Горохова Евгения Юрьевна. Национальная политика Российской Федерации в 1991-2000 гг.: концептуальные основы, направления, механизмы реализации. Дополненное издание. – М.: Эдитус, 2020. – 370 с.
Глава 1. Исторические предпосылки реализации национальной политики Российской Федерации
1.1. Национальная политика первых лет Советской власти: институты, концепции, термины
Значимой особенностью национальной политики России 1990-х гг. является то, что она во многом строилась на отрицании системы регулирования межнациональных отношений, сложившихся в советский период отечественной истории. Реформы были направлены на кардинальное переустройство данной сферы, тем не менее, продолжали существовать и привычные установки национальной политики советского времени. Новые и старые нормы действовали одновременно, что нередко вносило хаос в политическую жизнь общества. Таким образом, рассмотрение истории развития советской национальной политики и ее основных установок, часть которых формировалось еще в первые годы советской власти, проливает свет на специфику развития сферы межнациональных отношений в постсоветской России. В ряде случаев полезным для задач настоящего исследования может оказаться сравнительный анализ механизмов реализации национальной политики, сложившихся на переломных этапах отечественной истории – в годы становления советской власти и на этапе формирования постсоветской государственности, поскольку во многих отношениях эти эпохи обладали чертами типологического сходства.
Говоря о концептуальных основах национальной политики большевиков, нужно отметить, что к моменту прихода к власти лидеры партии опирались на ряд идейных установок, сформулированных в предреволюционный период. Самой ранней из значимых работ по данной теме была статья И.В. Сталина «Как понимает социал-демократия национальный вопрос» (сентябрь 1904 г.), в которой проводилась идея о ликвидации в будущем национальных различий[1]. Как отмечает Е.Н. Трофимов, данные идеи были близки взглядам, которые в то время разделял В.И. Ленин[2]. Позже, в 1913 г. вышла одна из наиболее известных работ И.В. Сталина – «Марксизм и национальный вопрос». В ней подвергалась критике выдвинутая австрийскими социал-демократами концепция национально-культурной автономии (в качестве альтернативы предлагалась областная автономия). Было сформулировано понятие «нации», которое впоследствии послужило основой для определения ключевых понятий в рамках советской национальной политики[3]. В том же году увидела свет работа В.И. Ленина «Тезисы по национальному вопросу», в которой подчеркивалось, что все нации России, кроме великороссов, угнетены[4]. Предлагалось дать всем нациям возможность образовывать отдельное государство, либо выбрать, в составе какого государства они желают находиться. Для пожелавших остаться в составе государства предполагалась возможность широкого самоуправления. Спустя год тезисы работы были скорректированы, в статье «О «национализме»» В.И. Ленин заявил о нецелесообразности постановки вопроса со стороны пролетариата той или иной нации об отделении от крупного государства, несмотря на обязательное условие равноправия наций и их потенциальную возможность требовать такого отделения[5].
Таким образом, в дореволюционные годы был сформирован ряд идей, которые составили основу концепции национальной политики большевиков, тем не менее к 1917 г. партия не располагала развернутой программой по национальному вопросу, делая упор на классовый принцип при анализе политических процессов и считая, что мировая пролетарская революция вскоре отодвинет на задний план национальные размежевания. Идеи большевиков в сфере национального вопроса корректировались теми условиями, в которых они реально претворялись в жизнь. Как отмечают В.А. Тишков и Т.Ю. Красовицкая, лидеры большевиков, являвшиеся поборниками унитаризма, стали активно продвигать идею федерализма и создания автономных национальных республик не ранее весны 1919 г. с целью использовать «шанс спасения режима» и привлечь на свою сторону элиты нерусских народов[6]. Отметим, что необходимость привлечь на свою сторону нерусские народы окраин, вероятнее всего, была осознана большевиками задолго до этого, а фактической основой федерализма стало постепенное разрушение связей между регионами Российской империи в годы Первой мировой войны, особенно усилившееся после падения монархии[7]. На фоне ослабления центральной власти заявляли о себе многочисленные самопровозглашенные структуры на местах[8]. Провозглашение большевиками «Декларации прав народов России» от 2 (15) ноября 1917 г., в которой было заявлено о «раскрепощении», «освобождении», «праве народов России на свободное самоопределение», способствовало стремительным политическим переменам в регионах (там, где документ стал известен)[9]. Декларация в совокупности с процессами регионализации способствовала развитию движений, боровшихся за национальную самостоятельность народов России[10].
В.П. Булдаков отмечает, что на момент захвата власти большевиками почва для национальных конфликтов на местах была подготовлена объективными причинами и процессами. Исследователь называет среди них «уплотнение социально-информационного пространства», то есть демографический бум второй половины XIX в., масштабные миграционные процессы в ходе Первой мировой войны и после нее, стремительное развитие печати[11]. Сыграли свою роль и предубеждения отдельных народов, сложившиеся в Российской империи, их негативное отношение друг к другу. В целом к моменту революции на территории Российской империи имел место высокий уровень этнически окрашенной социальной агрессивности. Противоборство большевиков и антибольшевистских сил зачастую имело этническую окраску[12]. Вместе с тем, несмотря на большое количество межэтнических столкновений, нет, на наш взгляд, оснований утверждать, что «в постимперском хаосе только насилие могло консолидировать во имя общей идеи», а национальные лидеры «шли на сотрудничество с большевиками либо оставаясь в плену иллюзий о самоопределении, либо из-за страха перед репрессиями»[13]. В действительности, насилие, которое безусловно было в арсенале большевиков, стремившихся собрать расколотую на части страну, само по себе не было способно консолидировать, сплотить многонациональное население.
Успех большевиков, по нашему мнению, следует искать не в «тотальной войне», как называет способ управления общественной жизнью в советском государстве американский исследователь П. Холквист[14], а в их деятельном преобразовании социальной сферы, эффектных политических лозунгах, в успешной агитационной работе.
Как справедливо отмечает Т.Ю. Красовицкая, риторика большевиков звучала особенно привлекательно на фоне политических заявлений белых о великодержавной целокупной России, русском национальном деле, об учреждении органов власти в национальных автономиях, «как это было в английских колониях»[15]. «Белые» воспринимали национальные движения по большей части как просоветские, пробольшевистские и боролись с ними, отвергая идею самоопределения народов и затрудняя создание культурно-национальных автономий[16]. Большевики, напротив, всячески способствовали самодеятельности многочисленных национальных организаций, что обеспечивало им поддержку народов окраин. Даже при разгоне Учредительного собрания в январе 1918 г. большевики отнеслись к депутатам избирательно, поддерживая лидеров от национальностей[17].
Как отмечает американский исследователь
Т. Мартин, успешная пропаганда в сфере национальной политики лидеров большевистской партии базировалась на трех основных посылах:
1. Самоопределение наций должно было стать оружием против призыва господствующего класса к национализму.
2.Национальное сознание – это фаза развития, через которую должны пройтивсе народы на пути к интернационализму.
3. Нерусский национализм был ответом на царское угнетение и не был столь вреден для советского строительства как национализм (шовинизм) русских[18].
Наглядным воплощением в жизнь лозунгов национальной политики большевиков явилось создание Народного комиссариата по делам национальностей (далее – Наркомнац), который с первых дней своего существования активно включился в работу.
Не вполне справедливым представляется мнение В.П. Булдакова, полагающего, что Наркомнац занимался лишь продвижением большевизма на местах любыми средствами, прикрываясь благими лозунгами о помощи народам России[19]. Безусловно, внимание лидеров партии сосредотачивалось на территориях, где требовалось дать отпор сепаратизму. Но Наркомнац был занят не только агитацией и пропагандой. Прежде всего, эта структура стала интеллектуальным центром по выработке и апробации новых методов управления, определения компетенций центра и периферии, площадкой, где происходило общение лидеров большевизма и представителей народов окраин. Кроме того, Наркомнац на местах оказывал многообразную социальную и культурную помощь населению. Разъяснительная работа и реальная помощь населению были тесно связаны и осуществлялись часто одними и теми же сотрудниками.
Наркомнац активно занимался вопросами административно-территориального деления страны, образования национальных республик и областей и объединения их в союз. Кроме того, он являлся проводником политики коренизации. Смысл политики заключался в том, чтобы сделать советскую власть ближе и понятнее на местах, сделать ее «коренной», а не навязываемой центром. Политика была нацелена на вовлечение представителей всех национальностей в состав руководящего аппарата, интеллигенции, рабочего класса. Поддерживающие политику большевиков национальные лидеры получали шанс занять посты руководителей и ответственных работников автономий и общероссийских структур[20].
Как справедливо отмечает А.И. Вдовин, коренизация являлась уступкой «националам» со стороны лидеров партии. Она вела не только к повышению культурного уровня коренного населения, но и к оформлению местных элит, стремящихся к расширению своей самостоятельности, а в некоторых случаях – реализации сепаратистских устремлений[21]. По словам Т. Мартина, партия большевиков стала «авангардом нерусского национализма», который продвигался и поощрялся на местах[22].
***
Поскольку ведомство, созданное специально для реализации государственной национальной политики, сыграло в первые годы Советской власти чрезвычайно большую роль в регулировании межнациональных отношений, на анализе его структуры и деятельности нужно остановиться подробнее. Народный комиссариат по делам национальностей был создан на II Всероссийском съезде Советов в составе рабочего и крестьянского правительства – Совета Народных Комиссаров[23] и просуществовал с октября 1917 по апрель 1924 гг.
Цели, задачи и функции Наркомнаца были отражены в ряде основополагающих документов, первым из которых стал его отчет за период с 1 ноября 1917 по 20 июня 1918 гг. В документе говорилось, что Наркомнац является учреждением, «призванным к строительству мирного сожительства разноязычных и разноплеменных национальностей, населяющих территорию бывшей российской империи». Его основные задачи состояли в том, чтобы направлять, контролировать и объединять деятельность национальных комиссариатов, служить посредником между ними и органами советской власти, собирать материал по национальным движениям внутри и вне советской территории, проводить в жизнь те основы российской конституции, которые затрагивали отличавшиеся экономическим укладом и бытом области[24]. В дальнейшем задачи Наркомнаца уточнялись и дополнялись[25].
Осуществление задач Наркомнаца не ограничивалось рамками РСФСР, распространялось на советские республики за ее пределами: советская власть поощряла объединительные тенденции среди народов, проживавших на территории бывшей Российской империи. Характерной чертой идеологии, на которую опирался Наркомнац, был ее революционный характер. В документах, касающихся деятельности ведомства, отсутствует какое-либо упоминание о предшествующей истории Российского государства и его народов, они учитывают лишь «опыт советского строительства в национально-территориальных образованиях»[26].
