По эту сторону молчания. 53. Варина квартира

 
Тот дом в глухом переулке с Леной и Игорем, с доктором, о котором особый разговор: такого мерзавца он еще  не встречал, Фридрих, по сравнению с ним, ангел, хотя о чем он это, ведь говорил, что у того вместо сердца камень, и все же, тот хотя бы давался на разговоры, этот же только понтовался, - так вот, тот дом он ненавидел.

Как ненавидел доктора, да что там ненавидел, он, когда видел его, то обязательно плевал в его сторону, просто так и еще, потому что тот, что он придумал, лечил «на своих условиях», как Сегелиель, который или отбирал у запуганных больных имущество, или же забирал душу, и чем: почти обыкновенной водой, - что, понятно, символизм, метафора, гипербола, но эти средства нужны, чтоб заострить внимание, для того, чтоб было видно то, что скрыто от глаз,  и так же любил богатство и роскошь? Чем не грабитель с большой дороги? Одно и то же, что и грабитель: и с ножичком, и для того же, то есть  ради кожаных диванов и замысловато выгнутых стульев с бархатной обивкой.  Но то, но та красота, которая слепила глаза, когда попадал в его квартиру, так, всего лишь намек на настоящее, ха! высокое искусство внутренних интерьеров его загородного дома. И там он проводил больше времени, чем здесь – в перерывах между трудами, которые отвлекали от главного: наслаждения жизнью, как он это понимал, чтоб без ответственности и забот.

В этом доме на втором этаже, куда вела узкая лесенка, которую с большим трудом втиснули в подъезд на четыре квартиры, слева в тесной квартирке, «с перегородкою каморки, довольно чистенькие норки, в углу на полке образа»,  жила их Варя. Только образа без полки, три иконы - одна над другой.

В коридорчике одежда на вешалке, как пережидающие день летучие мыши.

Когда Оконников приходил к Варе в гости, то тут же садился на диван и, остановившись на любительской копии в тяжелой позолоченной раме, за стеклом В. Васнецова «Иван царевич на сером волке», - затем обязательно переводил насмешливый взгляд на два фото, тоже в рамках, но попроще, и так же за стеклом, и первое время, если она была в комнате, то, показывая на них пальцем, говорил: «Вон Пьеро и Мальвина», - и смеялся.

Диван, стол, стулья, полированный сервант с тарелками и рюмками, книжный шкаф, на полках которого брошюры духовного содержания – вся обстановка комнаты.

Сверху, на шкафу книги о приключениях Гарри Потера и его друзей, противостоящих этакому американскому Воланду – Волан-де-Морту. "Здесь, в этих текстах, - говорил он, нередко сам с собой, но так, что никто не слышал, когда его посещало особенное вдохновение, почти как начало сумасшествия, -  можно было, если вчитаться, встретить знакомые лица современного западного истеблишмента. И школа Хогвартс не что иное, как сады Медичи, или Платоновская академия в Кареджи, вроде одной из многочисленных международных организаций, где разрабатывают планы рационального, полезного, цифрового, исключающего душу человека – бездушного общества, «скотного двора», которое, по их мнению, осчастливит человечество".

Но это уже не о счастье, а о смерти. Смерть здесь, а душа где.

Ну, а дальше, опять, как у Пушкина – горшок с алое на окне. Одним словом, протухшая (смердящая) идиллия, которая не то что бы пережила своих хозяев, но которую забыли вынести из квартиры.

Киевская их родственница, когда приезжала к ним в гости, спрашивала их, Варю и ее мужа: «В каком времени вы живете?» И уже стоял вопрос о том, чтоб все вынести и вместо старого расставить по углам новую мебель, современную. Такая же судьба, видно, ожидала и «Ивана царевича на сером волке». А как же, если все, то все. Оконников говорил, что будет жалеть об этой копии. Она была, по его мнению, символом и намеком.

«Бедная Варя!» - восклицал Оконников всякий раз, когда заходила о ней речь, как будто та жила у Змея, или у двенадцати братьев, как будто ее сторожил Цербер, или же страшный учитель из «Гари Потера», и единственным выходом для нее была смерть, слава богу, не в том смысле, чтоб умереть, а переродиться, обрести новую жизнь, подобно птице вылететь из квартиры, как из клетки.

Она была той птичкой в клетке. Следует признать, что она не была прямо таки Жар птицей, но прекрасная, как дочь царя Касыма Елена. И серый волк здесь был бы кстати. Где еще найти такого помощника? А что Оконников? Что он? Оконников только восклицал, жаловался, что его дочери не за тех вышли замуж.