Заячья геометрия

               

                ЗАЯЧЬЯ ГЕОМЕТРИЯ               

    УЧЕНЬЕ – СВЕТ
               
      - Видишь след? – Андрей Подковкин указал пальцем на печатный след зайца, уходящий из мелколесья в Долгую Гриву.
   - Вижу.
   - Это с жировки на лежку. Вот здесь, в этих кустах, он жировал, а вон там, в ельничке, у него лежка. Понял?
   - Понял, что ж тут не понять.
   - Я пойду с Туманом туда – заяц побежит сюда, стой тут до упора и будь готов. Понял?
   - Понял, что ж тут не понять.

   Андрей с собакой на поводке ушел и через пять минут я услышал звонкий голос Тумана, вначале редкое «баф!», а потом  - рев! И я понял – что ж тут не понять, - что пёс нашел и поднял зайца.
 
   «Ай – ай, ай – ай, ай – ай!..» - сердце мое колотилось как сумасшедшее, но голос уходил в сторону. Голос уходил в сторону и ждать мне было нечего, но впереди,  в кустах что-то мелькнуло. Заяц? Заяц!
 
   Зайчик не спеша шел ко мне. Потом остановился – не дойдя полсотни шагов. Он стоял и поводил ухом. Я больше не мог ждать!  Но далеко? Конечно, далеко, но ведь уйдет! Уйдет ведь – и я ударил на всякий случай сразу из двух стволов!
 
   Заяц не ушел, а наоборот – побежал на меня! Пихаю новый патрон – не лезет! Да что ж такое? Да я же проверял гильзы, да всё же лезло! Руки трясутся, патрон не попадает, но всё-таки замечаю, что в правом стволе оторванная бумажная гильза - пихаю, наконец, патрон в левый ствол и защелкиваю… А где же заяц? Где заяц? Заяц – здесь, стоит за березкой, в десяти шагах от меня. Ну, косой… В это время он подпрыгивает и валится мертвым.

   Подбегаю – лежит. Смирно лежит на боку. Заяц-беляк. Он почему-то кажется мне не белым, а розоватым. Поднимаю за уши – здоро-о-вый!
 
   Никогда больше таких здоровых у меня не бывало. Андрей Подковкин до сих пор смеется, обыкновенный, мол, заяц был, просто крупный. Но я-то знаю, что он был – необыкновенный, он был розовый и большой как кабан, мой первый заяц. А Туман – гений.

      В середине восьмидесятых годов зайчатников в нашей компании было большинство – Андрей Подковкин, Саша Пикушев, братья Некрасовы и братья Залескины. Залескины, Виктор и Саша, хотя и не держали гончих, но в заячьей науке уже разбирались. И только мы с Евгением Куликовым да Андрей Дружников - городские и бестолковые.

   Этой же зимой Туман неожиданно заболел – то ли чумка, то ли еще какая-то напасть - и Андрей Подковкин его схоронил. Плакал. Потом завел себе Джоя, а на следующий год – Джона. Щенки учились, а наше изучение заячьей геометрии стопорилось.

   - Ты почему его Джоном назвал? – спрашиваем у Андрея.
   - Ну как же? Вас двое – Джон Бычихин и Джон Куликов, вам третьего не хватает, вот вам и он – Джон Подковкин! Потаскаете его, привыкнет и будет с вами ходить.

   Любимой шуткой у него теперь стала следующая:
   - Джон!
   - А?
   - Да не ты! Собака!
 
   Саша Пикушев, больше любивший гонять лосей и кабанов, завел для этих целей Верного. Кончик  хвоста у Верного был белым и мы переименовали его  в Белохвостика. Пес оказался ярым зайчатником, а на лосей и кабанов – ноль внимания. Хозяин  слегка презирал его за такую однобокую страсть, а мы, «городские», обожали – он охотно ходил с нами в лес и всегда был готов к работе. У братьев Некрасовых вырос Дунай – русская пегая гончая. Собаки – были, а вот понимания заячьей геометрии…

   Идем в ноябре по чернотропу – собаки в полазе. Слышим - далеко – «бам!» Белохвостик подает голос. Добор! Подковкин поднимает палец, оглядывает местность и говорит: «Заяц пройдет вон там, через кусты, иди, стань туда и будь готов. Понял?..» Понял, чего ж тут не понять.

