Жизнь храма

   Большое село расположилось в пойме реки, обнимая дворами и проулками светлую струю воды. На задворках крайних домов начинался сосновый бор, убегающий по склону горы к голубому поднебесью. В ближайших распадках густая трава сенокосов сводила с ума запахами цветущих растений. Не одна девчонка, потеряв голову, задарила себя в ласковые руки парней в мягком сене разбросанных по луговине стогов. Опушки леса усыпаны земляникой, косогоры клубникой, а в глубине леса сплошные ковры из черники и брусники. Ближе к осени под мхом и хвоей пробуждались семейства грибов, топорщась пупырышками и выдавая местоположение. В добытные урожайные годы скотина не ела это обилие. Сытно! Без того много кормов. Жировал и крестьянин в долине: родило поле, большим урожаем славились огороды хозяек. Только трудись и рот не разевай.

   Смогли! Не просмотрели благодатное место предки, осевшие в этих местах. Кругом красота и восторг от жизни и бытия на белом свете. Солнце дарит улицам и домам тепло и ласку, ручейки и родники колокольным звоном хрустальной струи торжество поют. На утренней зорьке плесканет чебак, разрисует кругами воду в омуте, пустит волну и разбудит рыбацкий инстинкт в мужике. А уж когда зима нагрянет,  обсыпит дерева белым инеем, до чистоты заворожит, заискрится в холодных лучах морозный снег. По такому первопутку и за сеном легко да радостно едется. Крестьянин по утру порой стыдится след оставить на тропинке, так свежо и невесомо. Только дымы в небо поднимаются, оставляя тень от низкого солнца, легшую наискось по заборам, огородам, домам и стайкам.

   Село поднималось быстро, народ прибывал по несколько семей за лето. Получат разрешение поселиться и к осенинам, глядишь, уж несколько домов поднялось. Благо с выдачей порубочных билетов проблем не возникало.  Население собралось со всех концов европейской России, не скандалили, жили дружно. Да и чего делить – места хватало. Вскоре не всех жителей в селе знали, много поселилось. Выше по течению остров большой, расчернит в лето черемухой и смородиной, собирать приплывешь и насытиться не можешь: столь запашиста и сладка.

   На пригорке у реки поднялся храм.  Возвышался главками над селом, взгляд притягивал, с каждого двора виден. В хорошую погоду ударят колокола и звук в небо оторвется от земли и улетит, обращаясь к богу с просьбой о благословлении. А то перед ненастьем покатится вдоль реки, прижимаемый к воде низкими облаками. Далеко слышен, за многие версты расположенные ниже по течению деревни слышали. Каждая бабка не применит лоб перекрестить, словно с неба колокол ударил. Храм тот всем селом поднимали, кирпич обществом закупали, просили батюшку прислать, да непременно хорошего, чтобы все чинно организовал. Заказали и привезли колокола, тело их отсвечивало патиной на бронзовом чуде. Звука чудесного, повторить невозможно. А вот кресты на храм местный умелец изготовил. Пил малость, да руки золотые: уговорил его благочинный, ведающий вопросами строительства. Так мужичок говорил спать не мог, пить бросил: руки работы просили и душа пела. Видимо крест, орудие позорной казни, вызывающий ранее страх и ужас, так облагодетельствован был Христом, что воистину стал трофеем, вызывающим радостные чувства и поклонение.

   Добротные металлические пластины виртуозно изогнул и соединил. Каждый конец креста, как положено тремя изгибами украшены, символизируют Бога Отца, Иисуса Христа и Святой Дух. Триединство – главнейшее в христианстве. Середина изделия светлым деревом заполнена - кедром. Ночами вытачивал, чтобы зазора не наблюдалось. Затем обил пластинами медными, краской покрасили, чтобы внешняя среда не проникала внутрь и древесины не портила. Пусть люди помнят – во их спасение терпел Иисус. Храм семиглавый – семь таинств церкви, семь добродетелей. Подняли кресты, установили.

