Кольца Песчаного Змея

Забытые в песках (вместо пролога)

… Песок был везде: в волосах, в глазах, в одежде. Противно скрипел на зубах...

Один. На много миль вокруг ни души. Лишь жёлтый раскалённый песок да нещадно палящее солнце над головой.

Наверное, товарищи сочли меня за умершего. И ушли следом за Видящим…

Перевернувшись на бок, я предпринял попытку подняться — и потерпел неудачу. Сколько же я провалялся в этой яме? Несколько часов?.. Дней?..

– Мря-а-аурр!

Чарли! Он остался рядом со мной, мой кот! Мой верный Компаньон. Не поверил, что я умер.

Огромные отсвечиающие изумрудом глаза Чарли уставились в мои; мягкие чёрные лапы упёрлись мне в грудь.

– Надо что-то делать, дружище! – сказал я, кое-как принимая сидячее положение и беря его на руки. – Иначе подохнем здесь, в пустыне... к чёртовой бабушке!
– Надо, Компаньон! Мяу-рр! Именно этих слов я ждал от тебяу-рр!

Прикрывая ладонью воспалённые глаза, я оглянулся вокруг. Песок... Жёлто-оранжевый, сухой и горячий — и ничего больше на много миль вокруг. И солнце, ослепительное, иссушающее своим жаром над головой... Ни души, кроме нас с котом.

Мягко высвободившись из моих объятий, Чарли спрыгнул на землю и, отбежав на несколько шагов, принялся грести лапой песок.

– Мя-а! – изрёк он, оборачиваясь и глядя на меня.
– Что там у тебя? – спросил я, подходя и присаживаясь рядом. – Так это же!..

Моя тетрадь. Единственная вещь, которая не понадобилась никому из моих спутников. Или, может, они решили, что она мне сможет пригодиться на том свете... когда помру совсем?

Солнце палит нещадно! Всё плывёт перед глазами… Стащив с себя грязную, пропотевшую насквозь рубашку, обмотал её вокруг головы…

Короткий огрызок карандаша выпал из тетради мне на колени, когда я раскрыл её. Помнится, я заложил им недописанную страницу…

Я ощутил в кончиках пальцев, сжимавших карандаш, лёгкое покалывание. В груди защемило — о, это хороший признак!

Я ведь писатель. И могу создать всё, что только пожелаю, что подскажет мне моё воображение! А значит...

« – О Великий, подобный ослепительной молнии, созданный из эфира и пламени! Приди же, о странствующий в пространстве и времени!..

Шшшсссаххх!.. Узкая длинная тень лягла на сухой раскалённый песок извилистой лентой. Бледным золотом сверкнула чешуя гигантского змея… В огромных янтарных глазах — яркие искры…»

Ты призвал меня, о Страж Тайных Дверей!

– МЯА-А-АУР-Р-Р!!!

Издав дикое шипение, Чарли прыгнул ко мне на руки и, сжавшись в комок, испуганно затрясся. Я поднял голову и замер в оцепенении, не в силах отвести заворожённый взгляд от того, чей образ возник в моём воображении несколько минут назад.

Золотой дракон, величественный в своём великолепии, возвышался передо мной, воплотившись из строчек!

Я — часть твоей магии, твоя внутренняя сущность. Каждому предписан свой путь, о Страж Тайных Дверей. Следуй же велению своего сердца!

Сильное гибкое тело змея свилось кольцами, изогнулось. Огненно-золотой вихрь подхватил Стража и Компаньона, стремительно закружил, и, взвившись в синее небо ослепительно сверкающей стрелой, исчез…


1. Dies irae

Три искорки

Первые лучи восходящего солнца окрасили непроницаемо-тёмный небосвод в призрачные серые тона, ознаменовав смерть ночи. Ещё одной ночи, не принесшей ни отдыха ни сна. Комнату постепенно заполнило слабое золотистое свечение, в воздухе разлился нежный розовый аромат… Магия. Очень дорогая, доступная далеко не всем.

Душно… В лицо повеяло прохладой — словно лесной ветерок. Откинув в сторону тонкое шёлковое одеяло, подхожу к большому, во всю стену, овальному окну: там внизу, полускрытый серой туманной дымкой, раскинулся огромный город. Я бывал в нём отсилы три раза — с отцом, когда он отправлялся туда улаживать какие-то свои дела — об этих прогулках остались лишь неясные воспоминания… Мрачные извилистые улочки, хмурые, понуро бредущие куда-то люди, напоминающие живые тени… Нищий в жалких лохмотьях, бросившийся к отцу, когда мы выходили из высокого здания Магистрата, что на главной площади… Его взгляд, полный страдания, вспоминается мне и теперь. И слова мольбы, произнесенные тихим, дрожащим голосом: «Три искорки, добрый господин! Всего три, умоляю! Не для меня — только бы сына спаси! Вы ведь тоже отец!» Отец удостоил его лишь мимолётным взглядом, даже не остановился. «Странно, что он зацепил твоё внимание, - сказал он мне позже, весьма неохотно отвечая на мой вопрос. - Такие, как он, всё равно что пустое место. И постарайся не забивать свою голову подобной ерундой, Люк.»

Не забивать себе голову! Мне тогда было всего пять лет, я был весьма впечатлителен. Образ того нищего долго преследовал меня в моих снах. Хорошо зная характер моего отца, я, несмотря на мой нежный возраст, прекрасно понимал, что расспрашивать его о том, что поизошло, было бесполезно. Когда же я обратился к матери, она, едва выслушав меня, рассмеялась и, погладив меня по голове, сказала, что тот нищий был, наверняка какой-то комедиант-неудачник, разыгрывающий представления за крупицы магии. И добавила, что я скоро стану совсем взрослым и смогу перенять дело отца.

Постепенно я стал забывать о том дне. Лишь порой мне снились странные, пугающие сны: измождённый оборванный мужчина со взглядом, полным отчаяния, внезапно возникающий передо мной, и его слова: «Всего три искорки, добрый господин !»…

Мои родители принадлежали к элите. Предприятия, которыми владел отец, приносили солидный доход. В распоряжении родителей была любая магия — даже самая дорогая. Будучи ребёнком, я ни в чём не нуждался. Ни в комфорте, ни в изысканных дорогих яствах, ни в развлечениях. Мои родители старательно закладывали кирпичики в здание моего будущего, счастливого и обеспеченного. К нам в дом для моего обучения приглашались самые лучшие учителя и чародеи. Единственный сын члена Совета Высших Магистров должен уметь обращаться с магией!

Мне исполнилось двенадцать — и меня отправили в лучший колледж, где я должен был завершить своё образование и обучиться профессии, достойной сына столь высокопоставленного лица. Смешанные чувства владели мною, когда я сидел в Q-мобиле, несшем меня к месту назначения. Мой первый самостоятельный полёт… Шаг в большую жизнь!..

В скромно обставленной, но довольно уютной комнате — моём новом жилище, где мне предстояло провести несколько лет — было всего две кровати. Усевшись на одну из них, я вновь задумался о том, что меня ждёт впереди…

– Привет!

«Вынырнув» из своих мыслей, я невольно вздрогнул и уставился на вошедшего. Им оказался паренёк примерно одного со мной возраста, или, может, немного постарше, невысокий и худощавый.

– Я твой сосед! – сообщил он всё тем же бодрым тоном, со стуком ставя на пол тяжёлую дорожную сумку и, распрямившись, откинул со лба светлый курчавый чуб.

Что-то в нём располагало — я не смог удержаться от улыбки.

– Кевен, – представился он, шагнув ко мне, и протянул руку, – будем знакомы!

Представившись, я ответил рукопожатием, после чего он плюхнулся на другую кровать.

