Не жизнь, а малина. рассказ

               
    - Ну, наконец-то дома, - сказал сам себе Анатолий, закрывая за собой входную дверь. Снял шапку,
шинель, форменный китель, повесил это все на вешалку для одежды в прихожей. Из большой комнаты
выглянула жена Настя.
- Пришел?! - спросила она радостно. - Как дела в королевстве?..
- Ага, притащился вроде. В королевстве все спокойно, жулики взяли выходной.
- Проходи на кухню, кормить буду, весь день поди не ел ничего.
- Как обычно, - кивнул Анатолий. Подошел к умывальнику, помыл руки, лицо и сел за стол. Настя засуетилась
у  газовой плиты, забрякала посудой.
   
Пока Настя собирала на стол, Анатолий смотрел в окно, темноту за которым чуть-чуть рассеивал слабый
свет фонаря. Освещение в деревне только называлось освещением в официальных документах. Развитой
социализм называется. Интересно - почему развитой  а не развитый? Наверное, как сказали на самом верху,
так все и должны говорить. как в том анекдоте: сказали люминь - значит люминь, а кто слишком умный, тот
чугуний будет таскать. Поэтому - улучшить, усилить, углубить - новый лозунг с ударением на второе слог.

   Анатолий вздохнул. Еще один трудный день позади. Хотя... Бывают ли легкие дни у участкового
инспектора милиции, тем более у сельского?... Участок размером с Шотландию - королевство, как говорит
Настя. Из конца в конец почти двести километров, сорок два населенных пункта. Население, правда, помень -
ше, чем в Шотландии, но от этого не легче. Райотдел милиции в городе за рекой, а до реки еще двадцать
километров.
 
Зимой ладно ледовая переправа, приехать помощь может быстро. А летом только паромная переправа.
Своего транспорта у Анатолия нет. В селе, где он живет,  есть совхоз. Но это хозяйство, как сказал
один остряк, "находится в состоянии Алексея Мересьева . еще шевелится, ползет, а куда, зачем - не пони-
мет в силу своей немощи". В совхозе три машины: молоковоз, бензовоз и "Нива" директорская, которая в
таком же состоянии, что и совхоз. Правда, автобус рейсовый ходить утром и вечером, но если опоздал,
то все - ноги в руки и пешочком. Попутку ждать - можно полдня простоять. "Развитой социализм" мать его...
 
 Анатолия, когда он переводился из городского отдела в районный, привлекло само село, красивое, на
берегу озера, вытянушегося вдоль села. Тишина, покой, благодать!.. Кто ж знал, что еще сорок деревень
начальство пристегнет к обслуживанию, а восемь из них  к тому же расположены на болотах, куда
летом только вертолетом можно попасть, а зимой по зимнику на машине, которой нет, на снегоходе,
которого "наблюдается отсутствие присутствия" или на лошадях, слава богу, в совхозе они еще были.
 
 Первое время Анатолий за голову хватался от безысходности, ничего не успевал. Одних только
должностных обязанностей было сто сорок семь. Он в шутку свою должность называл так:  - участковый
следователь уголовного розыска из медвытрезвителя по линии ОБХСС с уклоном в ГАИ и всякие там
надзоры, типа пож., санэпидем., лес., рыб. А в каждой шутке, как известно, есть доля шутки, небольшая
только, от слова совсем...
   
Но вот люди в деревне отличаются от городских. Простые, душевные, доброжелательные, несуетливые.
Естественно, хватает и своих заморочек, у каждого свои причуды, странности. доходящие порой до курьезов.
И в тоже время житейски мудрые. Деревенский люд не избалован городскими удобствами, возможностями,
больше надеются на себя, отсюда и мудрость житейская, да и пьянство неслабое. Хотя, впрочем, пьянство
больше обусловлено "развитым социализмом", который характеризуется бесхозяйственностью, равноду -
шием руководства и безалаберностью работников.
 
  Лишь бы на бумаге все было более-менее. А то, что коровы мрут от голода, а телята десятками пропадают,
молоко зеленого цвета из-за того, что одним силосом кормят - так на то можно отыскать "объективные
причины".  Не "развитой, а разваленный" социализм.
Глядя на такое хозяйствование поневоле запьешь с тоски.
 
 Пару лет Анатолий крутился, как уж на сковородке, пока не разобрался в премудростях сельской жизни, пока
 не узнал людей, определил главное в своей работе. Появились добровольные помощники, друзья, жизнь
стала налаживаться. И все равно - трудным был каждый день. Вот и сегодня...
   Настя уже накрыла на стол и ушла в комнату по своим делам. В животе у Анатолия заурчало в предвкушении.
Ага, щаз-з-з...
 
  В дверь кто-то постучал и вошел в дом. Деревенские люди стучат в дверь и, не получив разрешения, сразу
заходят. Анатолий никак не мог к этому привыкнуть. Он встал из-за стола и вышел в прихожую. У двери стоял
Мороков  дядя Сережа, лет пятидесяти, роста небольшого, но такой коренастый, начавший полнеть мужичок.
Лицо выбрито - значит трезвый. Он работал в совхозе водителем на бензовозе. Ездил на машине ЗИЛ- 157,
называемой в народе "трумен". Жил он на соседней улице с женой.  В деревне они были известны тем, что
уходили в запой по очереди: когда дядя Сережа уходил в загул на неделю его жена
Марья Аверьяновна ходила трезвая по деревне и поносила мужа на чем свет стоит. Голос у нее низкий,
скрипучий и поэтому, наверное, все неласковые слова в адрес мужа, а большинство из них были матерными,
приобретали особое, сочное такое звучание, вызывающее у слушателей, в основном баб деревенских,
чувство жалости к ней и чувство справедливого негодования в отношении её мужа, сопровождаемое ахами и
охами и другими нелестными, частью тоже матерными высказываниями в адрес мужиков. Потом Дядя Сере -
жа выходил из запоя и они некоторое время жили тихо. Потом, вдруг, неизвестно с какого перепуга, в загул
ударялась Марья Аверьяновна. Нет, до поросячьего визга она не напивались, а была всё время в подпитии,
так сказать, в средней степени опьянения, выражаясь милицейским языком. А с учетом её комплекции -
рост средний, в высоту и в ширину почти одинаково, да ещё лицо приобретало плаксивое выражение, -
смотреть  на неё было крайне неприятно. Анатолий определил для себя , что это образец понятия - "баба" -
 в самом худшем понимании этого слова, антипод гордого выражения "русская баба".

  Так они и жили, по очереди. И что интересно - не дрались, как зачастую бывает в подобных семьях.
На дядю Сережу Анатолий обратил внимание весной, когда уже полгода работал в деревне. Однажды
он зашел в магазин, купить хлеба домой. Время было обеденное. В магазине - человек пять женщин
и небритый дядя Сережа. Он стоял у прилавка и плакал:
- Лида,- это он продавщице. - Ну дай, пожалуйста! Не могу, помираю!..
Слезы  у него горошинами катились, что интересно именно катились, как стеклянные бусины, а не текли по
щекам, как у обычных у людей.

И седая щетина на лице не мешала им катиться. Уже потом Анатолий приметил ещё одну странность
Морокова, точнее характерную примету, указывающую на то, что он в запое. Как только дядя Сережа начинал
пить у него на лице моментально вырастала редкая седая щетина. вырастет полсантиметра длинной и все.
Больше не растет, так он и ходит.
 
 Водку продавать можно было с двух часов, а время было ещё только первый час. Лида может и продала
бы ему, но зашел участковый и она не решилась нарушить закон ,на неприятности нарываться из-за алкаша
не хотелось. В деревнях к представителям власти ещё относились с уважением, старались не конфликтовать.

