Ваня пись-пись

Ваня «пись-пись»
– 1 –
Обретение погоняла
Прозвища в стане пацанов редко бывают благородными. Звучными – да. Короткими и ёмкими – обязательно. Но вот «приятными уху» – не всегда. Так было и с прозвищем Вани. Ему особенно не повезло. Называли его «пись-пись». История рождения сего повторизма уходила корнями в глубокие ясли, когда каждый отучаемый от горшка малыш слушал от мамы ласковую просьбу-команду для старта процесса малой нужды: «Ну, давай, сынок! Пись-пись!» И всё бы ничего, но у повзрослевших ребят с ростом их первичных половых отростков и  самостоятельности надобность в команде отпала, а у Вани – нет…
А так как мама с Ваней уже давно во дворе не гуляла, то и писать за гаражи он ходил сам, ну – иногда с нашей дворовой кодлой. И вот стоит пяток таких ребят и поливает «кто выше», а «кто дальше». Молча своё дело делают. Тут Ваня возьми и сам себя скажи «Пись-пись!» Это вызвало эффект вакуумной бомбы, так как заполнило собой весь объём двора и после секундной тишины взорвалось гомерическим хохотом. Могло ли это позабыться?! Да ни за что! Видимо, как у павловской собачки, у Вани накрепко засел рефлекс физического начала исполнения малой нужды по сигналу извне. Вот эта самая команда…
Так «просто Ваня» стал «Ваней пись-пись». Грубо, скажете вы? А кто вам сказал, что дети нежны? Жестоко?! А разве детство – это история гуманности? Я вот, например, злее некоторых детей существ не встречал: от жестокосердных сволочей, до настоящих убийц.
Внешним видом Иван напоминал зародыша неандертальца: мощный лоб и брови над глубоко посаженными маленькими глазками – чёрными сверлящими точками, чаще всего горящими злым смехом, вроде «Ну ничего-ничего, я ещё покажу вам/им всем!» Неуклюжие не очень прямые – скорее «иксиком» – ноги с по-чаплински растопыренными лодыжками; тельце с укрупнённым животом и впалой грудью, немного сгорблен. Без обид, но объективно, не красавец даже на второй-третий взгляд. И шансов быть очарованным внутренней красотой интеллекта, чувством юмора и прочим подобным, как вы понимаете, тоже не было.
Ване и без прозвища не ахово везло в жизни. Очень простая, как мебель, мама; отец – инвалид с нарушением двигательных функций; сам – не семи пядей во лбу. Учился он в школе-интернате в пятидесяти километровом удалении от дома. В соответствии с правильной справкой – на полном пансионе у государства. Страдал он там, судя по всему, истово. Ибо иначе как с ненавистью о школе своей не рассказывал. Соответственно, дома появлялся только на каникулах. В эту пору – когда все дети особенно веселы и активны – мы и видели Ивана. В оправданье нашей жёсткости нужно сказать, что никогда Ваня не был отвергнут от нашего «стана», включался во все игры, бродилки, купания и прочие рыбалки. Но отношение к нему было насколько сочувствующее, настолько и насмешливое. Уж как есть… По всей видимости, натерпевшись лишений, скуки и ностальгии по дому в интернате, он наши мелкие пакости вообще не замечал. В основном глупо улыбался и что-то мычал под нос.
Сейчас, оглядываясь за плечи, я понимаю, что даже фамилии его не помню (а может, и не знал вовсе). Ну да ладно, суть – не в этом.
В чём же суть? А в том, что жил-был мальчик Ваня, фамилии неведомой, по прозвищу «пись-пись». И была у этого мальчика врождённая особенность: быть замкнутым, ходить по большей части одному и деликатно исследовать местность на предмет неправильно лежащих вещей, которые после их классификации таковыми немедля обретали хозяина и становились вещами мальчика Вани. Так сказать, вещевое усыновление. Борьба с предметной беспризорностью. В этом процессе он уже не был столь прост, как в общении. Он – подобно хорошему агенту – мог долго осматривать место хранения ненужной вещи, незаметно – прикинувшись дорожной пылью – изучать распорядок живущих или работающих рядом с вещью людей, планировать операцию по присвоению вещи, места схрона и пути отхода в случае погони. И в этом духе случалась полноценная шахматная партия, разыгранная пальцем на глобусе.