   Подхожу к кустам, становлюсь и слышу, как вдалеке работает Белохвостик: «бум, бум, бум!» Голос низкий, бьет редко и равномерно. Вот к нему подваливает Джон, голос чуть выше: «бав-бав, бав-бав!» А вот и Дунай – частит, торопится и наверняка сразу же уходит передом! Эх, не хватает нам сучонки – тоненькой флейты.

   Мне, впрочем, не до музыки. Торчу в кустах как пенек – специально он, что ли, сунул меня сюда, в этот дурелом? И как тут стрелять? Похоже, смеется он надо мной, этот зайчатник!

   Выбираюсь из кустов, шагах в тридцати – бугорок и небольшая чистинка, вот, думаю, хоть какой-то обстрел. Другое дело совсем!

   Гон удаляется, почти уходит со слуха, а потом понемногу начинает нарастать. Ближе, ближе, вглядываюсь в кусты – никого! А гон между тем всё ближе, собаки уже рядом, я уже вижу кончик белого хвоста – Белохвостик, Дунай, а замыкающим - Джон. Идут все вместе по следу, торопятся, обгоняют друг дружку и все трое с голосом  пролетают мимо - через те самые кусты, тот самый дурелом, куда ставил меня Подковкин!

   Опять будет ругань и опять насмешка!

   Еще один случай. По первой пороше. Опять я поставлен на лучшее место – то есть они говорят, что место - лучшее. Стою. Передо мной – чистейший первый снег. Ни следочка! Ни жировочного, ни гонного! Скажите мне пожалуйста, почему этот заяц пойдет именно здесь?

   Однако, стою. Тишина. Ни собак, ни друзей. Нормальный писатель, господа охотники, здесь, заполняя паузу, занялся бы описанием лесной красоты – елочки-снегурочки, птички-синички, калинки-рябинки… Я писатель ненормальный, потому что охотник, и мне не до красот. У меня один вопрос: какого черта этот заяц попрется именно здесь? А, Подковкин?

   Между тем гон делает положенный круг и начинает приближаться. И вдруг – выстрел! Похоже, всё. Подходит Слава Некрасов.

   - Пойдем, уже застрелили.

   Идем, но не успеваем пройти и сотни метров, голос: «Держи-и-и!..» Славка тут же куда-то пропадает, а я лечу на старое место.
 
   Поздно! И как ведь прошел, подлец, - точно у меня между сапог! Если бы эти сапоги стояли на месте.
 
   Через пять минут вылетели собаки, посмотрели на меня и с голосом заработали дальше. Хорошо, что собаки не умеют говорить!

   Надо было что-то делать. Деревенские эвклиды и пифагоры выдавать секреты заячьей геометрии не торопились. Сидим с Евгением на его даче, топим железную печку, утешаемся русской березовой и решаем, что делать.

   - Утки, утки – что ты заладил, Куликов? Тут такая охота, а мы… Хоть бы слова запомнить – жировка, лежка, сдвойка, сметка, добор, полазистый, вязкий, паратый, позывистый… Нет, позывистый  понятно. Антоним – хрен дозовешься!
   - А ты их тоже умными словечками - антоним, метафора. Глядишь, и зауважают. А то сил уже нету - только выйдем и начинается: на Дубах у нас привязанный – пойдет мимо водоема, на Долгой Гриве вчерашний – пойдет у Кривой сосны, на Шишках - два, пойдут по синусоиде к этой вот канаве, стой до упора, иначе – расстрел!..

   Возмущаемся, конечно, но деваться некуда и Подковкина трясем не уставая: почему этот след с жировки на лежку, а не наоборот? Какая разница между жировочным следом и следом на лежку? Почему вернется? Почему ходят кругами? Почему не все ходят кругами?
 
