Лестница вверх

… Восемь – один – восемь.  Некоторые люди верят, что счастливым числом является семёрка. Я предпочитаю цифру восемь. Графический символ, обозначающий восьмерку, напоминает мне ленту Мёбиуса, спираль ДНК и лежащий на боку математический символ бесконечности. Замкнутая линия, по которой ты можешь бродить целую вечность, никуда не приходя. Я помню удивлённые и радостные возгласы одноклассников на уроке физике, склеивших правильным образом ленту Мёбиуса и удостоверившихся, что сколько бы ты ни старался, выбраться из этой заколдованной восьмерки невозможно. От этого образа бесконечности я тогда почувствовала себя так же неуютно, как и от детских настольных игр, в которых существовал некий заколдованный круг из которого можно выбраться только при условии, что на твоих игральных кубиках выпадет именно то самое магическое число. Но в игре хотя бы есть шанс выбраться! Выбраться из бесконечной восьмёрки не получится. Наверное поэтому меня всегда привлекала именно эта цифра. Опасные враги всегда симпатичнее в роли союзников. 
Восемь – один – восемь... С восьмёрками все понятно. А единица?  Если её изобразить как вертикальную палочку (в некоторых шрифтах используется именно этот вариант начертания), а не тот, который похож на перевёрнутый нос, то тогда получится условное изображение прямой линии, которая тоже бесконечна, как я  помню из уроков геометрии. Та же бесконечность, но не вечного повторения одного и того же, не раз уже пройденного пути, а целеустремлённое движение в неизвестность, вечный свежий ветер в волосах. Интересный получается символ — две замкнутых бесконечности, а между ними лестница в космические «верх» и «низ». «Так всё же, где эта 818 комната на восьмом этаже?» — думаю я, пройдя коридор наполовину и развернувшись на каблуках.
Я сворачиваю в  следующий  коридор, покрашенный голубой  краской, провожу рукой по шершавой  стене, уже много раз менявшей свой цвет... Справа стена, слева комнаты: 813, 814, 815 — кажется, теперь я двигаюсь в верном направлении.  Нужная мне комната — самая последняя, дальше — только маленький  балкончик, которым заканчивается узкое пространство коридора.
Иду вперед, а на меня надвигается штормящее море, широкой полосой открывающееся из окон верхнего этажа.  Стрижи, поселившиеся в глиняных гнездах под самой крышей, звонкими криками привлекают взгляд, и я останавливаюсь на пару минут, чтобы понаблюдать, как  желторотые птенцы с жадностью вытягивают маленькие головки в сторону своих родителей, стремительно пикирующих за неудачливыми насекомыми. Насладившись зрелищем, стучусь в белую дверь под номером 818. Стучусь еще раз, и, не дождавшись, открываю дверь, обвожу взглядом пространство: две чашки и аромо-лапма с кипящим лавандовым маслом стоят на столе, застеленном льняной скатертью с изображением даров осени — спелых груш, яблок, слив и черешен. Хозяйки нет. «Видимо, она на общей кухне», — думаю я. Закрываю дверь и проделываю тот же путь по коридору, но в обратную сторону. Сворачиваю в очередной неизведанный коридор и оказываюсь на кухне. Самым уютным местом в доме обычно является кухня. Она притягивает всех членов семьи, там зачастую вкусно пахнет домашней едой и там ведутся самые доверительные беседы. Общая кухня общежития на домашнюю кухню не похожа, она может быть чистой, оборудованной, пустой — точно не тем сакральным местом, где люди принимают пищу и ведут сокровенные разговоры. Моя подруга Женя улыбается и машет мне лопаткой для переворачивания блинов:
— Оленька! Ты догадалась, что я здесь! Чуть-чуть не успела допечь. Подожди немного, еще штуки четыре получится из оставшегося теста.
— Я постучалась, никто не ответил, заглянула — тебя нет. Пошла на вкусный запах, вот тебя и нашла! У вас такой красивый вид открывается на море!
— Да, мне тоже нравится. Идёшь по коридору домой, и море надвигается на тебя сквозь стекло,даже занавески не нужны. Если хочешь, можешь вернуться и посидеть в комнате, а можешь здесь постоять, меня подождать.
