Часть 2. Из жизни слова пельмень аспект лингвистич

Часть 2. Из жизни слова пельмень аспект лингвистич
Олег Глазов
Часть 2. Из жизни слова "пельмень" (аспект лингвистический)

Утверждая, что  в глубь материков, человек отправился с огнём, мы ничуть не грешим против истины. Но одного огня, как возможности к получению соли и хлеба, было ему совсем недостаточно. Если с солью всё сразу понятно, - она оставалась после того, как сгорали дрова, - то для того, чтобы хлеб появился, требовались ещё кое-какие возможности, соответствующая потребность и, главное, время, - десятки тысяч лет! Но, даже, когда хлеб наконец появился, у него всё ещё не было того, без чего собственно он и "хлебом" то называться  не мог, его названия. Потому как появление самих продуктов и появление их названий, это результаты хоть и взаимосвязанных, но при этом абсолютно разных процессов, а потому и рассматривать их лучше отдельно.

Историю появления самого пельменя мы рассмотрели в 1-ой части настоящей статьи, а теперь, в части 2-ой, мы рассмотрим  уже историю появления его названия. А так как у пельменя история древняя и богатая событиями - (это ясно как из практически повсеместного его распространения, так и из большого количества существующих ныне разновидностей пельменей и их названий, т.е. одних только названий у него будет несколько десятков), - и при всём желании всю её мы сейчас охватить не сможем, то и остановимся мы исключительно только на нашем (т.е. на русском) названии пельменя "пельмень".

Часть 2. Из жизни слова "пельмень" (аспект лингвистический)

Слово "пельмень", и с этим согласны абсолютно все, образовано из двух слов "пель" и "мень". Также абсолютно все согласны, что более употребительным ранее названием пельменя было "пельнянь". Именно употребительным, потому как оба эти названия всегда (и сегодня в том числе) сосуществовали вместе, вот только в разное время и в разных местах одно из них предпочиталось другому, и тому были причины.  "Специалисты" же по любительской лингвистике лишь констатируют сам этот факт практически повсеместного употребления сегодня основы "мень"  заместо основы "нянь" в слове "пельмень", но при этом никак не объясняют его. (А если и пробуют объяснять, то преподносят это как некую возможную поэтапную трансформацию "нянь" в "мень", чего не было и быть не могло, - попробуйте и убедитесь сами, - а была элементарная замена сразу целиком одной основы на другую.) Ещё бы, если только это объяснить, то сразу же рухнет навязанный ими миф о некой "удмуртскости" самого пельменя и его названия. Моя же задача как раз этот миф развеять, а потому я и хочу в этой части статьи исследовать как?, когда?  и почему? название пельменя "пельмень" стало сегодня наиболее употребительным, т.е. практически повсеместным. А для этого мне придётся обратиться к Истории...

"Земля наша обильна, но порядка в ней нету...", - как-то так, - слова приписываемые Гостомыслу, только не это важно. Нам важно понимать, что таким образом посредством Человека уже тогда взаимодействовали процессы Жизни и Знания. Ведь индивидуальное сознание человека ещё за три-четыре тысячелетия до этого (до второй половины 1-го тысячелетия н.э.) оставалось практически единственным участником процесса Знание. Т.е. участвовало оно в нём как сознание обычного животного, одного из  представителей процесса Жизни, более умного, - да, - чем остальные, но всё же ещё животного. Развитие же процесса Знание привело к появлению уже сознаний коллективных, а коллективные сознания сразу же стали вступать в противоречия с сознаниями индивидуальными, потому и стал рушиться "порядок" заведённый за много миллиардов лет до этого процессом Жизни.

Фактор, который собственно и отличил человека (человеческое сознание) от животного (животного сознания), американского фантаст и популяризатор науки Айзек Азимов называет "любопытство". Именно оно, любопытство, и довело нас до "недобра", т.е. способствовало развитию индивидуального животного сознания, в результате чего оно структурировалось в животное коллективное сознание, которое в свою очередь само тоже развилось, т.е. стало человеческим коллективным сознанием (потому как индивидуальное сознание являющееся частью развитого коллективного сознания это и есть уже человеческое сознание), а уже человеческое индивидуальное сознание и вступило в противоречие с человеческим коллективным сознанием (что и есть "недобро").

