Колыма. Часть 11. Пересыльный барак

Часть 11. Пересыльный барак.
( Воспоминания моего дяди - узника ГУЛАГА)

Наконец-то, нас погрузили, но многотысячная толпа не расходилась вплоть до самого отхода эшелона. Будучи закрытыми на замок в товарном вагоне, мы ещё долго слышали голоса провожающих.
Был подан паровоз, и поезд медленно тронулся на восток. В нашем вагоне началась обычная арестантская жизнь. От прежней тюремной спайки единомышленников осталось одно воспоминание. Здесь стали заправлять уголовники, главной моралью которых было "Подохни сначала ты, а потом уж я!" Этот волчий закон разделил всех : каждый думал теперь только о себе. Староста-уголовник делал всё для себя и для устройства своей компании. Они захватили себе более тёплые верхние нары, а нас спихнули вниз к дверям, где по ночам был адский холод, так как вагоны не отапливались. Мы спасались тем, что по заведенному в тюрьме порядку, плотно спрессовывались друг к другу и время от времени поворачивались с одного бока на другой. Твёрдые доски холодных нар до боли врезались в тело. Через щели пронизывал нас жуткий сквозняк. Каким-то чудом держались мы, не заболев воспалением лёгких. Двигался наш эшелон неспеша, по особому расписанию, останавливался на каждой станции и на каждом полустанке. На больших станциях проводилась тщательная проверка. Эта проверка вагонов для нас была адской пыткой. Только немножко станешь дремать, а тут уже грохот молотков катится из вагона к вагону. Затем лязг дверей и хриплый окрик конвоя "переходи вправо, переходи влево", подсчёт присутствующих и снова грохот закрывающихся дверей. Так мы двигались от Иркутска до Владивостока почти 30 дней. Питание в дороге было таким, чтобы только не сдохнуть : 500 граммов чёрного хлеба, хвост селёдки и два-три раза в сутки по кружке воды. Вот и все довольствие. Прикупать на станциях что-либо через охрану не разрешалось. Наоборот, охранники умудрялись забирать себе почти весь наш сахар. За всю дорогу нам выдали его только два раза в конце пути. За издевательство над заключёнными конвой не нёс никакой ответственности. Это считалось нормальным. Тогда, как за проявление заботы можно было навлечь на себя строгое наказание.
На этапе, в тюрьме, в лагере возвышались так называемые "бытовики" из уголовного мира за счёт принижения осуждённых за "политику". Они составляли основной костяк тюремной и лагерной обслуги : пекари, повара, нарядчики, старосты, дневальные и другие. Бытовки нередко подменяли собою лагерную администрацию, вершили все дела, как им взбредет в голову. Вокруг этих бытовиков увивалась целая когорта прислужников, называвшихся "шестёрками"
Моё знакомство с уголовным миром началось, когда я по прибытии во Владивосток попал в пересыльный барак.
Кроме лагерных воротил, среди заключённых бродили по бараку дельцы рангом помельче. Они торговали закрутками папирос, иголками, нитками, бумагой и карандашами, то есть тем, в чем очень нуждались заключённые. Этих мелких лагерных спекулянтов презрительно называли "барыгами". Иногда барыги сами любили ловить рыбку в мутной воде. Они нападали на "оленей" - людей, абсолютно беззащитных, чтобы поживиться содержимым их "сидоров" - сумок с вещами. К числу таких оленей был причислен и я. Правда, впоследствии меня стали называть "оленем с рожками" за то, что я мог дать отпор нападавшему.
Однажды я задержал одного барыгу под нарами, когда тот готовился стянуть у одного старика мешок с вещами. Благодарности я за это никакой не получил, но зато нажил себе опасного врага, который перед всем бараком поклялся мне отомстить. Я вынужден был сменить свое место в бараке и поменяться шапкой с товарищем, чтобы, на всякий случай, замаскировать себя. Таким способом мне удалось избежать неприятности.
(продолжение следует)