Моя питерская милиция эпизод второй

Год какой не могу вспомнить, но после дефолта. Июль или август.

Выхожу покурить на балкон "столба" шестнадцатиэтажного на улице Доблести.

Вечереет.
На восьмом этаже выхожу. На седьмом, достаточно близко, на балконе напротив, стоит, средних лет, мужчина, тоже курит. Встречаемся с ним глазами - его лицо перекашивается, он вскидывает руки и кричит что-то...

Коля!

Николя!!

Николай Иванович!!!

Бежим по лестнице навстречу друг другу - встречаемся, обнимаемся - оба очень рады друг другу. Не виделись года три-четыре.

Шестнадцатиэтажка - общежитие консерватории, где мы с ним жили-дружили-не тужили. С начала в одной комнате два года, затем соседями - еще два. Затем разъехались. Я - на Охту. Он - домой в Москву, где успел получить вторую бесплатную квартиру (вообще-то он тамбовский - они такие), развестись-жениться и играл в оркестрах-ансамблях. Да, Николя являлся и, надеюсь, является, отличным флейтистом, профессионалом высшего класса.
Историй с ним связано интересных достаточно, но сейчас про милицию надо.

Я был на Доблести в гостях со своей родственницей у моих хороших знакомых , а Николя возвращался в Москву из Карелии от своей дочки от первого брака, в пансионате или лагере она у него отдыхала. Он заехал перед поездом в общагу, но никого знакомых не оказалось, разъехались все - лето, каникулы. Вышел он покурить - и тут я - мистика, ну, город такой, чего сделаешь.

Николенькин вид свидетельствовал о том, что он находился в, нормальном таком, не менее, чем недельном, крепком и стабильном запое.

Я же, отдыхал от пивопития, то есть был трезв, лишь бокал вина в гостях выпил.

Поговорить, рассказать о новостях, знакомых, сообщить о мироощущениях, изменениях мировоззрений (а они у нас с ним, несколько, разные) нужно нам было обязательно, как же без этого, столько не виделись, хотя и связей не поддерживали, но двум умным русским людям всегда есть о чем поговорить.

Поехал я его провожать на Московский, родственницу свою отправил домой, она с ним, Коленькой, только поздоровалась и уехала.
... Все же август, наверное, темнеть, потому что, начало потихоньку.
Мы пива взяли и поехали. По дороге, под разговоры, не заметили, как выпили.

Приехали, сунулись в кассу - билетов нет, время - к двенадцати движется, он хотел на ночном, который около часу ночи отходит, уехать. Стоим, еще пива взяли, думаем, что делать дальше. Треплемся - веселые, беззаботные - он уже "хорош" стал, а я еще, "вполне" себе, бодрый.

Вижу - недалеко курит женщина, молодая, волне себе - "ничего", сумка рядом стоит.

Мы подошли-познакомились-угостили пивом, болтать начали с ней, за ножку я ее погладил, в платье она была, - ничего - улыбается.

Нашли себе... на одно место, то самое...

У нее - сумка, у Коли - сумка, я - с пустыми руками.
Ехала она куда-то на север, в Архангельск, что ли. До отхода ее поезда минут двадцать оставалось. Она, вдруг, мне говорит:

- Проводи меня, в туалет хочу, вон сюда, - показывает.

Э-Э, я охренел. Она нам номер телефона оставила свой (ну - если, свой), ехать как бы пора...

А тогда разруха в городе была (она мне, кстати, очень нравилась - никто ничего не строил и не ремонтировал - не долбал и не шумел, увядающий такой, "осенний" город). Но на вокзале шло строительство и ремонт путей (сейчас уже все построили – дрянь, эту, торговую). Рядом с перроном, у которого мы стояли, небольшое пространство образовалось, стемнело, она туда и собралась, близко, на вокзал - далеко... или, ну не знаю...

Она говорит Николаю:

- Посторожи сумку, - и мы с ней уходим.

Возвращаемся через три минуты - ни Коли, ни сумки.