  Бабы в магазине попритихли, слушая, как хнычет Мороков,  гадая, что будет дальше. Чувствовалось
что они жалеют его, как бабы жалеют больных или немощных. Анатолию тоже, вдруг, стало как- то жалко
несчастного, словно бабья жалость передалась и ему. Он какое-то мгновенье поудивлялся этому, потом
 шагнул ближе к прилавку и весело произнёс:

 -  Лидия Ивановна, да дайте этому горемыке микстуру огненную, а то, не  дай бог, кондратий к нему
прямо здесь наведается! Потом писанины до вечера ,вынос тела... А женщины уйдут без хлеба. Мужики с
 работы придут,  а хлеба нет - опять скандалы и мне снова до поздней ночи бегать, разбираться...

  Бабы захихикали, лица у них посветлели, словно это им  участковый разрешил опохмелиться, а Анатолий,
вдруг, понял, что именно такого, человеческого по местным понятиям, отношения  от него и ждали. Не
"ментовского", а именно человеческого. К вечеру об этом будет знать вся деревня, а завтра к вечеру -
и близлежащие деревни и конечно с вариациями, ну как водится. Соответственно и авторитет участкового
хоть немного, но подрастет, особенно среди мужиков.

  Анатолий повернулся к Морокову:
-  А ты, дядя Сережа, завтра к десяти часам ко мне в кабинет и чтоб был, как говорится,  "тверёзый до
 синевы".Понял?

Мороков затряс головой, что понял. И, как по волшебству, перестали катиться прозрачные шарики по седой
щетине на лице. Он быстро протянул руку со сжатыми в кулак пальцами над прилавком, кулак разжался и
на прилавок упала смятая трехрублёвая купюра. Лидия Ивановна достала из под прилавка чекушку водки
 и протянула Морокову. Тот схватил бутылочку и почти бегом бросился к выходу, забыв, что минуту назад
он готовился предстать перед Всевышним. Но, видимо, было настолько невтерпёж, что едва переступив порог он остановился , сорвал пробку с бутылки и прямо из горлышка сделал несколько глотков, через секунду встрепенулся, как собака после купания, расправил плечи  и уже спокойно, с каким-то даже досто-
инством спустился по ступенькам и вышел из сеней магазина на улицу.
 
   И вот этот человек, трезвый, стоял сейчас в прихожей перед Анатолием.
- Ты ко мне? - спросил Анатолий.- Что-то случилось?..
- Да, к тебе, Анатолий Иванович.
- Что случилось-то?- Анатолий уже внутренне приготовился идти на вызов, чтоб его..
- Я спать не могу.
- Нет, это не ко мне, - Вздохнул облегченно Анатолий.- это к моей жене, она у нас по медицинской части.
Настя, к тебе пришли! - громко позвал он жену, которая работала фельдшером в местной больнице.
- Что случилось? - выглянула Настя из комнаты с утюгом в руке, она там бельё гладила. Мороков замахал
руками:

- Да она не нужна! Говорю же - я к тебе.
- У тебя бессонница, а я тут при причем?! - начал уже сердится Анатолий. -Милиция бессонницу не лечит.
Мороков скривился, замотал головой - какой непонятливый мент, прости господи.
- Та не бессонница у меня! Марья запила.
- А спать не можешь ты, так что ли?
- Та нет, же! - Мороков тоже стал сердиться.- Она грозится меня сонного зарубить, третью ночь уже не сплю.
- Ну, слава богу, прояснилось. И чем я тебе могу помочь?
- Забери её, увези куда-нибудь. В КПЗ или в вытрезвитель. Иначе я буду жаловаться твоему начальнику,
я боюсь. Она пьяная всяко может.

    Жалобы на него Анатолию не нужны были, тем более отношения с новым заместителем начальника
майором Орловым были натянуты. Орлов был из тех, кто абсолютно уверен, что если он начальник, то
ты обязательно дурак, а Анатолий несколько дней назад имел неосторожность опровергнуть эту уверенность
и в ответ услышал, что пока Орлов здесь, то есть в райотделе, Анатолию старшим лейтенантом не быть,
если не хуже..

- Ну что, пойдем посмотрим на твою киллершу, - произнес Анатолий, надевая куртку и шапку. На улице
была зима, февраль месяц, но морозец был небольшой - градусов пятнадцать - поэтому тепло одеваться Анатолий не стал, тем более идти до дома Морокова метров двести.

  Мороковы жили в двухквартирном доме, построенном из бруса. Половина деревни была застроена типовыми брусовыми, на две квартиры домами. Строили обычно "шабашники", как в народе называли приезжающие бригады строителей. А потом жильцы, вспоминая шабашников самыми "лестными" словами, какие только были в русском или татарском языках, доводили до ума свои квартиры. У Анатолия дом был еще новый, два года всего, так что доводить ещё и доводить.

   Дом Морокова был молод ещё, лет двадцать, но запущенный, как и сами хозяева, занесён снегом,
только узкая тропиночка вела от дорого к калитке, а после, уже во дворе, к двери веранды. Мороков, а за ним Анатолий  через веранду зашли в дом: прихожая, прямо комната, налево кухня, направо снова комната,
где на кровати лежала Марья Аверьяновна, только одна голова с растрепанными волосами виднелась
из под пестрого одеяла.

- Чо, мента привел, мать - перемать твою? А мне до ..., - проскрипела голова. - Я сказала зарублю тебя
на ...!
Голова, продолжая скрипеть матерными шедеврами, отвернулась к стене.
- Вот видишь, Иваныч,  - заговорил из прихожей Мороков. -  Две ночи уже не спал. Боюсь. Топоры к соседям
все спрятал от греха подальше. - он заматерился, правда не так смачно, как жена.
- В общем убирай её куда-нибудь, а то она или меня покалечит или я её.
-  Ладно. Пойдём на кухню, порешаем.

  На кухне стоял стол, заставленный грязной посудой, два обшарпанных деревянных стула, когда-то
окрашенных в синий цвет, но за десятки лет эксплуатации почти потерявших свою былую синеву.
Мороков быстро сдвинул посуду на столе в одну кучу на краю, взял со спинки стула тряпку, которую, судя
по виду, последний раз стирали года два назад, протер ею освободившееся место на столе. И сел на стул.

Анатолий с опаской присел на второй стул, который потерял не только свою былую окраску, но и
прочность, достал из папки лист бумаги, ручку и положил на стол перед Мороковым:
- Давай пиши заявление.
- Какое заявление? - удивленно спросил Мороков.
- Заявление о том, что ты просишь поместить жену в медвытрезвитель, так как она пьяная не дает отдыхать.
 Без заявления я не имею права забирать из дома человека.
- А то, что она грозится меня зарубить, писать.
- Не надо. Тогда мне придется вызывать оперативную группу, проводить следственные действия по факту
угрозы убийством, а это опять всю ночь не спать. А свидетели у тебя есть, что она угрожает убийством?
- Да какие свидетели, мы же вдвоем в доме, - скривился Мороков.

- Вот. Из свидетелей у тебя только кот, мыши, да тараканы, - Анатолий кивнул головой в сторону
 ползающих  по грязной посуде упитанных тараканов.- А способа их допросить наука ещё не придумала.
 Поэтому угроза убийством не доказуема, следовательно забирать твою красавицу нельзя. Поэтому пиши,
 как я сказал. Хоть поспишь спокойно, а там видно будет.

   Мороков запыхтел над листом бумаги, старательно выводя буквы, а Анатолий стал размышлять о том,
на чем везти пьяную бабу. Хотя - что тут размышлять: вариант один, других нет - на "трумене".

  Потерпевший закончил писать заявление. Анатолий прочитал, поморщился, вздохнул - что можно требовать с человека, который за восемь лет обучения в школе в общей сложности года три был на
уроках, прочитал, и то не до конца, одну книгу: " Букварь" называется.
- Так, дядя Сережа, собирайся, иди в гараж, заводи свой ЗИЛ и подъезжай сюда. На ней поедем.
- Как на ней?! - Мороков от удивления даже рот забыл закрыть. - Там же места в кабине - двоим и то
 тесно, куда мы бабу затолкаем?!

