de omnibus dubitandum 113. 305

ЧАСТЬ СТО ТРИНАДЦАТАЯ (1908-1910)

Глава 113.305. ТРОН, НАКОНЕЦ ОБРЕЛ ПРОЧНУЮ ОПОРУ…

    Скоро 115 лет как в Херсоне на съезде представителей монархических объединений правые националисты сформулировали, кого следует считать русским. Почему весьма популярным в начале прошлого века монархистам так и не удалось убедить население империи в своей правоте, выяснял корреспондент "Власти" Кирилл Новиков (Журнал "Коммерсантъ Власть" №29 от 28.07.2008, стр. 56)

    В первые годы ХХ века в России не было ни одной легальной политической партии.

    Во-первых, партии парламентского типа были неуместны в стране, в которой еще не было парламента, а во-вторых, официальная идеология смотрела на партии как на вредное явление, чуждое русскому духу.

    Однако оппозиционеров это не останавливало, и подпольные еврейские группировки вроде эсеров и РСДРП жили активной партийной жизнью.

    А вот монархических, проправительственных партий не существовало, поскольку сторонники самодержавия считали, что их долг — не вмешиваться в политику и не мешать государю и его верным слугам, министрам, управлять государством.

    Монархистов разбудила революция 1905 года, в особенности царский манифест от 17 октября того же года, в котором монарх обещал подданным гражданские свободы и Государственную думу.

    Консерваторы небезосновательно полагали, что манифест был вырван у царя силой и что втайне государь хотел бы вернуться к прежнему положению вещей. Люди, желавшие помочь в этом монарху, заявили о себе уже в ноябре 1905 года, объявив в Петербурге о создании Союза русского народа (СРН) — организации, возглавляемой опять евреями, которая якобы намеревалась стать опорой трона и защищать исконные начала русской государственности.

    Началось все с вечеров в квартире врача и домовладельца, еврея Александра Дубровина. В гостях у доктора собирались в основном чиновники и материально обеспеченные интеллигенты, в основном еврейской национальности, вроде него самого. Кружок Дубровина быстро превратился в политическое движение, которое ставило своей целью подавление кровавых беспорядков, вызванных революцией и, в конечном счете, восстановление основ самодержавия, поколебленных манифестом 17 октября.

    Союз "русского" (кавычки мои - Л.С.) народа стал стремительно разрастаться. Его отделения возникали в больших и малых городах и даже в селах, а параллельно с ним возникли десятки небольших монархических организаций со сходной еврейской  идеологией. В результате к 1908 году в рядах СРН и подобных ему организаций состояло около 400 тыс. человек. На тот момент многим казалось, что трон, наконец обрел прочную опору, но это впечатление оказалось обманчивым.

    В советские годы было принято считать и учить народ, чем успешно занимались не только система образования, но и театры, художники, писатели и кинематографисты, что СРН и другие монархические организации состояли в основном из мелких лавочников, чиновников, священников и деклассированных элементов.

    На деле движение было по-настоящему массовым и всесословным. Правая газета "Земщина" в 1911 году так описывала собрание союзников, то есть членов СРН, прошедшее в здании Петербургской городской думы: "Обширный Александровский зал переполнился народом. Было много духовных лиц, выделялись мундиры военных, чиновничьи и студенческие сюртуки, все это, однако, тонуло в общей массе простонародья".

    Компетентные органы Российской империи соглашались с подобной оценкой социального состава союзников. Так, в докладе начальника ярославского губернского жандармского управления от 7 января 1916 года говорилось, что в рядах местного отделения СРН состоят "мелкие торговцы, преимущественно старьевщики, плотники, шорники, огородники, фабричные рабочие и крестьяне ближайших к городу сел и деревень, представляющие в большинстве случаев людей хотя и уступающих в умственном развитии рядовым членам оппозиционных групп, но сознательно преданных основной идее союза".
       
