Книга вторая Новая эра. Часть 4 Ведьма

                Книга вторая Новая эра. Часть 4. Ведьма.

       Отшумели битвы Гражданской войны, мировая революция застопорилась. Вождь трудового народа навечно поменял прописку на центр Москвы. Троцкий и ленинская гвардия начнут погибать под сапогом бывшего семинариста, а сейчас   управленца, друга всех детей и их родителей, товарища Сталина.
            Груня в бане от Степаниды получила важнейшую информацию о квартире Лопахиных.
-Уплотнять вас будут, - уверенно сказала распаренная подруга. - Тебе комната положена, как эксплуатируемой и площадь Галине и Юрке, всё остальное заберут, кухня будет общей.
            Сама Степанида уже имела комнату в генеральской квартире и по комнате для племянника и племянницы. Вся остальная квартира превратилась в традиционную питерскую коммуналку с общим туалетом, кухней, с общими радостями и горестями.
            Груня всё рассказала Лопахиным. Сухинин пообещал посодействовать в продаже и перевозке оставшихся вещей на дачу.
            Галинка закончила учёбу и работала уже в детской больнице, как и мечтала в отделении пульмонологии. Практику на первом курсе она проходила у профессора, которого ей порекомендовала Роза Боруховна.  Новицкий остался доволен талантливой практиканткой. К концу пятого курса Лопахина была даже в соавторстве изобретения вакцины на основе пенициллина.
            В личной жизни тоже пока всё безоблачно, сын профессора Валентин, работал вместе с отцом, был неравнодушен к симпатичной коллеге.
            Юрка, учился в прежней школе, только учителя часто менялись, приходили новые ученики, которые устанавливали новые порядки, порой в них не вписывались дети, родители которых из бывших сословий.
            Часто Юрка приходил с ободранными руками и характерными ссадинами на лице, но уроки бокса, которые по возможности давал Николас вместо физкультуры, не прошли даром. А для сестры практика.
  Николас поселился в Груниной комнате, но при первой возможности они с супругой уезжали на дачу.
-Юрка окончит школу и в этот же день поедем на Сардинию, - заверяла Груня.
И вот в квартиру пожаловали. Антон Спиридонович Мерзякин, непримечательный человек лет тридцати, всю Гражданскую войну занимавшийся снабжением Северной Армии, его супруга Людмила Прокофьевна, проработавшая машинисткой в том же штабе и племянница Антона Спиридоновича, Фёкла, дочь родной сестры из деревни под Лугой.
Мерзякин, имея столь необходимый опыт и брата Витьку в Смольном, теперь возглавлял один из многочисленнейших трестов города с непроизносимым названием, которое заканчивалось на «снаб».
  Супруга работала полдня машинисткой в каком-то главке. Людмила Прокофьевна решила свободное время посвящать расширению кругозора в виде посещения магазинов, музеев, выставок и прочих культурных заведений. Времени на ведение домашнего очага у неё катастрофически не хватало. Этим занималась Фекла.
 Служанка ещё ходила в вечернюю школу, там на основе ленинских учений и «Капитала», она очень близко познакомилась с преподавателем сего направления, бывшим матросом Елисеем Качановым. Знакомство перешло в большую любовь и не успел Мерзякин опомниться, как Фекла забеременела, вышла замуж и в один из дней в комнате поселился её, теперь законный супруг.
 На семейном совете Мерзякиных, Людмила Прокофьевна получила устный выговор за упущенную комнату от супруга. Было решено, что культурные заведения будут посещаться намного реже и в первую очередь внимание супруги будет обращено на семейные обязанности.
 Так в квартире на одной кухне порой встречались три хозяйки, Груня, Фекла и Людмила, а в очереди по утрам в туалет и в ванную, все остальные жильцы квартиры.
По выходным этот вертеп навещал Сухинин. Агитатора – пропагандиста он узнал несмотря даже на то, что тот был в тельняшке, сатиновых труселях и с сигаретой во рту, квартирант чувствовал себя полноправным хозяином. Своим видом нервировал Груню и вызывал улыбку у Галинки, к матросу она относилась, как передвижному анатомическому экспонату.
-Ещё раз увижу в таком виде и с сигаретой в квартире, то применю физическое воздействие.
-А что имею полное право, - как-то не очень уверенно ответил матрос, понимая, что бывший капитан может в следующий раз без предупреждения перейти от теории к практике.
-Ваша власть так бы строила, как вы делите, - желчно ответил Сухинин. –А о своих правах лучше помолчи.
В следующий раз Сухинина он уже встречал в халате и в турецкой феске. Курсы расширились, как и безбрежная марксистская идеология, понадобилось жильё для прикомандированных. Качанову предложили новую работу, как раз в здании бывшей Харитоньевской гостиницы, пропагандист не раздумывая, согласился, поменяв преподавание, на гостиничный материализм.
-Да, революционер, быстро же ты перековался. Тебе что царь – батюшка запрещал в халате расхаживать? Положили тысячи людей за идею, а сами, как последние мещане!
 Так прошёл год. Некогда уютная квартира превратилась в рядовую коммуналку, а кухня теперь была перепоясана верёвками с вечно сушащимся и не только детским бельём.
Елисей так и не проспал ни одной ночи в этой квартире спокойно. Буквально на следующий день после заселения, он случайно заметил в комнате Галинки странную изрезанную фотографию.
-А это что за снимок? – спросил он Юрку, который уже хотел закрыть дверь перед его носом.
-А это, портрет нашей счастливой семьи.
На матроса с изрезанной фотографии смотрели Лопахины, в том числе на него глядел улыбающийся студент в форме Петербургского университета.
 Ночью ему виделась картина, где он с ножницами в руках режет фотографию. Поначалу Качанов не придавал этому значения, сон был не каждую ночь, зато каждый день старался вспомнить, где он видел это лицо на снимке.
 Елисей с радостью переехал, когда государство предоставило ему служебное жильё в виде комнаты Харитона. Теперь он жил и работал в гостинице «Заря» на проспекте Нахимсона, заведение принимало агитаторов и пропагандистов со всей РСФСР.
 Мерзяев жаловался родному брату:
-Мочи нет Витька от этих старых постояльцев. Мальчишка все интересуется, где я воевал в гражданскую? Как будто армия без тыла не существует? Галинка меня игнорирует, презрительно поздоровается сквозь зубы. Груня и Николас, так те вообще антисоветчики.
-Ладно Антоха, не скули, что - ни будь придумаем.

                *****
  Так и случилось.
 Народный суд не без помощи Мерзяевых и состряпанного дела «о дочери адмирала – предателя», направил Галинку в трудовой лагерь на пять лет, а брата в детский дом.
Груня жила на даче, которая из – за привезённой мебели напоминала уже квартиру на английской набережной. Николасу дали визу только на шесть месяцев. Остальные полгода он жил в Швеции.
  Любителям жёсткой руки достаточно одеть фуфаечку, взять кайло и поработать на свежем бодрящем морозце с небольшим пронизывающим ветерком. Желание участвовать в непроизводительном труде будет уменьшаться с каждым ударом, тем более что ночевать придётся в не очень тёплом бараке и сёрбать баланду, чувствуя себя скорее животным, нежели человеком. А особенно экстремальным ещё не помыться дней десять и делить шконку с быстро размножающимися вшами. Сразу захочется справедливости, честного независимого суда, который почему-то не очень жаловал социалистическую Фемиду, особенно в первые годы советской власти.
             В такой лагерь и попала Галинка. Всё, как обычно. Барак, нары, специфический запах. Вместо профессии, рабский труд, вместо молодости режим, вместо имени, фамилии, отчества – номер.
 -Ты внученька не забывай, что ты доктор и представь, что находишься в командировке или на практике. – А люди всякие бывают, - сказала Груня, смахивая слезу и обнимая Галинку. – О Юрке я позабочусь не беспокойся.
             Та к ней прижалась и положила остриженную голову на плечо.
 -Грунечка, ты только живи.
 -Что – ты детка! Если раньше помру, так вообще в справедливости разочаруюсь! -Сказали, что можно тебя раз в месяц навещать, я приеду обязательно.
             Эти последние слова Галинка слышала перед тем, как закрылась дверь в комнате для свиданий в одной из Ленинградских тюрем.
             Лагерь находился в архангельской области, немного южнее знаменитых Соловков. До революции здесь был карьер, где добывали щебень. От станции нужно было пройти через лес километров семь, с каждым километром виднелось всё больше и больше Белое море. Сам карьер был на возвышенности, с территории лагеря два раза в день до станции по узкоколейке ходил паровоз уже с добытым щебнем и с необходимыми материалами обратно. В бывшем правлении располагалась администрация, в хозяйском доме жил начальник лагеря, а в бараках, вместо наёмных рабочих из близлежащих деревень, жили теперь арестованные. Рядом с лагерем было несколько деревенских домишек, где проходили свидания.
             Вещи у Галинки забрали, выдали спецодежду, сапоги, сводили в баню.
 -Все сдать! – приказал конвойный.
— Это фельдшерская сумка вдруг понадобится?
             Солдат задумался.
             В лагере имелся свой медпункт, который возглавлял фельдшер Сысой Игнатьевич Касьянов, он ещё с царских времён работал на карьере. Пациентов лечил он то йодом, то таблеткой, которая была от всех болезней.
 -Я врач по профессии, смогу сделать перевязку, если что и шину наложить, тут все необходимое.
 -Ладно, забирайте, - ответил военнослужащий, уделяя теперь внимание следующей прибывшей. Другой солдат препроводил Галинку на новое место жительство.
             В бараке стояли двухъярусные нары. Галинкино место оказалось внизу.
 -Здравствуйте, вежливо поздоровалась она с соседкой, лежащей на топчане.
 -Здравствуйте, - ответила женщина, он была на лет десять старше Галинки. –К нашему берегу приплыло новое бревно, - сказала она соседке, которая лежала на верхней койке.
 -Анна Николаевна Игольникова, в прошлом балерина, - заключенная присела, жестом приглашая Лопахину присесть на освободившееся место на топчане.
 -Галина Михайловна Лопахина детский врач.
 -Вам тут Галина Михайловна работа всегда найдётся. –Не могли бы Вы осмотреть мою правую ступню, у меня вроде ноготь врос.
             Доктор произвела осмотр. Она впервые видела стопы профессиональной балерины, пускай балет — это возвышенное искусство, но то, что делают пуанты со стопой скорее похоже на добровольную экзекуцию.
 -За что вас?
 -За язык. Сама я по профессии хореограф, работала в Мариинке. Балет он при любой власти балет.  Не станцевалась с большевиками, ляпнула какому – ни будь проверяющему, что – бы он воплотил идеи марксистского учения в третьей позиции.
 -А Майкова вообще непонятно, как сюда попала, - продолжила балерина. - Её после гастролей оркестра Мариинки по Австрии и забрали. Она так и не смогла перейти из Венского леса в нашу тайгу.
 -Тяжело здесь? – спросила Галинка, при этом выполняя маленькую операцию. –Мне нет, всё так же, как в хореографическом училище. Нагрузки не меньше, да и еда способствует удержанию веса. Тут ещё толчёное стекло в пуанты перед выступлением не подсыпают.   
             Девушка, ровесница Галинки слезла со второго этажа нар и представилась:
 -Софья Павловна Майкова, - сказала она и подала руку. –Музыкант, как-то несмело добавила она.
             Если балерина была от каждодневных нагрузок, как лиственница, которую возьмёт не каждая пила, то Майкова напоминала беззащитную берёзку на историческом ветру.
 -Первая скрипка, - сказала за подругу Игольникова. –Обещала после освобождения бравурный марш сыграть.
             Софья присела рядом.
 -Не знаю, сохраню ли руки после такой адской работы?
 -Ничего с твоими руками не сделается, - доктор теперь имеется, да и на скрипке в отличие от балета можно до самой старости играть. –Видела ты фуэте от шестидесятилетней балерины? – Начну крутиться на сцене, закончу в оркестровой яме с твоими коллегами музыкантами.
             Скрипачка улыбнулась.
 -А мне по моим годам только роль умирающего лебедя в массовке играть.
            Лагерное утро было самым обычным.
 -Давай веселей аристократия, - обращалась балерина к скрипачке, - мы в неоплатном долгу перед трудовым народом и крестьянством.
-Особенно я, которая, кроме скрипки ничего не видела, - попыталась оправдаться музыкантша.
-Скажи спасибо, что норма только для тебя, а не для всего оркестра.
 Галинка кайлом отбивала камень, а после обеда возила его на тачке, к концу смены высилась гора, которая, как вампир высасывала все жизненные соки.
 Было что – то противоестественное, когда Майкова брала в руки кайло, удар о камень был, но со стороны казалось, что щебень нападает на неё, а не наоборот. Балерина держалась молодцом, давала стране план, да ещё успевала помочь подруге.
 За ужином, состоявшим из разведённого обеденного супа, от переутомления не хотелось есть, ложка «плясала» в руках.
 Вечером Галинка, словно коробейник ходила по центральному проходу и выкрикивала:
-Делаю перевязки!
 До отбоя работы хватило.
-Бинты не выкидывайте, по возможности промойте. Закончится зелёнка, йод, помочитесь на чистый бинт, я перевяжу, - говорила она, накладывая повязки на конечности, смазывая угри особенно на шее йодом.
Прошла неделя. Барак напоминал собой общество с разными интересами, но с общими инстинктами. Были бывшие романтичные гимназистки, которые в девятьсот пятом году держали у себя в домах запрещенную литературу и даже прятали революционеров. Пальчики, которые раньше порхали над клавишами рояля или держали иголочку для вышивания и пяльцы, теперь сжимали древко лопаты или ручки тачки.
Ну и уголовный контингент, куда ж без него. Те при любой власти выживали и тюрьма, лагерь, пересыльный пункт были для них родным домом со своими правилами и порядками.
  Галинка с Анной и Софьей были теперь «не разлей вода», вместе в одной бригаде работали, вместе и отдыхали, правда свободного времени у Галинки не осталось. Неженский труд выматывал, заключённые уставали и появлялись травмы.