Структура ведомства была призвана учесть многонациональный состав населения бывшей Российской империи. В разное время в Наркомнац входило от 17 до 20 национальных отделов и комиссариатов, занимавшихся широким спектром социально-экономических проблем народов Советского государства[27]. С самого начала существования Наркомнац вел работу по организации сети подразделений на местах (в первый год работы Наркомнаца их насчитывалось более 100)[28]. В задачу им вменялась активная работа с населением, в том числе, «проведение в жизнь мероприятий советской власти», «осведомление» населения о мероприятиях центральной власти, обеспечение населения информационными материалами[29]. Из отчетов отделов на местах следует, что в тяжелые и голодные годы гражданской войны губернские отделы национальностей занимались оказанием посильной помощи населению[30]. Например, Петроградский губотнац в 1921-1922 гг. всецело посвящал себя работе с беженцами: устраивал детей в интернаты, а взрослых – на фабрики, не получая никаких денежных средств из центра, занимался самостоятельным изысканием пропитания для беженцев. В отчете рассказывается, как губотнац занимался организацией нескольких новых детских домов для трехсот еврейских детей-сирот, прибывших из-за погромов с Украины и не говорящих по-русски, как просил местных крестьян помочь продуктами голодающим[31]. Этот же отдел занимался спасением местных школ, упрашивал сельскохозяйственные колонии взять по одной школе на собственное обеспечение. Кроме того, он организовывал для крестьян (эстонцев и латышей) краткосрочные курсы по сельскохозяйственным вопросам, а также принимал неиссякаемый поток «оптантов» (в основном, эстонцев) – то есть тех, кто подал обращение о приеме в подданство РСФСР (16 тысяч обращений за 1921-1922 гг.). Сообщается, что в данном губотнаце работало 25 сотрудников, которые при полном отсутствии средств самоотверженно решали местные проблемы, насколько это было возможно в тех условиях[32].
Начиная с 1920 г. тенденция к увеличению количества отделов на местах сменилась на противоположную – к их сокращению, ликвидации, в связи с передачей их функций уполномоченным в составе президиумов губернских и областных исполкомов, президиумам ЦИКов автономных республик[33]. Наркомнац возражал против ликвидации только тех отделов, которые были образованы в губерниях с многонациональным составом населения[34].
Что касается основных направлений деятельности Наркомнаца, то из отчетов ведомства следует, что они менялись в соответствии с нуждами и потребностями конкретного периода. Постепенно большая часть культурно-просветительной работы была отдана в ведение Наркомпроса, а работа с беженцами передана в созданную Центральную коллегию по делам пленных и беженцев в составе Наркомвоендел[35] (национальные отделы на местах продолжали заниматься беженцами и позднее).
С начала 1920-х гг. основным направлением работы Наркомнаца стало национальное строительство – образование в составе РСФСР новых автономий, определение границ национально-территориальных образований. Были и другие направления работы ведомства: рассмотрение вопросов о взаимоотношениях автономных республик с РСФСР, разрешение вопросов местных отделов, удовлетворение различных нужд республик. Смягчая, насколько и где это было возможно, социально-экономические проблемы, Наркомнац притуплял и межнациональное напряжение[36]. К числу основных направлений деятельности Наркомнаца относилось также решение национальных проблем в армии; решение проблем вымирающих народов Севера, их спасения и поддержки; проведение значительной работы по подготовке национальных кадров, обучению детей окраин, развитию культуры.
В целом, работа Наркомнаца дала заметный результат. Обоснованным выглядит мнение руководителя Министерства по делам федерации и национальностей в 1995-2000 г. В.А. Михайлова, который дал положительную оценку деятельности Наркомнаца, несмотря на «серьезные минусы и трагические ошибки» политики того периода. Принимая в расчет экономические реалии 1990-х гг., в рамках которых действовало Министерство по делам федерации и национальностей, В.А. Михайлов писал: «Сегодня можно только позавидовать тому, что в тот период при Наркомнаце был развернут ряд учебных, научных и культурно-просветительских учреждений: Коммунис-тический университет трудящихся Востока, Коммунистический университет национальных меньшинств Запада, Институт востоковедения, несколько издательств»[37].
И все же трудностей было немало. Из сохранившихся материалов следует, что главной проблемой оставалось материальное обеспечение Наркомнаца. На чистом энтузиазме работали отделы на местах. Не лучше обстояли дела и в центре. Тем не менее по мере своего становления Наркомнац креп, становился более централизованной, авторитетной и влиятельной структурой. Несмотря на это, в первой половине 1920-х гг. нарокомат был упразднен. Решение было связано с образованием Союзного государства и союзных органов власти, которым, в частности, были переданы функции в сфере национальной политики.
В 1923 г. Наркомнац был официально ликвидирован, а 9 апреля 1924 г. – окончательно прекратил свою работу. Одновременно с этим создавался Совет Национальностей ЦИК СССР (одна из двух палат ЦИК), которому Наркомнац передавал все свои дела. Как сообщалось в последнем номере журнала «Жизнь национальностей», представители народов, вместо совещательного голоса в органах управления, получили право решающего голоса в органах верховной власти[38]. На сессиях рассматривались вопросы о бюджетных правах союза и республик, о внутренней торговле, национальные меньшинства вовлекались в экономическую и социально-культурную деятельность.
Совет национальностей издавал два журнала «Революция и национальности», «Революция и письменность» в которых освещались различные аспекты жизни народов Союза. Выходил альманах народов СССР «Советская страна»[39].
В 1924 г. ВЦИК создал при своем Президиуме Отдел национальностей[40]. В его рамках действовали отделения крупных национальных меньшинств и представительства автономных республик и областей. Последние содержались за счет самих автономий. Как отмечает В.А. Тишков, Отдел национальностей ВЦИК и Совет национальностей ЦИК СССР имели в целом меньшие полномочия, чем Наркомнац[41].
Функции национальных подразделений Наркомнаца на местах перешли к уполномоченным в составе президиумов губернских и областных исполкомов, к президиумам ЦИКов автономных республик[42]. В целом исследователи отмечают, что на местах в 1920-е гг. сложился достаточно пестрый набор органов, реализовывавших национальную политику. К их числу относились отделения Наркомнаца (с 1924 г. их заменили уполномоченные в составе президиумов губернских и областных исполкомов), отделения Наркомпроса на местах, национальные секции ЦК РКП(б), Советы[43].
***
Говоря о концептуальных основах национальной политики первых лет Советской власти, нужно прежде всего остановиться на вопросе о понятиях, использовавшихся в ходе реализации данной политики. Нельзя не отметить, что терминология национального вопроса отражала формирование гражданского общества, стремление к всеобщему равенству трудящихся на основе равного распределения материальных благ и равного доступа к духовным благам, то есть, отмену каких бы то ни было привилегий, статусов, рангов, которые так или иначе могли обеспечить отдельному гражданину или отдельному народу приоритетное положение в распределительных системах. На фоне отмены частной собственности, в том числе, и на землю, любых ограничений, связанных с передвижением граждан и народов (черты оседлости, паспортов), в сфере национального вопроса зазвучали такие понятия как «братство народов», «мирное сожительство национальностей», «всеобщее соглашательство наций», «сотрудничество национальностей» и другие. Советская власть признавала наличие разнообразия в национальной жизни государства: право на существование многих национальных культур, языков, многих народов с собственным прошлым и собственным политическим развитием.
В первых советских документах употреблялcя ряд терминов, относившихся к сфере межнациональных отношений: «народ», «нация», «национальность», «народность», «национальное меньшинство», «этнографическая группа», «племя». Понятие «народ» могло употребляться для обозначения разных по масштабу общностей: общности в границах государства (народ РСФСР), общности в границах составной части федерации (народ региона) и отдельной национальности (например, русский народ). Такие варианты употребления понятия не являлись взаимоисключающими.
Определение нации было дано И.В. Сталиным в статье «Марксизм и национальный вопрос», написанной в конце 1912 – в 1913 гг.: нация понималась как исторически сложившаяся устойчивая совокупность людей, возникшая на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры. «Только наличие всех признаков взятых вместе, дает нам нацию», – говорилось встатье[44].
Из статей В.И. Ленина следует, что он вкладывал в понятие «нация» социальное содержание[45]. Кроме того, он различал «большие нации» и «малые нации», подразумевая под последними в большинстве случаев национальные меньшинства, а также различал угнетающие и угнетенные нации[46]. Что касается официальных документов, термин «нации» впервые фигурирует в «Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа» (январь 1918 г.), термин «угнетенные нации» появляется в резолюции VIII съезда РКП (б) (март 1919 г.), затем в резолюции VII Всероссийского Съезда Советов «Об угнетенных нациях» (декабрь 1919 г.).
К термину «нация» примыкает термин «национальность» – один из ключевых терминов первых лет советской власти.
Необходимо отметить, что, несмотря на смысловые различия, в официальных документах данные термины были взаимозаменяемы[47]. Первое не вполне отчетливое определение понятия «национальность» можно найти в упомянутой выше статье Сталина «Марксизм и национальный вопрос». Здесь под национальностью понималась любая общность людей, подпадавшая под понятие «народ», в том числе, еще не оформившаяся в нацию как институт со строгим перечнем признаков[48]. Согласно этой точке зрения, любая общность-«народ» могла называться национальностью, но не любая национальность могла считаться нацией. Тем не менее, в работах Сталина 1917 г. («Об отмене национальных ограничений», «Контрреволюция и народы России) понятия «нации», «национальности», «народы России» использованы как тождественные. В основных статьях В.И. Ленина, посвященных национальному вопросу – «Критические заметки по национальному вопросу» (1913), «Тезисы по национальному вопросу» (1913), «Социалистическая революция и право наций на самоопределение» (1916), «К вопросу о национальностях или об «автономизации» (1922) – термины «нации», «национальности», «народы» также фактически тождественны, оттенки смысла неразличимы. Можно сделать вывод о том, что понятие «национальность» было многозначным, обозначало любую общность граждан (как крупную нацию, так и малую народность), объединенных между собой по политическим, культурным, историческим, генетическим основаниям. В отдельных случаях данное понятие могло употребляться для обозначения общности, стоящей на пути превращения в нацию и не обладающей одним или несколькими признаками нации или необходимой для нации степенью внутренней консолидации. Кроме того, сама принадлежность к определенной нации называлась национальностью: в этом смысле термин «национальность» употреблялся повсеместно, и в статьях, и в документах (в Конституциях, решении VIII съезда партии и т.д.), а затем и в первой Большой Советской Энциклопедии[49].
Малочисленная общность граждан, подпадающая под понятие «народ», определялась также понятиями «народность», «национальное меньшинство», «этнографическая группа», «племя».
Термин «народность» использовался И.В. Сталиным для обозначения малочисленной общности людей, не развившейся в отдельную нацию («народности Кавказа»)[50]. Народность не могла соответствовать нации ни по количественным характеристикам (численность), ни по качественным (уровень развития культуры, экономики, социальной консолидации и др.). Понятие «народности», или «малые народности», «туземные народности», широко использовалось в официальных документах советского правительства: например, в Декрете ВЦИК от 2 февраля 1925 г. «Об утверждении Положения о Комитете содействия народностям северных окраин при Президиуме Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета», Декрете ВЦИК от 23 февраля 1925 г. «О местных комитетах содействия народностям северных окраин». В документах, регламентирующих задачи Наркомнаца для определения малочисленных общностей использовалось также понятие «племена»[51]. В первых советских конституциях, декларациях, некоторых других документах (например, в «Союзном договоре между РСФСР и Хорезмийской Советской Народной Республикой»[52]) применялись термины «национальное меньшинство» и/или «этнографическая группа», тождественные по значению понятию «народность». Употребление данных терминов в документах закрепляло статус малочисленных общностей как особых общественных групп и подразумевало, что государство гарантирует им определенный набор прав, которые позволят этим общностям продолжать свое существование, не подвергаясь ассимиляции, слиянию с многочисленными народами.