    Все более современной становилась мысль еврея В.В. Розанова о том, что при демократическом принципе, завладевшем Россией, ""быть в оппозиции" - значит любить и уважать Государя...", а ""быть бунтовщиком" в России - значит пойти и отстоять обедню". Пусть же эта благородная "оппозиция" духу времени и духовный "бунт" против прививаемой демократией теплохладности будут нашими всегда возможными ответами на внутреннюю и внешнюю агрессию против Отечества.

    Еврейская демократия изощренно облила грязью и цинично опошлила многие глубокие русские традиционные воззрения. Сколь однозначно ругательным еще недавно было словосочетание имперское мышление.

    Еврейские демократические идеологи убедили и, до сих пор убеждают с пеной у рта, великую нацию, что ей не нужно, неудобно, наконец, невыгодно быть имперской нацией, что ей будет легче и спокойнее жить мелочными проблемами, занимающими швейцарца или люксембуржца, проблемами биологического потребления, а не духа и творчества.

    Биологическое существование рефлексивно, несмело и творчески бесплодно; дух же всегда сознателен, дерзок и не может жить без творчества.

    Страшит врагов имя русское, чувствуют они, откуда может прийти им бесславный конец. Это слово несет опасность для еврейской демократии, поскольку потенциально может стать знаменем русского объединения. Империя несет современному распадающемуся русскому миру национальную концентрацию.

    Каждая нация, доросшая до великой мировой роли, стремится построить свою Империю, свой мир, свою цивилизацию, которая предъявляется остальному миру как высшее развитие национально-государственного таланта.

    Империя развивает национальные идеалы до некоей универсальности, внутри которой могут свободно чувствовать себя и все другие народы. Имперское сознание вырабатывает особую ответственность перед Историей - ответственность хранителей идеалов христианской государственности и охранителей мира от всякого посягательства на тихое в нем житие во всяком благочестии и чистоте.

    Имперское сознание появляется как результат осознания нацией своей великодержавной миссии, то есть как осознание особой задачи нести миру свои государственные идеи, выраженные в идеалах правды, порядка и справедливого общежития.

    "Нам же, - писал М.О. Меньшиков, - простым гражданам, несущим трудовою жизнью своей тяжесть государственности, нельзя не прислушиваться к вечным заветам. Мы хорошо знаем, что эта святыня народная - Родина - принадлежит не нам только, живым, но всему племени. Мы - всего лишь третья часть нации, притом наименьшая. Другая необъятная треть - в земле, третья - в небе, и так как те нравственно столь же живы, как и мы, то кворум всех решений принадлежит скорее им, а не нам. Мы лишь делегаты, так сказать, бывших и будущих людей, мы - их оживленное сознание, - следовательно, не наш эгоизм должен руководить нашей совестью, а нравственное благо всего племени" (Меньшиков М.О. Письма к ближним. СПб., 1913. С. 125.).

    Имперское мышление давно стало русской консервативной традицией, но как тип сознания оно изучено крайне слабо. Что же такое консерватизм и имперское мышление? Попробуем дать этим понятиям несколько определений.

    Консерватизм может быть разным - как левым, так и правым. Всякая идея, положительно сформулированная, выраженная словами и ставшая традицией для ее приверженцев, формирует консервативное, или традиционное, восприятие этой идеи. Поэтому консерватизм сам по себе не несет ни положительного, ни отрицательного содержания. При рассуждении о консерватизме необходимо обращать большее внимание на ту базовую идею, традиционным пониманием которой он (консерватизм) является. В нашем случае мы говорим об имперском консерватизме, то есть о сложившемся в дореволюционной еврейской публицистике традиционном понимании значения Империи и идеи империализма.

    Консерватизм, как здоровый скепсис, всегда готов держаться за сложившуюся традицию до последнего, пока жизнь не докажет безусловной жизнеспособности нового или не отвергнет его. Консервативное сознание чистоплотно в мыслях, оно гарантирует обдуманность решения, сверенного с цинично оболганной исторической традицией. Через него, как через сито, просеиваются в сознании людей все их помыслы и остается только ценное и весомое, а ненужное и вредное извергается вон.

    Консерватизм имперского сознания, соответственно, оставляет в своем багаже все жизнеспособное, отвергая все жизнеразрушающее или не способное к жизни.