– Здорово, да? Теперь мы студенты! – воскикнул мой новый знакомый. – Ведь за твоё обучение уже уплочено? За моё — почти плностью, – продолжил он, не дожидаясь моего ответа. – Матери хватило сбережений только на два с половиной года. Она хотела кровь свою продать (она ведь волшебница, за её кровь наверняка дали бы немало!) Но я уговорил её этого не делать. Я ведь не переживу, если она умрёт! – промолвил он изменившимся тоном. – Я подучусь немного, а там сам смогу заработать…

– А отец твой?.. – спросил я.

– Отец?.. – Кевен пожал плечами. – Я совсем не помню его. Мать всегда плачет, когда о нём вспоминает. Говорит, он был наш кормилец…

...В ту, первую ночь, проведенную мною вне стен родного дома, я впервые задумался о моих с родителями отношениях. И понял: на самом деле мы никогда и не были близки. Я был для них игрушкой, милым ребёнком, наследником… Всем, чем угодно, но никогда не занимал в их сердцах то место, какое занимал Кевен в сердце его матери. И отца…

Внезапно в моей голове всплыло забытое детское воспоминание. Жалкий оборванный нищий! «Всего три искорки, добрый господин! Не для меня — только бы сына спасти!»

Кевен был открыт со мной. И я почувствовал к нему доверие. Я боялся, что он станет меня осуждать, но… Нет, этого не случилось. Мы стали друзьями.

А однажды, проснувшись, я увидел пустую кровать. Он исчез. Лишь мне одному было известно, куда...

***

...Город, затянутый серым туманом, кажется маленьким — как на ладони… «Три искорки!..» Поспешно одевшись, бросаюсь прочь — из комнаты, из прекрасного замка, где меня «выращивали»… Сюда я больше не вернусь никогда. Не здесь моё место!


2. Ворона и Лисица

...Свозь замызганное стекло окошка маленькой тёмной подсобки, заваленной упаковками с перевязочным материалом чуть ли не до потолка, можно увидеть не так уж много: всего лишь крошечный кусочек больничного двора, на который любит порой забредать лишь толстый полосатый кот, любитель поваляться под старой акацией, да высокие железные ворота и невзрачную хибару — КПП. Ворота открываются лишьтогда, когда к ним подъезжает машина спасателей. Огонёк надежды ещё теплится: а вдруг!..

***

Великие Силы!.. Как же давно всё это было! Хотя порой кажется — толко вчера…

Музыкальная школа… Уроки игры на скрипке, сольфеджио, оркестр… И мечта — петь!

Я пела всегда и везде, где только возможно. Музыка, живущая во мне — моя радость, моя страсть! Те, кто слышал меня, хвалили, восхищались моим голосом… «Эта девочка — талант!» – говорили они. И вот «эта девочка» возомнила себе, что она… О нет, не вторая Мария Каллас! Она решила, что двери консерватории распахнуты перед ней настежь.

– Ты что?! – воскликнула лучшая подруга, выслушав рассказ о моих планах с саркастической ухмылкой. – Тебя туда не возьмут. Конкурс огромный.

Рассудив, что она права, я подумала, что с тройками в аттестате меня действительно не примут в консу и решила податься в музыкальное училище.

После прослушивания я утвердилась в абсолютной правильности моего решения. Чем и не замедлила поделиться с лучшей подругой.

– Лучше бы ты пошла на «медсестру»! – сказала она. – Зарабатывала бы нормальные деньги!

Экзамен по вокалу я сдала успешно, хоть и была не уверенна, что смогу. Написала и сочинение. Оставался ещё один, последний, экзамен. История.

Нет. Не история музыки — новейшая история и политика (которую я ненавижу и теперь). И экзаменатор — любитель своего дела, весьма поднаторевший по части каверзных вопросов. Историю я благополучно завалила. В списках студентов, принятых на обучение, не было моей фамилии.

Я сломалась. Ещё раньше — тогда, на экзамене. «Всё кончено… Всё кончено… Всё кончено!» – билась в голове мысль, образ историка-экзаменатора – перед глазами… Подруга подоспела вовремя со своими соболезнованиями и советом. Я подалась в медицину.

...Спустя много лет, когда уже поздно было сворачивать с выбранного пути, мать рассказала мне об одном телефонном звонке. Та профессор, что меня прослушивала тогда, говорила, что готова принять меня в свой класс так, без всяких экзаменов!

...Я почти не жалела, что стала медсестрой. Я рада помогать людям, облегчать их страдания, мотивировать. А петь… Что ж, мой голос всегда со мной. И я пою — когда мне бывает грустно. Для себя. Но однажды…

Он был одним из тех, кого у нас называют «уходящие». Несчастные, заключившие с учёными особый контракт. Не знаю, откуда он узнал, что я пою, теперь я, вспоминая о нём, почти уверенна: он это почувствовал. Он попросил меня спеть ему, когда я зашла в его бокс во время первого моего дежурства.

– Лучше я вам стишок прочитаю, – с усмешкой ответила я.

Спой, светик, не стыдись!

Уж ежели, сестрица,

При красоте такой и петь ты мастерица,

Так ты б у нас была Царь-птица!

– Помните? Я — та самая ворона.

– Помню, – улыбка его была печальной. – Знаете, вороны ведь певчие птицы. Спойте… пожалуйста!

Он был моим единственным слушателем, пока не случилось то… что должно было случиться.

***

...На ветке старой акации, что виднелась из окошка подсобки, где был мой укромный уголок, сидела ворона...


3. Et lux perpetua, luceat eis…

...И был свет. Много света — одна огромная, потрясающая воображение ослепительная вспышка озарила пространство, сглаживая очертания предметов.

...И был звук. Он будто возник из ниоткуда, едва слышный, и, усиливаясь с каждым мгновением, вдруг заполнил собою всех и вся — режащий слух, рвущий на части сознание. Беспощадный — и прекрасный.

Мир взорвался в один миг, закружился в стремительном хаотическом вихре. Всё смешалось, разлетелось на мельчайие частички… и исчезло, обратившись в крохотную пульсирующую точку…

***

Тьма. Только тьма вокруг — абсолютная, всепоглошающая, безграничная. И бесконечная.

Такое непривычное ощущение: будто я — лишь крохотная частичка, которую мрак не смог растворить, превратить в часть себя!..

Я жив?.. Сознание слабо теплится, как огонёк свечи, трепещущий на холодном ветру… Да, наверное я жив — поскольку могу мыслить.

Где я? Какое странное это место! Как я очутился здесь? Что-то смутное всплывает в моей памяти… сбивчивые образы… И всё снова тонет во тьме…

...Резкий порыв сырого тлетворного ветра обдал моё лицо, всколыхнул волосы, забрался под одежду. Спасаясь от холода, я свернулся калачиком и попытался унять дрожь.

Я спал и мне снилось, что я умер… Что не мог ничего вспомнить, даже себя… Я с трудом раскрыл слипшиеся веки… Великие Силы!.. Это не сон! Вокруг — та же самая бесконечная тьма!

Из горла вырвался невольный вскрик — и замер, поглощённый мраком. В мысли закралось отчаяние. И страх. И понимание того, что если я останусь здесь дольше, то действительно погибну. И вдруг я услышал звук. Едва уловимый, он походил на чью-то тихую песню. Такую грустную — и зовущую. Песню без слов.

А может, мне лишь почудилось?..

Кое-как поднявшись на непослушные ноги, я огляделся. Темнота уже не казалась такой непроницаемой. С трудом сохраняя равновесие, я двинулся вперёд, туда, где виднелось слабое, похожее на призрачное сероватое свечение зарево...


4. Лежачий камень

– Хочешь петь в театре?

– ???!

– Я знакомого встретил… Мы с ним статистами на «Кармен» работали…

Вид у мужа (как всегда в таких случаях) был весьма загадочен.