Сформировавшаяся в рамках официального словоупотребления терминология была нацелена на то, чтобы фиксировать принадлежность каждого гражданина Советского государства одновременно к нескольким общностям, каждая из которых характеризовалась наличием определенного набора прав и обязанностей. Самая крупная из этих общностей определялась понятием «трудящийся и эксплуатируемый народ» или «трудовой народ России». Каждый гражданин входил одновременно и в совокупность под названием «трудящийся и эксплуатируемый народ», и в одну из совокупностей под названием «нация», «народность», «национальное меньшинство» и др. Таким образом, отдельный человек был связан в рамках этнонациональной политики как с населением всей страны, так и с некой более или менее многочисленной этнической группой. Как представитель своей группы, он получал соответствующие права: право обучения на родном языке в школе, право свободного пользования родным языком на съездах, в суде, управлении и общественной жизни и др. Защита со стороны государства предполагала учет его интересов как представителя определенной этнической группы и предотвращало исчезновение, растворение национального меньшинства в более крупной нации. Актуализация понятия национальности и пристальное внимание к национальным культурам подчеркивала на государственном уровне значимость культурной памяти народов, социализации в рамках своего народа, связи народа и его этнической территории. Кроме того, с введением понятий «нация», «национальность» как объективных реальностей создавалась основа для пропорционального представительства национальных групп во власти – идеи, лишь частично реализованной советской властью.
Можно отметить, что для каждого гражданина устанавливалась в государстве иерархия норм, прав и обязанностей, интересов, ценностей: нормам государственного уровня подчинялись интересы отдельных наций, национальностей, народностей, локальные, местные нормы. Постулировалось, что интересы отдельного человека должны быть подчинены интересам коллектива: личное благо индивида в условиях послевоенной разрухи напрямую зависело от коллективных усилий по восстановлению страны и конкретных регионов. В случае конфликта интересов индивида и коллектива, отдельный человек, должен был быть готов пожертвовать своими интересами[53]. Подобные установки напрямую отражались на основных постулатах национальной политики. При сохранении и развитии местных языков, исторических традиций, интересы отдельных народов не должны были вступать в противоречие с общегосударственными и общенародными задачами. В то же время в понятийном аппарате этнонациональной политики указанного периода отражен учет интересов малых групп, национальных меньшинств. Приоритет интересов трудового интернационального большинства при учете прав национальных меньшинств являлся основой этнонациональной политики первого десятилетия советской власти.
Стремление к разделению понятий в рамках этнонациональной политики говорило о том, что на государственном уровне признавалось и уважалось существование национальных различий и особенностей общностей. В то же время все общности были объединены понятием «трудовой народ», которое подразумевало интернациональное единство всех людей, объединенных трудом и единым понятием социальной справедливости в рамках государства.
1.2. Эволюция советской национальной политики в 1920-1980-е гг.
Ко времени ликвидации Наркомнаца 30 из 185 наций и народностей (такое количество было зафиксировано по переписи 1926 г.) обрели государственность в той или иной форме. С целью формирования единого народно-хозяйственного и политического организма большевики последовательно укрепляли механизм подчинения автономий и административно-территориальных единиц союзному центру. Это осуществлялось одновременно с задачей выравнивания уровней социально-экономического и культурного развития регионов. По мнению А.И. Вдовина, иерархический федерализм, оформившийся в начале 1920-х гг. объяснялся именно таким фактическим неравенством. Поскольку распределение средств между регионами осуществлялось по правилу «больше тому, кто слабее», низшее положение в иерархии указывало на большие по сравнению с другими регионами потребности в государственной помощи[54]. Таким образом, нет оснований утверждать, что неравенство административно-территориальных единиц и статуса народов (нации, народности) в СССР приводило к дискриминации стоящих на нижней ступени иерархии. Скорее наоборот, развитие последних осуществлялось за счет стоящих выше в иерархии статусов.
Национально-государственное строительство начала 1920-х гг. продолжилось преобразованиями на разных уровнях административно-территориального деления. Большое значение для межнациональных отношений имело создание не только крупных, но и миниатюрных автономий: национальных районов, волостей, сельсоветов, к управлению которыми привлекалось коренное население. Среди ученых нет единодушия в оценке последствий такого деления. В частности, В.Ю. Зорин оценивает опыт создания таких административно-территориальных единиц негативно, говоря, что они порождали национальный эгоизм, этническую замкнутость и были экономически неэффективными[55]. А.И. Вдовин, напротив, полагает, что такое деление, ставившее целью самоорганизацию народов, в том числе малочисленных, а также вовлечение местного населения в советское строительство, помогало выявить возможности экономического, политического, культурного развития каждого народа, учесть национальный фактор при определении административных границ. Положительную роль играло и то, что местные органы власти получили значительные права в решении проблем местного значения. Автономные единицы сохраняли свои права в условиях преобразований административно-территориального деления[56].
Масштабные преобразования осуществлялись не только в сфере государственного строительства. Не меньшее значение имело претворение в жизнь новых идеологических постулатов, касающихся сферы межнациональных отношений. В первую очередь в этой связи стоит сказать о борьбе с великорусским шовинизмом. Официальная идеология до конца 1920-х гг. исходила из тотального осуждения дореволюционной истории страны. Русские именовались эксплуататорами, колонизаторами, угнетателями других народов. Как отмечает Т. Мартин, в отношении русских до 1927 г. существовал ряд дискриминирующих мер, таких, как ограничения внутренней миграции (притока славянских переселенцев на окраины), изгнание славянских сельских поселенцев в качестве меры деколонизации, борьба против ассимиляции, в том числе добровольной[57].
Напротив, за пределами русских областей национальная политика до конца 1920-х гг. была сравнительно корректной и взвешенной[58]. В Обращении СНК «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока» от 20 ноября 1917 г. звучало обещание сохранить традиционные верования: «Отныне ваши верования и обычаи, ваши национальные и культурные учреждения объявляются свободными и неприкосновенными»[59]. В январе 1918 г. был создан Комиссариат по делам мусульман внутренней России (в апреле переименованный в Центральный мусульманский комитет), с помощью которого большевики стали бороться с некоммунистическими мусульманскими организациями. Часть мусульманского духовенства, считая, что нормы советской жизни не противоречат исламу и шариату, вплоть до середины – конца 1920-х гг. поддерживала советскую власть, ревкомы, трудовую школу[60]. Сохранялись земли мусульманского духовенства, мечети и их имущество[61], мусульманские учебные заведения. До середины 1920-х гг. на Северном Кавказе в большинстве республик сохранялись суды адата и шариата, действовавшие на основе местных обычаев и религиозного права.
Антирелигиозная деятельность большевиков стала набирать силу во второй половине 1920-х гг.[62] В 1926 г. состоялось первое совещание в ЦК ВКП (б) по антирелигиозной тематике, по итогам которого была принята резолюция о специфике антирелигиозной пропаганды среди верующих разных конфессий[63]. К 1927 г. почти повсеместно под запрет попало шариатское правосудие. В конце 1920-х ужесточилась политика в отношении мусульман, что вызвало серию восстаний на почве требований о сохранении мусульманских школ и шариатских судов[64]. Что касается отношений большевиков и православной церкви, то, как отмечалось выше, по мнению М.И. Одинцова изначально политика большевиков не была антицерковной и антирелигиозной, она предусматривала построение светского государства[65]. В числе первых нормативных актов, регулировавших религиозную деятельность в 1920-е гг., был Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви 1918 г., в соответствии с которым церковь лишалась прежнего статуса и собственности, тем не менее религия не подпадала под тотальный запрет: в частности, подтверждалась свобода совести, право обучать и обучаться религии частным образом, а здания и предметы, предназначенные для богослужебных целей, передавались в бесплатное пользование религиозных обществ[66]. Конституция РСФСР 1918 г. (ее положения подтвердила Конституция РСФСР 1925 г.) провозглашала отделение церкви от государства, а школы от церкви, но при этом предусматривала свободу религиозной (как и антирелигиозной) пропаганды. Несмотря на носившие явно антирелигиозный характер кампании по вскрытию святых мощей (1918 – 1920-е гг.) и по изъятию церковных ценностей (1921 - 1922 гг.), в целом политика по регулированию религиозной деятельности не носила тотально запретительного характера. В частности, в первое десятилетие советской власти в резолюциях и стенограммах съездов партии многократно говорилось о недопустимости оскорбления чувств верующих при борьбе с церковными и религиозными учреждениями.Подвергались осуждению многочисленные примеры попрания религиозных святынь[67]. Перелом в государственной политике произошел в партийной элите к середине – концу 1920-х гг. Не стоит забывать и том, что антицерковные меры принимались в контексте политической борьбы в ходе становления советского государства: Церковь являлась массовой организацией, приходы были во всех деревнях, что делало ее значительной (потенциально контрреволюционной, по мнению большевиков) силой[68].
Важной особенностью советской национальной политики 1920-х гг. являлось то, что она была гибкой, менялась в соответствии с потребностями момента, формировалась в ходе столкновения идей, взглядов и концепций[69]. Реализация национальной политики в 1920-е гг. зачастую разворачивалась в обстановке массового энтузиазма. В.Г. Чеботарева описывает воодушевление, с которым сторонники большевиков из числа разных национальностей восприняли возможности, предоставляемые им советской властью. Несмотря на тяжелые условия, по всей стране проходили национальные конференции и съезды, на которых обсуждались программы политического устройства, избирались полномочные делегации для решения вопросов самоопределения в правительстве РСФСР[70]. Одновременно шло стремительное развитие социальной инфраструктуры страны. Именно последнее, то есть массовая организация клубов, читален, библиотек, курсов, школ, ораторских кружков, театров, больниц, пунктов помощи беженцам и др., позволило вовлечь огромное число энтузиастов в пропагандистскую деятельность большевиков, общая идея которой – идея дружбы, братства, единения в борьбе за справедливое распределение благ в государстве – перетекала и в национальную политику.
Таким образом, первое десятилетие советской власти знаменовалось рождением большого количества полезных инициатив в области межнациональных отношений, что внесло свой вклад в развитие государства.
К концу 1920-х гг. национальная политика партии стала заметно меняться: наметилась тенденция к сужению прав национальных республик и автономных образований, ограничению их культурно-национальной сферой. Стал активнее осуждаться местный национализм. Как отмечает Т. Мартин, пропаганда «коренизации» была приостановлена, хотя продвижение коренных кадров при приеме в учебные заведения и на работу продолжалось[71]. Также продолжали развиваться и этнические культуры благодаря поощрению национальной прессы, библиотечного дела, культмассовых учреждений, развитию национального творчества.
Еще в начале 1930-х гг. на высшем уровне был поднят вопрос об обязательности изучения русского языка всеми гражданами страны. Активно и повсеместно внедрялось двуязычие: русский язык стал официальным языком всех правительственных, промышленных, образовательных учреждений на нерусских территориях. Была прекращена разработка вопроса о латинизации русского алфавита, алфавитов народов СССР. Начался перевод письменности народов СССР на кириллицу. С начала 1938 г. был запущен процесс по преобразованию национальных школ в советские школы обычного типа, ликвидировались национальные отделения в школах, педучилищах и институтах. 13 марта 1938 г. вышло постановление СНК СССР, ЦК ВКП (б) «Об обязательном изучении русского языка в школах национальных республик и областей». В документе подчеркивалось, что в школах автономных республик русский язык должен являться предметом изучения, а не языком преподавания, и что статус родного языка не ставится под сомнение.