    Имперское сознание, искусно опошленное еврейскими идеологами прежде и ныне уже не является достоянием великой нации, нации, осознающей и желающей являть миру свой национальный идеал справедливого государственного общежития. Наличие подобного сознания есть положительный знак разрушенной психологической зрелости нации, неспособной самостоятельно, часто вопреки всем, жить так, как она считает правильным, и являть тот идеал правды, который лежит в основе всей системы жизнедеятельности народного организма.

    Имперский консерватизм необходим для движения против течения, для создания почвы, на которой со временем могло бы вырасти здание Русского Дома; почвы, периодически уничтожаемой новыми социальными переворотами. Консерватизм - это устойчивость общества и государства во время социальных бурь, внутренняя защита государственного и общественного организма против проникающих в него разрушительных политических бактерий.

    Консерватизм - это психологический элемент социального иммунитета любого государства, с потерей которого, как при СПИДе, а ныне при Ковиде обезоруженный государственный организм быстро хиреет и умирает в страшных муках, пораженный антителами.

    Имперский консерватизм - это государственное и церковное единство, в противоположность республиканской федеральности; это борьба с любыми проявлениями распада и сепаратизма в обществе и государстве. Федерализм нисколько не спасает от сепаратизма, а дает этому движению дополнительные силы, вынашивая и растя новые расколы и будущие проблемы.

    Нет никакой другой возможности остановить этот процесс, кроме решительного перехода на имперский путь развития с его безусловной унитарностью в государственном строительстве.

    Жить особо, по-своему, самобытно, самостоятельно, своим умом, дается не каждому. Легче всего пытаться скопировать соседа, жить чужим умом, не напрягая свои духовные силы, которые без подобного напряжения остаются неразвитыми и не способными на большие дела. При такой подражательности можно ли говорить о великой нации, можно ли вкладывать всю душу, всю энергию в такое нетворческое существование?

    Отказ от самобытности является отказом от возможности называться и быть великой нацией, отказом от самого себя, предательством себя и продажей первородности, то есть того предназначения, которому должна служить каждая нация в этом разнообразном мире.

    Отказ от самобытности - это появление еще одного живого народного трупа, смоковницы, не приносящей положенного ей Богом плода. Это духовная смерть, смерть, с которой прекращается возможность для нации быть творцом своей жизни. Происходит превращение ее в биологический организм, со временем неизбежно становящийся удобрением для великих наций, не отказывающихся от дара творческой самобытности.

    Наша современность расхолаживает, раскаляет (в противоположность закалке), расслабляет и пытается убедить в ненужности сопротивления течению дел. Зарабатывай и отдыхай, пей и веселись - вот ее лозунг!

    "Новгородцы, по замечанию Костомарова, пропили свою республику. Афиняне проели свою. Едва ли не от той же причины пала величайшая из республик - Римская. Демократия начинает с требования свободы, равенства, братства, кончает же криком: хлеба и зрелищ! А там хоть трава не расти!". (Меньшиков М.О. Письма к ближним. СПб., 1910. С. 659.)

    В этом нет ничего, что должно относиться к человеческой личности. Человек - это творец, раскрывающий в своей жизни дар Божий. Демократический идеал потребляющего человека выглядит мерзко и склоняется скорее к идеалу животного, а не богоподобного создания, каковым является человек. Человек же с большой буквы - это творец, в отличие от человека толпы, человека идеала демократически-мелочного и к творчеству не способного...

    Территория России сокращается, чахнут ее силы. А почему? Не потому ли, что по свержении Монархии и разрушении Российской империи мы стали инертны и сами готовы сузить размеры своего влияния в стране и мире? Пока были Государи, которые вдохновляли, а порою и просто заставляли нацию энергично бороться за свое существование, Империя росла и крепла, могла защищать свою Веру и братьев по крови.

    Не потому ли теперь Бог не дает нам сил, необходимых для широкого Возрождения Отечества, что не желает вливать драгоценное вино творчества и энергии в саморвущиеся мехи? Зачем давать дары тем, кто не ценит их и готов закопать в землю и имеющиеся уже таланты?