Записки неправильной попадьи. Святая Юля

Из цикла "Злые байки о добрых людях".

Ее звали Юля. Прихожане  таинственно сообщили мне о ней незадолго до ее первого появления в нашем храме.
Мол, поселилась в селе, неизвестно откуда взявшаяся, молодая женщина - калика перехожая, верно юродивая: предсказывает будущее, отпускает грехи, лечит и проповедует Христа Распятого. Ну, сообщили и сообщили... 
- Ладно, - думаю, -  Мало ли чудаков на свете... Одной больше, одной меньше.
 
И как-то быстро забыла о том разговоре с моими верными Богу и церкви бабушками.
Прошло какое-то время, и я вдруг заметила, что записок на поминовение о здравии и об упокоении, которые свободно лежали на столе в притворе, как-то поменьшало.
А, надо сказать, что в  небольшом приходе обычно уже знаешь чьи записки - по почерку, по именам близких... Знаешь, и привыкаешь к тому, что записочки эти, как их называла моя прабабушка - «письма Богу», каждый раз примерно в одном количестве. А тут.. смотрю, меньше и меньше.
Я забеспокоилась: что случилось? Вроде бы все прихожане на службе, нет обиженных, даже бунтари на местах, а записок практически нет. Может, что не так? Стала узнавать через моих самых-самых. Доверенных и надежных. И оказалось, что уже давненько наши прихожане записочки-то берут в храме, сами бланки, а относят их на поминовение с именами своих родных и близких не в алтарь к батюшке, а к...Юле. Той самой... святой и юродивой калике перехожей, недавно появившейся в селе.
 «Очень, матушка,  - сообщают мне доверительно мои бабули, - люди ее почитают, мол, молитва ее имеет силу великую и необыкновенную! А проповедь -  пламенная и правильная, и все в ней как надо: о любви, о добре, о милосердии, и о том, что надо просто веровать, и спасен будеши!  А батюшка нас только все время укоряет, про грехи какие-то...да про то, что мы плохие. Все ему не так! Даже исповедь у нас не такая... Вы бы хоть нам подсказали: какие грехи ему нДравятся?.. А то мы не знаем, не понимаем, а он одно твердит: это не покаяние, это вы жалуетесь, а не каетесь...». Ну, словом, поняла я, что беда пришла в наш приход. Большая и настоящая.

А вскоре пришла и сама Юля. На вечернюю. Я увидела ее еще в отражении стеклянной витрины моего свечного ларька. Разумеется, она  видеть меня не могла. Зато я успела ее бегло рассмотреть... Это была сухая, необычайно высокая, совсем не старая женщина, длинноволосая и простоволосая,  серая лицом, серая одеянием: в юбке до пят - снизу,  в каких-то широких, больше похожих на простыню с дыркой для головы, рубищах -  сверху, и... босиком! В руках у нее была длинная палка, смахивающая на посох. Перед входом в храм она остановилась, отложила этот посох, и произвела нечто странное: достала что-то из своей обширной котомки,... подняла руки, поднесла это «что-то» к своим подмышкам, и... раздался характерный пшик! Только тут я поняла, что в руках у Юли... дезодорант! И, перед  тем, как зайти в церковь, она щедро побрызгала им свои прелести под руками!
Зайдя в притвор, чуть прихрамывая, как мне показалось, слишком картинно и нарочито, Юля проследовала мимо меня, даже не удостоив мою нескромную персону «здрасте», и уж тем более, таким привычным для христиан, «со святым вечером». Зато взяла со стола пачку бланков записок о здравии, и об упокоении, достала из котомки шариковую ручку, и вошла в сам храм.

