Соблазн ничего

Картинно озаглавил события, так что невротический синдром проявился корректнее, тем не менее, этот суп из предположений лег на структуру анонимного признания в сумасшествии - все симптомы подходили моему состоянию - я длился и пестрел в ожидании включения себя лонг-лист психозов, я своей ступней хотел вгрызнуться в этот водопад патологии - искал разного рода сходства того, что описано в Википедии и того, что относится ко мне. Это нейтральное одарение возникло на опасении болезни, которая ранее казалась мне ближе, чем мать. Я ковырял ее даже чистыми пальцами с гламурной привилегией. Я питался осторожностью, которая выпячивался в гримасе надежды, она ее пародировала. Это наследие в виде туманного экрана пятен, которые иногда блестят, но остаются мешающими пятнами, хотя глазу приятно обнаруживать их и всасывать в себя гранулами, иногда представляющимися целым. Искать процесс не для "здесь и сейчас", но для пикантного сопровождения времени, которое уже обрекает на вредительство. Это окультуривание биомусора есть ласка. Я больше не могу красться за ожиданиями и пренебрегать своими страхами, так как тошнотворность к писательству возникла периодичность закругляющей - порочный круг, который можно разорвать локтями, если их растопырить во все стороны, без боязни поцарапаться и обнаружить, что мы на самом деле находимся в мыльном пузыре, который можно проткнуть и выбраться. Правда, если мы когда-то попали в тело чужое, то выходим абсолютно переквалифицированными и объятными, в том смысле, что обреченными, так как сформировались уже по диагностике липкой. Отвращение к писательству есть сторона резкая и упоительная, которая пялится отвратно. Мозаично клюет вредительство, которое таким кажется в начале, но затем становится преобразующимся принципом, который повторяется из раза в раз, трудоголизм становится чем-то вроде отравления. Я так хватаюсь за спокойствие, которого нет, но мираж, эпатажный и кривой, как бы говорит о себе. Я заслуживаю одиночного личного восхищения, но когда я читаю, пишу - выходит негативность - я не считаю себя гением, а когда начинаю прогуливать весь день - у меня бегают глазки и дерутся с миром. Я тогда не озадачена, но наоборот пропорциональна гениальности по своим ощущениям. У меня чешется ухо. Эта стенообразная сеточка, которую продувает, но выглядит она сплошной. Я вешу на волоске или на тарзанке зависла всеми усилиями, так чтобы на скатываться вниз. 

- Юрий Сергеевич, у меня есть подозрение на развивающийся психоз - его начало.

- Опиши мне хотя бы один симптом. - говорит он с некоторым сомнением не одураченного.

- Я уверен в том, что у меня биполярное расстройство.

- У тебя шизотипическое расстройство. Это все объясняет. В скобках этого расстройства есть биполярные симптомы.

- Возможна шизофрения?
- Нет.
- Я постоянно куда-то бегу.
- Уже нет озарений как раньше.
- А ты пишешь, читаешь? - с сузившимися глазами.
- Уже тря дня, как нет.
- Сначала у меня тревога, а потом бешенная тревога, до приступов. - сказал я, кусая губу.

Это все приятно обошлось, так как Юрий Сергеевич был нежен. И опровергнул все назревшее, расчленяющие опасение за свою жизнь. Хотя до того, я хотел уйти. Я долгое время писал с гигантской музой, затем нарастающе стал стал писать очень подавлено, то есть я жмурился и закончил писать рассказ, тема излила себя всю. Я стал со страхом предполагать, что писать это ужасно.

- Нормально ли то, что у меня зародилось отвращение к писательству?
- Я думаю, что творчество, как дитя, которое приходит невпопад.
-Согласен.