   И самое главное, почему он пойдет вот этими кустами, а не той красивой полянкой? Что значит с детства? Ты что, все их тропки тут знаешь? Ври…

   Тушим на железной печке зайчатину с луком, а Подковкин и Слава Некрасов, махнув по стопке, вспоминают:
   - Первым у меня был Туман, потом - Буран, но недолго, потом Туман Второй – из-под него ты взял своего первого зайца, потом Джой – его я отдал лосятникам. Теперь – Джон.
   - А у нас с Шуриком был Славный, -  вспоминает Некрасов – Нет, не потому, что щенок славный, а потому что Шурик так назвал - в честь меня, подарок мне на день рождения. А кобель оказался дурак дураком, два года - и никакой страсти! И вот мы по первой пороше отыскали следок, привязали кобеля на веревку, я тащу его по следу, а Шурик впереди идет – гавкает! Километра два преподавали нашу науку, потом отвязали – пошел! Такой гончак получился!
   - Я когда из армии пришел в восьмидесятом году, - вспоминает Подковкин, - за две недели из-под Славного шестнадцать зайцев взял. За-а-айца было!

    Понятное дело, раньше и километр был верстой, и заяц был с кабана, это мы уже знали, поэтому упрямо возвращали их к заячьей геометрии.

   - Ну что вам еще? Заяц, он такой, он зверь…
   - Это мы знаем! – перебивал Куликов и отодвигал от Подковкина стопочку, - Это такой зверь, с хвостом, с ушами, имеет тенденцию оставлять следы – дальше?
   - Заяц… он ложится на лежке мордочкой к своему следу. А когда идет на лежку, сначала сдваивает след – тут будь готов, он недалеко, потом он делает сметку: прыгает метра на три в сторону и ложится спать.

   - Но он не храпит, как некоторые, - вмешивается Некрасов, - ушки у него работают…
   - Ну хватит, мужики! – я начинаю обижаться. – Белохвостик поднял, Дунай подвалил, Джон пошел замыкающим, дальше что?
   - Заяц идет на круг. В основном, все делают круг и возвращаются на свои следы – на лежку или на жировку - чтоб запутать собак и оторваться. Это понятно?
   - Это понятно.

   Это понятно и на следующий день мы отрабатываем это на практике. Поднимаем в березняке зайчика – я бегу что есть мочи на лежку, а там – Слава Некрасов! Стоит, улыбается. Я – назад, на жировку, а там Подковкин и Залескин. Стоят, улыбаются.
 
   Вот тебе и на! Пифагоровы штаны во все стороны равны! Мне ничего не остается, как применить охотничью смекалку – назовем ее так - я обхожу по кругу Андрея и Виктора и встаю на заячий следок впереди них.

   Ждем-пождем – вот и зайчик, скачет себе между елочек! Стук его – он прыг в сторону, стук второй раз – елочка пополам, а заяц?

   Бегу – лежит! Беру за уши – как заорет! Ё-моё! Подранок. Отпускаю, наступаю ногой – молчит. Убираю ногу – орет и всю душу вынимает. Ни палки под рукой, ни камня, а прикладом стукнуть – боюсь сломать. Кое-как соображаю – достаю нож и прикалываю свою добычу.

   Виктор Залескин, наблюдая эту картину, рассказывает потом подошедшему Некрасову.

   - Джон, собака, обошел нас вокруг и нашего верного зайца - взял. А заяц – слышал? – как заорет! Что делать? Не каждый сообразит, Слав! Но наш охотник не растерялся – и представляешь? – он пошел на зайца с одним ножом!

   И всё-таки, на очередных посиделках, мы зажимаем Славу Некрасова в углу и он сдается.

