Блины

Олина бабушка среди всей посуды держала отдельную сковородку для блинов. Тяжелую, черную, чугунную. Когда мы жили с ней вместе – Оля, дети, я где-то рядом – бабушка постоянно твердила, чтобы мы эту сковородку не трогали. Вкус бабушкиных блинов и драников, картофельных оладьев, Оля помнила, кажется, всегда. Не зря же она попрекает меня иногда до сих пор, что драники у меня получаются не такие поджаристые, как у бабушки, а блины постоянно подгорают.
Фокус поджаристых драников я вывел опытным путем – надо в тесто класть побольше муки. А вот секрет никогда не подгорающих блинов узнал, можно сказать, случайно. Хотя – как знать…
Когда умерла мама, отцу было пятьдесят. Переживал он тогда молча, долго, одиноко, никого не впуская в свою печаль. В будни работал на заводе – допоздна, до изнеможения, чтобы дома только поужинать, уснуть и утром опять пойти на работу. А на выходные уезжал на дачу – в безмолвное одиночество посреди знакомого любимого, всегда успокаивающего леса. Сестры отца, мои тетки, за него особенно переживали…
А мы с Олей собирались пожениться.
Как-то в пятницу утром, уходя на завод, отец разбудил меня:
- Можешь на выходные да дачу приехать с ночевкой? Надо помочь – бревна перетащить, забор поправить, еще там кое-что…
На даче он был не один.
- Знакомься. Это – Надежда Петровна…
Невысокая округлая женщина с простоватым лицом под щеткой крашеных под седину волос. Невзрачная серая кофта выдавала располневшее тело. Темно-синяя юбка скрывала короткие ноги. Они с отцом казались ровесниками.
Отец прятал глаза. А я с самого начала делал вид, что ничего необычного не происходит…
Пока носили бревна с улицы во двор, Надежда Петровна готовила ужин.
Сели перекурить. Отец затянулся «Примой», сдвинул берет на затылок:
- Ну как она тебе?
- Я не знаю, пап. Сам смотри. Все ж понятно. Одному херово. У меня вон Оле скоро рожать… А откуда она вообще взялась?
- Тетя Маруся познакомила. Это подруга ее какая-то. Тоже одинокая. С мужем разошлась.
- Не знаю, пап. Вдвоем лучше, чем одному. Но как оно повернется, кто знает…
Мы курили и смотрели под ноги, как будто в переплетении августовской вытоптанной травы можно было распознать ответ. Отец поднялся и пошел в дом…
За ужином выпили. Раскрасневшаяся Надежда Петровна, подкладывая в тарелки то мне, то отцу тушеную картошку с жареной свининой, говорила, что помидоры в теплице надо было пасынковать еще весной, а под капусту яичную скорлупу надо класть. Я в ответ, подогретый алкоголем, возбужденно хвастал, что младший брат у меня – десантник, здоровый, как лось, я немножко книжки читаю; а отец – вообще все умеет, за что ни возьмется. У нас просто мужская гармония в семье! Папа только молча переводил взгляд с меня на Надежду Петровну, с Надежды Петровны опять на меня…
Они легли на первом этаже, я кое-как добрался до дивана на втором…
Утром, спустившись вниз, застал Надежду Петровну на кухне. Отец ушел в лес. Она жарила блины. Я уныло присел рядом за стол:
- А я же сейчас дома за хозяйку. Но как ни пеку блины, постоянно подгорают…
Она усмехнулась:
- Знаешь, что как сделать, чтоб блины не подгорали? Надо в тесто добавить чуть-чуть подсолнечного масла. Попробуй вот…
Скоро из леса с грибами вернулся отец...
Я уехал тогда на ближайшем поезде. И больше Надежду Петровну никогда не видел. Лет через пять не стало отца…
Но и блины у меня уже больше никогда не подгорают. Может, потому что дома у нас с Олей теперь есть отдельная сковородка для блинов – тяжелая, черная, чугунная.