Лесничие Вселенной Часть вторая Глава 4

ГЛАВА 4

1

   Пускателю удалось произвести впечатление на денсарцев, особенно на айрлонгов. Прямо-таки неизгладимое впечатление. Пауков на планете не было, но реакция на них в режиме «бр» была. Есть в паукообразных что-то такое… Н-да… Люди пугали инопланетным гостем непослушных детей, и это было действенно. А всегда спокойные и, даже флегматичные айрлонги проявили бешеную ярость, пытаясь убить бедного космолетчика нестандартного внешнего вида. Хорошо по деревьям лазает хорошо. Убежал. Там баловуны, убить не пытались, но устроили ТАКОЙ ШУМ.
   Мудрейшие сестра и брат по тому и являлись Мудрейшими, что сначала думали, а потом делали. Далеко от станции не отходили, ни куда без спроса и сопровождения не лезли. Пускатель мудрейшим не был. Он себя, а, главное, свое любопытство ничем не ограничивал. Двойная сила тяжести его – опытного пилота, привыкшего к перегрузкам, не напрягала. И, буквально, в первый же день он ринулся изучать территорию и налаживать знакомства с местными жителями. Общительный парень оказался. Люди были проинформированы о гостях и попытались попытаться проявить гостеприимство. Животные же дали волю инстинктам и чувствам. С чьего – то высоченного дома – Волскрима паука сняли флаером.
   - Я же не желал никому зла, - проскрежетал, как показалось Александру, растерянно Пускатель, с трудом уместившись в флаере.
   - Животные руководствуются инстинктами. Вот и защищаются от новой угрозы. А лучшая защита – это нападение. Внешне мы очень разные. Вас наш внешний вид тоже не очень порадовал.
   - Да, отвратительная форма жизни.
   - Спасибо, польщен, - усмехнулся Александр. – Чувства, которые мы вызываем друг у друга, явно взаимные. Вот вместе и будем их преодолевать. Я вот к вам уже привык. Не боюсь и скафандр снял.
   «А поле, защитное оставил», - возник в голове голос Мозга корабля.
   «А ты бы не оставил?» - также мысленно ответил Александр: «Я не трус, но сильно опасаюсь. Помнишь, как мама про них сказала? «Бр-р» Не знаю как вам, Ркандрам, а нам людям вот Бр-р и есть».
   После случившегося с ним конфуза, Пускатель помудрел и больше ни куда один не уходил. Познавал мир исключительно в окрестностях станции, а после и вовсе перебрался в Священную Рощу, где священнодействовал Юрий, создавая – выращивая новые корабли. Пускатель оказался таким же увлеченным технарем, как и Юрий, просто на родной планете ему не хватало знаний, и взять их было негде. На Денсаре же путь к знаниям был открыт и, хоть Ркандры и не могли ему помочь, космический паук активно занялся самообразованием. Его жажда знаний просто поражала, а способность усваивать полученные знания – восхищала. Ркандры смогли помочь, выделив ему специальный канал связи с тилеанскими Академиями, и образованием паука занялись лучшие специалисты Тилена, уделяя необычному ученику по несколько часов ежедневно. Юрий многовекового людского «БР» к паукам не испытывал и, на почве общих интересов, довольно быстро подружился с инопланетным коллегой. Тем более, что один из растущих сейчас кораблей предназначался как раз ему, Пускателю.
   Корпус нового корабля был совершенно стандартным патрульным катером, а вот внутреннюю начинку: рубку и все органы управления, создавали специально для пауков, под их физиологию. Здесь без Пускателя было не обойтись. Все подгоняли так, что бы было максимально удобно ему. Многое приходилось изготавливать в ручную, так как, что совершенно естественно, не было таких форм. Паука аромат благословенного лумгума не напрягал, поэтому лепил он сам.
   Питался паук здесь же, вместе со всеми. Вернее, за всеми. Ему очень понравились кости, даже больше, чем мясо. Понятия брезгливости у пауков не было, и он с удовольствием доедал все кости, даже те, с которыми не смогли справиться собаки. И был очень доволен рационом. Свежий воздух, Солнца свет, деликатесы на обед. Красота. Что интересно, собаки агрессии к нему не проявили.
   «Тилен», тем временем, слетал на Тилен, а когда вернулся – экипаж был поражен. Даже с точки зрения гуманоидов пауки похорошели изрядно. Все тело обзавелось здоровым глянцевым блеском, и они, вроде как, даже стали крупнее. Все-таки подводно – пещерно – космическое затворничество не очень благотворно сказывалось на общем состоянии здоровья пауков. А здесь, на свежем воздухе они окрепли и похорошели.
   Местные жители тоже малость попривыкли. Перестали шарахаться при встрече. А после того, как пауки приняли активное участие в сборе плодов волскримов, так к ним прониклись, если и не любовью, то уважением. Пауки лазали по деревьям играючи в то время, как людям это занятие давалось с трудом и постоянным риском свалиться. Правда, теперь, вместо веревок, для страховки использовали индивидуальное защитное поле, процесс все равно оставался достаточно трудоемким.
   Денсарское лето заканчивалось. И, хоть деревья еще оставались зелеными, было понятно, что это не на долго. Священная производственная роща Юрия находилась в более теплом климате, чтобы продукция могла расти быстрее, тем ни менее и туда уже скоро должна была прийти зима. Волскримам для нормального жизненного цикла были необходимы морозы. Так что в тропиках, где нет зимы, промышленную рощу расположить не удалось. На зиму производство засыпало крепким древесным сном.
   Земляне и полуземляне решили на зиму перелететь на Землю, тем более что там начиналось лето.
   - Мы как перелетные птицы, - охарактеризовал решение Лука.
   - На Денсаре птиц нет, - ответила Люба.
   - А на Земле есть, а мы, какие никакие, а земляне, - не сдался Лука.
   - Птицы, птицы, есть, нету, - передразнил спорящих Евгений. – Любане за женихом летим. Главное, когда она жертву загрузит, быстренько стартануть, чтобы очнулся уже в космосе. Луке за материалом, мал он еще жениться. Сане за женой, раз здесь не хватает. Привередливый ты наш.
  - Что это я мал? Как на планету пауков, так не мал, а как жениться, так мал.
  - Стыдись, Белое Перо.
  - Мне уже исполнилась шестнадцатая весна, - все прыснули, Лука очень умилительно и уморительно умел надуваться, опять же фильм недавно смотрели. («Человек с бульвара Капуцинов», если кто не видел – рекомендую).
   - Не, Евгений, зятек дорогой, - не остался в стороне Александр. – На самом деле мы вас с Алиной в свадебное путешествие везем.
   - Точно! – согласился с братом Лука. – У нас там получится что, или нет, не известно. А вы уже все, молодожены. А Люба летит Вику навестить, сестры все-таки скучают.
   Лукич старший тоже решил слетать на родину.
   - Совсем меня эта работа запарила. Ведь знал же, что геморрой, и все равно согласился. Дурак старый.
   - Пап, геморрой этот, так или иначе, твой. Но теперь ты не просто дурак, а дурак – командующий.
   - Саня, я сейчас в лоб тебе дам, по-отечески. Вот только подпрыгну.
   - Да ладно, пап. Чего ты злишься то? Дурак, так дурак, раз, командующий не нравится.
   - Вот зараза! Мой сын, весь в меня.
   - Пап, я тоже твой сын. Ну, ты и…
   - Молчать, Лука, это приказ!
   - Ну, ты и командующий, товарищ адмирал, - Шаропуз довольно улыбался, широко раздвинув свои великолепные усы. Он вальяжно развалился в кресле, а новенькая форма капитан – командора тилеанского флота сидела на нем как влитая.
   - Хреновый я командующий, распустил подчиненных. Никакой дисциплины. Шаропуз, а ты же на Земле еще ни разу не был?
   - Не-а.
   - С нами полетишь?
   - Давай, хоть посмотрю на твою тайгу. Проверю своими глазами твои рассказы. Какое оно такое это зеленое море.
   Пауков везти домой никто не захотел. Да они и сами не сильно стремились поскорей вернуться. Что они там не видели? На Денсаре им зимой делать было нечего. Они уже сейчас на улицу выходили с большой опаской – холодно, особенно по утрам. Поэтому их тоже решили взять с собой. А что, пусть прокатятся, посмотрят. Лукич старший составил огромный список закупок, и народу набралось много, так что лететь решили на двух кораблях. «Тилен 2», как и много лет назад, пилотировали: капитан второй звезды Дтен, навигатором по прежнему была его уже повзрослевшая жена капитан первой звезды Стар, механик был новый – лейтенант Лен, дальний родственник Сленов, очень дальний.

2

   - Да что ж они творят?! – яростно орал Лукич на всю рубку, нервно сжимая кулаки. – Суки! – с подвыванием, на грани плача, благо дети не слышали, в другом корабле летели. – Разве так можно?! Твари! Вот твари!
   На обзорном экране никакой тайги не было. Безумный, безобразный лесоповал был. Тайги не было.



2.1
   
   Такая вот главка. Пояснительная записка. Лирическое отступление, на правах автора. Как хотите, назовите.
   После того, как в этом моем фундаментальном труде мной было убедительно доказано, на основании неоспоримых фактов (кому они нужны с ними спорить, эти мои факты), существование иных разумных рас и народов во вселенной. Следует считать логичным и вполне обоснованным факт возможности существования иной Земли, на которой, вроде бы, все как у нас, но есть нюансы.
   Не знаю как в ученом мире, но на полях интернета еще не так давно (теперь про нее забыли) обсуждалась очень научная гипотеза, которая сообщала, что на орбите нашей планеты Земля находится еще одна планета. Точно такая же, как наша, но есть нюансы. А не видим мы ее только потому, что она прячется от нас за Солнцем.
   Если кто-то, по совершенно непонятным для меня причинам, считает эту гипотезу не состоятельной, я предлагаю ему рассмотреть классический вариант: где-то далеко - далеко во вселенной, вокруг точно такого же желтого карлика вращается точно такая же планета. И все на этой планете точно так же, как у нас, но есть нюансы.
   В то время как у нас все хорошо. Вот и президент так говорит. А он у нас самый честный и порядочный из людей, поэтому все, что он говорит истина. Не правда, какая-нибудь, которая, как известно у каждого своя, а ИСТИНА. Да, да, именно вот так вот, большими буквами ИСТИНА. И все политики у нас прекрасные, честнейшие и в высшей степени порядочные люди, которые денно и нощно бесконечно радеют о нас с вами. О росте нашего благосостояния, о нашем благополучии, о нашем здоровье и уровне нашего образования, о нашей продолжительности жизни, в конце концов. К сожалению, не всем во вселенной так везет.
   На той, другой, Alter (это я на латыни, выпендриваюсь) Земле все совсем не так. Мои герои как раз с нее. По каковой причине все описываемые мной события не имеют к нашей процветающей планете ни малейшего отношения. Да вы и сами уже, наверное, заметили некоторое несоответствие между нашим ИСТИННЫМ ХОРОШО, о котором показывают и говорят все телевизоры страны, и тем невероятным для нас ПЛОХО, которое нет-нет, да и появляется на страницах моей книги. Все совпадения с нашими землянами являются совершенно случайными и отношения к нашим землянам не имеющими. Продолжаю свое повествование про другую, нет, не так. Про
Alter ЗЕМЛЮ
   Да, вот так лучше. Ну все, возвращаемся обратно в главу под циферкой

2

   Как должна выглядеть тайга сверху, Лукич прекрасно знал. Чай не в первый раз на родину возвращался из дальних странствий. То, что он увидел на экране сейчас, вызвало в душе бурю противоречивых эмоций, положительных среди них не оказалось.
   - Да как же так можно? – слегка успокоившись, уже без истерики и матов, вопрошал он. – Это же настоящее бедствие, катастрофа. Это геноцид леса. Геноцид всего живого на планете. Массовое самоубийство. И все ради денег. На кой ляд самоубийцам деньги? Наследникам завещать? Так они наследников убивают. Такие вырубки – это суицид всего человечества, и не родившихся поколений тоже. Зачем? Не понимаю.
   - Вспомни историю Денсара, - на правах друга ответил Шаропуз, остальные предпочитали помалкивать. – Вот и вы приближаетесь к нашему уровню развития. Как у вас говорят? Яблоко от яблони.
   - Так они и яблони уничтожат, такими темпами. Ладно. Длен, давай в избушку мою.
   Лесоповал заканчивался где-то в километре от дома Лукича, так что тут все было как до отлета. Даже еще таежнее стало. Дорога окончательно заросла и едва угадывалась в молодой поросли. Дома Лукич не был лет десять, плюс – минус. Дороги уже и тогда практически не было, а вот домик Василия был. Теперь его не было тоже. Даже следов его здесь пребывания не было видно.
   - Ушел, - озвучил произошедшее Длен.
   - У них тут тайга уходит, - огладил задумчиво бороду Лукич. – А уж такой домик, - вздохнул. – Хорошо, что я не землянин больше. Ой, как хорошо, - опять вздохнул. – Сань, - обратился к сыну, «Тилен 1» приземлился раньше и ждал на лужайке возле дома. -  Может, дома невест поищите, а то вдруг они здесь теперь все слегка шибанутые, с неустойчивой психикой, склонной к суициду?
   - Пап, не знаю как Лука, а я все-таки попробую. Вдруг есть еще нормальная, ее же тогда надо спешно эвакуировать, хотя бы для сохранения вида, как денсарцы сделали в схожей ситуации.
   - Правильно, - поддержал брата Лука. – Зря, что ли, летели в такую даль? И, судя по твоей реакции, папа, здесь произошли глобальные изменения. Мне, как ученому, интересно материал пособирать. Изучить.
   - Ну, только если как ученому, - вздохнул очередной раз Лукич и обернулся к дочери.
   - Пап, а мы с Женькой вообще молчим. Мы просто в свадебное путешествие и назад. Никого искать не будем, ничего собирать не станем. Правда, правда!
   - Верю, - усмехнулся в бороду Лукич. – Любаню о целях визита на родину предков не спрашиваю, с ней все ясно – на охоту приехала. Ладно, я в поселок скатаюсь, хочу лесничество наше навестить. Потолковать, как такое допустили выяснить. Шаропуз, ты со мной?
   - Поехали. Прокачусь.
   - Ну, а вы располагайтесь пока.
   - Нет, папа, мы, наверное, сразу двинемся. Чего время терять? – ответил за всех Саша.
   - Ну, как хотите. Я что-то думал, что погостить захотите в отчем доме. А сейчас вдруг понял, вам этот дом совсем не родной. Даже Сане, его, считай, еще кульком увезли.
   - Здесь даже лучше, чем на Денсаре, - протрещал Пускатель с макушки сосны. Все вздрогнули.
   - Блин, - не зло выругался Лукич, задрав голову на звук, фуражка свалилась на землю. – Про вас то я и забыл. Ты когда не дерево залезть успел? – и, поднимая фуражку, обратился к более мудрым паукам. – Вы тут располагайтесь.
   - Здесь очень хорошо, - проскрежетала мудрейшая сестра. – Легко. Легко и хорошо.
   - Я рад, что вам нравится, главное далеко не уходите.
   - Командир, - проскрежетал Мудрейший. – Нам можно есть маленьких существ?
   - Каких? - Лукич даже слегка опешил.
   - Вот этих, которые летают вокруг вас.
   - Мошкару эту всю? Да на здоровье, если поймать сможете.
   Оказалось, у пауков для этого случая в арсенале паутин есть еще одна. Очень мелкоячеистая, очень липкая и, судя по всему, очень вкусная. А еще, оказалось, у пауков есть рот. Лукич аж вздрогнул всем телом, когда увидел. Они с Шаропузом выходили из дома, Лукич показывал другу свое жилище, а мудрая сестра наслаждалась мушиным десертом как раз напротив. Буквально в паре метров от порога.
   - Дай закурить, - выйдя из столбняка, попросил Шаропуз.
   - На, - Лукич протянул другу трубку и кисет, а сам взяв себя в руки, обратился к паучихе. – Уважаемая Мудрая Сестра, в той стороне есть болото, - указал рукой направление. – Там этих тварей значительно больше. Тут не далеко, можете сходить. Защитное поле вас выпустит и обратно запустит, я настроил.
   - Спасибо, командир.
   - Кушайте на здоровье. Только осторожно, в болото не свалитесь – это вода. И людям на глаза старайтесь не попадаться. Хоть там людей быть не должно, но мало ли, вдруг кто забрел.
   - Хорошо, - ответил, почему-то Пускатель, а гуманоидам опять пришлось задирать голову. Пускатель обосновался на коньке крыши дома Лукича. Волшебную паутину он растянул как транспарант на задранных вверх задних лапах, и застыл, как рыбак с удочкой. Вдруг, совершенно неожиданно, заставив вновь вздрогнуть людей, сорвался с места. Шустро пробежал по крыше, с крыши на дерево и скрылся где-то в кустах.
   - Н-да, - пробурчал Лукич, усаживаясь за руль своего флаера. – Охотнички. Поедем что ли, Шаропуз.

