Глава 55, Продолжающая и дополняющая предыдущую

Автор принял непростое для себя решение посвятить эту главу еще одному рассказу о дяде Резо.
Однако, прежде чем приступить, хотелось бы напомнить, что Великие Скрижали, как и Тора, в своей сущности не имеют ни конца, ни предела даже буквенным толкованиям, скрытым в ней.
Ведь и великий Рабби Акива, который на каждом кончике букв Торы возводил целые горы законов, не дошел до предела ее толкований. Как говорят, талмудисты: "Человек должен сначала изучать, и лишь затем толковать".
Из этих соображений автор и полагает, что перед изучением этой страницы Мудрости, для правильного ее осмысления, следует  обязательно перечитать Главу 54 Великих Скрижалей, содержащую помимо гигантского пласта раздумий, принципов и концепций, еще и бесценную информацию о жизненном пути дяди Резо.

Ну а теперь, с надеждой на то, что все мои дорогие читатели прошли через горнило испытаний и страстей при осмыслении этого бесценного материала, перейдем к знакомству с Гагиком.
Прямо от входа в редакцию газеты "Заря Востока" (основного, прошу прощения, печатного органа Компартии Грузии), на второй этаж вела широкая и торжественная лестница из очень потертого и не очень белого мрамора. Слева был узенький проходик под эту лестницу, а там пряталась маленькая парикмахерская на одно кресло и три табуретки для ожидающих.
В этой парикмахерской цирюльничал старый армянин Гагик. Стричь Гагик, конечно, тоже умел и, между прочим, в отдельном шкафчике, для "своих", то есть регулярных клиентов, держал "индивидуальный" инструмент, но не в этом была его стихия.
В хозяйстве Гагика имелась электроплитка, несколько разномастных кастрюлек, огромное количество скляночек с наструганным мылом и различными отдушками, металлические щипцы для горячих салфеток, сами марлевые салфетки, тщательно сложенные стопками, кровоостанавливающие квасцы, ватные тампоны, турунды для ушей, застиранные простыни,  неисчислимые щеточки, гребешки, расчески и еще какие-то приспособления, уже совсем неясного назначения и этиологии.
Но главное, центральное, можно сказать, ключевое место во всем этом парикмахерском царстве занимал зеленый бархатный футляр, на котором готической вязью было написано "Solingen". Сама бритва сверкала на накрахмаленном вафельном полотенчике. Из-под него свисал привинченный к столу ремень, предназначенный для правки этого немецкого чуда.  Потемневшей телячьей коже ремня было, наверное, лет сто. Или двести.
Сам процесс подготовки к бритью у Гагика напоминал приготовления идолопоклонников к человеческому жертвоприношению.
Гагик отмачивал щеки, шею, горло и уши жертвы горячими салфетками, в тяжелых случаях даже заставлял проходить паровую баню над тазиком, лично держа голову у воспитуемого и не давая ему приподнять ее на сколько-либо значимую высоту.
Предварительно наколдованный в мисочке состав, Гагик намыливал с помощью горячих помазков из конского волоса, виртуозно добиваясь ровного пенного слоя по всей приготовляемой поверхности.
Но настоящее колдовство возникало, конечно, позже, когда парикмахер начинал водить рукой с откинутым в сторону мизинцем по шее и лицу клиента, держа двумя пальцами "Золинген".
Левой рукой он то тут, то там, натягивал кожу, раздвигая и сдвигая складки, создавая бугорки и карнизы, разравнивая и наморщинивая отдельные участки, обходя и оставляя на повторный проход спорные и требующие особого подхода и внимания места.
Автор не может уверенно сказать, сколько в этом цирковом представлении Гагика было реальной любви к своему делу, а сколько искусственности, с целью снять купюру благодарности с разомлевшего постоянного клиента. Но то и другое присутствовало, это можно считать медицинским фактом.