Так, в арсенале Ивана бывали вещи, полезные сами по себе (предметы быта, типа самовара, утюга, эмалированного ведра, самоката, кувалды), так и опосредовано полезные по причине своей лёгкой сменяемости на деньги  (дрова, металл, стёкла, уголь, рельс(!), кабели-провода, аккумуляторы, собачьи цепи и т.д.). И надо сказать, неодушевлённые сироты так и липли к новому папе. Везло ему, в общем, на зависть всей дворовой шпане.
И, ещё продолжая являться объектом шуток и розыгрышей, Ваня всё же постепенно приобретал, как бонус, некоторую долю уважения и даже преклонения перед мастерством стырить безнаказанно.
Росли мы на рабочей окраине города, в основном заполненной частными дворами. Наши три пятиэтажки были как остров цивилизации в океане шиферных крыш корявых домиков. Поблизости была река и неизбежная для неё промзона, на которой размещались: порт с мастодонтными скрипучими кранами; рыбзавод с воняющими цехами, заливом и бетонным пирсом; железная дорога, отсекающая мир жилой от мира промышленного; тополиный лес, пески, озёра и болотца. В этом антураже и произошли описанные ниже события. Сейчас и половины от этих «красот» не существует. В основном, весь берег заняли порты и прочие терминалы. А какая воля была в те времена!

– 2 –
План кражи. Красивая партитура
После парочки болезненных встреч с хозяевами украденного, Иван решил, что кражи в жилом секторе – не его конёк. На заводах, при всей их кажущейся охраняемости, красть было гораздо легче. Так как ночью один-два сторожа ну никак не могли обеспечить своё присутствие на всех гектарах вверенной им территории, то соответственно и избежать встречи с ними было куда легче, чем с хозяином жилого дома на шестисоточном участке.
Перебрав множество специфических предметов усыновления, Ваня постепенно перешёл исключительно на металл, т.к. во-первых, в небольшом его объёме присутствует большой его вес, а во-вторых, – его проще обменять на деньги, просто сдав в приёмку вторчермета. Постепенно у него появились профессиональные инструменты (ломик, тачка, налобный фонарь, складной велосипед, прочный рюкзак, ножовка и проч.). Обзавёлся он даже спец.одеждой – маскировочным костюмом настоящего разведчика. И даже – страшно подумать – свето-шумовой гранатой и дымовой шашкой – видимо, для обеспечения отхода при облаве. Помимо всего этого, у него так же имелись упрямство, навык, сноровка и желание…
Не совсем явственно (так как кража обнаруживалась не сразу) страдали от работы Вани в основном полуживые заводы и порты, расположенные поблизости. Например, на территории рыбзавода догнивал заброшенный цех, который когда-то превращал стружку и жестяные ошмётки, оставшиеся от производства консервных банок, в красивые кубики. Этот цех имел повышенную удельную металлоёмкость, то есть содержал внутри себя до хрена железа.  При этом имел низкий показатель охраняемости (находился на глухой окраине заводского участка) и высокий показатель легкодоступности (множество путей подхода и пустые проёмы вместо окон и ворот). Все эти факторы как нельзя лучше благоприятствовали подготовке и проведению операции по де-металлизации цеха силами одного единственного специалиста.
Внутри цеха почивала в бозе местами проржавевшая и замшелая поточная линия, которая состояла из стационарной лапы-манипулятора для погрузки первичного сырья (опилок, обрезков и завитушек), конвейерной линии, пресса, и второй лапы-манипулятора для выгрузки итоговых спресованных блоков на погрузчик или территорию. Было ещё пару станков неполной комплектации и неведомого назначения, но целиком состоящих из столь желаемого «феррума».
С одной стороны Ване надоела игра по мелочи, когда добычей его становились 20 килограммов каких-либо деталек, обломков,  которые можно унести в мешке; с другой стороны – была физическая ограниченность переноса более 30 кг (что поделать – не был Иван атлетом, да к тому же возрасту был лет четырнадцати). Привлекать же к своему труду напарников – по причине неизбежного дележа, а так же снижению конспирации – Ваня категорически не желал. К тому же, как он интуитивно чувствовал,  при дележе на его кармане могла негативно сказаться тотальная отсталость в математике. Эдакий был он волк-одиночка. А куш желался большой и ни с кем не делимый! По сей надобности где-то достал Иван двухколёсную тачку, которая в принципе позволяла выкатить на своём горбу до 50 кг без особых проблем. Но играть хотелось по крупному! И в этот раз было решено провести многоходовочку следующего сценария:
а) Под покровом ночи в цеху тихо и без пыли разбираются элементы станков весом по 15-20 кг и на тачке вывозятся в сторону забора, отделяющего рыбзавод от берега канала (притока реки Дон);
б) Всё барахло перекидывается через кирпичную ограду, где стоит заранее подготовленная деревянная лесенка;
в) За забором происходит погрузка лома в алюминиевую лодку, которая была усыновлена ранее, перекрашена, смазана в нужных местах и хранилась в надёжных камышовых кушерях до момента необходимости;
г) Лом переправляется на другой берег канала, где прячется в укромном месте (а именно – в пустующей ракушке-гараже на лодочной станции) до момента отвоза на вторчермет.