 Анатолий и сам знал, что кабина " Трумена" маленькая, узкая, но...
- В цистерну затолкаем, - пошутил он и добавил уже другим тоном, - Как нибудь влезем.
- Да ты чо, Иваныч, как влезем?! Ты сходи позвони в отдел, пусть машину пришлют.
- Ага, пришлют... Станет дежурный отправлять машину за какой-то пьяной бабой, которая ничего еще не
 сделала. Он просто отправит меня в недалёкое эротическое путешествие.
- В какое путешествие? - не понял Мороков.
- Господи, как всё запущено... - пробормотал Анатолий. - Иди, говорю, заводи машину, если хочешь спать
 спокойно!

Мороков произнес несколько слов про бога, про мать, про советскую милицию и ушел.
Анатолий прошел в комнату, где лежала Марья Аверьяновна, остановился в задумчивости. Как-то надо
поднимать её с кровати. Трудная, однако, задача. Если бы он представлял - насколько...
-  Марья Аверьяновна, давай вставай, одевайся и поедем, - громко сказал Анатолий.
-  По-о-шел на...- дальше следовал адрес, точнее мужской орган, куда должен идти участковый.
-  Аверьяновна! - Анатолий постарался, чтобы его голос звучал более официально, - будешь выражаться -
   я тебя на пятнадцать суток оформлю.
- По-о-шел в... - Марья указала следующий пункт назначения, представляющий женский орган, куда
Анатолий должен был незамедлительно отправиться.

Анатолий  уже всерьёз начал сердиться:
- Сейчас вместе пойдем. Только я вернусь, а ты там останешься!
- Где? - Спросила Марья заинтересованно.
- Где, где... Да в той самой... Куда ты мне велела идти, а дорогу не указала. Вставай давай!
 На пьяном лице женщины отразились попытки сообразить, куда это она отправила участкового и почему
 они пойдут туда вдвоём, а вернется он один. Но, судя по всему, попытка запустить процесс мышления
 закончилась ничем и Марья, изобразив на лице нечто, похожее на заинтересованность, снова спросила:
- А почему я оттуда не вернусь?
- Почем я знаю! Вот приедем, там узнаешь. Вставай, одевайся!
- Не-е буду...
- Тебя, что силой что ли поднимать и одевать?!.
- Вот сам и одевай, если тебе надо, а мне и так хорошо - И голова Аверьяновны повернулась к стене.
- Ну, смотри - сама напросилась, потом не жалуйся, - Анатолий и подумать не мог, что это он напросился.
   
 С мужиками проще: предложил несколько раз, если не понял- взял за грудки или за шкирку, руку за
 спину и "шагай милый". Анатолий, правда, силу почти не применял к злодеям, у него хорошо получалось
словами убедить "клиента" делать то, что ему говорят или не делать то, что он хочет. А применять силу
или приемчики там всякие специальные, которым их обучали, он не любил, в исключительных случаях
только.

  Когда Анатолий ещё только начинал работать участковым в городском отделе милиции, был у
него наставник капитан Тихонов Иван Митрофанович, опытный участковый, в годах уже. Так он говорил, что
человека всегда можно уговорить без применения силы и показывал, как это  делать. К примеру; проводит
он рейд по охране порядка с дружинниками. Идет мужик по улице, пьяный до ужаса, встречных тётенек
пугает одним своим видом. В общем, стопроцентный "клиент" медвытрезвителя.

Иван Митрофанович подходит к нему и громко здоровается:
- Здравствуй, Петро!
  Мужик останавливается, видит перед собой милиционера и изо всех сил старается не шататься,
соображает, что пьян, и говорит:
- Я не Пе-е-тро, я К-к-оля. Чо н-н-а-до.
Иван Митрофанович "включает дурака":
- Знаешь, Николай, а я тебя ищу.
- З-а-а-ч-ем?
-Тебя начальник милиции вызывает. Поехали  съездим, вон автобус стоит, - на дороге стоял автобус ПАЗ
 с дружинниками.

-За-ачем он вы-з-з-ы-в-в-ает? - мужик искренне удивлен, в том плане, что ничего вроде бы не натворил.
 Иван Митрофанович смущенно мнётся, потом говорит почти на ухо мужику:
- Вот говорят, что ты человека убил.
- К-к-то-о! Я?!. - взрёвывает мужик.
-Так вот и я думаю- не мог ты человека убить. Но разобраться - то надо, свидетелям тебя показать, что
 не ты это. Поехали?..
- П-п-ое-х-а-али! Чо, к-к-у-у-да?!. - стал озираться в праведном гневе мужик.
- Да вон, садись в автобус, - Иван Митрофанович подтолкнул мужика к автобусу, в котором умирали со
смеху дружинники. И мужик сам залез в автобус, крикнул водителю:
 - По-е-ехали б-быс-с-трей! - чем вызвал новый приступ веселья у дружинников. А дальше вытрезвитель,
утром беседа с начальником вытрезвителя, квитанция о штрафе. Потом веселый рассказ друзьям о том, как
сам приехал в ментовку.

Но на Ивана Митрофановича никто не обижался. Знали его почти все - город небольшой, хотя гордо
назывался древней столицей Сибири. И уважали. Потому что просто так, ради палки в отчете, он никого
не наказывал.

  С женщинами, особенно пьяными, сложнее. Стоит хотя бы притронутся к ней -  она начинает верещать,
как пожарная сирена и трепыхаться, как щука на блесне и, как кошка, пускает в ход ногти и даже зубы.
Нет ничего страшнее, чем пьяная баба в ярости...
   
   И сейчас, стоя перед лежащей на кровати пьяной бабой, Анатолий, вспоминая Ивана Митрофановича,
пытался придумать "бескровный", если можно так сказать, способ заставить или уговорить Марью встать и
одеться.  Однако ничего толкового  в голову не приходило. Уговаривать её можно было до утра и
Анатолий решил действовать:
 - Что, не встанешь?
- Иди на!...- донеслось из под одеяла, адрес был тот же самый.
 
 Анатолий одеяло за край,  рывком отбросил его на спину кровати и... застыл в изумлении - Марья лежала
на кровати в костюме Евы до грехопадения, то есть абсолютно голая. Картина была настолько сюреалисти-
ческая, что Анатолию на мгновение почудилось - в сторонке стоит Сальвадор Дали и бешено курит...

 Представьте себе килограммов около двухсот теста, расплывшегося по кровати, из которого  торчат
руки, ноги, голова с растрепанными волосами без шеи, а ниже её два вымени - иначе не назовешь - разме -
ром с десятилитровое ведро каждое. В кошмарном сне такой картины не увидишь. Как сказал один юморист:
"не то, что волосы - лысина дыбом встанет". Много всякого за пять лет работы в органах выдел Анатолий,
но такое богатство безобразной плоти - впервые. И всё это рыхлое, зыбкое, обвислое, морщинистое, как...
Ну, да. Пьянство ещё никого красавцем - а, тем более, красавицей -  не сделало.
  И ведь как-то надо это поднять, одеть и увезти.  Анатолий вздохнул...

Он взял ноги, потянул, для чего потребовались немалые усилия, в сторону, чтобы ноги свесились с кровати.
Через некоторое время это ему удалось. Теперь остальную часть туши - не по человечески как-то, но
другое слово не подходит - нужно было посадить или, хотя бы, развернуть поперек кровати, поскольку,
судя по всему, сама Марья делать этого не планировала. Через несколько минут толкания нижней части,
подтягивания - за руку - верхней части тела, пыхтения и выслушивания новых адресов и направлений,
 куда и по которым он должен был немедленно поспешить, желательно бегом, тело было передислоци -
ровано в положение, удобное для выполнения последующих действий, необходимых для приведения в
пригодное для транспортировки состояние.