Юрий Сергеевич говорил стереотипно. Но при этом являлся блестящим специалистом.
И, кстати, когда я читаю, то есть ожидание того, что скоро должен наступить конец, потом я перестаю читать и наступает желание читать, то есть это цикл. Почти не было желаний, только нужда, так что я бежал от жизни. Я был обречен штурмом, сыпались слова как дождь и в крапинку и рассчитанный на составление изюминок в кексе, когда он так сух без них. Это обязательство растяжимо, как впрочем почти все. Я молчу про сингулярности. Например, опасение моего друга в отношение толщины его тела - некоторая догма, которой он повинуется, вместо того, чтобы ее рвать, идя вперед и намыливая гиперсильным освежителем смех тех, которые подтверждают свою интеллектуальность, но наоборот извращение и угнетенность тупостью. Смех есть неполноценность, которую выставляют напоказ. Приноровиться писать можно в одну минуту, но не во вторую. Потому я не могу отдыхать, так как маниакальная вовлеченность в писанину - болезнь, которую не проколите инъекцией ни в коем разе, как от нее выздороветь - не совсем правильный вопрос, так как есть еще и вопрос зачем. Я не знаю, зачем избавляться от писательства, кроме как не для того, чтобы смочь отдохнуть и вырваться из его сомкнутых губ. Но писательство затмевает уличною ерунду головы, которая есть отражение легкое культуры, внешнего. Я прилично суетный, так что омрачение есть победоносное выплескивание. Тем более что, когда я гуляю то, у меня состояние лучше, чем когда я прибавленным типом прозы выдавливаю из себя нюансы тонко-участвующие. Прочитать бы Одиссею Гомера или Божественная комедия Данте. Но к сожалению, я читаю Берроуза и Джойса. Так же вчера я был опьянен тайной азарта, который замыкает лирическое начало. Я был наперстком с пальца моей ноги, который кровожадно крутится, когда я шевелю ногой ночью. Энтузиазм пигментированный блюдется истощением до мозга костей. Я пораженный своей усидчивостью несколько дней назад, которая нормализовалась и стала привычкой. Затем я сломил эту традицию. Моя эрудиция не должна быть показателем ума, ни в коем разе. Ознакомившись с хитростью я ознакомился с жизнью. Разве что надо добавить - хитрость эта переключается на целое мировоззрение - я вижу хитрость в во всем и выгоду, которая следует после любви, любовь это обожает - опережать, но тем не менее остается факт, что она уступает место выгоде чаще всего. Итак, сцена - я сижу за ноутбуком и пишу этот рассказ, но дело все в том, что мои мать и отец смотрят дешевое кино, которое бьет кулаками своими приличными звуками, фразами, смешение русского и американского. Кажется кто-то там разбился на кровати и турникетом на меня свалилось песнопение - грусть в лицах родителей, которая чем-то поощряется - некоторое созерцание и проницание трагедии, отождествление почти что с героями фильма, но тем не менее эта вторая жизнь и это олицетворение не есть сочная субъективность, но глупость, так что веселая музыка или грустная они вживаются может и не в героев, но в фильм - его события. И как же меня раздражает хронический кашель псевдо-отца. Я ненавижу его ограниченность, которая ловит только гламурную веселость. Памятником скитания андеграунда ложится со мной по левую щеку.

Глава 2.
Открывается дверь и выпрыскивается чудак на озлобленных манерах кислого йогурта.
- Здравствуйте! - один глаз зажат от сигаретного дыма, а второй плачет.
Казалось бы, нельзя заходить на встречу незнакомую, когда надо быть презентабельным. Можно все испортить физиологией.
- Здравствуйте... - его никто не услышал, так как он подозревал, что это  обстоятельство с дымом затянет его в проблему, потому бессознательно говорил шепотом, но с пафосом - на всякий раз - мало ли заметят.
- Добрый день. - с безучастностью и кровью голоса пронзает кассир.
- Я пришел устроиться на работу. - отвечает наш юноша Артем.
- Маску надели?
Артем стоит в маске, несмотря на то, что она мокрая от пара изо рта, который он надышал по дороге, так как ни разу ее не снимал.
- Я в ней, к сожалению.- отвечает наш герой без черточек тона, которые обычно расставляет.
- И что дальше, вам памятник поставить?
- Причем тут...Впрочем не помешало бы... - говорит он шутя, понимая, что его могут посчитать сумасшедшим. Такое вот вредительство.
- Наденьте маску и проходите налево! - не смотря вовсе, кассир облизывает палец и переворачивает бумажки, причем залазил в рот своей указкой несносно, как будто протягивал свечу святую и тушил ее жадно.
Мимо проходил мужчина распрыскивающий из своего рта негуманную смесь, гранулами плевал в проходящих мимо и ссорился с собой.