Прошёл месяц, медикаменты закончились и как раз в этот вечер её вызвали к начальнику лагеря по фамилии Жаба. Он был большой любитель поговорить с вновь прибывшими.
-Не бойся, меня правда он ещё не вызывал на беседу, а Софья Павловна при прибытии в кабинет упала в обморок, - напутствовала Галинку Игольникова.
Макар Христофорович полностью соответствовал своей фамилии, Жаба. Безграничная власть отразилась на его физиономии и на теле. На голове запоминался хищный рот и маленькие выпученные глазки, шея уже плавно переходила в пузатенькое тело с увесистыми ляжками, которые диссонировали с тонкими ручонками. Голос тоже стал тонкий и казалось, что он квакал, а не говорил. Своего детства Макар не помнил толком. Одно из воспоминаний вечные стаканы, вилки, ложки и ножи, которые он вытирал в ресторане, где отец работал на кухне, а потом за выслугу стал официантом. Как же ему хотелось сидеть там в зале ресторана, слушать музыку и беседовать с красивыми и такими недоступными спутницами кавалеров! Потом первая мировая, а после, ветром революции его занесло сюда, где он уже воплотил в жизнь все свои комплексы.
Его кабинет был самой обычной с канцелярской мебелью, зато комната отдыха напоминала скорее спальню. Стояла кровать, кресла и стол, плюс небольшая ванная.
 Вот и сегодня не было ничего необычного. Жаба уже сидел за столом, потчевал себя тем, что было в спец пайке, положенного руководителям его уровня. Картошка, тушёнка, квашеная капуста, зелёные помидоры с чесноком, плюс рыба, колбаса. Перед этим он тщательно проверил, как вымыты стаканы и нет ли изъянов в чистоте вилок, особенно в районе зубчиков. Ресторанный оркестр ему заменял патефон с ещё дореволюционными пластинками.
-Присаживайтесь Галина Михайловна, угощайтесь, снимайте свою сумку, мы не будем сегодня разговаривать о медицине.
-Спасибо. А где можно руки помыть?
 -Ванная комната в полном вашем распоряжении.
             Галинка уставилась в ванной в зеркало, она прекрасно понимала, что последует после еды. Одна её часть говорила, что ничего страшного не произойдёт, тем более что можно ещё и покушать.  Другая- сопротивлялась.
             Она приняла душ, волосы на голове стояли торчком. Но несмотря на всё это она была симпатична.
 -Выглядите очень необычно, особенно причёска, - сделал он комплимент.
 -Спасибо.
 -Прошу к столу, не стесняйтесь.
             Галинка не стеснялась. Уха, потом картошка с котлетами и с кислой капустой. Ела она не спеша, с вилкой ножиком, стараясь абстрагироваться и пропускать мимо ушей монологи начальника лагеря. Тот уже был немного навеселе и поджидал теперь десерт, который уже сидел за столом. Лопахина налила в граненый стакан воды.
 -Давайте потанцуем, - предложил он, ставя вальс на граммофоне.
             Галинка представила его жирные от мяса руки на себе, которые её будут лапать.
 -Матвей Христофорович! Давайте сразу к телу, зачем эти прелюдии на сытый желудок?
             Жаба не стал спорить, разделся и лёг в постель на правый бок, не спуская глаз с приглашённой. Терпения ему хватило ненадолго.
 -Хватит жрать! –  квакнул Жаба.
             Галинка сняла одежду.
 -А можно какую-нибудь романтическую мелодию послушать?
Обнажённой девушке, которую ничем не обделила природа, обычно не отказывают. Христофор встал с кровати, стремглав рванулся к патефону и начал перебирать пластинки.
-«Брызги шампанского подойдут?»
 Арестованная кивнула в знак согласия уже с ложа. Жаба прилёг рядом, сдёрнул одеяло и ….
Доктора вытошнило на тело начальника лагеря. Рвало так, что казалось выходят все обеды за последние несколько лет.
  Пока обольститель подбирал репертуар, Лопахина достала из фельдшерской сумки баночку с марганцовкой, высыпала содержимое в  стакан с водой и наполнила рот смесью. Потом быстро направилась к кровати.
 Жаба верещал. Можно было конечно и перестелить постель, но желудочный сок, в составе которого присутствует соляная кислота и мужская крайняя плоть, вещи несовместимые.
-Вон отсюда, - орал соблазнитель, ретируясь с остатками ужина на теле в ванную.
  Галинку не нужно было второй раз упрашивать. Так быстро она ещё не одевалась, да ещё успевала закинуть кусок жареного судака в рот, закусить хлебом. Потом она взяла пару ломтиков хлеба подругам и часть нарезанной колбасы с тарелки.
 В бараке уже спали. Она легла в свою койку на нарах и уставилась в знакомые доски на потолке, которые выглядели так – же уныло, при свете керосинки, как и днем.
 Потом она разбудила подруг, приложила палец ко рту, и выдала каждой по импровизированному бутерброду с колбасой.
 Игольникова подняла большой палец, поздний ужин пришёлся по вкусу.
«Жаба это так просто не оставит» - думала Галинка утром, выполняя очередную норму.
Следующие два месяца были физически самые тяжёлые в её жизни. От непривычной работы руки распухли, еда не покрывала затраченной энергии. Постоянно хотелось спать и есть. Но с наступлением вечера, она шла и делала перевязки уже из тряпок или из других подручных материалов. Новые медикаменты не поступали.
Христофоров затаился и только выжидал удобного момента.
  Светлым пятном в этой лагерной тьме, были Грунины визиты, которые происходили в домике для свиданий.
-У нас всё хорошо, - оптимистично говорила она, глядя на исхудавшую Галинку с перебинтованными руками.
-Груня, как я выгляжу?
 Агриппина смотрела своими васильковыми глазами в Галинкины очи и сдерживая слёзы, говорила:
-Исхудала маленько, а так молодцом. Юрка привет тебе передаёт, у него новый друг в детском доме появился. –Ты давай, налегай на пирожки. Эти с фаршем, эти с капустой, такие, как ты любишь. –Кофе с корицей в термосе специально для тебя. Погода хорошая, я от станции все семь вёрст прошагала до тебя, даже и не заметила. С солдатиком одним вместе шли, Востриков его фамилия, на сержанта в учебке учился. С наших краёв он, как оказалось.
 –Вот тебе мази, вата, бинты, зелёнка, всё, как ты просила. – Тебе практики хватает?
-Хватает Груня, - сказала Галинка, показывая свои перебинтованные руки.
-А что с письмом?
-Подробный ответ пишут, - также невозмутимо ответила служанка.

                *****
Груня не рассказала Галинке, как она приходила к профессору, а тот её не принимал ни дома ни в больнице. Наконец, Груня подловила его на улице рано утром, когда Новицкий выгуливал овчарку Нору и сам заодно совершал утренний моцион.
-Что Вы меня всё преследуете? – недовольным тоном начал разговор бывший Галинкин наставник.
-Кушай Норочка, - Груня присела на корточки, развернула свёрток и торжественно вручила собаке хороший кусок ливерной колбасы.
-Нора «Фу!», - дал команду хозяин.
Собака, повинуясь воспитанию, взяла от Груни колбасу и положила рядом. Она ничего не понимала. Где её любимица, которая во время Нориной болезни носила её на руках и колола уколы? Где Валентин, Галинкин кавалер? Овчарка всё слышала, что происходило в спальне, когда профессор с супругой отсутствовали. После таких встреч могли появиться человеческие щенки и собака с удовольствием их бы охраняла и научила звонко лаять. А хозяин ничего не делает, чтобы всё было, как раньше.
-Валентин в Германии по контракту, не ломайте ему и мне жизнь! – отчитывал Груню профессор. -Никаких писем в защиту Лопахиной я писать не собираюсь, навязались тут всякие на мою голову!
-Ах ты бес плешивый! – Кто это всякие? – Отец адмирал, это всякие! А ты-то сам из Рюриков будешь? -не сдержалась Агриппина. – Сказал бы, что боишься.
Новицкий взмахнул рукой, давая понять, что разговор окончен, Нора ткнулась мордой о Грунино колено и так жалостливо посмотрела на неё, что у служанки дальнейшие слова по поводу профессора застряли в горле.
  Утро было безнадёжно испорчено, но не для всех.
Уличная безымянная кошка учуяла запах колбасы, затаилась около дерева, дождалась, когда эти непонятные люди и тем более непонятная собака, уйдут. Схватив колбасу, она побежала к своим котятам. По пути ей встретился один из  кавалеров, к которому она была неравнодушна, особенно в марте, тот тоже был не против перекусить. Схватка была короткой, материнский инстинкт победил. В этот день у котят открылись глазки, мамино молоко было особенно вкусным, а ещё колбаса, которая легко поддавалась молочным зубам.

                *****
  В этот раз, на свидание Груня приехала не одна, а с Фадеем Валериановичем Федоровым. Больница, где работала Лопахина, расширялась и решено было при ней сделать автопарк специальных машин. Начальником автопарка и должен был быть Фадей.
Сам он был из семьи потомственных железнодорожников. Отец его Валериан Прохорович, был машинистом на паровозе. Семья получила служебную квартиру около Финляндского вокзала. Во время выступления Ленина на броневике около того же вокзала, Фадей, совершил свой первый рейс на паровозе вместе с отцом, правда, вместо кочегара. Кидать уголёк ему не очень понравилось, поэтому он перешёл работать в парк автомобилей при той же железной дороге.  В гражданскую воевал на стороне красных в знаменитой армии Буденного, но, как водитель при госпитале. После окончания войны получил новое место работы, познакомился с Галинкой, напросился на свидание, на которое, она уже не смогла прийти.
Фадей был не очень высокого роста, среднего телосложения, носил очки. Вообще он представлял собою типичного интеллигента, которого можно встретить, переступив порог любого политеха.
 Так и сидели они в комнате для свиданий втроём, перебрасывались ничего не значащими фразами.
-Груня, Галя ко мне равнодушна, -  сознался Фадей, когда они шли назад на станцию.
-Тут уж я милок тебе ничем помочь не могу. Представь, что придёшь после работы уставший, дома хочется увидеть милого сердцу человека. Она всегда была «папиной дочкой», а ты по внешности не очень-то на Михаила Петровича похож.
Следующее свидание было без Груни. Фадей прибыл со щенком английской породы «Бигль».
-Фадей, выручи, пожалуйста, - упрашивала его Груня. – Николас приболел.  Галинке подарок передали, - она, показала на резвящуюся собачонку. Так и скажи, от Лизаветы.
 -Хорошо, в виде исключения, - ответил он, не смея отказать.
             Галинка кушала ставшими традиционные пирожки, запивая их кофе. Собака сидела рядом и смотрела.
 — Это подарок от Лизаветы из Англии, - кавалер вспомнил, о чем говорила Груня.
 -Можно положить ей кусочек пирожка на нос, - она без команды его не съест, - сказал гость. Я её всю дорогу этому трюку учил.
            Галинка заинтересовалась. Взяла кусочек и положила, собака смирно сидела.
 -«Кушать», - приказал Фадей, бигль мгновенно проглотил еду.
 -Ой какой ты умный, - Галинка, взяла щенка на руки и приблизила к нему лицо.
             Собака, повинуясь рефлексу, уцепилась за её нос своими молочными зубками.
             Фадей, показав мгновенную реакцию, крикнул «фу».
             Собака как ни в чём не бывало спрыгнула на пол и начала играть с мячиком.
 -Такая я теперь стала, что на меня даже щенки бросаются, - с  грустью произнесла  Галинка.
 — Это рефлекс, эта собачья порода вытаскивает из нор лисиц и барсуков за нос, - оправдывался опешивший Фадей, доставая белоснежный платок и пытаясь им вытереть капельки крови от собачьих зубов.
 -Теперь я, значит на барсука похожа! -Не трогайте меня! – Резко произнесла Галинка, впадая в истерику.
      Она плакала навзрыд. Фадей стоял, держа в руке носовой платок. Собака, запрыгнула Галинке на колени и чувствуя свою вину, принялась её облизывать. Фадей, осмелев, сел рядом, поглаживал по спине.
 -Вы же видите, что я не люблю Вас!
 -Я всё вижу и понимаю. Сегодня Вы мне нравитесь намного больше.
 -Что тут может нравиться? Лысая, да ещё и с распухшим носом?
 -Вы мне нравитесь именно такой, сразу видно, что Вы человек со своими слабостями. А любовь, любовь нужно заслужить.
             Собака в подтверждении его слов звонко тявкнула.
             Фадей и бигль глядели на неё.
 -Закройте пожалуйста на секунду глаза.
             Галинка закрыла. Фадей скомандовал псу: «сидеть». Собака села на задние лапы, приоткрыла пасть, на морде красовались очки.
 -Открывайте.
             Девушка открыла глаза, улыбнулась.
 -Можете Галина Михайловна, дать кличку пёсику.
 -А можно Чапа? У меня собачку в детстве так звали.
 -Конечно, можно. –Чапа, Чапа! – Позвал Гардей.
             Щенок уютно расположился на Галинкиных коленях и собирался отходить ко сну.
 -Вы кушайте, кушайте. Это наши осенние яблоки, мама специально для Вас выбирала.
             Конец свидания проходил в более дружелюбной атмосфере. Галинка задавала вопросы о работе, Фадей обстоятельно на них отвечал. Чапа вылизывала руки хозяйки, доказывая преданность и заодно леча своим языком.
 -Хирург новый у нас в больнице Василий Иванович Чагин, я с ним ещё с гражданской знаком, вместе служили. А так вроде ничего нового.
 -Нам к сожалению пора Галина Михайловна. –До свидания.
 - До свидания, приятно было пообщаться. –Пока Чапа.
             Собака передними лапами упёрлась в Галинкины ноги и всем видом упрашивала её пройтись.
 -Не в этот раз, - сказала она, гладя её по голове.