Что она везла, я догадываюсь, но точно теперь не узнаешь. Мы кинулись с ней на перрон, к поезду, может туда Коля пошел, он знал какой поезд из разговоров наших предыдущих - Нету Коли!

И, тут, важный момент - она, как бы, что-то вспомнив, а именно: "В сумке-то - э-это!"

- ... твою мать! Твою ма-а-ать!!! - со злостью и осознанием проблем - больших, чуть ли, не взвыв, сказала она.

Мы бросились через площадь к одному из выходов-входов и, посредине площади, в толпе снующего, несмотря на позднее время, народа, увидели, куда-то спешащего, со своей сумкой на плече, хорошо так, пьяного Николая Ивановича.

Странно, но он - не шатался, шел нормально и быстро. Второй сумки у него не наблюдалось.

Еще бы, пять, десять секунд и мы бы с ним разминулись и я, просто бы, сбежал от нее, хоть это и не хорошо было бы, вроде бы, как...но...

Подбегаем, останавливаем - он ошарашено вращает глазами.

На вопрос: "Где сумка?" он, Коля, отвечает, что подумал, что я пошел с ней (дамой)....ну, это самое… (с незнакомой, за десять минут до отхода ее поезда - я же не совсем еще... а, с другой стороны, что он должен был подумать?)

Он вышел из дверей перехода в здании касс, который ведет на другой выход, под арку. Показывает туда, говорит:

- Я сумку там... у киоска оставил... вы же туда, в киоск, зашли...

Показалось ему, спьяну-то (а там раньше киоски были).

Идем, втроем, к киоску - сумки, естественно, нету, "свистнули" конечно. За, каким-то, возвращаемся на площадь. Толпы вокруг шляются.

Девица берет Коленьку за отвороты пиджака, "грудки", так сказать, и начинает нашего московского бедолагу трясти, как грушу (Коля - худенький):

- С-сука, где с-сумка!!! - орет бабенция.

Появляются-материализуются рядом два субьекта (прям, Коровьев с Бегемотом), ну очень уголовного вида. Спрашивают в чем дело, бабенция - к ним сразу: "Сумку, вот украли".

Они мимо проходили, эти два, - видят, дура эта трясет-орет, ну и подключились.

И, здесь, до сих пор не ясно мне. 

Все говорили мне, потом уже (как же я ненавижу этот уголовный слэнг, но использую, как дурак) - "подстава" это была, но у меня большие сомнения есть по этому поводу…

Все происходит быстро, думать некогда. Но, просто так мы уже с Коленькой уйти не можем – проблема в этих двух гражданах. Так бы, я Колю-Николя увел – и все, ничего бы эта дамочка не сделала бы. Но… идем снова к киоску.

Я парням объяснил быстро ситуацию - ведут себя пока спокойно – сумка не появилась, конечно же. И я отчетливо для себя определил два варианта развития событий, оба нехорошие.

Первый. Попытаться, в два-три удара, «выключить» парней, хоть на какое-то время. Пусть даже на несколько секунд, и быстро убегать под арку, на площадь Восстания и влево – на Невский. Там бы я защиту нашел. Но – много людей, мешать будут бежать быстро – «дохлый», откровенно, вариант.

Второй. Милиция. Тоже плохо, но, все же, более приемлемый.

Я обращаюсь к парням и девице:

– Дайте полминуты, я с ним поговорю.

Отходим с Николя метра на три от них, беру Николашу за локоток и собираюсь ему сказать, что мы с ним сейчас их бьем, чем попало, парней-то, и убегаем в арку. А сам смотрю по сторонам в надежде увидеть наряд милиции (тогда еще милиция, вроде, была). Секунды тикают, я озираюсь и не думаю о них с высока, о секундах-то, кручу башкой как летчик на як-третьем в войну – не охота мне драться. Не люблю я…

И чудо случилось, счастье нам с Николаем Ивановичем привалило, в виде старшего лейтенанта с пшеничными усами и сержанта. Они шли, как раз, от арки (далась мне эта арка), мимо нас. Если бы мы побежали, то нарвались бы на них неминуемо.

