Роман Строки в Тумане. Глава 12. Она знает песни?

«Помоги кому-то, скажи доброе слово,
Сделай это просто так, не для бумеранга, не баш на баш...
И не смотри на всё окружающее сурово;
Ты получишь то, что когда-нибудь сам отдашь...»
Г. Аланский

 
Быть неразговорчивой и надменной стало для Лавинии защитой от пребывания в обществе обитателей Небесного Странника. И несмотря на то, что когда погружалась в этот образ, она чувствовала себя, словно со всех сторон на неё давили чёрные тучи, каждый раз при виде Дина, Александры, Вольдемара или Глэдис она моментально замирала. Словно внутри неё разом опали все звёзды.

Глэдис раздражала тем, что вела себя, «как дикая лань», бесконечно танцуя между стульев, полок и досок, которыми был набит Небесный Странник, словно находилась на необъятном поле. «Как можно, будучи в столь солидном возрасте, размахивать ногами тут и там, да ещё и смеяться, будто мы в лесу! А про бестактные объятья при знакомстве и говорить нечего! Вопиющее отсутствие воспитания, понятия вежливости и морали!» - Вторила девушка голосу Нагнетателя. В минуты, когда хотелось забыться, выйти из-за своей такой привычной и удобной стены и подумать «Быть может, не такие они плохие...», она сразу охлаждала сердце воспоминанием об их первой встрече.

Дин, которого она встретила на пути к Туману и который привел её в это... сомнительное общество, помимо того, что сразу не оставил о себе приятного впечатления, с каждым днём раздражал всё больше. Он бесконечно и громко пел, хватая слова из воздуха, и песни получались откровенно глупыми и абсурдными, но везде, где они звучали разражался гром искреннего, душевного смеха.

В самое первое утро, когда Лавиния спустилась из своей каюты и вошла на кухню, он чуть не сбил её с ног, громко напевая свое очередное «творение», и кружась, поднимал Александру на руки.

- Ой! Прости пожалуйста! - Тут же сказал брат с искренним волнением в голосе, - Ты не ушиблась, сестрёнка?

- Доброе утро! - Прошептала Александра и подошла к ней с объятиями.

Лавиния, ничего не говоря, отстранилась, и желая только одного: убежать подальше от этих невежественных людей, поспешила в библиотеку. Это было единственное место, где находились воспитанные, мудрые и возвышенные души.

Юлиан, тоже любивший сюда заглядывать, раздражал только своим бесконечно заботливым и слащавым вниманием, а в остальном девушке нравилось беседовать с ним. Этот тихий, задумчивый, спокойный обитатель Странника был почти единственным, по мнению Лавинии, кто вёл себя достойно. Он не носился по кораблю, сотрясая весь Туман, не пел и не танцевал, а если и присутствовал при вышеперечисленных варварствах, то выступал в них сторонним наблюдателем.
Мужчина так любовался всеобщим весельем, словно на его глазах от него всё дальше уплывал самый родной дом...

Его простые, но красноречивые мысли внушали интерес, отчего их искренне хотелось слушать.
К тому же, как показалось Лавинии, Юлиан мог бы прекрасно подружиться с её отцом, и она была искренне рада, когда он с удовольствием начал рассказывать о родителях, и иногда признавалась себе (точнее сказать, пыталась заверить себя с помощью советов Нагнетателя) в том, что проводит с ним время только поэтому.

Они могли встретиться в библиотеке утром и проговорить до того, пока Туман не пропустит вечернюю улыбку.

Лавиния любила своих родителей, и её сердце замирало от радостного предвкушения, когда Юлиан говорил о них. Вскоре девушка узнала, что её отца звали Аристарх, и что он постоянно всех смешил («Ох уж эти простые люди... Вечно описывают близких через свою призму!»). А ещё ей нравилось слушать истории о том, как сильно отец любил маму, чьё имя Юлиан не называл, аргументируя это тем, что оно все равно ничего не даст в поисках.

И нет, он не ошибался.

Он намерено прятал эту тайну в осеннем шорохе листвы...

Единственное, что ей не хотелось ему показывать - это книгу Тара и мамино письмо. Эти два сияния своей души она не открыла бы никому и ни за что...

- Скажите, - как-то спросила Юлиана Лавиния, - а откуда вы знали моих родителей?

- Видишь ли... - Ответил он, - Я хорошо знал их... Мы были не просто друзьями... Я бы сказал, мы были одной большой семьёй, которая всегда стояла друг за друга...

- Кто смеётся над тобой, смеётся и надо мной... - Вспомнила Лавиния цитату из одной песни...

Она знает песни?

- Да... - Умиротворенно согласился Юлиан. - Но однажды... однажды твоего отца захлестнули ложные убеждения... Он поддался своим страхам и неверным, навязчивым мыслям... И ушёл. Они увели его.

- Кто, мысли? - Лавиния решительно отказывалась верить в это. Разве мысль - не бестелесный дым, не имеющий ни силы, ни веса, в большинстве случаев мешающий разглядеть действительно важное?

- Твой отец был и остаётся прекрасным человеком. У всех такое бывает: чувства набрасываются на тебя, вырвавшись из неизвестных пещер...

Дослушать Лавинии не удалось. Взгляд поймал сидящего на полу за одним из ближайших стеллажей Тара. Юноша уронил голову на колени. И... плакал?

Заметив, что Лавиния на него смотрит, он ответил испуганным взглядом и удалился за книжную полку. «Возможно, он пережил что-то подобное... - Сказала Лавиния про себя, - Не буду напоминать ему об этом. Есть масса других, более важных тем для разговоров.»

- Даже если это так... - Произнесла она в ответ, - я все равно люблю его. И мы обязательно встретимся.

- Я думаю, - Юлиан прислонился спиной к стеллажу, за которым скрылся Тар, - я уверен, что так и будет!