                *****
На следующее утро её вызвали к начальнику лагеря. Жаба выглядел осунувшимся, съёжившимся, форма теперь местами свисала с его тела.
-Ты Лопахина врач?
-Детский врач, - поправила его Галинка.
-У меня сын тяжело заболел. В местной больнице ничего не смогли сделать. Твои коллеги сказали, что транспортировки до Архангельска он не выдержит. Так, что выручай.
-А где пациент? – уже профессионально спросила Галинка.
- Дома, сейчас на машине поедем.
  День обещал быть солнечным. Наступала такая пора, когда природа уже засыпала и каждый час землю мог покрыть снежный саван. Стоял уже лёгкий, бодрящий морозец.
До усадьбы начальника лагеря доехали быстро. Вокруг рос вековой хвойный лес. Дом с мезонином располагался на пригорке, казалось, что он ждал своих бывших хозяев, что – бы они, на веранде, укрыв ноги пледом, держа в руках чашку чая или стопку местной ягодной наливки обсуждали глобальные проблемы начиная от протекающей крыши, заканчивая жизнью австралийских аборигенов.
  Мальчишка лет десяти лежал в гостиной, солнце освящало нимб спинки кровати. На фоне этого света его лицо было уже мертвецки бледное. Рядом сидела мать, но из – за бессонных ночей за жизнь сына, невозможно было определить сколько ей лет, в глаза бросались только потрескавшиеся, постоянно шепчущие губы.
-Здравствуйте, - сказала Галинка. – Где здесь можно помыть руки?
-Здравствуйте, ответила Евгения, мать мальчика. – Проходите сюда в ванную.
-Как все произошло? – Задала вопрос Галинка, вытирая разбитые от работы руки полотенцем. Чапин язык действительно помог, ранки и ссадины затянулись значительно быстрее.
-С мальчишками играли около речки, пускали кораблики. Промочил ноги, сразу домой не пришел. Мы Виля сводили в баню, да видно поздно. Наутро жар, кашель.
Галинка присела около больного. Потрогала лоб, тот был едва теплый, пульс тоже еле прощупывался, в старину в таких случаях уже посылали за священником. Жаба стоял рядом с супругой и смотрел на доктора, как на последнюю надежду.
-Нужно из Ленинграда привезти лекарство. У профессора Новицкого оно имеется, вот его адрес, сказала она, записывая карандашом на бумажке. Нужны ещё шприцы для инъекций.
-Все найдем, - отец ребенка и исчез.
-Вам Евгения, сделать ванну с горячей водой и поставить рядом ведра с холодной. На плите пускай стоит большая кастрюля с водой и чайник. –Я в лес, приду через пару часов, дайте мне корзинку.
Женщина дала небольшую корзину для грибов, Галинка припустила в тайгу. У неё было такое же состояние, как в детстве, когда она сидела на камне и упрашивала небо, чтобы добрый дядя адмирал к ней вернулся. Так и сейчас, она упрашивала теперь бабку Варвару, что – бы она ей помогла, заодно вспоминала лекции Михкельсона.
«Варварушка, помоги пожалуйста» - бормотала она, обходя деревья и отыскивала глазами нужные растения и грибы. Сейчас она была похожа на лошадь, которая природным чутьем вывезет седока из внезапно настигшего в степи бурана.

                *****
На первом курсе, после сдачи зимней сессии, к ним в аудиторию ввалился мужчина средних лет в шубе, в одной руке он держал бубен, в другой колотушку. Под изумленные взоры будущих врачей он спел и станцевал необычный шаманский танец.
-Я получил отсрочку, через месяц меня забирают в действующую армию. – Кто хочет посещать факультативные занятия по альтернативной медицине, то прошу записываться.
 Так Галинка познакомилась с Борисом Дмитриевичем Михкельсоном, врачом, который долгое время жил с народами Севера. Был он один из немногих исследователей, которые с точки зрения медицины исследовали шаманские методики.
-На Севере больных не всегда лечат традиционным способом, - начал он свою ознакомительную лекцию. Когда больной уже находится в приграничном состоянии, то вызванный родственниками заболевшего шаман, порой творит чудеса и человек исцеляется. –Современная медицина пока не может объяснить, как это происходит, но я Вас познакомлю с одной методикой, которая поможет Вам в вашей будущей профессии.
 Галинка радостная, в самом благодушном настроении пришла домой. Не снимая обуви промелькнула на кухню и с котлетой во рту была «застукана» Груней.
— Это, что ещё за повадки такие? – «возмутилась» Агриппина.
-Груня, а Харитон сегодня придет?
-Наверное.
-Так у тебя шведская семья получается, двое мужчин и ты, мы на лекции сегодня такое проходили.
-Эка, как на тебя весна действует. Хорошо, что Харитон не слышит, а то по домострою за такие речи, получила бы ты вожжами по одному месту. А потом он бы высказался про систему образования и место женщин в нем.
После сытного обеда, который состоял не только из одних котлет, Галинка пошла к Груне в комнату, та только прилегла на кровать.
-Груня, мне нужно провести эксперимент.
-Ты ещё на первом курсе, тебе ещё рано над людьми измываться, лучше Чапу
попроси.
             Собака, услышав свое имя, примчалась в комнату, думая, что без нее не обойтись.
 -Тут нет ничего сложного, лежи, как лежишь, я тебе дам посмотреть текст на немецком, а потом ты его запишешь. – Ради науки.
 - А это не больно? – после долгих уговоров произнесла служанка.
 -Уснешь и все, я даже посуду за ужином вместо тебя помою.
             Груня согласилась.
 -Смотри текст.
             Галинка дала посмотреть страничку сказки о Калифе аисте Вильгельма Гауфа на языке оригинала. Потом она ввела служанку в транс, из которого она вышла после звонка в дверь.
             Юрка пошел открывать, а Груня проснулась. Дед Харитон прошествовал на кухню. Мальчишка рассказал ему о событиях в школе.
 -Держи, - сказал гость, протягивая грецкие орехи, завернутые в газету.
 -Груня сейчас придет, над ней Галинка опыты ставит.
 -Медицина – произнес с почтением Харитон и обрисовал круг руками, показывая безбрежность познаний.
 — Возьми листик и карандаш, - напиши пожалуйста.
             Груня, никогда не знавшая немецкого, взяла карандаш и написала текст.
 -Чудно, - сказала испытуемая, - как он туда поместился? –  она подошла к зеркалу и осмотрела свою голову.
           Оставшиеся занятия по альтернативной медицине посвящались запоминанию материала и самое главное, поиску их в неведомо каких извилинах собственного головного мозга.
 -Наша жизнь подобно отрывному календарю, - начал свою лекцию Михкельсон. - За день наш мозг записывает беспорядочно информацию, ночью её сортирует, напоминая сном о ней. К концу нашей жизни это уже настоящая летопись. Вы, подобно хорошему архивариусу, должны знать, где какая информация находиться. Хороший шаман, это умеет, плюс ему помогают различные травы, о которых мы сегодня и поговорим.
             На последнем занятии были экзамены. На столе были билеты, только не было определённой темы. Галинке попалась задача по алгебре, тема из курса физики и стихотворение Лермонтова, которое она учила в гимназии.
             Через положенные тридцать минут, не без труда, она нашла страницы календаря в своей голове и их переписала.
             Экзамен был сдан, а упражнения, почерпнутые на этих лекциях, частенько помогали ей при сдаче экзаменов.

                *****
             Ягоды, грибочки, тоненькие, как ниточки, растения о которых мало кто знает, все складывалось в корзину. На одинокой березе она срезала гриб чагу. Когда она, уже запыхавшись направлялась к дому, стояла тишина и первые снежинки начали белить лесной ковер.
             В доме было натоплено. Ванна готова, на плите булькала кастрюля и чайник.
 -Муж велел Вам передать, что медикаменты будут доставлены завтра утром.
 -Отлично, - сказала Галинка, побежала мыть руки и сразу же на кухню. Она высыпала часть содержимого, набранного в лесу в кастрюлю, размешала половником. Через минуту по дому пошел запах, который бывает в лесной чаще жарким летом, сразу после обильного не затяжного ливня. На стенках кухни от открытой дверцы печи, танцевали огненные блики.
       Доктор взяла ведро, зачерпнула этот вар и аккуратно, стараясь не расплескать вылила его в ванную.
             В чайнике она заварила грибочки и ягоды можжевельника, искрошила туда ветки малинника.
-Раздевайте ребенка, сейчас отнесем его в ванну, - приказала врач, переливая отцеженное варево в кружку.
             Вдвоем они перенесли мальчишку, положили в горячую ванну. Тело никак не отреагировало.
 -Поднимайте его.
             Мать приподняла его над ванной, Галинка схватила ведро холодной воды и вылила её на тело больного.
 -Опускайте.
             Процедура продолжалась несколько раз, пока Виль не задышал чаще. Галинка закрыла ему нос, тот через пару секунд, повинуясь рефлексу открыл рот. Доктор влила ему отвар. Его стошнило, она опять продолжила процедуру, а грибы и ягоды свою. У больного начался жар.
 -Давайте его перенесем назад, - сказала доктор.
             Виль теперь лежал опять в кровати. Отвар взял из организма последние силы, которых осталось совсем немного.
             Евгения пошла на кухню за третьим отваром из ягод брусники и клюквы и обильно сдобренных медом. Дверца печки была закрыта, а язычки пламени продолжали плясать на стенке кухни. Галинка, вспоминая уроки, что-то подвывала, не хуже шамана.
 -Ты ведьма, - с ужасом произнесла Евгения, передавая своеобразную медовуху.
             Галинка не стала перечить, опять зажала нос и когда больной открыл рот, влила полкружки отвара.
             Через пятнадцать минут Виль уже «плавал» в собственном поту.
 -Давайте меняйте белье.
             Потом мальчишка начал бредить и метаться. Мать сидела рядом, держа его за руку. Галинка в это время кушала обед, который за её отсутствие приготовила жена начальника лагеря. Капуста, морковка, брюква, перловая крупа и свинина хорошо про тушились. Наваристый мясной бульон был не хуже супа. Чай с черничным вареньем и с сушками прекрасно подошёл для ужина. На улице уже шел снег.
             Больной теперь кашлял, казалось, что кашлем он хочет вытащить заразу, засевшую в нем. Мать давала ему пить отвар. Галинка прошлась по гостиной, которая была совмещена с библиотекой. В углу стоял «Бехштейн» белого цвета, а на нем, как ни в чем ни бывало несмотря на все катаклизмы, лежала скрипка в открытом футляре, рядом была стопка нот.
             Арестантка подошла к ней и легонько пальчиком поддела струну. Инструмент издал чистый звук, как бы приветствуя и говоря, что есть вещи, которые вечны. Ноты были с различными вальсами, особенно почему – то бывшие хозяева предпочитали Вивальди и Чайковского.
             Галинка хотела сесть за рояль, сыграть по памяти этюды, но взглянув на свои разбитые руки, поняла, что музыкой она ещё нескоро займётся.
             За окном падали снежинки. Не снег хлопьями, а именно снежинки разных размеров, форм и узоров. Лопахина вышла на крыльцо, подставила ладони и так приветствовала долгожданный снег, которому уже не очень радуешься, когда он выпадает в середине апреля.
             В доме Евгения зажгла свечи. Запах воска был домашним и создавал соответствующую атмосферу. Мать не выдержала и уснула в кресле. Галинка ещё раз осмотрела больного и мысленно поблагодарила бабку Варвару и Бориса Дмитриевича.  Организм Виля взбодрился, но ненадолго. Если Жаба в ближайшие сутки не привезет лекарство, то болезнь вернет свое. А пока, врач давала ему отвар, вытирала пот и сопли, которые появились.
             На утро прибыл ещё более исхудалый отец со всем необходимым, как нельзя кстати. Теперь у Виля была температура и он бредил.
             Галинка открыла коробку со знакомой вакциной, положила шприцы и иголки в кастрюлю с кипятком, через некоторое время сделала первый укол, через три часа второй, а ещё через три третий.
             В организме больного теперь развернулась настоящая война. Десант из лекарства отвоевывал у болезни пространство.
             На следующее утро больной открыл глаза и встретился с сидящей напротив него Галинкой.
 -Привет.
 -Здравствуйте, - ответил он.
 -А это доктор тетя Галя, Вилюша, - сказала мать.
 -Что теперь? –спросил Жаба.
 -Ещё сутки поколю, а потом его нужно в больницу или в госпиталь.
             После суток Жабу было не узнать, казалось, что за эти двадцать четыре часа он вновь заполнил себя, а Галинка наоборот исхудала, заострился нос и впали глаза.
             У отца было прекрасное настроение, кризис миновал, сын шел на поправку, сегодня утром перед отправкой в больницу Виль с ложечки ел куриный бульон, лучшее народное средство в таких случаях.
 -Проси что хочешь, - по – барски сказал начальник лагеря Галинке.
 -Я хочу, что – бы было все, что положено фельдшеру, медикаменты, перевязочные материалы и ваты побольше.
 -А вата зачем?
 -Вы у супруги спросите, она Вам расскажет. –А для коллектива хочу взять книги из Вашей библиотеки сколько унесу и скрипку с нотами.
             Жаба рассмеялся.
 -Санки я тебе не дам, сама донесешь.
 -Мне скатерть ваша с вышитыми петушками очень понравилась, подарите на память.
 Скатерть то тебе в бараке зачем? А скрипка?
 -Договорились? –не ответила на вопрос доктор.
 -Договорились. Бери столько, сколько унесешь.
             Галинка сняла скатерть с обеденного стола, вышла на улицу и расстелила её на выпавшем снегу. Потом вернулась в дом и начала опустошать библиотеку новых хозяев. На скатерть аккуратно складывались томики Чехова, Тургенева, Гоголя, Лермонтова. Потом она крепко завязала два конца скатерти, третий подсоединила к двоим, а за четвертый тянула. Получились импровизированные сани. В центре книжного изобилия лежала скрипка. На ремне весела фельдшерская сумка.