— Нет, я останусь. Буду запоминать, как пекутся самые вкусные блины.
— Так весь секрет вкусных блинов в тесте! Хочешь, дам тебе рецепт?Оставайся, мне с тобой будет веселее готовить, если хочешь — запишем рецепт.
Я прислоняюсь к стене и наблюдаю, как моя подруга ловко разливает тесто по раскалённой сковороде.

Жизнь как произведение искусства. Обычная повседневная жизнь, та, что зовётся бытом и рутиной, выстроенная так, что если бы кто-то незримый снимал всё происходящее на камеру, то получится художественный фильм, за каждый кадр которого, не было бы стыдно. Пожалуй, именно это я и наблюдаю  сейчас на восьмом этаже общей кухни.  Девушка в этническом платье из мягкой ткани, чуть ниже колен, с длинными черными волосами, заплетёнными в толстую косу, доходящую до пояса, поправляет вышитый фартук, берёт лопатку и ловко подбрасывает блин, меняя белую сторону на поджаренную пятнистую, Недолго ждёт — и очередной золотистый ароматный блинчик отправляется венчать высокую стопку уже испечённых блинов.
— Оленька, пожалуйста, смажь этот блинчик маслом! — просит меня подруга, показывая на открытую маслёнку.
На  столе  с потертыми и отбитыми краями,  на  льняном полотенце, рядом с  красивой расписной тарелкой с блинами, стоит маслёнка с отрезанным кусочком масла.
— Жень, так красиво! Можно писать натюрморт! Даже обшарпанные стены придают свой колорит.
— Я люблю, чтобы была красота, даже в мелочах. Ведь именно из мелочей  складывается жизнь. Вот и последний готов! Бери тарелку с блинами и неси их в комнату, ты уже знаешь, куда идти.
Уверенным шагом я иду по коридору с тарелкой ароматных блинов. Балансируя тарелкой в одной руке, мне удается открыть дверь комнаты другой, повернув ручку вниз и снять обувь, зацепив пятку носком туфли. Ещё пару шагов по ковровой дорожке, сплетенной из разноцветных тряпочек индийскими женщинами, и мой ценный груз занимает почётное место на скатерти, между чашек.
— Сейчас ещё заварим. Какой будем пить, зелёный молочный оолонг или чёрный, с цветами василька и апельсиновой цедрой? — спрашивает моя подруга минутой позже, занося в комнату остальную кухонную утварь.
— Я за чёрный, с апельсином!
Пока Женя заваривает чай, я разглядываю её комнату. Огромный слон, нарисованный на стене, приветливо машет хоботом и зовёт отправиться в увлекательное путешествие в далекую Индию. Возле окна стоит длинный стол. В швейной машинке еще остался кусочек недошитого рукава платья, надетого на манекен, стоящий в углу. На подоконнике сидит грустный клоун, ждущий, когда Женина заботливая рука оденет его ватное тело в яркий костюм и подарит ему руки и ноги из проволоки. Книги с трудом вмещаются на полке. Большие книги по искусству и детские, с красочными иллюстрациями, теснят книги меньшего формата, по педагогике и психологии.
— Я тебе налью чай в кружку с жабой, — говорит моя подруга, держа в руках заварочный чайник.
— С жабой? — удивляюсь я. — Тут же нет такой кружки!
— Есть, — смеётся Женя, — ты взгляни на донышко!
На дне кружке и вправду оказывается маленькая объёмная керамическая жаба.
— Она еще и цвет меняет, если ее залить кипятком, — добавляет подруга, разливая ароматный чай. — Оля! Мы же про варенье забыли! Для блинов! Сейчас принесу фейхоа, перетертое с сахаром, и тарелочки.
— Фейхоа? Чего?
Женя возвращается, неся в маленькой пиалочке варенье цвета мха, оживающего после дождя. Чайной ложечкой я зачёрпываю зелёную смесь и с большой осторожностью пробую на вкус.
— Напоминает землянику с хвойными ветками. Вкусно! — заключаю я, намазывая варенье на блин.