3

   - Здесь что, война была? Или эпидемия, какая? – Лукич медленно катил по центральной улице поселка, удивленно озираясь по сторонам.
   Поселок, некогда богатого леспромхоза, выглядел, скажем, так, очень неожиданно. Разваливающиеся дома с немым укором глядели на мир пустыми глазницами окон. Сельмаг еще стоял на прежнем месте и даже работал, но вид имел какой-то замызганный. Другого слова и не подберешь. Старая еще с советских времен вывеска «Смешанные товары» пришла в полнейшую негодность. Прочитать ее мог только тот, кто знал, что было на ней написано. Но это, похоже, никого не волновало. Клуба не было. Пристроенной к нему школы детского творчества тоже. Были живописные руины на их месте. Где-то там, под руинами был когда-то кабинет, в котором больше четверти века назад учила детей музыке Татьяна Слен. От спортивной школы с спортзалом и стадионом вообще ничего не осталось. Даже развалины куда-то пропали. А футбольное поле поросло травой и бурьяном, и было обильно усеяно коровьими лепешками. Больницу, в которой Римма родила Сашу, уцелевшее население активно разбирало на дрова. Здание уже тогда было старым и ветхим. Снести его было верным решением. Вот только нового здания поселковой больницы, почему-то не построили. Редкие люди без особого любопытства провожали взглядом машину Лукича и возвращались к своим делам. Вид жители имели под стать поселку, и, даже, трава была какая-то не зеленая.
   Здание лесничества – зданием тоже уже не являлось. Так, огороженная территория с провалившейся крышей. Двери уже не было, ушла, но вывеска рядом с дверным проемом, на удивление хорошо сохранилась.
   - Вот здесь я проработал всю жизнь до самой пенсии, - Лукич снял свою адмиральскую фуражку и взлохматил волосы на голове. – Ух, ты, переодеться в местное забыл. А я ведь свою трудовую книжку и не забрал. Тоже забыл. Где-то она теперь там погребена.
   - Моя тоже, - человека, сидевшего у дома напротив на бревне рядом с покосившимся палисадником, потрясенный Лукич не заметил. Человек поднялся и подошел к приезжим. – Здрасте вам.
   - И вам здравствовать, не хворать, - ответил за обоих Лукич.
   - А я вас, кажется, знаю, - человек был мужчиной лет сорока, со следами верной преданности алкоголю на лице. – Вы же Леший, бабы так звали, лесник Лукич. Когда у вас жена рожала, я на ваш мотоцикл залезть не смог. Может помните?
   - Митька?! – сразу, как будто все произошло только вчера, вспомнил то утро Лукич. – Подрос.
   - И подрос и постарел, и поседел, там, где не полысел. Пойдем что ли ко мне. Чего здесь торчать? За жизнь поговорим.
   - Пойдем, - Лукич согласился автоматически. В гости к Митьке он точно не собирался. Просто обалдел слегка от всего, что его окружало.
   
   Митькин дом полупостроили уже после того, как Лукич покинул Землю. Второй этаж был недоделан, поэтому дом – полупостроен. Но вполне себе приличная лестница на второй этаж в доме была. Хозяин использовал ее вместо кладовки, шкафа и книжных полок одновременно. Подняться наверх по ней было не то чтобы не возможно, но крайне сложно. Остальная обстановка в доме была, как принято многими говорить в подобных случаях: «спартанской». Не знаю, как там, в Спарте, а здесь просто бедненько, пошарпаненько, но, на удивление, чисто. Посреди комнаты стоял старый, но уже импортный, телевизор с разбитым экраном.
   - Дмитрий, а чего ты его не выбросишь? – спросил Лукич, чтобы хоть как-то завязать разговор.
   - А как я могу его выбросить? Он мне, считай, жизнь спас.
   - Как это?
   - Да, понимаешь, достало все, и перебрал я, если честно конкретно. Зарядил я в дробовик последний патрон и давай изобретать, как бы так бы себе в голову попасть. Ну, что б наверняка и без мучений. Опыта в этом вопросе у меня, сам понимаешь, никакого. Ружье длинное, руки короткие. И так и сяк и об косяк, а ни как. Ногой на курок давить уж очень не хотелось. Зачем ружье оскорблять? Да и глупо, как-то. Представил себя без башки в одном сапоге – самому смешно и противно стало. Решил соорудить систему привода на курок. Зафиксировал ружье, бечевочку протянул. А ящик в фоновом режиме работал. Я к нему спиной был, не видел, но слышал. А там какой-то мудак по ушам народу чешет, на тему, как у нас все зашибись. И экономика у нас в гору прет, и зарплаты у людей растут беспрецедентными темпами. Ну, я и обиделся, сильно. С таким удовольствием в него дробью утиной залепил, ты себе не представляешь. Такое чувство глубокого удовлетворения испытал! И так на душе хорошо стало. Аж стыдно. Чего это я нюни развесил? Отпустило, короче. Вот и получается спас он меня. Ценой собственной телевизорной жизни. Герой, моей личной драмы. Вот и стоит, как напоминание о моей личной дури. Эти твари извести нас всех хотят, место расчистить. Видимо хозяева так приказали. Так вот хрен им! Я и пить после того случая бросил. Почти. По крайней мере до пьяна больше не напиваюсь. Пью в гомеопатических дозах.
   - Ты от куда слово то такое знаешь? – неожиданно даже для себя вклинился в монолог Лукич.
   - Ну, ты нас хоть совсем за идиотов не держи! Ладно? Правители наши уверены, что мы вокруг себя ничего не замечаем, не видим и не слышим, и верим во весь тот словесный понос, что они на нас льют. А мы в курсе, как живем на самом деле. Все понимаем и, молча, спиваемся, а, кто и еще хуже. У нас сейчас пол поселка алкашей, типа меня. Да, сами виноваты, слабину дали, но не от хорошей жизни это все. Так жить нельзя, а выживать под наркозом легче.
   Я в восемьдесят третьем году родился, а через два года начались реформы всякие. Тридцать четыре года уже реформируют. У меня вся жизнь сплошные временные трудности переходного периода. Китай за это время из отсталой аграрной страны в мощную индустриальную развился, а мы к первобытному собирательству почти вернулись. Вот и правительство разрешило валежник собирать. Раньше, оказывается, нельзя было. Все по закрыли, разорили. У нас лес сейчас китайцы валят. За бесценок тайгу скупают и вывозят. Это нормально?
 (Хорошо, что у нас не так. У нас сплошные иностранные инвесторы, со своими иностранными инвестициями. А у них на Alter Земле одни скупщики краденного. Бедные – бедные Alter Земляне.)
   - А вы куда смотрите, раз все видите и понимаете? Где профсоюзы? Где народный контроль?
   - Лукич, ты точно инопланетянин. В окно посмотри. Видишь руины нашей конторы? Вот где-то под ними и профсоюз и, этот, как ты сказал, рабочий контроль. Все там. Куда мы смотрим? А куда смотреть прикажешь? Был леспромхоз. Успешный, прибыльный леспромхоз. Одной автотранспортной и спец техники более трех сотен единиц было. Пилорама своя. Станков деревообрабатывающих – целых два цеха. Ведь мы же не только кругляк отгружали, но и готовую продукцию: брус, доска, по мелочи там всякое – ассортимента двадцать с лишним наименований было.
   - Двадцать три, в основном по размерам. 
   - Да, по фиг! Сейчас, где это все? Все было, хлоп и нет ни чего. Пустота. Сначала приватизировали, вроде между работниками, только работникам ничего не досталось. Как так? Не понятно. Потом были привлечены иностранные инвесторы, шуму было, в новостях местных показали. После чего оптимизировали. Я бы сказал отоптимизировали в грубой извращенной форме. И все. Эффективный менеджмент. Когда производство кончилось, причем быстро так, вроде ничего не предвещало, бац и все. А народ строиться начал, вроде все хорошо, в гору прем, зарплата хорошая, кредитов понабрали, тут такая война была, с вышибалами банковскими. Судов куча. Приставы. Дома брошенные видел, когда сюда ехал? Половина из них за долги отобранная, банкам принадлежит, в счет погашения долга. Только вот продать их оказалось не кому, - связностью Митькина речь не блистала, зато эмоционально и информативно. – А вторую половину люди без долгов, сами побросали. Работы нет. Жить как? И моя жена с сыном в область уехали к маме, а я не хочу. Вот мой дом! Я его сам строил! Два этажа, чтобы не тесно, чтобы детей растить. А получилась жопа, полная, - горько вздохнул и замолчал.
   - Раз тут ловить нечего, надо было тоже с женой ехать, сына растить.
   - А куда там? К маме ее? Чтоб всю жизнь в бедных родственниках числиться. Да и там с работой тоже не очень. Нет, я водилой, конечно, устроюсь. Но жить у тещи приживалой не хочу. Вот и придется большую часть зарплаты за аренду или ипотеку отдавать. А жить на что? Оно мне надо, так жить? Вот мой дом. Хороший дом. А меня из него гонят, выживают, если честно. Сопротивляюсь, как могу. Денег я жене ровно половину от того, что удается заработать, отдаю. Жена со мной разводиться не хочет. Хорошая она у меня. Мать ее пилит, а она нет. Стоит на своем и сыну про меня только хорошее говорит, мол, папа лесник, лес охраняет.
   - А деньги, где папа берет, чтоб половину отдавать?
   - Когда где. То металл сдадим, благо его тут по округе много навалено, оптимизаторы только новое оборудование вывезли, старье все нам оставили. Оно рабочее, но старое, а теперь уже и не рабочее. То дары леса. Сейчас вот черемша с папоротником пойдут. Китайцы еще не все вырубили и вывезли. Да им глухомань и не интересна, вывозить дорого.
   - Слушай, а в лесничестве ты кем был? – слегка ни в тему спросил Лукич.
   - Младший инспектор, водитель то есть.  Из-за тебя я в лесничество подался. Я про тебя все газетные вырезки собрал, какие мне попадались. Этапы большого пути. Вот ты сам помнишь, что тебя в семьдесят седьмом году фотоаппаратом наградили в честь юбилея Великого Октября?
   - Я им пользоваться так и не научился. Где этот презент не знаю. Не помню совсем.
   - А я помню, все вон в папочке лежит, - Митька кивнул в сторону лестницы. Лукич действительно увидел картонную папку для бумаг, заваленную какими-то тряпками, трусами и носками.
   - Что ж ты ценные архивные документы так закопал?
   - Что бы враги не нашли. Я еще пацаном решил, что хочу на тебя похожим быть. В лесники пошел, да вот что-то не срослось. 
   - Ты очень даже похож. Вон щетина какая, скоро борода как у меня будет.
   - Точно, побриться надо.
   - Мить, а из наших, из стариков кто еще живой есть? Не знаешь?
   - Шеф, Иваныч, в райцентре живет. Прошлым летом к нему заезжал – бодрый дед. Жену пару лет, как схоронил. Дети разъехались, он внуков только по скайпу видит.
   - Это еще что за чудо?
   - Видео звонок. Как в книгах фантастических раньше было. Вот по смартфону. Главное, что б связь нормальная была. А то у меня смартфон есть, а связи в нашей глуши почти нету. В доме моем не ловит. На руинах клуба нормально ловит. Бобыль, так бобылем и прожил. Сейчас в доме престарелых, там же в райцентре, если за год не помер. Шибко плохой был. Не узнает никого. Иваныч к нему регулярно заходит и, каждый раз, по новой знакомится. Бобыль помнит то, что двадцать лет назад было. А то, что вчера произошло не помнит. И Иваныча тогдашнего помнит, а нынешнего не узнает.
   - Да, дела. Надо навестить народ, пока живы, - кивнул Лукич и опять невпопад спросил. – А ты за черемшой куда собираешься?
   - Так на Акимкину заимку.
   - Цела еще?
   - А че ей будет? Всяко целей нашего леспромхоза. Лукич, а кто такой этот Аким?
   - Не знаю. Дед сюда после Русско – Японской перебрался. Его в 1905 демобилизовали по ранению. Солдатский Георгий на груди и деревяшка вместо ноги. Пока он там за Веру Царя и Отечество, жена с детьми бедствовали, побирались. Младшенькая, сестра батина, моя, стало быть, тетка, умерла. Они погодки были, отец ее и не помнил совсем. Тоже весь истощенный и больной. Как люди добрые говорили не жилец. Бабушка с трудом ходила, пьяные казаки нагайками отходили, чтоб не побиралась. Мне вот всегда было интересно, как уживались между собой эти два казачества? Одни с пиками в казачьей лаве переворачивали оборону противника, ввергая врага в панический ужас, а другие своих гнобили. Рабочих разгоняли, забастовки подавляли. Как вот герои и каратели в одних рамках умещаются? Не понятно. Радостная картина встретила ветерана. Шибко он тогда на власть обиделся. Назад на фабрику его инвалида не взяли. Определился дворником, жили в дворницкой в полуподвале. Сыро, холодно отец совсем чахнуть стал. Бабка – знахарка, к которой бабушка обратилась, сказала, что город его убивает, жизнь вытягивает. Ему, мол, на свежий воздух надо, что бы дышалось легко, полной грудью. И тут так удачно вакансия лесника подвернулась, ну дед за нее и ухватился. Ни разу не пожалел потом. Жалованье, конечно, не особенно хорошее, за то дом в лесу, огород – земли бери, сколько обработать сможешь, охота, да хоть и черемша та же. Черемша – это же кладезь витаминов, вонючая, правда, но кладезь. Помню, бочками ее солили. Воздух таежный, целебный. Батя на поправку пошел, да и бабушка тоже на ноги встала. Вот, а заимка Акимкина уже тогда была, а Акимки не было. Ни то он был каторжник беглый, ни то отшельник. Не известно.
   Когда в Гражданскую здесь колчаковцы орудовали, там, на заимке база партизан была. Дед при них как разведчик и связной был. Его колчаковцы ни в чем не подозревали и не трогали. Инвалид, георгиевский кавалер, герой и нынешнюю службу несет исправно. Никаких претензий. Отец в отряде был. Как боец он не очень, больные с детства легкие всю жизнь донимали. Бегать совершенно не мог, за то пройти пешком двадцать верст – легко. И охотник хороший. Вырос в тайге, повадки зверей знал. Для отряда очень ценный товарищ – мясом обеспечивал и с дедом через него связь поддерживали. Местные про него все знали, что он чахоточный, поэтому вопросов и подозрений тоже не вызывал. В отряде отец с мамой познакомился. Она образованная была, курсы медсестер закончила. Там же в отряде и поженились. Командир им мандат выписал, раритетный документ получился.
   После Гражданской отец сменил деда на посту. Мама к лесной жизни уже привыкла. Да и сытнее здесь было. В городе голод да паек, а здесь силок и туесок. Не голодали. Сестра старшая родилась.
   - Так у тебя сестра есть?
   - Была, она меня на семь лет старше. Бабушка – мама мамина в Новосибирске жила, учительствовала. Когда Лизавета начальную школу закончила, а в поселке другой еще не было, перед родителями встал вопрос: прекращать дальнейшее образование, отправить в райцентр в интернат или в Новосибирск к бабушке. Третий вариант победил единогласно, и бабушка уж очень звала, да и учительница проследит и поможет. Отправили. Это в тридцать пятом году было, мне только – только четыре года исполнилось. Помню, рыдал тогда сильно, что сестра уехала. И это все, что я о ней из детства помню. После семилетки поступила в ремесленное училище при заводе. К началу войны уже была полноценным молодым специалистом. Работала в войну хорошо, медалью наградили «За доблестный труд в годы Великой Отечественной Войны». Потом, без отрыва от производства, рабфак, институт на пенсию вышла с должности начальника цеха, в котором всю трудовую жизнь и проработала. Умерла в девяностом году, а виделись мы с ней за все эти годы раз десять. Детей ее, практически не знал, а внуков так и не видел ни разу. Как-то не по-людски получилось. Уж как получилось. Главное, связь то мы не теряли. Открытки друг другу к каждому празднику посылали, да письма раз в год. В гости друг друга звали, да съездить получалось редко. У меня здесь хозяйство, не оставишь. У нее там семья, работа, учеба – тоже не особо вырвешься. У них с мужем две дочери родились, так я даже их фамилий в замужестве не знаю. Хреновый я дядька получился.
   Когда война началась, отца признали негодным – астматик. Но когда фашисты к Москве подходить стали, уговорил, взяли. Бегать он не мог, но стрелял хорошо. Чемпион района по пулевой стрельбе. Про войну рассказывать не любил, но воевал, видимо, не плохо. За первый год службы двумя медалями награжден: «За оборону Москвы» и «За отвагу». «За оборону Москвы» ему уже здесь, в военкомате вручали в конце сорок четвертого. В сорок втором направили в школу младших командиров, будущих сержантов стрелять учить. И с первым выпуском полным составом под Сталинград. Копоть, гарь, мороз и, в довесок, контузия. В госпиталь попал. Опять хотели комиссовать, но на фронте тяжелая обстановка, а личного состава не хватает, тем более с боевым опытом. Короче, как то удалось вернуться в строй. И летом сорок третьего был направлен в действующую армию старшиной. В сорок четвертом опять госпиталь, там и орден «Славы» III степени вручили и комиссовали, уже окончательно. В сентябре сорок четвертого вернулся домой. Дед сильно гордился, вот и сын с Георгием вернулся. Весь в отца, только повезучей – ногу сберег.
   Лично у меня лето сорок первого никаких особых воспоминаний не вызывает. Я и о том, что война началась, только через пару недель узнал. Мы с отцом и дедом сено заготавливали. По всему участку копны ставили, что б травоядным было, что зимой есть. Да и нам, если честно, тоже. На местах кормежки зверя брать проще. Во время учебного года я в поселок, естественно, каждый день в школу бегал. Четыре километра туда, четыре обратно. А на каникулах мог за все лето ни разу в поселке не появиться. Отец раз в неделю на планерку ходил, а назад новости и что надо из магазина приносил. Когда с заготовок вернулись, отец к начальству сходил с докладом о проделанной работе, а назад вот такую новость принес. Мы ее вечером за ужином активно пообсуждали, да и забыли. Дел выше крыши. Я фильм «Если завтра война» раз пять в клубе с пацанами посмотрел. Там очень доходчиво объяснялось, что врагу наступит капут в предельно сжатые сроки. С той поры я перестал верить пропаганде и средствам массовой информации.
   В поселке, как раз, новую школу – семилетку достраивали, должна была открыться первого сентября. Но к началу учебного года в ней военный госпиталь разместили. Маму, как медика, в него мобилизовали. Даже форму военную выдали. Два треугольничка в петлицах – красиво. Маме вообще форма очень шла. Семилетку в поселке хоть и в старом здании, но открыли. Учились в три смены. А я такой за маму гордый в школу ходил. Отец в октябре ушел на фронт, но перезимовали в целом спокойно. Деляны для лесозаготовок отец до ухода успел разметить и от деда, а, значит, и от меня ни чего особенно не требовалось. Так что начальную школу я закончил в штатном режиме. После школы бегал маме помогать – раненых развлекать.
   Летом сорок второго детство закончилось. Начались трудовые будни. Заготовка дикоросов: черемша, папоротник. Как раз на Акимкиной заимке мы с дедом план выполняли. День собираем, потом я на волокуше из большого куска старого брезента вывожу. У нас конь был старый, старый. Я сколько себя помню, столько и его, и он всегда был старый. Коняка наш, так и звали Конякой, через «К». От Акимкиной до нашего дома семь верст почти. Коняка старичок неспешный, да и тяжело ему волокушу тащить, вместе тащили, помогал ему как мог. Часа три у нас получалось до дома. Там бабушка нас кормила. Коняка отдыхал, пока я с волокуши на телегу все перегружал, ну, зато потом, до поселка отдыхал я. Коняка сам к заготконторе шел, а я сытый и уставший спал в телеге всю дорогу. Потом, как все сдам, заходил к маме в госпиталь. Меня там втихаря обедом кормили, а Коняка тем временем отдыхал. И назад. Уже в сумерках добирался до деда, а он весь день до моего возвращения собирал. На следующий день вместе собирали, а с утра я опять в поход.
   Сбор дикоросов закончился, началась заготовка фуража для фронта. Дед мне косу настроил, шестерочку, произведенную еще в царские времена. Тоненькая, легенькая и с короной: «Поставщик Двора Его Императорского Величества». Мне все интересно было, зачем царю коса? Сено косил что ли? Она и сейчас живая, под навесом. Со всем строем, как дед сделал. Назад полетим, надо будет забрать и весь остальной инструмент тоже. На Денсаре пригодится и мне приятно. Фураж сдали, ягоды грибы пошли – на них тоже план. Дед хоть и на деревяшке, но по лесу за ним не угонишься. Пока снег не выпал. А вот зимой он не ходок, особенно по насту и сугробам. Деревяшка проваливается, застревает, и на лыжи не встанешь. Так что лесозаготовки на мне оказались. И деляны для вырубок размечал, и сучки с поваленных деревьев обрубал. На лесозаготовках считай, все наши пацаны со школы были. Девочки в госпитале помогали да в поселке по хозяйству. И вот ведь весело было. И, главное, в школу ходить не надо. Весь первый год, как бессрочные каникулы воспринимался. Устанешь за день так, что до дома еле доползаешь, а утром опять на работу. И все равно счастлив – уроков не задали. Красота! 
   На следующий год радость как-то поубавилась. А к концу войны ТАК В ШКОЛУ ЗАХОТЕЛОСЬ! Никогда бы ни подумал, что по школе скучать буду. Медаль мне на дали, но грамоту с часами вручили и в личное дело внесли. После семилетки с такими-то рекомендациями и опытом работы в техникум меня взяли, как родного, даже без экзаменов. После техникума сразу в армию. Там я на первых же стрельбах всех победил, кроме старшины Зармонова. Я потомственный лесник, а он охотник. Профессионал.
   Когда он демобилизовался, меня вместо него инструктором по стрельбе назначили. С отцом считай и в армии династия получилась. Местечко теплое, красота. Тут еще ротный помог. Старший лейтенант ГрибОк. ГрИбок, если честно, но звали все ГрибОк. Его в войну мой отец стрелять учил, вместе под Сталинград попали. Отец ему вроде как даже жизнь спас. Отец этого момента не помнил, но за время моей службы дважды в часть приезжал – навещал обоих. И мы разок к родителям скатались. Ротному капитана присвоили, мне старшего сержанта. Ротный под это дело мне отпуск выхлопотал, и мы вместе поехали. Он к нам потом еще несколько раз приезжал и один и с семьей. Хороший мужик. Жаль умер молодым совсем. Лет сорок пять ему было. Сердце хлоп и встало. Вроде на здоровье не жаловался никогда. Майор, медкомиссию каждый год проходил. На похороны мы с отцом вместе ездили.
   Что это я в автобиографическую повесть ударился? Короче, Митька, не знаю я кто такой Акимка. Но есть деловое предложение, давай туда скатаемся.
   - Не вопрос. Сейчас у соседа второй мотоцикл попрошу. С коляской туда не проехать. Ты в курсе. Ни чего, справишься? Не отвык еще?
   - Не надо мотоцикл. На нашей машинке скатаемся.
   - Лукич, она там не пройдет.
   - Пролетит. Ты с нами?
   - А можно?
   - Можно.