             Жаба стоял, на крыльце, наблюдал, это был уже не заботливый отец, а снедаемый комплексами начальник лагеря.
 -Правильно жена сказала, что ты ведьма, - с желчью произнес он.
             Галинка взглянула на него, тот не смог выдержать взгляда и отвел глаза.
 -Не хворайте, - от всей души пожелала доктор и пошла уже по снежной дороге к своему бараку.
             Скатерть с вышитыми под хохлому петушками, была соткана из отличнейшего льна, который справлялся с такой необычной нагрузкой. Галинка частенько останавливалась, поправляла съезжавшие книги. Ноги не очень радостно ступали к деревянному зданию.
             Барак был пуст, все были на работах. Галинка сложила все томики под свою койку. Открыла футляр с инструментом, легла на кровать и начала подцеплять струны. Скрипка послушно отвечала, а перед Галинкой вставали эпизоды исчезнувшей жизни.
             После работ у Майковой наступил один из счастливейших часов.
 -Возьмите Ваш инструмент пожалуйста Софья Павловна, - торжественно произнесла Лопахина.
             Не каждая мать так прижимает свое дитя, как музыкантша прижала свою скрипку.
 -Спасибо большое, - только смогла вымолвить она и принялась осматривать инструмент.
 -Теперь ей повеселее будет, глядя на сияющую подругу, - подметила Игольникова.
             После ужина Галинка вышла на центральный проход и сказала:
-Начальник лагеря подарил нам книги и скрипку -Сегодня после перевязок, я буду читать Чехова.
             Люди зашумели со всех углов послышались крики:
 -Докторша спятила, лучше бы чего поесть принесла.
 -Кому здесь эта музыка нужна? –За день так напашешься, а тут это пиликанье.
             Галинка не обращая ни на кого внимания, читала вслух рассказы Чехова, как учитель, ходя взад и вперед по центральному проходу. В бараке установилась тишина, которую нарушала лишь Майкова, что-то репетируя.
             После окончания чтения рассказов музыкант вышла в центр барака, было видно, что она волнуется перед такой аудиторией. Потом собралась и сыграла по памяти «Вальс цветов» из «Щелкунчика». Через несколько минут было такое ощущение, словно чистой тряпкой провели по грязному, закопченному стеклу и взору открылся иной мир.
             В бараке возникла тишина, каждый слушал, представляя, что – то свое. «Кто завтра будет читать?» —спросила Галинка.
 -Можно я завтра почитаю Лермонтова? – Изъявила желание бывшая гимназистка, а ныне арестованная под номером 42.
 -Конечно, можно. Лермонтов всегда актуален.
             На следующий день было маленькое чудо. Народ после ужина уже с нетерпением ждал концерта и во время выступления гимназистки, многие по памяти читали Лермонтова вместе с ней.

                *****
             Юркина жизнь в детском доме шла своим путем. Как всегда, коллектив разделился на мелкие группки и Юрка входил в группу «бывших». Тех, против кого восстал рабочий класс и негодующее крестьянство. Так уж сложилось, что эти бывшие, получившие ещё то образование, лучше учились и были намного эрудированнее своих сверстников. Зато другие, быстрее сбивались в стаи, что – бы колотить бывших поодиночке.
             Юрку они не трогали, видя, что тот не будет вступать ни в какие диспуты, а недолго думая даст сдачи.
             Детский дом находился недалеко от их семейной дачи в здании бывшего летнего клуба, перестроенного теперь под все времена года.
             Никаласу визу обещали открыть только в конце декабря. Груня так и жила на даче и, как в былые времена ходила к Пии за молоком, теперь для Юрки.
             Ярри и Пия остались совсем одни. Пекка обосновался в Эстонии, а остальные дети и внуки жили теперь в Финляндии, государственная граница была не далее, как в пятнадцати километрах. Корову держать уже не было сил, а для козы Муки, энергии ещё хватало. Груня покупала от них молоко, делая ещё сыр и творог со специфическим запахом.
             К детскому дому она обычно подходила к большой перемене. Юрка ждал её в парке на той же скамейке. Казённой еды ему не хватало и Грунина молочная кухня всегда была, кстати. Мальчишка рассказывал, что произошло за сутки.
 -Не спеши, - назидательно говорила Груня.
 -Груня, нас построили на школьном дворе и какой-то мужчина в военной форме, предлагал отказаться от своих родителей за дополнительное питание.
 -А ты?
 -Я не отказался.
 -Ну и зря, кусок хлеба лишним не бывает.
 -Груня, ты это серьезно?
 -Отказался бы понарошку.
 -Люди, которые отказываются от своих родных, они же как «перекати поле».
 -Где хорошо, там и Родина, - продолжала гнуть свою линию Груня.
 -А разве не от каждого человека зависит, что – бы на его Родине было хорошо?
 -Вас Лопахиных ничего не переделает. Третье поколение и все те же идеалисты. Надо же как – то к жизни приспосабливаться, - сказала Груня, потрепав его          по кудрявым волосам, а потом улыбнулась.
             И Юрка улыбнулся, поняв, что служанка его провоцировала. На выходные, Лопахина забирал к себе Сухинин.
 -Давай становись моряком, я тебя всему выучу, а то Гришка все танками грезит, говорит, что будущее за ними.
             Через месяц Юрка пришел за молоком с ещё одним мальчишкой.
 -Груня, а нельзя ещё приносить молока моему другу его Парамоном зовут.
 -Так ты весь детский дом приводи следующий раз, - не очень приветливо ответила Груня, рассматривая нового товарища.
 -Сам Парамон с деревни под Архангельском у него мамы нет.
 -И у тебя мамы нет – парировала Груня, коза же нерезиновая, больше коровы молока дать не сможет.
 -Я могу мамину брошь продать. – вставил Юркин друг.
 — Вот, что соколики, - переменила тему служанка. - На субботу или в воскресенье ступайте к Ярри с Пией, поможете чем сможете, голодными точно не останетесь. Тем более ты Парамон парень деревенский, подскажешь, покажешь Юрке чего он не знает.
*****
             Парамон Поморов был с Архангельской губернии. Закончилась мировая война и к ним с солдатами, вернувшимися с фронта, «пожаловала испанка», болезнь, от которой погибло людей не меньше чем в войну. У матери мальчишки все началось с обычного кашля, а на третий день её уже не стало.
 -Мамочка не умирай, я вырасту, сделаю такое лекарство, которое исцелит от всех болезней.
             Лукерия, гладила сына по голове, пыталась улыбнуться, подбодрить его, но болезнь взяла свое и она истлела, как и восковые свечи, которые горели около нее.
             После гражданской, отец второй раз женился. Почти каждый год беременной мачехе было не до пасынка, плюс мальчишкин вздорный характер, который не каждый выдержит, ни отцов ремень, ни вожжи не помогали.  Парамон пошел жить к бабушке Устинье по матери. Учился он прилежно, а директор школы не раз говорил родным, что с такой головой, как у Парамона нужно учиться в университете.
 -Ты давай Парамоша садись на поезд и дуй в Петербургх.  Помнишь ученый тут у нас в избе ещё до войны жил все на лодке ходил, всякие водоросли собирал.
 -Помню бабушка, я ему ещё помогал их сушить.
 — Вот тебе его адрес, может и найдется что-нибудь для тебя в большом городе.
 -А как же ты бабушка?
 -А что я? «Кто-нибудь да схоронит», —сказала она, вытирая кончиком платка набежавшую слезу. –Возьми на дорогу от матери и от меня кое – что скопилось. Материнскую брошь я не стала в Архангельске выменивать, а все остальное бусы, кольца, обменяла на николаевские рубли. Отцов серебряный наградной портсигар не хотел меняльщик брать, так еле уломала. Я себе немного оставлю на похороны, остальное себе забирай.
             Бабка закрыла со вздохом маленькую шкатулку, обклеенную блестящей бумагой, на которой уже было не разобрать узоров, на дне которой покоились два николаевских червонца, гробовые.
             Дождавшись подводы, которая с лесом шла в Архангельск, Парамон отправился вместе с ней. Устинья ещё долго стояла на дороге, на которой четко были выдавлены следы от колес, а внука и извозчика Федора, приходившегося дальней родней, уже не было видно. Она бы ещё постояла, но солнце село за деревья, день передавал эстафету ночи. Она ещё раз перекрестила их двоих, а дома зажгла лампаду святому Николаю.
             Федор помог купить билет на поезд до Ленинграда.
             В вагоне было не протолкнуться, но через часа два почти все пассажиры вышли в уездном городке, верхняя полка освободилась, мальчишка взобрался на неё. Дерево ещё держало тепло от прежних пассажиров. Он завернулся в ушитую отцовскую шинель, ещё с первой мировой. Поезд тронулся, Парамон, приложил палец к замерзшему стеклу, что – бы через маленькое окошечко глянуть на станцию. Купе общего вагона стало пустым.
             Неожиданно перед ним возникло лицо мужчины с щетиной, с зачесанными назад соломенными волосами и с не очень приятным взглядом.
             Мальчишка глазом не успел моргнуть, как в шею уткнулось лезвие ножа.
 -Давай все, что есть. Рыпнешься, горло перережу, шинелью закрою, до Питера никто тебя не хватится.
             Парамон понял, что сопротивляться бесполезно. Вытащил из мешочка, с пришитой на нем матерчатой иконой, который висел на шее, деньги и брошь.
 -Брошь от мамы.
 -Я последнее не забираю, - сказал уголовник, даже не дотронувшись до драгоценности, но со спокойным сердцем беря деньги.
             Он также бесследно исчез в темноте поезда. Парамон поцеловал брошь, пощупал руками шею, чувство, что остался живой, пересилило утрату денег.
             Через час он уже спал, с окна немного дуло, а в вагоне вовсе не топили.
             В здании Финляндского вокзала тоже было нежарко, за окном шел дождь. Парамон сидел на краю скамейки, левое бедро упиралось в ногу спящего человека в пальто. Бабкину еду он уже давно съел, но его все – равно знобило, почти каждую минуту он смотрел на окна вокзала в надежде, что кончится дождь. Ещё вновь прибывший смотрел на людей, за все время, проведенное на вокзале, он за всю жизнь  не видел такого количества. Каждый человек шел по своим делам, со стороны все это казалось каким-то огромным полотном на ткацком станке со снующими в разные стороны челноками.
             Наконец дождь закончился, сквозь традиционную дымку просвечивало солнце. Он спросил у одного пожилого мужчины адрес. Тот обстоятельно все рассказал и для пущей убедительности указывал направление тростью.
             Парамон подошел к Неве, на которой плясали солнечные блики, да орали вездесущие чайки, глянул на Троицкий мост и пошел в сторону бывшей биржи.
Профессор по указанному адресу уже не жил, а не очень разговорчивая новая квартирантка ничего не смогла сказать путного про его новый адрес, да ещё и нагрубила. Нежданный гость тоже не остался в долгу, одарив её солеными поморскими словечками.
             Парамон вышел из парадной. Ветер разогнал облака, показав на некоторое время цвет петербургского неба. Он сел на скамейку, теперь спешить было некуда, солнце приятно грело, потом он подложил под голову сидр и уснул.
             Проснулся мальчишка от холода, тело знобило, поднялась температура. Приезжий вспомнил, что старичок, когда рассказывал, как добраться до профессора, говорил о больнице, как об одном из ориентиров. Парамон припомнил маршрут, до больницы было около километра.
             Поморов встал со скамейки и пошёл. Всё тело ломило, он уже маршрут делил на отрезки, потом на метры, рукой держась за дома. Улицы в это время были пустынны, да и весь его внешний вид не представлял интереса для особой категории граждан.
             Показалось здание больницы с кое-где горящими окнами. Парамон сделал ещё одно героическое усилие, открыл дверь и чуть было не ввалился в приёмный покой.
             Дальше Поморов ничего не помнил. Очнулся он в палате, где кроме него было ещё человек двадцать. Волос на голове уже не было, одежда была больничная, а пальцы правой руки намертво держали брошь в мешочке.
             В палату вошла медсестра.
 -Больные, осмотр будет через пять минут.
 -Как фамилия? – обратилась она к пациенту.
 -Поморов, Парамон Михайлович.
             Медсестра сняла грифельную табличку и печатными буквами мелом написала «Поморов».
             Врач, производивший обход, был похож на вчерашнего старичка, только трости не хватало.
 -Как состояние? – привычно спросил доктор.
 -Уже лучше, - ответил больной.
 -Где Вы живете?
             Поморов кратко рассказал доктору о своих злоключениях.
 -А что у меня за болезнь?
 -Тиф. Вы вовремя молодой человек пришли. Ещё пару дней полежите, а дальше даже не знаю.
 -В детский дом сдадим, как раз в субботу машина из него за медикаментами прибудет, мы его и отправим – решила судьбу медсестра.
             Так Парамон оказался соседом Юрки по койке. Учился он великолепно, знаний первое время не хватало, но он быстро все наверстал, а любимым предметом была химия.
             У Парамона были все задатки гения, но все портил его несносный характер. Он всех задирал, а когда играл в шахматы, то хотелось за его несносный язык треснуть доской по голове или заклеить рот, из которого вылазили колкие обидные фразы. Если ученика вызывали к доске по математике или физике, то, когда вызываемый брал в руки мел, Парамон обычно говорил:
 -«Порадуй знаниями» или «Сегодня не твой день».
             Учитель делал ему замечание или вызывал к доске, давая самый сложный пример или задачу. Поморов решал её «с листа», вызывая ещё большую ненависть возомнившего невесть что «ботаника».
 -Что ты все за мной ходишь «Ломоносов»? Иди подкалывай кого – ни будь другого – хмурясь говорил Юрка.
  –Я ж не со зла.
 — Это будешь Кости рассказывать.
Банда Гаврилы Кости насчитывала человек десять, которые были первые по физкультуре и в последних рядах по точным и естественным наукам.