   Сбылось, как мечтали: и храм – на загляденье, и священник  за село радел.  Они друг за друга душой обмирали. Человек с утра «обежит» церковь на десять раз, всякую соринку во дворе приметит, ладонями траву примятую поднимет. Внутри помещения не найдешь уголка, куда бы рука священника не прикоснулась. Любая икона прикосновение его помнила, каждая лампадка от душевного огня возгоралась. Храм любовью отвечал, свет  внутренний исходил от притвора до алтаря. Над златыми вратами нимб многие прихожане наблюдали, особо в праздничные дни, стоило молитву творить батюшке. На обряд крещения деток молодые мамы с тайной мечтой замирали в благости –мальчишку в алтарь занесет святой отец. А мужики после службы поздравляли «именинника», вот ведь счастье снизошло. В селе всяк живой погружен в купель руками священника,  ушедшие на погост  им отпеты.  Сколько тайн на исповеди доверено отцу духовному,  одному богу известно.  Выйдет скиталица душой, возвышенная после проповеди, остановится под березами. А они поясом белоснежным охватывают красный кирпич храма и укрывают его от непогоды. Высоко поднялись, с любовью посажены.

   Менялись священнослужители, время не стоит на месте, однако отношения, заложенные при строительстве храма и освящении его, сохранялись с приходом нового батюшки. В России много хороших людей, радеющих за русского человека и всяк при месте, при людях свое призвание находит.

   Подули новые ветра, в столице революцию совершили. Покатились по стране боль и страдание, в каждый уголок большой территории нашли лазейки. Одни новую власть завоевывают, другие к старому склоняются. Как понять – на чью сторону встать? Тут в-первую очередь о человеке думать надобно, его защищать. От кого? От самого человека. Многие у церкви защиты искали, а страдания выпадали на священников.

   Основное движение колчаковских войск складывалось вдоль основных магистралей и дорог. Отклонялись от них немногие, себе дороже. Да и с транспортом затруднения получались, а пешком по сибирским дорогам не находишься. Когда в селе появились солдаты, народ на них смотрел во все глаза. В аккуратной форме, с нашивками  на рукавах, погоны золотые. Обходительные в обращении с местным населением, расположились на постой. Свои ребята, церковь посетили, отстояли молитву. Наутро попытались коней изъять для нужд армии, да промашка вышла. Вечером молодой новобранец сболтнул об этой акции и в ночь мужики, не поднимая лишнего шума, увели лошадей на дальние выпаса под надежную охрану тайги и гор. Вчера в каждом дворе хотя и захудалая лошадь, но жила. С утра  – пусто! Навоз еще теплый под ногами, парит под заморозки, а животин нет.

   И принялись лютовать красивые мужчины в форме, оказались – обыкновенное быдло. Стреляли крестьян во дворах и на огородах, в конюшнях и позади них. В селе без того мужское население возрастное,  далеко за пятьдесят. Остальных в свои ряды демобилизовали красные и колчаковцы. Встречались и такие, которым всякая война надоела, с первой империалистической, бежали от огня и прятались. После такого самоуправства и вовсе село опустело. Бабы своих по погребам распихивали. Ворчали - умные еще вчера узелки собрали, да в горы подались, а вы нарвались на неприятность.

   По окружным деревням так же лютовали, но хоть под арест брали. Свели большую массу народа, бросили форму в кучу,  переодевайтесь. Служить пойдете Колчаку. В руки винтовку без патронов и готов защитник. Кого в потаенных местах находили – первоначально воспитывали: зуботычины, пинки, тумаки направо и налево разлетались. Кому удалось укрыться, надеялись избежать страшной участи. Пришло несколько человек и к батюшке. Выручай, к священнику не пойдут. Спрятал сельчан в подполье, да от судьбы не уйдешь. Обнаружили! Принялись избивать и тех, кто прятался, и отца святого. Вывели на пригорок и у церковной ограды расстреляли. Мужиков, раздетых до исподнего, и батюшку в рясе.

   Полютовали и покинули село, у баб рев начался: почитай не осталось семьи, какой   потери не коснулось. Отпеть некому, батюшка вместе со всеми лежит. Сносили к кладбищу положили в ряд. Длинный получился. Под этот плач псаломщик Петр, парень немного не в себе, как смог, так отпел. А через три дня новая весть – вернулись мужики, забранные служить, осталось меньше десятка, и рассказали, как красные посекли в поле колчаковцев. Крушили от всей пролетарской ненависти, не разбираясь: кто сам служить пошел, а кого силой забрали. Продолжило богатое село тризну, старики да пацаны в живых остались.

