Ахелой

Выдумки — весь твой рассказ, Ахелой, ты не в меру могучей
        Силу считаешь богов, — будто вид и дают и отъемлют!

Метаморфозы
Овидий

  Какой огромный кабинет! Широкий стол заставленный всякого рода ненужными вещицами: мраморная пепельница, малахитовая чернильница, подставка с серебряными накладками для перьевых ручек, которыми никто никогда не пользовался, бронзовая морда быка с отколотым рогом и массивная настольная лампа с зелёным абажуром. Стены с отделкой из деревянных панелей. Казалось, здесь медленно умирает прошлый век... Но кресло обычное, офисное. У хозяина кабинета — безвольный рот, отвисшая нижняя губа и увядающий шлейф безграничных возможностей.
— Садись, д-дорогой мой! Ну как д-дела? — чуть напевая и заикаясь, произносит он.
    Кресла для гостей, наоборот строгие, тоже ОТТУДА, когда любой вопрос решался по чуть слышному щелчку большого и среднего пальцев. В такое кресло ты погружаешься, как в прокрустово ложе — спина прямая, локти под девяносто градусов, на устах любезная улыбка.
— Ну, р-рассказывай, — позволяет Лев Львович.
     Даже не пытайся поведать свою длинную историю. На самом деле, слушателем будешь ты. Аура могучих функционеров, властных директоров и всесильных заместителей министров обволакивет твою безвольную сущность, которая устала бороться с титанической инерцией машины имперского прошлого.
— Какие люди б-были! — потрясает ладонью, со скрюченными пальцами, директор-распорядитель.
 — Всё работало, был отлаженный м-механизм. А какие руководители — самолёты разворачивали, если н-надо было...
    Разговор прерывается телефонными звонками. Львович решает проблемы на ходу, даёт указания, делает распоряжения, кладёт трубку и потирает подбородок.
— Всё п-приходится самому делать, специалистов не осталось.
     Но это не жалоба, это — констатация факта, расчитанная на твою жалкую положительную оценку.
— Да, трудно Вам, — просыпаешься ты, убаюканный тиканьем кабинетных часов, которые вдруг тоже спохватились, заскрежетали механическими внутренностями и пробили двенадцать. Весеннее солнышко сочится в окна сквозь плотные гардины, птицы поют, время замерло и неудержимо тянет в прошлое, подёрнутое беззаботной дымкой медоточивых легенд. Тем временем хозяин кабинета разливается воспоминаниями, как вышедшая из берегов река, пуще прежнего. За окном набегают свинцовые облака, в кабинете меняется освещение и он превращается в атрий. Стены будто покрываются шершавым туфом и пористой пемзой, зелёный палас поблёскивает влажным мхом и высокий потолок искрится строем пурпуровых раковин. Дверь отворяется, вплывает секретарша, скользкая, как нимфа, с серебристым подносом, на котором яства и напитки.
— Сливки, сахар? — предлагает она.
   Лев Львович отвечает на очередной звонок и звонящий, по всему видно, заметно могущественнее директора-распорядителя. Змеиная изворотливость в интонациях восхищает тебя и ты отхлёбываешь напиток, прекрасный, как амброзия и терпеливо ждёшь продолжения истории о чудесных деяниях.
— Никогда не спорь. Всегда с-соглашайся, — менторским тоном поучает многоопытный начальник.
    Ты послушно вкушаешь оливки, орехи и прочие изыски, и ведёшь неспешную беседу, живо интересуясь подробностями невообразимой давности, которые сыплются на тебя, как из рога изобилия. Мелькают важные персоны, будто твои давние знакомые; сталкиваются амбиции, рушатся карьеры, но автор повествования всегда находится над событием, окидывает происходящее холодным внимательным взглядом, скользит по мягким коврам коридорных лабиринтов, заглядывает за дубовые двери и выбивает баснословные деньги, для пользы дела! Неутомимый путешественник и наблюдатель, под присмотром которого находились коллективы, являющие красу и гордость державы. Никого из них нельзя было оставить или потерять во вражьем стане. Там, наверху, полубоги гневались и карали за любой промах, за малейший недогляд, за глупую случайность. Лев Львович, с безвольным ртом и водянистым взглядом, всегда просачивался, как вода, из любой затруднительной ситуации. А как он  декламирует. Вы не слышали? Зря!
— То я т-таков, как сейчас, иногда же в з-змею обращаюсь,
        То в-вожаком перед стадом иду, и в р-рогах — моя сила.
        Были когда-то р-рога… А теперь одного из оружий
        Л-лоб мой, как видишь, л-лишен…
   Он даже не заметил, как я подлил ему яду и на последних строчках Овидия, цвет его, и без того серого лица, изменился, как будто он собирался превратиться в мутный речной поток и хлынуть за окно... Я не зову секретаршу, выжидаю пока он перестанет дышать. В это время звонит городской телефон и я поднимаю трубку.
— Алкид слушает. Так точно! Агент Ахелой устранён, операция «Тринадцатый подвиг Геракла» завершена. Всё приходится делать самому, специалистов не осталось.
   Зачем столько воды. Нереиды окружили меня со всех сторон, бьют плавниками по щекам, расплёскивая брызги.
— Ну, д-дорогой мой, ты меня напугал!
— Всё в порядке, не надо «скорую», — бормочешь ты.
   Вы опять остаётесь вдвоём. У тебя в руках рюмка отличного французского коньяка и живительное тепло разливается по всему телу.
— У меня есть отличный в-врач! Или хочешь я устрою т-тебе обследование в к-клинике, где простые с-смертные не лежат?
— Боги с Олимпа? — пытаешься ты пошутить.
— Д-да, и бывшие спортсмены, олимпийские чемпионы, — восклицает Лев Львович, — и н-народные...
    Опять притягательное марево и болото безграничных возможностей начинает засасывать. Неужели он думает, что я «свой». Надо ему действительно плеснуть яду...

       20.03.21