Заканчивалось все это священнодействие кратковременным отдыхом лица под горячим вафельным полотенцем, с последующим опрыскиванием.  "Освежение" производилось нагнетателем клизменного типа, брызгавшим нестерпимого запаха парикмахерским одеколоном.
Последний аккорд сопровождался массажем и тщательным похлопыванием лица. Руки цирюльника, плотно поросшие седыми волосами, совершали сложные круговые  и постукивающие движения.
После чего Гагик их поднимал и отводил в сторону, словно пианист, успешно завершивший третий концерт Рахманинова. Затуманившимся взором он долго глядел то на свои руки, то на какой-нибудь тазик.  И, словно глубоко уйдя в воспоминания, произносил, - "Эти руки знали лицо Лаврентия".
Если в парикмахерской оказывался кто-то малознакомый, или, еще лучше, незнакомый, Гагик начинал свой рассказ, что не всегда работал под лестницей в "Заре Востока", а до войны был личным парикмахером самого Лаврентия Павловича Берии, когда тот еще жил в Грузии, и не вырвался в Москву, на оперативный простор.
Вообще, у людей простых профессий в Тбилиси было принято о Берии высказываться с каким-то умилением, как о нашкодившем и слегка наказанном малом ребенке, воспоминания о котором по-прежнему сладки.
В разговоре о Берии еще любили приговаривать какие-нибудь стишки ("Цветет в Тбилиси алыча, не для Лаврентий Палыча, а для Клемент Ефремыч...", "Цветок душистых прерий - Лаврентий Палыч Берия!", " Сегодня праздник у ребят, ликует пионерия, сегодня в гости к нам пришел Лаврентий Павлыч Берия!", ну и так далее).
Время от времени автору встречались водители автобусов, работавшие в свое время шоферами у Берии, портные ателье, шившие ему брюки и прорабы, строившие ему различные объекты. В ателье на улице Ленина, бывшая Ольгинская, древний фотограф Армен  утверждал, что его вызывали снимать Лаврентий Павловича, но все дагерротипы потом сломали. Постоянным клиентам он регулярно доставал из ящика желтыми от фиксажа пальцами потертую фотографию Берии и показывал ее, как сохранившуюся реликвию славных времен. При этом дедушка Армен зачем-то опасливо оглядывался по сторонам.
Что касается парикмахерских, то чуть не каждый второй пожилой парикмахер в Тбилиси простирал посетителям свои руки и произносил то же самое, что и Гагик, - "Эти руки знали лицо Лаврентия". Так что в этом вопросе наш армянский цирюльник никого в городе не удивлял.
Ну так вот. Вернемся постепенно к дяде Резо, тем более, время пришло, а он того заслуживает.
Как мы все знаем из Главы 54 Великих Скрижалей, дядю Резо за пьянку перед самой пенсией выгнали из гражданской авиации с волчьим билетом.
Следует также напомнить всем не доучившим Главу 54 Великих Скрижалей, что на момент начала нашего приятельства, дядя Резо освоил премудрости взаимодействия с электросварочным аппаратом ВД-401, поэтому в дневное время  занимался изготовлением железных дверей в коммунальном дворе, в фоновом режиме торгуя мумиё.
По вечерам же дядя Резо пел в оперном театре имени Закария Палиашвили.
Однако, в Главе 54, автор не успел, а если честно, забыл вам рассказать, что между изгнанием из рая (Грузинского управления гражданской авиации) и организацией с районным курдом производства железных дверей, жизненная ситуация дяди Резо была весьма непростой.  Оказавшись практически в безвыходном финансовом состоянии, на этом изломе судьбы, дядя Резо активно искал заработки.
Гагика из "Зари Востока" он хорошо знал, в лучшие времена его более-менее регулярно посещал, хотя и сам неплохо брился опасной бритвой перед круглым, потемневшим зеркальцем.