Вот такой план вознамерился осуществить наш молокановский  комбинатор. И надо отдать Ивану должное – твёрдо вознамерившись что-то совершить, он это совершал. С такими волевыми качествами ему бы не гвоздях в цирке жонглировать, ну – или бизнес-тренинги вести, что уж там…
Заранее были подготовлены необходимые инструменты, разводные ключи, бобки , аэрозольное масло для облегчения откручивания приржавевших гаек и болтов, перчатки. Заменены батарейки в налобном фонарике. Смазаны вёсельные уключины и колёса тачки. Гремящие ключи обмотаны изолентой для шумогашения.
В день перед ночной вылазкой Ваня совершил разведывательное путешествие по рыбзаводу, п;ходя отмечая, нет ли неучтённых опасностей или каких-либо новых элементов местности. Получив удовлетворение от увиденного, проверив лесенку и лодку, наш герой отправился отсыпаться, заведя свой будильник на 23:30. Расклад был прост – после полночи сторожа, приняв в своей кибитке “для сугреву”, как правило, ложились спать и выползали не ранее 2-3 часов ночи. Ночи летом короткие – хрена ль их тратить на ходьбу? Перед началом рабочего дня, который по расписанию завода начинался в 7:00, охранники успевали привести себя в порядок, а так же создать имитацию усталости от активной ночной деятельности. Выходило, что часа два-три у Вани имелось, а по причине двухкилометровой удалённости цеха от КПП, можно было не опасаться быть обнаруженным и того дольше. Собаки на заводе тоже имелись. Но с ними по большей части Иван навёл дружеские отношения путём прямого подкупа – сосисками и прочей снедью, вперемешку с тактильными ласками (то бишь – банальным поглаживанием лохматых туловищ).

– 3 –
Реализация плана. Лажа на последней ноте
Мать Ивана давно привыкла к загадочным ночным похождениям сына и не пилила его. К тому же Ваня одевался в камуфляж, заброды , брал с собой удочку. Кто же не пустит сына на ночную рыбалку «с ребятами», надеясь на улов? Как вы понимаете, чаще всего Ваня приходил без улова, но что с него возьмёшь? «Главное – старание!» – думала мать, понимая, что рано или поздно сын останется без её попечения, а стало быть – навык добычи рыбы для прокорма был совсем не лишним. К слову, Ваня был в таких вопросах совсем не глуп. Когда дело ближе к рассвету заканчивалось, он мог без лишних проблем сбегать на местный ранний рынок и купить там копеечной рыбы (благо – промысел денег приносил). И дело было сделано, и мать довольна.
В эту ночь всё началось по привычной схеме. Ваня встал по будильнику в полдвенадцатого ночи, наскоро съел бутерброд с чаем и быстрым шагом потопал к месту перелаза через забор. Ходьбы было минут десять. Путь его лежал по промзоне, состоящей из проложенной между высокими заборами пыльной дороги, которая вела мимо завода строительных материалов, местной силовой подстанции, длиннющей ливневой канавы, ж/д переезда, опор сетей электропередач. Далее – через мосток к закамышенному берегу лодочной станции, на другом берегу от которой и располагался рыбный завод. Обойдя озерцового типа заливчик, Иван вскарабкался на высокий (метра 2–2,5) кирпичный забор, по которому, балансируя  с ловкостью ниндзя, приблизился к точке переброса металла, где он заранее установил деревянную лесенку. Прежде чем спуститься не территорию “врага”, Ваня присел на корточки и прислушался. Рюкзак с инструментами будто пытался его вернуть назад, перетягивая на сторону реки. Но сила воли была потяжелее сумки на спине. Вдохнув свежий, только начавший остывать после жаркого дня воздух, Ваня спустился по лесенке вниз. До цеха вела витая тропка сквозь деревца и кусты, в одном из которых уже ждала тачка. Метров пятьдесят, не более. И вот – перед Иваном тёмным пятном восстал цех во всей своей сокрытой красоте.