Я издалека наблюдала за ней. Она стояла ровно, с прямой спиной, молча, ни разу не подняв руки для того, чтобы перекреститься, только иногда что-то записывала в те самые бланки, которые взяла со стола в притворе. Выстояла она почти всю службу, а в конце  к ней гурьбой побежали наши прихожане, и стали, отталкивая друг друга, совать ей в руки, в котомку записочки с поминовениями, и...деньги! Я оторопела.
Когда муж вышел из алтаря,  он еще застал эту картину: Юля, уже двигаясь к выходу, делала подобие некоего благословения, и, прощаясь с прихожанами, возлагала на их, покорно склоненные головы, свои огромные, совсем не женские ручищи. 
Когда она ушла, муж попытался объяснить людям, не первый год посещающим храм, что эта женщина внушает ему опасение и тревогу, что она явно не похожа на святую, а скорее смахивает на душевнобольную, и что он просит всех быть предельно осторожными и бдительными, и не давать ей никаких записок для поминовения, и, тем более, денег... Мало ли что она со всем этим будет делать! Народ молчал. Молчал,  недовольно насупившись, и сурово.
 
Что было дальше - понятно. По селу не просто поползли,  полетели слухи-разговоры!  Батюшка-де  устраняет и гонит конкурентов! Вот...Мы, наконец, дождались, к нам пожаловала настоящая святая, вылитая старинная юродивая, а поп хочет, чтоб только ему несли деньги за помин души! Батюшка неправильный, мы это давно заметили, матушка у него тоже странная - шутит, почему-то всегда веселая, даже дерзкая, никакой тебе благости, никакого смирения, одевается модно, глаза подкрашивает, пользуется кремом и духами...  А поп, вместо того, чтоб о любви ко всем, все о каких-то грехах,  да о том, что мы все плохие, и не такие! А это не мы не такие, это батюшка не такой! И посему - оставить нам Юлю, а попа выгнать из села! Отако!

Дальше-больше. Кто-то из наших «верных» рассказал «юродивой» о том, что батюшка-то, усомнился в ее святости, и даже высказал мнение о том, что у нее проблемы с душевным здоровьем и психикой! И однажды, когда  не было богослужения, и не было прихожан, кроме меня и нашей старосты - пожилой, болезненной женщины, Юля пришла в храм, точнее, ворвалась в  келью настоятеля, и стала требовать от него письменного «благословения» на лечение в психбольницу! Разумеется, это был эпатаж, и эпатаж в угрожающей форме. Поскольку, подобных благословений не существует. Когда батюшка ей об этом  сказал, она стала замахиваться на него своей палкой, стучать ею об пол, и кричать: «Ты зачем сюда приехал, без тебя было лучше! Дышать невозможно! Демон ты, демон! Будь ты проклят, нечистивый гонитель света, будь ты проклят гад и иуда!».
Старосты моей и след простыл. Слабая бабушка проявила необычайную прыть, и я даже не заметила, как она выскочила из храма! Тут я поняла, что мы остались один на один с этой огромной  «святой» женщиной!
И против такой "святости" нужен только лом!
Я незаметно просочилась из батюшкиной кельи, и пока он пытался утихомирить Юлю разговорами о том, что письменных благословений на лечение в психбольницу священники не дают, эти благословения называются «направления», и за ними нужно обращаться к доктору, или, на худой конец, к архиерею,  побежала в подсобное помещение и взяла... железный ломик, которым мы откалывали  зимой лед.
Я резонно подумала, что святой ломик против ее деревянной палки, будет самым действенным и весомым аргументом. Ну, и не ошиблась. Увидев в моих руках такое грозное оружие, и осознав всю серьезность моих намерений, Юля ретировалась. Причем , очень быстро. Почти бегом. При этом, она нисколько не хромала, а свою палку схватила в руки, и держала ее на весу.
Тут подоспела и наша староста. Справедливости ради, оказалось, что она бегала за подмогой в соседний магазин. Но никто, ни один человек,  не решился последовать за ней, узнав в чем дело! Поэтому ..., я лишний раз  убедилась в том, что всё сделала правильно!
И слава Богу, мой бдительный ангел это подсказал!

