданина, но, понимая, что в условиях революции имущие слои и все те, кому есть что терять, будут избегать назначения на должности, начинает обеспечивать права человека и именно на них делать упор. С приходом к власти Наполеона ситуация меняется, права гражданина возрождаются из пепла. Лишь в 60-ые годы 20-го века гражданский кодекс Наполеона был существенно пересмотрен во Франции, в него были внесены существенные поправки, связанные с правами человека. И как мы можем видеть сейчас – это явно не пошло на пользу Франции.

Как уже было сказано, потребность в правах человека возникла лишь тогда, когда права гражданина донельзя обесценились. Римское право, например, не нуждалось ни в каких правах человека, обходясь правами гражданина. Высокое звание гражданина фактически давало человеку такую же защиту, какую в теории дают и права человека, только вот права человека ещё больше обесценивают звание гражданина. Такое звание, кроме всего прочего, прокладывало путь к великой щедрости высшего типа человека. Именно из этой сверхчеловеческой щедрости создаются цивилизации, наука и искусства, по сути, она находится в самом фундаменте того, что мы называем культурой. Права человека с их эгалитаризмом подрывают саму эту древнюю иерархию щедрости, в них видна глубокая утомлённость жизнью, чрезмерная воля к экономии и самосохранению, которая во все времена была печатью вырождения на челе нашего вида. Но утомлённость жизнью и подрыв гражданской иерархии щедрости начинается, конечно, не с прав человека. История утомлённости и мучительной дрессировки человеком самого себя уходит в глубь веков и скорее предшествует зарождению прав человека. Печать вырождения видна на каждом обществе, где иерархия выстраивается по принципу скупости, когда на вершине оказываются носители какой-то денежного, административного или биологического капитала. Она хорошо была видна во французском абсолютизме, типичные примеры иерархии скупости мы найдём в американском рабовладении и российском крепостничестве. Интересно ситуацию с нарушением прав гражданина в России описывает Радищев в своём "Путешествии из Петербурга в Москву". Здесь он со ссылкой на своего приятеля-юриста приводит важнейший аргумент против крепостного права. Согласно этому аргументу, юридически крестьяне являются гражданами, а гражданин никак не может быть рабом, так же как раб не может быть гражданином. Этот момент чрезвычайно важен для понимания причин возникновения прав человека.

Обесценивание звание гражданина – это симптом глубокой утомлённости жизнью. Яркие иллюстрации такого обесценивания мы видим именно в крепостном праве и в американском рабстве, причём в США было на порядок больше двуличия. Ведь негры в Америке юридически также являлись гражданами. США – это страна с правом крови, и это значит, что все, кто рождены на территории США, считаются гражданами США. Значительная часть рабов всегда рождалась на территории США, а в начале 19-го века правительство принимает закон, по которому запрещается завоз новых рабов в страну. К моменту гражданской войны уже лет 50 нельзя было завозить новых рабов, то есть в основном все чернокожие рабы были рождены на территории США и юридически были гражданами. Из-за этого звание гражданина серьёзно обесценивается, ведь теперь гражданина можно бить, пытать и даже убить. Государство никак не защищает своих граждан и не защищает правовой иммунитет гражданина. По сути, Радищев ссылается на римское право, которое запрещает гражданину быть рабом, а рабу быть гражданином. Но в защиту гражданина (или уже не гражданина, а человека, как обобщённого типа) Радищев пытается использовать христианское вероучение, не понимая, что обесценивание понятия гражданина наиболее полное выражение обрело как в раз в христианстве на закате Римской Империи. Ведь для христианства все государства – это град земной, презренное царство скорби, земное гражданство большой ценности не имеет, гораздо важнее – небесное гражданство. Именно поэтому крепостное право и рабство в США в первую очередь базировались на христианстве: на православии или на протестантизме. Когда вступают в силу нормы прав человека, они вовсе не стремятся вернуть гражданину его высокую ценность, а лишь запрещают рабство. Разумеется, от этого рабство никуда не исчезло, а вот понятие гражданина ещё больше обесценилось. Теперь функцию защиты от произвола взяли на себя международные организации, включая суд по правам человека. Любой элитаризм, любое социальное неравенство признаются вредными и даже преступными. Рабство по умолчанию уже считается преступлением. С одной стороны, права человека выполняют крайне важную роль, выступая против иерархий скупости. Но ведь есть ещё иерархии щедрости. Мы полагаем, что эгалитаризм прав человека здесь вместе с водой выплёскивает и ребёнка, когда отрицает любую иерархию. Отрицая иерархии скупости, он отрицает и иерархию щедрости. Меж тем, социальное неравенство в США эпохи рабовладения и социальное неравенство в Античности – это совершенно различные модели общества. В Античности, где на гражданина и отца семейства возлагались неуклонные обязательства щедрости, экономически более выгодно было принадлежать к низшим классам общества. Находиться на вершине иерархии щедрости более почётно, но и довольно разорительно.