   Петр церковь по установленному порядку открывал всякое утро. Люди заходили, свечи под образа ставили, молились молча. Да не слышно колокольного звона, голуби не пуганные под карнизом сидят. Березки посерели в ограде церковной и тишина установилась, только шепот изредка прорывался через плотно сжатые губы напряженных телом женщин. Опустились плечи у народа и храм словно присел, в землю врастать принялся. Без хозяйского глаза и дом пустеет. А тут такое помещение, попробуй устоять перед наступающей природой. Вода талая под карниз затекает, ветер выдувает крапины на стене до глубоких ям, выцветала краска на крестах. Они, понурые,  возвышались над куполами и уж не радовали глаз.

   Осиновые плашки - покрытие куполов, давно приобретшие благородный серый цвет, при строительстве  нарезанные поперек волокон, чтобы вытекающий сок лакировал поверхность, тоже теряли блеск со временем. И пусть покрытие из осины не разбухало на дожде и не рассыхалось на солнце, однако местами подверглась червоточению. Противостояла! Но время ничто не молодит. Храм ждал добротных рук, мудрой головы и рачительного хозяина.

   Другая напасть перечеркнула надежды сельчан. Власть новая установилась и постепенно принялась себя утверждать в глазах людей. Наиважнейшим делом являлась борьба за умы народа, ее назвали идеологией. Существовала она далеко в больших городах, а на местах превратилась в борьбу с религией. От таких новостей, кажется, покачнулся храм. Молодые и ловкие парни забрались на купола, вытащили из мачт крепления кресты и сбросили на земь. Только в годы нашествия вражьей силы такое происходило. А тут свои расстарались. На земле комсомолки оттаскивали и в кучу складывали в церковной ограде. Решили закопать в землю за деревней, отложили на завтра. Отрешенно за этим из дверей церкви наблюдал Петр – последний блюститель веры. Хоть и здоров телом и ростом большой, но не рискнул против такой оравы юных помощников большевиков на защиту божьего храма встать. Только огромные кулаки до боли сжимались и хрустели суставы.

   После сделанной работы устроили танцы рядом с поверженными крестами. До самой темноты звучала гармонь. И не важно, что с осуждением покачивали головами старухи у окон дома. Мужики, те вообще уходили в загоны. Работа отвлекала, да и на задах  позора такого не видно. Иной так вилы в навоз сгоряча воткнет, что черенок струной лопнет, зазвенит как прощальная песнь устоявшемуся укладу жизни. Надо решение такое принять – зернохранилище в храме оборудовать: полы добротные, стены – кувалдой не разобьешь, да и крыша надежная. Вот как рассуждали новые хозяева.
Кругом буйствовала весна. На реке сошел лед, открылись песчаные отмели, готовили себя к паводковой воде. По-над обрывами изумруд молодой травы раскрасил берега и, желтыми крапинами бутонов первоцветов, обозначил золото на прибрежных полянах. Зацвела, невестой одела белый наряд черемуха, словно вдоль берегов вновь выпал снег. Лога укрылись покрывалом цвета калины. Птица от красоты с ума сходила, не говоря о человеке. Кружила головы весна и комсомольцам, которые разбрелись провожая подруг, да затерялись в темных переулках до рассвета. Не подумали об охране сверженных символов религии. Природа брала свое. В такие дни поцелуй так крепок!

   В полной темноте Петр подошел к крестам, встал на колени и отдался молитве. Не менее часа он шептал молитвы. Все, какие знал! Испрашивал прощения за прегрешения односельчан. Что кресты сорвали, что заступиться не нашлось смельчаков. Корил себя за нерешительность. Осталось опередить комсомольцев и оградить кресты от осквернения. Он знал, что предметы отслужившие свой срок в церкви придавались стихии, как правило,  воде. Лишь она способна очистить и освятить. Если какие-то вещи и сжигались - придавались второй стихии, то пепел развеивался по воде. Река рядом, подъем не столь крут, а лодка привязана внизу. Давно подготовлена, весла вставлены в смазанные уключины.