Только не следует думать, что сам процесс структуризации индивидуальных сознаний в коллективное сознание протекает гладко, вовсе нет, а всё потому, что люди в разной степени наделены этим самым любопытсвом. Так, если с одной стороны, среди нас всегда были, есть и будут люди стремящиеся к чему-то новому, неизвестному, то, с другой стороны, всегда будут и люди ничего такого не желающие, - такими уж создал нас процесс Жизни, такими мы остаёмся и по сей день. (Очевидно, что подобная "стратегия" процесса Жизни позволила ему просуществовать вплоть до нынешних времён не только исключительно как процесс Жизни, но и обеспечить сначала возникновение на его основе, а затем и развитие самого процесса Знание.)

Потому ничего удивительного нет в том, что по мере накопления и структуризации знания (развития процесса Знания) во все времена и везде находились люди (носители знания), которые любым способом результатов этого процесса стремились избежать. Т.е. они не хотели никаких изменений, никакого развития вообще, предпочитая им так называемое  собственное "животное" существование. (Кстати, плановая экономика - ау, чекисты! профессиональные продавцы Родины,  пожизненные троечники и просто любители сырья, - это всего лишь один из видов "животного" состояния, но уже не отдельного индивидуального сознания, а коллективного. Впрочем, я отвлёкся...) Правда, у этого процесса для каждого времени и места существовали свои конкретные условия, которые и определяли для него те самые особенности, которые отличали его от других подобных процессов.

В случае нашего пельменя, т.е. в случае только что нарождавшегося древнего русского государства (а это конец первого тысячелетия н.э.) это были сравнительно свободные к востоку от него территории  и наличие там соли (Урал). Именно наличие соли на внутриконтинентальном Урале и обусловило в то время саму возможность существования там первобытных республик, т.е. социумов с архаичной структурой коллективного сознания. Урал, таким образом, для зарождавшегося русскоязычного коллективного сознания стал своеобразным заповедником, где само коллективное сознание особенно никак не развивалось из-за низкой там концентрации знания, а лишь несколько изменялось через  взаимодействие с соседними коллективными сознаниями.

(Кстати, концентрация знаний в эпоху, когда письменность у многих народов отсутствовала, а у тех же, у кого и была, продолжала всё ещё оставаться уделом только избранных, - так вот, концентрация и накопление знания обеспечивалась тогда единственно возможным способом, - увеличением количества носителей этого знания, т.е. увеличением количества людей. Так вот, плотность населения побережий и прибрежных территорий на порядки тогда превышала плотность населения внутриконтинентальных районов. Т.е. развитие и накопление знания там происходило гораздо более быстрыми темпами, чем во внутриконтинентальных районах, если там оно происходило вообще.)

Таким образом, к началу второго тысячелетия н.э. пельмень как знание безусловно был известен среди носителей русского языка проживавших, скажем так: "на исконно русских территориях", т.е. на землях великих русских княжеств и на землях уральских вечевых республик в том числе. А вот известен везде там пельмень был под очень разными названиями. Те же московиты предпочитали пельмень называть до конца пятнадцатого века "ушки" или "колдунцы" (колдуны), а вот в вечевых республиках Вятки и Урала уже тогда его предпочитали называть "пельнянь". И в этом нет ничего удивительного, - сплошь и рядом и во все времена носители одного и того же языка для одного и того же значения использовали и используют разные заимствованные слова, а заимствуют они их из тех языков с которыми находятся в соседстве, т.е. с которыми постоянно взаимодействуют. И это совсем не свидетельствует о том, что носители одного и того же языка, но из разных мест, почерпнули одно и то же знание из разных же источников, вовсе нет. Это свидетельствует только о постоянном взаимодействии разных языков в тех местах, где они сосуществуют.

И вот здесь первая тонкость. Нет никакого смысла говорить о том, как называли русскоязычные пельмень, когда их самих ещё не было, т.е. тогда, когда они ещё не сложились как отдельный народ со своим языком и своей культурой. А вот то, что культура и язык любого, только что появившегося народа, сами состоят из одних только заимствований из языков и культур народов из которых они до того образовались, так это безусловно. Потому я абсолютно согласен, что пельмень как знание, а с ним и его название "ушки", русскоязычные получили от западных славян, т.е. в те времена, когда для русскоязычных это могло быть только полностью заимствованное знание.