– Петь? В театре?!! – воскликнула я, изо всех сил стараясь не показывать, что сгораю от нетерпения узнать подробности.

– «Настоящим голосом!» – процитировал муж. – Сегодня вечером кастинг.

– Вечером?! Но ведь уже… вечер!

Вот так всегда. В самую последнюю минуту! Нет. Я ещё могу успеть… Я бросилась собираться.

Театр! Это была моя мечта — петь на сцене. Когда-то у меня была возможность стать музыкантом, певицей, но… Да. Было слишком много «но». А сегодня… Я поняла: это мой шанс!

...В концертном фойе было очень людно.

– Вы поздновато пришли, – сказала фрау Хёхель, но в список меня внесла. Я была одной из последних.

– Что будете петь? – осведомился репетитор.

– «Ave verum corpus» Моцарта, – ответила я, пытаясь унять дрожь.

...Спустя несколько дней я получила сообщение о приглашении на второе прослушивание.

«Меня возьмут!» – забилось в голове. «Wie im Himmel“ – „Как на Небесах» – так назывался этот мюзикл. Тогда я не знала, о чём он, никогда его не слышала, но для меня не это было главное…

Меня не взяли. В скором времени мне пришло очень вежливое сообщение, что да. Я пою прекрасно, но, к сожалению… Это было для меня ударом, боль от которого я помню и сейчас.

…Прошёл год. Узнав от одной моей знакомой о том, что она поёт в хоре при театре, я попросила её представить меня дерижёру. Снова затеплилась надежа попасть на сцену…

***

– Евгения! Привет! Вот уж где увиделись!

Поистине, туалет — то самое место, где перед спектаклем или репетицией встречаются все: певцы, музыканты, актёры… и старые друзья! С Ангелой, первой скрипкой из театрального оркестра мы не виделись больше двух лет...

– Так ты тоже в экстрахоре?! – продолжала восклицать Ангела.

– Нет, к сожалению, – ответила я, покачав головой.

– Как?! – удивилась она. – Ты не поёшь в «Nabucco“?! Все ваши там!

– Я пришла в хор слишком поздно, – вздохнула я.

– Так подойди к Бартэлю и спроси! Он тебя возьмёт обязательно.

Наверное, если бы эти слова произнёс кто-то другой, они бы на меня не возымели никакого действия. Я ведь ужасная трусиха, к тому же, пассивна как булыжник! Не знаю, в чём заключался секрет — то ли в эмоциональности Ангелы (таковы скрипачи!), то ли в тоне, каким она эти слов произнесла, но она здорово меня мотивировала! «Под лежачий камень вода не течёт!» - сказала я себе и, собравшись с мужеством, подошла к нашему дерижёру.

– К сожалению, вы обратились слишком поздно, - ответил Ульрих на мой вопрос. - Но…

(В моей груди что-то сжалось.)

– Но в следующем театральном сезоне у вас есть прекрасный шанс! - закончил он с улыбкой.

***

Сцена! Это страсть! Это любовь! Это неизлечимая болезнь — во всех жизнях! Стоит выйти на сцену всего лишь раз — и она тебя не отпустит, навеки пленив твоё сердце и разум.

Вся наша жизнь — игра? Что ж… это правда. И те, кто поддерживает нас в наших начинаниях, наделяет нас решимостью, играют в ней свою особую роль. Да славятся они!


5. Город теней

Туман, плотный, вязкий как кисель — он везде. Но надо идти вперёд, ибо позади — Ничто. Секунда промедления… Шаг… Ещё один… Невидимая мощная сила вдруг подхватывает меня, кружит в бешенном вихре…

Где я? Что это за место? Какой-то город… Стою посреди безлюдной площади, окружённой высокими хмурыми зданиями. Поднимаю взгляд — небо над головой затянуто тяжёлыми почти чёрными тучами. Несколько холодных дождевых капель коснулось щёк… Нужно идти!

Звук шагов отдаётся гулким эхом от влажных булыжников мостовой… Сколько времени блуждаю я по переплетениям странного лабиринта узких кривых улочек? Несколько часов, или целую вечность?.. И почему мне кажется этот город давно знакомым… и незнакомым?!..

Тихий голос звучит в моём сознании. Песня. Мелодия такая печальная, зовущая! Повинуясь странному наитию,сворачиваю в тёмный, стиснутый стенами домов переулок, миную низкую подворотню…

Дом… я узнал его! Когда-то я жил здесь! Он совсем не изменился: те же серые облупленные стены, тот же подъезд с высоким сбитым крыльцом и старая, давно не крашенная скамейка под высокой акацией! Как сильно забилось сердце! Там меня ждут!

Вверх, вверх по лестнице, – я помню каждую ступеньку! – на четвёртый этаж, откуда из-за приоткрытой двери слышится голос — её голос!..

Но что это?! Почему лестница закончилась тупиком?! К той заветной двери ведёт другая лестница! Я должен туда попасть во что бы то ни стало! Нужно лишь перелезть через перила и спрыгнуть…

Страх!.. Смутный липкий страх, преследующий меня на протяжении моего странного путешествия, усилился, вызвав оторопь. Но я должен! Да, я смогу совершить этот шаг во что бы то ни стало! Резкий рывок… Прыжок!..

Всё смешалось в один миг, заветелось в бешенном вихре… и погрузилось во мрак.


6. Белое на тёмном

Какое странное это подземелье, в котором я оказалась! Узкий тёмный коридор с низким сводчатым потолком протянулся куда-то вдаль, кажется, ему нет конца… Откуда-то доносились звуки редкой капели, под ногами лужи… Сыро, холодно, как в могиле… В свете маленького карманного фонарика влажно поблёскивают заплесневелые стены… Интересно, есть ли здесь крысы? Для полной картины этих милых зверьков как раз и не хватало!..

И какой же чёрт дёрнул меня сюда сунуться?! Всему виной тяга совать нос во всякие загадочные дыры. В детстве, помнится, все городские развалины в городе облазала… Что же теперь? Всё ещё надеюсь отыскать того, кого когда-то потеряла? Или хотя бы найти ответ на мучивший меня вопрос… Надежда умирает последней — и это чистейшая правда!

Воздух всколыхнулся. Едва слышные звуки чьих-то шагов… Кто-то, обутый в мягкую обувь, осторожно крадётся за мной! Сердце ёкает. Резко остановившись, прислушиваюсь… Нет. Мне лишь почудилось — и я двигаюсь дальше… Внезапно на затылок опускается что-то тяжёлое. Гул в ушах, свет в глазах померк…

...Постепенно выныриваю из тьмы беспамятства… Отзвуки чьих-то голосов касаются моего слуха. Медленно открываю глаза… Где я? Кажется, всё в том же подземелье… Нет, надо как-то выбираться отсюда! С трудом поднявшись, иду дальше.

Развилка. Как в сказке: «Направо пойдёшь — деньги пропьёшь. Налево пойдёшь коня потеряешь...». Денег у меня с собой нет, коня тоже… Пойду туда, откуда доносятся голоса. Там наверняка выход.

Здесь было темно — хоть глаз выколи — и я уже готова была вернуться назад и попытаться найти оброненный фонарик, но тут голоса зазвучали громче. Несколько человек что-то (или кого-то?) бурно обсуждали.

Выставив перед собой руки, чтобы нечаянно не расшибиться, я осторожно двинулась вперёд.

Вскоре коридор повернул — так резко, что я ненароком оступилась. За поворотом обнаружилась приоткрытая низенькая дверь — шум голосов доносился из-за неё. Заинтригованная, я замерла и принялась слушать.

– Спокойствие, господа, прошу соблюдать порядок! – потребовал кто-то низким басом. – Так мы не сможем прийти ни к какому консенсусу!