— Бери ещё! Как мне нравится, когда люди с удовольствием едят мою еду! Мне так хорошо от этого становится!
— А мне очень нравится, когда меня кормят! В этом есть нечто древнее.Закодированное на генетическом уровне. Доверять тем, кто разделяет с тобой пищу и доверять тем, кто не боится её принять. Так, еще в древности, под каменными сводами пещеры, зарождалось дружба, — улыбаюсь я и замечаю, что на столе помимо блинов и чая, стоит ещё и картина, размером с альбомный лист, в тяжёлой барочной золотой раме.
— Женя, какая странная картина! Что на ней происходит?
— Это не картина. Это распечатанная репродукция иконы «Лествица Иоанна Лествиничника»
— Ты имела в виду — лестница?
— «Лествица» в переводе со старо-славянского – это лестница, но изначальное название именно такое. Ты, в целом права, центральная часть композиции — это лестница.
Я беру тяжелую икону в руки, чтобы разглядеть поближе.
— Есть старцы, которые поднимаются вверх по лестнице, в некий лучший мир, условно – рай. А ещё есть старцы, которые падают с нее вниз головой, захваченные тёмными существами.
— Да, это напоминание о том, как легко можно пасть, отказавшись от своих ценностей.
— Упасть, встать и начать подниматься по лестнице... потом опять упасть и опять начать подниматься... снова и снова. Мне это напоминает номер твоей комнаты.
— Странная ассоциация. Как у тебя связано число восемьсот восемнадцать и «Лествица?»
— Восьмёрка — это же символ бесконечности. Вернее будет сказать, символ бесконечного блуждания. Сколько бы не поднимался, всё равно приходишь вниз.
— Я думаю, тут главная идея в том, чтобы всё делать максимально правильно, верить в свои идеи и не поддаваться на соблазны — и тогда ты достигнешь своего рая.
— Семерым старцам на этой иконе этого не удалось осуществить. Как и большинству людей на земле. Лестницы сами по себе невероятно привлекательны для людей. Если вдруг где-нибудь появилась бы загадочная лестница, уходящая в небеса, и она была бы достаточно устойчива, с удобным наклоном, и прошел бы слух, что люди, которые по ней поднимались, не вернулись обратно, то остальные сразу же бы выстроились в очередь, чтобы на неё залезть. Особо предприимчивые стали бы продавать билеты желающим подняться. Специальные люди, за сумму побольше, стаскивали бы вниз тех, кто поднялся бы на ступеньку повыше. Возле лестницы развернулись бы войны и слагались легенды о том, как герои обрели лучший мир, где-то впереди, там, в заоблачных далях.
— Тебе только книги писать, — смеётся Женя, подливая нам чай погорячее.
— Когда-нибудь обязательно! Обещаю! Но это ещё не всё. Спустя годы, которые сложатся в тысячелетия, выяснится, что эта лестница не является отрезком, который соединяет привычную точку А с заманчивой точкой В, а на самом деле лента Мёбиуса, в которой все бегали по кругу. Но я думаю, что лестница в бескрайнее звёздное небо всё-таки есть. И она напоминает бесконечную прямую. Ступени этой лестницы не избиты чужими ногами. Никто на ней тебя не подталкивает в спину и никто не пытается тебя заарканить и стащить вниз. И ты не услышишь ни криков похвал, ни хулы за спину. Не значит, что тебе не будут кричать. Будут, и громко! Но ты не услышишь. Там, куда ты ушёл, поют киты, на которых держится мироздание. Они заглушат все звуки. Ты начал подниматься не для того, чтобы куда-то прийти, а для того, чтобы любоваться всегда изменчивым звёздным небом.
— Поэтично! Пожалуй, это и есть путь истинного творчества. Художнику это легко понять.
— Художники тоже иногда ходят восьмерками... восемь – один – восемь...
— А мы тогда пойдём конём!
— Хорошо, можно и конём. Подлей мне ещё своего ароматного чая, а то когда я заглядываю в кружку, я уже вижу укоризненный взгляд жабы!
— Конечно! И блинчик возьми!
— С удовольствием!

Если вы дочитали до конца и вам понравилось, поставьте плюс  в рецензиях