По этой же причине и пельмень как знание с соответствующим названием "пельнянь" на Урал принесли именно русскоязычные. Т.е., если пельмень под названием "ушки" появился у славян всяко до того, как возникли первые русскоязычные (т.е. до появления русского языка), то пельмень под названием "пельнянь" появился на Урале уже вместе с самими русскоязычными. В подтверждении этой точки зрения есть как минимум три серьёзных довода.

Довод первый: слова "ushko"  и "пель" принадлежат языкам, носители которых никогда ни до этого, ни потом не пересекались друг с другом, т.е. и сами языки у них никогда не взаимодействовали. Но при этом оба эти слова имеют абсолютно одинаковое значение "ухо", которое используется в том числе для названия пельменя, но каждое в своём языке. И только русский язык, соседствующий с каждым из них по отдельности, использовал и использует оба эти слова в значении "пельмень". (Т.е. в польском языке есть слово "ushko", но нет слова "пель", а в удмуртском и в коми наоборот, в то время как в русском языке используются оба эти слова "пель(мень)" и "ушко".)

Довод второй, - о нём никто до сих пор никогда не упоминал, потому сегодня он и не известен, меж тем как лежит он буквально на поверхности, - только удмурты проживающие по Чепце и нигде больше (и вовсе не все) используют по сей день для названия пельменя слово "пельнянь". Т.е. все остальные удмурты используют исключительно слово "пельмень", которое  стало  наиболее употребимым значительно позже самого "пельняня". Из одного только этого факта следует ещё несколько однозначных выводов, а именно... (тут следует пояснить):

... Чепца в начале второго тысячелетия н.э. была естественной дорогой, по которой в Вятскую республику русскоязычными поставлялась с Урала соль, что и обеспечило тогда самой республике реальную независимость от русских великих княжеств. (Так недалеко от города Глазов, в котором я пишу эти строки, около Чепцы, есть гора Солдырь, т.е. "соляная дорога". И таких названий гор - Солдырь, Солодырь и т.д. по рекам, по которым сплавляли соль, и сегодня осталось ещё предостаточно.) Потому именно в местах этих дорог, а не там, где удмурты просто сосуществовали с русскоязычными,  русский язык взаимодействовал с удмуртским языком особенно сильно. Потому и не удивительно, что именно проживавшие по Чепце удмурты раньше всех остальных своих земляков заимствовали у русскоязычных пельмень как знание, когда он у тех самих назывался ещё "пельнянь". А использование всеми остальными удмуртами сегодня названия пельменя "пельмень" говорит о том, что заимствовали они пельмень как знание тоже от русскоязычных, но уже гораздо позже своих Чепецких родичей, т.е. когда тот уже у самих русскоязычных назывался "пельмень".

Довод третий: в отличии от слова "ushko"(ухо), которое русскоязычные взяли от славян сразу со всеми его значениями (в том числе и со значением "пельмень"), с точно таким же значением коми-удмуртское слово "пель" (ухо) им пришлось ещё и уточнять, потому как тогда у него ни в удмуртском, ни в коми языках не было значения "пельмень" (так могло быть, только если не было у них тогда и самого пельменя), и, следовательно, ни коми, ни удмурты не смогли бы понять русскоязычных, если бы те называли пельмень просто "пель" (ухо). Таким образом и возникло устойчивое сочетание "пель-нянь", вполне понятное аборигенам, - и значило оно совсем не ухо, а ухо из хлеба (т.е. соответствующее блюдо, чтобы те, - не дай бог! - потом чего-нибудь случайно не перепутали и не приготовили бы чего-нибудь, да не то, - баловались ещё в те времена мои предки вотяки человеченкой, ой баловались!). Самим же русскоязычным это не было особенно надо, потому как "пельнянь" для них было той же природы, что и "масло маслянное", или "сладкий сахар", или "хлебная булка" и т.д., т.е. уточняющее слово для них здесь было явно лишним. Потому, когда "пельнянь" стали использовать уже русскоязычные, которым не было надобности общаться с коми или с удмуртами, то первое, что они сделали, так это предпочли заменить непонятное для них в нём слово "нянь" на вполне понятное и родное "мень", т.е. так и получился "пельмень".