4

   Митя зачарованно рассматривал салон, стоя в дверном проеме.
   - Митя, полное имя у тебя какое? Дмитрий? — спросил, уже усевшийся за руль Лукич.
   - Да.
   - Вот, что, Дмитрий, хорош, любоваться, садись уже. Положи руки на подлокотники и расслабься. Сейчас синдром с тебя снимем.
   - Ой, (далее эмоционально, но не литературно).
   - Прости, предупредить не успел, - машина, тем временем выезжала за границы поселка.
   - Лукич, ты не туда едешь, - заметил Митя.
   - Мить, не важно, главное, что б свидетелей было поменьше, желательно ни одного, - Лукич свернул на проселок. – Вроде никто не видит, взлетаем.
   - Ух ты! – выдохнул Митя.
   Флаер не спеша летел над самыми макушками деревьев. Расслабились, наслаждаясь воздушной прогулкой. Поляна с домом Лукича возникла неожиданно для всех, даже для самого пилота и хозяина. Охотящиеся пауки оказались неожиданностью только для Дмитрия. Он онемел, не смея задавать вопросы. Из ступора землянина вывела мудрая сестра, приветливо помахав лапкою. Бр.
   - Это что?
   - Ни что, а кто, - поправил Лукич. – Братья по разуму на экскурсию прилетели.
   - Да ну на, - только и ответил младший инспектор.
   - Ну да, - в тон ответил Лукич.
   - Вы сейчас здорово поговорили, - заговорил вдруг Шаропуз, хранивший молчание с того момента, когда увидел жующего паука.
   - Лукич, ты зачем этих тварей на Землю привез!? – Дмитрий гневно. – Они же мир захватить могут.
   - Ты, Мить, американских фильмов переглядел. Их на своей планете почти не осталось. И в любом случае нам они не страшны, они при температуре близкой к нулю – погибают.
   Акимкина заимка кроме чувства легкой ностальгии, более никаких чувств не вызвала. А для туриста Шаропуза особого интереса не представляла. Полу избушка, вросшая по самую крышу в землю, или полуземлянка с треугольной крышей и оконцем над дверью. Со времени детства Лукича, не особо изменилась. Лукич вошел внутрь. Постоял на пороге. Развернулся. Вышел.
   - В детстве она казалась побольше. Вот ведь что интересно, был в ней несчетное количество раз. Уже взрослым каждый год захаживал, да в год по нескольку раз, а память упорно рисует ее такой, какой помню ее с детства. Каждый раз удивляюсь, какая маленькая. Как будто села после стирки. О, черемша, - Лукич сорвал несколько листиков, один положил в рот, второй протянул Шаропузу. – Пробуй.
   - Как чеснок, - вынес вердикт гость с Денсара.
   - Эх, инопланетяне, это же черемша! – усмехнулся Лукич.
   - И что? – пожал в ответ плечами гость с далекой планеты.
   - Как что? А запах дикой природы, свободы.
   - Лукич, то у тебя избушка села, то трава дико свободная. Насекомые у вас ужасные – дикие и свободные.
   - А еще они жутко кровожадные, не то, что ваши кусолеты, но паукам нравятся.
   - Правильно, они же их сами кусают.
   - Лукич, а ты помнишь священную лиственницу? – задумчиво спросил Митя.
   - Естественно! Как ее забыть? Все праздники у нее всем лесничеством гуляли. Молодых, опять же под ее ветвями, в лесничие посвящали. Глупость, конечно, но весело.
   - Повалят ее скоро, - ошарашил Митька. – Если еще не повалили.
   - Так чего же ты молчишь? Полетели!
   Подбирались не спеша, Лукич вел флаер между крон деревьев. Когда в разрыве показалась горделиво стоящая лиственница, остановились.
   - Да, красавица, - похвалил Шаропуз.
   Лиственница росла в центре почти круглой поляны. На не большом взгорке. В полном горделивом одиночестве, величаво возвышаясь над всеми своими соседями, которые столпились вокруг поляны, будто опасаясь на нее выходить, что б ни замарать ковер из яркого клевера. От браконьеров – порубщиков ее отделял совсем не широкий забор из стройных сосен. Буквально метров двести – триста остатков тайги разделяло поляну и работающую технику.
   - Как бы их шугануть? – подумал вслух Лукич.
   - Подлети на корабле и лазерными пушками, или из плазмометов. Что там у вас на вооружении? – начал горячечным шепотом предлагать Митька.
   - Мить, это не наш метод.
   - Пауков попроси, - подал идею Шаропуз. – Пару раз челюстями щелкнут и всем станет не до лесозаготовок.
   - Хорошая идея, молодец, - Лукич развернул флаер в сторону дома.
   Пауки ребята умные. Долго объяснять, чего от них хотят, не пришлось.
    - Есть их точно нельзя? – уточнила Мудрая Сестра. – Это возымело бы ужосающий эффект.
   - Смею вас заверить, само ваше появление возымеет. Вот видите паучок? – указал пальцем Лукич на греющегося на стене дома паука.
   - Да, хорошенький, очень милый.
   - Многие люди даже их боятся, хотя они совершенно безобидны. А увидев вас, они испытают настоящий ужас, не сомневайтесь.
   Паукам выдали переводчики, средства связи и устройства персонального защитного поля. Поля настроили таким образом, что б облегали тела пауков, как резиновая перчатка, точно по контуру.
   - Зачем нам защита, если ваши соплеменники нас испугаются? – Мудрая Сестра, видимо стала главой экспедиции, заменив отдавшего последний дар Мудрого Брата, и задавала вопросы от имени всех пауков.
   - Испугаются и от страха начнут стрелять. Пули для вас также опасны, как и для нас. А вот если стрельба вам навредить не сможет, тогда люди испытают настоящий ужас. Как же мне вас доставить? В флаере вам и поодиночке не поместиться.
   - Тут не далеко, так добежим, - успокоил Пускатель.
   - Хорошо бегут, ходко, - Лукич с товарищами летел над бегущими пауками.
   - Километров пятьдесят в час, я бы на мотоцикле по таким буеракам медленнее ехал, - согласился Митя.
   До поляны священной лиственницы добрались минут за пять. План был максимально прост – его не было. Одни эмоции. Пришлось импровизировать. Со временем угадали, как раз на обеденный перерыв. Работы прекратились, технику заглушили. И в нависшей, звенящей от писка комаров, тишине паучий треск раздался особенно впечатляюще. Люди перестали стучать ложками и переговариваться и уставились в направлении источника шума. Когда же на вершине ближайшей сосны появился Пускатель, ложки и вовсе побросали, вскакивая и отбегая подальше, но еще без паники. Когда же на соседних соснах появились еще два паука – паника, все-таки, началась. Когда Мудрая Сестра, как условились, щелкнула челюстями, паника переросла в истерику. Тогда же раздались выстрелы. Стоит отдать должное землянам – грянули залпом и, почти все, попали. Челюстями щелкнула Мудрая Сестра, а весь залп пришелся на Пускателя, просто он был ближе. Удар оказался не слабым. Пускателя сбило с дерева. Защитное поле не подвело, паук не пострадал. Но сильно разозлился. Уже через мгновение он разъяренным монстром вылетел на деляну. Паук так стремительно метался от стрелка к стрелку, что те прицелиться просто не успевали. Несколько человек было ранено «дружественным огнем». Хорошо, хоть не убили. Повезло. Подбежав к стрелку, Пускатель щелкал челюстями, как договаривались, и издавал душераздирающий звук, об этом не договаривались.
   Находящиеся в флаере люди, видели и слышали все, так, как если бы сидели верхом на Пускателе. Камеру спрятали на голове паука. Когда же паук издал свой боевой клич, подпрыгнули все зрители.
   - Ни хрена себе, - прокомментировал за всех Митя.
   Пока люди ошалело пялились в экран, пытаясь переварить увиденное и услышанное, Пускатель успел разоружить всех стрелков. Отобрав у трясущегося от ужаса человека ружье, паук тут же, без видимых усилий, его ломал и убегал к следующему стрелку.
   Мудрая Сестра тем временем поймала одного из тех, кто носил белую каску. Пока она взбегала с ним на вершину ближайшего дерева, Мудрый Брат перевернул пару тракторов. Не сам, конечно. Он просто вползал под трактор, а Мозг резко расширял границы защитного поля. Трактора очень эффектно разлетались, приземляясь, как получится, но тоже очень живописно.
   Мудрая Сестра поднялась вместе с пленником на самую макушку дерева, но высоты человек не испугался. Он уже не мог пугаться сильнее. Белокасочник был выбран не случайно. Перед началом операции Лукич объяснил, что в белых касках ходит начальство, с ними и нужно говорить, а работяги, все равно, ничего не решают. В процессе операции выяснилось, что пауки цветов не различают. Различают, но не так, как люди. Пришлось наводить на цель вручную, вернее в голосовом режиме. Получилось.
   - Он потерял верхнюю часть головы, - проскрежетал в динамиках голос Мудрой Сестры. – Выбросить?
   - Не! Не! Не! – закричали все люди находившиеся в флаере хором. Продолжил Лукич один. – Не надо его выбрасывать. Он вполне нормальный. Давайте речь.
   - Мы пришли к вам с миром и не желаем зла, - проскрежетала паучиха, предварительно клацнув челюстями.
   - Я бы на месте этого мужика, прям сразу взял бы, да и поверил, - прошептал Митя.
   Лицо человека было крупным планом на весь экран. Лицом это изображение было назвать крайне сложно. Скорее оно являлось олицетворением человеческого – нечеловеческого ужаса.
   - Тут есть мой дом, - продолжила Мудрая Сестра. – Если ты ломать мой дом, много я приходить ломать твой дом. Так всегда!
   - Что это она перешла на островной диалект? – удивился вслух Лукич.
   - Этому мужику все равно до ее диалекта, - ответил Митя. – Психушка ему обеспечена.
   - И не только ему, - задумчиво поддержал Шаропуз. – А что такое психушка?
   - Больница такая, лечебница, для тех, у кого с головой проблемы. После общения с нашими переговорщиками, проблемы у него наверняка появятся, - пояснил Лукич. – Хорошо, что технику погромили слегка, а то этим человекам никто бы ни поверил.
   - Да ладно? Столько психов, и ни кто бы, ни поверил? – усомнился Митя.
   - Для своих господ эти люди ценности не представляют. Даже если б они умерли все. Рабы, какую-то ценность имели для владельцев, а эти так, даже не рабы, ниже рабов. Ниже нижайших – корм.
   - Новая нефть, серьезно, кто-то из наших политиков так сказал: «Люди – новая нефть», - сообщил Митя. – Не помню кто.
   - Ну, вот, видишь. Из людей просто все выкачивают: силы, здоровье, жизнь – а потом в отвал, как пустую породу. А техника она денег стоит – реальные убытки. Для господина один трактор дороже, чем все эти люди вместе взятые.
   - А почему ваши люди соглашаются с таким к себе отношением? – спросил Шаропуз.
   - Их всю жизнь оболванивают, обрабатывают и обыдливают. Люди с детства уверены, что так правильно. Потом те, кто поумнее, начинают понимать, что, что-то в этом мире не так, не правильно. Пытаются выбраться из массы корма, возвыситься, или спиваются, опустившись совсем. Но в любом случае они все равно остаются кормом, рабами. Кушать хочется и семью содержать надо, вот и терпят. Куда деваться? Мне хорошо, я с планеты уехал, а они здесь живут. Земляне взяли все самое плохое и от Денсара и от планеты Пауков. Господа мнят себя великими и величайшими, а все остальные для них просто корм, нижайшие. И вот тут такая интересная штука получилась: для увеличения прибыли необходим технический и научный прогресс, а для жесткой эксплуатации необходим темный, необразованный народ. Когнитивный диссонанс получается. Что бы люди могли обеспечивать рост доходов господ, они должны работать на современном эффективном оборудовании, обеспечивать постоянный рост всего - всего, а для этого у людей должны быть знания, то есть образование. А образованные люди не желают мириться с положением нижайших. Вот правящему классу приходится выдумывать новые способы подчинения себе рабов. Создавая иллюзию того, что рабы вовсе и не рабы, а свободные люди, которые могут достигать высот, развиваться, влиять на политику и судьбу государства и мира, а на самом деле выжали из человека все, что смогли и выбросили. Так всегда.
   - Плохая у вас планета.