   Петр аккуратно нащупал крест, лежащий сверху. Большие пальцы погладили шероховатую поверхность. Человек просил прощения! Поставил вертикально, повернулся спиной и взвалил на спину. Согнулся в поясе и сделал первый шаг, второй, третий. Слезы застилали глаза, шел наощупь, но держал крест крепко, чтобы не уронить и шумом не выдать себя.  Для удобства забрел в воду и бережно переместил распятие на дно лодки. Не отдыхая, побрел наверх. Проделал те же действия со вторым крестом. Залез в посудину, оттолкнулся от берега и погреб в протоку, к острову. Над водой выделялся огромный камень – останец,  высотой с добрый десяток метров, видневшийся темной громадой на фоне звездного неба. Поднялся по течению выше, бросил якорь, большой камень на льняной веревке. Поднял крест на руки и тихо, без всплеска опустил в воду. Затем второй. Прочитал молитву и сплавом вернулся в село.

   Семь крестов – четыре перехода. Придавал воде в разных местах, чтобы не было соблазна отыскать. Да и бесполезно искать, один знает тайну и никому ее не доверит, каких бы испытаний ему судьба не готовила. Он оттолкнул лодку от берега, направляя ее по течению. Измученный, в разорванной рубахе, поднялся на косогор, добрался до крыльца церкви.  Прислонился спиной к дверям и провалился в сон.

   Дальнейшие события взбудоражили все село. Три самых отъявленных драчуна в деревне, секретарь комсомольской ячейки Колька и близкие сотоварищи Михаил и Агафон, ранним утром спохватились и решили исправить ошибку. Подошли к церковной ограде и обнаружили пропажу крестов. Кто посмел? Увидели спящего. Видимо, вспомнив о том, что на кулачных боях в Масленицу проиграл Петру в открытом поединке, Колька наклонился и подобрал шкворень от телеги. Первый удар сознательно нацелен в висок, но пришелся не со всей силой, а ровно настолько, чтобы обездвижить противника. Лицо залила кровь, ударенный не в силах подняться, даже не сопротивлялся. Это еще пуще распалило троицу и они наносили удары руками и ногами не отдавая отчета, куда попадают. Кровь пролилась на церковное крыльцо, а парни не могли остановиться и все куражились друг перед другом.

   Тетка Матрена выгоняла корову в стадо. Она всегда самая ранняя пташка и первой выходила из дома. Увидела.  Заголосила, подняв хозяев ближайших домов. Кинулись мужики. Отбили от озверевших молодцев Петра, да тот уж и не шевелился. К церковной ограде стекался народ, завыли по покойнику старухи и женщины. Да только, что тут скажешь – дело сделано. Осталась молодуха Степанида с малым дитем. Хоронили всем селом, даже комсомольцы пришли проститься . За исключением трех убийц. Кто из них смертельный удар нанес? Осталось ведомо Господу Богу. Отсидели молодчики в районе две недели, вернулись. Первые дни боялись по улицам ходить, после осмелели, а спустя время с гордо поднятой головой слонялись. В районе пожурили, но признали правильными их действия.

   Сменялись времена года, свершало солнце годовой круг. Все так же подпирали село к реке крутые косогоры. По-прежнему одаривала людей природа ягодами и грибами. Покосы обильные, хлеба год от года родились знатные. Да только не тот вид: повытоптали что ли урожайные места ноги людские. Походил полянами топор, освобождая открытое место. Поубавилось со временем скотина в гуртах, да и гуртов то уж нет, остались коровы в частных подворьях. Некогда огромные стаи гусей и уток, закрывающие к вечеру по возвращении домой водную поверхность,  поредели. Не взвизгнет поросенок, не закричит по утру петух с забора. Поредело и население. Нет  да заговорит молоток, вбивая гвозди в косые доски, закрывающие окна и двери. Опустел дом и начинает умирать. Незаметно. Там стекло из окна упадет, тут с крыши скатится дощечка, гниль  тронет нижние венцы,  глядь и проседает дом. Уезжают люди за лучшей долей, да где она? За ней гоняться – себя потерять.