После долгих, сложных и многоэтапных переговоров, уровню и накалу которых позавидовали бы лучшие дипломатические школы, в парикмахерской Гагика в левом углу зеркала появилась написанная от руки записка "Об оказании услуг на дому".
Кроме того, Гагик, в устной форме, а парикмахеры любят поговорить, сообщал посетителям, что у него есть способный ученик и последователь, готовый, в случае необходимости, выехать на дом.
Финансовая часть взаимодействия Гагика и дяди Резо так и осталась для тбилисцев унесенной в страну вечной охоты тайной, но внешние проявления работы корпорации указывали на взаимовыгодность альянса.
Дядя Резо достал с каких-то бездонных антресолей кофр, что носили врачи в предыдущие века, очистил его от культурных наслоений, сформировал новое содержимое и начал ездить по вызовам, заполняя на свое усмотрение квитанционную книжку. 
Цирковые представления в домашних условиях, с закрыванием глаз и периодическим отбеганием от клиента, с целью отдохнуть от сверкающего великолепия исполненной им работы, дядя Резо показывал не хуже Гагика, не будем забывать о его вечернем служении Мельпомене.
Единственно номер с "Лицом Лаврентия" и выпростанными вперед руками, Резо не исполнял, будучи моложе Гагика лет на двадцать, и не очень умещаясь в исторический интервал. Кстати, последующие поколения о таких мелочах заботиться перестали.
К тому же Резо завел прославившую его манеру петь арии во время бритья клиента, на что Гагик из "Зари Востока" был точно неспособен. 
Не говоря о том, что карьера тбилисского цирюльника расширяла и даже формировала сеть сбыта мумиё, а это, в свою очередь, существенно дополняло доходную часть бюджета.
Почему дядя Резо в итоге все же прервал неплохо растущее парикмахерское направление своей бизнес-активности, сделав выбор в пользу изготовления дверей, автор точно не знает, имея на руках лишь множество предположений, догадок и городских сплетен, которые, пожалуй, оставит при себе.
Как-то поздним вечером, возвращаясь от осчастливленного клиента с уже примелькавшимся тбилисцам кофром (спектакли в театре Палиашвили, где был задействован Резо, шли далеко не каждый день), наш герой увидел на улице Бидзину, сына своего давнего приятеля Малхаза, весьма известного директора крупного торга, через которого многие  цеховики  заводили в оборот "левый товар". Малхаз был довольно известным в городе, более чем состоятельным человеком, с огромными связями и возможностями.
Резо был очень удивлен не только самой встречей с Бидзиной, - гулять ночью по городу мальчику из приличной семьи было противопоказано, но главное - его одеждой и видом. Бидзина, имея папу — директора торга, всегда был великолепно одет. Кроссовки "Adidas" с тремя синими полосками, голубенькие джинсы "Levi's" 501-й модели, финская черная водолазка, кожаная курточка, все это как минимум должно было присутствовать на молодом человеке.
А одет Бидзина был, как студент ГПИ (Политехнический институт). Короче, нищеброд. По правде сказать, дядя Резо решил, что парня, попросту говоря, "раздели".
"Раздевание" было весьма обычной в Тбилиси процедурой, когда какая-нибудь городская шпана, окружив мажористого парнишку, предлагала поменять его кроссовки на стоптанные тапки, предварительно объяснив ему, что от выгодного обмена лучше не отказываться.
Резо, разумеется, подошел к Бидзине все выяснить и предложить помощь.
Но Бидзина на удивление рассказал совершенно иную историю, решившись открыть сердце другу своего отца.
Оказывается, его расползающиеся на коленях треники и весь остальной антураж были маскировкой, а в доме, около которого он стоял в столь неурочное время, жила девушка его мечты - известная городская красавица Кетино.
С ее родителями там было какое-то мутноватое дело, честно сказать, дядя Резо об этом не упоминал, может, и сам не очень знал, а автор по молодости лет его не расспросил как следует.