   - Почему? Хорошая, строй плохой, но есть у меня такое подозрение, что скоро он кончится. Он просто вошел в противоречие сам с собой. Ему нужны образованные грамотные, разумные, тупые идиоты. Так не бывает. Человек действительно разумный не позволит себя эксплуатировать, как какое ни будь животное или машину. И уж тем более он не захочет такой доли для своих детей. Что-то тут, на планете, зреет, а как созреет – ахнет. Надеюсь на пользу. Знаешь, Шаропуз, мне всегда были интересны те, кто в прослойке. Те, кто доносит волю Величайших до Нижайших. Как же они надуваются своим раздутым самомнением. Как презирают тех, кого считают ниже себя. Как унижаются и лебезят перед теми, кого считают выше себя. И не понимают глупые, что для истинных господ они точно такие же рабы. И от них точно так же избавятся, как только они выработают свой ресурс. И тогда многие из них поймут, каково оно на самом деле положение вещей. Но будет поздно, изменить они уже, ничего не смогут. Более того, они для господ не просто рабы, а жертвенные рабы. Каждый раз, когда нижайшие не выдерживают бесконечного давления и притеснения, происходит социальный взрыв, а принимают на себя удар разъяренной толпы именно эти, из прослойки. До величайших сложно дотянуться, а эти вон они, рядом. И ненавидят люди ни какого-то гипотетического господина из телевизора, а тех, кто здесь и сейчас отравляет жизнь.
   - До царя же дотянулись, - подал реплику Митя.
   - Он просто не до конца поверил в реальность происходящего. Он же помазанник Божий, кто осмелится его тронуть? Можно подумать до него не трогали этих помазанников. Заметь, как легко его предало собственное окружение. Все эти великие, которым он доверял. Так всегда, как говорят пауки.
   - При Советской Власти такого же не было?
   - Мить, как так не было? А с чего вдруг она тогда рухнула? Они начали с создания каст. Горкомы, райкомы, обкомы и так далее. У новых Великих и Величайших спец: пайки, машины, дачи, санатории, курорты. Все специальное, не такое, как у людей. И аппетиты все больше, они же во время еды растут. А жизнь простых людей все хуже и унизительнее. Ты, может, помнишь, дед Митька у нас безногий жил в поселке? Хотя, ты появился, когда он уже помер.
   - А вот я помню. Дед мне про него постоянно рассказывал. Они же друзья с детства были. И в школе вместе и на войну вместе уходили. А бабушка ему двоюродной сестрой приходилась. Он деда с бабушкой и познакомил. Так-то. Родня мы. Меня же в честь него Митькой и назвали.
   - Ну вот. Вернулся он с фронта в конце сорок четвертого, без обеих ног выше колена. Культябки какие-то остались, он на них так шустро бегал. По работе с деревом большой мастер. Да ты в курсе. Нас как раз в школу вернули, а он труды нам вел. Юмор у человека был замечательный. Как-то в клубе сеанс остановили. Там журнал перед фильмом, обычно нудятина скучная, и вот диктор говорит про какого-то человека много слов и среди них проскакивает слово «Мэтр». И тут Митька на весь зал: «Это я мэтр, а тот товарищ с ногами мэтра два будет». Пришлось сеанс останавливать, пока народ просмеялся. И вот этот ветеран, герой, хохмач – весельчак, потерявший ноги в боях за Родину, каждые три года ездил на комиссию в райцентр, подтверждать инвалидность. Что, разве науке известны случаи, когда у человека ампутированные ноги опять вырастали? Нет. Зачем было устраивать это издевательство над уважаемым человеком? Так он ведь такой не один был. Только с нашего поселка несколько десятков на ВТЭК регулярно катались. Зачем? Дед Митька, пока молодой был, руки сильные имел. Электричек тогда еще не было. Мотаня ходила на паровозной тяге. Так он в вагон на руках по поручням залазил. Ну, а потом от леспромхоза машину выделяли инвалидов на комиссию возить. Иваныч молодец, организовал. А там, в больнице, коридоры тесные, темные, душные и толпа народа в ожидании социального счастья. В этой очереди Митька и помер. Сердце не выдержало. Так мы ж получается с твоим дедом вместе ездили его из морга забирать. Морг тоже в районе. А нынешние величайшие просто прогрессируют на фоне предков, развиваются. Совесть совсем отмерла. Рудимент, для чиновников не нужный. Заболтал я вас. Пауки уже убежали.
   - Мавр сделал свое дело, - начал цитату Митя.
   - Мавр может уходить, - продолжил Лукич.
   Тем временем трясущегося белокасочника вернули на место. Не совсем здоровым, но живым и без видимых физических увечий. Лукич с товарищами понаблюдали, как более психически крепкие земляне собирали в кучу психически пострадавших соплеменников. Несчастному белокасочнеку вернули каску. Он бездумно сжимал ее в руках и что-то бормотал.
   - Мозг, приблизь переговорщика, пожалуйста, что он там лопочет, - попросил Лукич.
   На экране крупным планом появилось не естественно бледное лицо с расширившимися зрачками и бесцветными губами, повторявшими одно и то же.
   - Много я ломать твой дом, много я ломать твой дом, много я ломать твой дом…
   - Что-то не вся информация донеслась, - подвел черту под монологом Митя. – Может, стоит повторить?
   - Ты просто монстр, какой то, - усмехнулся в бороду Лукич.
   - Я лесничий, а это браконьеры. Хоть и узаконенные. А сейчас я испытываю чувство удовлетворения. Мстительное, мелкое, гадкое, но очень приятное.
   - Браконьеры то оно, это конечно. Да, только эти простые работяги, исполнители. А до главарей мы не дотянулись.
   - А как ты до них дотянешься? Они или в столице, или за границей. Здесь только шелупонь местного значения, во главе с губернатором. Как ты их назвал, рабы промежностные? Рабы и есть. Своей головой думать не умеют, и учиться не желают. Лишь бы кусок успеть урвать побольше да посочнее, пока хозяева от кормушки не отогнали. Как глисты. Паразиты и мышление у них паразитическое. 
   - Мить, ты меня удивляешь, такие речи, знаешь. Ладно, полетели. Мить ты ко мне, или домой?
   - Лукич, с вами интересней. А дома, что мне делать? Давай к тебе.
   Тем временем, где-то далеко, далеко во вселенной пауки стали героями Денсара. Тилеане не смогли однозначно определиться в своем отношении к произошедшему на Земле.
   Старый электрический чайник закипал неспешно, размеренно ворча по-стариковски. Электричества на заимке Лукича уже не было, столбы еще кое где торчали, провода исчезли. Электрическую энергию пришлось брать инопланетную. Двести двадцать, они везде двести двадцать, даже на другом краю вселенной. Чайник, пусть и нехотя, закипел.
   - Хорошо, - откинулся на спинку любимого стула Лукич.
   - Да, - согласились Шаропуз и Митя, Шаропуз добавил. – Чай — это всегда хорошо.
   - Мозг, - обратился вслух адмирал. – А можно как-нибудь людям от нас пострадавшим помочь?
   - Уже, ответил Мозг по громкой связи. – Реально сильно пострадал только переговорщик. Остальные такого ужаса не испытали. Но мы все равно их всех усыпили и провели коррекционную терапию. С переговорщиком придется провести несколько сеансов. Через неделю будет здоров, а остальные уже завтра полностью поправятся. Заодно нашу информацию донесли до всех в более ласковой форме. Слушай, а обязательно было прибегать к таким жестоким методам?
   - В тот момент реально поубивать всех хотелось, сам своему озверению удивлен. У тилеан так не бывает?
   - Раньше, много столетий назад, бывало, сейчас нет. Психика перестроилась, агрессивное поведение стало иррациональным.
   - Я, видимо, не перестроился до конца. Теперь вот и сам не знаю, стоило ли?
   - Стоило, - яростно закивал Митя. – Оборзели твари в конец.
   - Видишь, как землянин реагирует. Вот и у меня такая же реакция была. Мы их тупоголовых, можно сказать спасти пытались. Уж что у нас получилось, не знаю, время покажет. Такие бездумные массовые вырубки не могут не сказаться на общем экологическом состоянии планеты. Вот, самое элементарное, деревья росли, влагу из земли потребляли, а теперь там вместо тайги пни торчат. Куда пойдут излишки вод? В реки, могут начаться наводнения. Стоит только пройти обильным дождям, и поплывут деревни и села. Опять же леса защищают от ветров, а ветра — это причина эрозии почв. В голых степях плодородных, пригодных для сельского хозяйства земель практически нет. А что ветра не выдуют, то воды вымоют. А у нас здесь и без этого плодородный слой десять сантиметров, дальше глина сплошная. А если наоборот, нет дождей? Мало того, что ветра все выдуют, в пыль превратят, так деревья своими кронами защищают от излишнего испарения и пересыхания болота, ручейки и речушки. А они впадают в более крупные реки, а те в озера моря и океаны. Если тайгу превратить в пустыню, пустыня начнется везде. А люди, ради клочков крашеной бумаги, готовы уничтожить свой мир. Из бумаги, которая получится, от переработки одного дерева можно столько миллиардов их денег напечатать, но люди уверенны в том, что эти бумажки дороже.
   Получается, что мы все правильно сделали. Только воспитательную работу мы среди рабов бессловесных провели. Даже этот в белой каске, его кормят чуть получше, чем остальных, а так ровно такой же раб.
   Понимаешь, Мозг, лес заготавливали всегда. Это восполняемый ресурс. Но, никогда этого не делали так бездумно. Мы, лесничие, за всем этим следили. Чтоб по уму все было, без вреда для природы, ее экосистемы. Велись восстановительные лесопосадки. А теперь что? Лесников посокращали, а вырубки увеличили. Как так? А кто за всех думать будет? Не понимаю. Это насколько наивным надо быть, чтобы уверовать в то, что, уничтожив одну часть планеты, можно будет спрятаться на другой. Беда будет везде. Одна система. Проколешь мяч в одном месте, а сдуется весь. Вон, пауки широкомасштабный опыт поставили, чуть все не погибли. Хорошо, что я больше не землянин, как хорошо. И дети мои сюда только на экскурсию приезжают. Совсем местные величайшие да великие с катушек слетели. Ох-хо-хоеньки, - неожиданно встрепенулся. -  Баня! Вот, что нам нужно, стресс снять! За эти годы столько раз про нее вспоминал. Что мешало на Денсаре баньку построить? Не знаю. Ведь это, даже, не лень. Все как-то недосуг. Мить, протопи баньку, а я пока ужином займусь.
   - Под это дело, да пивка холодненького, - мечтательно закатил глаза Митя.
   - Пива нет, да и не люблю я его. Зато есть Дленов самогон.
   - Тот самый? Я не успел попробовать, но мужики до сей поры вспоминают. Так это еще лучше.
   - Вот и попробуешь, только по чуть-чуть. В лечебных целях. Как ты говорил? В гомеопатических.
   Голые мужики выскочили на улицу. Шаропуза вывели под руки. Старая бочка с холодной водой стояла рядом. Лукич зачерпнул ведро и первым окатил поплывшего Шаропуза.
   - А-а-а! – и тут Шаропуз сказал такое, да на русском, что раскрасневшийся Митя стал совсем пунцовым.
   - Да, хорошо, - согласился Лукич и вылил еще одно ведро на друга, а следующее на себя. – Ух, бр, бежим греться. Мить, догоняй, - и утащил потерявшего волю к сопротивлению Шаропуза обратно в парилку.
   Через полчаса распаренные, отмытые и умиротворенные люди вышли из бани. Смеркалось. Перед дверями их ждали пауки.
   - Вас пугали? – проскрежетала Мудрая Сестра.
   - Нет, - ответил лениво Лукич.
   - Вы издавали звуки, как тот на дереве от страха.
   - Он от страха, мы от удовольствия.
   - Вы очень странные твари.
   - Спасибо.
   - Нам вас трудно понять.
   - Нам вас тоже. Давайте просто будем друг друга уважать.
   - Мудрое решение, - и, не попрощавшись, паучиха исчезла в наползающих сумерках.
   - Лукич, эта твоя баня, это полный, - дальше лениво, но выразительно на трех языках, если использовавшиеся земные языки считать за один земной язык.
   - Да, хорошо, - согласился с другом Лукич. – Почувствуй, как тело задышало. Сейчас отдышимся, выпьем чаю горячего, поужинаем и баеньки. Завтра проснешься другим человеком, посвежевшим, полным сил и энергии.
   - А ведь и впрямь хорошо, - согласился к концу ужина Шаропуз. – И спать хочется. А-ах, чуть рот не порвал.
   - Это банная терапия, друг. Ладно, я на свою кровать, стосковалась она тут без меня. Диван постелен.
   - Нет, Лукич, я на корабль. Мне там кровать нравится.
   - Как хочешь. Хозяин – помещик.
   - О, а можно я тоже на корабль? – встрепенулся дремавший Митя.
   - Можно. Шаропуз, покажешь Митьке мою каюту?
   - Ладно.
   - Ну, все, спокойной ночи.
   Кровать так привычно, по родному заскрипела.
   - Как же я по тебе соскучился, милая, - сказал Лукич, натягивая на себя старое, родное одеяло. Через пару минут он уже сладко спал.

