Нежданный подарок

 
 
        Софа собиралась в парикмахерскую. Ничего особенного – ежемесячная процедура, но Софа относилась к ней со вниманием. Уже более десяти лет как Софа вышла на пенсию и любой выход «в свет» был заманчив и волнителен. Нет, к парикмахеру Мордехаю никаких особых чувств она не испытывала, только дружеский интерес, но каждая встреча с этим незаурядным человеком открывала новые особенности его, Мордехая, мира. Мордехай был коренным израильтянином в третьем  поколении, его родной язык был, конечно, иврит. И часовая беседа на хорошем иврите доставляла Софе приятное удовлетворение. Когда-то Мордехай получил высшее образование, готовился к адвокатской практике, но дорожная авария заставила изменить жизненные планы. Несколько месяцев в состоянии «овоща», уход жены и потеря связи с любимым сыном довершили изменение личности. Нет, он не озлобился, никого не винил в своих бедах, даже араба, который «подрезал» его на извилистом шоссе и заставил выехать на встречную полосу, чтобы не сбить группу солдат, ожидающих автобуса.   Солдаты в Израиле субъекты особого внимания и бережения, и причинить какой-либо вред – невозможно. Араба того солдаты застрелили, посчитав его маневры на дороге за террористический акт. Этих троих девятнадцатилетних пацанов и девушку потом долго допрашивали в разных инстанциях: «а почему они открыли огонь на поражение, а может быть можно было остановить этого араба, а почему они решили, что это араб, может он просто был неумеха или больной, и прочее, прочее, прочее..»
Мордехай впечатался в бетономешалку, которая везла бетон для строительства школы в деревне этого самого араба. А парень этот арабский был рабочим на стройке и торопился на работу, отлучившись по семейным надобностям.
Вот так случается в наших Палестинах.
      Мордехая собирали долго и тщательно. На это ушло почти восемь месяцев. Головные боли его преследовали еще несколько лет, читать было трудно, буквы разбегались по сторонам листа, а писать,… что писать – расписаться, что Танах каллиграфически переписать. Адвокатская карьера накрывалась прошлогодними листьями.
      Социальная работница из Центра реабилитации при больнице подсказала Мордехаю вариант дальнейшей жизни – освоить какую-либо «ручную» специальность. Мордехай и выбрал парикмахерское дело. Спервоначалу он подумал, что это ремесло не требует такой-уж точной координации рук и глазомера, что машинкой все можно обработать, а для женщин - длинные волосы все прикроют. Ну, «не боги горшки обжигают»! Мордехай арендовал небольшое помещение в удобном, казалось, месте: рядом поликлиники, магазины, кафе, почта. Денег, полученных от Службы национального страхования в качестве компенсации потери трудоспособности, хватило и на оборудование парикмахерской и на аренду помещения на полгода, да и на текущие расходы кое-что оставалось. Плюс ежемесячная пенсия по инвалидности – скромно, но прожить можно. Клиенты пошли «стройными рядами» - люди хотели помочь человеку, попавшему в беду, и отчаянно рисковали собственным внешним видом. Женщины даже удивлялись: почему так мало берешь – обычно за такую стрижку цена двойная! Постепенно все наладилось: клиентов убавилось, но оставшиеся давали достаточно дохода. С языками у Мордехая были проблемы: неплохой в прошлом английский во время болезни куда-то потерялся, да и не было в этом Ашкелонском районе англоговорящих новых репатриантов. Французский – родной язык родителей Мордехая как-то  не прилепился – так и остался иврит единственным языком общения. Иврит, правда, был у него многообразный и богатый – недаром к адвокатской практике готовился.
Однажды заглянула к Мордехаю аккуратная женская головка и с едва уловимым аргентинским акцентом спросила, когда можно будет прийти на обработку. Это была Софа. Парикмахерское кресло располагает к откровенности. В разговорах выяснилось, что у бывшей Ленинградки акцент от первых клиентов – выходцев из Аргентины. Иврит Софа постигала «без отрыва от производства» - «ногтевого сервиса». Софа только недавно вернулась в «родной» Ашкелон из Иерусалима, где прожила двенадцать лет. Работу по возрасту и разным прочим обстоятельствам прекратила и скучала по общению. Иврит когда-то сразу полюбился и разговаривать на нем было интересно и приятно. Так и продолжалось общение: каждый месяц - час иврита.
Софа, в прошлом инженер-теплотехник, никаких линий, кроме прямых и то по линейке, не проводила, а то вдруг лет в шестьдесят зуд появился: «рука потянулась к перу, перо – к бумаге», и стали появляться первые рисунки. И портреты, и натюрмортры и прочие художества в разных жанрах. Взяла несколько уроков у профессионала, «набила руку» эскизами и «почеркушками» - и посейчас некоторые работы в рамах на стене висят – показать не стыдно. И, вот, однажды, собираясь на очередную встречу к Мастеру, Софа спросила у мужа:
- А можно, я Мордехаю какую-нибудь свою картинку подарю? Он как раз ремонт в своем салоне закончил – надо ему как-то интерьер оживить.