Первым делом Ваня повозился с самым тяжёлым предметом, намеченным заранее – ржавый электродвигатель конвейера. Гаечным ключом с удлинённой ручкой он отвинтил заранее промасленные гайки, немного повозился с отключением движка от вала, и – пыхтя и шёпотом матерясь – погрузил новое дитя в устланную старым одеялом (а чтобы шуму не было!) тачку.
Первый – пошёл! Двигатель был довезён до забора, не без натуги поднят наверх и переброшен через забор, а затем – бережно перенесён в лодку. В следующие полтора часа вслед за движком покинули сиротский дом роликовые опоры, натяжной барабан, редуктор, щитки управления, какие-то зубчатые колёса и что попалось под руку ещё.
Поговорку «жадность фраера сгубила» Иван не знал никогда. А жадность присутствовала, и ещё какая! Так удачно всё складывалось, что наш герой едва себя остановил. Хотелось тащить ещё и ещё…
Тут бы и подумать Ивану о старике Архимеде и его «эврике». Но не знал он ни фига об Архимеде и открытой им выталкивающей силе. Сделать бы Ивану две-три ходки на тот берег. Но хотелось всего и сразу! И Ваня, погрузив в лодку даже тачку, оттолкнувшись веслом от илистого дна, с восторгом первооткрывателя глядя на смутный силуэт другого берега, начал победный путь к финишу… Счастье было на расстоянии вытянутой руки.
Надо ли говорить, что плохо учивший физику Иван, да ещё и в темноте, впопыхах и мороке наживы, не рассчитал максимальной загрузки лодки, которая почти до верха бортов погрузилась в ласковую воду? Над ватерлинией возвышались не более двух-трёх сантиметров алюминиевой лохани. И от зачерпывания её отделяло только отсутствие раскачки. А раскачка появилась, как только наш паромщик на два-три корпуса лодки отошёл от берега и решил сесть на вёсла. Тут и качнулись клёпаные борта, и сделало лодочное чрево большой глоток воды. В тишине лопнул громкий «бульк» и дело пошло кувырком. Как только в лодке оказалось по колено воды, она уверено пошла на дно. Тщетно пытался наш отважный капитан что-то предпринять. Он выбросил за борт свой драгоценный рюкзак и тачку, попытался скинуть что-то из поживы. Но это не спасло. Ещё по инерции двигаясь к противоположному берегу, судно приобрело новый вектор – вниз. Со скупой слезой, но молча, как му-му, Иван встречал погружение. Режиссёр «Титаника» не видел такого энергетически мощного глухо-немого «утопания». Уже по пояс в воде, Ваня очнулся и понял, что нужно спасаться самому. Он пулей сбросил  с себя заброды и куртку, по карманам которой было рассовано много чего отягчающего, и лихо да тихо поплыл к лодочной станции. Благо, в ту пору и мысли не было о сотовых телефонах и подобной ерунде, поэтому максимальной потерей могла быть потеря ключей от квартиры или гаража. Но и этого не случилось, так как вся связка на шнурке была примотана к лястику брюк и спрятана в брючный же карман.
На берегу он молча снял с себя портки, выжал всё до нитки, и снова оделся. Дома он скажет, что неудачно порыбачил. Мать поймёт… Заброды?! Да и хрен с ними! В гаражике пылились сухие кеды. Только лохани с поживой жаль!
А металл? А что металл?! Пришлось, взяв в долю двух товарищей с помощью лебёдки, закреплённой на берегу, лодку таки вытащить. Благо, глубина была не более двух метров.
Однако, посвящение однодворников в тайну неудачной операции по правилу двух знающих свиней, сделало эту историю всеобщим достоянием. Что сыграло, как ни странно, положительную роль. Дело в том, что обидное прозвище было заменено на другое, уже менее обидное. И так, мальчик по прозвищу «пись-пись» - замкнутый индиго, по-тихому ворующий всё, что плохо лежит по всей округе – стал Ваней «буль-буль».
Про Ивана можно было бы многое рассказать. Ну, например, как он умудрялся воровать металл на одном пункте приёма лома и продавать его на другом. Причём, делал это то в одну, то в другую сторону, осуществляя такой себе круговорот вторчермета в природе.
Сейчас ему чуть больше сорока лет. Года два назад я встретил его. Случайно, на улице, в бегах.
– Как дела, Иваныч! – спросил я тогда, радостно пожимая его мозолистую и ржавую ладонь.
– Отлично! – отвечал он мне.
– Где трудишься, дружище?
– На приёмке металла, – хитро прищурившись, отвечал он мне.
Ну конечно, а где же ещё трудиться приёмному отцу стальных сирот?!