   Храм стоит на пригорке. Стены крепкие, лишь местами от фундамента поднялся мох, да под крышей позеленело. Бывший церковный двор зарос березами. Местами молодая поросль плотно взялась, сквозь стволы и рассмотреть ничего не получится. Давно не используется под зернохранилище. Поднимут иной раз шум воробьи, словно отыскали старые запасы пшеницы, и вновь прохладная тишина под сводами. Покинул Бог и церковь и село, без присмотра проживают в нем люди. А это – страшное дело!
Лет двадцать назад землю городские принялись скупать, под дачи. Наладили строительство, подняли дома на удивление и на зависть местным жителям. Народа, хоть и временного, но добавилось. Живут с весны до осени, некоторые и зиму прихватывают. Поднялась скотина во дворах: для себя, для продажи растить принялись. Повеселело. Давно обшарпанные стены домов краску увидели, заборы из профиля поставили, окна пластиковые уют и тепло хранят в избах. В один год в сентябре собрался местный сход, подняли вопрос – храм восстанавливать время пришло. Мнений много, шума еще больше. Денег никто не обещал на восстановление,  миром поднимать нужно. А к деньгам уже попривыкли, всяк копейку считает и за чужой счет готовы хоть как, только бы дали гроши. Старая Степанида рассказала, как храм строился, как Петра – мужа убили. Поутихли, задумались. После такого повествования не решился председательствующий собрание продолжать, решили перенести на неделю. За это время всякий пусть подумает, чтобы грамотно мысли изложить.

   Иван, внук той самой Степаниды, заядлым рыбаком слыл. Удачлив. Иные на берегу сидят часами, неводом загребут – один результат. Нет улова. А этот всякий раз полные сети. Может воздавалось ему за детство без отцовское. Отец молодым мужиком пришел с войны израненный, женился сразу, ничего что без ноги. Тогда девки за любого представителя сильного пола готовы замуж идти. Заронил семя и свалился в горячке в госпиталь, рана открылась. Открылась и разболелась так, что к осени похоронили.

   Сегодня  Иван налимничал. Эта рыбалка заводила и заманивала. Со вчерашнего вечера он приготовил острогу, изготовленную из каленого металла. Заботливо заточил, подправил черенок. Не должно случайностей возникать во время добычи. Он выгреб на лодке по протоке выше острова, пустил на сплав. Лег животом на борт, опустил орудие ловли в воду и принялся внимательно наблюдать за качающимися водорослями. Вот теперь внимательно смотри, как только из травы морда появится, бей в тело острогой. Он в этом деле поднаторел и безошибочно брал рыбу на острие.
Вообще налим любит холодную воду и его время – осень. Но захотелось размяться, поглядеть, как на протоке дела. Жаркое лето истомило реку. Обмелела, открыла неведомое ранее дно. На остров за смородиной пешком переходили в июле. Ближе к сентябрю просветлела, каждый камушек виден на большой глубине. Иван все же добыл пару рыбин, направил лодку вновь выше острова, пустил в свободное плавание, да задумался. Шуршит вода по днищу, ветки ивы полощутся в волне. Предзакатное солнце бликами играется, слепит, заставляет щуриться. Бросил взгляд в глубину  и ошалело потряс головой: два креста больших на дне искрятся от солнца, словно светятся. Откуда?  Пока соображал, что предпринять, второй раз мелькнуло. Снова два креста. Да что же за наваждение такое? Пригрезится же.

   Поднялся по течению на старое место, пошел на сплав и внимательно принялся рассматривать дно. Есть! Точно два креста. Приметил место. Вторая находка, третья. И в завершении четвертая – одно распятие. Завтра воскресенье, там и посмотрит, что за наваждение такое. Дома рассказал все бабке, та залилась слезами: так вот куда твой дед кресты с храма спрятал! Судьба тебе найти! День то какой сегодня! Праздник Воздви;жение Честно;го и Животворящего Креста Господня. 27 сентября! А ты все лоб боишься перекрестить.

   Утром с надежным товарищем заплыли и бросили якорь у первой находки. Бабка устроилась на берегу и непрестанно осеняла себя крестом. Иван нырнул на глубину и привязал веревку. Вытянули первый, следом второй и направились к берегу. Осторожно подняли со дна лодки и вынесли на берег. Степанида припала щекой, гладила пальцами , целовала непрестанно шепча молитву. Старые кресты на берегу не давали такого блеска. Удивительно – как они в воде блестели. Почему?  Пошли на второе место. День прошел в поисках и подъеме крестов со дна. Уже после второй попытки на берегу начал собираться народ, гул голосов катился вдоль речных перекатов. Самое что ни на есть диво открывала река народу. Диво, которое долго сохраняла в тайне и, наконец, решила открыть.

   К концу работ по подъему находок на берегу не протолкнуться. Сорвалась в полет из под купола храма стая птиц, словно он встрепенулся, повел плечами, напомнил: «Я живой!»

   Быть храму! Быть!!!