Поэтому Кетино воспитывал Самвел, знаменитый на весь город, да что на город, на всю республику, директор завода Шампанских вин. По тем временам - большой человек, славившийся своей неуемной жадностью.  При этом сама Кетино тоже была при деньгах, которые Самвел, будучи ее опекуном, хотел прибрать к липким от шампанского ручкам. "Все в дом", как говорится...
То ли по причине красоты Кетино, то ли по финансовым соображениям, то ли шампанское ударило в мозг, но Самвел страдал навязчивой идеей жениться на воспитаннице.
По рассказам Бидзины, на самом деле, Самвелу эта женитьба была даром не нужна, мужик он был возрастной, впору с внуками играть, да вяленую хурму беззубым ртом посасывать. Сама же Кетино, вообще, мечтала об одном - свалить от опекуна в любое замужество, хоть с телеграфным столбом, лишь бы этого красавца больше не видеть и не слышать.
Так что, если верить Бидзине, от самой Кетино проблем ждать не стоило, зато Самвел запирал ее в доме, приставив к ней соглядатаев, каких-то теток и дядек. Организовал девочке чуть не домашний арест.
Кетино довольно серьезно занималась музыкой, виолончель  и пение, поэтому к ней более-менее регулярно ходил старый армянин Тигран, уже сто лет сидевший в оркестровой яме того же театра Палиашвили, где служил Резо. Дружить они не дружили, но знали друг друга великолепно.
Короче, Бидзина мечтал жениться на Кетино, но как наладить с ней контакт, что делать с опекуном Самвелом, понятия не имел.
Дядя Резо, как всегда остро нуждавшийся в деньгах, понимал, что взявшись за осуществление проекта, раньше или позже получит хороший магарыч.  Либо от самого Бидзины, либо от его папы - директора торга, через которого, не будем забывать,  шли многие денежные потоки, в том числе самого Пети Жаврова.
С другой стороны, он, тем самым переходил дорогу и собирался опозорить могущественного директора завода Шампанских вин.
***
- Сложным было это решение, плэмиаша, сложным и трудным. - Я налил дяде Резо в простой граненый стакан белого вина из покрытого сколами глиняного кувшина. Тот выпил, поставил стакан и глубоко задумался. Подавали кислое, мегрельское - только перебродившую дешевую шипучку, популярную в тот момент в тбилисских духанах, ничего не подозревавших о празднике Божоле-нуво.
- Я рисковым всегда был, плэмиаша, летчик я. Денег не было, жить на что-то надо. Хлопнули мы с мальчиком этим, Бидзиной по рукам, обещал я помочь в его деле. Да и жаль парня было, трясся он от одной мысли, что достанется красавица его старому самцу Самвелу.
***
Главное, на тот момент, по словам дяди Резо, было Бидзину в дом Самвела завести. Самому Резо зайти было - без проблем. Парикмахеру с его кофром предлог найти нетрудно, плюс мумиё, инструкции по потреблению, то-сё. Решил дядя Резо соглядатаев, что Кетино шагу не давали ступить, пургеном побаловать вместо мумиё, дать им шанс в уборной отдохнуть.
А самого Бидзину придумали выдать за бедного родственника из Кутаиси, присланного двоюродным братом на постой. Про родню Самвела из Кутаиси дядя Резо основательно разузнал.
Поначалу все шло вроде неплохо, но Самвел оказался, как говорится, "дурак, дурак, а мыла не ест". Понял, что дело с молодым родственником нечисто, вызвал ментов.
Когда приехала бригада, Бидзина, надо сказать, совершенно не растерялся. Отвел главного в сторонку, сунул ему сотенную, заодно в двух словах объяснил, кто он, а кто его отец. Менты посмотрели на Самвела странными взглядами, велели, чтобы больше по пустякам их не беспокоили и уехали.
***
В тбилисских духанах как-то принято, выпив стаканчик вина, до дна, разумеется, поставить его на стол и после некоторой паузы произнести "кай гвино", что означает "хорошее вино".