– Когда это мы договаривались?! – насмешливо пропищала какая-то дамочка. – С тобой, Цинникен, в первую очередь.

– Высок;мери всегда в подобном случае предлагал что-нибудь конструктивное, – пискляво отозвался новый участник прений.

«Какие интересные имена! – подумала я, осторожно двигаясь вперёд. – И… Кажется, я уже слышала эти голоса! Только вот где?!..»

– Высокомери?! – воскликнул кто-то. – Да он слишком горд для того, чтобы что-либо предлагать!

Сразу несколько человек заговорили одновременно, каждый доказывал своё, поднялся невообразимый шум, так что нельзя было разобрать ни слова…

– Призываю к порядку, господа! – снова прогудел бас. Раздался стук деревянного молотка о стол.

Воцарилась тишина.

– Объявляю начало нашего экстренного заседания! – повозгласил бас. – Господин Педант будет вести протокол. На обсуждении единственный вопрос: о нашей выживаемости.

– На обсуждении много вопросов! – воскликнул кто-то.

– Попрошу вас сесть, господин Эг;, – ледяным тоном промолвил председатель. – Ваша личная проблема — часть общей.

Председатель прокашлялся.

– Наступают тяжёлые времена, господа члены совета, – продолжил он. – Дела нашей компании значительно пошатнулись. Она продолжает надеяться! Что с её деспотичным мужем, господин Тир;н?

– Депрессия, – низко прогудел отвечающий. – Вечно ои с Ленью являюся не туда и не вовремя! Муж-деспот оказался слабее её, в душе его поселилось сострадание и он…

– Он помог ей! – пискнул фальцет. – Она смогла осуществить свою мечту и теперь…

– Она поёт на сцене! – воскликнула возмущённо ещё одна участница дискуссии. – А ведь Малодушия, Трусость и Стеснительность так старались создать её комплексы!

«Ну конечно! – подумала я. – Как же я сразу не поняла? Конечно я слышала эти голоса раньше — в своей голове! Все они — там, за дверью — мои внутренние враги, мои отрицательные качства!»

– На сцене?! – захихикала ещё одна дамочка. – А я ведь Лесть и своё дело знаю отлично. Да и с Завистью мы отнюдь не враги! Эй, Невезения! Толкните её, кто-нибудь, а то опять спит!

– Да не сплю я! – хрипло откликнулась Невезения, подавляя зевок. – Заадремала только. Ску-учные вы!..

– На вас последняя надежда! – вкрадчиво проговорил председатель.

«Вот оно в чём дело! – подумала я, ощущая наростающий гнев. – Как там у индейцев? «В человеке живут два волка — злой и добрый, и он таков, какого волка он кормит.» Что ж, пора мне разобраться с моими волками. Настало время нашей встречи!»

Взявшись за дверное кольцо, тяну его на себя… Резкий вдох — и шаг!

***

…Яркий дневной свет проникает сквозь веки. Я лежу на каменных ступенях, ведущих из подземелья. Это был сон?.. Пускай! Теперь я знаю делать, господа волки.


7. «Уходящие» в неизвестность

«Постепенно начали открываться ставни; поднялись шторы на окнах, и на улицах появились прохожие. Иные на минутку приостанавливались и смотрели на Оливера или на ходу оборачивались, чтобы взглянуть на него, но никто не пришёл ему на помощь и не спросил, как он сюда попал.»

( Ч. Диккенс, «Оливер Твист»)


...Холодно. Яркий свет пробивается сквозь опущенные веки, прогоняя остатки видений. Тело затекло от долгого лежания в неудобной позе. Медленно раскрываю глаза… Где я?..

Маленькая комнатка с низким потолком; стены, когда-то выкрашенные белой краской, облупились, свозь «проплешины» проглядывает серый бетон. Кафель на полу потрескался; повсюду валяется мусор — клочки бумаги, почерневшие от плесени, груда каких-то тряпок… У одной из стен какая-то штука, похожая на разбитый саркофаг, рядом — разкуроченные останки какой-то аппаратуры — обрывки проводов торчат в разные стороны… От всего веет давним запустением и… смертью?

Какое странное место! Как давно я здесь? И... почему? Сколько вопросов… Бездействуя, я вряд ли найду на них ответ. Надо выбираться.

С трудом сажусь, голова кружится. Дрожь сотрясает моё тело… Как холодно… Да ведь на мне нет одежды! Там, в углу свалено какое-то тряпьё…

***

– Мам, гляди, дядя худой! Дядя — бомж?

– Не так громко, солнышко! Дядя услышит и обидется.

– Дядя — бездомный! Он, навейно, больной, Его надо пожалеть!..

Мать бросила на меня короткий испуганный взгляд и ускорила шаги, уводя дочку; девочка — милое существо в розовом платьице, светлые косички в разные стороны — ещё долго оглядывалась на меня. Бомж, бездомный — да, это я. Но кто я такой? Как моё имя? Виски пульсируют болью, в голове лишь обрывки бессвязных воспоминаний…

...Как долго я брожу по этому городу, пытаясь узнать его? Силюсь вспомнить… Всё вокруг ново, незнакомо мне — дома, улицы, люди, спешащие куда-то, машины, мчащиеся по дорогам… Голова кружится, желудок сводит от голода. В бессилии опускаюсь на ступеньки какого-то магазина…

– Эй, ты чего тут расселся? Всех посетителей распугать хочешь?! Ну чего уставилис как пёс приблудный? Ох!..

Почему-то мне показалось, что её испугал мой взгляд. Вздыхая, с трудом поднимаюсь. Что ж, я уйду. Я прсто присел передохнуть…

– Эй,ты! Постой! – доносится вслед. – На, поешь!

В спину ударяются что-то твёрдое. Свёрток с булками. Чёрствые, но вполне съедобные… Нет, лучше найти укромное место, где на меня не будут смотреть с таким презрением.

***

Маленький парк кажется совсем пустынным. Лавочку почти совсем скрывают кусты. Думаю здесь и заночевать. Всё же лучше, чем там, в том разрушенном бункере, где я очнулся!

– … они ещё бродят! Пару этих… видели на той неделе.

– Да что ты?! Разьве всех их не… того?

– Да и когда это было! Двадцать лет назад! Всё уж и быльём поросло.

– Бункер-то заброшенный имеется!

Заброшенный бункер! Я уже начал погружаться в дрёму. Когда до меня долетели обрывки чьего-то разговора. Подняв голову, я прислушался.

– Да сказки всё это, Петька! – промолвил писклявый тенор. – Напридумывали легенд а ты и поверить горазд! Давай-ка лучше ещё по одной…

– Погоди! Слышал?

Возникла пауза. Двое (или трое?) собеседников, похоже, прислушивались; я затаился, не желая себя выдавать.

– Показалось… – помолвил хриплый бас, до этого молчавший. – Давай, Кир, наливай ещё по одной! А ты рассказывай! Под это дело любая фигня романом покажется.

– Точно! – подтвердил писклявый тенор.

Плеск наливаемой жидкости, звяканье стаканов…

– Так вот, – продолжил рассказчик, – я ещё пацанёнком был, а об этом уже тогда слухи ходили. Будто над людьми живыми странные опыты проводили…

– Да ну! – воскликнул хриплый бас.

– А то! Я поспорил с парнями, что разузнаю об этом.

– И?

– Ну так!.. Под старой областной больницей, там ход был в подземелье.

– Слыхал, – прогудел бас. – Там целый лабиринт. Катакомбы!

– Вот. Там, в секретной лаборатории на смертельно больных опыты ставили. Их «уходящими» звали. Я, мужики, пытался туда пролезть — так меня самого чуть не… того! Эх, и крупненькую сумму я тода выспорил!