Беньямин с готовностью отозвался, вместе и работу выбрали – зимний северный пейзаж – он уже готов был к дарению – в рамку его недавно поместили.
Мордехай воспринял подарок с изумлением, даже оторопью. Казалось, простейшее деяние – дарение какой-либо безделицы – обычное дело для нас, европейцев. Так, для улыбки-воспоминания о добром человеке. Мордехай не мог скрыть приятности и удивления одновременно. Он пообещал, что обязательно повесит картину на видном месте, только купит крючок. Но картину положил в ящик стола, изображением вниз. Было видно, что он совершенно растерян. Софа не стала мужика напрягать расспросами, но было понятно, что в свои сорок пять он подарков ни от кого не получал, тем более, от женщин, особенно от женщин, которые ни в каких обязательствах с ним не состояли. Мордехай даже не слышал о подобном.
Мордехай решил посоветоваться. Он не был человеком религиозным – посещал синагогу дважды в год – на Песах и в Йом Кипур, скорее по традиции, да «на людей посмотреть – себя показать». Так, что с раввинами Мордехай знаком не был, а к случайному человеку идти было неловко. Был у Мордехая сосед – старый-престарый дед Авраам. Казалось, что он с тех самых пор праотца Авраама и живет. Серо-белая борода по грудь, очки в круглой оправе с толстенными стеклами – на кончике носа. Слуховой аппарат постоянно выпадал из уха и частенько соседские детишки его разыскивали, ползая по лестнице. Авраам не расставался с затертым томиком Торы, каждый раз после чтения тщательно заворачивал его в женский платок – подарок жене, тогда невесте, Сарочке, на свадьбу.
Авраам внимательно выслушал Мордехай, несколько раз поправлял аппарат, раз-другой вынимал его из уха, шамкал беззубым ртом, потом опять вставлял – думал.
- Эта женщина замужем?
- Да.
- У нее есть дети?
- Своих нет, она любит детей мужа.
- Она говорила об этом?
- Нет. Она только рассказывала, как дети и внуки мужа приезжали и как они хорошо проводили время.
- Эта женщина приглашала тебя к себе домой?
- Да, она говорила, что они с мужем будут рады меня принять и показать, как живут ашкеназы. Она говорила, что у них много разных картин в доме. Я знаком с ее мужем – он стригся у меня несколько раз.
- Так, что ты хочешь?
- Я не знаю, будет-ли прилично принять подарок от замужней женщины, даже если никто не узнает, что это так?
Авраам развернул платок, достал Священную Книгу, открыл наугад – так показалось, или он точно знал, в каком месте что написано?
- Нет, в Книге нет такого случая! Ты не принимай подарок – ты купи эту картину! Картина правильная, изображений животных или человека нет – все по заповедям. Ты сам ничего предосудительного от этой женщины не ждешь?
- Нет, конечно! Она замужем, да и старше меня.
- Эх, молодость, молодость, какой ты наивный, Мордехай. Так, в подарок не бери – купи!
- Как купить? Никто и цену не знает, да и женщина эта обидеться может. Ашкеназы, они такие.
- А ты тоже подари ей что-нибудь, что цены для тебя не имеет, а ей будет приятно о тебе вспомнить. Царфатим, франки то есть, это сувенирами называют. Так вещица, без применения в жизни, только посмотреть.
- Да у меня и нет ничего такого. Может, что на рынке купить?:
- Нет, покупать нельзя – эта вещь тогда цену иметь будет, а мы не знаем, сколько этот подарок может стоить. Пока покупателя на него нет, то и цены нет. Говоришь, недавно в Ашкелон вернулась? А «Ханукат байт» она делала? Мезузу новую на дверной косяк прикрепила? Вот, на тебе – подарок – мезузу. Сефер – молитва «Шма Исраэль» еще моим учителем написана. Все по правилам, на шкуре кошерного животного. Футляр старинный давно сломался, так возьми современный и вложи. Так меньше воров привлекать будет. Все по-честному: она денег не платила, и ты денег не платил, а всем приятно будет друг о друге вспомнить.
- Кводо Авраам, спасибо тебе. Почему тебя не Соломон назвали, как мудреца нашего Шломо-а-мелех?
- Так потому и не назвали, что не может быть двух Шломо, а Авраамом – может. Ладно, иди с миром! Будь здоров!
- И тебе здоровья, кводо Авраам, живи до ста двадцати!
- Ну, это как Создатель, да святится его Имя, определит!
Авраам тихо скончался на следующий день. На поминки пришло более тысячи знакомых и не знакомых, все несли поминальные кушанья, сидели, как положено, семь дней и рассказывали, кому, как и когда, кводо Авраам какой совет дал.
Мезузу муж Софьи, Беньямин на дверной косяк прикрепил, молитву прочел и каждый раз через дверь проходя, рукой касается, а потом пальцы целует – по древнему обычаю. А зимний пейзаж у Мордехая в салоне на стене висит, точнехонько под кондиционером, и кажется жарким летом, что это от снежного леса холодом тянет. А каждый клиент, глядя на себя в зеркало, этот кусочек чудной и чужой природы рассматривает. Софа, приходя на стрижку, в платок теплый кутается – как-бы не продуло. Мордехай усмехается:
- Сама снег принесла.

* КВОДО - уважаемый (иврит).