             Все шло к тому, что Парамону, лекция «как жить в коллективе» будет зачитана, где – ни будь в укромном уголке. Юрка в одиночку ничего не сможет поделать, да и ему самому перепадет за такого товарища.
             На субботу воскресенье Сухинин, как обычно забрал Юрку.
 -А можно я на следующие выходные приду с другом, а то его отдубасят, - попросил Лопахин.
 -Давай с другом.
             В квартире у Сухининых, во время обеда, Парамон вел себя хорошо, даже выучил пару фраз на японском, чем произвел эффект на Юмико. Александра же его проигнорировала. Глава семейства сегодня был в «дальнем походе» на Кронштадт.
             Парамон хотел съязвить по поводу её ещё девчоночьей внешности, но решил промолчать.
             Зато, когда с Гришкой он играл в шахматы, все его колкости вылезли наружу. Юрка следил за партией и легонько пинал Парамона ногой, что – бы тот не забывал, где находиться, но тот не унимался.
 -Ничья, - сказал Лопахин, оценивая партию.
 -Ты кем хочешь стать Парамон? – спросил Гришка.
 -Я буду ученым, создам лекарство от всех болезней.
 -Прибереги тогда колкости до того времени, когда у тебя будет авторитет. А сейчас ты никто и звать тебя никак. Учись жить в коллективе.
 -Я умею, - перебил его Парамон.
 -Ты умеешь жить в своем собственном придуманном мире. В жизни все немного сложнее и за каждое слово и поступок нужно отвечать. -А за твои шалости отвечает Юрка и мне придется как другу ему помочь, как и тебе.
 -Я сам разберусь, я в помощниках не нуждаюсь.
 -Хорошо. –Сам так сам. Я улажу твои старые проблемы, а ты начинай с чистого листа так, как считаешь нужным, только Юрку следующий раз не вмешивай.
 -Что Вы меня все учите! Ещё и ваша старорежимная бабка с советами лезет!
             Может Парамон и дальше начал перекладывать свои проблемы на чужие плечи, но Юрка дал ему «леща», оборвав на полу фразе. Гость не с кем не прощаясь вылетел на оперативный простор Ленинградских улиц.
 -Может не надо его спасать? – задал вопрос Гришка, складывая фигуры в шахматную доску.
 - Тяжелое детство, тиф дал на язык осложнение - попытался отшутиться Юрка.
             Поморов шел в неизвестном направлении, минуя мосты и проспекты.
              У города сегодня было противоположное Паромону настроение. Стоял штиль. Осеннее солнце расцвечивало гранитные набережные в розоватые цвета, металлические и чугунные части строений приятно глазу отливали, хоть и не благородным металлом. Львы, творения рук человеческих, словно котята, блаженно жмурились и подставляли солнцу свои частенько промокшие бока. В такой день прощаешь городу все 360 дождливых и 5 штормовых дней.
             Гостью с севера сразу вспомнились родные места, отец, мачеха, бабуля. Как он едет домой на поезде. Ноги сами направились в сторону Финляндского вокзала, а голова начала соображать, как без денег попасть на поезд.
             На вокзале было также многолюдно. Поезд отходил через час, а Парамонов в нетерпении обходил здание, перебирая в уме различные планы по поездке в родные края. Он на минуту присел на лавочку и невольно обернулся на кашель.
             Мужчина, сидевший рядом уже перестал кашлять и прятал носовой платок в карман штанов. Ни одеждой, ни лицом, он не отличался от тысяч и тысяч пассажиров.
 - Газы, ещё с Первой мировой, - как бы извиняясь сказал он. Если бы не доктор Михкельсон, то давно бы меня и моих сослуживцев не было. Травами Борис Дмитрич нас вылечил.
 -А где сейчас ваш доктор? – из вежливости спросил Поморов, глядя на вокзальные часы, до отправления поезда оставалось меньше часа.
 - Не знаю, он все о тайге мечтал. – А ты куда едешь? – переменил тему мужчина.
 - Домой в Поморы, не прижился, я здесь.
 - Ну и зря. Это раньше простому люду в университеты было не попасть, сейчас только учись. - Ты кем хочешь быть?
 -Теперь даже не знаю. Мне химия очень нравится.
 - Так иди получай образование, пока есть возможность, а твои Поморы никуда не денутся, все там спокойно, я только что с Архангельска приехал в командировку. Будешь хорошим специалистом, добро пожаловать на наш завод. Неужели ты хуже Михкельсона? Что ты за помор, если от какого – то синяка под глазом сразу домой? – Не прижился, - собеседник, пожал в недоумении плечами.
             Парамон получил вторую затрещину за этот день и неизвестно какая больнее. Его самолюбие было уязвлено.
             Он даже не заметил, как мужчина встал и пошел к выходу. А новый ленинградец решил «остудиться», прогулявшись от Адмиралтейства до Лавры. Теперь в его голове были сплошные открытия, и он уже представлял, как в таблице Менделеева будет и его химически элемент со скромненькими латинскими буковками, большой и маленькой.
             В следующий четверг после учебы в парке под кронами древних лип и на шуршащем ковре из цветных листьев, состоялась «конференция». С одной стороны, присутствовало с десяток друзей Кости, с другой — трое. По отсвечивающемуся «фонарю» Поморова, было видно, что профилактическую беседу с ним уже провели.
 -Я прошу прощения за поведение Парамона, - начал Гришка.
             Хоть он и был Юркин ровесник и лицом был похож на отца, но по всем остальным качествам, он был скорее похож на своего японского деда, даже тембром голоса.
             Гаврила понял, что физически его друзья товарищи сильнее, но победа может достаться очень дорогой ценой. По сути, это была Северная и Южная Америка доколумбовой эпохи. Южную в лице Кости можно было нейтрализовать, убрав вожака, как пали государства Инков и Мая. А вот с Северной пришлось бы повозиться, Чингачгуки Юрка и Гришка были вполне автономны, им были не нужны вожди.
              Этот друг Лопахина явно «темная лошадка», думал Гаврила. И хоть на всякий случай у его бригады было припасено пару кастетов, но он нутром чуял, что у Гришки есть аргумент повесомее.
             У Сухинина за спиной, под ремнем брюк, были дедовы нунчаки, которыми он умел неплохо пользоваться, на даче отрабатывая удары. Александра кидала в него свернутой в комок бумажкой, а он, уже наловчившись, мгновенно сбивал летучую мишень.
 -Предлагаю нам с тобой выкурить «трубку мира» в виде настоящей гаванской сигары. Кто последним затянется, тот и выиграл, - Гришка, протянул главному «физкультурнику» сигару.
             Изделие ручной работы и по красивой легенде с частичками пота от прекрасных ляжек не менее прекрасных кубинских креолок, оказалось в руке Кости. Сигара была обернута в фольгу на которой вытеснены три золотых кольца. Гришка позаимствовал её из деревянного ящика отца. Сигары были подарены ещё в довоенную пору Невельским.
             Кость развернул сигару от фольги, предал Гришке, тот достал специальный ножичек, отрезал кончик и раскурил её от отцовской зажигалки.
             Так может выглядел первый матрос Колумба, который попробовал табачку от индейца. Гришка закашлялся, глаза вылезли из орбит, он передал сигару Кости.
             Тот имел больший опыт в курении, но даже самый забористый самосад не шел с этим табаком ни в какое сравнение. Он тоже закашлялся после затяжки.
             Стороны подошли ближе. Сигара была опять в Гришкиных руках, потом у Гаврилы. Противники уже плакали, кашляли, сплевывали непрерывно, никто не хотел уступать.
             В ход теперь пошли морально – волевые качества.
 -Предлагаю ничью, - сквозь кашель просипел Кость.
 -Согласен, - ответил Гришка, делая последним затяжку, давая понять, что на самом деле выиграл он.
             Парамон хотел, что – то сказать, но Юрка перехватил сигару от Гришки и вложил её в разомкнутые уста.
             Поморов кашлял, плакал, вытирал сопли, слюни и слезы одновременно.
 -Когда захочешь ляпнуть очередной экспромт, представь, что во рту у тебя эта сигара, - назидательно произнес Лопахин.
             Инцидент был исчерпан. Кость удалился со своей ватагой, а Юрка с Парамоном под звук шуршащей листвы провожали Гришку.
 -Спасибо, что помог, - прощаясь Юрка, пожимал Гришкину руку.
 -Большое спасибо, - сказал Парамон.
 -Не за что, теперь можешь жить с «чистого листа».
 -Я таких друзей больше не найду, поэтому буду меняться.
 -Надеюсь в лучшую сторону? – спросил Гришка.
 -А как же.

                *****
             Раз в неделю по субботам супруга Никласа шла в шведское посольство. Предупреждённый дежурный консул её уже ждал, Лизавета, используя свои связи договаривалась о звонке. Прошло то время, когда через «барышню» можно было разговаривать из квартиры или с телеграфа со Стокгольмом.
             Груня снимала верхнюю одежду, садилась на место секретарши под шведским гербом и ждала звонка. Не успевали настенные часы пробить три пополудни, как звенел телефон и супруга слышала в трубку знакомый голос, со знакомой интонацией и с неправильными ударениями.
             Если бы кто-нибудь слышал их беседы, то ни за что бы не поверил, что это говорили люди, давно перешагнувшие седьмой десяток.
             Николас ещё раз причесывался перед звонком, надевал пиджак, накрахмаленную сорочку, галстук и рукой проверял не отросла ли щетина, которую сбрил утром. Каждый раз он испытывал волнение.
 -Привет милый, пришла к тебе на телефонное свидание, - слышал супруг веселый Грунин голос в трубке.
 -Я сижу около твоего портрета, слышу твой голос и мне кажется, что ты со мной. В русском посольстве сказали, что откроют мне визу на полгода в конце декабря.
 -Будешь заместо Деда мороза у нас.
 -Я уже дни считаю.
 -Я тоже.
             Так обычно начиналась беседа, которую по времени и по финансам оплачивала любимая племянница, но которой порой доставалось от Николаса.
 -Почему ты ничего не делаешь, что – бы Галю освободили?
 -Дядюшка, я делаю все возможное.
 -Ты же поставляешь свою продукцию в Россию, значит поддерживаешь этот режим!
 -Николас, если бы я могла, то не поставляла. В Европе сейчас кризис, а в Россия начинается индустриализация.
 -Ты поддерживаешь этот режим, - гнул свою линию упрямый родственник.
 -Если я уйду, то мое место займет другая фирма, которая будет не столь щепетильна в вопросах морали. А ты дядя пойдешь к семьям моих сокращенных высококвалифицированных рабочих. И будешь им втолковывать, что работу они потеряли только потому, что честный человек сидит в тюрьме в России, а они от этого теперь в Швеции без работы, без куска хлеба и с детьми на руках. Думаю, тебя «искупают в аплодисментах». Если был бы хоть один шанс, я бы им воспользовалась для освобождения. Сейчас кризис, почти все средства я потратила на выкуп патентов. Через год полтора, если положение не улучшится, то придется распрощаться с Лондоном.
             После «свидания» Груня выходила на улицу, видя все в радужном свете. Но вскоре глаза опять видели прежнюю картину теперь большого областного города.
             Несколько раз после «свидания» за старушкой ходил детина в военной форме и в будёновке. Сегодня она не выдержала, и сама подошла к нему.
 -Зачем ходишь за мной?
 -Слежу.
 -Так я что шпион?
 -Все, кто заходят в посольство, - шпионы, - сказал он окая.
 -Шел бы ты лучше пахать.
 -Зачем? –удивился наблюдающий. Я недавно женился, государство комнату в общежитии дало, наблюдаю за людьми, воздухом дышу. –А в деревне так не постоишь.
 -Ну да, там работать надо.
 -А звать – то тебя как?
 -Кузьма Маляшкин я.
 -Следи Кузя, я  спешить не буду.
             В ноябре Груня была у Галинки. Перед этим забрала собаку у Фадея.
 -На временное пользование беру Чапу.
 -Чапа, охраняй Груню, - сказал Фадей. – Передайте письмо Галине Михайловне.
 -Обязательно передам.
             До лагеря Груня добралась без происшествий. Бигль бежал впереди, иногда забегал в лес, вспугивал вездесущих ворон, лаем показывая, что она ещё успевает бдить за старушкой.
             Галинка сидела в натопленной избе и, как всегда, кушала Грунины пирожки со всевозможными начинками.
 -Ты извини Галя меня, что без разносолов к тебе. Через месяц Николасу дадут визу на полгода, так я ему длиннющий список составила, что ему привезти. –В этот раз ты выглядишь получше.
 -Начальство все – таки решило оборудовать санитарную часть. Я там доктор пока в единственном числе, плюс фельдшер. Тяжело, но занимаюсь своим любимым делом.
 -Да, Чапа? – сказала она, показывая собаке руки, которые не надо больше вылизывать.
             Чапа уютно расположилась у нее на коленях.
 -Теперь тебе практики на всю жизнь хватит.
 -Да уж.
 -От Фадея тебе письмо.
 -Спасибо, - сказала Галинка, беря конверт.
 -Как у Вас с ним отношения?
 -Да пока не знаю, если честно.
 -В этом вопросе я тебе не советчица, но одно скажу, что мужчина должен быть с руками и самое главное, что – бы ты могла под него подстраиваться и он под тебя. А то будете как два барана, всю жизнь проверять у кого лоб прочнее.
             Галинка ничего не сказала, гладя собаку.
 -Как Юрка?
 -Наверное, это у всех Лопахиных по мужской линии, заведено кого – ни будь спасать. Друг теперь у него с этих краев, вдвоём приходят кушать. У Ярри работают, свои обеды отрабатывают.
-А Юре не тяжело?
 - Держится. Я мальчишек к ответственности приучаю.
 -Через труд?
 -А как по – другому?  -А так молодцом, вытянулся, учится хорошо. Сухинин на одни выходные его забирает, в другие у Ярри с Паромоном работает. –Ты кофе то пей, а то остынет. –Я ещё немного посижу, пойду сегодня пораньше засветло.