Заметно улучшилось отношение к русскому народу. Широкое распространение получили сказанные в середине 1930-х гг. слова Сталина о том, что «русский народ в прошлом собирал другие народы. К такому же собирательству он приступил и сейчас»[72]. Несмотря на повышение статуса русских по отношению к другим народам Союза и приоритетное положение русского языка во всех национальных республиках, стоит подчеркнуть, что искоренения национального, этнического при этом не происходило. В этой связи спорным выглядит утверждение Д.А. Аманжоловой о том, что «массовый террор» «форсировал унификацию на основе русификации»[73]: никаких насильственных акций при распространении русского языка как официального языка межнационального общения и предмета изучения не проводилось, а количество его часов в школах автономных республик даже снизилось[74]. Просьбы республик о более раннем (до третьего класса) изучении русского языка отвергались.
В 1930-е гг. произошли значительные изменения на уровне государственной идеологии. Был фактически снят вопрос о подготовке мировой революции, внимание партии обратилось внутрь страны. С этого времени можно говорить о постепенном возрождении таких ценностей как «Родина», «Отечество», «история государства», «достижения прошлого», формировании основ советского патриотического воспитания населения страны. С середины 1930-х гг. стали привлекать к работе историков, которых раньше отвергали как «великорусских националистов» (С.В. Бахрушин, Ю.В. Готье, Б.Д. Греков, В.И. Пичета, Е.В. Тарле)[75]. В 1937 г. появился первый официально утвержденный учебник отечественной истории, в котором закладывались основы патриотического воспитания населения, звучала идея преемственности традиций[76]. Победа социализма ставилась в ряд с другими достижениями Российского государств. Активными темпами шла духовная мобилизация населения на защиту Родины: пропагандировались достижения выдающихся личностей прошлого, отмечались даты исторических побед, популяризировалось творчество русских художников, поэтов, писателей, композиторов, реставрировались памятники. Пропагандировалась дружба народов, утверждалось, что эта дружба существует много веков благодаря русскому народу. Стоит подчеркнуть, что многие исследователи критически оценивают этот лозунг. К примеру, Т. Мартин называет дружбу народов мнимым конструктом, «сверхнациональной мнимой общностью»[77]. Тем не менее, дружба народов в СССР действительно существовала не только в прессе и на радио: успешно работали тысячи многонациональных коллективов, разворачивались масштабные многонациональные стройки, в школе изучали произведения поэтов и писателей разных национальностей. Дружба народов проявилась и позднее, в годы Великой Отечественной войны. Вместе с тем государственная идеология стремилась занять место религии, тщательно вытесняемой из жизни общества, чему способствовали набравшие в начале – середине 1930-х гг. размах репрессивные меры в отношении всех конфессий.
Как отмечает А.И. Вдовин, заявление Сталина о том, что в СССР входит около 60 народов, хотя по переписи их было в три раза больше, говорило о попытке сместить акцент с интересов и проблем национальных меньшинств на интересы большинства и многочисленных общностей[78]. Крошечные национальные территории в конце 1930-х гг. были отменены, крупные – упрочились. До 1937 г. продолжали существовать национальные сельсоветы. Что касается структуры органов, осуществлявших национальную политику на местах и в центре, то до конца 1930-х гг. продолжала существовать система, сложившаяся еще в начале 1920-х гг. В частности, сохранялась система представителей автономных республик и областей при Президиуме ВЦИК, институт уполномоченных при региональных органах власти[79]. В начале 1930-х гг. при ЦИКах автономных республик и краевых, областных исполкомах РСФСР вместо уполномоченных стали создаваться комиссии из представителей наиболее крупных меньшинств. В автономиях формировались наркоматы по делам нацменьшинств во главе с членами президиумов ЦИКов[80].
Говоря о социокультурной сфере, следует отметить, что, несмотря на постоянный и всепроникающий идеологический контроль со стороны партии, в этой области были достигнуты значительные успехи. Прежде всего быстрыми темпами осуществлялась ликвидация безграмотности. Как отмечает А.И. Вдовин, общая грамотность населения к концу 1930-х гг. выросла до 81,2% (в автономных республиках и областях достигала 75 – 85%), хотя до революции она составляла не более 27%. К началу 1940-х СССР вышел на первое место в мире по числу учащихся, по темпам и объему подготовки специалистов[81]. Особое внимание при этом уделялось именно национальным меньшинствам: быстрыми темпами росло число их представителей в ВУЗах. В итоге, как отмечает Д.А. Аманжолова, общий удельный вес национальной молодежи на рабфаках соответствовал удельному весу национального населения РСФСР[82], то есть достигалось пропорциональное национальное представительство при подготовке в ВУЗы.
Необходимо отметить и другие достижения в области образования и культуры, такие как создание письменности для 89 народов СССР, выпуск учебной литературы на 13 языках, деятельность государственных театров (еврейского, латышского, цыганского, украинского), треста «Востокфильм», издание 50 национальных газет общим тиражом 10 млн. экземпляров[83].
Со второй половины 1920-х гг. и в 1930-е гг. с целью оказания экономической и культурной помощи малочисленным народам Севера создавались культурные базы – комплексные учреждения в малодоступных районах, где концентрировалось местное население. На таких базах осуществлялись в том числе профессиональная подготовка, клубная работа, театральные постановки, работали учебные мастерские, школы-интернаты, кино и радио, а также ряд вспомогательных хозяйственных и медицинских пунктов[84].
Справедливым представляется мнение о том, что за два первых советских десятилетия произошел «колоссальный прорыв в качестве жизни национальных меньшинств»[85]. Развивались социальное страхование (система поддерживающих пособий, пенсий) и инфраструктура (санатории, дома отдыха, детские сады, ясли, бесплатные образовательные, медицинские, спортивные учреждения, дворцы культуры, клубы, библиотеки, театры и т.д.)[86]. Индустриализация способствовала и увеличению межнациональных контактов, росту количества межнациональных коллективов, развитию сотрудничества.
Немаловажным является и то, что в 1930-е гг. обозначилась тенденция к сглаживанию диспропорций представительства национальностей в структурах власти. С 1932 г. в РСФСР велся ежегодный учет национального состава рабочих и служащих в промышленности, строительстве, совхозах, МТС, государственных и кооперативных учреждениях каждой автономии, с 1934 г. по всему СССР. С 1933 г. в общесоюзных наркоматах и центральных управлениях – ежегодный учет национального состава учащихся всех образовательных учреждений[87]. С 1935 г. национальную принадлежность начали указывать в так называемых справках-объективках – новой форме учета номенклатурных кадров в аппарате ЦК ВКП (б). Во второй половине 1930-х гг. в паспорте появилась графа «национальность».
С началом Великой Отечественной войны обнаружились слабые стороны национальной политики предшествующего периода. По мнению А.И. Вдовина, поражение в начале войны было обусловлено, в том числе слишком поздней реабилитацией роли русского народа в жизни советского государства, запоздалым формированием системы патриотического воспитания населения Союза[88]. Необходимость опоры на патриотические чувства большинства населения обусловила сдвиги в национальной и идеологической политике советской власти. Изменился статус православной церкви в государстве. В лучшую сторону поменялось и отношение к другим конфессиям. Продолжился принятый еще в 1930-е гг. курс на пропаганду патриотизма, дружбы и братства народов, взаимопомощи, солидарности, чувства долга, ответственности, самопожертвования. Пропаганда была необходима для духовной мобилизации населения, но тем не менее важно отметить, что эти ценности существовали в советской действительности не по указке сверху – патриотическая волна шла снизу, в тылу и на фронте проявлялось сплочение людей независимо от национальной принадлежности. Доказательством этому служит добровольное массовое участие населения в войне: у военкоматов выстраивались очереди из желающих попасть на фронт. При этом из добровольцев и призывников формировались как национальные, так и смешанные, многонациональные подразделения. Республики Закавказья отправили на фронт около 2 миллионов граждан, республики Северного Кавказа – около 1,2. Формировались воинские соединения в Казахстане, республиках Средней Азии, автономных республиках РСФСР[89].
Таким же примером солидарности и взаимопомощи было отношение к эвакуированным с прифронтовых регионов. Достаточно сказать о том, что в первые 6 месяцев войны число эвакуированных из Белоруссии, Украины и европейской части России в восточном направлении (Урал, Западная Сибирь, Средняя Азия) превысило 10 миллионов человек, в 1942 г. было эвакуировано еще более полутора миллиона человек. Республики Средней Азии приютили в первые годы войны более трехсот тысяч эвакуированных из Центральной России[90]. Широко распространенным явлением стало усыновление осиротевших в годы войны детей. Росло количество семей с многонациональным составом.
Одной из ведущих тем пропаганды стала преемственность поколений. Широко транслировалось напоминание о героическом прошлом русского народа, была возвращена традиционная форма русской военной одежды, офицерские звания, учреждены Суворовские и Нахимовские училища. Тем не менее, подчеркивалось, что русская нация не является «высшей» или «избранной», советская власть призывала относиться к русскому народу как к старшему брату, оказывающему помощь и поддержку другим народам страны[91]. Как указывается в исследованиях, кампании по прославлению боевых традиций проводились и в отношении других народов Союза, а «нерусские темы» то и дело появлялись на страницах центральной печати[92]. Как отмечают Н.Ф. Бугай и Е.Ю. Зубкова, с апреля 1942 г. по февраль 1943 г. Главное политическое управление РККА направило на фронт около 2,5 тысяч политработников нерусской национальности, выделенных в его распоряжение ЦК компартий союзных республик[93].
Вместе с тем, нельзя умолчать и о дискриминационных мерах по отношению к различным народам в предвоенный период и годы войны. Со второй половины 1930-х гг. руководство страны стало проявлять повышенное внимание к приграничным регионам Советского Союза: из этих регионов осуществлялась высылка жителей определенных национальностей – финнов-ингерманландцев, поляков, немцев, курдов, корейцев, армян, иранцев[94], так как считалось, что эти меры позволят обеспечить безопасность государства в случае нападения на Советский Союз. В конце 1930-х власть проявляла подозрительность к представителям «неблагонадежных народов», их увольняли в запас из Красной армии (в этой связи 4 тысячи военнослужащих было уволено, затем 2 тысячи восстановлено в 1940 г.)[95]. Была проведена кадровая проверка в сфере обороны, предприятий по изготовлению военной техники, конструкторских бюро, которая выявила подлежащих увольнению «националов». В годы войны был осуществлен ряд депортаций народов СССР, таких, как немцы Поволжья, калмыки, карачаевцы, балкарцы, чеченцы, ингуши, крымские татары, болгары, греки, армяне, турки, курды, хемшилы, корейцы, итальянцы. Постепенная реабилитация данных народов началась только после смерти Сталина, в 1950-е гг.
