Куда уходят пацаны

+ 60

Мое лично  детство, как и детство  многих  из моего поколения, «ушло и осталось» в том самом,  стыдливо забытом всеми  «городе-призраке», от которого и пошла сама Караганда.
 
Его  давным давно  нет на белом свете», а  на его месте сегодня  « пыль, да ветер»,  но в моей памяти благодарно уложены все его терриконы и насыпи, землянки и бараки, пустыри и тупички.

 Он не  был комфортным и ярким, этот наш "Старый город" -  не для того строили, но его «саманно-ссыльная архитектура" лишь усилила нашу сердечную к нему привязанность.

Нам уже ,конечно, не суждено  узнать,   чем  зацепит нынешнее  время нынешнюю детвору, что останется у нее  в душе  от сегодня навсегда.
   
 Нам же, «старогордской шпане»  есть,  что вспомнить.
 
Вырастая как полынь, среди землянок и щитовых бараков «проспекта Амангельды» ( центральная улица шириной метров 10) и других закоулков и тупиков «Шанхая-Копая», мы тогда не имели  «сити-молов», «вай –фая» и  игровой реальности» в 5д.
 
Мы свою реальность сутками  творили себе сами.

Летом, еще до солнца(а многие спали во дворе на панцирной  кровати),  мы уже убегали  купаться «за линию», в заросшие, болотные  водоемы,  которых было тьма у железных дорог,   в местах  шахтных посадок.
 
Мы сколачивали  там плоты из  рухляди и  купаясь  до бесконечности,  до появления на  себе «стойких  антител» в виде цыпок.

 По ходу ловили карасей, плотвичек, окуньков, пескарей, вьюна, колючку, а также степных ящериц, кузнечиков, бабочек, стрекоз, «отливали» тарантулов, сусликов, ловили на петли ворон,  собирали подснежники, одуванчики, ели «заячью капусту», «бузлики», «солдатский хлеб», «степной чеснок, цветущую акацию, «джигиду», «паслены» – и все  было непередаваемо вкусно.
 
Наша степь  до   неба белела ковылем,  кашкой, краснела маками,  зеленела подорожником, полынью, васильками и бесконечной массой других, уже исчезнувших трав и цветов.
 
По ней мы  добирались  аж до Капыхты (Кокпекты), где текла не глубокая, хрустальная  речка,  в которой мы не только купались и рыбачили , но и добывали уголь, вырезая его  из тины и высушивая на солнце.
 
Степная свобода была основой нашего существования.

Именно  там, исчезая от взрослых, мы решали все свои пацаньи дела,  в том числе «военное самообучение» для чего рыли  «блиндажи»,«крепости»,  «штабы», стреляли из лука с тетивой из конского волоса, из мощных рогаток, палили из « пугачей», «поджигов»,  ржавых  револьверов, ружей, арбалетов из стальных вил, метали финки и арматурные  штыри.

Все оружие изготавливали сами, «из подручного материала» , украденного у родителей, найденного на пустырях и стройках или выменянного друг у друга на дефицит.
 
Особо ценились цельные рудничные детонаторы и шахтные спасатели, которые находили на отвалах.
 
Но некоторую часть нашего арсенала,  «доставлял нам» раз в месяц на  чахлой лошадке  китаец Цо Ли, ( «бутылега») и обменивая нам его на тряпки, обрывки картона и пустые бутылки,  рубль за штуку.
 
Свинцовый револьвер, к примеру,  тянул на шесть бутылок, плюс патроны  по 20 копеек.
(многие  утаскивали из дома на обмен цельные вещи, за что получали нагоняй т родителей).
 
 Кроме вооружения, он привозил красные «петушки»  из вареного сахара, лампочки, с плавающими лебедями внутри, резиновые «попрыгушки», «жужжвлки»  и другие завлекательные  штучки.
 
Особой  «темой», как сегодня бы сказали,  нашего самообучения было  «бросание гранат и закладывание мин»,  в качестве которых служили бутылки с карбидом,  болты со спичечной серой, емкости с бензином и другие воспламеняющиеся и взрывающиеся изделия.

Дело  это не простое и далось не каждому.
 
Тут мало знать  где достать вонючего карбида и прозрачную посуду, в которой очевидно его закипание , надо еще  так уметь ее бросить, чтобы и увидеть как ее разнесет и остаться невредимым.
 
А вот болты с  серой, в степи бросать было «без понтово».
 
Им нужна серьезная  детонация и потому их кидали обязательно в рельс на  магистральной «железке», после прохода поезда.

В целом эта «железка» была для нас тогда просто  кладезь "физической школы".
 