                *****
             Наступил Новый год, а потом Рождество. К Галинке теперь заявились в расширенном составе. Фадей, Юрка, Николас и Груня с собакой. Мужчины освободили бабулю от поклажи, сами несли провиант, который передала через Николаса Лизавета. Идти пришлось сквозь пургу, так что по прибытии в лагерь они были похожи на снеговиков, в том числе и Чапа – копия   снеговика, только собачьего. Николас поддерживал Груню, что – бы её не унесло ветром.
        Изба для свиданий преобразилась. Из мешков достали бумажные гирлянды, на край стола поставили маленькую елочку, которую тоже нарядили. Разостлали белоснежную скатерть с рождественскими мотивами. Стол буквально ломился от закусок, салатов и второго в виде картошки и всех видов мяса и слабосоленой семге нашлось свое место.
             Фадей даже притащил ведерный самовар, который уже грел воду в сенях, сжигая в трубе шишки.
 — Это тебе от Лизаветы, - поздравлял Николас Галинку. – Я ей каждый раз говорю, что –бы она тебя освободила, но пока не получается.
 -Я знаю, Николас, передай ей спасибо за все.
 -Она ещё медикаменты передала.
 -Ой совсем забыла. «Мужчины одеваются и выходят из избы», —приказным голосом произнесла Груня.
             Гости, бурча покинули помещение.
 -Примерь, - сказала служанка, передавая Галинке шелковое лазуревое платье.
 - Но платье ещё зачем?
 -Как зачем? Ты же женщина! А дамы в любой обстановке должны оставаться дамами. Этому меня ещё маменька учила! –Давай помогу.
             Галинка сняла свою лагерную робу, положила на печь.
             Груня, видя её исхудавшее, тело, которое было цвета растения, которое никогда не видело света, то чуть не расплакалась.
-«Окунись»  - Груня налила в таз теплой воды.
 -Давай, давай переоблачайся. –Тут духи ещё Лизавета передала. Платье подошло, оно было как раз под цвет глаз и сережки, как оказалось, нелишними.
             В дверь уже начали стучать.
 -Ещё десять минут побегайте, - был Грунин ответ.
             Через десять минут у всех мужчин вырвался возглас восхищения. А Чапа, не веря глазам от такого пере облачения, даже понюхала платье и чихнула от цитрусового запаха духов.
             Открыли шампанское. Николас, как галантный кавалер обслуживал дам. Юрка налегал на еду. Фадей же ел, но как-то без аппетита и частенько поглядывал на Галинку. Та делала вид, что не замечала, но иногда их взгляды пересекались.
             Перед десертом в виде различных печений и кекса с изюмом и цукатами, Юрка подсел к сестре. Груня разгребла жар в печи и поставила всю сдобу на прогрев.
 -У тебя как с Фадеем все серьезно?
 -Поживем увидим, - неопределённо ответила сестра.
 -Если он будет плохо вести, то мы с Гришкой его поколотим.
 -Ах ты мой защитник, - Галинка обняла брата.
 -А ты когда за него замуж выйдешь меня не забудешь?
 -А кто тебе сказал, что я за него выйду?
 -Я же вижу, как вы переглядываетесь.
 -Ты одно с другим не путай. Семейная жизнь это одно, а родственные связи совсем другое.
 — Значит не забудешь?
 -Как же о тебе можно забыть? –Я же твоя сестра.
 -А Парамон говорит, что сестра сестрой, а в случае чего, может тебя из квартиры выгнать. Я даже Груне об этом разговоре сказал.
 -А Груня как отреагировала?
 -Покрутила пальцем у виска, потом сказала, что ты в отца, а он на дурные вопросы не отвечал.
 — Вот так? – сестра воспроизвела жест.
 -Похоже.
 -Я думаю, что к этому вопросу мы никогда не вернемся
 -А мне Фадей, кстати, нравится, всю дорогу интересные истории рассказывал, а с Николасом он все о технике болтал.
 -Груня говорит, что друг у тебя в детском доме появился.
 -Парамон.
 -Тот самый?
 -Да. По началу думал, что навязался на мою голову, а сейчас я уже привык. Он соображает намного быстрее, чем нормальный человек и все его беды от этого.
             Подошел Фадей.
 -С Новым годом Галина Михайловна. Вам очень идет весь этот наряд.
 -Особенно прическа, - ответила девушка, проведя рукой по стоящему ёжику на голове.
 - Волосы обычно отрастают. -Надеюсь я увижу Вас в скором времени в полном великолепии?
 -Конечно. Спасибо Вам за письма, я с каждой весточкой узнаю Вас все лучше и лучше.
 -Я стараюсь Галина Михайловна.
             Может они ещё о чем – ни будь поговорили, не исключая погоду, но самовар закипел, чай был уже в заварнике. Лизавета знала толк в этом напитке и оригинальный чай с Цейлона, разлитый по чашкам, наполнил комнату запахом далекого и таинственного острова.
             Внезапно за столом возникла тишина, за окном тоже все стихло.
 -Давайте встретим следующий Новый год в том же составе – предложил Николас.
 -В том же составе, только дома, - сказала Груня и осеклась.
 -Встретим, главное здоровье, уверенно произнесла Галинка – это я Вам, как медик говорю.
             Чапа гавкнула, подтверждая слова хозяйки.
*****
             В бараке уже все спали. Галинка поставила украшенную елочку около печи. Подкинула дровишек, в «буржуйку», не став будить прикорнувшую от тепла дежурную, которая уснула, держа в руках томик со стихами поэтов «Серебренного века».
             Потом она присела на свою койку, повесила сумку с медикаментами на спинку, легонько толкнула в бок Майкову. Та приподнялась и около её лица оказался бутерброд с пряной говядиной и не только.
 -С Новым годом, - шепотом сказала Галинка.
 — Это лучший подарок, - Софья сразу, словно собака не накинуться на еду.
 — Вот к скрипке запасные струны, ноты, канифоль.
 -Спасибо,
- Да не за что. –Вы главное — играйте, для многих это лучшее лекарство.
-А мне сейчас снился сон, что я в Венской опере играю на Рождественском балу.
 -Сон в руку, значит, так и будет.
             Потом она разбудила не сгибаемую Игольникову.
 -С Новым годом Анна Николаевна. Подарок Вам принесла, держите.
 -Спасибо, - сказала балерина, беря бутерброд с пряной говядиной, паштет, рыбу, ножку курицы, сыр и десерт.
 -Надеюсь, это не повредит моей фигуре, - попыталась пошутить она и стала с удовольствием кушать бутерброд и разворачивать подарок.
             Когда в её руках оказались новые пуанты, она прослезилась здесь в первый раз, прижимая к сердцу абсолютно ненужную для лагерной жизни вещь.
 -Галя, Вы сейчас подкинули меня на небо, где нет всего этого, сказала она, озирая спящий барак. Только в лагере понимаешь, как мало нужно для счастья человеку.
*****
             Пролетели ещё два года. Лагерь постоянно расширялся. Дворянки закончились, на их место начали поступать родственницы партийных деятелей, которые ратным трудом заглаживали вину своих мужей, отцов или братьев.
             Галинка была главным врачом санчасти, были у нее уже свои помощники, она могла уже спать на топчане в собственном кабинете, но каждый вечер она ходила в барак, делала перевязки и слушала чтение классики вперемежку с игрой на скрипке Майковой. Музыкантша пошла на повышение и работала теперь в конторе, выписывала наряды и прочие бумаги.
             Порой барак напоминал храм, где прихожане хором читали молитвы. Хорошая литература возвращала к жизни. Томик классики заменял библию для  человека.
             По мере возможности ставили спектакли. Художественным руководителем была Игольникова.
 -Дамы, текст — это вторично, - учила бывшая балерина. -Вы передайте зрителю ваши эмоции с помощью движения.
             Анна Николаевна показывала и мгновенно преображалась и даже ничего не слышащий в барачной акустике Станиславский с последнего ряда, поверил бы в игру актеров и понял развитие пьесы.
             Раз к Галинке в санчасть прибыл Жаба. Та закончила обход и оформляла медицинские карточки.
 -Здравствуйте Макар Христофорович, с чем пожаловали?
             Начальник лагеря замялся.
 -Ну у меня проблема мужского свойства.
 -В чем она заключается? – спросила доктор и пошла к рукомойнику вымыть руки. -А Вы пока раздевайтесь, - Лопахина стала вытирать полотенцем руки.
             Пациент со спущенными штанами был жалок. Вся Галинкина злость на этого «земноводного» мгновенно прошла.
 -Да, - тут уже макать в баночку с марганцовкой не поможет, да и стерся орган как-то у Вас. Помню пару лет назад ещё что – то было, а теперь корешок какой – то.
             Жаба начал краснеть.
 -Если не вылечишь, то с завтрашнего дня пойдешь опять в каменоломни, - пригрозил он, - пытаясь надеть нижнее бельё и штаны.
 -Вы портки пока не одевайте. –вы обо мне не беспокойтесь. –А вот с вашей болезнью можно действительно всего лишиться, если другой врач проболтается. Как-то не вяжется венерическое заболевание с кристально честным образом последователя марксистских учений.
 -Ведьма. Я это всегда знал. Лечи давай.
 -Я детский врач, а Ваше заболевание проходила только на практике, - произнесла она, снимая с полки тяжеленный медицинский том.
             Жаба стоял, врач читала. Наконец Галинка не спеша нашла нужную страницу.
 -Написано, что поврежденную часть надо отрезать, сейчас инструмент продезинфицирую.
 -А может есть более гуманный способ?
 — Это самый действенный, малую нужду справлять сможете.
 -Хватит глумиться!
             Галинка обработала орган. Жаба, покрытый потом без стона перенес эту неприятную процедуру.
 -Выпейте таблетки и завтра на перевязку.
             Чертыхаясь, Макар Христофорович, начал одеваться.
 -Два свидания в месяц.
 -Вылечишь, тогда посмотрим.
             Раз в месяц, Груня обязательно приезжала, теперь приезжал ещё и Фадей. Письма от него Галинка получала регулярно. Начиная от бумаги, заканчивая каллиграфическим почерком, письмо веяло пунктуальностью и обстоятельностью.
             Внешний облик Фадея не претерпел никаких изменений, всегда отутюженные брюки, свежая сорочка и прическа.
             Вот и сегодня он был свеж с румянцем во всю щеку. Галинка ела уже традиционные пирожки перед этим откушав картошку, кислую капусту с хорошим шматом жареной свинины.
             Фадей рассказывал новости, Чапа уже привычно примостилась на руках будущей хозяйки и требовала взглядом всего лишь маленький очередной кусочек. А иногда они замолкали, оба пугаясь неизвестности после освобождения Галинки.
             Медицинская слава врача росла, она даже пару раз выдирала зубы, поврежденные кариесом и вот однажды к ней пришли.
             Заместитель начальника соловецких лагерей Митрофанов Игнат Устинович, с самого детства мучился от атопического дерматита, чего только не перепробовали эскулапы, но каждую ночь он чесался, оставляя на постели частички кожи. Шея его была всегда расчёсана и пунцового цвета.
 -Вы знаете, это не мой профиль, но я попробую.
 -Вы же врач! – произнес пациент, с надеждой в голосе.
 - У моего первого учителя была похожая болезнь. Она говорила, что её нельзя вылечить, но можно ослабить её действие. — Это наследственное?
 -Да, мой дядя всю жизнь страдал от этого.
  –Вы можете подождать пару часов, мне нужно посмотреть соответствующую литературу.
 -Хорошо, я зайду после обеда.
             Галинка оделась и пошла в лес. Забралась на сопку, где виднелось Белое море, от солнца теперь оно отливало синевой. Недавний шторм отломил ветку березы, которая теперь «плакала» соком. Врач слизала несколько капель, под «перекличку» летящих в Лапландию гусей.  На вершине было так хорошо, что нестерпимо захотелось домой и это придало дополнительные силы.
             Она встала спиной к сосне, подставила лицо солнцу, облокотилась о ствол затылком и закрыла глаза, стараясь абстрагироваться.
 -Билет номер восемь «атопический дерматит», - сказала она сама себе, вспоминая Михкельсона и тот экзамен.
             Она полностью расслабилась, согнула в локтях руки, ладони направила друг на друга. Через пару минут ладоням стало тепло, энергия от них преобразовалась в шар, который поднялся в небо.
             Перед глазами возникла избушка, она видит себя со стороны и целительницу Варвару, которая ей что – то рассказывает и объясняет, потом она делает из трав при Галинке мазь.
             Так раз за разом она прокручивала в мозгу эту картину с каждым разом все приближаясь к цели.
 -Берёшь эту траву, этот корень и лепестки от другого растения. –Это меня ещё моя бабушка научила, она тоже этой болезнью мучилась-вспоминала Галинка разговор.
             Из транса она   вышла, когда с грохотом ударились друг о друга буксы перецепляющийся вагонов со щебнем.
             Галинка быстро записала информацию карандашом в прихваченный блокнотик, ещё раз поблагодарила Варвару и преподавателя, который научил нужной премудрости будущих врачей.
             После этого сеанса у неё уже была такая слабость во всем организме, словно она в одиночку загрузила дневную норму камня целой бригады. Теперь она отчетливо слышала звуки в каменоломне.
             Придя в кабинет, она выпила воды прямо из носика чайника и прилегла на койке для осмотра, ожидая прихода Митрофанова. Тот не заставил себя долго ждать.
 -Баня через каждые три дня и сделать мазь по этому рецепту.
 -Поможет?
 -Есть пословица: «Все люди разные, а воспитывают их одинаково». Так и с любой болезнью, на каждого человека любое лекарство действует немного по – разному.
 -Спасибо за откровенность. Если поможет, то я у Вас в неоплатном долгу.
             Галинка хотела его попросить о досрочном освобождении, но воспитание и врачебная этика не позволили ей это сделать, хотя она с неделю корила себя.
             А в апреле, когда на Севере света становиться все больше и больше, снег отступал, давая дорогу первой траве и цветам. Галинку вызвал к себе Жаба. На сей раз стол был не накрыт. Начальник был в пресквернейшем настроении. Перед ним лежала папка, которую он мял в руках, вымещая злобу на картоне и бумаге.