Как отмечает В.Ю. Зорин, репрессии против «неблагонадежных» и депортация ряда народов, обвиненных в предательстве, нанесли «ущерб демократическим основам национальной политики», а высылку целых народов «не могут оправдать факты коллаборационизма, имевшие место на оккупированной фашистами территории»[96]. Следует отметить при этом, что советское руководство было вынуждено считаться с военной тактикой Германии, активно эксплуатировавшей национальный и религиозный вопросы с целью дестабилизации СССР. В частности, нацистская пропаганда объявляла немецкую диаспору своей опорой. Велась пропагандистская работа и в отношении других национальностей, к ней привлекались в том числе местные журналисты, хорошо знающие язык и настроения на местах: в 1942 г. на оккупированных немцами территориях издавалось более 130 газет на языках народов СССР. Агрессор создавал военные формирования с учетом этнического и религиозного фактора: легионы из выходцев с Кавказа, из мусульман Поволжья, дивизии крымских татар, западноукраинские, прибалтийские дивизии, позднее появились Украинское освободительное войско (бандеровцы) и Русская освободительная армия (власовцы)[97]. 10 октября 1941 г. начальник РСХА (Главного управления имперской безопасности) обергруппенфюрер СС Рейнхард Гейдрих издал специальную директиву об обращении с советскими военнопленными, в которой подчеркивалось, что следует учитывать их национальную принадлежность и выделять украинцев, белорусов, армян, представителей тюркских народов: к представителям этих национальностей следовало относиться мягко[98].
Из числа коллаборационистов набирались диверсанты для проведения операций в советском тылу, также с учетом их национальной принадлежности. Учитывая факты дезертирства и предательства, перед властью стояла задача обеспечить стабилизацию обстановки на незанятой противником территории[99]. Вместе с тем нельзя сказать, что национальная политики советского руководства в период войны сводилась к репрессиям. Свыше 7 миллионов защитников Родины, представителей около 100 народов СССР, были награждены орденами и медалями.
Заметные изменения в национальной политике СССР наметились после смерти И.В. Сталина. Как пишут Е.Ю. Зубкова и Н.Ф. Бугай, смерть Сталина стала сигналом для оживления деятельности этнических элит в СССР. Националистические настроения усилились в прибалтийских республиках, Западной Украине, Грузии, Молдавии, республиках Средней Азии, Казахстане, причем в каждой республике были свои причины для недовольства политикой центра, каждую из них отличали свои особенности развития межэтнических отношений.
По инициативе Л.П. Берии, в ряде союзных республик (Литве, Украине, Белоруссии, а также при молчаливом согласии центра – в Эстонии, Латвии, Молдавии и Казахстане) началась новая волна коренизации. Суть этой политики заключалась в кадровых перестановках и замене русских представителями титульных наций на руководящих постах[100], в переводе делопроизводства союзных республик на родные языки, в ведении собственных орденов союзных республик, утверждении монополии титульных наций во всех сферах деятельности.
Несмотря на то, что волна коренизации оказалась недолгой и была свернута с арестом Берии, она имела ряд негативных последствий в сфере межнациональных отношений. Во-первых, центральная власть фактически попустительствовала развитию антирусских настроений, назревавших в союзных республиках. Причины формирования подобных настроений были различны: в Прибалтике – в связи с активным притоком русских на промышленные стройки, жилищной проблемой, конкуренцией при распределении социальных благ, на Западной Украине – в силу длительной изоляции от России и страха перед русификацией, в Казахстане и Средней Азии – в связи с русскоязычной миграцией, конфликтами на целинных землях (Казахстан), желанием укрепить позиции ислама (Узбекистан). Непродуманная политика центральной власти спровоцировала вспышку национализма, в том числе в тех республиках, которых не коснулись постановления Президиума ЦК КПСС, предписавшие назначать руководящие кадры из коренного населения.
Во-вторых, возникало недовольство в среде русских и русскоязычных мигрантов, прибывших в союзные республики по распределению и партийному призыву. Приезжих из Центральной России стали увольнять в массовом порядке, никто не заботился об их судьбе и дальнейшем трудоустройстве. Москва предписала союзным республикам взять на себя расходы по выезду освобожденных работников и членов их семей к месту прежнего жительства. На деле это требование не выполнялось. Естественным ответом на происходившее было ухудшение отношения русских к титульным нациям союзных республик.
В-третьих, резкие смены политического курса, переходы из крайности в крайность (санкционирование массового увольнения русских, затем репрессии против тех, кто руководил увольнением русских на местах, резкое сворачивание коренизации, откат на прежние позиции), отсутствие стабильной продуманной национальной политики порождало растерянность населения, позволяло подвергать сомнению официальные лозунги о дружбе народов.
Прерванная после ареста Л.П. Берия волна коренизации стихийно продолжилась во второй половине 1950-х гг., на рубеже 1950-х – 1960-х гг. К этому времени права союзных республик расширились в связи с образованием совнархозов. Одновременно усилились требования о сокращении притока русских, выступления против русификации. Негативному отношению коренного населения прибалтийских республик к русским способствовало то обстоятельство, что большинство работников милиции состояло из лиц некоренной национальности. По замечанию А.И. Вдовина, действенность советской пропаганды в Прибалтике была невелика, а антисоветская пропаганда на местных языках набирала силу и развивалась вне контроля центральной власти[101]. На почве антирусских настроений происходили волнения. Как отмечают исследователи, в 1950-60-е гг. центрами наибольшей активности националистов стали Таллин и Тарту в Эстонии, Вильнюс и Каунас в Литве, Рига в Латвии. Оппозиционные настроения были особенно сильны в университетах. Власти прибалтийских республик принимали протекционистские (а по сути – дискриминирующие русских) меры: так, в Латвии были введены ограничения прописки русских, подобное решение готовилось в Эстонии. ЦК компартии Латвии принял постановление, обязавшее граждан республик знать и изучать язык титульной нации. Не изучивших язык в короткий срок, отведенный для этого, предполагалось увольнять с работы. Такие же меры были приняты в Азербайджане. Несмотря на своевременную реакцию центральной власти и смещение первых секретарей ЦК партий Латвии и Азербайджана, латентная коренизация продолжалась. Была попытка и компромиссного решения миграционного вопроса в Прибалтике со стороны союзного центра, который стремился обеспечить возможность более полного использования собственных трудовых ресурсов прибалтийских республик. В частности, молодежь Латвии и Эстонии освобождалась от общественного призыва на стройки Сибири, Севера и Донбасса. На практике миграция русских в Эстонию и Латвию продолжалась. В Литве рост городского населения, занятого в промышленности, происходил за счет литовцев, привлекаемых из сельской местности, что было обусловлено более продуманной политикой республиканских властей.
На рубеже 1950-х – 1960-х гг. антисоветские и антирусские настроения также проявлялись в Средней Азии, на Украине, в Грузии (митинги носили просталинский и антирусский характер), Армении (выражалось недовольство советской властью в связи с нежеланием или неспособностью центра решить территориальный вопрос в споре Армении с Азербайджаном). Порождала конфликты и политика освоения целинных земель. Русских, едущих осваивать целину, враждебно встречали спецпоселенцы, оказавшиеся здесь со времен войны. В свою очередь, русские (в основном на целину ехала молодежь) зачастую воспринимали спецпоселенцев как предателей[102].
Отдельным направлением национальной политики 1950-1960-хх гг. стало начало реабилитации депортированных, возвращения гражданских прав выселенным в предвоенные и военные годы народам. Поэтапно, за 1950-е гг. были сняты ограничения в правовом положении с немцев, калмыков, греков, болгар, армян, крымских татар, балкарцев, турок, курдов и хемшилов, чеченцев, ингушей и карачаевцев. В середине 1950-х гг. все спецпоселенцы получили паспорта. Не дожидаясь официального разрешения, тысячи спецпоселенцев стали самовольно возвращаться на прежние места жительства. Перед центральной властью встала необходимость контролировать этот стихийный процесс. В ноябре 1956 г. было принято постановление о восстановлении национальной автономии калмыцкого, карачаевского, балкарского, чеченского и ингушского народов, в рамках которого предусматривалось возвращение данных народов в течение 3-4 лет на прежние места проживания. Тем не менее, столкновений не удалось избежать. На местах в связи с все возраставшим потоком переселенцев возникали конфликты на межнациональной почве, вражда, связанная с конкуренцией за жилье и работу. Массовый исход спецпоселенцев в родные места привел, с одной стороны, к административно-территориальным преобразованиям и перекройке границ[103], а с другой – к ряду проблем, в том числе массовому отъезду русского населения из Северо-Осетинской АССР, противостоянию русских и титульных национальностей Чечено-Ингушетии, началу территориальных споров между ингушами и осетинами.
Таким образом, в 1950 – 1960-е гг. в СССР развивался ряд конфликтных ситуаций, требовавших не только оперативной реакции властей, но и пересмотра стратегических основ национальной политики страны. Необдуманные, бессистемные решения, а затем стремительная их отмена раскачивали ситуацию. Смена лидеров во властных структурах, отсутствие преемственности и стабильности во внутренней политике, – всё это зачастую провоцировало вражду между народами на территории прибалтийских республик, на Северном Кавказе, в Средней Азии, Крыму. Вместо детального анализа происходившего, мер по стабилизации межнациональных отношений центральная власть взяла курс на провозглашение идеи «окончательного решения национального вопроса» и стирания национальных различий. Стоит отметить, что, хотя вопрос о слиянии наций и языков (провозглашения единой нации и отмены графы «национальность» в паспорте) и обсуждался на стадии формирования проекта программы КПСС (1961 г.) и в комиссии по подготовке новой конституции СССР (с 1962 г.), в итоговых документах были повторены традиционные слова о дружбе и братстве народов. Тем не менее, само обсуждение указанного вопроса говорило о том, что центральная власть не воспринимала существовавшие конфликты как помеху стабильности и гармонии межнациональных отношений. Не ушла в прошлое и традиция решать проблемы национальной политики за счет русского населения: такой подход проявился и в административно-территориальных преобразованиях на Северном Кавказе, и в методах решения межнациональных проблем в прибалтийских республиках, и в передаче Крымской области в 1954 г. из состава России в состав Украины.
Недооценка значения конфликтов в межнациональной сфере сохранялась и в последующие десятилетия. В 1966 г. официально (на XXIII съезде партии) в употребление был введен термин «многонациональный советский народ», а год спустя Л.И. Брежнев объявил, что в СССР построено развитое социалистическое общество. Советские лидеры (Хрущев, Брежнев), предвосхищая желаемое будущее, поощряли необходимую и до определенной степени действенную пропаганду сближения народов, но одновременно и тормозили гармоничное развитие межнациональных отношений, не допуская полноценного анализа конфликтов и выработки стратегии их решения. Так, не было предпринято ни детального анализа последствий возвращения депортированных народов на Северный Кавказ, волнений в Ереване 1965 г., грузино-абхазского конфликта 1967 г., движений в пользу поддержки национальной культуры и языка в Грузии, Абхазии, Украине, прибалтийских республиках, Казахстане, Узбекистане.
В дальнейшем (1970-80-е гг.) происходило распространение идеи о «новой исторической общности» («советском народе»), издавалось огромное количество статей о сближении советских наций. Стоит сказать о том, что сближение наций происходило в реальности: люди разных национальностей объединялись в производственных коллективах, в спортивных командах, в школе и в армии. Росло число смешанных браков (более 17% в конце 1980-х гг.)[104]. Объединяло народы и то, что в СССР существовало единое народное хозяйство, а регионы сплачивались воедино производственно-экономическими связями. Русским языком свободно владели к концу 1980-х гг. более 80% граждан СССР, что свидетельствовало о добровольном приобщении к русской культуре представителей многих народов СССР. Вместе с тем, как отмечают исследователи, не учитывался растущий демографический дисбаланс – различные темпы роста численности народов СССР[105], последствия нерегулируемой внутрисоюзной миграции[106], не отслеживалась динамика роста национализма отдельных народов, не решались территориальные споры, часто игнорировалась этническая подоплека имевших место конфликтов в той или иной республике[107], наконец, власть игнорировала попытки научного сообщества дать анализ происходившего[108].
