Удав для Решетило. окончание главы 14-16

14

    С раннего утра Решетило шмыгал по подвалам, ловил удаву на завтрак мышей. Но охота не задалась – Федор добыл только одного мышонка, маленького и задохлого. Конфуз, одним словом.
– Уважаемый, Федор! Вы что, решили надо мной поглумиться, предлагая на завтрак такое угощение? Что вы себе позволяете! – нахмурил лохматые брови удав, увидев этого некондиционного мыша.
– Честное слово... нет больше мышей... не поймать, то есть... – залепетал лилипут Решетило.

– М-да… Что же с вами делать, голубчик? Видно, придется употребить в пищу ваши доллары, будь они не ладны. Вкусовые качества у них, конечно, чрезвычайно низкие, правда, калорий достаточно! – скривил недовольную рожу удав.
– Как доллары? Зачем доллары? – пропищал несчастный маленький человечек.
– А что, прикажите умирать голодной смертью! Несите, несите, батенька, хоть и поганые, а что делать?
– Все? – дрожащим голосом спросил Федор.
– А сколько там у вас, дорогуша?
– Семнадцать пачек по пятьсот долларов в каждой...
– Значит восемь с половиной тысяч! – моментально прокалькулировал выпускник Оксфорда. – Несите все! В одном живом кролике больше калорий!
– А может, не надо... – взмолился Решетило и заплакал. Но слезы на удава не подействовали.

– Как говаривал герой популярной комедии – надо, Федя, надо! Несите, несите, что вы право, как малое дитя, нюни распустили!

 И Решетило покорно пошел на балкон и принес свои сбережения. Удав снисходительно наблюдал за таксистом, попыхивая сигарой.
– Смотрю, вы, господин Решетило, в долларах души не чаете. Они для вас дороже грудного ребенка, так бережно их несете. Верно, молитесь на них, словно на икону. Мне известно, что вы имеете нездоровую привычку часами любоваться этими грязными бумажками. Причем, по воскресениям, когда нормальные люди посещают храм божий. Согласитесь, дорогой мой, странное совпадение. Я знаю, для сего действа вы придумали название – воскресное сияние. Какое же от денег сияние, скажите мне на милость! Видно лукавый придумал, что деньги не пахнут – стопроцентная ложь, еще как пахнут. И запах специфический имеют – одни дерьмом, другие и кровью. А вот свет излучать, увольте, не по их департаменту! Эко вы, батенька, загнули – сияние! Зловоние, другое дело! Воскресное зловоние, так будет вернее! Что, молчите? Разве я не прав? Ну, довольно болтовни. Давайте, любезный, ваши ассигнации!

И Решетило послушно принялся кидать доллары в змеиную пасть, как брикеты в топку котла. Действительно, каждая пачка, любовно перетянутая резиночкой, очень напоминала торфяные брикеты. Не прошло и пяти минут, как последняя семнадцатая пачка исчезла в змеином чреве.

Но странное дело, расставшись с последний пачкой долларов Решетило почувствовал облегчение.
– М-да. Это, конечно, не живая кроличья плоть, но вкус крови чувствуется. Я, разумею, переварятся за милую душу, – икнул удав и запил доллары коньяком. – Вот только вопрос – чем же я буду ужинать?
– Я… Я не знаю... у меня сил нет идти к Булыжнику. Да не донесу я кролика, больно тяжелый... – прохныкал крошечный Федор.
– Что верно, то верно! Вы сами меньше упитанного кролика, дорогой мой бизнесмен! Так что выход один! Отгадайте с трех раз, кого я съем на ужин?

15

Маленький несчастный человечек все понял. Дрожащий от страха, он забился в угол, словно это могло спасти от неминуемого. Что же делать, неужели, конец?
 И тут Решетило услышал вкрадчивый голос Бориса Огуревича:
– Покайся, покайся! Другого пути к спасению нет!
Где-то он раньше слышал эти слова и совсем не от Огуревича. Вот только где?
И поплыли перед глазами лица убитых им людей. Длинный ряд мертвецов – банкиров. И истошный крик маленькой девочки в розовом платьице:
– Это он убил моего папу!
И вдруг Решетило почувствовал, как внутри что-то порвалось, лопнуло, не выдержав напряжения. Холод пошел по телу, и он понял, сейчас случится что-то очень важное и главное. И в голове сложилась, склеилась из отдельных слов и букв фраза, фраза чуждая его естеству, но когда-то очень давно услышанная, но непонятая.
От кого же он слышал эти слова?