- Мне плохо! - кричал он с намеком на помощь, которую никто не окажет, ведь выглядел он как кристаллический злой педант, копошащийся в урне своей головы, где кажется все одинаковым, бумажки выброшенные клерком. Он рвался на внимание. Он резвился жестко. Прятался от себя и жмурился. Я не знаю, что он ожидал и на что надеялся. Это скорее как результат не присутствовало. Но кипящая пена скиталась по залу казалось с зарождением этого супермаркета. Я брался за то, чтобы поскорее уйти отсюда. Все кассиры и менеджеры собрались, чтобы как-то его выкинуть, ведь он был заразный на агрессию. Его больная мечтательность. Все пытались выпроводить его напрочь, и никто даже не был в мини-ажиотаже, так как эта нервозность давала плоды, все вокруг становились такими. Я уничижено его боялся, продолжал бояться. И неврастения и психоз слились в одном предположении его болезни. Только представьте себе первый день, когда я решил начать работать, чтобы жить в отдельной квартире. И такое чудовище, если поверхностно посмотреть и такое нежное создание, гиперчувствительное становило свою ногу на изнанку жизни, подтверждая это абсолютно. Я предчувствовал, что у плюнет и в меня. Я раздраженно пытался скрыться. Охранники его стиснули под руки и двинулись шагом порядочным, но шатким, тем не менее выволочь его случилось на улицу не на долго. Но к черту его.
Меня никто не взял, так как я начал провозглашать мои достижения в писательстве, и их плотные учения, которые они не выдумали - нет, они их зазубрили не внезапно, но картинно наблюдали на экскурсии жизни, не замечая нюансов, но только шлейф, который тянется за походкой и вы видите как на вас валится вся это не информация, а псевдо-эстетика, которую вы не ловите, а насыщаетесь только сквозящим ветром прелюдии видения. Так главный кассир сказал мне:
- Я не понимаю, что вас сюда привело. Вы имеете достижения. Ну и что? Я также имею свои достижения. Но не хвастаюсь этим.
- Да что вы! Я даю вам прозрачное резюме своей жизни, я описываю то, что для меня значительно. И кроме того эти слова воплощаются в рекомендацию со стороны, как будто я профессиональный писатель, с которым в должны работать с бешенным уважением и почтением.

- Всего доброго! Мы уже нашли другого на место, которое вы хотели занять!
- О, вы только об этом узнали, как же хорошо, что я не признался в том, что я так же мог сотрудничать с ЭКСМО, иначе у вас бы порвался анус от зависти. Или вы потупили бы глаза. Я просто умываю руки и оставляю. Я этот "пьедестал" ни в коем разе не собираюсь занимать. Всего доброго, почти доброго!