Хотя идею активного сопротивления советской власти поддерживало меньшинство населения на местах, сохранялось межнациональное напряжение в прибалтийских республиках: в частности, звучали протесты против «советской оккупации Литвы» на деле означавшие враждебное отношение к русским (открытый конфликт в Каунасе в 1972 г., серьезные волнения в Вильнюсе в 1977 г.). Имели место массовые беспорядки в Эстонии (1980 г.). Ряд латентных конфликтов на Северном Кавказе и в Закавказье выливались время от времени в открытое противостояние (в Чечено-Ингушетии 1973 г., в Грузии 1978 г., в Северной Осетии 1981 г. и др.). Для решения конфликтов с межнациональной подоплекой центральная власть использовала ряд мер превентивного, карательного и компромиссного характера, в том числе карательные санкции против лидеров националистических движений (аресты, увольнения, публичное порицание), привлечение войск (без применения оружия), компромиссные решения на основе договоренностей с делегациями и инициативными группами от конфликтующих сторон, профилактику открытого противостояния путем изоляции националистических лидеров, насаждения послушных Москве кадров. Тем не менее не ставился вопрос о пересмотре, совершенствовании стратегии национальной политики с учетом происходившего, что в конечном итоге не позволило предотвратить конфликты второй половины – конца 1980-х гг.
По мнению В.Ю. Зорина, с началом эпохи перестройки можно говорить о явной политизации этничности (использовании категорий этнического для достижения политических целей)[109]. Руководство союзных республик включилось в борьбу с центральной властью за расширение самостоятельности в вопросах образования, культурной политике, экономике. Значимым событием в данном контексте явился расширенный пленум творческих союзов Латвии (1-2 июня 1988 г.), на котором звучали слова об оккупации республики Советским Союзом в 1940 г.[110] В Прибалтике, а затем и в некоторых других союзных республиках стали создаваться Народные фронты – общественные организации, формально поддерживавшие идеи перестройки, однако быстро вышедшие из-под контроля властей и начавшие борьбу за независимость. Национальные элиты требовали расширения прав республик, подписания нового союзного договора, а затем и полной самостоятельности. В марте 1990 г. Литва объявила о своей независимости и восстановлении Конституции 1938 г., ее примеру вскоре последовали другие прибалтийские республики.
В Казахстане в 1986 г. имели место волнения в связи с назначением на место первого секретаря ЦК Компартии Казахстана Г.В. Колбина, русского по национальности. На митингах протеста в столице республики Алма-Ате и других городах звучали требования о назначении руководителем ЦК казаха, о самоопределениии республики. Митинги были разогнаны милицией и войсками[111].
В республиках Закавказья в середине – второй половине 1980-х гг. также наблюдалось усиление центробежных сил. Исследователи называют следующие причины данного явления: снижение темпов экономического роста и уровня жизни населения республик Закавказья, активизация диссидентского движения, ослабление влияния центральной власти, провозглашение М.С. Горбачевым курса на борьбу с коррупцией и перерожденчеством, предполагавшее расширение свободы критики, влияние лозунгов XIX партийной конференции (1988), объявившей о необходимости возвращения к ленинской национальной политике[112]. Национальные элиты Армении по-своему истолковали данный призыв и объявили, что по воле Ленина Карабах был передан армянам, а Сталин незаконно передал его Азербайджану. Обстановка в республиках накалилась, начались столкновения на национальной почве. Усилилось влияние Народных фронтов обеих республик. В январе 1990 г. в столице Азербайджана Баку прошли массовые антиармянские погромы, после чего в город были введены войска. Жертвами погромов и последующего силового подавления митингов азербайджанской оппозиции стали в общей сложности свыше 200 человек.
Силовые акции союзного центра, проводимые одновременно с провозглашением установок на построение демократического общества, гласность и свободу критики, не только не решали проблем в республиках, но служили катализатором дальнейшего роста антисоветских настроений, разрастания конфликтов[113]. Кризис идей единства советского народа, ранее скреплявших страну, вел к замещению государственных интересов (патриотизма) местническими, узконациональными, родственными[114]. Национальные элиты воспользовались растерянностью и недовольством населения. Народные фронты республик мимикрировали под демократические движения, так что в массовом сознании сливались демократические и этнократические установки. Таким образом, демократические лозунги послужили прикрытием сепаратизма. К концу перестройки СССР стал «полем сведения счетов в бесконечном перечне взаимных этнических обид и претензий»[115].
Примеру союзных республик в борьбе с союзным центром следовали руководители автономий. Идеи пропорционального представительства во властных структурах, компромиссные решения в кадровой политике были отодвинуты на задний план, напротив, звучали явные и неявные требования об установлении этномонополии в сфере управления и других сферах общественной жизни[116].
В конце 1980-х гг. в адрес союзного руководства поступали требования о внесении поправок в конституцию СССР – о включении в основной закон пункта о приоритетном праве союзных республик на использование природных ресурсов, введении в действие федеральных законов лишь после их одобрения в республиканских парламентах, закреплении суверенитета и права выхода республик из состава СССР. В сентябре 1989 г. состоялся пленум ЦК КПСС по национальной политике, принявший решение оставить в неприкосновенности основы союзного государства[117]. Однако процесс нарастания сепаратистских тенденций остановить было уже невозможно. В союзных республиках готовились и принимались законы, придававшие государственный статус языкам титульной национальности и низводившие русский язык на уровень языка межнационального общения. С января 1989 по январь 1990 гг. такие законы были приняты в 11 республиках, что способствовало укреплению самостоятельности последних и, по замечанию В.Ю. Зорина, стало одним из стимулов распада СССР[118]. Центральная власть продемонстрировала неспособность справиться с агрессивными вспышками национализма и конфликтами на территории СССР – в Азербайджанской ССР (Нагорном Карабахе), Грузинской ССР (Абхазии), Эстонии, Латвии, Литве, Молдавии. Не происходило адекватных изменений в политической и идеологической сферах[119].
Как отмечает В.А Никонов, не последнюю роль в дестабилизации союзного центра и межнациональных отношений внутри России сыграла российская политическая элита: в 1990 г. Ельцин и его сторонники активно продвигали лозунг, что Россия, освободившись от «пут» Союза и «иждевенцев» (союзных республик) резко выиграет в развитии. Чуть позднее этот лозунг был взят на вооружение элитами автономий по отношению к федеральному центру[120].
***
Таким образом, к концу 1980-х – началу 1990-х гг. обозначился ряд нерешенных проблем в сфере национальной политики, многие из которых зародились еще в первые годы советской власти. Прежде всего, требовался пересмотр отношения к самому многочисленному народу государства – русским. Ленинское утверждение о необходимости борьбы с великорусским шовинизмом зазвучало по-новому на рубеже 1980-х – 1990-х гг.: русских стали называть оккупантами в союзных республиках. Подхваченная националистами, эта идея была перенесена в регионы России. Как справедливо указывал В.А. Печенев, «никакими ни объективными, ни субъективными обстоятельствами нельзя оправдать того, что в Соглашении о создании СНГ и денонсации Договора 1922 года об образовании СССР не было записано… обязывающих все стороны… положений о защите законных прав и интересов… русских»[121].
Советская национальная политика имела ряд особенностей, с которыми необходимо было считаться при проведении постсоветских реформ. Ее правовые основы были заложены в первые годы советской власти. С течением времени они практически не дополнялись и не развивались, а решения партийных лидеров порой были противоречивыми и бессистемными. Регулирующая роль в национальной политике принадлежала идеологии и пропагандистско-воспитательной работе, которая строилась на принципах дружбы народов и уважения достоинства малых наций, четкой иерархии интересов государства, народов, личностей. В то же время был выработан ряд механизмов противостояния развитию национализма (изоляция лидеров, договоренность с инициативными группами, угрозы применения силы и др.), что являлось действенным способом регулирования конфликтных ситуаций при наличии государственной идеологии. Имелся положительный опыт работы ведомства в сфере национальной политики – Наркомнаца (1917 – 1924 гг.). Наконец, достижением и одновременно основой советской национальной политики являлось регулирование национального представительства при отборе и назначении кадров на всех уровнях управления. Несмотря на то, что четких пропорций не соблюдалось, был найден определенный баланс представительства. Само регулирование пропорций являлось действенным механизмом поддержания общественного согласия, баланса интересов национальных элит, недопущения резких вспышек дискриминации того или иного народа.
Курс на разрыв с наработками и достижениями советской национальной политики, наряду с пренебрежительным отношением к большинству населения России, русским, отказом от закрепления государственной идеологии и уходом государства от регулирования ряда процессов в сфере межнациональных и межконфессиональных отношений, объективно расшатывал целостность постсоветской России.
[1] Сталин И.В. Как понимает социал-демократия национальный вопрос //Соч. Т. 1. С. 32 – 55.
[2] Трофимов Е.Н. Ук. соч. С. 95.
[3] Сталин И.В. Марксизм и национальный вопрос //Соч. Т.2. С. 290 - 367.
[4] Ленин В.И. Тезисы по национальному вопросу //Соч. Т. 23. С. 314 - 322.
[5] Ленин В.И. О «национализме» //Полн. собр. соч. Т. 24. С. 325 – 326.
[6] Тишков В.А. Российский народ. С. 212.
[7] Трофимов Е.Н. Ук. соч. С. 92.
[8] Там же. С. 92 - 93.
[9] Декларация прав народов России. 2 (15) ноября 1917 г.URL: http://constitution.garant.ru/history/act1600-1918/5307/ (дата обращения 14.04.2019).
[10] Т.Ю. Красовицкая перечисляет следующие самообразования, заявившие о себе в течение 1918 г.: Закавказская демократическая федеративная республика (провозглашена в апреле 1918 г., а спустя месяц распалась на Грузинскую Демократическую Республику, Азербайджанскую Демократическую Республику и Республику Армения), Республика горцев Северного Кавказа, Терско-Дагестанское правительство, Литовская Тариба (Государственный совет Литвы), Кокандская автономия, Украинский национальный союз, Урало-Волжский штат и др. (Этнический и религиозный факторы. С. 153.)
[11] Булдаков В.П. Хаос и этнос. Этнические конфликты в России, 1917 – 1918 гг.: условия возникновения, хроника, комментарий, анализ. М.: Новый хронограф, 2010. С. 21 – 22.
[12] В Астраханской губернии среди крестьян распространилось представление, что все калмыки, проживавшие в губернии, поддерживают контрреволюционеров . На Северном Кавказе шло противостояние между горцами и казаками, причем часть горцев поддержало советскую власть (например, Малая Кабарда). Многие народы считали гражданскую революцию «русской». В то же время, основная масса великорусского населения «не была готова к тому, чтобы прежде незаметные инородцы заявляли о своих собственных нуждах» (Булдаков В.П. Ук. соч.. С. 223, 589).
[13] Шевырин В.М. 2012. 02. 015. Булдаков В. П. Хаос и этнос. Этнические конфликты в России, 1917-1918 гг.: условия возникновения, хроника, комментарий, анализ. - М.: Новый хронограф, 2010. - 1096 с // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Серия 5: История. Реферативный журнал. 2012. С. 82 – 91.