  Анатолий выпрямился, сделал шаг назад, оценил результат и остался доволен. Теперь одежда...
Он огляделся вокруг - вышеназванных предметов не наблюдалось. Вот холера тяжкая!..
- Аверьяновна! Где твоя одежда?
- Не знаю. Ищи...
  Анатолий, вспоминая слова, которые на людях не говорил, пошел в другую комнату, включил свет и
огляделся. На столе у стены была навалена  куча белья - толи после стирка, толи для стирки. Анатолий
покопался в куче, нашел нечто невообразимого размера, вспомнил название этого одеяния на тазобед -
ренный сустав и того, что вокруг него, - панталоны. Так. Теперь штаны какие-нибудь теплые, зима же на
улице, как она назад домой поедет утром. Штаны нашлись быстро, судя по размерам - её. Платье, кофта
теплая тоже быстро отыскались. Вроде всё, пошёл назад. Зашёл в комнату, где лежала Марья и...

-  Да раскудрит твою через коромысло! - Марья лежала опять повдоль кровати накрытая одеялом.
Пришлось  повторить операцию по перемещению тела в нужное положение. В этот раз процесс пошел
быстрее, слава богу, опыт уже имелся, прошлые ошибки были учтены.

  Надеть панталоны, штаны, валенки, которые стояли в прихожей в зоне видимости и принести их было
делом  двух секунд, было не трудно. Правда панталоны и штаны были надеты, в отличии от валенок, не
до конца, понятное дело. Ибо, чтобы завершить эту операцию, Марью нужно было поставить на ноги, а как
это сделать, если человек  не хочет или не может стоять. Вопрос...

  Анатолий уже серьёзно разозлился, хотя внешне это никак не проявлялось. Он научился не показывать
во вне свои эмоции. По опыту знал, что спокойствие сотрудника милиции в любых условиях - это оружие,
заставляющее супостата поубавить свою спесь. Хотя, по словам психологов и врачей скрывать свои эмо -
ции в стрессовых ситуациях очень вредно для здоровья. Но тут уж выбирать не приходится, главное -
исполнить профессиональный долг.

  О том, что Марья не настолько пьяна, чтобы ничего не понимать, Анатолий догадался давно. Разговари -
вала она вначале нормально. И вдруг, стала изображать в усмерть пьяную бабу. Решила поиграть? Ладно -
поиграем...

  Анатолий склонился на женщиной и стал ладонями растирать ей уши. Так растирают обмороженные
уши, лицо и другие части тела или приводят в сознание пьяных в стельку человекообразных особей.
Отличный приём, действует стопроцентно, лучше нашатыря.

  Анатолий только сделал несколько движений и только слегка, как Марья заматерилась, начала махать
руками - ожила , значит.
- Ну , что, родная моя, ожила? А то  изображаешь из себя куклу тряпичную. Вставай давай, одеваться
будем,  а то я уже устал твоими прелестями любоваться, так и извращенцем можно стать. Вставай, говорю!
 Он взял ее за руку и стал поднимать с постели. Марья вроде снова закобенилась, но Анатолий снова
потянулся к её ушам...

Марья ойкнула, назвала участкового блудливой девкой, по - русски.  Одним словом. Закрыла уши руками  и
села на кровати, спустив ноги на пол и расположив груди на животе, а живот  на бедрах.
- На ноги вставай, хоть штаны на целлюлит натянем! - скомандовал Анатолий.
Марья, что-то бурча себе под нос, опёрлась рукой на спинку кровати и попыталась встать на ноги, но её
слегка штормило и, если б Анатолий не поддержал её, она бы грохнулась на пол. Последствия контакта
с полом были бы печальными, для неё, по крайней мере. Слава богу, совместными усилиями этого
удалось избежать.

  Анатолий подпер тело головой, как раз между двумя огромными грудями, натянул панталоны и штаны
на целлюлит почти до того места, где в детстве была талия и вытащил голову из грудного ущелья.
- Вот, моя хорошая, видишь, как у нас всё получается, - ласково проговорил Анатолий. - Сейчас платье
оденем, шубёнку какую-нибудь и поедем в гостиницу отдыхать.
- А лив-в-чик надо одеть. - подала голос Марья.
- Да зачем он тебе? Платье оденем и ладно.
- Без лив-вчика не по-о-еду! - запротестовала Марья.

-Вот беда то! - вздохнул Анатолий. Потом на секунду задумался: груди огромные, лежат на животе почти до
пояса, без бюстгальтера и вправду будет очень неудобно.
- Ладно, уговорила. Где он лежит?
- Там, - Марья махнула рукой в неопределенном направлении.
- Я пойду искать. А ты стой. держись вон за спинку и не ложись. Ляжешь - снова уши  натру. Поняла?
-Поняла, - матанула Марья головой.

   Анатолий, вытирая со лба испарину, прошел  в другую комнату, где была куча белья на столе.
Покопался - нашел что-то похожее на бюстгальтер невероятных размеров, как две колыбельки для груд -
ничков, соединённые вместе, и вернулся к "театру военных действий". Теперь как-то надо надеть эту
"сбрую".

- Марья, давай одну руку просовывай под лямку. Молодец, хорошая девочка, теперь вторую, вот  так.
Теперь стой, - Анатолий попытался чашками(так вроде называются "колыбельки") зацепить  груди
снизу, чтобы они сами расположились в этих "чехлах", но не тут то было. Левая грудь вошла нормально,
А правая нет. Марья правой рукой, держалась за спинку кровати, рука была параллельно пола и лямка
не давала возможности чашкой зацепить грудь снизу.

- Ты давай держись не за спинку, а опирайся на матрас. Не упадешь, не бойся. Я держу, - "проинструкти -
ровал" Марью Анатолий.
 
 Марья отпустила руку и Анатолий подвел оба "чехла" к груди и обе оказались там, где и планировалось.
Анатолий надел лямки чашек на плечи. Теперь надо было застегнуть на спине крючки, а с фасада это
не получилось, руки не дотягиваются, слишком объёмная фигура, в два обхвата. Пришлось зайти с тыла.
А  из-за спины не видно, что происходит спереди. Пока Анатолий искал, что за что цепляется в этих
крючках (молодой ещё - опыта мало), Марья зашевелилась, заёрзала и Анатолию показалось, что слишком
легко застегнулось. Зашел спереди - а грудь то вывалилась из чашек. - Ёкарный ты бабай!...

А Марья состроила гримасу на лице, типа улыбается. Анатолий понял, что это она опять выкаблучивается.
Ну ладно!.. Анатолий развернул хитрую бабу лицом к кровати, повторил операцию одевания чехлов и,
держа узкие лямки в натянутом положении, зашел за спину:
- Ложись на кровать!.. - и подтолкнул её в спину.
Марья упала грудью на кровать, а Анатолий быстро застегнул крючки:
- Вставай, хитрюга. то же мне, саботажница нашлась.
Марья, кряхтя и бормоча всякие прозвища в адрес участкового, поднялась с кровати.
- Теперь платье одеваем?
- Я сама одену, без тебя, - надоело ей, видимо, притворяться пьяной или начала трезветь в результате
всей этой возни, второй час уже пошел.

  Минут пять она пыталась надеть платье, но... то грудь ей мешала, которую она обещала отрезать, то
"палуба" под ногами начинала качаться...
В итоге Анатолию снова пришлось подключиться и совместными усилиями эту проблему они решили.
Одеть кофту и пальто из искусственного меха неопределенного цвета из-за старости, не составило труда.
  А тут как раз пришел Мороков и сообщил, что карета подана.

 - Ну, что, Аверьяновна, поехали? - Анатолий взял её под руку и повел к выходу. У двери в прихожей
снял висевший на гвозде платок, когда-то пуховый, повязал Марье на голову и они пошли дальше
на улицу.