За 2 столетия своего существования права человека превратились в инструмент уравниловки, напоминающей собой чем-то уравниловку социализма. Например, чем-то непристойным стало считаться уже то, что человек якобы оправдывает насилие. Но, самое интересное, что так называемые противники насилия тоже применяют насилие, чтобы наказать того, кто это насилие оправдывает. Кажется, что это совершенный абсурд, но здесь есть своя логика, которая заключается в минимизации насилия. Например, в этой логике, если человек призывает к убийству, считается допустимым его побить, а если он призывает к избиению, то можно насильно заблокировать его аккаунт, лишить его свободы слова. Но вся эта логика является действенной только в мирное время и превращается в нечто деструктивное, когда страна вынуждена вести войну. Тогда единственное, что могут предложить пацифисты и противники насилия – это превратить внешнюю войну в войну гражданскую. Результат этого может быть только один: внесудебные расправы одних граждан страны над другими гражданами страны, что неизбежно обесценивает звание гражданина. Как было, например, в Югославии. Минимизация насилия уже в процессе гражданской войны ведёт лишь к тому, что эта гражданская война затягивается на неопределённый срок, превращая страну в Сектор Газа. Мы хорошо можем увидеть это на примере Украины. И это ещё больше обесценивает статус гражданина, превращая его в ничто. В этом поборники прав человека и социалисты действуют совершенно сходным образом, преследуя примерно одну и ту же цель.

Социализм, большевизм в этом заходит даже дальше, до самой последней крайности. Если французы сначала произвели суд, а затем казнили короля, то большевики умертвили царя без всякого суда, и истребили так всю царскую семью. Понятно, что такое убийство первого гражданина без суда – это крайнее принижение статуса гражданина. В дальнейшем советская власть продолжает следовать той же тактике. Политика красного террора, развязанная Лениным, позволяла гражданина своей страны брать в заложники, пытать, при необходимости убить без всякого суда и предъявления каких-либо обвинений. Для сравнения, у древних римлян существовал порядок, по которому победитель в гражданских войнах не праздновал триумфа. Считалось, что наградить полководца триумфом можно только по итогам победы на внешней войне. Гражданская война, хоть и заканчивается победой одной из сторон, но является бедствием для страны в целом. Это показатель того, что в стране очень высоко ценится статус гражданина. Советская власть, напротив, непрерывно бравировала своей победой в гражданской войне и всячески очерняла своих врагов – граждан своей страны. Так, советская власть лгала про то, что белые были реакционерами и хотели вернуть старое, в то время как белая гвардия также сражалась за ценности революции, более того, некоторые белые генералы вовсе принимали участие в свержении царя. Разумеется, такое принижение статуса гражданина своей страны не заканчивается ничем хорошим для страны в целом, и, судя по всему, Советский Союз клонился к закату уже в конце 30-ых годов. Хоть как-то спасти ситуацию был призван союз с нацистской Германией, но этот союз обернулся ожесточённой войной союзников, которая как раз и стала спасением для страны.

Нужно сказать, что победа Советского Союза стала возможной лишь благодаря совершенно варварской, наполеоновской тактике ведения боя. Как известно, главная тактика нацистов заключалась в захвате участка фронта противника в клещи с последующим образованием котла и окружением. Эта тактика работала неутомимо, методично, с дьявольским расчётом. Что можно было противопоставить такому удушью? В своё время Наполеон столкнулся с аналогичной проблемой и задался тем же вопросом. Ответом была тактика прорыва ценой невообразимых жертв и большой крови. Разумеется, такая тактика может быть воплощена в жизнь только тогда, когда полководец пользуется у воинов непререкаемым авторитетом, как многократно презревший смерть воин и лидер, подающий пример своей отвагой. Та тактика, которую использовала советская армия под Сталинградом или на Курской дуге, была именно такой варварской тактикой. Порой в ней винят людоедство Сталина, якобы забросавшего трупами путь к победе. Сталина, конечно, можно обвинить во многих грехах, но только не в этом. Если искать теоретические корни такой тактики, то мы полностью найдём их в сочинениях репрессированного советского маршала – Тухачевского, прозванного красным Наполеоном. Если кто и виноват в таком поведении советских маршалов, которые перед войной тоже многие были репрессированы, но затем выпущены на свободу, так это Тухачевский.