   - Откуда же вы знаете, Слава, особенно по чернотропу, где у него лаз и куда он пойдет?
   - А-а, вон ты о чем! – Некрасов делает вид, будто он в первый раз услыхал мой вопрос. – Тут просто: беляк всегда старается чистые места в лесу обойти, пройти кустиками или ельничком и полянку проскочить в самом узком месте…

   - Чистые места обойти… проскочить в самом узком месте – вот значит как! А эти собачьи дети, -  Куликов показывает Некрасову кулак, - два года петляют: чутье надо иметь, мы тут с детства, мы тут все тропки знаем…

    Применить полученные знания получилось в этот же сезон на Рождество. Вышли в Сотый квартал – участок соснового бора с вырубками и мелколесьем – Слава Некрасов, Евгений Куликов и Виктор Залескин. Взяли одного Джона – Дунай и Белохвостик набили лапы и отдыхали дома.

   Находим след. Точнее, следы. Натоптано так, точно зайцев тут целое стадо. Взлаивает тоненьким голоском сучонка – очевидно, добирает. На поваленной сосне сидят двое наших поселковых – Фома и Геныч, на пеньке стоит бутылка, лежит сало и хлеб - банкет в разгаре.

   - Толку не будет, - вместо приветствия говорит Фома, - наша сука уже час добирает – и никак! Рождество потому что – каждый зверь должен радоваться, а убивать – грех!..

   Слушаем Фому и идем дальше. Господи, думаю про себя, сегодня Твоё Рождество, каждый зверь должен радоваться, но как же охотнику радоваться? Неужели и правда стрелять нельзя? Не знаю… Как Ты хочешь, Господи, пусть так и будет…

   Не успеваем отойти и двести шагов – след! С жировки на лежку. Это, похоже, еще один заяц – сучка Фомы добирает совсем в другой стороне.

   То ли сомнения мешают, то ли торможение у всех сразу – идем дальше и на верном лазу никого не оставляем. Старая лесовозная просека –  тянемся по ней друг за дружкой. И только Джон – собака не расслабляется и трудится, и через пару минут мы слышим: баф! Добор! Через пару секунд снова: баф! И – рёв! И – пошел!

   Залескин – на лежку, Куликов - на жировку, а мы со Славой – по дороге. Вижу справа широкое чистое место – зарастающую вырубку, но по ее центру – мелкий ельничек, и тянется он через полянку прямо к нашей дороге – так!

   Некрасов уходит дальше, мимо пробегают Фома и Геныч. Джон идет по широкому кругу, к нему, слышу, подваливает сучонка Фомы – вот она, флейта! «Ай-ай, ай-ай!..» – нет, не передать мне эти звуки и не рассказать эти чувства. В зимнем лесу, в чистом бору, на Рождество Христово!

   А вот и зайчик. Катит по ельничку точно на меня. Ну, Господи…  Стреляю – есть!

   Подходит Слава Некрасов, поздравляет с полем.
 
   - Видал? Видал, Слав? – возбужденный,  никак не могу успокоиться – И - точно на меня! И место выбрал – удачно!
   - Ну. – Слава спокоен. – Соображаешь…
   - А чутьё? Ты говорил, что надо и чутье иметь – это что?
   - Интуиция. Вот десятка три набьешь – душой почувствуешь, где они любят ходить, где ложиться, куда стать…
   - Понятно. А Фома говорил: на Рождество - грех!
   - Да это Фома… - отмахивается Некрасов, - что он понимает…

   Мы достаем из рюкзака пакет и укладываем зайца.

   До сих пор у меня перед глазами картина: зимний лес и трое охотников. Все молоды, все живы. Смотрят на меня - и улыбаются. И все – довольны. Вспоминаю теперь об этом и думаю – а ведь умели они, друзья мои, радоваться чужим успехам. И в избытке было у нас - тепла и сердечности. Не каждому выпадает такое счастье. А мне – выпало.


   ПРОФЕССОРА

   Профессоров заячьей геометрии мы разделяли на два типа. Первые, поднимаясь с лежки, уходили на два-три километра, крутили и путали собак, потом опять уходили – ни на лежку, ни на жировку не возвращались и свой гонный след тоже не использовали. Пока добежишь по снегу, пока приглядишь узкое местечко – беги опять.