 Решетило мучительно пытался вспомнить, и не мог. Почему-то перед глазами мелькали блестящие серебряные уклейки и полосатые окуньки, которых он удил в детстве в лесном озере.
Где же он слышал эти слова? Слышал, да не понял.
Маленький Федя лежит на кровати, завернувшись в лоскутное одеяло. В хате душно и тепло. Бабушка ворчит, развешивая его одежку у печи. Он чудом спасся. Провалился под лед, рядом ни души, и он семилетний хлопчик сумел выкарабкаться сам. Потом в деревне судачили, счастливый, в рубашке родился, долго жить будет. А он уразумел – надейся только на себя. Никто не поможет.

Какой там счастливый, досыта никогда не ел, хотя вымахал под два метра. Говорят в отца, да только кто его видал. Первый раз нажрался до отвала, когда попал в армию. Объелся перловки, живот так раздуло, еле откачали.
Так где он слышал эти важные и непонятые слова? Нет, не вспомнить!
А чернобровая Оксана его не дождалась, выскочила за тракториста Степку Емельяненко, вот он и подался в город. Хотел всем показать, чего стоит Федька Решетило! Ох, где та Оксана, где тихие теплые, как парное молоко, вечера. Ведь он весельчак был, и о деньгах не думал.

На похороны бабушки он успел. Сорвался с работы и успел. Плевать, что не отпускали, премии лишили. Ведь она у него одна, ему и за мать, и за отца была. Может, на кладбище поп что-то такое говорил?
А в маленькой голове крутилось по кругу:
– Не согрешишь – не покаешься, не покаешься – прощен не будешь.
 Решетило сжался в комок, и без того маленький, стал еще меньше, поднял мокрые глаза к небу и, упав на колени, неумело зачастил. Откуда пришли на ум эти чужие слова, которых он в жизни не произносил? Да что не произносил, думал, никогда этих слов и не знал. А оказалось, знал!
– Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли! Помилуй, господи! Прости, раба твоего! Грешен, ой грешен! По скудоумию зло творил! О, горе мне грешному! Будь прокляты эти деньги! От них все зло! Прости, господи! Прости! Грешен, грешен, грешен!


16

 Зинаида вернулась от сестры, у которой гостила три недели, в воскресенье. В подъезде столкнулась с плюгавым мужичонкой в линючем плаще.

– Здрасьте вам! Федор говорил, у вас в доме тараканы завелись. Вот я и пришел, вмиг всех повыведу, будете довольные! – попыхивая папироской, заявил мужичонка.
– Какие тараканы! Нет у нас никаких тараканов! – зло шикнула на него Зинаида. Но на сердце у нее почему-то было неспокойно.
 Войдя в квартиру, с порога почувствовала неладное. Бросив сумки, вбежала в комнату.

 Массивное тело Федора мерно раскачивалось в петле из капроновой веревки. Эту удавку он принес домой месяц назад. Хвастался, что купил за дешево, всего за рубль.
 На полу, словно опавшие листья, валялись зеленые купюры, все их сбережения. Но не разбросанные деньги и не фиолетовый, вывалившийся язык мужа заставили Зину закричать и перекреститься. Над седой головой Решетило в лучах вечернего солнца она явственно увидело яркое сияние. Но через миг сияние пропало, точно его и не было.

Прошла неделя, вторая. Зинаида схоронила мужа, поминки справила, только яркое сияние над головой висельника не давало ей покоя. Она пошла в храм и поведала об этом священнику, отцу Анатолию. Тот только кивал головой, ничего не ответил и, перекрестив, отпустил женщину с миром.
 Церковь и ее слуги самоубийц не жалуют, им лучше господа ведомо, кого прощать, кого нет.