5


     Наутро решили ехать в райцентр. Иваныча навестить, да к Бобылю наведаться.
     - Явился, не запылился, - поприветствовал вошедших Иваныч, обращаясь, почему то, только к Лукичу. – ЗдорОво, давай обнимемся что ли? ЗдОрово, что приехал, дай на тебя погляжу. Хорош. Вроде как даже помолодел с годами. А я вот видишь, какой никакой стал. Ковыляю с палочкой потихонечку. Так, кто там с тобой? – отодвинул Лукича в сторону. – Митька, молодец, не забывает старика. Навещает чаще, чем дети родные наведываются. А этого не знаю. Кто таков? – уставился на Шаропуза.
   - Капитан – командор, граф Шаропуз, - по-военному отрапортовал инопланетянин.
   - Во как. А пузо где?
   - Иваныч, не сыпь человеку соль на рану, похудел и жутко переживает по этому поводу. Шаропуз мой коллега, товарищ и друг, почти брат.
   - Тоже лесник?
   - В хранители леса меня не посвящали.
   - Не вопрос. Давай посвятю, посвищу, а посвящу.
   - У тебя есть такое право? – недоверчиво выгнул бровь, глядя на взъерошенного старика Шаропуз.
   - А то. Меня Лукич посвящал. А потом и я до посвятителей дослужился. Вот Митьку посвящал. Да, никому мы теперь не нужны, рыцари леса. Ты представляешь, Лукич, у нас теперь леса лучше спичек горят. Площадь лесов в районе за последние двадцать лет уменьшилась почти вдвое.
   - Чего они горят? – пожал плечами Лукич.
   - Сначала, когда вокруг населенных пунктов вырубали, винили во всем человеческий фактор. Шашлычников. Раньше, как будто люди на природе не отдыхали, мясо не жарили, а потом вдруг резко поглупели и как давай пожары устраивать и, сразу, на больших площадях. Потом, как от населенных пунктов удалились, так просто засилье сухих гроз началось. Прям по несколько штук в год. Откуда такая напасть? И сразу на десятки гектар бьет, что б ни потушить. Вот ты много сухих гроз да таких чтобы сотни гектар выгорели, видел?
   - Не видел.
   - И я не видел. Деревьев от молний пострадавших много видел, а сотен гектар пожарищ вокруг не видел. Чудеса рыночной экономики. Деловой лес валить удовольствие дорогое, а пожарища расчищать, так за это еще денег заплатят. У дерева крона сгорела, дерево погибло, а под корой нормальная древесина. А сейчас еще интересней выдумали, леса в аренду сдают. Помнишь в «Зеленом фургоне» (если кто не знает, книга такая есть и фильм по ней сняли) самогон во временное пользование выдавали? А у нас леса давать стали. И твари там, что хочешь. Ни порубочных билетов, ничего не надо. Лиственницу нашу скоро повалят.
   - Не должны. Мы вчера попросили. О, а поехали к ней Шаропуза в лесничие посвятим. Мить, у тебя форма еще сохранилась?
   - А то! Берегу. Память моя о счастливых временах, мечтах и надеждах.
   - Философ. Нравится он мне, Лукич. Из молодых самый не нормальный. Как мы с тобой из любви к лесу. И вот на этой любви, как на стержне держится. Не скурвился, как одни, и не спился, как другие. Наши многие попрапали, - старик тяжко вздохнул. – А Митька ни чего, держится. Хреново, правда, на самом краю, но держится. Настоящий рыцарь, не зря посвятили.
   - Иваныч, хорош болтать. Собирайся давай, - поторопил Лукич. – Нам еще за Бобылем надо.
   - Ты как был торопыга, так и остался. А Бобыля куда тащить собрался? Лежит себе бревно с глазками, ни жив, ни мертв. А форма у меня запасная найдется. Когда кантору закрыли, я спас несколько комплектов.
   - Стащил?
   - Приватизировал. Знаешь сколько там всего под обвалившейся крышей осталось.
   - Не много, Иваныч, мы всем поселком спасали. Даже двери кто-то спас. Не знаю кто, я хотел себе на дом спасти, не успел.
   - Пойдем Шаропуз, подберем тебе чего-нибудь. Странное имя.
   Собрались быстро. Через пять минут вышли при полном параде. Шаропуз в форме, как обычно, был великолепен. Гачи и рукава пришлось закатать, низковат малость по земным стандартам. Зато фуражка подошла. У Иваныча были петлицы инженера лесной промышленности. Что-то вроде капитана – полоса и четыре звездочки по полосе. У Шаропуза в петлицах была одна звездочка – техника II ранга, без полос – недопрапорщик. У Лукича две звездочки – техник I ранга, полновесный прапорщик. Лукич облачился в форму, когда полетели лесорубов пугать, все-таки его участок. Сегодня форму одел, скорее по инерции, оказалось в тему.
   - Так, это Бобылю, он вроде, как ты Лукич, техник? Вдруг оживет. Митька, а это тебе, с повышением, - в петлицах была одна звездочка, как у Шаропуза.
   Бобыль сразу узнал Лукича.
   - Лукич, - старик попытался приподняться на встречу вошедшим.
   - Он вас узнал. Никого не узнает, а вас узнал, - шепотом сказала нянечка.
   - Это по тому, что он совсем не постарел, зараза бессовестная. В холодильнике, видимо, четверть века просидел, - так же шепотом ответил Иваныч.
   - А я вот видишь, приболел малость, - продолжил дрожащим старческим голосом Бобыль. – А кто это с тобой?
   - Иваныч и Митька, - Шаропуза с собой брать не стали. Завели по дороге в ателье, чтобы форму по фигуре подогнали (ну, девочки, ну очень надо – двойной тариф и тортик). От дома Иваныча, до дома престарелых было не далеко, буквально на соседней улице. Решили пешком пройтись.
   - Что-то с глазами стало, видать от болезни. Не признаю их совсем. Что за напасть?
   - Старость. Они тоже слегка прихворнули, вот ты их и не узнаешь.
   - А ты чего старостью не заболел? Мы же с тобой в одном классе учились.
   - А мне прививку поставили, вот и не заразился.
   - Все ты хохмишь, Лукич.
   «Одноклассника твоего надо срочно на корабль. Можем не успеть», - возник голос Мозга в голове Лукича.
   «Сколько он еще протянет?»
   «Не знаю. Обследовать его мы не можем. Ты его хотя бы в флаер загрузи».
   «Тогда надо его от сюда как то выписать, не воровать же нам его».
   «Знаешь», - после небольшой паузы продолжил Мозг: «Самое простое по причине смерти. Значит так, ты его племянник. От вскрытия отказались, и так все ясно. Минут через десять тебе бумаги принесут».
   Пока Лукич ждал, поболтали ни о чем. Бобыль все забывал. Оперативная память отсутствовала напрочь. Только поздоровались за время ожидания, раз пять, а может, и больше. Дверь в палату открылась, вошла пожилая медсестра.
   - Кто родственник покойного?
   - Я, - ответил слегка ошалевший Лукич.
   - Что же вы, родственник, не навещали человека совсем. Все вам молодым некогда.
   - Хороший был дед, - всхлипнула нянечка. – Отмучался.
   - Рты закройте, - сквозь зубы процедил Лукич.
   - Ам, - не произвольно ответили Иваныч и Митька дуэтом.
   - Лукич, а кто помер?
   - Ты, Бобыль, ты.
   - Я, вроде, живой еще.
   - А все решили, что помер. Пошли уже.
   Тело «покойного» переложили на носилки, и Лукич с Митькой его сами понесли. Флаер уже ждал у дверей.
   - Как это? – удивился Митька. – А кто его…
   - Чудо, Митя, чудо. Ложем его в кресло аккуратненько, - кресло разложилось самостоятельно, еще сильнее удивив Митьку. Иваныч на чудеса с флаером не обращал внимания. Он еще в палате ох…, как удивился, да так и завис. – Иваныч, ты вот тут вот рядышком садись, руки на подлокотники. Сейчас будет укол.
   - Ух, - сообщил Иваныч и заснул. Бобыль уже тоже спал.
   «Мозг, как там у Шаропуза дела?» - мысленно спросил Лукич.
   «Там еще долго. Работы море. Граф наш не скучает, уже обаял портних».
   - Тогда не будем ему мешать, - вслух ответил Лукич. – Мить, взлетаем.
   - Круто!
   - А то!
   - А с кем ты разговаривал? Кому не будем мешать?
   - Шаропузу не будем мешать. Мозгу отвечал.
   - Я со своим обычно про себя разговариваю.
   - А это не мой.
   - Ты с чьим то мозгом поговорил?
   - Мозг, пообщайся с Митей пожалуйста, пусть привыкает.
   - О, ё, - сказал Митя и застыл с каменным лицом. Через минуту отмер и заговорил. – Ну, это, знаешь! Это ж, да.
   - Нормальная реакция, для первого раза, - усмехнулся Лукич. – У меня предложение к тебе деловое. Со мной полетишь?
   - Так это Мозг с Бобылем все организовал? Полечу. Когда? А куда?
   - Отвечаю в порядке поступления вопросов. Да, Мозг. Дня через два – три, наверное. Как получится. Сначала на Тилен, затем на Денсар. Вам на Денсар сразу нельзя, без подготовки. И дедов этих отремонтировать надо. Да и тебе печень в порядок привести.
   - А как жена? Сын?
   - Не переживай, обеспечим на год другой. А как там осмотришься, если понравится, то их к себе перевезешь.
   - А кем я там буду?
   - Лесником.
   - Ну, вот. Я-то думал супергероем, космическим рейнджером. Миры спасать.
   - Так и будешь мир спасать. Целую планету. А когда земляне все угробят, вернешься – Землю спасешь.
   - Думаешь, угробят?
   - Такими темпами лет за сто управятся, максимум. Идиоты.
   - Я столько не проживу.
   - Проживешь, обещаю. Все, заходим на посадку.
   Бобыля переложили в медицинскую барокамеру, да там и оставили, до Тилена. Иваныча медики разрешили выпустить, чтобы Шаропуза посвятил и дела свои уладил.
   - Интересные пациенты, Хранитель Лукич, - вещал с экрана Великий Хранитель Академии Медицины. – Очень интересно. Давненько мы с подобным не сталкивались. Я прямо «дрожу от нетерпения» Я правильно применил земное выражение?
   - Все верно. Как вы оцениваете шансы моих дедов, особенно, Бобыля?
   - Не переживайте. Мы с коллегами уверены в успехе. Случай, конечно, сложный, но интересный. Только имейте ввиду, на восстановление и адаптацию к условиям двойной силы тяжести понадобится минимум год. Причем год – это очень оптимистичный прогноз.
   - Я все понимаю, подождем. И почему я раньше не подумал их забрать?
   - Тогда бы меня не взял, - вставил реплику Митька.
   - И то верно. Трое больше, чем двое. А ты кандидат достойный. Даже Иваныч тебя хвалит.
   Посвящение Шаропуза пришлось перенести на следующий день. Форму пришлось, практически, перешить. Цену швеи озвучили уже не обидную для себя. Лукич, как обещал, умножил на два. И торт не забыл, а хорошее шампанское – приятным бонусом, за срочность. Деньги Лукич всегда тратил очень хорошо. Благо было чего тратить. Благодаря активным действиям прилетающих с Тилена граждан, этого добра скопилось уже сколько-то миллионов. Сколько никто не считал и не следил. Задерживаться на земле дольше, чем это было необходимо, приезжие не собирались. Не комфортно тут как-то. А больше ни где деньги не нужны. Отмерли за ненадобностью. Визиты иной раз получались весьма успешными в финансовом плане. Да вот, хоть Виктория, уже какая никакая – звезда местного значения. И гонорары у нее не плохие. А тратить особо некуда. У нее даже еда своя, персональная. Поэтому единственный крупный специалист в вопросе траты средств мог себе ни в чем не отказывать. И не отказывал.