Плодом такой советской тактики была не только победа в войне, но и переосмысление ценности и статуса гражданина. Граждане снова стали превращаться в жертвенное сословие, которое добровольно растрачивает себя на благо отечества. Военная тактика Наполеона и его гражданский кодекс – это связанные между собой вещи. И, как ни странно, не последнюю роль в таком повышении статуса гражданина невольно сыграл Сталин. Роль Сталина в Великой Победе огромна, её трудно переоценить. Большой вопрос, смог бы Советский Союз вообще победить, если бы не вождь Джугашвили. Значит ли это, что Джугашвили был гениальным полководцем, военным стратегом и отцом нации? Вовсе нет. Главная роль Иосифа Джугашвили в войне – это роль молота. А наковальней были фашисты. Между молотом и наковальней находились советские генералы. Если они не страдали от наковальни, то страдали от молота. И за это солдаты уважали своих генералов и готовы были идти в пекло по их приказу. Они знали, что генералы рискуют не меньше их, поскольку больной кремлёвский большевик может казнить любого. Это подняло дух народа на борьбу с врагом. Так ковался дух Победы. Нечто подобное было во Франции после французской революции. Тогда конвент буквально отсекал головы тем генералам, которые терпели поражение от англичан. И это сплотило нацию. Появились генералы вроде Наполеона, которые с открытой грудью шли в бой впереди войска. Ведь если умирать, то лучше от пули врага, чем от гильотины, смерть от пули хотя бы не бесчестит. Значит ли это, что Марат, Робеспьер и Сен-Жюст были гениальными полководцами, отцами нации и великим стратегами? Ну, конечно, нет. Ветер истории снёс их, как сухие листья, они послужили лишь средством для сплочения французского народа, и после выполнения своей роли были справедливо забыты.

Тенденция к повышению значимости статуса гражданина в конечном итоге вылилась в массовую реабилитацию политических заключённых в 50-ые годы. Инициатором реабилитации стал, конечно, Хрущёв, но мы знаем, что Хрущёв пришёл к власти только благодаря поддержке Жукова – Маршала Победы. Также Жуков внёс всё-таки какой-то вклад и в реабилитацию: «Нужно снять с бывших военнопленных моральный гнет недоверия, реабилитировать незаконно осужденных, ликвидировать ограничения в отношении бывших военнопленных» [Проект выступления Георгия Жукова на Пленуме ЦК КПСС 1956 года]. Этот доклад Маршала Победы интересен ещё тем, что в нём он развенчивает выдумку о «военном гении» Сталина и указывает на многочисленные военные ошибки и вопиющую неграмотность вождя в военном деле. Сейчас нередко встречается мнение, будто курс на реабилитацию политзаключённых, взятый при Хрущёве, в конечном итоге и угробил страну. Мы же полагаем, что если бы этот курс был продолжен в должной мере, то как раз это, и только это могло спасти страну от недоразумения 91-го года. В этом плане проблема Горбачёва заключается только в том, что он начал слишком поздно, и уже был не в силах сдержать большевистских, разрушительных тенденций в позднем СССР. Ценность гражданина снова была существенно занижена, поскольку проект реабилитации был свёрнут, появились новые политзаключённые, снова стали практиковаться внесудебные расправы, хоть и не в таком масштабе, как раньше. Итогом всего этого стали многочисленные этнические конфликты, включая и чеченские войны.

И вот в 93-ем году в России была принята Конституция, которая в главных пунктах буквально копировала «Конвенцию по правам человека». Нужно сказать пару слов о тех людях, которые пришли к власти в 90-ые. Это были люди, совершенно неграмотные с точки зрения экономики. Чего стоят хотя бы высказывания Ельцина, Гайдара и прочих о необходимости построить в России нормальный капитализм западного образца. Видимо, тот самый неразбавленный капитализм, который в 30-ые годы привёл к Великой депрессии. Собственно, в 90-ые годы Россия переживает нечто подобное тому, что переживали США в 30-ые. И всё потому, что власти России совершенно серьёзно строили в России именно капитализм, и были уверены, что это есть путь к западному изобилию. Дело в том, что в советское время не были известны труды Дж. Кейнса, их просто не читали, и команда Ельцина знала о Западе только по советским методичкам. А в советских методичках как раз было написано, что на Западе процветает капитализм, а в СССР – социализм. И это в то время, когда неразбавленного капитализма на Западе не было уже несколько десятилетий. Ещё президент Р. Никсон в своё время произнёс: «Сегодня мы все кейнсианцы». Когда Ельцин ездил в командировку в США и видел там на прилавках изобилие всевозможных товаров, он, как советский функционер, по ошибке счёл, что это изобилие – результат капитализма, в то время как оно было целиком заслугой кейнсианских реформ на Западе. С тех пор в российской власти мало что изменилось. Единственное, руководство страны подписало соглашение с организацией ОПЕК, в результате чего научилось создавать на внешнем рынке искусственный спрос на свою нефть и прочие углеводороды, в полном соответствии с учением Дж. Кейнса. Это в свою очередь стало причиной высоких цен на углеводороды. Внутри же страны по-прежнему господствует монетарная экономическая модель, которая вращается вокруг выживания самых приспособленных к дефициту.