   Марья, хоть её и штормило, изо всех сил старалась идти ровно. Или вся эта возня с одеванием немного
ещё отрезвила, или решила, что хватит придуриваться, а то ведь действительно участковый посадит её
на полмесяца. Её поведение в последние несколько минут давало основание предположить, что
какой-то процесс в её голове начался, какие-то извилины зашевелились. Мороков шел следом и что-то
бурчал себе поднос. Нормальные слова не прослушивались, а маты были слышны отчетливо. Анатолий
отметил это краем сознания, даже подивился слегка такой избирательности слуха.

  В деревне стояла тишина, только где-то в районе магазинов - а в деревне было два магазина,
расположенных друг против друга, - подбрехивала собачонка. Небо над деревней чистое, усыпанное
яркими звездами, особенно выделялось созвездие Ориона. Вспомнился фильм  "Вечера на хуторе близь
Диканьки". Дома со снежными шапками, кое где дымы из печных труб. Запах этих дымов, на с чем не срав -
нимый, ощущался в воздухе. Разукрашенные инеем деревья возле домов. Картина сказочная. Зимой все
деревни  похожи друг на друга, все изъяны и особенности упрятаны под снегом. Сказочную картину нару -
шали только небольшие шесты с телевизионными антеннами над крышами - телевышка была в пределах
прямой видимости, в нагорной части города в двадцати километрах от деревни, если по прямой.

  ЗИЛ - 157 стоял на дороге, напротив дома. Подошли к машине.
- Как будем грузить? - спросил Анатолий. - Сама она в кабину не залезет. Давай так: я залезу с водительс -
кой стороны и буду за руки тянуть это пьяное созданье, а ты, дядя Сережа, толкай её в корму. Затолкаем
как-нибудь.
- Давай, - согласился Мороков.

  Минут через пять, под звуки Марьиных взвизгиваний и матерков Морокова им удалось задуманное.
Мороков сел за руль, завел машину. Анатолий, держась за сойку зеркала заднего вида, встал на
подножку:
- Давай потихоньку к моему дому, мне форму надо надеть.
 Машина потихоньку поехала, возле дома участкового остановилась. Анатолий спрыгнул с подножки
и пошел в дом.

- Ты где пропал? - встретила его встревожено Настя. - Я уже два раза разогревала. Сядь хоть, поешь,
ведь сегодня ещё не ел ничего!
- Спасибо, Настюша, некогда пока. Пьяную Марью  сейчас в вытрезвитель повезем.
- Ох ты, господи! - Настя всплеснула руками. - Когда вернешься?..
- Часа через два, - ответил Анатолий, надевая шинель. Заявление Морокова он из папки переложил во
внутренний карман шинели - Не жди, ложись отдыхай.
- Я пожду.
- Ну, смотри сама.

  Анатолий вышел на улицу. Возле машины на дороге что-то происходило: слышались матерки в
исполнении Морокова, потом:
- Вылазь, сука! - и снова набор русских народных слов, обещающий ей самые экзотические сексуальные
приключения.
В ответ "сука" взврёвывала и гарантировала на том же языке не менее изощренные "удовольствия".
Судя по азарту, этот процесс увлек их нешуточно.

- Что ты там нашёл? - спросил Анатолий, подходя к машине.
- Да вот, - Мороков показал рукой  под машину.- Я окно открыл зеркало поправить, а эта грымза открыла
свою дверцу и выпала из машины. Я пока выскочил, пока оббегал машину, она уже заползла под машину
и застряла там, вытащить не могу.

Анатолий присел, чтобы посмотреть в чём там дело. Понятно. Машина стояла в колее: зима, понимаешь,
снегу наметает, а "развитой социализм" ещё не развился до такой степени, чтобы дороги в деревне нор -
мально чистить, вот машины и продавили колею. И просвет между рамой машины и дорогой получился
совсем небольшим, а учитывая ещё и карданный вал, вообще мизерным. И вот в этом-то просвете и заст -
ряла Марья, пытаясь совершит побег, пока муж отвлёкся на зеркало. А муж ещё и помог. Под машину она
полезла ногами вперёд и он там поймал её за ноги и начал тянуть. Получилось, как говорится, против
шерсти. В итоге: шубейка на бабе и все, что под ней, задралось, окончательно лишив Марью возможности
двигаться в каком либо направлении. Результат титанических усилий противоборствующих
сторон - пышный букет крепчайших народных выражений, исполняемых в два голоса, и  голое брюхо
Марьи на снегу. Руки и ноги бабы шевелились, как у черепахи на стекле, а толку было - ноль.

- Ну, ты молодец, дядя Сережа! - Анатолию стало  смешно - Здорово жену заклинил. Давай вытаскивать,
я с той стороны за руку потяну, а ты с этой подтолкни.
- Да пусть бы там и осталась. - пробурчал Мороков.

Анатолий обошел машину, наклонился, взял Марью за руки и стал тянуть. Мороков сел на снег, уперся
ногами в филейную часть  застрявшей и даванул. И Марья с рёвом (кому приятно голым пузом по корявому
заледенелому снегу?) была извлечена из под машины. Голос у неё был грубый, почти мужской, поэтому
её визги больше напоминали рёв недорезанного бычка.

 После этого уже испытанным методом посадили Марью в кабину и Анатолий стал соображать, как ему
примоститься в кабине, где места уже не было. Он кое как, согнувшись, залез в кабину, Марье на колени:
- Марья, холера тяжкая, раздвинь ноги! - и сам руками раздвинул её колени. Короче, устроился в позе
эмбриона между Марьей и передней стенкой кабины. Придется потерпеть полчасика. Что делать -
другого транспорта нет...

- Дверцу закрой, - это Морокову. Тот снаружи с силой захлопнул дверь. Марья вскрикнула - ей дверцей
досталось по колену. Мороков сел на своё место, Марья обложила его в три этажа.
- Чо ревёшь? - со злостью произнес Мороков.
- Так больно же! - простонала Марья.
- Подожди ещё! - со злорадством произнес Мороков, - Сейчас приедем в вытрезвитель, там тебя
отдерут по полной программе! Сама же рассказывала, как там менты с бабами обращаются!..
  Анатолий спиной почувствовал, как Марья сразу сжалась, как-то скукожилась, даже в кабине стало
чуть просторнее, и затихла...
  Мороков завел машину и они поехали.

Ехали минут сорок, но Анатолию эти минуты показались вечностью - ни голову поднять, ни ноги распрямить...
В обычных-то условиях езда на ЗИЛ-157 далеко не сахар, а в позе эмбриона...
Но ...терпел. Хорошо, Марья молчала, не дергалась, видимо в предвкушении того, что будет.

 В народе страшилок про медвытрезвитель и, особенно, про участь женщин, попадающих туда, ходило
много. Правда, распространяло их всё больше информационное агентство  "ОГС" - одна гражданочка ска -
зала, а те женщины, кто побывал в этой "гостинице", предпочитали, как правило, помалкивать о том, что там
 было. Для деревенских баб поездка в медвытрезвитель вообще считалась позором. У Анатолия на участке
жили несколько совсем уже ничего не стыдящихся "оторв",но и они в трезвом состоянии, что редко, но быва -
ло, не особо распространялись о своём пребывании там, если попадали.

 Поэтому страшилки выдумывались мужиками, а бабами уже раскрашивались и разносились по миру
с легкостью тополиного пуха. И сейчас, наверное, одна из таких историй  шевелилась в пьяной голове
Марьи Аверьяновны, заставляя хозяйку этой головы сидеть, не шевелясь в предчувствии событий...
И Марья, видимо, решила вести себя как можно порядочнее - авось пронесет...
 