   Второй тип профессоров отличался смелостью и спокойствием – дороги, огороды и даже наши собственные следы, ничего их не смущало и всё ими использовалось.

   Профессора – исключение, но каждый год какое-нибудь исключение обязательно нам попадалось и учило нас терпению.

   Один такой жил за гаражами – поселковые сараи и гаражи шли вдоль леса, за ними лежала Долгая Грива - угнанный на край света заяц через день-два возвращался назад и опять ложился где-нибудь за сарайчиком. Иной раз он даже сено воровал у местных буренок. Джон и Белохвостик тоже хорошо его знали – стоило нам отпустить их у вольера – через пять минут за сараями рев – и всё! Ни зайца, ни собак. Иногда мы слышали гон, бежали на голоса, но собаки скалывались, начинались нудные поиски… стоишь, зуб на зуб не попадаешь – и костеришь понемногу собак за вязкость и нестомчивость, а Подковкина и Некрасова – за то, что спустили собак прямо у сараев. Им-то, деревенским, развлечение, а нам-то – два выходных всего…

   Прибежали как-то с Куликовым к переходам по краям длинной полянки и ждем. Андрей и братья Некрасовы ушли куда-то следом за собаками, а мы остались. Зимний лес, морозец. Пока нечего делать, хороший писатель расписал бы нам здесь всю красоту природы – снегиря посадил бы на рябине, сороку пустил по лесу, а может быть - чего мелочиться – взгромоздил бы на сосну глухаря. На самом-то деле, господа охотники, ничего такого нету - стоят два замороженных пенька, зыркают глазами по кустам и все.

   Через полчаса не выдерживаем и сходимся в середине поляны перекурить и посоветоваться. Не спеша закуриваем, слушаем морозную тишину и решаем все-таки подождать еще.
 
   Евгений возвращается на место и я слышу крик: «Иди сюда!»
 
   Подхожу. Он ведет меня в обратку по нашей тропе и показывает след! Заяц! Уже прошел.

    Идем в пятку –  здесь еще одно открытие. Заяц, оказывается, не сразу решился на переход, нет, он топтался на месте, выглядывал и ждал удобного момента! В кустарнике - целое утоптанное местечко.

   Обиделись мы тогда на него, плюнули и пошли на дачу – кое-что у нас там было, конечно.


   ТРУСИШКА

   «Трусишка зайка серенький под елочкой скакал…» - помните?

   Стоим с Виктором на Дубах, заняли два перехода, ждем. Джон-собака скололся и неторопливо разбирается в следах приблизительно в километре от нас. Иногда подает голос: «Где ж ты, косой? Куда ж ты сметнулся? Что ж ты так накрутил, а?..» Простые собачьи мысли.
 
   Ждем. А вот и заяц! Прикатил к нам и остановился между мной и Виктором, ну? На кого? Заяц между тем забрался на небольшой сугроб, уселся поудобней, откусил веточку и принялся закусывать. Пожевал, повел одним ухом – тишина – и поскакал к Виктору. Жаль, конечно, но ладно. Не дойдя метров десять до выстрела, косой остановился и своим следом пошел в мою сторону. Ага! Однако – опять не дошел, опять повернул назад, сел на свой бугорок и откусил еще одну веточку.

   Джон между тем разобрался в его чертежах и по гипотенузе покатил к нам. Заяц перестал жевать, отследил левым ухом неторопливый ход нашего помощника, оценил его музыкальный талант, восторга не выказал и – продолжил свой ланч!
 
   И я понял – ничего-то он не боится, он - дома, у него крепкие ноги, ясная голова и математический факультет за спиной. Хотя, судя по заячьей физиономии, ему не более трех-четырех лет от роду.

   Гон приближался, а заяц – обедал. И только его левое ухо отслеживало ход собаки. Наконец, он привстал. Ну? Нет, просто вон та верхняя веточка - вкусней!..
 