Я делаю резкое движение – жест останавливающий - к старлею:

- У нас тут эксцесс небольшой, связанный с кражей сумки – помогите разобраться.

Я видел глаза «Коровьева» с «Бегемотом» - уголовничков, они, как бы, потухли сразу, как будто выключили электричество, и у девицы активности поубавилось, как-то.

Я указал на них, троих, и старлей сказал:

- Ну, пошли – разберемся.

Я выдохнул – полдела сделано.

 Пошли в сторону перронов. Парни, девка – впереди, с сержантом. Мы с Колей и старлеем – за ними.

Я понимал, что это все надолго. Отошел, отпросившись у старлея, на минутку к киоску – купил воды и сигарет. Группа наша дружная, метров двадцать прошла, пока я покупал. Ну, на минутку отвлекся всего-то.

Николай Иванович попытался сбежать.

Вижу - лейтенант схватил его за руки, крепенько так, Николенька вырывается и кричит какую-то ахинею - «Звони!» (тому-то и такому-то – фамилии, какие-то) - мне кричит.

Я подбегаю – успокаиваю его. Милиционер обиделся и разозлился немного - сами же мы обратились, я, то есть. Его я тоже успокоил:

- Ну, видишь, пьяный он, дурак.

Старлей был грустный и добрый, пшеничноусый – повезло.

Спустились по каким-то лестницам вниз, бетон кругом. Зашли в бункер, без окон, коридор, стойка с дежурным,  холл – помещение с мрачной атмосферой.

Особливо мрачной, апокалиптичной атмосфере способствовало два фактора.

Напротив стойки на полу возлежал один фактор - тело – молодой человек в бессознательном состоянии, в луже чего-то. Полуголый – грудью на бетоне.

В двух метрах от него стоял второй фактор. Парень в форме с погонами старшего сержанта. Среднего роста, жилистый, видно, что очень резкий, по виду - стопроцентный садист (судя по всему, не "остыл" еще от общения с предыдущим клиентом) Увидел он нас. Спросил у старлея:

- Кто такие?

- Тут, сопротивлялся один,- ответил старлей.

Старший сержант на меня посмотрел:

- Этот?

« - Мама, родная!» - подумал я, и холодок по спинке моей прошел нехороший, неприятный... мерзкий холодочек...

- Нет, - ответил старший лейтенант - вот, этот, - показал на Колю.

А Николя наш совсем испугался и был тихий-тихий, еще бы, такие шедевральные «полотна», в смысле, картины, разворачиваются.

Я, однако, старшего – опасного, сержанта – контролировал, несмотря на свой страх, чтобы он Коле чего не сделал, и, надо сказать он, сержант-то, это, как зверь, отлично чувствовал... я видел - он хотел, что-то сделать, но передумал...

Начали они пререкаться между собой со старлеем. Нас дежурный и младший состав обыскали всех по очереди. У меня забрали ключи от квартиры, паспорт. Ушли пробивать по базам. У Коли загранпаспорт забрали – а виз там у него понаставлено со всего мира, места не осталось свободного. В сумке у него – флейта, то ли золотая, то ли платиновая, ну, покрытие.

Сели на стулья - кинотеатрские блоки. Мы с Колей недалеко от полу-трупа, парней с девкой посадили поодаль, напротив, на таком же блоке стульев.

Колюня совсем приуныл, протрезвел от «видов Петербурга», водички попил, достал из сумки чистую рубашку (он был в футболке, пиджаке и джинсах). Надел ее, для солидности.

У Николая были веские причины пугаться милиции. В прошлом году он, так же, ездил в Карелию, и, на обратном пути, в поезде, естественно, погулял в вагоне-ресторане... ну и были неприятности с правоохранительными органами, серьезные…

И, вот, теперь он тоже сильно боялся повторения, поэтому и удирал.

Сидим, ждем, на противоположную троицу поглядываем, они на нас – недобро так.