– А дальше-то что?! – воскликнули тенор и бас в один голос.

– Дальше?.. А, не знаю. Слышал, что-то у них не так пошло… Давно это было — почти двадцать лет назад… Люди уж и забывать стали… А совсем недавно вдруг вспомнили — какой-то чувак в местной газете пропечатал. Эти… они как люди, толко глаза у них светятся...

Весёлая компания вскоре покинула парк. Я лежал, ни жив ни мёртв. Сна не было.

Кажется, я — часть той самой легенды! Разрозненные пазлы постепенно собирались в единую картину...


8. Из чего только сделана я…

А ведь действительно, из чего?

Когда-то бабушкина подруга, умилившись моей нерешительностью, воскликнула: «Она стесняется!» Всего два слова помогли появиться на свет моему комплексу…

– Таких, как мы, не любят, – говорила мне мама. Слишком часто, чтобы я не восприняла этот тезис близко к сердцу и не превратилась в тихую серую мышку.

«Лучше не высовываться. Я не трону — и меня не тронут.»

«Не задавать вопросов. Вопросы раздражают.»

«Не лезть со своим мнением. А вдруг оно окажется неправильным?!»

«Я толстая и неповоротливая. И мне уже 13. Меня не возьмут в группу фигурного катания.» Но ведь мою подругу взяли! Мой комплекс с гохотом рухнул, ура! Наконец я смогла осуществить мою давнюю мечту!

Может быть именно тогда настало время перемен? Что ж, возможно.

«Слушайся старших — они всегда правы.» Всегда ли? Ведь все мы — взрослые, или дети — люди, а как известно, «Errare humanum est“. Человеку свойственно ошибаться.

Наверное это соблазнительно — воспитывать этаких покорных существ, не решающихся открыто выражать свом мысли, не осмеливающихся возражать? Или это такой способ самоутверждения? Ведь куда проще иметь дело со слепыми!

Осознание ложности убеждений, которые мне внушались, пришло постепенно. «Таких как мы не любят.» Этот колосс рухнул, когда я пришла в хор, позже — в оркестр и театр. В искусстве нет национальностей, или титулов.

Быть лояльной к другим, пускай их убеждения и жизненные принципы отличны от моих. Главное — разглядеть в сердце сверкающую искру.

Я не имею права показывать слабость — пускай внутри меня происходит отчаянная борьба. Слабость делает меня уязвимой. Мир жесток. Помня об этом, я не имею права быть малодушной, равнодушно взирая на тех, кто взывает о помощи.

Я не идеальна; комплексы мои никуда не делись, они лишь спрятались где-то глубоко на дне моего подсознания. Их намного больше, чем я перечислила и время от времени они напоминают о себе. Что ж, это новый повод для борьбы. Я знаю: выйдя из неё победительницей, я стану сильнее.


9. Это было!..

Тайное движенье
В небе без конца,
Вижy отpаженье
Твоего лица...

..Над городом быстро сгущались ранние сумерки — будто кто-то невидимый но могущественный добавил к светлой небесной голубизне синих чернил. Первые звёзды засияли на тёмном небосводе, и в мыслях одинокого прохожего, устало бредущего по безлюдным улицам, возникало невольное сравнение с крохотными эфемерными сущностями, следящими за ним из бездонных глубин космоса, когда, на минуту приостановившись, он поднимал к ним свой взгляд. Ещё один день завершился — тяжёлый день, не принесший надежды.

Этот мир был чужим ему. И, оказавшись в нём, он постарался в него вжиться. Мир недоверчиво присматривался к незванному гостю, но всё же принял его…

Перейдя через пустынный, ярко освещённый фонарями проспект, он свернул в небольшой тенистый парк. Когда-то он нашёл здесь приют, ему было уютно в объятиях бархатной ночной тьмы…

Где-то неподалёку играла музыка: кто-то бренчал на гитаре; слышались весёлые голоса. По вечерам сюда частенько забредали компании гуляющих.

Ты далеко от меня,
За пеленой дpyгого дня,
Hо даже вpемя мне
Не сможет помешать
Пеpелететь океан
И, pазогнав кpылом тyман,
Упав с ночных небес,
Скоpей тебя обнять.

Остановившись, он несколько минут слушал, затем, печально усмехнувшись, покачал головой.

«Странно… Почему-то кажется, что это немного обо мне...» Вздохнув, он зашагал прочь.

***

В «Ониксе» было в этот вечер не слишком много посетителей. Столик в самом дальнем и тёмном уголке, который он давно облюбовал, был, как всегда, свободен.

– Привет, Норберт, ты что-то рановато сегодня… – симпатичная барменша приветливо улыбнулась. - Тебе как всегда?

«Норберт. Это не моё имя. Оно значилось в документах, найденных мной у того убитого. Чёрт… никак не могу к нему привыкнуть!..»

– Ты знаешь, Джейн, – кивнул он, ответно улыбнувшись.

– Ах, Норб, ты опять называешь меня этим странным именем! – звонко расхохотавшись, воскликнула девушка. – Но можешь продолжать — мне нравиться!

« Её зовут Элиза. Почему, глядя на неё, я произношу другое имя?»

– Что-то ты не в духе сегодня, – заметила барменша, ставя перед ним большую чашку с горячим эспрессо и тарелку с мясными сэндвичами. – Что-то не заладилось?

– Всё норм, Джейн, – ответил он. – Прости…

Снова рассмеявшись, она запустила пятерню в его густые вьющиеся волосы и, взлохматив их, «улетела» к себе за стойку.

«Что произошло со мной? Я живу настоящим, память о прошлом возвращается ко мне лишь в странных, запутанных снах, оставляющих после себя смутное, щемящее чувство утраты...»

– Тут рядом с тобой свободно?

Вздрогнув, он вынырнул из размышлений. Вскинув голову, он удивлённо уставился на парня, стоящего перед ним и широко ему улыбающегося.

– Садитесь, – ответил он, пожимая плечами.

– «Са-ди-тесь»! – передразнил его парень и поглядел на него с полукомическим удивлением. – Что ещё за церемонии?!

– Я так привык, – сказал он, снова пожимая плечами.

– Ладно, брат, – промолвил парень, хлопая ладонью по столу, – со мной можно запросто. Кевен моё имя! – и протянул ему руку.

– Н… Норберт, – представился он, пожимая крепкую, слегка шершавую ладонь своего собеседника.

– Классное это местечко! – доверительно сообщил Кевен, подаваясь к Норберту. – Я здесь уже второй раз. О! – воскликнул он, прищёлкнув пальцами, когда Элиза со стуком поставила перед ним объёмистую кружку с тёмным пивом. – И девушки здесь очень даже ничего!

Последняя фраза немного покоробила Норберта, однако он не мог не признать правоту своего собеседника: Элиза была очень хороша собоой.

– Слушай, брат… – Кевен кашлянул. – А… прости за нескромный вопрос, но… Что это ты в тёмных очках? Вроде бы сейчас ночь уже… Конечно, если не хочешь отвечать, то…

Вопрос об очках ему задавали не в первый раз. Он всегда находил какое-нибудь объяснение, почему он их носит, не снимая, но теперь… Он чувствовал доверие к этому странному парню, которого встретил сегодня впервые. В нём было что-то родственное, необычайно располагающее к себе… Ему вдруг захотелось быть с ним откровенным.

– Ух ты ж ты! – выдохнул Кевен, поражённо уставившись в глаза Норберта. – Светятся, как у кота!.. Теперь понятно. Значит, ты из этих...

– Люди пугались моего взгляда, – тихо проговорил Норберт, снова одевая очки и отворачиваясь.

Кевен ничего не ответил. Лишь, хлопнув Норберта по плечу, постаавил перед ним свою кружку.