Произносят это вне зависимости от качества напитка. Ругать вино вообще не полагается. С одной стороны, отдают дань уважения труду виноградаря. С другой, это поощрение к продолжению застолья. В известной степени, тбилисский аналог великорусского "хорошо сидим". Так вот, выпив очередной стакан кисленькой мегрельской шипучки, дядя Резо даже этого не произнес, а политкорректно попросил налить чачи. - Градуса не хватает, - сказал он задумчиво.
***
Вообще, вся эта катавасия с пургеном, бедным "родственником" из Кутаиси и ментами кончилась только тем, что Кетино удалось передать любовное письмецо.
Причем учитель музыки Тигран оказался более чем просвещен и успел еще до передачи письмеца заложить Кетино по полной. Доложил Самвелу, что Бидзина, сын Малхаза, влюблен в девушку и надо держать ухо востро.
Ситуация, конечно, осложнилась. Бидзину надо было переодевать, гримировать и заводить в дом Самвела на других условиях.
Дядя Резо решил, что единственным рабочим вариантом осталась подмена вхожего в дом учителя музыки Тиграна.
 
Приступили к плану "Б".
Переодетый и загримированный Бидзина заявился к Самвелу, сказал что он ученик заболевшего Тиграна. Должен, мол, дать урок Кетино вместо учителя.
Тут, конечно, получилось, что ребята сами воспитали у старика подозрительность. Самвел немедленно засобирался навестить Тиграна, что полностью провалило бы операцию.
Бидзина, на ходу, умница парень, начал сочинять, что у Кетино роман с неким Бидзиной, они в переписке (о, ужас!). Письмо говорит, от Кетино к Бидзине перехвачено, позор страшный, готов отдать за скромное вознаграждение.
Тут Самвел, конечно, поплыл, почувствовал братскую руку помощи, протянутую в трудную минуту. Давай, говорит, свой урок, только я буду присутствовать.
Кетино начала петь, играть на виолончели. Кстати, в момент схватила ситуацию. Ребята стали тянуть время до прихода дяди Резо, чтобы тот отвлек старого павиана.
Резо, наконец пришел и предложил побрить Самвела. Директор завода уже фактически сидел на измене и решил, что бриться будет прямо в комнате, где идет урок у Кетино, типа контроль осуществлять.   
Но тут уж, благодаря цирковому представлению Резо, падающим мискам и мисочкам, полотенцу на голове Самвела, с девушкой удалось обменяться всей нужной информацией.
***
- Как они мне все тогда надоели, плэмиаша! Любовь, понимаешь. Один Тигран чего стоит. Мстислав Растропович нашелся. Из него учитель музыки, как из меня Джина Лоллобриджида. А жадный, - за копейку маму родную был готов удавить. Кто его из оркестровой ямы выкопал?!
А Самвел?! Коммунист, понимаешь. Чуть ли не член ЦК республиканского. Директор завода! На хрена ему эта соплячка раскрашенная! Что он с ней делать собирался? С секретаршей, понятно, - жил, с председательшей комсомольской организации завода жил, с девочками из машинописного бюро — жил. Весь город об этом знал. Мало ему, понимаешь. Жениться на воспитаннице понадобилось.

Дядя Резо выпил очередную рюмку чачи, явно получая удовольствие после бессмысленного мегрельского вина.
- Такую чачу даже закусывать не надо, - одобрительно произнес он. - Только вкус портить.
- Представляешь, плэмиаша, там "урок" идет, я третий раз Самвела намылил, сам дергаюсь, весь мокрый. А тут, ни к селу, ни к городу, заявился Тигран этот, стукач из оркестровой ямы. А он, по версии, должен дома больной лежать. Чуть было не запалил всех окончательно, козел. Бидзина, молодец, отскочил от виолончели, я Самвелу полотенце на голову накинул, а он денег Тиграну сунул и прошипел, чтоб тот больным сказался, да в сторону отвалил. 