[14] Холквист П. Вычислить, изъять и истребить: Статистика и политика населения в последние годы царской империи и в Советской России // Государство наций. С. 159, 161, 166.
[15] Этнический и религиозный факторы. С. 160 – 161.
[16] Шевырин В.М. Ук. соч. С. 85.
[17] В составе Учредительного собрания было 86 депутатов от национальных групп и движений (при общем количестве депутатов – 715), 10 из их числа перешли работать в Народный комиссариат по делам национальностей, прочие – в местные правительства . Таким образом, лидеры из числа национальных движений инкорпорировались в советскую систему управления (Этнический и религиозный факторы. С. 156).
[18] Мартин Т. Империя положительной деятельности: Советский Союз как высшая форма империализма // Государство наций. С. 90 – 93.
[19] Булдаков В.П. Ук. соч. С. 623.
[20] Этнический и религиозный факторы. С. 177.
[21] Вдовин А.И. История СССР. С. 66 – 67.
[22] Мартин Т. Ук. соч. С. 101.
[23] Декреты Советской власти. Т.I. М.: Гос. изд-во полит. литературы, 1957. С. 20-21.
[24] РСФСР. Народный комиссариат по делам национальностей. Отчет о деятельности 1 ноября 1917 года – 20 июня 1918 года. М., 1918. С. 6.
[25] См.: Декрет ВЦИК от 19 мая 1920 г. «О реорганизации Народного Комиссариата по Национальным Делам». Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1920 г. Управление делами Совнаркома СССР М. 1943, С. 298; Положение о Народном Комиссариате по Делам Национальностей от 26 мая 1921 г. // Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1921 г. Управление делами Совнаркома СССР М., 1944, С. 331-333; Постановление ВЦИК от 27 июля 1922 г. о Народном комиссариате по национальным делам. URL: https://www.lawmix.ru/sssr/17825 (дата обращения 14.04.2019).
[26] Положение о Наркомнаце и Эстонском отделе Наркомнаца, инструкции и циркулярные письма Наркомнаца и др. 1920 – 1921 гг. ГА РФ. Ф. Р1318. Оп. 1. Д. 1125. Л. 47.
[27] Чеботарева В.Г. Наркомнац РСФСР: свет и тени национальной политики 1917-1924. М., 2003. С. 29.
[28] Песикина Е.И. Народный Комиссариат по дедам национальностей и его деятельность в 1917-1918 гг. М., 1950. С. 62.
[29] Там же.
[30] Гражданская война, начавшаяся после взятия власти большевиками, усугубила потери трудоспособного населения, послевоенную разруху. Журнал русской эмиграции, а также советские газеты, сообщали о том, что санитарные работы во время гражданской войны были остановлены, канализация и водоснабжение разрушены. Вывоз нечистот и мусора прекратился, что, вместе с другими факторами, привело к вспыхнувшим эпидемиям болезней. К перечисленным бедствиям добавился сильный голод 1921 – 1922 годов. Основной причиной голода этих лет в постсоветской литературе называют продразверстку. Тем не менее, часто это продиктовано желанием обвинить в страшном бедствии исключительно советскую власть. Не стоит преуменьшать влияние аномальных погодных условий. Исследователи приводят следующие метеорологические данные тех лет, сохранившиеся в архивах:
«Средняя температура воздуха по Цельсию:
за предыдущие 17 лет: апрель +5,1; май +13,8; июнь +19,5;
1921 год: апрель +9,18; май +19,8; июнь +24,9.
Средняя температура поверхности почвы по Цельсию:
за предыдущие 17 лет: апрель +6,9; май +17,9; Июнь +25,5;
1921 год: апрель +13,0; май +25,0; июнь +32,0.
Осадки в мм:
за предыдущие 17 лет: апрель 21,6; май 38,8; июнь 46,9;
1921 год: апрель 17; май 0,3; июнь 5,1.
Испарение воды в мм:
за предыдущие 17 лет: апрель 55; май 128,2; июнь 136,8;
1921 год: апрель 88,4; май 213,2; июнь 281,1.
Количество дней с осадками в 1921 году:
март 8, апрель 3, май 1, июнь 4.
Четыре июньских дождя окончательно убили будущий урожай - они сопровождались до и после жарой и суховеем, буквально "сварив" посевы» (Цифры о засухе 1921 года URL:
http://d-clarence.livejournal.com/86233.html (последнее посещение 18.03.2017 г.). Исследователь ссылается на следующие архивы: ЦГАСО Р-130, оп. 1, д. 21, л.1-5; архив мэрии Тольятти Р-83, оп. 1, д. 2, л. 276).
Как сообщает другой источник, уже в мае погибли озимые хлеба, начали засыхать яровые, к началу июля во многих губерниях Поволжья погибло почти 100% урожая (Фомкина Е. Поволжье 1921-1922, 1932-1933 годов: причины. Исторические факты [Электронный ресурс] http://fb.ru (последнее посещение 19.03.2017 г.). Там же указывается, что урожай предыдущего 1920 года был скуден: «В Поволжье собрали всего около 20 млн. пудов зерна. Для сравнения, его количество в 1913 году достигало 146,4 млн. пудов».
Итогом погодной аномалии, лишь усугубленной продразверсткой, стал страшный голод практически по всей России (в 35 губерниях из 50), унесший, по данным первой Большой Советской Энциклопедии, 5 млн. жизней (Большая Советская Энциклопедия. Т. 17. М., 1930. С. 463). В условиях, когда голодало около 40 миллионов человек, когда пищей миллионов людей становились такие продукты, как кора деревьев, желуди, конский щавель, серая глина, солома, кожаные вещи, мусор, насекомые и тому подобное, когда в отдельных деревнях были случаи людоедства, насущной задачей всей политики, включая национальную, было снабжение населения продуктами. Вся сеть многочисленных местных подразделений Наркомнаца была брошена на борьбу с голодом. Изобретались различные методы перераспределения внутреннего продукта: благотворительные концерты, представления, сбор пожертвований и др. Привлекалась иностранная помощь. В числе иностранных организаций были АРА (американская администрация помощи), организация Вебстера, немецкие и английские организации. Отчет Наркомнаца за 1921 год свидетельствует о том, что голод был одной из самых обсуждаемых на заседаниях его Коллегии проблем (РСФСР. Народный комиссариат по делам национальностей. Отчет о деятельности за 1921 г. М., 1921).
[31] Отчеты отдела национальных меньшинств Наркомнаца, представительств и губотнацев о своей работе за 1922-23 гг. ГА РФ. Ф. 1318. Оп. 1. Д. 458. Л. 69.
[32] Там же.
[33] Курский Д. Совет национальностей // Жизнь национальностей. 1924. № 1. С. 15.
[34] Макарова Г.П. Народный комиссариат по делам национальностей РСФСР, 1917-1923 гг. Москва: Наука, 1987. С. 27 – 28.
[35] Протоколы руководящих органов Народного комиссариата по делам национальностей РСФСР. 1918-1924 гг. Москва: РОССПЭН, 2001. С. 220.
[36] РСФСР. Народный комиссариат по делам национальностей. Отчет о деятельности за 1921 г. С. 5 -6.
[37] Михайлов В.А. О 80-летии со дня основания народного комиссариата по делам национальностей // Жизнь национальностей. 1998. № 1-2. С. 6.
В заслугу Наркомнацу при этом ставились:
объединение народов в федерацию;
концентрация в своем составе талантливых деятелей в области национальной политики того времени;
серьезная работа по направлениям национально-государственного строительства;
способствование созданию большей части районных и поселковых Советов;
огромная работа в самих автономиях;
решение национальных проблем в армии;
решение проблем вымирающих народов Севера, их спасения и поддержки: «были приняты реальные меры к тому, чтобы заниматься и хозяйственной деятельностью с учетом традиций, и формировать свой алфавит, и получать грамоту»;
большая работа по подготовке национальных кадров, обучение детей окраин, работу в области культуры и др.
[38] Курский Д. Совет национальностей. С. 15.
[39] Зорин В.Ю. Национальная политика российского государства. С. 173.
[40] Решение 2-й сессии ВЦИК от 7 июля 1923 г.
[41] Тишков В.А. Российский народ. С. 261.
[42] Курский Д. Совет национальностей. С. 15.
[43] Этнический и национальный фактор. С. 176.
[44] Сталин И.В. Марксизм и национальный вопрос //Соч. Т. 2. С. 296 – 297.
[45] Ленин В.И. Критические заметки по национальному вопросу. //Полн. Собр. Соч. Т. 24. С. 113 – 150.
[46] Ленин В.И. К вопросу о национальностях или об «автономизации». //Полн. Собр. Соч. Т. 45. С. 356 – 362.
[47] См. Декларация прав народов России, Конституция 1925 г., Конституция в редакции постановления XIV Всероссийского Съезда Советов от 18 мая 1929 г.
[48] Сталин И.В. Марксизм и национальный вопрос. С. 291 – 366.
[49] Большая Советская Энциклопедия. Т. 41. М., 1939. С. 372.
[50] Сталин И.В. Марксизм и национальный вопрос. С. 348 – 349.
[51] Положение о Наркомнаце и Эстонском отделе Наркомнаца, инструкции и циркулярные письма Наркомнаца и др. 1920 – 1921 гг. ГА РФ. Ф. Р1318. Оп. 1. Д. 1125. Л. 47.
[52] Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1921 г. Управление делами Совнаркома СССР. М. 1944. С. 263-267.
[53] См., напр.: Луначарский А.В. О коммунистическом воспитании. Киев, 1977. С. 58; А. В. Луначарский о воспитании молодежи // Советская педагогика. № 1. 1966. С. 93.
[54] Вдовин А.И. История СССР. С. 36.
[55] Зорин В.Ю. Национальная политика российского государства. С. 175.
[56] Вдовин А.И. История СССР. С. 62 – 63.
[57] Мартин Т. Ук. соч. С. 100.
[58] Вдовин А. И. История СССР. С. 63.
[59] Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1917—1918 гг. Управление делами Совнаркома СССР. М., 1942. С. 90 – 91.
[60] Этнический и религиозный факторы. С. 174 – 176.
[61] После кампании 1921 – 1922 гг. по изъятию религиозных ценностей, в 1923 г. мечети с имуществом возвращались верующим, но не в собственность религиозных общин, как раньше, а на основе договоров аренды.
[62] Одинцов М.И. Вероисповедные реформы. С. 21.
[63] Тишков В.А. Российский народ. С. 224.
[64] Этнический и религиозный факторы. С. 203.
[65] Одинцов М.И. Вероисповедные реформы. С. 21.
[66] В августе 1918 года декрет СНК «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» был дополнен особой Инструкцией о проведении в жизнь данного декрета, который значительно ужесточал его положения.
[67] VIII съезд РКП(б). Протоколы. М.: Гос. издат. Полит. литер., 1959. С. 220; XIII съезд РКП(б). Стенографический отчет. М.: Гос. издат. Полит. литер., 1963. С. 450.
[68] См., напр.: послание Патриарха от 22 января 1918 г., в котором он призывает активно противостоять большевикам: «встать в ряды духовных борцов … не вступать с извергами рода человеческого в общение … пострадать за дело Христово». См.: Губонин М.Е. Акты святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти. М.: Изд. Правосл. Свято-Тихоновского Богословского Института, 1994. С. 13.