На следующий же день Кевен нанялся на склад, где работал Норберт. В тот же вечер, узнав, где живёт «его мрачный друг», потащил к себе — в полуразвалившуюся хибару на окраине города, которую он гордо именовал «собственной недвижимостью»…

***

Они были неразлучны, как братья. У них не было секретов друг от друга. Но почему же люди так странно смотрят на них и тихо переговариваются за их спинами?!..

– Знаешь, Нор, море ведь самая большая мечта моей жизни! – вздохнув, мечтательно проговорил Кевен, когда они возвращались домой с работы.

– Кажется, я помню, что это, – тихо отозвался Норберт, глядя куда-то в даль.

– Ты обязательно вспомнишь, когда его увидишь! Вот что, Нор… У меня есть кой-какие сбережения… Да и тебе шеф обещал завтра премию выдать. Давай-ка махнём... Эй, гляди: там наша Лиз!

– Упрямиться вздумала, дрянь подзаборная?! – рычал здоровый мужик, пытаясь затащить внутрь какой-то развалюхи упирающуюся и рыдающую барменшу из «Оникса». – Щас! Схлопочешь у меня!

– Ах, негодяй!.. – воскликнул Кевен, бросаясь к нему; Норберт последовал за ним. Ругательства… Душераздирающий женский крик… Удар!..

***

«Где я?.. Что произошло?.. Почему так… больно?..»

– Тише, тише! Всё хорошо! – нежные прохладные ладони касаются его лица. Огромные серые глаза так близко... Элиза!..

– Жива… – пересохший язык с трудом поворачивается во рту. – А где… Кевен?!

– Кевен? Кто это?! – в серых глазах удивление. – Здесь только ты, Нор. И… я. Тебе нужен врач…

«Врач!!!»

– Не надо, Джейн… Прошу! – воскликнул он, хватая девушку за руку. – Скажи, где я?

– В «Ониксе», – последовал короткий ответ.

«Она не знает о Кевене! Значит, это был ещё один сон? Столь реалистичный, что я принял его за правду?!! Или всё это было?..»


10. Ego sum

Существует несколько незыблемых мировых законов. Один из них гласит: «Всё, что дадено, возвращается, будь то добро, или зло.»

Для чего я живу? Как часто на протяжении всей своей жизни я задавала себе этот вопрос…

«Я родила тебя для себя», – говорила мне мама. Тогда, будучи ребёнком, я не задумывалась над смыслом этих слов. Я была окружена вниманием и росла как тепличное растение: всё решалось за меня, я жила на готовом. Став старше, я поняла, насколько привыкла к такой жизни, насколько зависима от неё — и беспомощна. Чувствуя себя, как рыба, выброшенная на сушу, когда мне пришлось столкнуться с элементарными трудностями, я с радостью приняла мамину помощь. Я была благодарна ей и, чувствуя себя в долгу перед ней, выполняла все её просьбы, в основном касающиеся денег, которые она так любила растрачивать. Кто знает, возможно моей маме и удалось бы устроить мою жизнь так, как она мечтала, выдав меня замуж за того, кто соответствовал её требованиям, но… Я была большой девочкой и мои вкусы несколько отличались от маминых.

Она не могла принять меня новую. Она делала всё, чтобы разрушить мою семью — и терпела неудачу. Она не понимала, что это моя жизнь, которую я живу для себя и для тех, перед кем я в ответе. Перед моими детьми, которых я должна была поставить на ноги, помогать советами, если они будут в них нуждаться, поддержать их, когда они встанут перед выбором своего пути. Для которых должна стать образцом. Перед мужем, помогшим мне осознать, что я действительно чего-то стою и могу быть независимой. И перед ней — моей мамой, научившей меня не быть эгоистичной. Я благодарна моим учителям за то, какова я есть сейчас, хоть жестоки порой были уроки, что они мне преподали. Они не прошли даром.

Каждый из нас сам пишет свою собственную историю, полную драматизма, в которой Комедия и Трагедия идут рука об руку. Все мы — актёры, задействованные в одном великолепном спектакле, в котором каждый исполняет свою роль. Каждый из нас вправе обратиться к друзьям за поддержкой или советом, но решать свою проблему он должен сам.

А помощь… Это то, что мы лишь берём в долг, который обязаны будем вернуть. Только одни из нас поступают достойно, по чести и совести, другие же, возомнив себя идолами, которым регулярно приносятся жертвы, требуют помощи как нечта должного и взваливают свои трудности на чужие плечи.

Живя в этом мире, мы взаимодействуем друг с другом. Наши пути идут параллельно, или в разных вселенных, иногда пересекаются. Мимолётная вспышка — и мы расходимся, каждый в своём направлении, оставив в памяти друг друга яркий или тусклый след.

«Отец говорит: «Делай добро — бросай его в воду. Оно не пропадёт — добром к тебе вернётся!»*


11. Чистые страницы

«Что наша жизнь? Игра!"

(А. С. Пушкин, «Пиковая дама»)

– Евгения!

Оклик Катрин Хайнл нагнал меня на лестнице межу вторым и первым этажом. Остановившись, я обернулась. Что такое случилось?

– Ты тут кое-что забыла! – сообщила Катрин, выходя из театрального кафе. – Твоё? – спросила она, перегибаясь через перила и потрясая какой-то книжицей.

– Не знаю, – ответила я, поднимаясь к ней. – Наверное нет…

– Твоё, твоё! – кивнула она. – Я нашла её на твоём стуле в раздевалке. Никто, кроме тебя не пишет в паузах между выходами.

– Спасибо, – поблагодарила я, принимая тетрадку у неё из рук и в душе искренне изумляясь её любезности.

– Не за что, – отвечала Катрин и, ехидно улыбнувшись напоследок, удалилась в сумрак кафе.

« Ладно, моя так моя, – подумала я, сбегая по крутой лестнице и на ходу пряча тетрадь в рюкзак. – Потом посмотрю… А ведь действительно: похожа на тетрадку, в которой я записываю мои истории! И розы на обложке такие же!..»

– Евгения! Хорошего вечера!

– И тебе также, Т;моджи! – кричу я, оборачиваясь, нашему тенору и, махнув ему рукой на прощание, покидаю дом (так мы зовём наш театр).

На улице ещё совсем светло — сегодня воскресенье и спектакль закончился рано. Погода стоит прекрасная, настроение приподнятое, домой идти неохота…

– Сегодня буду позже, Рия, – сообщаю я дочери по хэнди, шагая в сторону дворцового сада. – Спасибо, дорогая! О да, премьера прошла замечательно!..

***

Почему я так редко позволяю себе оставаться в одиночестве? Может быть потому, что… боюсь? Боюсь себя, своих мыслей, своего внутреннего голоса, порой напоминающего мне о моём малодушии? «Я могла поступить по-другому, но не сделала этого. Всё могло быть совершено иначе! Я не сумела преодолеть собственной слабости, позволила себе поддасться соблазну, просто устала…»

В Шлосспарке было всё ещё довольно людно, но моё укромное местечко — крохотный островок, заросший высокими кустами серени и камышом — будто ждал меня в этот вечер.

«Как странно!.. – размышляла я, сидя на красивой резной лавочке, полускрытой длинными зелёными ветвями плакучей ивы и глядя на подёрнутую рябью тёмную воду озера. – Порой мне кажется, что кто-то незримый, но могущественный наблюдает за мной… Как будто он зритель, а я — актёр, исполняющий свою роль на сцене театра, имя которому — Жизнь. А иногда я чувствую себя марионеткой, наделённой разумом: я хочу противостоять, дёргаю за нити, привязанные к моим рукам и ногам, пытаюсь их разорвать… Но так крепки они — и тот, невидимый дёргает за них, подчиняя своей прихоти, заставляя делать то, что нужно ЕМУ! Ах, как бы хотелось мне увидеть этот сценарий, хоть краем глаза!»