- Вообще, Тигран заработал тогда больше всех. Ему все время совали деньги.
***
До Самвела все-таки дошло, что его дурачат. Когда дядя Резо, наконец, его добрил, он вцепился в Тиграна и начал выжимать из него правду.
Тигран не стал корчить из себя Зою Космодемьянскую на допросе, и всех, разумеется, моментально сдал.  Признался, что взял деньги у Бидзины, короче, все рассказал.
При этом хоть дядя Резо и был о нем крайне невысокого мнения, Тигран начал уговаривать Самвела потихоньку с темы женитьбы на Кетино сползти. Приводил вполне разумные доводы, что зачем тебе, мол, такой головняк на старости лет.
Но директора завода Шампанских вин заклинило на воспитаннице полностью.
***
В этом месте повествования дядя Резо задумчиво потер пальцами  видавший виды бок глиняного кувшина и совершенно неожиданно сказал: - Нет, это пить невозможно. Хорошо, хоть чача у него есть. - Резо кивнул в сторону духанщика. - А совести у него нет.  - И, похоже, не было никогда.
- Если старика на чем-то заклинит - все. - Пиши пропало. Тем более Самвел полжизни под статьей ходил. Нервы железные. Для него эта Кетино, как последний глоток свежего воздуха была.
- Дядя Резо выпил большую рюмку чачи, взял в руки чады, положил сверху кусочек сулгуни, но есть не стал. - Опять глубоко задумался.
Любовь - это же как "подхват" в "сто четвертом", плэмиаша. Тебя вверх неожиданно несет, потом переворачивает, а потом в пике сваливаешься. И сделать ничего не можешь - машина неуправляема. Хоть за все ручки дергай. - Резо выпил еще одну полную рюмку, заботливо подлитую молодым автором.
После этого плэмиаша начались соревнования, - кто первый до ЗАГСа добежит.
Кетино в ЗАГС в итоге Тигран и притащил, прямо к ожидавшему там Бидзине, - я там рядом в летной форме стоял, костюма нормального не было. На перехвате, если вдруг Самвел прискачет.
 - Резо съел, наконец, чады с положенным сверху кусочком сыра, которые все это время держал в руке. -  Так что кинул этот, Пабло Казальс из нашей оркестровой ямы, старика Самвела, - он лучший доступ к Кетино имел... Хорошие деньги ему Бидзина сунул.
Когда Самвел в ЗАГС примчался - поздно было, они расписались. Тот пошумел, конечно, немного. Типа, я - опекун, то-сё, не имеете права... 
Но деньги, если не все, то почти все решают, плэмиаша...
- Дядя Резо открыл крышечку у глиняного горшочка, с наслаждением вдохнул запах и погрузил ложку в горячее лобио. - Ешь, плэмиаша, пока не остыло. - Лобио горячим надо есть. 
***
В итоге, Самвел, кстати, неплохо поднялся, все деньги Кетино ему оставили, - утешительный приз, как говорится.
Так что все отлично кончилось, - дяде Резо за хлопоты тоже неплохой магарыч достался, а Бидзина со своей Кетино до сих пор счастливо живет.

Только у Самвела потом неприятности были. Эдуард Шеварнадзе после Василия Мжаванадзе, когда начал борьбу с коррупцией изображать, директора завода Шампанских вин и директора Коньячного завода посадил и расстрелял. Показательный процесс устроил.
Правда, через пару лет, расстрелянный директор коньячного завода, под другим именем, разумеется, на место Самвела сел, в завод Шампанских вин. А расстрелянный Самвел стал директором Коньячного завода, но звали его после реинкарнации уже Гурамом.
 
Впрочем, эта история из совсем другого Рабочего Полдня, а нам пришла пора расстаться с Тбилисским цирюльником дядей Резо и его любимым городом хотя бы потому, что все на свете имеет не только свое начало, но и свое завершение.
 
23.03.2021