Прошло еще какое-то время, в продолжении которого, прихожане все так же давали записочки Юле, просили ее молитв, а к нам с мужем  относились по-прежнему настороженно, почти враждебно: мол, гонят святую...завидуют ее дарам от Господа. Никакие проповеди, цитирования Святых и умных книг с указаниями на таких «святых» и «юродивых», с прямым запрещением к ним обращаться за помощью - не помогали. Все было тщетным. Люди верили Юле. И не верили книгам и батюшке.
Для удобства Юля  приходила к началу, или к концу богослужений, и просто забирала записки и деньги, благословляла народ наложением рук и... проповедовала.
Выгнать из храма человека, если он не дебоширит, не совершает никаких  противоправных действий,  никто не имеет права. Она не совершала...
Куда там! Она принимала на себя вид смиренного янгола и глаголила токмо о мире и любви. А мы терпели. Терпели, и просто ждали, понимая, что хороший стук  наружу выйдет.  И вышел. Не просто стук! Грянул гром!

Как-то, когда в очередной раз мы приехали на службу, нас в притворе уже ждала толпа прихожан. Обычно каждый занимался своим делом, а тут..все..гурьбой вывалили встречать батюшку с матушкой. И наперебой стали нам рассказывать последние сельские новости!
Оказывается, к святой юродивой Юле приезжала в гости мама, которая у нее даже имелась. Так вот... Приехала эта женщина к своей дочке, стучит в дверь убогого жилища ее возлюбленного сожителя, а никто не открывает...  Она возьми, да и толкни дверь! Дверца-то и открылась. Мама зашла. Стала звать дочку. Тишина. Мама пошла обходить дом. Смотрит, на кровати кто-то лежит под  копной ветоши...
 - Юля, Юля... ты спишь, вставай!
Подняла мама край этой ветоши, а там...синие ноги. Отогнула всю копну, а там... покойничек, мужичок! Мама смекнула, в чем дело, мама свою девочку знала хорошо, и побежала к соседям -  те в милицию! И закрутилось...
 Как выяснилось, убила «святая юродивая» своего сожителя, у которого поселилась: зарезала его сначала ножом, а потом еще и топором порубила много раз -   для верности. После положила в кровать, пересыпала хлорочкой, чтоб, значит,  не пропал, накрыла сверху ветошью, матрасами, одеялами - чтоб не замерз.  А сама сбежала.

Уже потом мама Юли звонила батюшке, просила прощения за все... Только она-то, она - за что? В чем эта женщина была виновата  перед нами? 
Она рассказала, что ее дочь, конечно, душевно больная, больная давно, бросила  своих девочек-близняшек, сбежала из психбольницы, где находилась на лечении в очередной раз, после очередной какой-то своей выходки. Сбежала дерзко
и красиво, как в кино: просто выпрыгнула из окна третьего этажа - единственного, где не было решетки. И ведь нашла его, нашла, и все спланировала. И даже почти не пострадала при падении, лишь слегка повредила ногу, отсюда и  была та легкая хромота, которую она явно преувеличивала, дабы вызвать к себе жалость и доверие.  Пешком и на перекладных, она преодолела расстояние в  400 км, и добралась до того села, где был наш приход.
 Юля оказалась хитрой и коварной как многие душевнобольные. Она быстро  смекнула, что можно, не напрягаясь, играть  на церковной теме, а людей совсем несложно обмануть, тем более, если они сами рады обманываться.  И неизвестно, сколько бы это продолжалось, и чем бы ещё закончилось, кроме уже случившегося, если бы про Юлю не сообщили ее маме...совсем нецерковные люди -  незашоренные, не задуренные псевдодуховными байками и привычным, приходским фарисейством! 
Мир тесен. И он не без добрых соседей.

Я слушала маму Юли, и думала: «Вот они, современные юродивые, живые «святые» -  те, кого так грезят встретить теперешние  "верующие". Встретить, в подобие древних блаженных,  о которых они что-то и от кого-то слышали, где-то и когда-то читали...
Людям так хочется чудес рядом с собой. Они хотят своими глазами видеть святых, слушать их, осязать и обонять».
Боже, Боже...  Как говорится, просите, и дастся вам... Допросились.  Вот это, желанное народом, чудо,..
 Оно пахнет убиенным, мертвым человеком, разложившейся его плотью, хлоркой и грязью, лукавством и лицемерием, ложью и душевным ущербом... Оно пахнет предательством и малодушием, глупостью и упрямством, нелюбовью и неверием.
«Блаженны не видевшие и уверовавшие». Где они, Господи, где?...