Тетрадь! Почему Хайнл решила, что она… Ах да! Она видела… Ну что ж, самое время заглянуть в неё…

Положив тетрадь на колени, я медленно, точно опасаясь чего-то раскрыла её. «Какой красивый почерк!.. – отметила я про себя, перелистывая тонкие страницы. – Нет, тетрадь не моя. На обратном пути заскочу в театр и оставлю у вахтёра — может отыщется хозяин… Господи… Это же!..»

Я поражённо уставилась на строки. Не может быть! Ведь это же… обо мне!

« – Идиотины к...кусок! – зло вскричал учитель.

Женя глядела мимо него — на дверь класса, обитую чёрным дерматином, крепко сжимая скрипку и смычок.

– А ну, и… играй!»

Маленький эпизод из моего прошлого. Солько же их было!.. Вот здесь — опять обо мне — о том, как я поступала в медицинское… О, праздник Ивана Купала! Тогда я познакомилась с моим мужем… Как много страниц! Не листая, я раскрыла книгу наугад…

«— Евгения… Я буду звать тебя Джейн. Можно?»

И снова узнала! Улаф. Сердце пронзила тупая боль. Сколько времени прошло, сколько событий сменяли друг друга, как в колейдоскопе, а я всё равно не могу забыть его — пускай это был лишь краткий эпизод. Научный эксперимент, завершившийся катастрофой…

Я с ужасом захлопнула тетрадь. Что же это такое?!

«Ответ на твой вопрос», – раздался в моей голове тихий вкрадчивый голос.

«Я схожу с ума! – подумала я. – Нет. Нужно успокоиться. Сосчитать до двадцати пяти...»

«Не стоит себя утруждать напрасно математическими вычислениями», - насмешливо проговорил голос.

«Но ведь всё, что здесь написано… Что это за тетрадь?!»

«Это твой шанс.»

«Шанс?..»

Ответа не последовало.

– Эй! Ты… вы где?! – вскричала я, вскакивая и озираясь. – Ой!..

Тетрадь упала на пол и раскрылась, на траву выпал тонкий чёрный карандаш. Я удивлённо уставилась на чистую страницу. Шанс…

Бережно поднялв тетрадь, я провела по ней ладонью, едва касаясь белоснежного листа. История моей жизни и всех тех, чьи судьбы переплелись с моею… Я снова уселась на скамью и, подперев голову кулаком, крепко задумалась.

Шанс!.. Я могу теперь всё изменить — прошлое, настоящее… А каким тогда будет будущее? Можно лишь строить бесконечные предположения. А если попробовать его придумать?!

Я провела по бумаге карандашём. Никакого следа! Почему?! Вдруг меня осенила догадка: будущее зависит от прошлого, которое я могу сейчас переписать! Я принялась перелистывать страницы…

...Мобильник, завибрировавший в заднем кармане, заставил меня вздрогнуть. Великие силы, Сколько же я здесь сижу?!

– Мама!!!

– Да, Рияшечка!

– Сколько можно?!! Я тебя жду, чтобы чай пить, а ты где-то гуляешь! Я пирог шоколадный спекла!

– Я скоро буду, солнышко! – я гляжу на часы — на них половина восьмого!

– Надеюсь! – последовал краткий ответ.

«Надеюсь»… А ведь это — главное! Что станется с теми, кто связан со мной, кто надеется на меня, любит всем сердцем, если я враз перечеркну всё, что было? Всё это послужило мне хорошим уроком. Нет! Я ничего изменять не стану, вот только… Не воспользоваться шансом, даденым мне, было бы глупо!

Тонкий чёрный карандаш в моих пальцах кажется мне живым. Буквы, что я старательно вывожу на последнем листе, никуда не исчезают.

«Да будут все счастливы! Верьте, надейтесь! Всё будет хорошо!»


12. Будь что будет!

…Дорога простиралась вдаль широкой извилистой лентой. Она манила, звала. «Ступи на меня, странник! Я стану твоим спутником, твоим добрым другом! Я поведу тебя в новые края!»

Я свободен. Я сумел сбросить путы, так долго сковывающие моё сознание. Я чувствую себя так, словно родился заново; в известной степени, так оно и есть. Младенец с грузом памяти из прошлой жизни…

Кто я? Знаю. Вспомнил. Моё имя Улаф. Улаф Торхейм. Документы того парня, чьим именем мне пришлось воспользоваться, я оставил лежать в столе. Надеюсь, их найдут.

Я ушёл из этого города сегодня на рассвете — туда, где меня никто не знает. Что же я возьму с собой?

Вещей у меня нет, кроме той одежды, что на мне, да немного денег. При моих скромных запросах, их вполне может хватить на первое время. Мои воспоминания — какие из них я возьму с собой?

О том как моя семья прозябала в жалких трущобах… Как я вынужден был побираться, чтобы прокормить семь человек… Как пресмыкался перед тоговцем, боясь потерять место… О том, как, рыдая, требовал выпустить меня, когда отец избивал мою бедную мать, как я сбил в кровь кулаки, колотя ими в запертую дверь… Как, мне, чтобы выжить, приходилось разучивать и играть гнусные, отвратительные роли… Как, отчаявшись, я собирался покончить с собой...

То что было со мной, я оставлю в прошлом. Да, мне пришлось пройти через многое. Это была моя школа. Но благодаря урокам, я преобрёл опыт. Его я беру с собой. А ещё — память о тех, благодаря кому я научился стойкости и упорству. О тех, кто раскрыл мне глаза на моё «Могу!», благодаря кому я поверил в собственные силы. О тех, кто научил меня любить и прощать. О тех, кто близок и дорог… пускай встреча наша была лишь кратким мигом…

Что ж, выбор сделан. Вперёд! Передо мной лежит путь в моё будущее. Может там, в неведомых краях, в этом мире, новом для меня, я встречу новых друзей… Тех, кто навещал меня в моих удивительных видениях, похожих на явь…

Почему-то я верю, что они есть на самом деле! Живут где-то на краю света… Но я чувствую… Нет! Я знаю — мы обязательно встретимся!

Ведь впереди — новая жизнь! И будь что будет!


13. Предначертанное (вместо эпилога)

…Шум, доносящийся с улицы, приглушали толстые кирпичные стены. С неудовольствием поморщившись, – ибо занятие, в которое он был погружён, пришлось прервать, – Юджин поднял голову и прислушался. «Нет, это просто компания гуляющих, – подумал он. – Ведь сегодня выходной день. Нет причин для опасения.»

Опустив взгляд, он несколко минут глядел на испещрённые его мелким, похожий на бисерные низки почерком тонкие бумажные листки, лежащие перед ним на контроке; наконец, отложив в сторону чернильную ручку, он поднялся и, подойдя к маленькому окошку в низком скошенном потолке, принялся глядеть на луну, окутанную туманной дымкой, сияющую на тёмном ночном небе.

Два года минуло с тех пор, как он убежал из родного года…

***

Полтора года скитаний в надежде надежде найти пристанище, где он снова сможет творить, не боясь грозящей ему смертной кары… Этот старинный провинциальный городок стал его последней надеждой.

Никто из местных не знал о его существовании. Никто, кроме дряхлого старика-аббата, обитавшего в заброшенном монастыре, согласившегося приютить у себя в келье несчастного умирающего от голода оборванца.

Старец был мудр: он не стал расспрашивать скитальца, кто он и откуда пришёл. Он выхаживал Юджина с таким терпением и заботой, словно тот был его родным сыном. Однако, несмотря на все старания доброго старца, его подопечному становилось всё хуже.