Таким образом, мы делаем однозначный вывод, что пельмени на Урал в среду русскоязычных пришли вместе с самими русскоязычными как знание и названы были там русским же словом (т.е. словом, которое те сами придумали и сами потом использовали) "пельнянь". И ничего странного нет в том, что слово это они образовали из абсолютно иностранных для них слов "пель" и "нянь", это обычный процесс из возможных в словообразовании. Т.е. слово "пельнянь" было тогда образовано в русском языке таким же способом, каким потом образовали в нём все галлицизмы, только вместо французского языка в  случае пельменя с русским языком тогда взаимодействовал язык коми. Из чего уже следует, что похожего блюда и тем более его названия просто  быть не могло ни у самих коми, ни у  родственных им удмуртов.

(Кстати, я намеренно использую слово "русскоязычные", чтобы подчеркнуть, что процесс распространения знания происходит именно через язык и никак не связан генетически. Т.е. устройство сознаний и у предков коми, и у предков удмуртов, и у предков русских было тогда (впрочем как и всегда) абсолютно одинаково, а вот получаемое, следовательно удерживаемое и используемое этими сознаниями знание зависило уже от того, какой язык они при этом использовали. Так вот, сознания не использовавшие там русский язык уже в то время отличались своей относительной примитивностью, и их все воспринимали примерно так, как ещё в конце прошлого века мы сами воспринимали представителей диких племён (сегодня их просто уже нет, знание в виде цивилизации добролось и до них). Потому думать, что предки коми или родственные им предки удмуртов могли изобрести пельмень, это как думать, что где-то в джунглях Америки дикие индейцы могли сегодня построить космодром, - чушь несусветная.)

Подведём промежуточный итог. К концу первого тысячелетия н.э. пельмень распространился вместе с русскоязычными как знание везде там, где они тогда уже проживали, но его названия в этих разных местах определялись языками, с которыми там взаимодействовал сам русский язык. Отсюда и все его бытовавшие тогда названия пельменя "ушки", "колдунцы", "пельняни". (Я бы отметил ещё одну особенность, которая потом нам обязательно пригодится, - в первых двух названиях (напоминаю, именно их и заимствовали русскоязычные в отличии от последнего, которое передали сами) присутствует некая сравнительная уменьшительность, сравните: "ухо" - "ушко", или "колдун" - "колдунец", что несомненно свидетельствует о существовании там и тогда (или чуть до того) похожего блюда, но гораздо большего по размерам.)

Если процесс появления названия "пельнянь" у пельменя был довольно прост, - русскоязычные просто перевели на понятный аборигенам (т.е. на их родной) язык их собственное тогдашнее название пельменя "ушки", чтобы тем удобнее было потом с ними общаться, то с трансформацией "пельняня" в "пельмень" было намного сложнее. Потому и "специалисты" из любительской лингвистики предпочитают лишь констатировать этот факт, а не объяснять его. Повторяю, стоит им только объяснить все подобные факты, как от их умозрительных заключений не останется и следа, - а им это надо? Надо нам, потому и объясняю...

Нет, никто не бил всех русскоязычных по голове, да и картавых среди них было как и везде, - ни больше, ни меньше, - чтоб постепенно вместо "пельнянь" все  стали потом использовать "пельмень", т.е. поменяли бы "нянь" на "мень". Именно, что процесс подмены происходил постепенно, но сама подмена постепенной отнюдь не была, - т.е. менялась не буква за буквой, а сразу вся основа целиком, - менялась основа "нянь" на абсолютно другую основу "мень". (Говоря "абсолютно другую", я имею в виду то, что основа "пель" принадлежит уральской семье языков, в то время, как основа "мень" принадлежит индоевропейской семье языков.) Для русскоязычных, которые по тем или иным причинам не взаимодействовали с коми или с удмуртами, но пельмени знали как "пельнянь", не очень было удобным само такое сочетание, т.е. "нянь" для них был в нём явно лишним словом. Потому им гораздо было интереснее в качестве уточняющего слова использовать такое, которое бы не дублировало уже присутствующую в другом слове этого словосочетания информацию, а добавляло бы ему ещё и новую информацию, например уточняло бы состав начинки пельменя.

И такое слово нашлось, - это "мень", так в то время и в тех местах (находившихся под влиянием русскоязычных новгородцев) называли налима. Т.е. ещё одним из устойчивых словосочетаний тогда возникших для обозначения пельменя было и само "пель-мень", что значило "пель с налимом", т.е. надо понимать, что так тогда и там называли вовсе не все виды пельменей, а только конкретную их разновидность с налимом.  Устойчивость же этого словосочетания объясняется тем, что в те времена пельмень если и делали, то предпочитали с рыбой, как самый вкусный (мясного тогда ещё не было), а рыбой этой обычно был именно налим. Чтобы объяснить это, вернёмся опять к Истории...