Я ни в коем случае больше не пойду на эти гигантские опростоволосивающие утилитарные кощунства... Но тот сумасшедший меня ни капельки не опровергнул как личность, так как я ощутил себя на его месте, как мне плохо, но я правда не бросаюсь на людей. Только иногда в определенном контексте, рационально бросаюсь со всей иррациональностью. Я просто заморочен и все. У меня достаточно денег, вернее у моей семьи, но денег нет на публикации. Я решил выйти в средний свет, так как это позволило бы мне быть более подтянутым, так как преломление своей фантазии ради цели, которая очень даже осуществима. Не знаю, я выброшен в этот свет почти что безногим и безруким, мой талант открылся не сразу. Но сейчас я его ценю, как ничто другое. С людьми не получается сверяться, поскольку они всегда понимают меньше, чем я - это все, которых я пока встречал. Я отчужденный от себя и затерянный в пучине сакрального. Организованно я как-то пошел в Ашан со своим липким юнцом-другом. Мы трепетали ножками и чесались от ветра в ноздрях, думая что чешется кубистическое разложение мысли, которое сосредотачивалось симметрически. и упоение моих отрезвляющих канонов было перпендикулярно тому, что я чувствовал. Но чаще это складывается в симфонию скорости, когда я иду. Все как будто бы утонченно присоединяется с кокетством друг к другу. Лаяла одна собачонка, которая бежала все время впереди нас, так доверчиво, что то место, в которое мы ее заведем будет не борделем или притоном для слабоумных - нет, он была в некоторой управляющей спонтанности и уверенности, ложащейся взбитостью на все это промежуточное. Мы с Георгием были также вовлечены в забвение прогулки, крылись мистически под деревьями в грязи измазавшись. Так естественно пили из одной бутылки кока-колу. Заигрывали с погодой - то снимая куртку и шарф, то облокачиваясь на ветер ушами, то одевали перчатки, мы просто сигали то тут, то там. Это было вечером, когда холодало. Но я не думал о писательстве и кончине дня. И кончине писательства. Я резвился, как ребенок в ванной, который почти что считает воду податливой мамочкой, с которой можно делить сок. Я не хочу возвращаться в детство, поскольку это требует времени, я и так не сношу его. Объясняю: меня отрывисто бросает то туда, то сюда и нет никакой гарантии и контроля - все-таки шизотипическое расстройство. И представить себе нельзя, что я делаю все для ремиссии, вместо того, чтобы оттачивать навык. Трудоголизм для меня все, так что я хочу быть под властью своих идей. А еще хотелось бы испробовать галлюцинации, как это? Но и при этом присутствует страх. Как мне совладать с тем, что у меня болезнь и здоровые стремления. Но не у всех есть здоровые стремления. Как можно думать только о потребностях, если есть аллергены, которые засовывают в суету. Как можно быть не в помешательстве, скакать куда-то? Я считаю, что осуждать нельзя. Но у меня есть предложение: создать колонии для тех кто потерян и кому все равно на свою жизнь. Колонии для псевдо-здоровых, которые могут там выращиваться и становится на ноги, развивать из них гения, а затем когда этот проект приобретет масштабный характер обязательно распространить это на всех. Каждый будет ходить туда, как на интеллектуальную тренировку. Почему только мышцы этого заслуживают? Почему нельзя это привить? Закон больших чисел подтверждает, что если большинство имеет сходство в чем-то, то это норма, тогда как средний класс, не успешный, а осрамляющий мир. Это возможно слишком категорично. Но я считаю, что и мне следовало бы туда ходить - на эти тренировки. Я сопутствую терапии отождествления, когда подпорченный смотрю фильмы про гениев, я смотрю без идиллии на эти горящие глаза и хочу сразу же эмигрировать. Ходить босиком по траве аутентично тому. Булькая горлом и свистя я прошел по местам утерянным и провокационным и видел огромные пещеры, которые моя эрудиция еще не успела заполнить, о, катастрофический дискурс сочетался с оголением колен и надеванием кольца на мизинец. Конфузный темперамент сочетает со мной гниющую стрекотню, но при этом Георгий мял ноги и чесал нос, что же ему пришло в голову, когда он это делал? Парковать засуху своего рта в чужой рот в лифте, и застрять там без вызова при родах, которых у меня нет, застрять и быть