- Иваныч? - подал голос Мороков, когда они свернули на улицу, где было здание районного отдела
милиции, во дворе которого и был расположен медвытрезвитель, - На улице остановиться или во двор
заезжать?
- На улице останови, - велел Анатолий. Машина остановилась возле здания райотдела милиции. Отдел
располагался в старинном деревянном двухэтажном здании, украшенном деревянной резьбой вокруг окон
и табличкой, извещающей, что здание является памятником деревянного зодчества и охраняется
государством.
Расположено здание было перпендикулярно улице. Внутренний двор  скрыт двухметровым
кирпичным забором, в котором слева от здания были сделаны ворота с металлическими створками,
которые, впрочем, никогда не закрывались. В глубине двора в углу был туалет, добротное деревянное
строение на три кабины, две мужских и одна женская. Развитой социализм почему-то не развился до
строительства общественных туалетов для людей в городах, по крайней мере в таких небольших, как
этот. Видимо, "руководящая и направляющая сила" считала, что советским людям туалеты не нужны.
 Вот в этот "милицейский" туалет за отсутствием в округе других, забегали прохожие, знавшие про это
удобство во дворе.

  Мороков вышел из машина, открыл дверцу со стороны пассажиров, поскольку сами они этого сделать не
могли, помог Анатолию выползти из кабины, поддерживая его, чтобы он не упал. Распрямился Анатолий,
 со скрипом, как ему показалось, уже на земле. Наклонился  вперёд - назад, вправо-влево, разминая
затекшее тело. На крыльцо райотдела вышел капитан Самопал Игнат Семенович, дежурный по отделу.
- Привет, заречный ты наш, зачем приехал , да ещё на этом древнем аппарате? - Спросил  он слегка
удивленно.

- Привет, - ответил Анатолий. - Да вот привез мадам. Злоупотребила, понимаешь ли, огненной водой и
возмечтала с помощью топора отправить своего мужа на вечное поселение к верхним людям.  А чтоб
эти мечтания не стали реальностью, я решил на ночь поместить эту леди Макбет заречного уезда в
наше богоугодное заведение, чтобы отдохнула, протрезвела и избавилась от сатанинских мыслей. А
там видно будет.
- Ну, тогда ладно, -  дежурный обрадовался, что не надо собирать оперативную группу, для выезда на
место происшествия, докладывать начальству, в область, не спать всю ночь... - Тебе помочь?
- Не надо, - отмахнулся  Анатолий, - мы сами. Правильно, Марья Аверьяновна? - повернулся он к
женщине, которая все ещё сидела в кабине.
- Давай потихоньку вылезать будем и потопаем бай-бай делать.
 
 Вдвоём с Мороковым они извлекли Марью из кабины и опустили на землю. Она хоть и протрезвела нем -
ного но всё равно её слегка пошатывало. Они взяли её под руки и потихоньку повели в сторону вытрезви -
теля. Одноэтажное деревянное здание медвытрезвителя находилось в глубине двора райотдела между
туалетом и зданием гаража для служебного автотранспорта. Медвытрезвитель относился к городскому от
делу милиции, но два года назад горотдел переехал в новое здание в современной нагорной части города,
 а вытрезвитель остался на старом месте. Соответственно райотдел из своей маленькой хибары перебра -
лся в освободившееся здание, пусть тоже старое и деревянное, но раза в четыре вместительнее. В общем,
 как обычно при "развитом социализме": провинция -  по остаточному принципу. Когда строили новое зда -
ние для городской милиции, никому и в голову не пришло, ни в городе, ни в области, что гораздо выгоднее
 построить правоохранительный комплекс, чтобы все вместе: и городские, и районные милиция, прокуратура,
суды.

 И тогда сотрудникам не надо будет мотаться по городу, жечь бензин, тратить время. Взаимодейство -
вать всё равно приходится - и отделам, и службам, и сотрудникам. Но при развитом социализме всё в стране
государственное, не моё, и, в конечном счёте - ничьё. Так зачем напрягаться, выдумывать, как бы сделать
поудобней и чтоб денег меньше тратить государственных и сейчас, и в будущем. Как там вождь говорил? -
каждая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться, - ну, или примерно так.
А какая же это защита, если окопы неглубокие и на расстоянии в пятнадцать километров друг от друга?..
 
 Анатолий ещё в армии пришел к выводу, что социализм, развивающийся таким образом и уповающий
на народный "энтуазизм" - как сказал товарищ Райкин, - в скором времени сыграет в ящик.
  Такие мысли мелькали у Анатолия в голове, пока они втроем шли по двору к дверям вытрезвителя. У
входа стоял горотделовский УАЗик, из которого два сержанта вытаскивали пьяненького мужика, который
идти почти не мог, но "песняка давил",  про то, как "ехал на ярмарку ухарь купец".
Одет мужик был прилично, было видно, что это не спившийся пролетарий, а нормальный гражданин, нем -
ного перебравший - с кем не бывает...
 
 Сержанты с поющим "клиентом" зашли в здание, а через минуту и Анатолий с Мороковым и свою
"подругу" завели туда же. Прибыли, наконец...
 
  В помещении, куда они зашли, было тепло и немного душно, светло и даже как-то по-деревенски уютно.
Сразу слева от двери стояла длинная скамья обтянутая дерматином. На стене над концом скамьи
висел набор жестяных лепестков с нарисованными на них цифрами, вроде как перекидной календарь.
Там выставлялся порядковый номер, под которым фотографировался очередной "клиент". Объектив
фотоаппарата с фотовспышкой торчал из окошечка в противоположной стене. Напротив скамьи большое
окно, за которым было помещение дежурного наряда. Точнее, - это было не окно, а проём в стене, откры -
тый.  За окном за столом сидел старший лейтенант милиции с красной повязкой на левой руке, на которой
 было написано - "дежурный". Он писал в журнале - регистрировал доставленного. Один из сержантов,
доставивших "певца", рассказывал дежурному о месте и времени обнаружения "артиста". Рядом с дежур -
ным стоял мужчина в белом халате - фельдшер.
 
 "Солист больших и малых театров" сидел на скамье под номером, опустив голову. На другом конце ска -
мьи  Анатолий усадил Марью дожидаться своей очереди.
- Эй, мужчина! - фельдшер пытался привлечь внимание "клиента" громким голосом. Получилось. Певец
поднял голову  и этот момент блеснула фотовспышка и щелкнул фотоаппарат - это фельдшер нажал кноп -
ку.

- Мужчина, как вас зовут? - снова спросил фельдшер. Мужчина задумался, опустил голову, словно
пытался вспомнить что-то, потом резко вскинул голову и радостно и ,на удивление четко, произнес:
- Новоселов Михаил Семенович, - и заулыбался,  довольный, видимо, тем, что сумел, что доставил
радость присутствующим.
 
Дежурный с сержантом закончили оформление "акта приема-передачи товара", как в шутку выразился
дежурный, сержант расписался в "акте" и они с напарником покинули помещение. Дежурный обратил своё
внимание на Новосёлова:
- Ну, что, Михаил Семенович, раздевайтесь до трусов. Сами сможете?
- См-о-о-гу, - размашисто кивнув так головой, что она чуть не оторвалась, ответил радостно Михаил
 Семёнович и попытался расстегнуть пуговицы пальто. Но руки хозяина не слушались.
- Ребята, помогите человеку?..

 Из дежурной комнаты вышли два сержанта. Один молодой, лет двадцати пяти, но очень большой: рост
метра два, косая сажень  в плечах, настоящий богатырь. Второй поменьше, но тоже, чувствовалось, что
крепкий. Оно и понятно: клиентура в вытрезвители та ещё. Не все такие смирные и радостные, как
Михаил Семенович. Чаще наоборот. Многие чувствуют себя несправедливо обиженным Гераклом со все -
ми вытекающими...
Чтобы угомонить таких сила немалая нужна.

 Парни стали помогать Михаилу Семёновичу раздеваться, а он снова  попытался исполнить что-то типа
арии варяжского гостя. Надо сказать, что голос у него был мощный и не лишен красоты.
  В это время раздался какой-то грохот, словно что-то или кто-то упало или упал. Потом женский голос
со злостью сообщил о половом сношении с чьей-то матерью. Звуки доносились из-за двери справа от
комнаты дежурного. Дверь была закрыта на мощную металлическую задвижку. В верхней половине двери
 было круглое смотровое отверстие - глазок для наблюдения за пространством комнаты, или "бокса" на ми -
лицейском языке.