6


   Утро, как утро. Наступило. Всё нормально. Во дворе стоят два инопланетных корабля. По двору носится счастливая стайка пауков гигантского размера. Ловят себе завтрак. Нормально так, пасторальненько. Гуманоиды, уж Шаропуз точно гуманоид, тоже уселись завтракать в доме Лукича.
   - Лукич, что это такое вчера было? – с аппетитом поедая жареную картошку, спросил Иваныч.
   - Иваныч, где твоя клюка? – ответил вопросом не вопрос Лукич.
   - О, а ведь и впрямь полегче стало.
   - Это, Иваныч, инопланетная медицина. Вылечить тебя еще, конечно, не вылечили, но боли твои убрали.
   - Лукич, ты как исчез тогда в девяносто первом.
   - Втором.
   - Что? Без разницы. Меня все это время вопрос мучает. Вот если вы, Лукичи, инопланетяне, как никто, ничего не замечал. Я же здесь у тебя всю практику прожил. Даже две. Да и так сколько раз бывал и наездами, и пожить недельку, другую. Даже мысли не возникло, что, что-то не так.
   - Земляне мы, Иваныч. И дед, и отец, и я. Я теперь не совсем, землянин, но скорее эмигрант, а вот смотрю, что тут у вас творится и понимаю, что беженец. Когда я улетал, здесь было хреново, а сейчас, вообще смотреть тошно. Тридцать лет ухудшений – в войну так не было. За десять лет и фашистов победили и жизнь наладили. Это, что же выходит, ваши правители для страны хуже фашистов? (бедные, бедные alter земляне, у нас, хорошо, не так)
   - А как ты в инопланетяне затесался?
   - Повезло. Тилеане в свой первый визит могли и к Бобылю приземлиться, или еще где, планета большая.
   - Везунчик, значит.
   - А то! Но учти, везет сильнейшим.
   - И скромнейшим.
   - Хранитель, Иваныч, - неожиданно подал голос, задумчиво молчавший весь завтрак Шаропуз. – Вопрос можно?
   - Валяй, - Иваныч был настроен благодушно, а отсутствие ревматических болей только укрепляло состояние благодушия.
   - У вас, землян, очень сложные построения полных имен. Бобыль – это имя?
   - Нет, прозвище.
   - То есть, как у нас. У Лукича, Лукич это и фамилия, и прозвище, а имя с отчеством Федор Васильевич. Правильно?
   - Вроде, да. А чего ты меня об этом спрашиваешь?
   - Не могу понять у тебя «Иваныч» какая часть полного имени? Или это прозвище?
   - Отчество и прозвище. Отчество полностью – Иванович, а Иваныч сокращенный для удобства вариант. Ух, ты, какой я умный.
   - А имя, тогда какое?
   Тут началось неожиданное, Лукич и Митька засмеялись одновременно.
   - Ржите, ржите, тупоголовые, - Иваныч не удивился реакции коллег и не обиделся.
   - Чего это вы? – Шаропуз тоже не обиделся, но удивился сильно.
   - Аполлон Прекрасный, - давясь смехом, выдавил Митя.
   - Апполинарий Славненький, - поправил Иваныч.
   - Да один хрен, - уже, откуда-то из-под стола простонал Митька.
   - Он, когда ко мне на практику пришел, - вытирая слезы, поведал Лукич. – Я только бумаги увидел и сразу сказал, давай ты будешь просто Иваныч. Все наши со мной согласились. Так он у нас с малолетства в Иванычах и ходит. Иваныч, помнишь, как ты мужикам с Калиновки штраф за порубки выписал? Как они ржали, когда протокол подписывали. Ты прости, я еще чуть-чуть посмеюсь и возьму себя в руки, успокоюсь. А Митьку мы, похоже, все, потеряли. Жаль мальца, совсем молодой был. Под столом, бедолага корчится. Отравился ни как чем. Ой не могу, пузо уже болит. Шаропуз, гад, далось тебе его имя. Ха-ха-ха.
   - Я не понимаю, почему вы смеетесь? – продолжал недоумевать Шаропуз.
   - Это нельзя понять, это прочувствовать надо.
   - Славненький, это ни то блатная, ни то партийная кличка деда, - не обращая внимания на смех, вдруг начал рассказывать Иваныч, ни к кому, конкретно, не обращаясь. – Первый раз он на каторгу за что-то уголовное попал, еще пацаном. Украл что-то, что ли? Там познакомился с социалистами. Попал под влияние, проникся. Второй раз уже, как политический пошел, кандалами брякать. После 1905 года. Пожизненная ссылка в нашей губернии. Работал грузчиком в порту на Ангаре и вел агитационную деятельность. Был снова арестован, но до суда не дошло. Свергли царя. В перерывах между тюрьмами успел жениться на бабушке, а в девятьсот восьмом у них родился отец. В Гражданскую дед стал комиссаром полка. Героически погиб в боях за Советскую Власть в 1920 году. Отцу двенадцатый год шел, он деда и не знал почти. «Большой, сильный и громко смеялся. Весело с ним было», - все воспоминания. В 1922 году от тифа умерла бабушка.
   Отец уже с двенадцати лет на заводе работал, а как один остался, так там в казармах при заводе и жить стал. Условия, конечно, гадские. Теснота, двухъярусные нары, духота, вонь – антисанитария полная. На отдельное жилье, даже на коморку под лестницей его зарплаты не хватало. Ее и на питание нормальное бы не хватило. Даже на ненормальное, просто живот набить и то мало. А здесь питались в складчину, несколько человек на один котел. Не голодал, по тем временам уже хорошо. В школе поучиться не довелось, но читать писать умел – бабушка постаралась. Даже таблицу умножения знал. По тем временам сильно грамотный.
   Когда Советская Власть установилась, началась борьба с безграмотностью. Он в четырнадцать лет сразу в четвертый класс школы рабочей молодежи поступил, или как там она тогда называлась? Рабфак? Не важно. Тогда же его к станку поставили, учеником токаря. Где-то в это же время в местной газете сослуживец деда воспоминания опубликовал, да упомянул в них о героическом комиссаре с такой замечательной фамилией. Славненьких у нас немного, отца – сына героя борьбы с беляками быстро нашли. И началось! Комсомол. Активная жизненная позиция, даже вопреки желанию активиста. Опять же токарь он, как принято говорить: «от Бога». Через два года уже был бригадиром молодежной бригады. Мама к нему в бригаду по комсомольской путевке учеником пришла. Он ее сам учил, да так и приучил, или она его. Мама на три года старше была. Это их не смутило, и в двадцать шестом году у них родился первенец. Жить стали у маминой мамы. Бабушка идеальная теща. В отце души не чаяла: «Он у меня такой славненький». Ну и он мужик работящий с правильными руками. Дом старенький, еще до большого пожара построенный. В наш угол огонь не пришел, повезло. Бабушкин дед строил. Родовое гнездо, считай. Нижние венцы подгнили, так отец их поменял. Крышу отремонтировал. Не один, конечно, вся бригада помогала, забор поправили. Опять же, участок хоть и не большой, но сотки четыре под огород было. Овощи огородные все свои. У бабушки все было очень рационально организовано. На пропитание всегда хватало. Даже в войну не голодали, так что бы сильно. Спать голодными точно не ложились, хоть и по карточкам все было. Вот, картошкой, - Иваныч поднял на вилке зажаристую картофелину. – Доедали.
   Замолчал, задумавшись, или вспоминая. Тишину никто не нарушал. Митька очень тихо вылез из-под стола и уселся на стул. Иваныч собравшись с мыслями, продолжил:
   - К сороковому году в семье уже было семь детей: сын и шесть дочерей. Воспитанием занималась в основном бабушка. Родители молодые коммунисты, бригадиры – передовики. Мама женскую бригаду организовала, тогда модно было. Их одним указом наградили орденами «Знак Почета». Многодетные орденоносцы были делегированы на партийную конференцию в Москву. Прям как в кино. Мама сильно идейная была, речи правильные толкала, ее, по возвращению, парторгом цеха избрали. Отец, тот все больше по рационализаторским предложениям, - еле выговорил, сейчас молодежь и не знает, что это такое. Иваныч вздохнул. – У него этих предложений десятка два, а то и больше накопилось. Вот такая кипа бумажек, - Иваныч развел большой и указательный пальцы правой руки почти на полную, показывая толщину «кипы». – И даже несколько патентов на изобретения. Знаний не хватало, он только семилетку закончил. Решил в техникум поступать, а тут, война.
   Завод оборонного значения, у отца бронь была. Он все пороги оббил, что б на фронт отпустили. Отвечали, мол, некем вас заменить. Вот отец и решил, что сын заменит. Сына за три месяца обучил, старшая дочь тоже к станку встала. А тут как раз лозунг: «Заменим наших отцов и мужей ушедших на фронт». Попали наши в кинохронику. Брат с сестрой на станках работают, мама с орденом на груди рядом со своим станком речь двинула. Отец с двумя кубиками в петлицах тоже что-то правильное сказал, о том, что на фронт уходит спокойным за родное предприятие, оставляя его в надежных руках. Всё правильно сказали.
   Отца сына комиссара, орденоносца, коммуниста, тоже в замполиты определили. Ускоренные курсы и вперед.
   Во время войны мама стала парторгом завода. Бывший парторг тоже на фронт ушел. И на станке план перевыполнять продолжила. Дома, практически не появлялась, жила на заводе. Домик у нас хоть и небольшой, но когда в город стали прибывать беженцы, приняли жену офицера с двумя дочерьми близняшками. Мама ее на завод нормировщицей устроила. А в сорок третьем году почтальон принес ей сразу два казенных пакета – похоронки на мужа и брата. Она только охнула, и остались близняшки сиротами. Маме предложили их в детский дом оформить, но мама с бабушкой решили что сами смогут вырастить дочерей героев павших за Родину. И стало у нас в семье восемь дочерей. Бабушкин дом как раз им достался. Мы все разъехались кто куда, а они остались. Потом их мужья на участке второй дом поставили, огорода почти не осталось, зато квартирный вопрос решился. Сейчас там уже их внуки живут. Вот как бывает.
   В сорок четвертом брат вторую сестру вместо себя к станку поставил и на войну ушел. Его, как потомственного комиссара, естественно, на ускоренные курсы младших политработников отправили. Война заканчивалась. Мама надеялась, что повоевать он уже не успеет. Успел. Погиб летом сорок пятого в боях с японцами.
   Так они все мое детство рядом со мной пробыли. Портреты. Портрет брата, младшего лейтенанта, а перед портретом подушечка красная с медалями «За отвагу» и «Победу над Японией» - посмертно, гвардейским и комсомольским значками. Портрет красивой женщины. Я, когда маленьким был, думал, что она сказочная принцесса, на подушечке комсомольский значок. Портрет ее мужа – капитана артиллериста, еще со шпалой в петлице. Награды его дочерям военком лично передал: два ордена и три медали. И портрет молодого парня в кепке и тенниске, рубаха такая, светлая с коротким рукавом. Довоенная еще фотография. Ни чего от него не осталось. Прямое попадание мины. Если бы ни пол взвода свидетелей, числился бы пропавшим без вести. Потом сослуживец, которого эта мина ранила, осколок прислал, который из него вытащили. Вот на подушечке этот осколок и комсомольский значок лежали. Вот так, - Иваныч обвел взглядом притихший народ за столом.
   - Та чего же раньше не рассказывал? – спросил Лукич.
   - Да, вроде, незачем было. А сегодня что-то вот, разговорился.
   - Иваныч, не томи. Давай дальше, интересно же, - попросил Митька.
   - Ну, слушайте, раз интересно. Похоронку на старшего брата родители уже вместе получили. Отец в июне сорок пятого вернулся. Майор, замполит полка. Три боевых ордена: «Красного Знамени», «Красной Звезды» и «Отечественной Войны» II степени. Сразу на завод к станку, руки, говорил, стосковались. Первого сентября в вечернюю школу пошел, за полным средним образованием. В институт собрался. А в конце сорок шестого года у них появился я.
   В сорок восьмом году отец в возрасте сорока лет получил, как сейчас говорят, аттестат зрелости. Созрел, стало быть. И сразу же поступил заочно в институт, - Иваныч выдержал паузу, создавая интригу. – КУЛЬТУРЫ, - выдохнул он, обводя собравшихся веселым взглядом. – Когда он меня Апполинарием записал, мама долго ругалась, а называла его не иначе, как «отец Апполинария». А поступление токаря передовика в институт Культуры, поразило не только маму.
   Я уже большенький был. Отец как раз на сессию уехал. Мама думала, что все дети уже спят, бабушке на кухне жаловалась. Даже не жаловалась, выговаривалась, накипело, видать. А я не спал. До этого я не задумывался, что у меня имя странное. Имя как имя. А мама тихонечко так, почти шепотом говорит, как сейчас помню, видать сильно меня поразило:
   «Вот, вроде грех жаловаться. Вернулся живой, здоровый, почти. Работящий, непьющий, зарплата у него хорошая, но, как-то сильно его контузило. Надо было додуматься родного сына так назвать! Что за имя вообще такое? Откуда взял?  А институт этот», - мама тяжело вздохнула: «Культуры. Народ смеется».
    Бабушка успокоила:
   «Смеется, не плачет. Напридумывала ты себе дури всякой. У каждого свое для души».
   «Мам, души нет».
   «С Чеховым поспорь. У всего душа есть. А у человека подавно. Ты вот речи эти свои по ночам пишешь да с трибун толкаешь. Он тоже глупостями непонятными занимается. Для души это все, отдохновение его. Не пьет, не бьет, тебя и детей любит – мужик хороший. И не забивай себе голову глупостями. Радуйся, что так с мужем повезло».
   Они еще долго разговаривали, а я больше не помню ни чего. Вот, то, что с именем моим, что-то не так – меня сильно зацепило. А на следующий день стал всем говорить, что меня Петькой зовут. Даже учителя в школе так звали, в аттестате чуть Петром Ивановичем не записали. Пока к вам не попал, все Петькой звали. Я когда паспорт получал, имя думал поменять, но отец так на меня глядел. Ну, как я мог? Любил я его очень, да и сейчас люблю.
   В пятьдесят третьем отец окончил институт с красным дипломом и поступил в аспирантуру, заочно, а в день моего десятилетия защитил кандидатскую диссертацию. Токарь – кандидат искусствоведения. К маминому удивлению его пригласили сразу в три места преподавать: в Государственный университет, в Педагогический институт и в Театральное училище. Нарасхват оказался, а с таким количеством совместительства, заработок даже больше, чем на заводе выходил. Мама ворчать перестала. Интересно они жили. Мама ворчит, а отец не перечит, улыбается глуповато и делает все по-своему, как решил. Вот у меня так не получалось. Я по ору в ответ и вообще ничего не делаю. А он делал, всегда делал.
   Несколько лет отец пытался все успеть: и преподавал, и на заводе работал, только от бригадирства отказался. На заводе как раз переоборудование проводили. Новые станки осваивали, очень ему интересно было. Провели и освоили в предельно сжатые сроки. На награды тогда не скупились и у отца орден «Трудового Красного Знамени» появился, а маму орденом «ЛЕНИНА» наградили. Этот момент я очень хорошо помню. Как меня тогда гордость распирала. О!   
   На девятое мая мы всегда гулять ходили на площадь Кирова и набережную. Отец надевал парадный мундир. Ему, как диссертацию защитил, подполковника запаса присвоили. Мама тоже в парадный пиджак облачалась. Идем, они все такие красивые со всеми наградами на груди и я с мороженым. Красота. Отцу форма очень шла. Часто замечал, как женщины на него оборачивались, особенно когда он в форме.
   Сестры все уже взрослые, активные в маму. Шесть сестер и все на ударных стройках союзного значения. Что они только не строили: города, заводы, плотины ГЭС. На месте не сиделось. Достроят и на следующую стройку века. Так до самой старости – комсомолки. Но все, кто мог вырваться, на девятое мая у нас собирались. Семейный праздник, даже до того, как официально праздником сделали, с выходным днем. Вот близняшки, те никуда не рвались. Всегда с нами. Различий между своими и приемными детьми никто: ни родители, ни бабушка, ни мы дети – не делали. Фамилии разные, ну и что с того? Все наши, все свои родные. Особенно для меня. Старшие все разъехались, а близняшки всегда со мной. Пока маленький был, они со мной играли – возились. Постарше стал, в школу пошел – уроки помогали делать. Отец, когда с войны вернулся, их так же, как своих обнял и поцеловал, так и познакомились. Он вообще очень добрым был. Я не понимал, как так пацанов отцы пороли? Ни разу такого не было.
   Вот мама та да. И то, только разок провела основательную воспитательную работу. Такую, что попа цветной стала. Я в войну играл, ну, и естественно, герой. Наградил себя. Награды с подушечек поснимал и наградил. Мама, когда увидела, о-ох. Я такого страшного лица у нее никогда не видел. По заду крепко прилетело, но боли совсем не помню, а вот лицо ее ужасное помню. Потом вместе, обнявшись, сидели, ревели. Впятером: мама, я, близняшки и бабушка. Больше наград не касался. А во всех остальных случаях мама воспитательную беседу проводила. Так душу могла вывернуть, что лучше б выпорола. Настоящий парторг.
   В шестидесятом году отец с завода окончательно ушел, а через пять лет защитил докторскую диссертацию. Преподавал много, в трех учебных заведениях. До самой смерти. Мама уже на пенсию давно ушла, здоровье стало подводить, а он на здоровье не жаловался. Пришел с экзаменов. Прилег перед ужином отдохнуть и всё. Шестьдесят семь ему было. Вот так.
   Так что фамилия у меня прославленная, грех от такой отказываться. А имя – так отец хотел. Любил, да и люблю я его очень.
   Посвящение Шаропуза в лесники состоялось сразу же после завтрака. Мероприятие вроде бы как абсолютно шуточное, никого, ни к чему реально не обязывающее. И в тоже время, оставляющее след в жизни всех, кто его прошел. Даже те, кто со временем изменяли род деятельности, все равно в сердце своем хранили этот момент своей жизни.
   Приводить текст клятвы целиком не вижу смысла. Лейтмотив: хранить и оберегать. Повторив за Иванычем все слово в слово, стоявший приклонив колено Шаропуз, закончил речь полагающимся в таких случаях словом:
     - Клянусь! – пожалуй, из всех посвящений это «клянусь» оказалось самым горячим и искренним. Возможно, по тому, что было последним. А быть может от того, что денсарец Шаропуз на собственном опыте и опыте своей планеты, знал, насколько это важно. И для него слова клятвы имели особый смысл.
   - Посвящаю тебя, рыцарь лесов Шаропуз в лесничие, - Иваныч помолодел без ревматических болей и стал значительно выше ростом, чем был еще вчера. Теперь форма на нем сидела идеально, а не горбатым мешком. И выглядел он очень статно. – Ура лесничему Шаропузу!
   И хоть количество людей присутствующих на церемонии было довольно скромным, «ура», все равно, получилось знатным. Потому что от души. От всей души. Опять же, далеко - далеко во вселенной, жители планеты Денсар внимательно следили за церемонией посвящения и их, почти миллионное «ура» долетело до сердец тех, кто находился на Земле. Денсарцы кинулись поздравлять и обнимать друг друга, а растрогавшийся король, даровал Шаропузу титул герцога, и решил провести всенародный праздник по этому поводу. Чему особенно обрадовался лорд Олдар. Всенародные гуляния стали редкостью для современного Денсара. Денсарцы стали значительно меньше пить.