вынужденным убрать неудобства и прочий хлам потребностей, которые кишат в сжатости обнаружения себя. Взять бы таблетку для вдохновения, которая меня может убить на девяносто процентов и тем не менее рискнуть. Сейчас я прогуливаюсь по центру города и обнаруживаю одежды секонд хенда, которые не строго смотрятся на манекенах. Я утрамбовываю фантазии необходительные с кремом, который остался между зубов, я с привередливостью организовываю личную жизнь, которая заключается в постоянной новизне, уже невидимой, отчаянной и заплесневелой. Я ищу новый опыт. Новое видение. Меня терзает пауза коробочная, которая кислит мои ощущения. Знаете, пустое отношение с музой есть не обманчивая старость не стремящаяся и тотальная. Нужно быть клоном своей души. Атавистически замышлять бред фигуративно. Моя личная мода на выпендрежничество и социопатию приводит за ручку к гуманности к себе. Вертикального характера мини-игры информационного характера струились в моей голове. Механические глаза, стеклянные мертвые лица, кардиограмма кашляет и в унисон с трескотней, о которой я уже говорил. Мертвой рыбой себя бить по лbцу.
Острый язык альпийского молока в шоколаде тормошит щеки и идею огромного потенциала в момент проглатывания этого молока постепенно раскрывающего сюжет, так как мое видение того, что подчеркивает этот опыт начинающего писателя и кроме того надо рассказать, что я ночевал на заправке у моего друга и ожидал его около пятидесяти минут - я ел булку гигантскую и сливочное масло кусал зубами, это представление нищеты в тот момент считалось преимуществом дешевизны, которая лопалась как мои щеки от набитости хлебом, меня поразило то, что я спал на столе на куртках под головой и пил много кофе, а потом засыпал на ходу. Я тратился на сигареты и чихал, когда выходил на улицу покурить, никого не сдувая. Поощряя статус визгливой непослушной дочери чувств - агонии я направился по лестнице вниз, снова вниз, выкидывая маневр спешки, которая не была нужна, так что я комфорт не застал, но только прогулялся, не выйдя так на улицу. Что-то меня остановило и бросило в огонь на дороге к лучшему завтра, к победе. Моя концентрация после ночи на заправке лилась как вода из крана, не наивно, как об общих чертах кардинального зова петуха, который слоняется по утрам. Я не был обеспокоен своим состоянием, я часто просыпался ночью, так как унывная скука пробиралась через сон. Я был упоительно дряхлый и никчемный. Георгий ставил мне ультиматум и отправлял в супермаркет за покупками, пока сам обслуживал клиентов, которые жаждали бензина и и напитков, которые продавались на заправке очень дорого. Я вышел снова за дверь и ткнул пальцем в стену, которая казалась гибкой в сознании из-за миража, форс-мажор и вдохновил на пробитие этой стены лаконичными взмахами, так как я понимал, что это стена, но мне казалось (не галлюцинация), а чистое представление, что это должно быть обманчивым, то есть квантовая механика отдыхает, я присмотрелся поближе и выяснил, что меня никто не может отвлечь от этого гнетущей дороги "сквозь" - я чихнул и все растормошилось - все это есть фантазии, которые я пытался метафорически описать музу. Муза, которая красива и юна всегда, которая легализована, но при этом вводит в небесный экстаз. Экстаз, почти бесконтрольный. Это мучение, когда она уходит похоже на биполярное расстройство. Я присматриваюсь к стене еще более тщательно, но уже не получается различить мираж, он не виднеется. Георгий храпит под ухом, пока я тут что-то пытаюсь. Прочие ремни безопасности существуют только дважды, на третий раз агония кровожадная с панцирем колючим и наш приятель Кирилл, которого угомонил Георгий тем, что наврал, что придумал ложь на его здоровье запечатленное в сеточном глазу насекомого, я стал более плаксивым после этого обмана, так как подозревал, что он распространяется и на меня. Обман и каверзы Георгия не были забавными, но огорчительными, я их тратила за его деньги, которые он швырял напрасно, заказывая роллы на дом. Его принцип заключался во все или ничего. Он не умел экономить, но постоянно об этом говорил. Я пил кофе и даже нюхал его, так что о чем тут жалеть. На заправке Георгий работает уже давно - это прелесть только тогда, когда туда можно попасть с ночевкой и решится на сон на столе под куртками тонкими. И очень раскованно себя вел, наблюдая за табло от IBM, которое мигало всю ночь с моими глазами. Я прерывал сон, так как меня будил Георгий. Это оснащение не погасло и тогда, когда я дома выспался - начал читать Морфий Булгакова, его рассказы и решил заснуть - у меня получилось, я разоблачил видение, что засыпаю только ночью, я разоблачил видение, что могу уснуть только дома, уснув сладко на столе длинном как лебединая шея. Мое усыновление гротескного скалистого опыта, на время, чтобы провериться.