  Но на этот шум никто внимания не обратил: сержанты раздевали Новоселова, который не отказался от
попыток продемонстрировать свои вокальные таланты, - ну, праздник у человека на душе!  понимать
надо!, - Анатолий с дежурным оформляли "акт приема-передачи товара".Анатолий отдал заявление.
И только Марья, повернув голову к двери, силилась понять, что там за шум.
 Через некоторое время раздался удар в дверь, потом второй, третий, словно кто-то чем-то тяжелым
периодично бил по двери, видимо, с целью выломать.
 Дежурный посмотрел на высокого сержанта и произнес:
- Семенов, разберись с барышней!

Семенов отошёл от Новоселова, зашёл в комнату дежурного и вышел оттуда, держа в руке две ленты
из грубой ткани, свернутые в рулончики, как эластичные бинты. Марья во все глаза наблюдала за ним,
а ритмичные удары в дверь всё продолжались.

 Семёнов подошёл к двери и в перерыве между ударами резко открыл задвижку. От следующего удара
дверь распахнулась настежь и перед зрителями предстала "картина маслом": в двух шагах за дверью,
к выходу спиной стояла, пошатываясь, абсолютно голая женщина лет тридцати с поднятой вперёд ногой,
видимо, замахивалась для удара по двери. На полу валялась одежда.
Семёнов , наклонившись, шагнул через порог и закрыл за собой дверь. Послышался женский визг, потом
голос сержанта:
- Ну-ка, Верка, ложись! Ложись! Кому говорю?!. - Потом снова женский визг:
 - Не трогай меня!.. А-а-а-а...мент позорный, козлина вонючая!..
 
 Несколько минут слышались шум борьбы, взвизгивания вперемежку с матерными эпитетами, потом всё
затихло. Открылась дверь и Семёнов в расстёгнутом кителе, шапка в руках, лицо красное, вышел, вытирая
шапкой испарину со лба и закрыл дверь на задвижку.
- Все нормально? - спросил дежурный.
- Ну у Верки и темперамент! - Семёнов был даже восхищён немного.

 Марья Аверьяновна, наблюдая за этой сценой, даже дышать перестала, застыла, как статуя, с открытым
ртом. Мороков, подпиравший косяк входной двери, плотоядно лыбился.
Второй сержант сложил аккуратно в пакет вещи Михаила Сёменовича, который был уже раздет до трусов
 и больше не пытался "пленять своим искусством свет" - толи устал, толи репертуар кончился, - и положил
 пакет на стойку перед дежурным.
- Ну, что, Семёнович, пошли спать? - сержант помог Михаилу подняться на ноги и повел его по коридору к
дверям с зарешеченным окном, ведущим в палату.

  Семёнов подошел к Марье.
- Давай-ка, бабушка, пересаживай вон туда, под номерок, - он помог ей пододвинутся, перелистнул  после -
днюю цифру на номере. - Сейчас мы тебя сфотографируем на память для истории. Смотри прямо.
Вспышка блеснула, фотоаппарат щелкнул, Марья мигнула.
-Вот и славно, - голос у Семёнова был тихий, ласковый. - А теперь давай раздевайся...
Марья вздрогнула, замерла, широко открыв глаза и глядя на сержанта, и, вдруг, начала сползать со скамьи
на пол. Из глаз  потекли слезы. Она сползла на пол на колени, схватилась руками за платок и застонала:
- Сыночки, не надо!... Я сама отдамся!..
   
 Возникшей немой сцене мог позавидовать, наверное,  любой театр со  спектаклем " Ревизор". А через
несколько мгновений, когда сказанное дошло до  присутствующих, возникшая тишина  взорвалась
гомерическим хохотом. Злой Мороков скривил лицо в подобии улыбки. У дежурного даже слёзы выступили
на глазах. Ничего не понимающая Марья испуганно переводила взгляд то на сержанта, то на дежурного.
- Марья Аверьяновна, - произнес он, стараясь не смеяться, - Никто тебя не тронет. Ну, не будешь же ты
 спать в шубе и валенках. Снимай верхнюю одежду и иди спать в кровать.

Марья продолжала недоуменно озираться, пока до неё не дошло, что никто не собирается учинять с ней
непотребство.
  Слёзы сразу высохли, она сдернула  с головы платок, бросила его на скамью и попыталась подняться
с колен. Но получилось это только с помощью Семенова, который никак не мог успокоится от смеха.
  Снять шубу и кофту Марья смогла сама. Валенки дежурный велел снять в палате. Повеселела Марья.
И понятно: столько страхов натерпелась, а оказалось - напрасно.
- Куда идти? - уже требовательным голосом спросила она.
- Пойдем, родная! - весело произнес Семёнов, балдея от этой бабки.

 
 Анатолий попрощался с сотрудниками, пообещал если и привозить женщин, то помоложе и потоньше.
Шутил, конечно.
Домой ехали молча, намаялись с Марьей, но хоть выспится Мороков. Анатолий мечтал только об одном:
добраться до дома и поужинать. Жрать хотелось, как из ружья. Сосало и под ложечкой, и над неё, и вок -
руг неё...
Единственное, что не хотело кушать в Анатолии, - так это ботинки. Потому что - новые, осенью получил,
в грязи и в воде ещё небыли.
 
 На повороте на свою улицу Анатолий вышел из машины. Морокову сказал, чтобы завтра в два часа при -
вел Марью - хоть на веревке - к нему в кабинет на приём и пошёл домой. Навстречу кто-то шел, мужичёк
какой-то. Небольшого роста, пожилой похоже, судя по походке. Увидев участкового в форме, мужичек ра -
достно заспешил навстречу.
Это был Николишин Николай. Жил он возле большого магазина, в начале переулочка в подгорную часть
 деревни. Не доходя метров десять до участкового, Николай начал кричать:
- Анатолий Иванович! Я тебя ищу! Помоги!.

Анатолий уже поравнялся с ним, остановился:
- Здравствуй, дядя Коля. Что у тебя случилось? - а сам подумал, что домой он сегодня не дойдёт и доба -
вил,  мысленно конечно,  несколько словечек из репертуара Марьи, благо наслушался их вдоволь.
- Так это...печник... Ну, который у Васи Потайного бичует, знаешь же его?..
- Знаю.
- Он в дупель пьяный завалился ко мне в дом, на кровать свалился и отрубился. Я разбудить его не могу.
Ленка, дочка боится, что он проспится и начнет буянить. Греха бы не случилось. Уведи его от нас, а то
у нас сил не хватает, он вон какой здоровый.
- Пойдём поглядим, - Анатолий развернулся в  сторону магазина и пошел. Дядя Коля засеменил следом.
 Идти было недалёко, метров четыреста.

Печника Анатолий знал. Он не местный, приехал на шабашку: печи на ферме подремонтировать да в
гараже перекласть. Прописан он был в городе, а в деревне поселился к одинокому мужику - Васе Потай -
ному.  Правда, он больше общался со змием зелёным из бутылки, чем с кирпичами и мастерком.
 
     В деревнях почти  у всех были прозвища. Люди так и называли друг друга по кличкам: Седой,
 Робот, Веретёшка. Анатолий поначалу думал, что это фамилии и в протоколах так писал: Александр
Мишкин.

Но оказывается ,что отца у Сашки зовут Михаилом, а все его дети - Мишкины.
 Клички переходили по наследству порой. Люди даже забывали некоторые фамилии - Ванька
Горский и всё. Отец у него Горский, дед тоже из деревни Горки. Выяснять происхождение прозвищ было
увлекательным занятием.
 Вот и фамилию Потайного - Шулинин - мало кто помнил.
Вообще, интересный народ - деревенские сибиряки. Даже говор отличается. Вместо прибегает - говорят
прибегат, играет - играт, грезит - означает, что человек не мечтает, а безобразничает.