 -Чем ты его опоила? – без всяких предисловий набросился на Галинку Жаба.
 -Кого опоила?
-Митрофанова.
 — Это врачебная этика, я не имею права говорить о болезни пациентов.
 -А я говорю, что ты ведьма и опоила его. Не может человек в добром здравии сделать так, что – бы твое дело пересмотрели. –Ты, оказывается невиновная, отца твоего реабилитировали, и квартирка твоя возвращается. –Ещё раз спрашиваю, чем ты его опоила?
             После этих слов Жаба показался не таким уж и противным, вернее она его даже не слышала. Перед глазами теперь стояла Нева и они с Юркой стоят на балконе и долго смотрят на бесконечное течение.
 -Ты оглохла что – ли? –На кого я теперь санчасть оставлю? Только все наладилось, только план начали выполнять!
 -На партию.
 -Вон отсюда!
             Не попрощавшись Галинка, буквально вылетела из кабинета и вышла на улицу.
             Картину, которую она увидела, немного подпортила ей настроение.
             Виль с другими мальчишками кидался снежками в заключённых, построенных на ужин, со злостью приговаривая ругательства. Промахнуться было тяжело.
 -Перестаньте сейчас же. Это же люди – сделала Галинка замечание.
 — Это не люди, а заключенные, - они враги, раз суда попали, - даже не задумываясь ответили мальчишки.
             Вырастала новая поросль для которых люди были только по эту сторону колючей проволоки.
             Вечером она поделилась своей радостью с подругами.
 -Я обязательно схожу к Вашим родным, передам приветы.
 -А у меня никого нет, все эмигрировали. –Передайте привет за меня Мариинке, - сказала Игольникова.
 -А мои родители переехали в Херсон к родственникам.
 -После освобождения арбузов накушаешься! – мечтательно произнесла балерина.
 -Вам тоже не мешало бы климат сменить Анна Николаевна, — это я Вам, как медик говорю.
 -Освободимся, посмотрим, - уже философски ответила она.
             В субботу в день очередного свидания её забрал Фадей. Все добро бывшей заключенной поместилось в фанерный чемодан, который он нес, а Галинка несла на плече кайло.
 — Это ещё зачем? – недоумённо спросил Федоров, кивая на шанцевый инструмент.
 -На долгую память.
             Чапа, повинуясь инстинкту бегала по лесу, не забывая лаем проинформировать о своем местоположении. Вспугнула даже зайца-русака, который перебежал дорогу. Бигль уже был профессионал своей породы, Фадей иногда ходил с ним на охоту. Чапа завидев нору и почуяв животное, была неудержима и без всякого страха лезла туда, вытаскивая за нос лису или барсука порой больше себя.
             На вокзале взяли билеты в купе. Ехать предстояло день, ночь, ранним утром поезд должен был прибыть на Финляндский вокзал. Весь день они общались, под звук дребезжащих подстаканников и колес, которые стучали: «домой-домой», «домой-домой».  А ночью Галинка забрала Чапу к себе, та с удовольствием разместилась под одеялом.
             Фадей тоже разом уснул.
             Часа в четыре, когда добропорядочные граждане спокойно спят и видят сны, дверь в купе легонько приоткрылась.
             Папа с сыном уже обворовали почти весь вагон, осталось последнее купе. Отец присаживался на корточки перед нижней полкой, а потом вставая медленно на носки, коленями приподнимал её. Сын не по годам профессионально вытаскивал ценные вещи и «чистил» содержимое. Тут требовался особый талант, чтобы «жертвы» ничего не замечали. Ключи у них были от всех купе, была ещё небольшая тонкая железка, которая спокойно приподнимала засов.
 -Давай пошли, хватит на сегодня, - шепотом сказал отец, который пообщался с Паромоном.
 -Я быстренько в последнем купе проверю, что у пассажиров под подушкой, - сказал сын, вошедший в азарт.
             Просунутая железка легонечко отодвинула засов, злоумышленник тихо-тихо вошел в купе, склонился над Галинкой, стараясь просунуть руку под подушку, где обычно пассажиры хранили ценные вещи. Только рука начала ощупывать, предплечье и уже коснулась подушки.
             Собака все слышала и эту «Лису» она решила не выпускать из пасти. Чапа, выждала момент, ринулась с рычанием из-под одеяла, цапнула вора за нос. Схватила так, как она вытаскивала лис и барсуков из нор.
             В купе одновременно раздался рык, вой, плач, Фадей, мгновенно оценив ситуацию, выкинул незваного гостя из купе, закрыл дверь, достал из-под подушки пистолет, успев передернуть затвор. Чапа недовольно урчала, не понимая почему ей не дали удержать добычу.
 -Что случилось? – спросила заспанная Галинка, спустив ноги на пол.
             С другой стороны двери происходила настоящая драма. Перепуганный мальчишка с разодранным носом, отец, прикладывающий носовой платок, к ране, который сразу краснел от крови.
 -Папа, больно, - приговаривал он.
 -Потерпи Игорек.
             Кровь не останавливалась.
             Фадей вкратце под недовольное Чапино урчание рассказал о случившемся.
 -Доктора, позовите, доктора кто – ни будь! – уже кричал отец, чей сын стал жертвой собачьих зубов.
             От крика начали открываться двери купе.
 -Я пойду помогу, - решительно произнесла Галинка.
 -Сидеть, - так же решительно ответил Фадей, - без нас разберутся.
 -Но я же доктор!
 -Там не такая страшная рана, проживет и с разодранным носом.
 -Я пойду гляну.
             Фадей прислонился спиной к двери.
 -А я не пущу. Я обещал доставить Вас в целостности и сохранности, а там этот уголовник в отместку за сына ещё пырнет Вас ножом.
             Никогда ещё они так близко не стояли друг от друга.
 -Что Вы себе позволяете? Кто вам дал право так поступать?
 -Человек всегда стоит перед выбором. Мне важнее Ваша жизнь, чем нос этого ворюги.
 -Но это же ещё ребенок.
 -У этого ребенка есть отец, пускай он с ним и разбирается.
             Галинка как-то по-особому взглянула на Фадея, ничего не сказала и опять легла в постель. Чапа примостилась в ногах хозяйки.
             В вагоне же тишины не наблюдалось. Пассажиры устроили самосуд над семейством, обнаружив пропажу вещей, на ближайшей станции сдали воров милиции.
 -Больше так не делайте Фадей Валерьянович, - назидательно сказала со своего спального места Галинка.
 -А больше и не будет. Я всегда знал, что Вы меня не любите. Приедете в Ленинград, познакомитесь с каким – ни будь доктором.
 -Ах Вы об этом? О приземлённом?
 -Да об этом. Давайте лучше спать, а то совсем перессоримся.
             Ранний ужин тоже не прибавил тепла в их отношения.
             Город на Неве встретил их мелким моросящим дождичком и хмурым небом, даже дома, выкрашенные в желтый цвет потускнели и отсвечивали сыростью.
             Они вышли на улицу. Галинка в одной руке держала чемодан, в другой кайло.
 -До свидания, не надо меня провожать, пока Чапа, - сказала Галинка. - Я собаку заберу потом.
 -До свидания, - стараясь не смотреть на нее, отстранённо ответил Федоров.
             Чапа гавкнула и просунула голову для поводка.
             Фадей шел домой, как человек, принявший решение. Собака, мгновенно почувствовав настроение хозяина, семенила рядом, не делая никаких попыток лишний раз пометить территорию или куда – ни будь ткнуться носом.
 -Фадей, - позвала его Галинка.
             Тот сделал вид, что её не расслышал.
 -Фадей! – ещё раз и громче уже крикнула она.
 -Ну что ещё?! – Уже сквозь толпу спросил он, оборачиваясь.
 -Я тебя буду ждать, как Джульетта на балконе.
 -Когда? – с мгновенно просветлевшим лицом спросил он.
 -Я тебя буду ждать вечно.
             Фадей помахал ей рукой и пошел домой уже более оптимистической походкой.
             Галинка, несмотря на дождик, решила пройтись пешком. Она шла не спеша. Вспоминала. А город словно специально намывался к её приезду. Прохожие правда сторонились её, но вновь прибывшую это несколько не
волновало.
             Около дома из парадной вышла уже совсем седая Степанида.
 -Галинка, ты что – ли? –спросила удивлённо она, близоруко щурясь.
 -Я тетя Степанида, как раз к Вам хотела за ключом зайти.
 -Тут такое было! В двадцать четыре часа велели хозяевам освободить квартиру, даже дверь опечатали. -Пошли.
             Галинка поставила чемодан и инструмент около своей квартиры, а сама вместе с запыхавшейся соседкой поднялась на этаж выше.
 -Я ключи в шкатулке хранила. Вот и понадобились.
 -Спасибо.
 -Если что, обращайся, мы ж соседи.
 -Я потом зайду, гляну, может чего не хватает, хочу уборку сделать.
 -Заходи, подберем тебе инвентарь.
 -Ещё раз спасибо.
             Галинка, содрала печать, открыла дверь в квартиру. Она была пустая, старые хозяева забрали все вещи и свои запахи. Сейчас в ней пахло так же, как и в самый первый день, когда она с мамой и братом приехали в Петербург.
             Даже под слоем краски проступают зарубки, которые делал каждый год отец на Галинкин День рождения, отмечая на дверном косяке её рост. Кухня, столовая, спальня, её комната, комната Богдана, кабинет адмирала, спальня маменьки со стоящей кроватью на том же самом месте. Кровать была сделана из дуба и была одним из подарков маменьке на новоселье. Братья постарались и спальное ложе со всевозможной резьбой по дереву, было действительно рукотворным чудом, благодаря своему весу, кровать стояла на своем месте при любом строе.
             Остальные комнаты были без мебели, но она прекрасно помнила, как все было и что где стояло и как будет все размещено. Хозяйка возвратилась. Зажгла печь и камины, которые тягой приветствовали её.
             В каждой женщине, наверное, есть инстинкт хозяйки, мужчина приходил с охоты, выполнив свой долг, а женщина обустраивала пещеру или иное жилище.
             Так и Галинка все смотрела и решала куда что поставит. Она добралась до Груниной комнаты, но та была заперта на новый замок. Галинка подергала ручку, та не открывалась.
 -Странно, на Груню не похоже, - подумала она.
             Потом она приняла ванну.  Вернее, лежала в ней,  отмокала за все годы лагерной жизни. Даже вздремнула малость. А потом посмотрела, чего не хватает и пошла к соседке.
 -Кушать будешь? – с порога спросила её Степанида.
 -Не хочется пока.
 -Как знаешь. Вот тебе инвентарь для уборки. -Пастельное давать? – уже профессионально спросила она.
 -Давайте. Давненько я не спала на накрахмаленных простынях. – Сказала хозяйка, прижимая бельё к лицу.
 -А так бы покушала, мои вон скоро с работы придут.
 -Честно не хочется.
 -Если что, заходи, я так понимаю ты теперь надолго.
 -Навсегда.
             Уборка продвигалась медленно. Галинка тряпкой оттирала каждый сантиметр. Былые хозяева хоть и содержали квартиру в чистоте, но былого блеска не было.
             К обеду следующего дня жилище преобразилась, начиная от начищенных люстр, заканчивая пахнущим воском паркетом. Остались последние метры, когда в дверь позвонили.
             Лопахина открыла, на пороге стояла бывшая хозяйка в сопровождении грузчиков.
 -Здравствуй Галина, я хочу забрать оставшиеся вещи, - сказала Мерзякина.
 -Здравствуй, забирай.
             Та, не разуваясь прошла к Груниной комнате.
 -Видишь, как мы за нашей квартирой ухаживали. Скажи спасибо, что дачу Вам оставили – с какой-то бесцеремонной наглостью произнесла Людмила, подбирая на связке ключи. – Забыла от этой комнаты, - с досадой пробурчала она.
 -Выходим на улицу, сейчас будет итальянский Новый год, - стараясь быть вежливой, попросила Галинка грузчиков.
             Потом она взяла кайло, отстранила рукой бывшую хозяйку и двумя профессиональными ударами, взломала дверь.

                *****
             Фадей отпросился с работы, одел свой лучший на его взгляд костюм, почистил темные туфли, в которых, как в кривом зеркале отражалась и без того смешная мордочка бигля.
 -Сегодня будешь жить в другом месте, - сказал он, заворачивая Чапину подстилку и посуду в газету.
             По пути к Английской набережной Федоров купил букет пунцовых роз. В принципе он был похож немного на денди, да и собака была с туманных берегов Альбиона, но чем ближе подходил к знакомому дому, тем сильнее ему казалось, что он то - ли на Сицилии, то - ли в Неаполе или в Вероне.
             Его «Джульета» стояла на балконе, одетая в японский халат, на голове был цветастый платок, кончики которого были повязаны на макушке. Она вычитывала бывшей хозяйке все, что она о ней думала, по пути метя в неё сервизы, хрусталь и прочие милые безделушки. Иногда в комнате раздавался треск и на улицу вываливались части столов, шкафов и сервантов.
             Грузчики поднимали эти осколки и кидали их в машину. Оперившись на гранитную набережную, стояли Груня и Степанида, внимательно глядевшие на
эту "драму" и комментирующие происходящее. Степанида не выдержала, и сама съездила к Груне на дачу, что – бы объявить новость о возвращении Лопахиной.
 -Дачу она мне оставила! –Откуда Вы вообще такие взялись! –За всю жизнь ничего стоящего не сделали, только делят и делят. –Теперь собирай награбленное.
             Бывшая хозяйка металась под балконом, стараясь хоть что – то уловить.
 -Привет Фадей. Извини, Галинка сейчас немного занята.
 -Да я вижу, аврал!
             Чапа, повинуясь инстинкту, на лету поймала, отлетевшую круглую ручку от «прилетевшей» дверцы. И передала, как учил её хозяин, ему же. За что была обласкана бабульками и Фадеем.