   Заяц напустил собаку приблизительно на сто шагов, выплюнул изо рта веточку и, оттолкнувшись сразу четырьмя лапами, сиганул метра на четыре в сторону. В сторону Виктора.
 
   Математик и геометр, смельчак и храбрец, спортсмен и чревоугодник – и это заяц?

 
   ДЕД МАЗАЙ И ЗАЙЦЫ.

   Сидим на даче, обсуждаем примеры заячьей смелости, потом я вспоминаю деда Мазая и поэта Некрасова.

   - Брехня! – отмахивается Слава Некрасов, - Никогда заяц не останется на затапливаемых местах. И плавать он - умеет! И к Мазаю в лодку никогда не полезет! Брехня!
   - Нет, ну это же сказка! – Андрей Подковкин выражается более интеллигентно, - Это же сказка, Слава!
   - То есть вы хотите сказать, - уточняю я, - что никаких зайцев на затапливаемых островах не бывает?
   - Не бывает, – уверенно отвечает Андрей. - они эти места знают и заранее уходят, у них в это время гон… Это ж просто сказка такая! Да ты плесни нашему Некрасову побольше, он тебе деда Мазая за пояс заткнет. Нет, еноты, может, и остаются, эти дрыхнут еще, а зайцы нет.
   - Зайцы воду - не любят, - еще раз повторяет Слава.

   Так мои деревенские эвклиды и лобачевские разрушили во мне сказку о добром дедушке Мазае и честном поэте Некрасове.
 
   И все-таки - ошибались они тогда! Просто потому, что в  Шатуре, среди озер и карьеров, никаких затапливаемых островов не было.
 

   ПЛОДЫ ПРОСВЕЩЕНИЯ.

   Кроме сомнительных плодов просвещения были и подлинные.  Прочел я как-то в «Охотничьих просторах» об одном интересном методе охоты на зайца – прочел и забыл. Приехал однажды после Рождества, а снегу, оказывается, столько, что и в лес не зайти. Тут я и вспомнил!
 
  - Найдем след, - рассказываю Подковкину, - проложим лыжню, чтоб парочку переходов перекрыть, поднимем, и он по такому снегу обязательно выйдет на лыжню…
  - А что, - соглашается Андрей. - Может и получится. Они любят по нашей лыжне ходить. Зовите Славку, а то у меня работа.

   Слава тоже не может, поэтому идем вдвоем с Виктором. Берем с собой Дуная, песик паратый, авось и погоняет.

   Встаем на лыжи и выходим на Шишки – молодой сосновый лесок с березняком. Дунай суется в снег, но быстро всё понимает и пристраивается сзади.

  Долго ли, коротко – видим впереди след. Пристегиваю Дуная – погоди, брат - и начинаем прокладывать лыжню. Виктор остается в одном углу, а я возвращаюсь и пускаю собаку на след.
 
   Дунай тут же  начинает добирать – я вижу, как он, изредка подавая голос и отплевываясь, всё дальше и дальше уплывает по снегу. Тороплюсь по лыжне на свой переход.

   Минут двадцать, наверное, наш работник ищет заячью лежку – наконец, подъем и звонкий голос: ату ево! держи ево!

   Эх, радость, эх, золотая охотничья минутка! Вот и он, наш зверек, не спеша катит по лыжне - и точно на меня!

   Прозвище у него – косой. Не верь, охотник! Это не так - стоит тебе чуть шевельнуться или дернуться раньше времени – мелькнет белая ушастая молния и растворится в березняке. Охнешь ты от досады, а исправить ничего нельзя – огорченно махнет рукой твой товарищ и молча обругает тебя уставший охотничий пес! Страшно, господа охотники! Поэтому  я замираю, подпускаю зайца на двадцать метров - и не промахиваюсь.

  Приходит Виктор, а через пару минут выплывает на лыжню Дунай. Отрезаем ему пазанки и делим на троих бутерброды.