Мы  клали на  ее рельсы все что ни попадя -кирпичи, монеты,  доски, спички , цепочки, пустые банки, а то и сами ложились в подрытую между шпал ямку,    чтобы испытать дух под пролетающим над собой составом.
 
(Нас гоняли, конечно, но мы легко уходили от обходчиков).
 
К тому же «железка» не плохо нас «подогревала» витамином осенью, который  мы тучей налетали  на овощные вагоны,, выбивали там деревянные решетки и убегая от милиции, прихватив пару арбузов или дынь.
 
А вот после обеда, у нас режим «общего сходняка» по разным поводам - мы разбирали друг с другом прошлые свои дела, играли в футбол  « район на район» или шли отстаивать свою территорию кулаками и штакетинами.
 
Дрались недолго, до первой крови или пока не разгонят «старшаки».
В промежутках мы гоняли обручи особым крючком,  гоняли голубей, у кого были, катались на санках с насыпи или запускали с него баллоны, а то и со старого террикона- сверх захватывающее зрелище.
 
Мы бегали повсюду практически босиком, но  к сожалению, удавалось это не всегда.
Родители заставляли нас одевать некие «сандалии»,  которые покупались в магазине или  «самопальные» на базаре.

Мой отец сам вырезал их из шахтной ленты и  у него было все для этого: дратва,колодка, сапожный нож, мелкие гвоздики и колышки для валенок.

Таскать такие было жестковато, но порвать их было невозможно и за три жизни.
А еще мы  в дальних, заветных  пустырях, били лянгу, это когда ногой (обычно правой) умудрялись   подбрасывать  мешочек с песком или пульку с пером до часу не меняя ноги.

Или взять «асыки» –это вам не тетрис, тут нужна не только голова и «мышечный глазомер, но  и умение «взять на бас», если кто  оспорит твою « сочку».
 
А «кулевая сочка» -это твоя лучшая, залитая свинцом и подкрашенная чернилами косточка, которой выбивали кости противника.
 У меня таких было два валенка.
 
Кроме этого играли в карты, в «монеты» («пристенок»), «городки», «клек», «чижика», «лапту», «штандыр», « раскуйте нас», «царь гора», «рыцари», «чехарда», «знамя»,  «прядки», «глухой телефон»,  били «сало», да мало ли!

Все было так шумно,  азартно, что родители находили нас лишь к часу ночи .
Днем же  мы,  «тем же составом»,  посещали молодые посадки и сады  или  изучали край «зайцами» на поездах,  автобусах и трамваях.

Зимой сами заливали  горки и носились с них на санях, кусках фанеры, на заднице или корзинах с замерзшим на дне навозом.
 
Некоторые из нас уже катались на  «снегурках», которые нам прикручивали веревками и колышками к валенкам  отцы.
 
 А кое у кого  были  даже  «дутыши», но таких были единицы.


Откуда мы имели столько времени и свободы?

Наше время было  послевоенное  и потому  во всех смыслах не простое - страна восстанавливалась,  было голодно и холодно.

Наши родители тяжело и много работали и возвращались домой поздно,  зачастую  прямо с топорами и пилами.

Поэтому днем, мы были фактически  единственными хозяевами своих жилищ (землянок).

(Если не было старшей сестры, конечно).

Мы прибирались в них (мели пол,  мыли посуду, выносили мусор), стояли часами в магазинных очередях, возили  по любой погоде пятиведерные  фляги с  водокачки, доставали  уголь, дрова или кизяк, кормили, у кого были,  кур и гусей, то есть  делали все, что поручат родители.

А принести  полведра угля  пацану   было не просто.

Терриконы постоянно дымили т тлели  (коксующиеся угли)  и в них прогорала масса пустот-ловушек, попав в которые  можно было сгореть заживо.

В общем, « всей полнотой своих  домашних обязанностей», мы были загружены «по самые уши» и выше, но вместе с тем, мы находили прорву  времени, чтобы таскать эти  уши по самым дальним закуткам нашего города и края.

 И уж тем более в кинотеатр завода «Пархоменко», где  в  темноте  прокуренного зала, нас привораживали диковинные, черно –белые тени  на стене.

 Один из них, «трофейный» - «Тарзан», зацепил нас особо.

Там показывали волшебные,   заморские леса и водопады, в  которых  высокий, красивый  парень,  вместе с забавной обезьянкой Читой, лихо лелетал по деревьям, как по воздуху,  спасал  детей и зверей.

Этот Тарзан так на нас подействовал, что мы повально принялись прыгать со всех  крыш и будок на бельевых веревках, подражая ему дурными голосами.

