Репка. Современные сказки

Деду никогда не удавалось побыть одному. Да и как это сделать, если дом полон народу, и зверья.

Пронырливая бабка, которая осточертела за столько лет совместной жизни, и которая по-прежнему совала нос во все его дела, и ревновала. Смешно: в деревне три калеки, соседка баба Шура разменяла восьмой десяток, а бабка, его старуха, бдит. Ему может и льстила бы эта ревность, но бабка умела ругаться часами и его это выматывало. «Чёрт бы тебя побрал», - буркал он в усы, и отмалчивался.

Внучка тоже не радовала. Прислали её родители из города на лето. Сами, видите ли, решили отдохнуть. И то верно, вредная противная девица, всё ноет и канючит. И тоже ходит следом. «Деда, деда, а почему у коровы вымя?» У него от внучкиных «почему» закладывало уши.

И псина эта еще, внучкина, Жучка. Имя мерзкое, хотя и собака тоже мерзкая. Мелкая, брехучая.

Другое дело - кошка, их с бабкой. Умница, красавица, Мурка. Дед мечтал, что бабка поедет в гости надолго к их дочери, внучкиной матери, и он будет жить с кошкой вдвоём, без нападок и критики.
Мышей, правда, не ловит Мурка, в прямом смысле. Не умеет. Боится.

Одна радость - огород. Бабка просила посадить хоть грядку цветов, он отказал. Не дело это, землю переводить. Дед сажал полезное: картошку, морковку, репу. Бабка репу ненавидела, а он назло ей пол-огорода репкой засадил.

И вот как-то в один непрекрасный день пошёл дед выкапывать репку. Бабка привязалась как банный лист, и внучку позвала, и псина мерзкая тут же вертится. Стоят за спиной, советы раздают, мешают. Дед взорвался, заорал громко, ногами затопал: «Надоели мне, душу вынули всю, глаза б мои вас не видели! Никогда!» И давай от злости всю репку дёргать. Дёргает, а в голове пульсирует: «Чтоб вы провалились!».

Так дёргал, дёргал, потом схватил удочку и пошел на озеро, рыбу ловить. Ни сил, ни желания видеть домашних не было. Да и стыдно было немного, за свои крики. Там он торчал до темноты, проголодался жутко и по дороге домой думал, как бы ещё пообижаться, чтоб бабка не лезла пару дней.
А то ведь извиняться будет.

Дом встретил оглушительной тишиной. Бабка собрала чемодан, взяла внучку, мерзкую шавку и отбыли они в город, значит. «Спасибо, Господи», - обрадовался дед, - заживу, наконец, один». На пороге сидела голодная кошка, которая сердито мяукала, просила еду.

Следующая неделя показала, что дед не приспособлен к жизни. Готовить он не умел, а то, что и умел, было невкусно, и есть можно было только под угрозой голодной смерти. Кошка постоянно просила жрать. И как варить ей баланду из рыбы и крупы, он тоже не знал. Быт навалился на деда, и положил его на обе лопатки.

И главное...ему не хватало бабки. Их перепалок, и ссор, и скандалов, но ведь и хорошее было: и телевизор вместе посмотреть, и обсудить передачу, о соседях поговорить. С ней он чувствовал себя...живым. Злым, раздраженным, ворчливым. Но живым. А в тишине дома, который стал таким вдруг пустым, ему стало казаться, что он умер.

«Ничего, - утешал он себя, - вернется, приползет еще, а я не пущу. Так и скажу: уходя- уходи. Адьос амигос».

А потом она бабка позвонила, и сухо сказала, что с ним, дедом, разводится, потому что дочерин сосед сделал ей предложение. Вдовец. Василий.

Через три дня дед, чисто выбритый, одетый в новую фланелевую рубашку, отнес кошку соседке. «Ты позаботься о Мурке пока, Шура, я по делам в город. Не знаю, когда вернусь».
Она хитро прищурилась: «Чтой-то ты так нарядился? Женщина у тебя там, в городе?»
«Женщина», -твердо ответил дед. –«Моя женщина».

Он обернулся на их дом, на самую большую грядку, где раньше росла репка. Сейчас там торчали чахлые кустики цветов.

Дед поправил рюкзак и твердо, мальчишеским шагом зашагал к станции.