Прикл. матроса Шпоньки. Глава08. 1001 ночь

      Вечером этого же дня, когда после ужина, который дисциплинарно ничем не отличался от обеда и всё учебное подразделение уже готовилось отойти, или правильнее сказать по-морскому, отбиться ко сну, у Миши только начиналось всё самое интересное.
      Сержант Барабанов, его нынешний сосед по койке, после отбоя превратился в самого обычного парня из Пензы. Оказалось, что у него, как и всех нормальных людей, существует человеческое имя и на гражданке его просто называли Юрой. Он благодушно разрешил Мише после отбоя так себя далее и величать.
      В первую ночь под общей крышей, в связи с тем, что за целый год службы на флоте Юра уже позабыл цивильную жизнь, он попросил Мишу рассказать ему что-то новенькое из современного гражданского бытия.
      И наш Миша был рад стараться. В последнее время ему явно не хватало благодарного слушателя, и он запел соловьём.Так мирно и дружно они пробеседовали почти до утра, а на сон грядущий Миша рассказал ещё сержанту Барабанову парочку нынче популярных Киевских анекдотов.
      Юра пришёл в полнейший восторг и очень долго смеялся а прежде чем закрыть глаза и уснуть, он договорился с Мишей что отныне, вместо колыбельной песни, тот будет ему перед сном рассказывать пять свежих анекдотов.
      Планка для Миши показалась явно завышенной, но не он был, как говориться, хозяином ситуации. На том и порешили.
      
      И потянулись, похожие друг на друга, карантинные дни. С утра до вечера, на футбольном поле примыкающем к казарме, курсанты изучали основы строевой подготовки. Занятия строевой чередовались с изучением текста присяги. У Миши появились новые друзья уже в среде новобранцев.
      Первым кто пошёл на контакт с Мишей, был Вовка Нижинский. Внешне русоволосый парень, слегка смахивающий на Юрия Антонова, всю свою сознательную жизнь прожил в узбекском городе Наманган и даже немножко понимал узбекский язык. Вторым был Гриша Бендеровский, Мишин земляк с Житомирской области. И если Миша привёз свою «кличку» Шпонька ещё с Североморска, то «погремушки» для Вовы и Гриши они обсудили уже совместно. Володю переименовали в Боба, а Гриша неохотно, но под давлением новых друзей и обстоятельств, отныне стал зваться Бендерой. Из всего состава учебной роты, количеством в девяносто человек, это были единственные три человека которые общались в обиходе между собой на русском языке.
      Всего через месяц службы на Северном флоте, стал наш Михаил потихоньку уставать от ночных сказок Шехерезады, которые он с вечера и до утра рассказывал ненасытному Юре Барабанову. Где-то в глубине его души теплился огонёк надежды, что появился у него настоящий  армейский покровитель и что теперь-то уж он не даст его никому в обиду.
      Частично это, наверное оправдалось, но не всё было так просто. С восходом солнца, в обычного парня из Пензы, опять возвращался дух его величества товарища сержанта и до позднего вечера никому в подразделении не было уже от него никакого покоя.
      Не прошёл, конечно, в сержантском кругу незамеченным и тот факт, что какая-то симпатия у Юры Барабанова к Мише и его друзьям всё-же существует. Именно это и отравляло жизнь уже хорошо знакомому нашим друзьям, маленькому товарищу сержанту азербайджанского разлива. И стоило только Барабанову отвести глаза в сторону или временно отлучиться по собственным делам хотя-бы на пару минут, тут-же, как из-под земли, выскакивал сержант Алиев (так оказывается звали любителя матерщины) и первым делом тащил Мишу с друзьями на гальюн.Полная власть над людьми, разговаривающими между собой на русском языке, видимо доставляло ему в этот момент истинное удовольствие.
      « Шпонька, ти будишь  драит ачко до утра»: обещал он Мише крикливым голосом на исковерканном русском. Далее он раздал друзьям по одной копейке и заставил всю эту троицу монетками царапать эмаль внутри унитазов. Из невнятной смеси русского и азербайджанского мата было понятно, что копейка с обеих сторон должна заблестеть, привожу в оригинале:» Как у кот яица». 
      История этого древнего обычая с копейками, уходила в те далёкие, давние времена, когда появилась в Советской Армии такая штука, как дедовщина, или скажем по флотски-годковщина. Было непонятно в чем и перед кем так провинились самые обычные унитазы, что-бы быть изуродоваными таким зверским способом. По характерным следам на бетонном полу, оставленных от однокопеечных монеток вокруг самих унитазов, было нетрудно догадаться, что три товарища были далеко не первыми жертвами подобных сержантских развлечений. Наши друзья тоже пошли по уже проторённой дорожке и на изготовление памятных ювелирных украшений сержанту Алиеву много времени им не понадобилось.
      Так как всё это безобразие происходило в отсутствии сержанта Барабанова, то сразу по его прибытию в кубрик (тоже для наших друзей новое слово) статус-кво был моментально восстановлен. Юра Барабанов выгнал пинками под зад из туалета сержанта Алиева. Подходило время отбоя и что-бы услышать пять обещанных свежих анекдотов перед сном, ему явно не хватало соседа по койке.

      Вскоре среди личного состава учебной роты поползли слухи о том, что большинство призывников по окончанию карантина будет откомандировано в роту охраны. На эту новость многие из курсантов отреагировали по-разному. Про отдельную роту охраны рассказывали просто страшные истории и худшее место службы надо было ещё поискать. На этой почве между курсантами стали происходить забавные вещи.
      Были среди Мишиных сослуживцев пару ребят с фамилиями Атокшиев и Абделаев, призванных на службу из небольших сёл неподалёку от Баку. Знание русского языка у них было на уровне сержанта Алиева, может именно поэтому и взял он их под свою личную опеку. Общались они между собой только на азербайджанском и сержант Алиев успел уже им красочно описать, что представляет собой отдельная рота охраны. Земляки решили между собой, что в роту охраны они ещё успеют и для начала прикинулись, что абсолютно не понимают язык, на котором к ним обращаются.
      Вернее даже не так. Если в первые дни службы Атокшиев был личным переводчиком у Абделаева, то после добытых сведений о вероятной будущей службе в охранке, их роли резко переменились. Абделаев вдруг вспомнил, что он недавно закончил общеобразовательную школу, а вместе с этим вернулось на место и знание русского языка. Атокшиев-же напротив перестал всячески реагировать на речь и откликался теперь только на свою фамилию. Всё, что ему отныне казалось непонятным, растолковывал теперь его личный переводчик Абделаев. Было не ясно чего они при этом хотят добиться, но в конечном итоге, эта шахматная рокировка ни к чему не привела и они только рассмешили сержанта Барабанова. 
      Миша в глубине души тоже может и предпринял –бы что-нибудь в таком духе, но пока, только из чувства солидарности, стал брать уроки азербайджанского у своих сослуживцев, по крайней мере ругаться он уже научился довольно сносно. Глядя на откровенную войну сержанта Барабанова с сержантом Алиевым, между их жертво-подчинёнными, несмотря на незнание языка, напротив, установились полное взаимопонимание и солидарность.
      Незаметно подходил к концу сорокопятидневный срок карантина. Личный состав учебной роты уже вполне сносно научился ходить строем, от камбуза перестали ждать особых разносолов и не глядя больше на вероисповедание и друг другу в глаза, выедалось матросиками до последней крошки всё, что попадало в их алюминиевые миски.