Однажды пасмурным утром Юджина, едва забывшегося дремотой, разбудило чьё-то прикосновение к его руке. Содрогнувшись всем телом, он в ужасе раскрыл глаза.

– Всё хорошо, сынок, успокойся. Это всего лишь я, - мягко проговорил старик-аббат, сидящий подле него на невысоком табурете. – Гляди-ка, что я принёс тебе!

Приподнявшись на локтях, Юджин удивлённо уставился на чистые листки бумаги и перо в руках священника.

– Мне… нельзя, – прошептал он, обессиленно откидываясь на подушку. – Зачем вы принесли мне это?!

Старик-аббат, усмехнувшись, покачал головой.

– Здесь, у меня в доме всё можно, – промолвил он и вложил бумажные листки в ослабевшие руки Юджина. – Я прекрасно знаю, это тебе поможет! Не бойся, сынок, – продолжил старик-аббат, клади свою сухую ладонь поверх его холодных рук, – со мной ты в безопасности. Я знаю о твоём таланте и о том, каково приходится таким, как ты. Я видел, как они, лишенные того, что их поддерживает, умирали. Страшны были их муки!..

Юджин кивнул. Он знал, о ком говорит старик. О тех несчастных, наделённых способностью слагать живые истории, кто, отказавшись писать для Правителя, желающего изменять судьбы людей и упрочить свою власть над ними лишь простым росчерком пера, погибал в застенках, без шанса написать не то что строчку — букву. Они медленно угасали, истаивали, их сила сжигала их изнутри. Некоторые, забыв о бдительности стражей, вскрывали себе вены и пытались писать кровью на стене, надеясь спастись — написать для себя новую судьбу… Глупцы! Они лишь усугубляли собственное положение! Юджин не спрашивал аббата, откуда ему всё известно: в тюрьмах для писателей священники состояли на службе.

Юджин отложил листки в сторону. Священники служили и Правителю.

Поднявшись с табурета, аббат медленно отошёл к окну.

– Власть… – вздохнув, промолвил он негромко. – Веками за неё дрались, пытаясь «убить Дракона», или, хотя бы повегнуть её в грязь… Но освободившееся место занимал новый «Дракон», ещё коварнее и изощрённее прежнего… В чём причина? В себялюбии? Эгоизме? Желании отхватить лакомый кусок, получить запретное? Ох, много, много всего, и не перечислишь… Но почему же никому не прийдёт в голову сделать мир лучше на самом деле, а не осыпать доверчивых, наивных людей пустыми обещаниями — лишь бы только дорваться до власти?!!

Юджин глядел на старика, одновременно удивляясь и испытывая к нему недоверие. Аббат обернулся; в лучах заходящего солнца, проникавших в келью через узкое окно, его силуэт казался окружённым золотистым ореолом.

– Как ты думаешь, Юджин…

Вздрогнув, больной попытался вскочить.

– Да-да, мне известно твоё имя, – промолвил аббат и, усмехнувшись, покачал головой. – Почему я тебя до сих пор не выдал, э? Хотя у меня был превосходный шанс заработать дармовые 10 000 за твою голову!

Такова была награда, предназначавшаяся тому, кто укажет властям на его местонахождение. Цена его рабства… или жизни. Расчёт был сделан правильно — доведённый до крайней черты физического и духовного истощения, он был готов довериться любому.

– Вы… вы хотите воспользоваться мною… моим даром? – запинаясь, проговорил Юджин; руки, сжимающие листки, задрожали.

– Я хочу помочь тебе, – возразил старик.

***

Мудрый старец оказался прав: здоровье Юджина стремительно пошло на поправку, лишь только он взялся за перо.

Да. Это было действительно единственным средством, поставившим Юджина на ноги. Писать! О, как же долго он запрещал сам себе делать то, что не только приносило ему радость, но придавало ему сил, побуждало желание жить дальше и творить! Творить!

Это было счастливое время, так похожее на удивительный сон!.. Юджину было безразлично, что пространство его ограничивалось лишь холодными серыми стенами маленькой кельи, соседствующей с кельей старого аббата, что ему также нельзя было покидать монастырь. Его воображение увлекало его в неведомые дали! Существовало ещё одно условие: он не должен был писать о реальном.

***

– Скоро ты совсем оправишся, – заметил старик-аббат однажды пасмурным вечером, когда он и его подопечный собрались ужинать.

– Я уже совсем здоров, отец, – с улыбкой ответил Юджин, – но… Что с вами?!! – вскричал он, вскакивая и едва успевая подхватить заваливающегося на бок старика.

– Спасибо, – хрипло прошептал тот, когда Юджин, кое-как уложив его на кровать, дал ему напиться воды из кувшина, стоящего на столе. – Я прихворнул маленько…

– Великие силы! – прошептал Юджин, вглядываясь в его смертельно бледное лицо. – Ведь я должен был это заметить!.. Нет! Я… я знаю, что нужно делать! Я сейчас вернусь!

Он бросился было прочь — в свою келью, за бумагой и пером… когда его остановил оклик.

– Нет, Юджин! – старик протянул к нему дрожащую руку. – Не делай этого! Подойди ко мне!

Юджин повиновался.

– Скоро пробьёт мой час, сынок… – промолвил аббат. – Прошу, выслушай меня!

Юджин раскрыл рот, собираясь возразить, но старец остановил его жестом.

– Многое довелось повидать мне на моём веку… – заговорил он, спустя краткую паузу, устремляя взгляд куда-то в пространство. – Сан священника, принятый мною в юности, обязал меня жить праведно… Но можно ли назвать праведными обман и лицимерие, даже если они облачены в сверкающее платье ?!! – голос старого аббата повысился чуть ли не до крика, на бледных впалых щеках запылал румянец. – Служение интересам Великого Правителя священно!!! И я должен был смотреть, как гибнут те лучшие, кто отказался продать себя и свой дар проклятому тирану для удовлетворения его жестоких прихотей!!!..

Умолкнув, аббат в изнеможении прикрыл глаза.

– Юджин! – заговорил он вновь, обращая взгляд на своего подопечного. – Поверь, я ничего не требую взамен. Я скоро сойду в могилу, мне ничего не нужно. Но ты — ты юн, честен, бескорыстен. И ты — писатель, обладающий величайшим даром. Ты должен исполнить то, что тебе предначертано! Тебе дано сделать этот мир лучше. Твори!

***

«Твори!» – это было то последнее напутственное слово, что успел сказать ему старый священник перед смертью…

Почему сегодняшняя лунная ночь напомнила Юджину те минувшие времена?.. Луна, на которую Юджин глядел сквозь маленькое окошко в скошенном потолке, так же светила в ту ночь, когда он хоронил доброго аббата, спасшего его от смерти… В её бледном свете старая полуразрушенная часовня при монастыре и скромная могила позади неё казались призрачными…

«Я должен творить! – сказал себе Юджин, обращая взгляд к рукописи, лежащей на столе — она словно безмолвно манила его к себе. – Во имя жизни. Ибо она прекрасна!»

Слабый стук в дверь заставил его вздрогнуть. Юджин замер, чутко прислушиваясь. Вскоре стук повторился, послышался слабый стон…

«Это не могут быть слуги Правителя, – подумал он, чувствуя, как бешенно колотится его сердце. – Никто не знает о том, что я здесь живу. Кто же тогда...»

Бесшумно спустившись по винтовой лестнице, Юджин медленно приоткрыл дверь…

– Помогите!..

Юджин знал его. Они были дружны когда-то, они сочиняли вместе, мня себя вершителями… Пути их разошлись, однако похоже, судьбе стало угодно свести их вновь вместе. Уж не для того ли, чтобы творить?!..



    *«Ух ты, говорящая рыба!» (1983 г.