Отрезвляющий грипп моего отца внезапно заставил меня беспокоиться раздражительно и с гримасами перед зеркальцем. Я утробный зависимый, хочу вернуться и попросить меня не отрезать от матери, пуповину не трогать. Мой отец заболел в эпидемию гриппом, так что я был не просто встревожен, но адаптивно постепенно скукоженный, сердце мое ныло затмением. Как можно представить, что я заражусь от него. Нет, конкретно за него тревоги не было. Но это не значит, что я недоносок, которой высасывает только выгоду или мной владеет инстинкт самосохранения. Я кроме того, могу любить, как любил одну женщину Наталью Владимировну. Но сейчас речь не об этом, чтобы вы не подумали, что все по-другому, не так как у вас. На самом деле, я человечен и признаю дары, гармонию, все чувства, даже немного мораль. Но если отец болен коронавирусом то есть опасение за жизнь моей мамы, как она переживет этот груз смерти, ни в коем случае, отец не должен умереть, ни в коем случае от него нельзя заразиться иначе я заражу сестру, маму и мы все умрем. Вот этот круг порока и изнасилования жизнью создал архитектуру промежуточного состояния. Я не могу приобщиться к этой традиции смерти. Еще рано. Я хочу жить. Недомогание от этого отрезвляющего случая поражает меня. Хотя если все умрут - тут можно и кое-что заметить. В семье я обуза и потому хитро поступать с ними у меня в крови. Я подозреваю, что меня не любят, а присосались попросту, присутствует привязанность ко мне, какая-то субстанциональная энергия - меня держали в животе около девяти месяцев, я был в ней, она кормила меня своим молоком, отсюда симпатия и псевдо-любовь - бесконтрольный трепет в мою сторону, как бы я надел шарф или выпил кефир - есть только стрессовое понимание, что я если умру, то умрет их творение - моих родителей. То, что они ждали и подозревали - направляли все свои грезы на меня, не конкретно на то, что получилось из меня, но на потенциального дитя. И то, что вышло заранее прощается. Так что я не считаю себя избранным и ни в коем разе упитанным настоящей любовью, которая может быть между друзьями, влюбленными. Я просто случайность, которая стала повторятся и превратилась в закономерность. Затмение из легки пор, я нутром чувствую интоксикацию любовью родителей, которые дают мне деньги, легкую заботу, которая стала воплощением повседневности. Они мне дороги - мои родители, но тем не менее я не решаюсь сказать, что я их люблю, - я болею за них, хочу, чтобы они были счастливы, жили, но это тем не менее понимание-люкс. Я понимаю и люблю свою маму постольку, поскольку она мила и очень приятна, и никогда-никогда-никогда не сделала мне ничего дурного! Этого мало? Мне кажется, да. Необходимо любить наивно и без притязаний. Это все я обсуждал С Георгием, когда мы сидели на скамейке. Я уже неделю гуляю с ним, тем не менее, меня ничего не привлекает, когда я прихожу домой, мне хочется сбежать. Все насточертело, всякий развитый навык сыпется убеждениями, что надо знать, надо знать, надо продолжать. Надо продолжать читать и не танцевать взамен, писать и читать - как развернутый свиток, который комкают чувствовать себя. Бешенная мания делать то, что не умеешь, в отличии от упражнений в навыках в плавании в них. Вздохом сносит крыши мои то сбоку, то спереди. Аргументированно то, что мы обсуждали систему образования с Георгием. И считаем, что она абсолютно шаблонна, в ней не найти новизны и одаренности, она есть только суррогат обозначения, эта система несчастна, но красива в своей надежде на развитие. Она является злоключением некого порядка, она сама порядок, который рушит своей излишней строгостью все живое. Под Баха все прелестней, гуманней и отчетливей. Я почти что свернул в месиво кружев.