До конца 18-го века многие исследователи считали удмуртов и коми одним и тем же народом, и было от чего, - жили рядом, языки у них, если и отличались, то примерно как диалекты одного и того же языка, культур у тех и других особо ещё не было, чтобы им тоже отличаться. Но ещё в конце 14-го века случилось нечто такое, что в корне потом разделило формировавшихся коми и удмуртов так, что после 18-го века все исследователи были единодушно уверены, - коми и удмурты, это безусловно разные народы.

А началось всё с того, что завёлся тогда в тех местах некто Стефан, - ну, так его позднее стали кликать, - точнее Стефан Пермский. И целью всей своей жизни этот Стефан поставил задачу донести слово божье до местных иноверцев, а заодно и русифицировать их, чтоб если что, русскоязычные им это слово доходчивее потом объясняли. Не повезло (или повезло? - это ведь с какой стороны посмотреть) коми, среди которых он и поселился. Скорей всего именно потому удмурты тогда задумке Стефана не поддались, да и после него потом ещё долго ей сопротивлялись. В результате же его деятельности коми в большинстве своём стали потом христианами, а, значит, и русскоязычными. А вотяки, как были язычниками, так язычниками и остались, т.е. русскоязычными они тогда так и не стали. (Что говорить о тех временах, если ещё во времена моего детства в Удмуртии существовали целые деревни, где по русски не только не говорили, а и не понимали вовсе.)

Для коми это закончилось тем, что пришлось им потом блюсти все церковные праздники, особенно те, что с постом. А в пост ничего скоромного (т.е. мясного) есть было нельзя, а вот что-то рыбное вполне. Опять же праздники, т.е. в праздники можно было потратить время на готовку и чего-то особенного, что в обычные дни позволить они себе не могли. Потому был тогда, и оставался до конца семидесятых годов прошлого века пельмень праздничным блюдом. (Помнится, как в то время в одном из журналов (кажись "Работнице") на вопрос "Какое праздничное блюдо Вы приготовите на Новый год?" более 60% респондентов ответили "Пельмени".) А все посты приходятся на зимнее время, когда кроме налима никакая другая рыба и не клюёт. Потому, если и затевался тогда рыбный пельмень, то был он исключительно из налима, т.е. "пель-мень".

(Кстати, именно у коми, точнее на их земле и нигде больше сегодня мы находим единственный сохранившийся в России гидроним "Мень", - так называется река, приток Камы. И назвали её конечно же из-за рыбы, которая в ней живёт, т.е. налима. Вообще, привычка именовать реки по названию рыбы, что в ней водилась, свойственна именно русскоязычным. Потому сегодня на карте можно найти реки Карась, Окунь, Щука, Осётр и т.д., поэтому Мень здесь вовсе не исключение. Чего нельзя сказать о другом гидрониме "Меньил", - реке, притоке Чепцы, протекающей по территории Удмуртии. Впрочем, об этом чуть дальше...)

И здесь начинается самое интересное, - оказывается в процессе словообразования не только у слова могут измениться его значения (область значений), а и у значения может измениться его слово, так вот, с названием налима так и произошло. (Почему сегодня собственно налим называется "налим", а отнюдь не "мень".) Т.е., когда речку назвали "Мень", слово это значило в том числе и налима. Но зерно будущей метаморфозы в нём присутствовало уже тогда, из-за наличия у него в том числе и других значений. Потому как само название налима "мень" значило тогда ещё и "малёк", т.е. небольшая рыбка. Собственно такой она (он) и была в тех местах, где это название налима возникло, т.е. в Центральной Европе. А вот с углублением русскоязычных в континентальную часть Европы, особенно северовосточную её часть, те обнаружили там налима гораздо более крупного, чем знали до этого. Возникло противоречие, - ну не могла уже таких размеров рыба продолжать называться мальком, т.е. менем. Потому уже к концу 16-го века значение "налим" для слова "мень" было утрачено, а сам налим стал уже "налимом", каким мы его сегодня и знаем.