[69] Стоит подчеркнуть, что дискуссия велась не только на съездах, но и в печати. Известным фактом является, к примеру, резкая критика тезисов Сталина по национальному вопросу наркомом иностранных дел
Г.В. Чичериным, опубликованная последовательно в статьях под общим заголовком «Против тезисов тов. Сталина» в трех номерах газеты «Правда» в марте 1921 г. По требованию присутствующих на X съезде РКП(б), Сталин вынужден был отвечать на эту критику в «Докладе об очередных задачах партии в национальном вопросе» 20 марта 1921 г. В частности, Сталин заявил, что подвергшийся критике лозунг «национального самоопределения» давно заменен на другой: «право народов на государственное отделение». Таким образом, национальная политика партии не только менялась в зависимости от развития событий, но и уточнялась в ходе открытых дискуссий.
[70] Чеботарева В.Г. Ук. соч. С. 45.
[71] Мартин Т. Ук. соч. С. 106.
[72] Цит. По: Вдовин А.И. Русские в ХХ веке. С. 102.
[73] Этнический и религиозный факторы. С. 220
[74] Блитстейн П.Э. Национальное строительство или русификация? Обязательное изучение русского языка в советских нерусских школах, 1938 – 1953 гг.//Государство наций. С. 310 – 335.
[75] Вдовин А.И. История СССР. С. 152.
[76] Краткий курс истории СССР : учебник для 3-го и 4-го классов / под ред. проф. А. В. Шестакова. – М. : Государственное учебно-педагогическое издательство, 1937.
[77] Мартин Т. Ук. соч. С. 107.
[78] Вдовин А.И. История СССР. С. 151.
[79] Белозёрова М.В. Деятельность представительств и уполномоченных по делам национальных меньшинств Наркомнаца в Южной Сибири (1920 – 1930-е гг.) // Известия Алтайского государственного университета. 2008. № 4 (60). С. 16 – 20.
[80] Этнический и религиозный факторы. С. 235 – 236.
[81] Вдовин А.И. История СССР. С. 186.
[82] Этнический и религиозный факторы. С. 257.
[83] Там же. С. 221, 257.
[84] Там же. С. 236.
[85] Там же. С. 222.
[86] Романов П.В., Ярская-Смирнова Е.Р. Риторика и практика модернизации: советская социальная политика, 1917 – 1930-е гг. //Социальная история. Ежегодник. СПб.: Алтейа, 2009. С. 275 – 295.
[87] Этнический и религиозный факторы. С. 260
[88] Вдовин А.И. История СССР. С. 197.
[89] Этнический и религиозный факторы. С. 265.
[90] Сахаров А.Н., Дьяков Ю.Л., Солдатенко В.Ф., Колодникова Л.П., Бушуева Т.С., Зима В.Ф. Беженцы и эвакуированные в годы войны. URL: (дата обращения 14.04.2019).
[91] Вдовин А.И. История СССР. С. 235.
[92] Бранденбергер Д.Л. Выдвинуть на первый план мотив русского национализма»: Споры в сталинских идеологических кругах, 1941 – 1945 гг. // Государство наций. С. 341.
[93] Этнический и религиозный факторы. С. 264.
[94] Там же. С. 226.
[95] Там же. С. 267.
[96] Там же. С. 180.
[97] Там же.
[98] Золотарев В., Кульков Е. Генеральный план «Ост» // Международная жизнь. 2011. № 6. С 82 – 102.
[99] В частности, на примере крымских татар известно, что количество их представителей, перешедших на сторону Гитлера, намного превысило число красноармейцев из их же числа. Подробное исследование фактов коллаборационизма крымских татар в годы Великой Отечественной войны представлено в трудах д. ист. наук, профессора, заслуженного деятеля науки Республики Крым, О.В. Романько (см.: Романько О.В. Крым под пятой Гитлера. Немецкая оккупационная политика в Крыму 1941-1944 гг. М.: ВЕЧЕ, 2011; Романько О. В. Немецкая оккупационная политика на территории Крыма и национальный вопрос (1941—1944). Симферополь: Антиква, 2009).
Н.Ф. Бугай сообщает о более 20 тыс. крымских татар в немецкой армии, что составляло 10% от их численности (Бугай Н.Ф. Л.Берия — И.Сталину: Согласно Вашему указанию... М.: Аиро-XX, 1995. С. 146), сходные данные содержатся в немецких архивах. Для сравнения, среди русского населения Крыма коллаборационизм составил не более 0,4%, при том, что русское население Крыма было почти в 2,5 раза больше крымско-татарского. При этом в рядах советских партизан,по данным партийного архива Крымского обкома Компартии Украины и по данным из справки о партийном, национальном и возрастном составе партизан Крыма на начало 1944 года, было от 400 до 600 крымских татар. Таким образом, высказывания о том, что и среди коллаборационистов, и среди партизан было одинаково много представителей всех национальностей, не отвечают реальности.
Между тем, среди современных крымско-татарских деятелей из числа руководителей Меджлиса (запрещенной в России организации) есть и такие, кто публично высказывает солидарность с политикой Гитлера (См. подробнее: К травле авторов «Книги памяти Восточного Крыма» подключили местных силовиков // Российское информационное агентство «Новый день». 13 августа 2013 г. URL: https://newdaynews.ru/crimea/454188.html (дата обращения: 01.08.2019).
Безусловно, депортировать все крымско-татарское население, включая семьи красноармейцев, было несправедливым шагом, тем не менее нельзя было оставить безнаказанными и многочисленные случаи позорного предательства и преступлений. Данные из Государственного архива Республики Крым свидетельствуют о 220 тыс. погибших и угнанных в рабство крымчан (Фонд 1289, опись 1, дело 18): вырезана половина русского населения региона (исследователи Ширшовы сообщают о тысячах неучтенных жертв дополнительно к этой численности), при этом крымско-татарское население за время оккупации почти не сократилось.
См.: Ширшов В., Ширшова М. Книга памяти о воинах восточного Крыма, павших в годы Великой отечественной войны» «Просили помнить». Симферополь. 2013; Киселева Н. Фальшивая история меджлиса // Крымское время. №33. 28 марта 2013 г.
[100] Как отмечает А.И. Вдовин, в рамках новой волны коренизации происходила не просто замена русских на представителей коренных национальностей, имели место и более глубокие изменения. «Из ссылок возвращались бывшие участники вооруженного националистического подполья, которые выдвигались на ответственные посты в сфере образования и культуры» (Вдовин А.И. История СССР. С. 389).
[101] Вдовин А.И. История СССР. С. 390.
[102] Этнический и религиозный факторы. С. 309.
[103] Были приняты указы о преобразовании Кабардинской АССР в Кабардино-Балкарскую АССР, о восстановлении Чечено-Ингушской АССР, о преобразовании Черкесской автономной области в Карачаево-Черкесскую, о восстановлении Калмыцкой автономной области. При восстановлении Чечено-Ингушской республики ей были отданы три района из состава Ставропольского края, а переданная в Северную Осетию часть Пригородного района оставлена в составе этой республики.
[104] Вдовин А.И. История СССР. С. 458.
[105] Рост численности народов Средней Азии с 1959 по 1989 г. доходил до 202%, эстонцев и латышей - составлял всего 4%, русских – 27% (Вдовин А.И. История СССР. С. 460). Л.М. Дробижева пишет о том, как менялся состав населения – в довоенное время доля русских в республиках росла, в 60-80-е она уменьшалась, росла доля коренных народов, увеличивалась этническая однородность населения. Исключения составляли Белоруссия, Украина, Латвия, Эстония, Молдавия, где доля русских продолжала расти (Этнический и религиозный факторы. С. 344 – 345).
[106] В частности, Л.М. Дробижева называет следующие особенности миграции, вызывавшие межэтническую напряженность: в Туркменской, Казахской, Таджикской, Киргизской союзных республиках большинство составляло коренное население, но при этом в городах большинство составляли русские, они были создателями индустриальных благ, имели более высокий социальный статус – учителя, врачи, преподаватели вузов. В Прибалтике ситуация была иной, но не менее конфликтной: русские мигранты здесь были в основном рабочими промышленных предприятий, горожанами в первом поколении. Это вызывало недовольство коренного населения, стремившегося к сохранению прежнего стиля жизни (см. подробнее: Этнический и религиозный факторы. С. 344 - 346).
[107] Н.Ф. Бугай и Е.Ю. Зубкова приводят в пример справку о массовых беспорядках председателя КГБ СССР В. Чебрикова, где из 24 конфликтов только в 5 указывалась этническая подоплека, хотя, по мнению ученых, она присутствовала в не менее 12 из указанных в справке конфликтов (Этнический и религиозный факторы. С. 300).
[108] Нельзя говорить в то же время что анализ тенденций не велся. Вдовин отмечает, что Ю.В. Андропову направлялись закрытые исследования, например, записка Э.А. Баграмова, в которой в 1983 г. анализировались демографические и социально-психологические тенденции, конфликты между грузинами и абхазами, осетинами и ингушами, армянами и азербайджанцами, межэтнические проблемы в Эстонии, Карачаево-Черкессии, крымско-татарская проблема. Обращалось внимание на декларативность национальной политики. Предлагалось перестроить работу в этой области. Тем не менее записка не дошла до Андропова, была отфильтрована секретарями ЦК М.В. Зимяниным и И.В. Капитоновым (Вдовин А.И. История СССР. С. 468).
[109] Зорин В.Ю. Национальная политика российского государства. С. 184.
[110] Иванников И.А. Ликвидация советского государственного и общественногостроя (Перестройка в СССР1985–1991 гг.). Ростов-на-Дону: ЮФУ, 2016. С. 70.
[111] Там же. С. 69.
[112] Архипова Е.В. Влияние перестройки на возникновение межнациональных столкновений на территории бывшего СССР: на примере армяно-азербайджанского конфликта // Материалы научной сессии Волгоградского государственного университета, г. Волгоград, 16 – 23 апреля 2001 г. Выпуск 3. История. С. 13 – 18.
[113] Вовлечение Вооруженных сил в подавление межнациональных конфликтов имело важные негативные последствия - деморализацию армии, превращение ее в объект критики национальных элит и широких кругов общественности (см.: Никонов В.А. Российская матрица. М.: Русское слово, 2014. С. 670).
[114] Никонов В.А. Ук. соч. С. 16 – 17; Волобуев О.В. Этнополитические конфликты в период перестройки и распад СССР // Постсоветская трансформация политических систем новых независимых государств: материалы международной научно-практической конференции, г. Москва, 25 ноября 2011 г. / Под ред. В.Г. Егорова. М.: Изд-во МГОУ, 2012. С. 48.
[115] Волобуев О.В. Ук. соч. С. 50.
[116] Этнический и религиозный факторы. С. 352 – 353.
[117] Там же. С. 371 – 372.
[118] Зорин В.Ю. Национальная политика российского государства. С. 184.
[119] Там же.
[120] Никонов В.А. Российская матрица. С. 671.
[121] Печенев В.А. «Смутное время». С. 86.
Горохова Е. Ю. Национальная политика - Глава 1
© Copyright: Евгения Юрьевна Горохова, 2021
Свидетельство о публикации №221032301325
Свидетельство о публикации №221032301325
Рецензии