 Возле магазина горел фонарь  и дом дядя Коли был хорошо освещен. Дом был небольшой и раза в два
старше своего хозяина, но еще крепенький. В доме на кровати у стены спал внушительных размеров
мужик -  не меньше Семёнова из медвытрезвителя, если не больше...
  Одет он был в армейский, защитного цвета бушлат, черные стёганные штаны и кирзовые сапоги, размера
эдак сорок седьмого или восьмого.

У окна за столом сидела, боясь пошевелится, Лена, дочка Николая. Рост - метр с платком, худенькая,
инвалид детства. Они с Николаем жили вдвоем, жена у Николая умерла.
  Судя по храпу, печник был живой и Анатолий преступил к "реанимации".
Тряска за плечи ни к чему не привела.
Растирание ушей - тоже, хотя процедура продолжалась минут пять. Уши задымились уже, даже
ладоням стало горячо, а от хозяина ушей  никакой реакции. Анатолий поразился: обычно эта процедура
мертвого в сознание приводит, а тут ноль эмоций.

Придется так его до Васькиного дома тащить, на себе. Оставлять здесь нельзя: вдруг действительно
очнется и неизвестно, что ему в похмельную башку придет.
Анатолий попытался стащить печника с кровати. С трудом - какой лосяра тяжеленный -перекатил его
к краю кровати и уронил на пол. Печник шмякнулся на пол, как мешок с...- сами догадайтесь с чем -,
головой так приложился к полу, что аж гул пошёл: толи из головы, толи из под пола.
И реакции никакой!..
 
 Другой бы от такого удара уже бы в небесах с Апостолом Петром разговаривал у ворот рая, а этот...
Только захрапел громче. Надо же!.. Придется волоком тащить. Анатолий взял печника  за руку:
- Дядя Коля, бери его тоже за руку, вытащим его на улицу, дальше я сам.
 Вдвоем они с трудом выволокли печника в сени, потом во двор, только сапоги по ступеням в сенях
 сбрякали, а потом уже за ворота на улицу, на снег. Николай ушел домой, ибо помощник из него никакой,
 не столько тащил, сколько держался за руку.

 Анатолий решил снова привести мужика в чувство и возобновил, усевшись на спину "клиента", "ушную
реанимацию", потом привлек к этой операции подручные средства - снег. Натер снегом уши, лицо, шею,
натолкал снега за шиворот, за пазуху, в штаны, туда, где у мужиков чувствительнее всего...
Сам вспотел, рубашка прилипла к спине - результат нулевой.
Что ж такое?!. Вот едрёшкин кот!..
 
 Анатолий слез с печника и сел на лавочку возле ворот. Отдохнуть, потом как- нибудь дотащить тело
до Васькиного дома. И помочь-то некому - ночь уже давно, скоро полночь, спят все. Придется Потайного
будить.
Дом - то его стоял на пригорке, а дорога шла под горку. Высота небольшая - метра полтора всего, но од -
ному такого лося не втащить.

   Что?!. Зашевелился? Ну, слава тебе, Всевышний! Услышал молитвы бедного участкового...
Печник действительно забарахтался. Видимо, снег под бушлатом и в штанах повлиял. Анатолий подошёл,
 встал в двух метрах слева от головы печника. Печник побарахтался немного, словно собирался ползти.
Потом подтянул одну ногу, другую, и поднялся на четвереньки. Постоял в таком положении, словно заду -
мался о чём-то, потом медленно, как в кино в замедленной съёмке, повернул голову влево до упора, нес -
колько секунд разглядывал Анатолия в милицейской форме  и так же медленно вернул голову в исходное
 положение.

 С полминуты размышлял о чём-то и, вдруг, трезвым , ясным голосом спросил:
- Куда?..
 Анатолий за шиворот развернул печника головой в сторону Васькиного дома и громко и четко сказал:
- Туда!
Печник опять с полминуты переваривал услышанное и потопал на четырех в указанную сторону. Не
пополз, а именно потопал, как конь в упряже, услышавший команду "Но..."

  Анатолий стоял и изумленно наблюдал - что будет дальше. В его практике такого ещё не было.
Метров через пять тяжелого пути до печника, видимо, дошло, что на двух  передвигаться  удобнее,
чем на четырёх, да и рукам теплее, и он попытался подняться на ноги, но попытка закончилась мордой
в снег и пришлось продолжить нелегкое путешествие по - прежнему. Но, видимо процесс эволюции в
плане  отрезвления шёл достаточно быстро и  метров через десять  вторая попытка эволюционировать
из четырехногого в двуногое существо закончилась в целом успешно. Штормило, правда, но движению
к цели это не очень мешало.

  Анатолий догнал печника помог ему забраться на пригорок, подвел к воротам и ,вдруг, услышал:
- Спасибо, дальше я сам, - чем снова удивил Анатолия.  Вежливый, однако Ну, сам и ладно. Анатолий
развернулся и пошёл домой.
В животе урчало так, что казалось, будто Анатолий на мотовелике ехал. Шутка ли - уже сутки ничего не
 ел.

Недавно на совещании по подведению итогов работы за прошедший года молодой полковник из област -
ного УВД - из ранних, видимо, - на вопросы  участковых высказался, что участковым сельским грех жало -
ваться, что у них в деревне не жизнь, а малина...
  Домой пришел Анатолий уже во втором часу ночи.

Утром его разбудил телефон. Надрывался бедный, аж покраснел. Время было на часах десять утра, или
дня - как посмотреть. Звонил начальник отделения участковых инспекторов.
- Что, спишь ещё, Анатолий Иванович? Спать ночью надо.
- Николай Васильевич! Я спать лег в три часа. Завтра после планерки расскажу.
 Завтра - четверг, день когда проводится еженедельная планёрка, собирается весь личный состав отдела.

- Слушай, сюда и записывай. Следователю Капранову для приостановки дела срочно нужна справка
из твоего сельсовета о том, что на их территории гражданин Федюшкин Илья Петрович 1956 года
рождения не прописан и никогда не проживал. Возьми справку и к обеду чтобы привез ему.
- Так завтра я всё равно приеду и привезу. - предложил Анатолий.
- Нет! Ему надо сегодня до обеда!
- Николай Васильевич! - почти взмолился Анатолий. - Опять я целый день проезжу, а свою работу кто
за меня делать будет. Мне по трем материалам надо отказывать в возбуждении дела, двух свидетелей
для Саитовой опросить надо в деревне  Эсколбы. И по другим материалам, а у меня их восемь, надо
проводить проверку, сроки - то идут. Че он, ночь не может подождать?!.
- У него срок по делу сегодня заканчивается. Начальник приказал обеспечить ему справку.

- Ему, значить, нельзя  сроки нарушать, а мне можно? Да?!. - Анатолий рассвирепел. - Он же первый
потом на суде офицерской чести будет  обвинять и парафинить, когда меня будут судить за
нарушение сроков рассмотрения жалоб и заявлений. И не вспомнит, что два месяца он не занимался этим
делом, а в последний день вспомнил! А я теперь должен все бросить и добывать ему справку, которая
в конечном счете не нужна.
 
  Анатолий замолк,  уже не слушая своего начальника, твердившего о том, что об отделе судят по итогам
работы следователей, только бросил в трубку:
- Да привезу я ему справку!  Одним судом больше, одним меньше - с меня не убудет! - и положил трубку.
 
 "Вам бы, господин полковник, такую жизнь, которая не жизнь, а малина!" - со злостью подумал Анатолий,
запирая на ключ дверь дома, где на столе остался на радость кошкам нетронутый завтрак...
 
                Александр Криволапенко.
               
                Февраль 2021г.