Старший сержант начал орать на старшего лейтенанта (на хрена, мол, он нас притащил) и я понял, кто тут, на самом деле, старший. Они ушли, лейтенант, проходя мимо меня, был опять очень грустный – тяжело ему здесь работалось, доброму-то. Злому, кстати, тоже приходилось несладко, я думаю.

После проверки, кто мы с Николя такие есть, изменилось отношение в лучшую сторону. Я – местный, преподаватель гимназии, Коля – первая флейта оркестра Саулюса Сондецкиса – весь мир объездил, не помню как оркестр называется, не такой известный, как «Виртуозы», те по-популярней, но близко.
Москвич, опять же, их у нас любят, хоть и подсмеиваются над ними.

Позвали меня одного, без Кольки, будить опера.

Зашли мы с добрым лейтенантом в еще один «бункерок». Опер спал в спортивной одежде на диванчике - лет тридцати, нам всем, участникам действа – около тридцати – практически ровесники.

Продрал оперативник глаза (звания я так и не узнал, около капитана, где-то).

Я в сжатой форме попытался ему объяснить ситуацию.

Включился он мгновенно, но стал по-доброму ворчать: «В два часа ночи, блин, самое время кражи сумок, флиртующих с пьяными ослами, баб, расследовать (он так не говорил – но, по сути, близко).

Опер меня удивил. Поразило наличие у него явно высокого интеллекта и неплохого образования. Это было заметно сразу, с первых слов – и тут повезло.

Человек относился к своим обязанностям очень правильно, так же, как и я, к примеру, в  своем деле, к своим, старался тогда относиться, Коля  в своем, знакомый нейрохирург – в своем... наш человек.

Меня он отправил обратно в холл и начал допросы – индивидуально, каждого поочередно. Около часу это продолжалось.

Отрабатывалось - скурпулезно, дотошно и вежливо.

Я два раза заходил, зашел во второй раз – последним из всех участников. Объяснил все еще раз, уже во всех подробностях.

Оперативник(ну пусть побудет капитаном, хотя скорее старлей, по возрасту)-капитан сравнил, естественно, все наши показания, проанализировал и выдал резюме.

Он мне сообщил, что криминала в наших с Колей действиях не усматривает, что мы можем быть свободными, но надо немножко подождать.

Поговорили мы с ним очень «по-человечески», нормально, даже с некоторою приятностью. Все же мы с Коленькой – музыканты, что почти всегда помогает, не уголовники, как те два парня. Тем более они их, милиционеры, возможно, знали. И я предполагал, что они друг друга видят не впервые. Я так ему, гауптману-то, и сказал:

- Я не думаю, что они нас подготовлено «разводили», не сходится кое-что, да и реакции дамы…не похоже. Но – контингент ваш, вы уж сами тут смотрите. Спасибо вам и извините нас, дураков.

Он пожал мне руку. Позвали Колю. Опер сказал:

- Вы сейчас идите – побыстрее, а этих мы часок попридержим, на всякий случай.

Подошел старлей с документами, отдал их нам, с моими ключами.

Пожелали нам всего доброго.

Николай Ианович не был удивлен, он был ошарашен и раздавлен, буквально –
Грамотностью, Вежливостью и Четкостью действий.

Мы вышли на воздух. Уже светало.

Пошли на выход налево, если спиной к перронам, на Невский, сели на остановке.

Я позвонил домой. Николай еще раз, все не мог успокоиться, сообщил мне, как он впечатлен действиями нашей питерской милиции

«Молодцы, - подумал я, - показали москвичам класс и стиль».

Так же, Коленька, попросил позвонить жене своей Юлии, из дому, по городскому телефону и сказать ей, чтобы она не волновалась,  по поводу его неприезда, что не загулял он по-бабам, что меня встретил и находится у меня дома.

Я с Юленькой был знаком хорошо достаточно – пообещал. Поймали машину – доехали ко мне на Охту.

Не дают мне покоя – и все тут…вопросы, по ситуации с дамой на вокзале...

1. Она нам не навязывалась, мы сами проявили инициативу.