 -Так случается, если две хозяйки у одной плиты, - философски подметила Степанида.
 -Вся в отца Михаила Петровича, тот тоже если серчал, то на корабле все живое пряталось. Но отходчив был, царство ему небесное.
             Галинка тоже успокоилась, Грунина комната освободилась. Мерзякина уехала с грузчиками.
 -Здравствуйте Фадей Валерьянович! Добро пожаловать! – Как ни в чем                не бывало, произнесла хозяйка.
 -Спасибо за приглашение, Галина Михайловна, можно у меня собака будет вместо котика на новоселье.
 -Ничего страшного, - ответила вмиг подобревшая «Джульетта».
             Казалось, что сама квартира приглашает, показалось солнце, которое заиграло на всех начищенных предметах.
 -Пойдем Фадей кое-что из мебели принесем, - предложила Степанида.
             Фадей сделал пару ходок, принес стулья, небольшой круглый столик и столовые приборы. Степанида выдала вазу для роз. Груня расставляла неприкосновенные дачные запасы в виде ананасов, сыровяленой колбасы, тушенки, квашенной капусты с клюквой. Для вина был особый сыр. Шмат сала, посыпанный копченой паприкой и буханку бородинского хлеба. Стояла ещё бутылка коньяка. А на каминной полке благоухали розы, освещенные солнцем.
 — Это от нас с Николасом, он скоро приедет. На похороны друга, который был свидетелем на нашей свадьбе в Стокгольм поехал.
 -Давайте за прибытие Галинки, - предложила старушка.
             Все выпили и закусили.
 -Тебя ещё Груня не было, а я ведь помню, как в первый раз пришли Петр Евгеньевич и Елена Авдотьевна. Они к нам зашли, а уже Бывалый отдал ключи и показывал квартиру. А я эти же стулья снесла. Мужчины сидели, а маменька так и порхала, представляя какие вещи она где, куда поставит.
 -А этим канделябром она меня и Феофилу ночью встретила, - сказала Груня, беря его с каминной полки.
 -Секундочку, - служанка пошла в свою комнату.
             Через некоторое время она вышла оттуда с бутылкой, хранящийся в потайном месте в стене, за спинкой кровати.
 -Когда я подарила Петру Евгеньевичу запонки, он на следующий день вручил мне эту бутылку.
 -Откроешь в самом торжественном случае. –А я, честно говоря, про неё и забыла, хорошо, что напомнила, - сказала она Степаниде.
             Чапа ходила по комнатам, везде принюхивалась, а потом улеглась на то же самое место, что и её предшественница.
             Потом прибыл Сухинин с Юркой.
 -Уже наслышаны о вашем прибытии Галина Михайловна, - произнес Сухинин, обнимая Галинку.
 -Здравствуй, - сказал, немного смущаясь Юрка, тоже обнимая сестру.
 -Как это вы прознали?
 -У меня практика, Сергей Сергеевич показывал на буксире какая сложная для навигации Нева, проходим мимо нашего дома, а на балконе ты ведешь «милую, светскую, беседу».
 -Очень проникновенные слова, Галина Михайловна, - подтвердил Сухинин. – Выступали словно Михаил Петрович с капитанского мостика.
 -Давай те к столу, - пригласила Галинка.
 -За встречу предложил тост друг семьи.
             Фадей разлил вино по бокалам, не обошел и Юрку.
 -Отличное вино, давно такого не пробовал, - сделал комплимент Сухинин, заедая бордо сыром.
 -Как практика? – спросила Галинка брата.
 -Стараюсь, - кратко ответил Юрка.
 -Гены ничем не вышибешь, все на лету схватывает, да только подводником хочет стать. – Не пойму нынешнюю молодежь. Гришка себя в консервную банку танка засунуть желает, этот во тьму глубин. То ли дело мы, чистый воздух, чайки, виды городов. Дамы в платьях и с зонтиками, защищающих от солнца.
 -И качка, - добавил Юрка.
 -Качка придаёт соли и романтики.
 -Я, хочу выпить за Фадея, моего будущего мужа, - неожиданно сказала Галинка. –Я колебалась ещё несколько дней тому назад, но после случая в поезде, я решилась.
 -А что за случай? – Расскажи Фадей.
             Федоров обстоятельно изложил, как было дело.
 -Наверное там наверху существует какой-то разум, - сказал Юрка. -Парамон рассказывал, что его в поезде ограбили, а Чапа, выходит отомстила.
 -Все может быть, - произнес капитан.
 -А как твой Парамон? – поинтересовалась Груня.
-При лекарственном институте живет. В лаборатории моет пробирки, там же и спит, как Диоген в бочке.
 -Будет ученым?
 -Если смолчит вовремя, его характер не очень-то и поменялся.
 -Так у Вас теперь столько событий! Новоселье, свадьба, - весело произнес Сухинин.
 -Свадьбы не будет, распишемся в загсе и все - отрезала Галинка.
 -Как это не будет? Совместим вместе и переезд, и свадьбу. Через пару недель май наступит, природа зацветет, можно на даче все и отпраздновать на свежем воздухе, - высказала, как оказалось общую позицию Груня.
 -Я тоже за свадьбу, - уже со взрослыми наравне, сказал Юрка. -Столько событий произошло, мы опять все вместе.
 -Хорошо. На даче так на даче, - согласилась невеста. –Да и волосы к маю немного отрастут.
             Посидели ещё пару часиков, всех вспоминая.
 -Ты давай курсант перебирайся домой, - сказала Галинка брату.
  –А я не буду Вам мешать?
 -Будешь конечно, если перед тем, как зайти, стучаться не будешь. На даче мебели хватит, что – бы и твою комнату обставить. А дальше видно будет, моряк.
 -Мне пора, - сказал Сухинин, гостям. - Завтра на практику, кадет – Лопахину.
 -Я с Вами пойду, мне с мореходки удобнее добираться, а на выходных перееду, поменяю, так сказать, адрес прописки.
 -И мне пора, засобиралась Груня.
 -Куда тебя понесет на ночь глядя? Давай сегодня у меня переночуешь – предложила ей Степанида.
 -Груня, твоя комната тебя уже заждалась, как и твой медный банный таз, - сказала хозяйка. Можешь даже знаменитый канделябр забрать.
 -Завтра верну её в целостности и сохранности, - сказала Степанида вставая.
             Так квартира опустела, остались Фадей, Галинка да Чапа.
 -Твое гнездышко? –  Галинка поглаживала собаку, которая уже вольготно разместилась на подстилке, положив рядом с собой мячик.
 -Новое место прописки – пошутил Фадей.
 -Давай немного прогуляемся?
 -Не возражаю, покажешь Чапе маршрут, а то вдруг она заблудится?
             Ночь была не хуже прошедшего дня. Они познавали теперь друг друга, стараясь наверстать за короткий отрезок времени, упущенные лагерные годы.
             На следующий день было знакомство с родителями Фадея. Старший его брат Василий был, как и отец железнодорожник, сегодня был в рейсе.
             Его супруга Евдокия вместе со свекровью и внучкой Машей, готовили обед. Тушеная капуста, печеная картошка и купленный на рынке гусь, были просто великолепны. А потом пахнущий сдобой на всю квартиру, пирог с вишней.
             По такому случаю Груня достала из своих неприкосновенных запасов ещё одно марочное вино.
 -Веди себя хорошо, - так на всякий случай сказала она.
             Галинка ничего не сказала, только обняла Груню.
 -Переезжай сегодня же, нам с Юркой и Фадеем тебя и Николаса не хватает.           -Буду молодой хозяйкой, а готовить толком не умею, Фадей ещё бросит.
 -Если любит, то не бросит, а насчёт еды, то это дело наживное, главный рецепт – в том, что готовишь для любимого человека.
             Федоровы собрали стол в большой комнате. Дамы внимательно глядели на Галинку, как и отец семейства. Перед этим он провел экскурсию по квартире, показал семейный альбом и немного огорчился, что Фадей не пошел по его железнодорожным стопам.
 -Предлагаю выпить за Галину Михайловну. За это яблоко, которое упало не далеко от яблони.
 -Ну что ж тогда выпьем за наш теперь общий фруктовый сад – поддержала его Галинка.
 -А чем Вы планируете заниматься? – спросила Евдокия.
 -Пойду работать по специальности и хочу защитить сразу докторскую, пока ещё все помню.
             Мать наблюдала за сыном и гостьей. Галинка поправила завернувшийся ворот Фадеевой рубашки, потом переложила будущему супругу половину своей порции гуся. После трех тостов Лопахина вежливо предложила Федорову переменить лафит на меньший.
             Потом беседа плавно перешла к свадьбе.
             Так прошло знакомство с будущими родственниками. «Экзамен» был сдан и будущая свекровь не разочаровалась в невестке.

                *****
             Свадьбу играли в конце мая. Столы стояли традиционной буквой «П». Материал для платья передала Лизавета, который навеял Галинкину портниху о своей былой молодости. На шее невесты была цепь из морских коньков, переходящая по наследству от Петра Евгеньевича. Второй экземпляр был у Груни и предназначался Юрию.
             Волосы невесты отросли, уже вились, приобрели платиновый цвет, только две седые пряди над висками напоминали о прошлом.      
             Фадей был в чёрном пошитом костюме и гостям сразу стало заметно, что невеста за мужем, а не на оборот.
             На Груне тоже было недавно сшитое платье цвета бордо, что шло к её сединам.  Николас в темном костюме тоже выглядел для своих лет великолепно.
             Галинка сидела за столом, наблюдала за гостями между традиционным «горько», тостами «за здоровье молодых» и прочих пожеланий. Ресторанный оркестр уже играл медленные мелодии, а перед этим Сухинин с Юмико, вспомнив былые времена, сплясали на «бис» ещё пару зажигательных танцев, теперь свадьба напоминала встречу старых друзей.
 — Вот она, моя записная книжка, - вспомнила она слова несостоявшейся свекрови. На каждого человека, который был здесь, можно было положиться.
         К ней подсела Лизавета.   Сегодня на ней было прекрасное синее платье под цвет глаз, жемчуг в виде бус и сережек, на ногах  белые туфли.
 -Поздравляю, - произнесла она.
 -Спасибо.
 -Ты меня прости, что никак не смогла тебе помочь, - извиняясь, сказала              фон Визен.
 -Я все понимаю и понимаю в какой стране я живу.
 -Так переезжай к нам, хорошие врачи везде и всегда людям нужны.
 -Так я и работаю для людей, главное, что – бы мне не мешали. А дом и набережные, они что в Стокгольме, что в Лондоне, - одинаковые.
             Гришка с Юркой катались на лодке. Мальчишки мечтали о светлом будущем.
 -Я стану адмиралом, как отец.
 -А я генералом.
 -Все равно флот важнее.
 -Важнее на море, а сухопутная территория считается занятой тогда, когда на ней стоит сапог солдата, а не ботинок моряка.
 -У моряков обувь без шнурков.
 -Тем более.
 -А Парамон как поживает?
 -В Лекарственный институт готовится поступать, встречались недавно. Говорит, что от комнаты в общежитии отказался, живет в том же здании, где и лаборатория.
 -А как характер, поменялся?
 -По-моему не очень, хотя особо разговаривать ему пока не с кем, между мытьем всяких склянок, к поступлению готовится. Говорил, что хочет лекарство изобрести от всех болезней.
 -Какой характер, такая жизнь, так говорится в пословице, - подытожил Гришка.
             Александр Сергеевич и Сухинин не спеша прогуливались вокруг поселка.
 -А ты Саня то, как живешь? – спросил друга Сухинин.
 -Лизавета будет перевозить свою продукцию на судах, а я буду капитаном одного из них. Кризис вроде заканчивается и теперь открывается новая возможность для торговли с Россией, постараюсь с тобой почаще встречаться.
 -А у тебя, как дела?
 -Я адмирал «Маркизовой лужи», Гришка будет поступать в танковое, Александра учится на Восточном факультете. Юмико так и работает при посольстве.
             Груня с Николасом в легком подпитии сидели за небольшим столиком под только-только распустившейся сиренью. На тарелочке были тонко нарезанные лимоны, посыпанные корицей, рядом бутылочка коньяка с соответствующими статусу бокалами. Они улыбались, Николас держал Груню за руку.       
 -А куда Фадей и Галя поедут в свадебное пути шествие?
 -К Галинке на Родину. У неё почитай в селе, в каждом доме родственники.
 -Там все ещё, как у Гоголя?
 -Народ, наверное, такой – же остался, а сама жизнь при нынешней власти отличается.
 -А ты когда меня в свадебное путешествие позовёшь? – неожиданно переменила тему супруга.
             Николас опешил и удивленно посмотрел на Груню, забыв, что держит в руках фужер.
 -Выпей, закуси и предлагай маршрут.
 -Дорогая, а как же ты расстанешься с Лопахиными? Скоро у Галинки будут свои дети, кто будет за ними ухаживать?
 -Ах ты мой ревнивец! – нежно сказала Груня, поглаживая его по руке. –Скоро за нами надо будет ухаживать, как за детьми. Нужно всегда все заканчивать вовремя, наши с тобой внуки уже научились летать, у них теперь свой путь, а у нас свой.
             Николас задумался. Груня, улыбаясь глядела на него. Супруг в любом состоянии ко всему относился по - шведски основательно.
 -Поедем по нашему старому свадебному маршруту.
 - С удовольствием. Сделаем свадебное фото с Эйфелевой башни.
 -Потом в Венецию.
 -Только пожалуйста никаких гонок по каналам, с гондольерами, как в прошлый раз.  Я знаю, что ты самый лучший мореход. Николас в знак согласия кивнул головой улыбаясь.
  -А потом будем жить на Сардинии.
 -Хорошо, летом будем приезжать сюда, а то там жарко.
 -И в Стокгольм.
 -Обязательно. –Дорогой, объявили белый танец, я тебя приглашаю.
             Николас встал со стула, подал даме руку, и они вышли танцевать.