7


   - Чёт я волнуюсь, - не уверенно сказал Митя.
   - В смысле? В первый раз к жене с сыном едешь?
   - Нет, Лукич, но все-таки. Тут же врать придется, а я как-то в этом не очень.
   - Не переживай, Мозг поможет, - флаер Лукича остановился во дворе типовой пятиэтажки в возрасте давно просроченного кап. Ремонта.
   - О, и эта грымза здесь. Вон ее япономарка древняя стоит, - Митя кивнул головой в сторону Тойотки начала девяностых годов выпуска. – Сестра тещина. Терпеть меня не может. Я же им не ровня, сплошной, блин, мезальянс необразованный, деревенщина и быдло пролетарское. Не может деревенщина быть пролетарием, дуррра обррразованная.
   - Мить, ты к жене с сыном приехал, и вот скандал от отца им совсем не нужен. А «Р» у тебя прям, как у Высоцкого, получилась. Сильно любишь тещину сестру.
   - Она же завуч! В людях разбирается, профессия ее, видите ли, обязывает. Таких, как я сотни перевидала. Никогда из такого толку не будет. Так ведь и к сыну моему, как к получеловеку относится, гены ж тапком не выбьешь. Вроде как породу я им испортил. Тесть, правда, тоже не великий эстет, но с высшим техническим. Вот он, как раз пролетарий, вахтовик – затейник. Слесарит, нефть или газ качает, не помню. Лукич, а в Канаде на каком языке говорят?
   - Английский и французский.
   - Как так? Сразу два что ли? Я за пять лет в школе только: дую спик инглиш? Дую дую, но хреново – выучил. Да еще: фейс об тейбл. Всё, все познания. Вот тут она меня и раскусит, сестра тещина. Она ж англичанка, хоть и завуч. Учителей не хватает, сама тоже преподает.
   - Раскусывалку поломает. Мозг, можешь помочь?
   - Могу, - ответил Мозг вслух, через динамики. – Только это время потребует. Часа два точно, а то и три. Погуляйте пока с Шаропузом.
   - Пойдем, мой денсарский друг, город тебе покажу, - сказал Лукич, открывая дверь. – Помнишь Иваныч про сквер Кирова и набережную говорил? А сам Иваныч пусть в машине поспит. Сон для него лучшее лекарство, а мы пока по местам его славы пройдемся. 
   Лукич с Шаропузом ушли гулять. Прогулялись по набережной. Вечный огонь поразил инопланетного гостя до глубины души. Долго перед ним простояли. Про Вторую Мировую Шаропуз знал из фильмов, а теперь прикоснулся к ее живой памяти. Потом прокатились на кораблике. А на детской железной дороге, Шаропуз чуть не завизжал от восторга. На новых, появившихся за время отсутствия лесника аттракционах поорал даже он. Потом посетили пару музеев и уличное кафе.
   - Слушай, а сильно тут все изменилось. В самом городе стало лучше, красивее и приятнее. По крайней мере, в центре, - Лукич взял в кафе кофе и не спеша попивал ароматный напиток.
   - Хорошая прогулка, мне понравилось. А вот чай у них, это не чай, это гадость, какая-то. Кто вообще придумал насыпать чай в пакетики? Нормального заварника нет что ли? - Шаропуз не любил кофе, чай его расстроил.
   Обучение Дмитрия английскому языку несколько затянулось. Ни то Мозг не спешил, ни то впрямь способностей к языкам у ученика не было. Флаер догнал гуляющих лесничих через четыре часа с хвостиком, и хвостика еще минут двадцать.
   - Как там все прошло? - спросил Лукич, усаживаясь за руль.
   - Нормально, - ответил Мозг мысленно сразу обоим, чтобы ни разбудить Иваныча. – Сейчас покажу.
   Лукич и Шаропуз увидели мир глазами Митьки. Железную дверь открыла нестарая еще женщина, а приветливая улыбка на ее лице сменилась презрительной ухмылкой.
   - А, явился. Давненько тебя видно не было, ни как весь спирт закончился? Про семью вспомнил. Заходи, раз пришел. Ой, а вырядился то как. Марина, твой пришел, - и, уже повернувшись спиной к гостю и удаляясь в сторону кухни, в пол голоса проворчала, так, чтобы гость услышал. – Принесла нелегкая.
   В узкий коридор хрущевки из зала вышла большеглазая совсем юная женщина – девочка, а следом за ней пацан начально-школьного возраста, очень похожий на Митьку в том же возрасте и радостно закричал.
   - Папка пришел!
   - Привет, Сын! – Митька. Хотя какой «Митька»? Дмитрий подхватил уже не маленького сына и, подняв до своего уровня, поцеловал в лоб.
   - Отеческое благословение! – весело прогорланили отец и сын дуэтом, традиция. Дальше отец продолжил один. – Здоровый вымахал! - поставил сына на пол. – А я вам с мамой подарки принес, вот, - Дмитрий протянул сыну сумку с ноутбуком и два пакетика со смартфонами.
   - Это нам? – сын аж подпрыгнул.
   - Вам, только не разбей. Смартфон, который побольше маме, - крикнул вслед скрывшемуся в комнате сыну. – А это только маме, - достал из кармана небольшую коробочку, вынул из нее цепочку с элегантным кулоном и надел на шею жены. – Мало я тебе подарков дарил, ты уж прости. Но люблю я тебя все время много, эээ, сильно.
   В ответ жена засмеялась ни чего, не говоря, глядя на мужа любящими глазами. Мама, тетя – все говорят – неудачник. Может и неудачник, но любимый неудачник.
   - Пап, помоги.
   - Да, проходи, чего тут стоять, - опомнилась жена.
   Сын уже вытащил ноутбук. Повернулся к вошедшим в комнату родителям.
   - Пап, а где тут, о, - оборвал себя на полуслове. В полумраке подслеповатого коридора, он не разглядел одежды отца. – Ого, а это ты теперь кто?
   Одет Дмитрий был в повседневную форму Разведывательного флота планеты Тилен, только без аксельбанта и звезд на погонах. Последствия похмельного синдрома аптечка устранила полностью. Лицо посвежело. Форма сидела очень ладно. Выглядел замечательно.
   - Лесник, только в Канаде, - врал, как выглядел. Блестяще.
   - Ой, понатащил игрушек, - раздалось за спиной. В комнату вошла теща, а следом за ней сестра. – Любовь ребенка купить хочешь? Лучше бы денег жене принес.
   - Так я и привез. Хотел на карточку скинуть, но у вас здесь сейчас все строго. Счет арестовать могут, если на него деньги из-за рубежа поступают. Вот, как только дали увольнительную, сразу к вам, - Митя достал пачку стодолларовых купюр в банковской упаковке и положил на стол. – Здесь десять тысяч, на первое время вам хватит, а я, как только вид на жительство получу, вас к себе вызову. Вы пока заграничные паспорта сделайте.
   Жена и ее мама обе молчали. Жена глядела на своего «непутевого», а мама на деньги, открыв рот.
   - На каком, интересно, языке господин лесничий в Канаде объясняться изволит? – спросила на английском тещина сестра.
   - У вас ужасный акцент, - на том же языке, совершенно не задумываясь, ответил Дмитрий. – А ваше «the» повергает в ужас. И этому безобразию вы детей учите. Просто кошмар какой-то.
   Отпала еще одна челюсть. И сестры, ни проронив ни слова, удалились на кухню.
   - Есть хочешь? – первой опомнилась Марина.
   - Хочу. Собирайтесь.
   - Куда?
   - Кутить. У меня всего два дня есть, будем отрываться.
   - Лишь бы сильно далеко не оторвался, - прокомментировал увиденное Лукич. – Иваныча будить надо, полетим его имущество распродавать.
   - Не сплю я уже, выспался, - Выглядел Иваныч посвежевшим. МолодцОм. Вернее, мОлодцем. – Никогда не думал, что сиденье с иголками мне так понравится. Я себя помолодевшим лет на двадцать ощущаю. Лукич, а ты еще одного одинокого деда не хочешь с собой забрать?
   - Кого это?
   - Есть у нас Борис Гордеевич, такой.
   - Директор нашего техникума что ли? Хороший мужик и опыт у него, нам нужный, имеется. Вопрос, захочет ли он?
   - Меня ты как-то не особо спрашивал, но быстро уболтал. А Бобыль, так вообще сильно удивится, когда очнется. Лукич, тут мы уже не живем, доживаем. А жить хочется. А ему, как Бобылю, терять нечего. Поехали к нему, позовем.
   Бориса Гордеевича встретили во дворе его типового деревянного двухэтажного дома. Практически в любом городе необъятной и великой можно встретить такие дома. Где-то более – менее ухоженные, где-то полнейшие развалюхи, но и в них продолжают жить люди, еще и за капремонт платят. У этих домов есть только одно глобальное отличие – туалет. Он или теплый в квартире, или холодный в отдельном домике, обычно гордо стоящем по середине двора, как раз напротив подъезда, чтобы бежать недалеко. А вокруг играют и вырастают дети и дети этих детей, зачастую тоже.
   У дома, в котором жил Борис Гордеевич удобства находились во дворе. А рядом с домиком, полным удобств, проходила тропинка, по которой Борис Гордеевич возвращался домой из магазина. Одет он был в тот самый костюм, который купил по требованию Лукича четверть века назад.
   - А где у него жена, умерла что –ли? – спросил Лукич, наблюдая за медленно приближающимся объектом.
   - Нет, к дочери уехала. Гордеич женился поздно, лет в сорок, на женщине с ребенком. Ребенок вырос и перебрался в столицу. Мама с мужем все деньги, которые могли, ей отправляли, что б на ноги встала. А как встала, позвала маму к себе, а отчим не нужен оказался. Лет пятнадцать уже один живет. Поначалу переписывались, а потом жена отвечать перестала. Так что не известно – жива не жива. Ему никто ничего не сообщал.
   - А квартира кому достанется?
   - Лукич, ты дом этот видишь? Еще неизвестно, кто раньше помрет. Кому нужна в нем квартира? Гордеич, когда к нам приехал, эту квартиру, как временное жилье от техникума получил, пока благоустроенную не дадут. Так она, наверное, до сей поры так за городом и числится. А он квартиросъемщик.
   - Нет ни чего более постоянного, чем что ни будь временное.
   - А я иду и думаю: вы не вы? – приблизился тем временем на расстояние прямой речи Борис Гордеевич. – Здравствуйте, Федор Васильевич, Время над вами, как я погляжу, не властно совсем.
   - Вот те на, - удивился Лукич. – Над вашей памятью оно тоже не властно.
   - Так вы у нас единственный меценат за все время были. И машинка у вас очень приметная. Таких больше ни разу не встречал. Но вот сейчас я вам с молодыми кадрами помочь не смогу. На пенсии нахожусь.
   - А мне, как раз старые нужны.
   - Ага, - открыл дверь Иваныч. – Что бы молью побитые. Здрав будь, Гордеич.
   - Здравствуй, Иваныч. Как сам?
   - Знаешь, за последние пару дней, стал гораздо лучше. Ты заходи, присаживайся, разговор есть.
   Гордеевич уселся на сиденье, удобно развалясь и положил руки на подлокотники.
   - О! Что это? Как будто укололо что.
   - Это, Гордеич, жизнь так к тебе возвращается.
   Уговаривать бывшего ректора – директора Техникума лесного хозяйства не пришлось. От слова – совсем. Меньше, чем через час Борис Гордеевич с рюкзаком личных и ценных вещей уселся в флаер.
   - Это все? – удивился Лукич.
   - Нищему собраться, только подпоясаться. Мебель же я с собой не возьму. Да она и не выдержит переезда, и так все разваливается. Ключи соседке отдал, что б присматривала да цветы поливала. Я им с мужем вообще предложил ко мне переселиться. Пока меня нет, чего жилплощадь пустовать будет? Дочь с семьей с ними живут, пока на ипотеку накопят. Старшему у них уже лет семь. Ну, да, в школу пошел. Вот все эти годы и копят. А квартирка, как моя, теснотища жуткая. Старики и так частенько ко мне сбегали чайку попить, да в тишине посидеть.