Большевистская тенденция гражданской войны и развала страны в России, кстати, тоже до сих пор преобладает, хоть представители власти уже и стали понимать тот вред, который могут нести для страны права человека, и пытаются как-то обойти эти опасные моменты российской Конституции. Но если правам человека мы противопоставили права гражданина, то какую альтернативу можно предложить взамен кейнсианской концепции щедрости, которая сегодня обеспечивается на Западе как раз правами человека и толерантностью? Здесь мы многому могли бы научиться у стран ОПЕК и у «Гражданского кодекса» Наполеона. Также здесь на помощь может прийти античный институт гражданства. Как мы упомянули, на граждан, занимающих политические должности, возлагались неукоснительные обязательства щедрости, более того, такое расточительство считалось за честь. Римские граждане боролись между собой за должности не меньше наших современников, только для древнего римлянина должность означала свободу выражать и растрачивать себя, отдавать, а не брать. Временами должности и вовсе занимались по жребию или по принуждению со стороны общественной курии. За счёт этих должностных лиц в стране строились дороги, устраивались бесплатные раздачи хлеба бедным, а также раздачи бесплатного яда тем, кто изъявляли желание покончить с собой. Всё это имело не только социальный, но и экономический смысл. Например, раздачи бесплатного хлеба и прочие ритуалы одаривания народа обеспечивали искусственный спрос на этот хлеб и предметы дарения. Это тоже своего рода кейнсианство, только существовавшее более чем за 2 000 лет до Дж. Кейнса. Такую систему мы называем иерархией щедрости, поскольку главное её отличие от типичных иерархий заключается в том, что на вершине оказываются не самые скупые, а самые щедрые. И эта система иерархии щедрости обходилась совершенно без прав человека и какой-либо толерантности. При этом, хорошо известно, что Рим был многонациональным государством, в котором даже императоры могли быть выходцами из самых разных этнических групп. Тоже самое можно сказать про Францию времён Наполеона. Но так же, как Наполеон был милосерден к иным народам, так и был суров, а порой жесток к ним. Благо, что корсиканцы понимали, что порой единственное, что может освободить от страданий – это смерть, и в таком случае сострадание и гуманизм будут совершенно неуместны. Легко быть сострадательным, жалостливым, часто для этого вообще не нужно ничего делать. В тысячу раз сложнее иметь силу и решимость для того, чтобы поразить мечом ближнего, умоляющего и мечтающего о смерти.

В современном мире сформировался острый запрос на некую альтернативную Европу. Более того, Россия, как страна, победившая во Второй Мировой войне, может удовлетворить этот запрос и при определённых условиях сформировать или, точнее, возродить эту альтернативную Европу. Вопрос только в том, где искать эту альтернативу? В довоенной Европе, в 19-ом веке или в дореволюционной Франции? Но на каждом участке этой истории Европа неуклонно двигалась к формированию института прав человека и принижению своего коренного населения. Ближайший до нас фрагмент истории, когда Европа была счастливой, избыточной, полной сил – это эпоха Возрождения. То есть, когда шло активное возрождение институтов Античности. Корсиканец Наполеон, этот наш великий, возможно, даже величайший враг, на раннем этапе также был носителем духа Возрождения, он не имел никакого отношения к правам человека и ценностям либерализма. При позднем Наполеоне побеждает Реакция на Возрождение, побеждает дух утомления жизнью. Как пишет Фридрих Ницше: «Такие люди, как Наполеон, должны являться снова и снова, дабы укреплять веру в полномощность одного человека: сам он, однако, из-за средств, к которым вынужден был прибегать, себя предал и продал и благородство характера утратил. Насаждай он свою волю среди иных людей, он бы применял иные средства, и тогда не вытекало бы с необходимостью, что всякий кесарь обязательно становится скверным человеком». Видимо, Ницше здесь имеет в виду цензуру, преследование за инакомыслие и прочие меры, без которых в другое время и в другом месте можно было бы обойтись, ограничившись лишь хорошим вкусом и гигиеной стиля. Но тогда ещё не было сформировано той строгой школы стиля, какую мы имели в эпоху Возрождения, поэтому на место неутомимого ренессансного жизнелюбия пришло утомление жизнью. Именно из такой утомлённости жизнью появились на свет права человека. Поэтому единственная альтернативная Европа, которая сейчас возможна – это Европа Возрождения, Европа без гуманизма и прав человека, в которой главным правом и главной привилегией являются права гражданина.