Ещё раз, мы сейчас говорим о русском языке, экспансия которого на восток от Балтийского побережья, где он собственно и начал формироваться как язык, началась во второй половине первого тысячелетия н.э.. Т.е. не следует думать, что в тех местах до прихода русскоязычных не было налима, а у налима местного же его названия, - вовсе нет. Только отсутствие у тамошнего населения тогда письменности (а в некоторых случаях потом и самого уже населения) не позволяет нам знать сегодня, как они сами налима называли. Ведь с экспансией русскоязычных со временем оттуда были вытеснены все бытовавшие там до того языки, а с ними, в частности, и разные их названия, налима в том числе. Примером подобного процесса может служить история с названием озера Ильмень...

Ещё со времени основания недалеко от этого озера Новгорода, коренные местные жители называли его "Ил-мер", что для русскоязычных новгородцев ровным счётом ничего тогда не значило. В результате же воздействия на коренных жителей русского языка (при этом не следует думать, что под воздействием имеется в виду именно их истребление, - они могли и ассимилировать,  и переселиться в другие места, и просто вымереть и т.д., - в любом случае, в результате любого из этих процессов русский язык в  этих местах становился основополагающим, и связано это в первую очередь с тем, что посредством его было гораздо легче там и тогда получать и накапливать знания) уже к концу 15-го века в письменных источниках это озеро стало называться "Ильмень", что в переводе с русского значило "мелкое, илистое (т.е. с нечёткой береговой линией заросшей камышом) озеро". (Позднее название это стало нарицательным и так стали называть все подобные озёра.) Подчёркиваю, отнюдь не "илистое озеро с мальками (налимами)", а именно "мелкое", потому как слово "мень" к тому времени там уже утратило значение "налим".

Вероятно к этому же времени относится появление гидронима "Меньил" в Удмуртии, - так называют приток Чепцы, - вроде как тот же "Ильмень", но только наоборот. И вот это "наоборот"  и даёт единственно возможное толкование этого названия, - "мель илистая". По тогдашнему значению "ил" (илистый) это слово следует понимать, как "очень мелкая речка с низкими берегами, кое-где сплошь заросшая камышом так, что её самой бывает не видно". Клянусь, я сам никогда на ней не был, но именно такой из названия я её себе и представляю. Согласитесь, трудно представить "налима илистого", в то время как  "мель илистую" запросто.

 О  том, что удмурты не имеют к этому названию никакого отношения, т.е. просто не понимают его, как иностранное для них слово, образованное из иностранных же для них основ, говорит существование вот уже почти четыреста лет там удмуртской деревни Менил. Т.е. назвали они свою деревню по названию реки, как по её имени  собственному, потому как смысла в самом русском названии для них никакого не было. А иначе бы не выбросили бы они из него, ставшего уже для их удмуртского названия деревни сразу ненужным, мягкий знак. (Вот эта привычка, отбрасывать с конца имён собственных мягкий знак, слегка раздражает, потому как я у них вовсе не Игорь, а ИгОр (ударение на последний слог).) Т.е., когда только возникло само название реки, оно было ещё лишь устойчивым сочетанием "Мень - ил", никак не словом, именно тогда мягкий знак удмурты с конца слова "мень" и отбросили. А уже ко времени, когда устойчивое словосочетание стало наконец словом, то мягкого знака в удмуртском названии деревни уже просто не было, - "Менил". Так и появилась деревня с удмуртским названием "Менил" на речке с русским названием "Меньил".

(Кстати, как вы заметили, устойчивые словосочетания "иль-мень" и "мень-ил" с русскоязычным словом "мень" образует ещё одна индоевропейская основа, а именно "иль". И на её примере особенно хорошо видно, как в разных родственных языках одна и та же основа может значить совершенно разное, - в случае "иль" это значения от самого "озера с топким, илистым берегом", до значений "заливаемых во время паводка на этом озере островов". Да, что говорить о разных языках, если в одном и том же русском языке мы видим, что тогда "илистый" значило тип берега у озера,  в то время как сегодня исключительно тип его дна. И связано это со "сцепленностью" самих разных значений одних и тех же слов ("сцепленность", это когда разные по смыслу значения друг без друга существовать просто не могут). Потому, если одно из значений использовало какое-то слово, то это же слово потом могло запросто перейти и к другим значениям, которые были с этим значением "сцепленны". Тем более, если одно и то же слово использовали разные языки, - обычно значения у таких слов разные, хоть и "сцепленные", что говорило больше об общем происхождении самого слова в этих языках, нежели о чём-то ещё. Так у озера с илистым дном будет обязательно низкий, топкий, с нечёткой линией, заросший камышом берег, а само озеро по большей части будет не особенно глубоким, а если на нём и будут острова, то невысокие и во время разливов они обязательно будут затапливаться и т.д.