Более того,  мы «спецом»  пробирались к  копрам, где таскают пятитонные вагонетки на шахтные высоченные терриконы и, обманывая лебедчиц,  цеплялись там за ползущие в гору   канаты, чтобы раскачаться и улететь  в небо.

Канаты были сплошь в стальных иголках, которые рвали нам ладони в лоскуты, но разве это стоило  внимания настоящего пацана?
 
Еще надо особо  отметить, что в «череде наших пацаньих будней» были и особые, хотя и редкие  дни, когда у наших родителей, наступали  государственные праздники, на которых они брали и нас.
 
Проходили они в нашем «Дальнем Парке», где на  «Первомай» или на «День шахтера», весь наш город,   высыпал с утра на  народные гуляния и устилал его  рушниками и прочими  белоснежными простынями, вокруг которых собирались семьи рядом с  соседями  и товарищами по шахте.

 На этих  скатерках выкладывалась простая, но «экологически» безупречная пища.
 
Тут был холодец, лук, селедка в корице, винегрет, крупно нарезанная  вареная колбаса и сало, хлеб домашний большими ломтями, маринованные помидоры и огурцы, квашенная и соленая капуста, приправленная густым подсолнечным маслом и яблоками.
(«майонеза», «зимних салатов», « селедки под шубой», «кукси» и «хе» тогда еще не было.

 И, конечно, взрослые торжественно доставали бутылку  «арак-водка», запечатанную бумажной пробкой, залитой сургучом, которую  открывали мужчины ловким ударом ладони по дну бутылки.

Из репродукторов звонко пели про  «все выше и выше и выше» или о том, «как на шахте угольной паренька приметили..».

Некоторые семьи  заводили диковинный патефон, который шипел не громкие мелодии, вроде «ой ты рожь..ты о чем поешь..» или «зашумели заиграли провода..мы такого не видали никогда».

Наши родители,  захмелев,   пели и свои, «не государственные»,  протяжные,  чаще  украинские песни, про то как « ты ж меня пидманула..», «ой,  при лужке,  при луне ..конь гулял на воле..» или  как « а молодого коногона..несут с разбитой головой».
 
Мой отец  лихо играл на балалайке частушки, но у него не было потерянного в шахте большого пальца и потому они звучали грустно.
 
Но  мы, пацаны,  эти «взрослые радости»,  не особо разделяли и прихватив что получится ,  «сквозили» по своим делам –жечь костры, баллоны,  играть в ножички, курить махру в «посадках», тополиные листья или «Прибой» с «Беломорканалом, которые жаловали нам «старшаки».
 
Кроме того,  у нас были свои,  куда более важные дела, например,   катать «самоваров».
 
Это были в городе такие взрослые  дяди, но у которых не было обеих ног, потерянных на войне.

Поэтому все они были небольшого, как и мы,  роста и передвигались на особых дощечках с подшибниками,  отталкиваясь руками от земли.
   
Мы буквально боготворили этих людей за их, всегда неунывающий, веселый и дружелюбный  характер,  и наперебой рвались покатить их, если они  позволяли.
А еще мы спасали бродячих собаках, которых, в те времена, другие дяди приходили и отстреливали прямо на  улицах.
 
И узнав о предстоящей бойне, мы отыскивали собак  сколько   могли и отгоняли по своим  пустырям.

Одну из них, с умной, рыжей мордой, (как на пачке сигарет «Друг»),  я как то привел и к нашей землянке.

Отец  к великой радости,  не только не прогнал, но и сколотил такую ей огромную будку, что в ней  легко помещался и я сам со своим другом, расчесывая  и выкладывая ему стекляшками уже выученные в школе буквы.
 
Собаку назвал модным тогда именем Джульбарс.
   
 А родители  наши,  в том «Дальнем парке» ,  все пели и пили  до самого темна, после чего долго расходились, поддерживая  друг друга.

Тех, кому не за кого было держаться,  отводила домой милиция.
Такова,  в двух словах,  была наша пацанья  жизнь в том, нашем,  «Старом городе». 

Все было интересно, все нас  любили  и мы любили всех в том числе этот наш город,  в котором были  замечательные  школы,  стадион, зоопарк, «пельменная», «блинная», базар, вокзал, больница, «голубой дунай»,  автостанция,  «Каздрам» и масса  точек газ- воды,  «морса, мороженного в бумажных стаканчиках  и пончиков по 40 копеек.
 
  Но этот наш город взрослые,  почему то,  бросили и перевезли нас в новое место,  которое назвали «Новым городом», который через 20 лет тоже стал «старым».
 
В заключение мы - старогородские пацаны, хотели бы пожелать всей до единого (ой) нынешней детворе, всего самого  светлого и нужного им в их жизни, в том числе не меньшего счастья свободы и любви, чем имели мы.