2.Одета скромно – платье обычное, сумка - обыкновенная спортивная – непривлекательная.

3. Смысл какой? Ну, дала подержать, отошла на пять минут, вернулась, и что – какая должна быть претензия к Коле – пропало что-то? Так, сама отдала – не отдавай, а что тогда?

Когда мы с ней вернулись и не увидели Николая, на прежнем месте, в начале перрона, мы пошли к ее Архангельскому поезду (билет, вроде, был) и спрашивали проводников (да – был билет). Потом был момент, она остановилась, когда мы шли от поезда, и сказала резко: «…твою мать!» - 0на вспомнила, что в сумке у нее было. И она это не играла. Я с театром связан лет десять был к тому времени – плохих актеров и актрис насмотрелся, так же, как и хороших, и, даже, гениальных.

Поэтому обмануть меня очень сложно. Но, пива-то все же я испил…

4. Никакой аферист не в состоянии просчитать логику пьяного Николя – он подумал, что мы  с дамой пошли в киоск трахаться. Какой киоск? Мы пошли в другую сторону.

Того, что он меня не дождется никто предугадать не мог заранее.

5. Когда появились парни-уголовнички – я помню – они шли мимо по своим делам (я стараюсь везде контролировать окружающее пространство, особенно на улице) и к нам присоединились импровизационно. Хотя, может они с дамой и как-то шапочно знакомы были.

Может она наркоту возила курьером, а нас использовала в качестве прикрытия – это вот похоже на правду – примелькалась, может быть, поэтому страховалась – не одна, мол.

А Коровьев с Бегемотом – двоица,  были «работничками» вокзала из нижнего звена уголовной иерархии, не «бригадиры» явно.

Не знаю… Опер мне ничего конкретного не сказал.


Приехали ко мне на Шоссе Революции. Дама моя дрыхла. Я позвонил Юлии, сообщил, что Колька – у меня, что все в порядке.

Джулия-Юлия,  в пять утра, была невесела, чего-то. Поблагодарила меня своим шикарнейшим меццосопрано. Так-то она сопрано, но в пять утра… я - с утра, с похмелья  - становлюсь басом-октавистом, ну, да, это известный факт.

С Николя они поразговаривали.

И легли мы, на хер, спать, наконец-то…

…Проснулись днем, что-то поели, взяли пива, пошли к прудам в Полюстровский парк (тогда еще с чахлыми деревьюшками, сейчас разрослось все – не узнать).

Солнышко, отдыхающие, купающиеся.

Сидим – щуримся, как два кота, беседуем.

Коля продолжает удивляться вчерашнему происшествию, отношению милиционэров.

Вспоминаем о былом, новостями обмениваемся, о знакомых треплемся – кто, где, с кем.

Пьем-с пивко, курим-с.

И, вот, как-то, после паузы небольшой, Николай и говорит мне, как о наболевшем:

- Ты знаешь, я никак не могу заработать больше Юльки. Она, за один только «выход», меньше (стольких-то) долларов брать не может - коорпоративность, плюс гонорар. А я и в оркестре, и в ансамбле, и на халтурах разных – и все равно меньше получается, намного…

- А ты, что – переживаешь, что ли, по этому поводу? – спрашиваю, интересуюсь я, - Я. вот, не переживаю, но  у меня, видишь ли, - фанаберии, случай тяжелый, уже не лечится.

- Ты, знаешь, переживаю, - он всегда был со мной честен, как и я с ним.

- Да брось ты – квартиру успел получить, ты же получил, не она, с голоду не умираете, нормально все, - они там  реально помешались,  в Москве…

А его, Колькина, жена Юлия – роскошная женщина!

Уже звезда, практически, была тогда, обалденное сопрано, Лауреат международных конкурсов (сейчас уже заслуженная) – это статус, в большом пела, ученица суперзвезды олдскульной, то ли Архиповой, то ли… забыл, еще была одна, там…склероз…не помню…

Допили.

Попрощались.

Провожать я не поехал.