И, чтобы уже совсем доконать вас, сообщу, что "ильмень" и "лиман" это одно и то же слово. Только исковеркалось оно так (было "ильмень", стало "лиман") в результате воздействия на него греческого языка, который оказал это самое воздействие на весь русский язык через религию, точнее греческую письменность, на которой тогда церковные тексты только и писались. Впрочем, это уже другая история...)

Таким образом, к концу 15-го века,  когда уже все, бывшие до того вечевыми, республики Вятки и Урала вернулись в своё историческое лоно, слово мень уже окончательно утратило своё значение "налим", а использовалось в основном в значении "меньший". Потому русскоязычным гораздо более удобно было теперь использовать слово "пельмень" нежели "пельнянь", тем более, что оно значило для них уже не "пель с налимом", а "пель маленький", т.е. "ушко". С таким его значением они могли применять теперь это название - "пельмень"- не к одному какому-то виду пельменей (с налимом), а вообще ко всем видам пельменей сразу. А если вспомнить, что примерно тогда у русскоязычных появилась в том числе и возможность делать пельмень с мясной начинкой (с сырым мясным фаршем), то и его тоже они стали называть "пельмень".

(Кстати, сразу отмечу, что такой возможности не было тогда ни у коми, ни, тем более, у удмуртов, если рассматривать их с точки зрения процесса Знание. Такое знание, как пельмень, рапространялось тогда исключительно посредством русского языка. И, если нас интересует сам процесс распространения этого знания, то правильно говорить не о национальности того или иного носителя этого знания, а о языке, с помощью которого он это знание получал и потом удерживал в своём сознании. Так, тот же генетический русский, - кто-нибудь знает, что это вообще значит? - который по тем или иным причинам не владел русским языком, практически не имел никаких шансов получить это знание, в то время, как тот же генетический коми, владевший русским языком, получал это знание запросто. Ещё раз: знание, это структурированная нашим сознанием информация, весьма подвижная, склонная к изменениям, потому как имеет невещественную природу, и получается она сознанием от наших органов чувств.  Генетическая же информации отличается тем, что является неизменной для той формы жизни в пределах которой она существует, потому как она имеет вещественную природу, и получает её форма жизни  в результате процесса Жизни.)

Но слово "пельмень", наверно, и по сей день бы остовалось ещё одним из многочисленных местечковых названий пельменя, если бы не случай. А случай этот и был той самой потребностью, которая сделала в конечном итоге пельмень одним из самых любимых и востребованных блюд среди русскоязычных. И, таким образом, сделало и само его название "пельмень" общеупотребительным и практически повсеместным среди них. И здесь я отсылаю вас к замечательной монографии Корчагина П.А. "Коми-пермяцкое мясо-тестяное блюдо эпохи складывания всероссийского рынка, или антропология пельменя". Там вы найдёте достаточно знания, чтобы составить о пельмене правильное представление. Моя же задача была чуть скромнее, - провести лингвистическое исследование происхождения его названия, что я и сделал.  К сожалению данная статья это лишь верхушка того "айсберга" знаний, что прежде мне пришлось изучить, чтобы написать её. Если бы я хотел изложить все те аргументы и факты, что использовал для её написания, то она была бы в десятки (!) раз длиннее, и - ну так уж устроено наше сознание - вряд ли бы тогда она вызвала интерес у большого круга читателей, на который я конечно же рассчитываю. Потому я и не перечисляю всех тех источников, которыми мне пришлось воспользоваться, - одно их перечисление получится гораздо более длинным, нежели сама статья. А тех, кому всё же зохочется не согласиться со мной и поспорить, советую самостоятельно отыскать их, - как бы потом не сложилось Ваша точка зрения, Вы в любом случае узнаете много нового и интересного, т.е. получите новые знания. И здесь предупреждаю вас, - знания знаниям рознь, особенно если в качестве коммуникационной системы используется сегодняшний русский язык, - слишком много стало на нём того знания, что сегодня принято называть "пропагандой". Вот о ней, о пропаганде, третья часть этой статьи, и называл я её

"Пропаганда, как разновидность ложного знания, или "Путин не вор!"".

Продолжение  следует ...