   Большинство рассейских райцентров, как населенные пункты, весьма примечательны. Значительная их часть выросла из сел, да так, по сути, селами и осталась. Население тысяч пятьдесят, плюс – минус, размазалось очень тонким слоем на довольно приличной площади, вытянувшейся вдоль Московского тракта и железной дороги, которые, хоть и пересекались, но шли в одном направлении. Расстояние в четыреста километров, от областного центра до районного, преодолели минут за пять – десять. А вот выезжали из столицы губернии почти час. Попали в очень неплохую, по местным меркам, пробку. И не взлетишь, что обидно. Райцентр пробками не изобиловал. Дороги были почти свободными. Дорог, правда, не было. Все больше направления с редкими ляпушками асфальта. Ограниченные: заборами, сараями и живописными руинами, которые, в отличие от римских, больше напоминали мусор, а не памятники старины. Хорошо, что флаер не ехал, а очень низко летел. Это значительно упрощало передвижение. Но жили наши старики на разных концах города. И, даже на таком, «всепролазном» транспортном средстве, добирались почти десять минут. А местные водители с сочувствием глядели вслед, обгоняющему их флаеру: «Вот балбес! Совсем машину не жалеет. Всю подвеску разобьет».
   - Я вот думаю, как бы так дом Райке – соседке оставить? – начал Иваныч, как только вошел во двор своего имения. – У них пятеро детей. Что им их огородик? Опять же живность держат. Вот видишь кролики в клетках? Это их. Четыреста голов, примерно. Клетки мои, а кролики в клетках их. Я же раньше держал, помнишь? Потом Мишаня, муж Райкин помогать начал, а сейчас он ими и занимается. С меня работник еще тот стал, только советы давать, да нервы трепать. Да, - вздохнул и, помолчав, продолжил. – Мишка мне тут, как-то за рюмкой чая сказал, что ты Иваныч, главное не помирай, с хозяйством я справлюсь, а дом твой у наследников выкупить не смогу. Они же и огород мой возделывают. Мне уже много не надо, а им картошки одной на семь ртов сколько нужно! О! – опять вздохнул. – Я же ведь уже и не помню, когда еду себе сам готовил. Так, только, чайник вскипятить. А столоваюсь у Райки. Когда болею, или непогода, так они мне на дом еду приносят. Старшему их сыну уже двенадцать, деловой мужик растет. И еду деду принесет, и дом зимой протопит, и полы подметет. Хороший парень, - опять вздохнул. – Уазика своего, помнишь в конце восьмидесятых списанный у лесничества выкупил? Вот, его, хороший козлик оказался. Пробега уже под полмиллиона и годов ему за сорок, а все бегает. Не бегает, загнул слегка, но перемещается уверенно! Его я на Мишку уже года два, как переписал. Чего машина без дела стоит, гниет? Я сам за руль уже лет пять не садился. Подремонтировали его чуток, и нормально, поехал. Благо запчастей у меня пол гаража. Можно еще один собрать, при желании. Детали еще советские, со знаком качества. К чему это я? – опять вздохнул. – Память ни к черту! Сам себя заболтал, а чего сказать хотел? Забыл. Мишка, он дорожник, в тресте работает. Видели, какие у нас дороги? Какое финансирование, такие и дороги, а зарплаты, как дороги, тоже никакие. Хорошо, когда федералы на ремонт трассы деньги выделяют. Тут и наши мужики чего ни то заработают. Правда, тех денег, пока до нас дойдет, поворуют половину. Ну, хоть что-то останется, и то хорошо. Работы в городе нет. Опять ни правильно сказал. Работа есть, зарплаты нет. По большому счету, только железка и осталась. Заводов, градообразующих, как сейчас говорят, два было. Оба накрылись медным тазом. Как молодежи жить? Тут у нас премьер-министр в телевизоре блеснул умом и сообразительностью, сказал, что мол, хотите денег занимайтесь бизнесом. Клоун. Ну, вот, клоунов ни за что обидел. Они радость несут, а эти только гадости могут. Каким бизнесом у нас заниматься? Все наши бизнесмены, что смогли, украли и давно свалили, а те, что остались к кормушке бюджетной присосались. Больше ни как. У народа денег нет. Какой бизнес? Голодранцам рванину продавать? У людей зарплата меньше, чем у меня пенсия. Так мне моей пенсии одному на таблетки не хватает, а молодежи еще и детей растить как-то надо. Образование давать. Ой, горе – горюшко. Загнали людей в нищету, а потом государственные программы для увеличения рождаемости выдумывают. Родить не проблема, для нас мужиков точно, не мы же рожаем, а вот вырастить потом – это целая песня, грустная и унылая.
   К кому конкретно обращался Иваныч не понятно, Лукич решил, что к нему, а кивали все трое. Даже Шаропуз, хоть и не понимал половины.
   - Я, если Райке дом за так подарю, - немного помолчав, продолжил Иваныч. – Дети мои возмутиться могут. Выжил, мол, старый из ума, собственных детей и внуков обделил. Долю свою могут потребовать, и правы будут, это же и их дом. А у Райки денег таких нет. Откуда? Мои от безденежья и уехали, а внуки, так вообще за границу целятся, вот родители и пыжатся изо всех сил, чтоб образование по максимуму дать. Что б хоть внуки не бедствовали. Деньги им нужны. А у Райки денег нет, - опять вздохнул. – Если, по совести, Райка мне ближе родных детей стала. Им сейчас ко мне приехать, денег нет. Дорого. А у сына, так и отпуска почти не бывает. Может пару недель в году и то ни зараз. Зато дети в приличных школах, да в кружках – секциях занимаются. Правильно, я своим детям все, что смог по максимуму дал, а они теперь своим. Жаль, только, что внуки деда не знают совсем. При встрече мимо пройдут, не узнают.
   Иваныч замолчал, задумавшись. Наступившую тишину никто не решился нарушить. Через пару минут старик продолжил монолог.
   - Дети меня звали, да я ни хочу. Ну, чего я им там мешать буду? И где у них жить? У сына двушка в пожизненной ипотеке, а дочь, так сама в коммуналке живет, зато в столице. Они и между собой годами не видятся. Далеко – дорого. За мой дом, у сына в Н-ске., я может и смогу какую комнатенку в общаге купить, с одним толчком на весь этаж. Зачем мне такая цивилизация под старость лет? А в столице моих денег, только на коврик в прихожей и хватит. Не хочу! – опять помолчал, вздохнув тяжело. – А Райкины дети меня дедом зовут, и я их, как внуков воспринимаю. Они же вот они, при мне. Вот, как в жизни бывает.
   Сделали все, как Иваныч хотел. Дом на соседку оформили продажей, по реальной цене. Деньги Иваныч поделил поровну и перевел детям. А профинансировал это мероприятие, естественно, щедрый Лукич.
   Дети позвонили Иванычу, как только деньги им на счет упали. Почти одновременно. И вопрос задали практически один: «Пап, ты чего?». За годы руководящей работы врать убедительно Иваныч научился. Сам справился, помощь Мозга, как Митьке, не понадобилась. Мол, сослуживец бывший, на Дальний Восток к себе жить позвал. Двум одиноким старикам не скучно будет. Опять же рыбалка там хорошая, а он, Иваныч, большой любитель с удочкой посидеть. Оказывается. Лукич, даже не догадывался, у них в леспромхозе с рыбалкой как-то не очень было. Речушки все мелкие, только, если в болоте, где головастиков поудить. А Иваныч тем временем продолжал, что вот только со связью там тяжело. Глухомань. Но весточки присылать будет.
   Успокоил. Да и что грех таить – порадовал. Пара сотен лишних тысяч, детям совсем не лишняя. И претензий никаких. Деньги за малую родину получили в полном объеме, поровну, без обид.
   Переночевали в теперь уже бывшем доме Иваныча. Соседи не знали, как им реагировать на такой неожиданный и щедрый подарок. Стол праздничный в доме Иваныча накрыли. И за знакомство, и за новоселье, и за отъезд. Младшие дети были в восторге, счастливо носились из дома в дом. Старший все понимал, грустил, но держался с достоинством, без слез. Серьезный мужчина. Младшие разревелись утром, когда дед – сосед прощаться начал. Раиса тоже всплакнула. Михаил пожал руку, обняв на прощание.
   - Удачи на новом месте. Спасибо, вам всем огромное. Будете в наших краях – всегда вам рады. А ты, Иваныч, если надумаешь вернуться – в любое время. Ты нам как отец и детям нашим – дед. Не пропадай. Как доберешься, хоть пару строк напиши.
   - Да, ладно вам, будет, - Иваныч тоже растрогался и, предательски, шмыгал носом, усаживаясь в «автомобиль» Лукича.
   Митькина побывка затянулась на неделю, а, потом, еще на одну. С деньгами, так здорово отдыхать с семьей, даже без дальних путешествий. Скатались на Байкал, благо не далеко. Сменили несколько турбаз, кочуя от одной к другой. Проехали по кругобайкалке, Митька ни разу на ней не был. Оказывается, столько всего интересного, главное желание и, блин, деньги. Когда вернулись домой к родителям жены, с вахты приехал тесть. С тестем отношения у зятя были нормальные, и теща оттаяла, нормально посидели. Врал Дмитрий виртуозно, сам удивлялся, и очень правдиво. Правдоподобно? Рассказал про Канаду. Как там народ живет. И сам себе поверил. Так бывает, особенно, когда тебе внеземной разум помогает. Торопить Митьку не хотелось, все его прекрасно понимали, но лететь все-таки надо, и экипаж большого «Тилена» уже вернулся.
   - Ну, что, Стар, как тебе Земля? - спросил повзрослевшего навигатора Лукич.
   - Много красивого и очень интересного. У нас так никогда не строили. Очень красиво. А это, вот очарование маленьких улочек. Они есть везде. В любой стране из тех, в которых мы побывали. Идешь – бредешь и так хорошо! Они меня и в прошлый наш визит очаровали. Я, оказывается, даже по ним соскучилась.
   - Надо на Денсаре таких построить, что б идти – брести, - в пол голоса сказал землянин.
   - А, вот людей жалко.
   - Что так?
   - Понимаешь, Лукич, как можно на целой планете, так плохо жизнь организовать? Мне не понятно. Ваш быт обратно пропорционален вашей культуре. Даже в богатых странах обычные люди живут не очень хорошо. Вся система перекошена в сторону небольшой кучки людей. Уродливая система. Как у пауков. Все друг друга сожрать пытаются, а у ваших «нижайших» шанса вырваться практически нет. Они обречены, быть кормовой базой. Пожирают их, конечно не так откровенно, как у пауков, зато медленно и всю жизнь. Тянут и тянут соки, продлевая агонию. Бр-р. Домой хочу.
   - Нет, сначала, к паукам. Выгрузить их вонь и мух. Надо же, как им наши мухи понравились.
   - Лукич, а как вы столько этих тварей в трюм загнали? – спросил капитан Дтен.
   - А чего их загонять? Люк открыли, а паучьи деликатесы и для наших мух – лучшее питание. Сами налезли, не выгонишь. Мухи – галактические путешественники. Чудеса. Вам тилеанам: музыка, театр, танцы. Денсарцам: леса, овощи, фрукты, ягоды и коровы с козами, конечно. Паукам вот мухи. Всех наша планета одарила, осчастливила, а самим на ней жизни нет. Парадокс. Правильно Стар сказала – как пауки.
   Митька довольно быстро со всеми перезнакомился и освоился на корабле. Земных стариков, на время перелета, загрузили в барокамеры медицинского отсека. Процесс восстановления здоровья начался.
   Корабль «Тилен 2» покинул Землю.